Текст книги "Генералы и полковники РККА в плену в годы Великой Отечественной войны"

Красноармейцам разными способами оказывали поддержку крестьяне, в частности, предоставляя им продукты и ночлег. Они же предупреждали не только о немецких частях, но и о партизанах. Немец, который вел протокол допроса А. Ф. Марушева, отметил в скобочках, что крестьяне, по большей части, стоят в стороне от партизан. Последние являются «реальной опасностью для бойцов Красной Армии, покинувших линию фронта» [43, Fr. 348].

Комбриг А. Ф. Марушев отмечал также, что во время всего своего пути от Киева до Славянска он видел много восстанавливаемых немцами мостов. Однако их охрана оставалась недостаточной или же вовсе отсутствовала, что облегчало действия диверсантов, засылаемых партизанами. В таком же безнадзорном состоянии пребывали запасы зерна на железнодорожных станциях, и их растаскивали местные жители. И нет никакой гарантии, что часть разворованного не попадет к партизанам. Тогда это будет для немцев двойная потеря.

Отношения между немцами и местными, в целом, хорошие. Однако комбригу не раз приходилось замечать, как проходившие через населенные пункты войска реквизировали продукты питания. Зачастую реквизиции осуществлялись бессистемно и без какой-либо оплаты, а у некоторых крестьян забирали почти все. Положение усугублялось тем, что для крестьянства вера в ценность денег всегда была меньше, чем в ценность хлеба.

Немцы, оставаясь на ночлег в крестьянских домах, вели себя крайне беспечно. Комбриг часто замечал, как они укладывались спать в одной комнате, а свое оружие оставляли в другой без какого-либо присмотра. Такое поведение очень опасно, особенно в районах, где есть партизаны. Также необъяснима беспечность и доверчивость солдат вермахта, обслуживающих линии связи. Их вера в то, что никто не решится нарушить никем не охраняемую линию, ни на чем не основана и просто пагубна.

И, наконец, население Украины, по которой пролегал путь комбрига на восток, уже длительное время не видело газет и не слышало радио. Потребность в информации на фронте и в стране они черпают от окруженцев, а те, естественно, выдают все в преувеличенном виде. Такое положение облегчает распространение вредной для немцев агитации среди населения [43, Fr. 348–350].

У противника существовали довольно строгие правила обращения с военнопленными. Сразу после окончания боя требовалось отделения командиров и комиссаров от рядового состава. У пленных отбирались каски, противогазы, ремни и все документы, кроме личных. Важные документы, а также картографический материал и дневники отправлялись по инстанции наверх. На месте проводился опрос наиболее важных из числа захваченных в плен в интересах боевой обстановки. После всех вышеназванных действий надлежало как можно быстрее отправить всех в тыл.

На сборном пункте изымалось личное оружие и оставшиеся бумаги, кроме удостоверений личности и медицинский справок. Проводились дополнительные допросы всех, чьи показания могли оказать влияние на ход боевых действий в полосе дивизии. Результаты допросов направлялись в вышестоящие инстанции вплоть до армии. Здесь же, на сборном пункте, проводился подсчет количества командиров и рядовых с составлением соответствующих документов, предоставлялось питание [145, Fr. 1189].

Как видно из сказанного выше, варианты ситуаций, которые заканчивались пленением нашего командира или политработника, достаточно многообразны. Чтобы как-то сгруппировать их, можно предложить два наиболее общих подхода:

– пленение в непосредственной боевой обстановке и

– пленение вне непосредственной боевой обстановки.

В первом случае предполагается, что пленение произошло вследствие неблагоприятного развития боевой ситуации, когда сопротивление становилось невозможным в силу следующих обстоятельств: ранения, контузии, исключающих или серьезно затрудняющих самостоятельное передвижение, крайней степени физической и эмоциональной изнуренности, отсутствия боеприпасов, а также при сочетании названных факторов в условиях непосредственного контакта с противником.

