Текст книги "Генералы и полковники РККА в плену в годы Великой Отечественной войны"

Полковник Е. Л. Ованов

Еще одним полковником, взятым в плен солдатами 20-й моторизованной дивизии, стал начальник штаба 46-й стрелковой дивизии. Командир дивизии поставил перед ним задачу по овладению г. Демидов, выделив для этого батальоны 314-го и 176-го полков, но все оказалось тщетно. Днем 22 июля оставшиеся в подчинении полковника Е. Л. Ованова части подверглись атаке немецкой 7-й танковой дивизии и были рассеяны. Сам он укрылся в лесу у д.

Ополье, откуда во главе примерно 100 красноармейцев ночью попытался прорваться. Попытка завершилась пленением полковника: не видя перспектив к дальнейшему сопротивлению, он сдался [146, Fr. 581; 179, S. 259].

Генерал Н. А. Прищепа, комбриг И. Г. Бессонов, полковники А. Л. Фейгин, А. М. Бородин, М. И. Чуриков

К вечеру 18 августа 1941 г. командование немецкого XXXXIII армейского корпуса с удовлетворением констатировало: «Операция на окружение 2-й армии против находившегося в районе восточнее Жлобин – Рогачев и северо-восточнее от него сильного противника, в основном, завершена. В расположении XXXXIII корпуса в период 14–18.8. взяты в плен около 8 500 чел. Командир 63-го стрелкового корпуса, генерал Л. Г. Петровский, погиб в бою. Начальник штаба 63-го корпуса полковник Фейгин и офицер штаба 154-й стр. дивизии взяты в плен» [109, Fr. 201]. Командиром из штаба 154-й дивизии, упомянутым в донесении, оказался начальник оперативного отделения подполковник Л. Г. Иофель.

Обстоятельства гибели командира генерала Л. Г. Петровского даже на сегодняшний день нельзя считать окончательно ясными. Поэтому постараемся собрать все имеющиеся в нашем распоряжении данные, касающиеся боев 63-го корпуса в середине августа 1941 г. Незначительные, но важные, подробности, касающиеся смерти комкора, приведены в разведывательной сводке штаба XXXXIII корпуса за эту же дату. В ней сказано следующее: «Командир 63-го русс. стр. корпуса, который противостоял нашему корпусу в боях под Жлобин – Рогачев, генерал Петровский, после того как он, будучи раненым, оказал сопротивление и погиб вместе с 3 комиссарами» [66, Fr. 416].

Все было бы хорошо, и лишних вопросов не возникло, если б не разведсводка 52-й пехотной дивизии за ту же дату. А в ней сказано нечто иное, а именно: «Командир 63-го русс. стрелкового корпуса, который противостоял 52-й дивизии на участке Мык – Рогачев, после того как он, будучи раненым, оказал сопротивление и был пленен вместе с 3 комиссарами» [176, Fr. 720]. Сразу же бросается в глаза сходство с корпусной разведсводкой № 38, в которой говорится почти все то же самое, за исключением одного слова. Дивизионный документ утверждал, что генерал попал в плен, а корпусный, что он погиб. Кто же прав? Неужели комкор-63 оказался в плену?

Известно, обстоятельств что немецкое командование проводило проверку гибели генерала Л. Г. Петровского, интересуясь, в том числе, и установлением его личности. О гибели комкора стало известно от одного из солдат 3-го батальона 439-го пехотного полка, который доложил о короткой перестрелке, произошедшей около 10.00 по берлинскому времени 17 августа у дороги Скепня – Руденка. Генерал «уже будучи раненым, сопротивлялся пленению с оружием в руках, пока не погиб».

При нем не оказалось никаких документов, за исключением нескольких фотографий. Одну из них солдат 439-го полка прихватил с собой, чтобы предъявить вышестоящему командованию. Как показалось немцам, изображенный на фото командир никак не генерал, а подполковник (фото плохого качества представляло Л. Г. Петровского в старом звании комкора с «ромбами» в петлицах, которые немцы ошибочно приняли за «шпалы»).