Во втором случае у военнослужащего еще сохранялась возможность иных действий, без прямой угрозы для своей жизни, помимо сдачи в плен. Сюда же можно отнести умышленный переход на сторону противника с целью прекращения борьбы и сохранения своей жизни. Таких людей немцы именовали перебежчиками (Überläufer). К их числу относили не только тех военнослужащих, которые перешли линию фронта с намерением сдаться, но также нередко тех, кто, находясь в окружении, решил добровольно прекратить сопротивление. К первым, по такой немецкой классификации, относился, например, полковник И. Я. Бартенев, о котором речь пойдет ниже, ко вторым – полковники А. А. Кайгородцев и И. Г. Репников.

Как именно полковник А. А. Кайгородцев стал военнопленным доподлинно неизвестно, ясно только, что он находился в окружении и некоторое время пытался выйти через линию фронта, прежде чем оказался в плену. А вот про И. Г. Репникова можно рассказать весьма подробно, благо сохранился протокол его допроса с описанием его злоключений. Итак, в ходе зимней наступательной операции под Москвой 340-я дивизия, действуя в составе 50-й армии, попала в окружение. Две попытки прорыва – 13 и 17 февраля 1942 года, – оказались безуспешными. В этих боях полковник был ранен в ногу и, несмотря на запрет командира своего соединения, остался в лесу. Здесь же находилось большое количество командиров и красноармейцев, слонявшихся безо всякой цели, и из их числа он выбрал двух лейтенантов и столько же рядовых бойцов, чтобы они его сопровождали.

Предпринятое 17 февраля немцами прочесывание, заставило группу полковника И. Г. Репникова перебраться в лес южнее д. Карпово. В окрестностях валялось много трупов лошадей, мясо которых использовали для пропитания. Блуждание по открытой местности, ночевки в снегу привели к тому, что 21 февраля полковник обморозил ноги и уже не мог передвигаться самостоятельно. С этого времени он стал подумывать о сдаче в плен.

Однако еще в течение двух месяцев полковник и четверо его сопровождающих провели в лесу. Особенно тяжелыми оказались ночевки. Изредка удавалось развести костер, но у его огня могли разместиться только двое, а остальным приходилось то и дело вставать и двигаться, чтобы не замерзнуть. Немного легче стало с наступлением потепления. Весной, когда началось таяние, из-под снега удалось раздобыть матрасы, одеяла, палатки. Так продержались до конца июня 1942 года.

Все это время полковник никак не мог решиться на сдачу. Мешал страх перед расстрелом, однако обнаруженные в лесу немецкие листовки вселяли надежду. Наконец, он отбросил сомнения и стал уговаривать своих спутников. Те быстро согласились. В качестве места для сдачи выбрали деревню, расположенную подальше от линии фронта, так казалось безопаснее. Первая попытка, предпринятая 24 июня, закончилась неудачей, так как полковник смог пройти всего 1 км. На следующий день удалось добраться до д. Слободка, к которой они подошли с белым флагом. Неподалеку от деревни их остановил автомобиль с немецкими солдатами и офицерами. Полковник И. Г. Репников представился старшему из них, передал ему свой пистолет, планшет, компас, планшеты лейтенантов и карты. Немецкий офицер заверил, что теперь все будет хорошо. «Если бы я знал раньше, то я бы как раненый отдал приказ моим товарищам отнести меня к немцам сразу», – заявил полковник [231, Fr. 509–510].

Как видно из рассказа, такой способ сдачи в плен нельзя в полной мере назвать переходом на сторону противника. Полковник И. Г. Репников не пересекал линию фронта, находясь с момента своего ранения в немецком тылу. Поэтому именовать его «перебежчиком», как это сделали немцы, у нас нет никаких оснований.

По нашему мнению, тех командиров и политработников, которые сдались в плен в условиях окружения, нельзя считать перебежчиками, даже если они это сделали исключительно добровольно и вне требований конкретной боевой обстановки и без непосредственной угрозы собственной жизни. Перебежчиком в полном смысле этого слова следует именовать только тех, кто, покинув свою воинскую часть, перешел к противнику через линию фронта.