Личность погибшего помогли подтвердить пленные, захваченные под Скепней и Руденкой, в том числе несколько поволжских немцев. В дальнейшем фотографию предъявили попавшему в плен полковнику А. Л. Фейгину, и тот подтвердил, что на фото изображен командир 63-го корпуса генерал Л. Г. Петровский. На основании всех показаний немцы пришли к заключению, что погибший на дороге между Скепней и Руденкой генерал – именно Л. Г. Петровский, а фото просто старое, где он еще в прежнем звании. Погибшего похоронили в тот же день [49, Fr. 896].

Казалось бы, картина прояснилась: командир 63-го корпуса, видимо, как и все управление, не смог вырваться из кольца вслед за ударными группами 154-й дивизии. Растеряв в бесплодных утренних атаках остатки вверенных войск, он остался вместе с несколькими командирами и политработниками, с которыми принял свой последний бой за час до полудня 17 августа 1941 г. Перестрелку с раненым комкором вели несколько солдат 3-го батальона 439-го полка 267-й дивизии.

Однако неожиданно обнаружилась новая информация, источником которой оказались бывшие немецкие военнослужащие. В книге В. М. Мельникова «На днепровском рубеже» приводится допрос немецкого военнопленного Ганса Людвига Бремера, который в августе 1941 г. служил в 487-м полку в должности командира истребительно-противотанковой роты. Бывший солдат вермахта утверждал, что днем 17 августа солдат его роты Шиндекютте вместе с другим военнослужащим отправился искать трофейную легковую машину. На окраине леса к северу от д. Скепня они увидели подходящий экземпляр, под которым обнаружили спрятавшегося советского командира. На предложение сдаться он ответил огнем и убил немецкого солдата. Тогда Шиндекютте стал стрелять в ответ и застрелил командира.

Убедившись, что тот мертв, немецкие солдаты забрали его шинель со знаками различия и на трофейной машине вернулись в расположение части. Когда Г. Л. Бремер показал шинель командиру своего полка оберсту Хеккеру, тот приказал провести более тщательный осмотр. Все вместе, прихватив с собой хауптмана Беньке и лейтенанта Дейгнера они вернулись на той же машине к месту боя. Прибыв на место, они еще раз осмотрели убитого советского командира, сравнили знаки различия и изъяли у него из кармана удостоверение личности, где было указано, что она принадлежит генерал-лейтенанту Петровскому. В полевой сумке убитого нашлись несколько приказов и карты. Вернувшись в штаб, немцы предъявили документы, в которых была фотография, полковнику А. Л. Фейгину, и тот опознал в убитом своего командира корпуса [398, с. 292–293].

Как видно, воспоминания Г. Л. Бремера носят противоречивый характер. Описанные им события никак не могли произойти 17 августа, поскольку полковник А. Л. Фейгин попал в плен только на следующий день – 18 августа. Но вместе с тем в рассказе содержится много подробностей и названо поименно большое количество свидетелей, что оставляет впечатление достоверности описанного. Вместе тем, нельзя не обратить внимание на то, что еще один командир, которого также опознали как генерала Л. Г. Петровского, убит в перестрелке с солдатами не 487-го, а 439-го полка, и при нем не оказалось никаких документов, кроме фотографий. Оба случая очевидцами отнесены к 17 августа.

Если военнопленный Г. Л. Бремер ничего не напутал в своих показаниях, то перед нами два разных события, и, вероятно, можно говорить о двух погибших в перестрелках с немецкими солдатами советских командирах высокого ранга. И если убитый действительно оказался командиром 63-го корпуса, то кем же был второй? Может быть, им был начальник артиллерии корпуса генерал А. Ф. Казаков, числящийся погибшим от ранения.

С немецкой стороны прорыв выглядел так. «В 3.00 утра (по берлинскому времени – О.Н.) началась ожидаемая попытка прорыва противника между Барановкой и Днепром. Части 110-го стр. полка и 437-го стр. полка, в общей сложности около 300 человек, удалось прорваться через наши оборонительные линии, потеряв много убитыми, большое количество ранеными, и уйти мелкими группами. Командир, майор, погиб. Тылы не вышли. Положение восстановлено.

В первой половине дня другим силам удалось прорваться по обе стороны от Руденки, закрепиться в лесах и пробивается дальше на юг. Связь с нашими частями прервана, формирование «ежей». Вновь введенные силы направлены на зачистку. По показаниям одного пленного полковника была задействована ударная группа в количестве 800 человек (в том числе штаб корпуса). Найденные карты показали, что обе попытки прорыва были запланированными и осуществлялись во взаимодействии друг с другом (154-я стр. див.). Полковник за 10 дней до этого был командиром 473-го стр. полка, в последнее время – для особых поручений при 63-м стр. корпуса. На настоящий момент 400 пленных» [133, Fr. 880]. Достаточно легко удалось установить, что бывшим командиром 473-го полка, попавшим в немецкий плен 17 августа, оказался полковник А. М. Бородин.

К 23.00 положение на участке 267-й дивизии выглядело относительно стабильным, красноармейцы оказались оттеснены в леса северо-восточнее Барановки и восточнее и южнее Руденки. Немцы отмечали большое перемешивание частей 63-го корпуса, чей командир генерал Л. Г. Петровский уже был найден погибшим, а рядом с ним 3 или 4 комиссара. Количество пленных достигло 3 150 человек, среди которых находились полковник (А. М. Бородин), подполковник и майор [115a. Fr. 881].

К вечеру стало ясно, что основной удар пришелся по позициям 497-го полка оберста Дауберта, который оборонялся восточнее д. Руденка и Скепня. Полк спешно усилили 267-м разведывательным батальоном и взводом орудий. Первая попытка прорыва состоялась около полуночи: грузовик попытался проскочить по дороге от Руденки на Пиревичи, но был уничтожен огнем солдат 2-й самокатной роты. Следом за ним появились еще несколько автомашин, но их постигла та же судьба, что и первую.

Главный прорыв начался в 4.00. Атакующие советские войска появились непосредственно из леса между д. Руденка и д. Никольский и бросились в направлении на д. Пиревичи. Эта атака была отбита. Вторая последовала через полчаса и также захлебнулась в крови.

В 5.00 около батальона красноармейцев плотными цепями вышли от опушки леса у д. Руденка и двинулись в южном направлении примерно в 1,5 км от немецких позиций. В бой вступили 1-я самокатная рота, резервная пулеметная рота, тылы и штаб 497-го полка, саперный взвод и рота противотанкистов. Фронт растянулся на 6 км, тщетно пытаясь удержать атаку воинов 63-го корпуса. Оберст Дауберт бросил на закрытие прорыва два взвода 2-й самокатной роты, группу станковых пулеметов и усиленную 2-ю роту 497-го полка под командованием лейтенанта Шённа. Они смогли прибыть только к 9.00–10.00 и вступили в бой на левом фланге.

Бой шел все утро с переменным успехом. Вскоре после полудня позиции 2-й роты 497-го полка атаковала пехота при поддержке танка. Танк удалось подбить ручными гранатами, но положение для немцев стало угрожающим. У командиров противника создалось впечатление, что советские войска прорвали линию обороны и стараются выйти им в тыл в районе д. Круговец. Оберст Дауберт бросил в бой еще два батальона, однако они могли прибыть к месту боя с большим опозданием.

Тем временем советские части атаковали 2-ю самокатную роту, оттеснили ее в лес и прорвались на ее стыке с 3-й ротой. Противнику пришлось в срочном порядке отвести весь транспорт и своих раненых на Пиревичи, самокатные роты, потеряв многих своих солдат и офицеров, стали отходить к д. Круговец. Взвод противотанкистов оказался фактически уничтоженным, два его орудия выведены из строя и брошены на позициях.

Остатки немецких частей собрались у д. Круговец, где оберст Дауберт образовал новую оборонительную позицию. Потери за день составили одного офицера и семь солдат пропавшими без вести, трех офицеров и 39 солдат погибшими, а также одного офицера и 70 солдат ранеными [102, Fr. 195–199].

Вскоре выяснилось, что через боевые порядки немецких войск прорвались около 100 человек и направились в сторону д. Губичи. Сюда буквально за несколько часов до начала боя прибыла передовая часть штаба (командир соединения, начальник оперативного отделения и пр.) немецкой 134-й дивизии. Не успела она расположиться в деревне, как в 6.35 от командира 5-й батареи 41-го артполка поступил доклад, что «он вынужден остановить свои орудия, так как русские совершили прорыв». Правильность сообщения через три минуты подтвердил майор Крюгер, командир 134-го батальона связи.