В зависимости от названных ситуаций, попытаемся ввести несколько терминов, характеризующих условия, при которых военнослужащих оказался в плену.

– взят или захвачен в плен – для тех случаев, когда в силу тяжелого ранения, контузии или болезни возможности к сопротивлению оказались исчерпаны или отсутствовали совсем (например, во время нахождения на лечении в медицинском учреждении); сюда же можно отнести те малочисленные ситуации, когда солдаты противника захватили продолжавшего оказывать сопротивление командира или политработника с применением к нему физической силы, в рукопашной;

– сдался в плен –для случаев прекращения сопротивления в бою как при условии легкого ранения, болезни, так и израсходования боеприпасов, неисправности оружия, а также в полностью здоровом состоянии или с легким ранением, при наличии боеприпасов и исправном оружии в условиях непосредственной угрозы жизни; сюда же можно отнести случаи сдачи в плен вне боя, но в условиях окружения, когда по тем или иным (моральным или физическим) причинам дальнейшее сопротивление казалось бессмысленным, хотя прямая угроза жизни на момент сдачи отсутствовала.

– перешел на сторону противника (перебежал) – для случаев с перебежчиками.

Этими терминами, насколько это будет возможно, мы постараемся пользоваться при написании данной книги.

Нынешнее исследование никоим образом не претендует на полноту освещения предмета, поскольку количество оказавшихся в неволе генералов и полковников исчисляется сотнями, и даже если бы имелась исчерпывающая информация по каждому, разместить ее в ограниченном формате одной книги было бы невозможно. К сожалению, имеющиеся сведения оказались очень неравномерными: про некоторых командиров и комиссаров написано много и даже с подробностями, про кого-то – осталось только упоминание, а про очень и очень многих – совсем ничего, помимо самого факта пленения. Поэтому пришлось ограничиться только теми, про кого, либо в отечественных, либо в зарубежных (преимущественно немецких) сохранились хоть какие-то достаточно полные сведения.

Сравнение отечественных данных с немецкими представляется необходимым, поскольку они, порой, способны существенно дополнить уже известные сведения, а иногда предоставить информацию по тем командирам, по которым в отечественных источниках информации нет. Они же позволяют уточнить те или иные датировки и, в целом, позволяют дать более полное представление о произошедшем с нашими генералами и полковниками, добавляя необходимые краски в описание трагических обстоятельств их фронтовой судьбы.

В качестве примера можно привести следующую историю. Известно, что части 11-й гвардейской армии в течение 13 июля 1943 года вели напряженные бои с противостоящими потрепанными соединениями немецких LIII и LV армейских корпусов с приданными им танковыми частями. Вечером командир 16-го гвардейского корпуса А. В. Лапшов вместе с командующим артиллерии генералом Л. А. Мазановым отправились на автомашине в сопровождении своих адъютантов в район д. Медынцево. По словам советских артиллеристов, здесь они подбили несколько новейших немецких танков «тигр», и комкор решил посмотреть вблизи на эту новинку военной техники.

Как пишет И. Х. Баграмян, когда генеральская машина приблизилась к немецким танкам, «из-за них выскочили гитлеровцы. В завязавшейся перестрелке командир корпуса и его адъютант были убиты, а командующий артиллерией ранен и захвачен в плен». Далее он добавляет, что «на войне, как известно, без жертв не бывает, но эта потеря… была ничем не оправдана» [258, с. 190].

Рассказ И. Х. Баграмяна не дает нам никаких сведений, какая именно немецкая часть захватила в плен советского генерал-лейтенанта. После сравнительно продолжительного поиска удалось установить, что в указанном районе оборонялись батальоны немецкой 5-й танковой дивизии. Ее разведывательная сводка за 17 июля 1943 г. содержит краткое описание интересовавшего нас боевого эпизода.