Пришлось в спешном порядке организовывать оборону деревни, использовав солдат тыловых служб и связистов, по взводу противотанкистов и саперов и вообще всех, кто оказался под рукой. Около 10.00 на подступах к деревне появились первые группы красноармейцев, и немцы вступили в бой. Сдержать массу прорывавшихся столь слабыми силами оказалось невозможно, и немецкому штабу пришлось отойти в лес, бросив в деревне все имущество и транспорт. Примерно через час красноармейцы покинули д. Губичи и ушли на юг [153, Fr. 144–145].

Днем 18 августа 1941 года проводилось прочесывание лесов у д. Руденка, которая позволила взять в плен еще 3 тыс. бойцов. В ходе операции два солдата 13-й роты 3-го батальона 487-го полка 267-й пехотной дивизии наткнулись на советского полковника, который, не оказав сопротивления, сдался в плен. Они доставили его в штаб своего полка, где тот представился начальником штаба 63-го корпуса полковником А. Л. Фейгиным, в подтверждение чего предъявил удостоверение личности [53, Fr. 206]. Немцы сочли необходимым отметить, что полковник им этнически близок, его предки родом из Швабии, а дети посещали немецкую школу в Советском Союзе.

Во время опроса полковник А. Л. Фейгин поведал, что командир 154-й дивизии погиб при прорыве, командир 61-й дивизии тяжело ранен, а еще один командир дивизии (предположительно, 167-й) был атакован строительной частью 267-го батальона связи и сдался конной группе другой немецкой дивизии, 134-й или 260-й [134, Fr. 887]. Чтобы обнаружить столь высокопоставленных командиров, прочесывание местности немцы решили продолжить.

Только 20 августа зачистка и прочесывание лесов были фактически завершены. В этот день в плен сдались полковник М. И. Чуриков, командир 465-го полка, и тяжело раненый майор Куликов, занимавший должность командира 237-го батальона связи [131, Fr. 899]. В районе д. Круговец обнаружили автомашину, из которой изъяли брошенные там приказы по армии и 63-му корпусу, состав частей, ключи, карты, 610 рублей и личные бумаги майора Б. Г. Вайнтрауба.

В своем приказе от 19 августа 1941 г. командир 267-й дивизии вермахта подвел итоги боевой деятельности своего соединения от Малориты до Гомеля. Особо он остановился на сражениях последних дней, в ходе которых в плен попало около 7 000 советских бойцов и командиров, среди которых много высокопоставленных, в том числе командир дивизии [190, Fr. 204]. Как это нередко случается в немецких документах, остались не названными ни имя командира дивизии, ни номер соединения, которым он командовал.

В этом случае, правда, виноваты не немцы, а, видимо, полковник А. Л. Фейгин. Именно с его слов они записали, что один из командиров дивизий после столкновения с солдатами 267-го батальона связи, сдался в плен военнослужащим 134-й или 260-й дивизий. Не вдаваясь в проверки, немцы приписали эту заслугу себе. Но был ли такой комдив в действительности, так как подходящих кандидатур, на первый взгляд, как будто бы нет.

Исходя из текста самого приказа, можно сделать предположение, что в данном случае речь может идти о ком-то из комдивов, которые воевали в составе либо 63-го, либо соседнего 67-го корпусов. Известно, что командиры 154-й и 167-й дивизий генералы Я. С. Фоканов и В. С. Раковский вышли из окружения, а генерал Н. А. Прищепа, возглавлявший 61-ю дивизию, считался умершим от ран.

Единственный известный нам командиром дивизии, оказавшийся в плену на данном направлении, комбриг И. Г. Бессонов, возглавлявший 102-ю дивизию 67-го корпуса. Правда, по имеющимся на сегодняшний день данным, это случилось значительно позднее – 26 августа 1941 г., и в приказ за 19 августа попасть никак не мог.