Из нее следует, что автомашина, в которой следовали комкор и его командующий артиллерией, в ночь с 14 на 15 июля заехала за передний край обороны батальона хауптмана Херцога из состава 14-го панцер-гренадерского полка. Случилось это во время рекогносцировки в районе деревень Медынцево и Холмищи. В перестрелке генерал А. В. Лапшов и его адъютант погибли, а генерал-лейтенант Л. А. Мазанов попал в плен [64, Fr. 603].

Как видим, довольно обстоятельно описанная И. Х. Баграмяном история пленения генерал-лейтенанта Л. А. Мазанова дополнилась новыми деталями, после сопоставления ее с немецкими данными. На таком подходе – сравнении отечественных и зарубежных данных – основана вся книга. В ходе работы были внесены существенные уточнения в обстоятельства пленения, а некоторых командиров даже удалось вычеркнуть из категории «пропавших без вести», выяснив их судьбу. О полученных результатах теперь судить читателю.

2. Командиры Западного фронта

Генералы А. С. Митрофанов, М. П. Константинов, Е. А. Егоров, И. Х. Алавердов, И. С. Никитин, П. Г. Макаров, Н. М. Старостин, А. Г. Потатурчев, полковники В. В. Иванов, С. С. Сиротинин, П. И. Чижик, Г. И. Антонов, Е. И. Цвик, В. А. Гаврилов, А. А. Соломонов

Эта глава посвящена командирам, оборонявшим стратегическое направление – на Москву, тем, кто вел бои под Минском и Смоленском, под Великими Луками и Гомелем, прикрывая столицу. Совершив нападение на Советский Союз, нацистская Германия искала себя оправдание перед своим народом и мировой общественностью. Наиболее удобным (как и сейчас) оказалось обвинение Советского Союза в агрессивном отношении к Западу. «Для обороны от угрозы опасность с Востока немецкий вермахт 22.6. в 3.00 утра обрушился на противника могучим ударом» [83, Fr. 168].

Полковники В. В. Иванов и С. С. Сиротинин

Первым крупным окружением советских войск в 1941 года стало Минское. Из состава 3-й и 10-й армий в плену оказалось несколько генералов и полковников. Одним из них стал полковник В. В. Иванов, пленение которого неожиданно вызвало оживленную переписку между различными инстанциями вермахта. Причина поднявшегося ажиотажа вокруг его личности заключалось в недоразумении с определением его должности.

В исходном сообщении отдела Iс немецкой 9-й полевой армии, составленном майором Кригерном в 10.45 30 июня 1941 года, указывалось, что в районе Дятлово захвачен высокопоставленный офицер Генерального штаба [3, Л. 1 об.]. В утренней сводне он фигурировал уже как начальник штаба 3-й русской армии [170, Л. 130], что предопределило к нему повышенный интерес со стороны органов немецкой разведки. Специально по этому случаю отдел Ic группы армий «Центр» составил опросник из 12 пунктов, в которых фигурировали, например, такие:

– состав 3-й армии к началу боевых действий?

– состав русских танковых соединений?

– в чем заключается разница между танковыми бригадами и танковыми дивизиями?

– как представляет себе русское командование оперативное использование танковых соединений? Должны ли они выполнять самостоятельные задачи или должны тесно взаимодействовать со стрелковыми корпусами?

– в чем состояли оперативные планы – в нападении на Германию или в отражении немецкого нападения?

– на каких рубежах может быть оказано сопротивление: на «линии Сталина», на линии Полоцк – Витебск – Орша – Днепр? [235, Л. 11]

Однако уже к вечеру 1 июля выяснилось, что полковник РККА В. В. Иванов не начальник армейского штаба, но, тем не менее, его допросили. Краткое резюме сводилось к утверждению, что на 22 июня 3-я армия состояла из двух стрелковых (4-го и 21-го) и одного моторизованного (11-го) корпусов. Отвечая на вопрос об обстоятельствах своего пленения, полковник рассказал, что выехал для установления связи со штабами, от которых не поступало никаких сведений. Оказалось, что соединения распались на отдельные боевые группы без какого-либо общего руководства [4, Л. 12].

Более подробная картина произошедшего изложена в книге Д. Егорова «Июнь 41-го. Разгром Западного фронта». Автор указывает, что командующий войсками 3-й армии генерал В. И. Кузнецов во второй половине дня 28 июня направил полковника В. В. Иванова на поиски штаба 21-го корпуса. На всякий случай тому была дана радиостанция. В ночь на 29 июня полковник на автомашине въехал в д. Дятлово, которая к этому времени уже оказалась занятой передовым отрядом немецкой 35-й дивизии, и таким образом оказался в плену [344, с. 636–637].

В документах отдела Ic немецкого V армейского корпуса, в состав которого входила 35-я пехотная дивизия, факт пленения полковника В. В. Иванова никак не отражен. В записях за 29 июня говорится об атаках прорывавшихся советских войск против передового отряда 35-й дивизии у той самой деревни. Пехоту поддерживали танки и артиллерия. Особенно мощная атака была предпринята около 13.00, но противник сумел ее отразить, после чего красноармейцы отошли в леса, расположенные юго-западнее [7, Fr. 429].

Более всего подробностей произошедшего удалось найти в истории 35-й пехотной дивизии. Бывший адъютант передового отряда соединения обер-лейтенант Рудольф Вих оставил пространные воспоминания о боях под Дятлово 28–29 июня 1941 года. В них он пишет, что перед немецкими войсками стояла задача предотвратить прорыв крупных сил советских войск из наметившегося окружения в восточном и северо-восточном направлении. Первые боестолковения произошли уже 28 июня около 17.00: противник последовательно наносил удары по колоннам грузовиков, конницы и пехоты, общей численностью до полка.

На ночь передовой отряд образовал так называемого «ежа», оставаясь в готовности к отражению новых попыток прорыва. Периодически возникали перестрелки: отдельные автомобили предпринимали отчаянные попытки проскочить немецкие позиции под покровом темноты. Почти никому этого не удалось, и поле перед деревней то и дело освещалось новыми факелами горящих машин. В ходе одного их таких столкновений немцам удалось «поймать золотую птичку», высокопоставленного офицера, начальника штаба одной из окруженных армий. Ничего не подозревая, он выехал из своей штаб-квартиры, чтобы направиться к подчиненному или соседнему корпусному командованию. Их ему не удалось разыскать, и тогда он попытался установить связь со штабом корпуса, передвигаясь в бронемашине с рацией по дороге, про которую ему доложили, что она находится в руках русских. Из сопровождавших его офицеров и связистов после обстрела немецкими солдатами никого не осталось в живых, сам он, будучи ранен осколком, был вынужден покинуть машину [239, S. 74–75]. Таковы обстоятельства пленения полковника В. В. Иванова, вполне обычные для лета 1941 года: неудачная попытка прорыва, ранение и сдача в плен.

Раненый в руку полковник В. В. Иванов, июнь 1941 года

В боях за Дятлово принял участие 14-й полк 5-й пехотной дивизии вермахта. Он подоспел вовремя, так как около полуночи (22.00 по берлинскому времени) окруженные – 7-я танковая и 56-я стрелковые дивизии, – пошли на новый прорыв, действуя по обе стороны от населенного пункта. Некоторые атаки проводились силами до батальона, а таких случаях красноармейцам, невзирая на потери, удавалось пробиваться непосредственно к немецким позициям, и их удавалось остановить уже только в рукопашных схватках.

Бои за прорыв продолжались почти беспрерывно всю ночь и все утро. Опасаясь, что фронт не удастся удержать, командир немецкого 14-го полка запросил поддержку с воздуха, и около полудня штурмовая авиация нанесла удар по скоплениям советских войск, окончательно их деморализовав. Начались прочесывание территории, сбор оружия и задержание пленных. Среди них оказался один полковник, представившийся начальником отдела тыла армии. По предположению Д. Егорова, им был полковник С. С. Сиротинин [344, с. 653]. Вполне возможно, хотя по учетной карте этого военнопленного, он попал в неволю существенно позже – 6 июля, и в другом месте – у д. Кайтанов.