После того, как его дивизия оказалась в окружении и все попытки организованно пробиться к своим не увенчались успехом, было принято решение разбиться на отряды и группы и выходить самостоятельно. Один из отрядов численностью до 200 бойцов и командиров возглавил сам комбриг И. Г. Бессонов. В последующие дни августа в различных стычках и на переходах он растерял большую часть своих красноармейцев и, отчаявшись выйти из окружения, вышел к д. Роги Старосельского района, где сдался медработникам немецкого полевого лазарета.

О действиях комбрига И. Г. Бессонова в качестве командира соединения в условиях окружения что-либо внятное сказать трудно.

Из протокола допроса красноармейца Николая Беспалова можно узнать оценку рядовым составом действий своих командиров. Так, первый из них, полковник П. М. Гудзь, как не справившийся был снят с командования. Его сменил полковник С. С. Чернюгов, однако и он вскоре выбыл из строя по ранению. В последние дни боев соединение возглавил начальник штаба комбриг И. Г. Бессонов. Он, как и его предшественник, показал себя строгим командиром. В качестве примера Н. Беспалов привел случай с начальником разведывательного отделения дивизии капитаном Самойловым. Тот держал в отделении в должности шоферов двух женщин, а в его служебной машине вместе с личным багажом разъезжала еще одна женщина. Когда об этом узнал новый командир дивизии, по-видимому, полковник С. С. Чернюгов, то выгнал всех этих дам-«военнослужащих».

Расстроенный подобным оборотом дела капитан Самойлов начал пить. По ночам перестал появляться в штабе, даже когда его вызывал сам комбриг И. Г. Бессонов. Начальнику штаба доложили, в чем причина отсутствия его подчиненного, и тот добился его отстранения от службы, ареста и предания суду. Впрочем, не лучше оказался самойловский «сменщик», лейтенант Профашилов, и его также пришлось отстранить. В конечном счете комбриг нашел замену начразведотделения в лице капитана Н. В. Адаховского [87, Fr. 871, 872–873].

Между тем вряд ли немцы могли предвосхитить пленение комбрига И. Г. Бессонова, так что, они, скорее всего, имели в виду какого-то иного командира дивизии.

Можно сделать предположение иного рода. Есть вероятность, что речь выше шла все-таки о командире 61-й дивизии Н. А. Прищепе. Основанием для такого вывода служит разведывательная сводка штаба немецкого LIII армейского корпуса за 20 августа 1941 г. В ней дословно сказано: «О судьбе противостоявших корпусу штаба 63-го стр. корпуса, как и штабов подчиненных див., в настоящее время известно следующее:

Ком. 63-го стр. корпуса – погиб

Начальник штаба – попал в плен

Ia – попал в плен раненым

Ком. 61-й стр. див. ранен (предположительно, попал в плен)…» [67, Fr. 404].

Данный документ указывает, что попавшим в плен командиром дивизии мог быть не кто-нибудь, а только командир 61-й. Вновь обратившись к документам отдела Ic соединений, действовавших против 63-го корпуса, нашел разведывательную сводку за 18 августа 1941 г., составленную в 52-й пехотной дивизией LIII корпуса. В п. 1 говорится: «По окончании успешного для дивизии наступательного сражения приводятся следующие цифры трофеев: 10 000 пленных, примерно 70 орудий, 14 орудий ПТО, 45 тяжелых миномета, 4 зенитки, 15 танков, 100 тракторов, 5 самолетов, сотни транспортных средств, аппаратуры и боеприпасов разного рода. Командир 61-й стрелковой дивизии попал в плен тяжелораненым и был отправлен в лазарет в Рогачев. Его машина попала неповрежденной в руки войск. Подсчет трофеев еще не завершен» [34, Fr. 719].

Из других сообщений и сводок 52-й пехотной дивизии следует, что 18 августа солдаты 1-го батальона 181-го полка проводили зачистки района между д. Руденка и ст. Солтановка. В незначительных стычках и перестрелках они взяли в плен ок. 2 тыс. чел., и захватили знамя 437-го стрелкового полка. В донесении сказано о пленении начальника оперативного отдела 63-го корпуса, но о командире 61-й дивизии не говорится ничего [103, Fr. 573]. Возможно, его захватили на другом участке боевых действий, информация о чем не сохранилось.