Генералы А. С. Митрофанов и М. П. Константинов

Для начального периода Великой Отечественной войны, наверное, самыми кровопролитными оказались бои на р. Зельвянка, развернувшиеся в конце июня 1941 года. Здесь, на сравнительно узком участке фронта, старались вырваться из формирующегося окружения одновременно соединения двух советских армий – 3-й и 10-й. Противник силами нескольких дивизий – 29-й моторизованной, 31-й и 34-й пехотной, – предпринимал отчаянные попытки этому воспрепятствовать.

Немецкая 34-я пехотная дивизия занимала оборону по восточному берегу реки к югу от пгт Зельва. Она входила в состав XII армейского корпуса, перед которым стояла задача не допустить прорыва окруженных советских войск. Тяжелые бои развернулись 29 июня, и уже в этот день командиры немецких частей докладывали, что с трудом удерживают свои позиции. Критический момент настал 30 июня.

Начавшиеся с раннего утра атаки советских войск, в конечном счете привели к успеху: севернее д. Кошели (откуда совсем недалеко до д. Клепачи) и северо-восточнее г. Слоним немецкая оборона оказалась прорвана. На участке правофланговой 31-й пехотной дивизии вермахта красноармейцы – пехотинцы, кавалеристы и танкисты атаковали восемью последовательными волнами почти без поддержки артиллерией и минометами. Немецкие пулеметчики чуть ли не в упор шквальным огнем укладывали атакующих на землю, нанося им огромные потери. Только немногим бойцам и командирам посчастливилось прорваться и уйти в северо-восточном направлении в сторону г. Слоним.

К д. Клепачи прорвалась колонна штаба 6-го механизированного корпуса во главе со своим командиром генералом М. Г. Хацкилевичем. И здесь она была уничтожена немцами. Об этом также достаточно подробно рассказал уже упоминавшийся Д. Егоров в своей книге «Июнь 41-го. Разгром Западного фронта». Опираясь на воспоминания непосредственных участников событий и местных жителей, он представил общую картину произошедшего так.

Утром 29 июня колонна штаба 6-го мехкорпуса, прорвавшись через немецкую оборону у д. Кошели, двигалась к д. Клепачи, чтобы оттуда через д. Озерницу выйти к г. Слоним. Противник ждал ее появления и соответственно подготовился к встрече.

Вскоре показался советский головной дозор в составе бронемашины и трех мотоциклов, следом двигались автомашины, повозки и танк Т-34 с открытым люком. Заметив такую оплошность, немецкий пехотинец забросил внутрь гранату и уничтожил экипаж. Как по команде открыли огонь немецкие орудия, минометы и пулеметы, расстреляв колонну еще на подходах к деревне. Почти никому не удалось прорваться через огневой вал и вырваться из ловушки.

После боя из тридцатьчетверки местные жители извлекли и похоронили тело погибшего генерала М. Г. Хацкилевича, командира 6-го мехкорпуса. Начальник артиллерии генерал А. С. Митрофанов получил тяжелое ранение бедра в перестрелке в самой деревне. Теряя силы, он дополз до родника на ее окраине и там умер от потери крови. На следующий день его нашли жители д. Клепачи и похоронили на месте гибели, предварительно сняв генеральский мундир, забрав награды и документы [344, с. 676–678].