Как часто бывает в истории с советскими военнопленными в годы Великой Отечественной войны, немецкие официальные данные о них плохо согласуются с поздними советскими воспоминаниями. В данном случае – с мемуарными текстами Е. Е. Лундберг-Матвеевой, Н. А. Черкашиной-Фокановой и П. В. Васильевой, хранящимися в архиве Жлобинского государственного историко-краеведческого музея.

Летом 1941 года они служили в медико-санитарном батальоне 61-й дивизии, размещавшемся 16 августа неподалеку от г. Буда-Кошелево. Днем от командира части Е. Е. Лундберг получила приказ принять на себя медицинское сопровождение раненого при авианалете командира соединения генерала Н. А. Прищепу. Комдив находился в тяжелом состоянии, часто терял собрание, мучился болями в спине (одна из пуль попала в позвоночник), и ему время от времени вводили обезболивающее.

Вечером генерала погрузили на автомашину и отправили в госпиталь под надзором Е. Е. Лундберг, П. В. Васильевой и Н. А. Черкашиной. Сначала поехали в сторону г. Буда-Кошелево, но ночью закончился бензин, и шофер сбежал. Немцы временами обстреливали дорогу и местность вокруг нее. Через некоторое время показалась легковая машина. Оставшиеся при генерале санитарки смогли ее остановить, и оказалось, что в ней ехали работники политотдела корпуса, которые хорошо знали командира 61-й дивизии. Раненого положили на пол, под ноги, почти по диагонали.

Неподалеку от ст. Буда-Кошелевская, где, как казалось, должны были быть наши части, наткнулись на шлагбаум, охранявшийся немецким часовым. Шофер легковушки, услышав окрик, поддал газу и проскочил через станцию. Сзади раздалась пулеметная очередь, но почти никакого вреда она не нанесла. За станцией остановились на ночлег. К утру генерал Н. А. Прищепа скончался, его тело завернули в плащ-палатку и опустили в неглубокую, вырытую наспех, могилу. Часы генерала взяла себе Е. Е. Лундберг. Группа вышла через несколько дней в полосе 154-й дивизии и рассказала о случившемся ее командиру генералу Я. С. Фоканову [394].

В 1951 г. останки генерала обнаружили и перезахоронили в г. Буда-Кошелево, где в 1960 г. на могиле установили памятник.

Полковник Т. Г. Смолин

Неоднократно в течение 1941 года оказывалась в окружениях 137-я дивизия. Всякий раз она несла потери погибшими, пропавшими без вести или же пленными. Из числа полковников этого соединения в немецкой неволе оказался командир 278-го легко-артиллерийского полка Т. Г. Смолин после того, как в августе его часть оказалась отрезанной противником в районе г. Сураж.

Ночью полковник собрал совещание командиров и политработников и объявил, что они находятся в глубоком окружении. Потом он императивно добавил: «полком к своим не выйти. Будем выходить группами. Приказываю: технику вывести из строя, коней распустить, каждому командиру вести свое подразделение». Бывший помощник начальника штаба полка вспоминал, что тогда встретил слова своего командира с недоумением и непониманием: техника была исправна, имелись снаряды, еще можно было вести бой. А приказ означал прекращение существования полка как боевой единицы.

В группе самого полковника Т. Г. Смолина сначала находилось около десятка человек, вскоре осталось только четверо. Во время одной из ночевок их обнаружили немцы. Полковник вспоминал: «Под утро, еще спали в лесу, сквозь сон слышу – автоматная очередь совсем близко. Поднял голову – немцы! Со мной лежал инструктор политотдела полка, вот забыл его фамилию, он успел застрелиться, я смотрю: батюшки мои, в голове дырка и мозг течет… Я застрелится не успел, автоматчики вот уже рядом» [371, с. 96–97]. Случилось все 22 августа 1941 года.

Слова полковника выглядят как неумелое оправдание. Как будто если не успел застрелиться, то ничего иного, кроме сдачи, уже не остается. А ведь можно было попытаться отстреливаться, бежать, сопротивляться, как поступил, например, полковник П. П. Опякин. Да, любой из этих вариантов мог привести к гибели, но к гибели в бою. Но, ужасная дырка в голове инструктора политотдела произвела на Т. Г. Смолина настолько сильное впечатление, он ничего не успел или не смог сделать, а сдался и остался жить.