Однако в ОБД обнаружился один немецкий документ, позволяющий усомниться в представленной Д. Егоровым версии смерти генерала. Это карточка А. С. Митрофанова, составленная по донесению отдела IIb штаба 29-й моторизованной дивизии, в которой начарт корпуса зафиксирован как военнопленный с номером 1305 с указанием фамилии, имени и отчества, звания и должности. Далее сказано, что генерал погиб (gefallen) 30 июня 1941 г. в 500 м южнее перекрестка дорог, расположенного в 16 км восточнее пгт Зельва. Эта запись позволяет сделать предположение, что генерал А. С. Митрофанов, тяжелораненый, попал-таки в плен, но вскоре скончался и был противником похоронен. Судя по немецкому описанию, место пленения и гибели находится по дороге Зельва – Слоним, проходящей много севернее деревень Клепачи и Озерница, и в таком случае генерал А. С. Митрофанов в д. Клепачи погибнуть никак не мог.

К боям в районе д. Зельва относится еще один любопытный документ, вышедший из штаба 29-й моторизованной дивизии. В нем говорится, что в плен попал генерал-майор кавалерии Михаил Петрович Константинов, командир 18-го эскадрона. Он, по-видимому, также был ранен и скончался 29 июня 1941 г. у фольварка Миодухово, расположенном в 10 км юго-восточнее пгт Зельва. Что ж, на восточном берегу р. Зельвянка, севернее д. Клепачи, расположена д. Медухово, которую, очевидно, и имели в виду немецкие составители карточки.

А в рядах РККА, действительно, служил такой генерал-майор, занимая должность командира 6-й кавалерийской дивизии 6-го кавкорпуса. И 29 июня его конники вели тяжелые бои на прорыв как раз в районе пгт Зельва. Как следует из биографической справки командира, именно в этот день он получил тяжелое ранение, вследствие чего остался на оккупированной территории. В дальнейшем генерал воевал в партизанском отряде, а в 1942 г. его отозвали в Москву. Так что никаких указаний на пленение – пусть даже кратковременное, – в официальной биографии генерала М. П. Константинова не содержится [280, с. 173].

Сам генерал М. П. Константинов рассказывал о своем ранении уже в послевоенную пору такими словами: «Самый трудный бой был 29 июня 1941 года. Тогда мы дрались за местечко Россь. Граната противника разорвалась совсем рядом, и меня ранило осколком в обе ноги, в спину и руку. Жизнь мне спасла бурка, принявшая на себя большую часть осколков. Положение было критическим. Пять казаков из охраны перенесли меня на руках через реку, отстреливаясь от противника. С уцелевшими бойцами направились в штаб корпуса. Там меня направили в Минский госпиталь. По пути к нам присоединились другие военнослужащие, и бойцов стало двенадцать. 1 июля, не доходя 15 километров до города, мы узнали, что в Минске фашисты. Наша группа оказалась в тылу противника» [489, с. 2; а также: 377, с. 2]. Генерал решил остаться партизанить.

Деревня с названием Россь находится севернее г. Волковыск, на западном берегу р. Зельвянка, тогда как д. Медухово – существенно западнее, на восточном берегу названной реки. Расстояние между населенными пунктами составляет несколько десятков километров, поэтому объяснить появление немецкого документа по М. П. Константинову простым недоразумением довольно сложно. Но и свести воедино противоречащие друг другу данные также не удается. Ведь если генерал воевал под д. Россь, откуда уже раненым на носилках был отправлен в Минский госпиталь, то он никак не мог оказаться в тот же день в районе д. Медухово. Поэтому о том, что послужило немцам из все той же 29-й моторизованной дивизии основанием для составления карточки с данными о смерти командира 6-й кавдивизии, приходится только гадать.

Генерал Е. А. Егоров и полковник П. И. Чижик

Остатки штаба 4-го стрелкового корпуса РККА, с большим трудом преодолев р. Зельвянка, смогли пробиться к д. Деречин. Здесь из встретили солдаты 29-й моторизованной дивизии вермахта. Около полудня колонна 71-го пехотного полка этого соединения, ведомая оберстом Томасом, неожиданно ворвалась в д. Деречин, где расположились на отдых бойцы и командиры. В завязавшемся бою советские войска оказались разгромленными.

Развивая наступление по дороге Деречин – Золотеево, противник наткнулся на основные силы прорвавшихся. При поддержке орудий 29-го артполка немецкая пехота разбила голову колонны. Однако вскоре советская пехота, придя в себя, развернулась и в 21.00 контратаковала настолько мощно, что немцам пришлось отойти на исходные позиции. Деречин был отбит, и через него советские войска вновь потянулись по дороге в направлении на г. Слоним. Многим удалось таким образом выскользнуть из «кольца».

В числе таких «счастливчиков» оказался командир советской 29-й моторизованной дивизии генерал И. П. Бикжанов со своими 120 бойцами. А вот от командира 4-го корпуса генерала Е. А. Егорова удача отвернулась в последний момент. Видимо, он участвовал в вечерних атаках, и в ходе одной из них, уже пробившись через боевые порядки 71-го полка противника, все-таки не избежал пленения. Подробности произошедшего с генералом остались неизвестными, известно только, что случилось это вечером 29 июня возле дороги севернее д. Деречин, и «отличились» солдаты немецкой 29-й моторизованной дивизии. Известие о его пленении попало в штаб немецкого XII корпуса в 00.10 30 июня [154, Fr. 90; 227, Л. 83].

Вероятно, со слов самого комкора-4, события, предшествовавшие взятию в плен, развивались следующим образом. К вечеру 28 июня под командованием генерала из всех войск корпуса осталось не более одного полка пехоты. Присоединив к ним разрозненные группы командиров и красноармейцев из 85-й дивизии, он приказал своему отряду сначала занять оборону у с. Деречин, а на следующий день после нескольких стычек с противником – выходить из окружения к р. Щара.

При передислокации «колонна штаба 4 ск попала под огонь противника, началась паника. В этой обстановке Егоров был ранен. Мимо упавшего советского генерала прошли немецкие танки. Сидевшие на броне танков автоматчики заметили красные лампасы на брюках Егорова, подобрали его и увезли в штаб, а оттуда – в слонимский госпиталь» [455, с. 7]. Сохранившиеся немецкие фотографии пленного командира 4-го корпуса не подтверждают факта его сколько-нибудь серьезного ранения.

Начальник штаба 4-го корпуса полковник П. И. Чижик в этот день сумел избежать и гибели, и пленения. В течение нескольких месяцев он продолжал упрямо идти на восток, рассчитывая достичь линии фронта. Однако утром 12 октября 1941 г. фортуна отвернулась от него: полковник попал в зону проведения антипартизанской акции и, чтобы не быть причисленным к партизанам или к бандитам (немцы именовали их «Freischärler»), что означало бы неминуемый расстрел, решил сдаться.

Генерал Е. А. Егоров выходит из немецкого автомобиля, июль 1941 года

На допросе он рассказал, что его корпус «уже в первые дни был разбит неприятелем. С этого времени он шлялся в тыловом районе, переходя из деревни в деревню. Спрошенный об этом подробнее, он сказал, что надеялся таким способом позади немецких войск добраться до своей семьи в Москве. На вопрос, почему он не попытался перейти линию фронта, он после долгих колебаний ответил, что боялся». Далее его спросили, а почему тогда он не послушался призыва к окруженцам и не дал знать о себе немецким властям. Полковник ответил, что от крестьян он слышал о таком, но считал для себя сдачу в плен бесчестным (ehrlos). Тогда последовал новый вопрос: «почему же он вчера в 4 часа утра, когда раздалась стрельба, выбежал на дорогу, он ответил, 1: чтобы не подумали, что он заодно с партизанами, 2. опасался, что начнется настоящий бой». Немцы ему не поверили: у них сложилось стойкое впечатление, что полковник П. И. Чижик сотрудничал с партизанами самым тесным образом [225, Л. 127–128]. Возможно, в дальнейшем полковник П. И. Чижик все-таки был немцами расстрелян по подозрению в содействии партизанам. Во всяком случае, на Родину после окончания войны он не вернулся и числится в пропавших без вести.