Текст книги "Лёд"

8

У меня не было сил высказывать свое возмущение поведением напарника, да и мне редко когда удавалось поставить Мишку на место, если он закусывал удила и был в ударе. Я лишь холодно поинтересовался, какая нелегкая принесла его ко мне в столь неурочный час, когда мы уже успели с ним распрощаться. Он хмыкнул и заявил, что пришел отчитаться, что наблюдение за домом Ипполита уже установлено: он нанял пару смышленых оборванцев, которые за червонец будут посменно околачиваться под окнами кузена Сергея. Я шумно выдохнул: Мишка был неисправим, то ли он и вправду не осознавал, что его посещение было нежелательным, то ли нагрянул намеренно, чтобы поставить нас с Катей в неудобное положение.

Уже уходя, стоя на пороге, он вдруг обернулся и как бы невзначай проронил:

– Николай Алексеич, как-то Вы слишком быстро позабыли свою былую зазнобу. Столько лет страдали, так и не женились ни на ком, а тут вдруг Катерина Матвеевна всего за несколько дней сотворила чудо…

– Да что ты в этом понимаешь! – разъярился я. – Ты хоть кого-нибудь когда-нибудь любил в жизни безответно? Так, что годами мучаешься, видя ее с другим, и не имеешь никаких сил вырвать эту порочную страсть из сердца и ума. Когда только и помышляешь о том, чтобы стереть ее с лица Земли, лишь бы больше никогда ее не видеть! И тут на моем пути встречается светлый ангел, который одним своим взглядом исцеляет старые раны и подает мне руку, чтобы дальше идти уже одной дорогой, а ты смеешь возвращать мои мысли к былой боли? Нет, Миша, я не желаю ничего слышать о прошлом, оно умерло для меня в тот день, когда ко мне в контору вошла Катя, и я благодарен судьбе за этот дар. Я даже, как ни кощунственно это прозвучит, благодарен тому, кто сделал мне такой подарок, убив Пронина.

– Ооо, Николай Алексеич! – рассмеялся Мишка. – Вы бы не разбрасывались подобными словами, а то ненароком услышит кто посторонний и решит, что это Вы отправили Сергея кормить рыб.

– Миша, оставь свой глупый смех, не до него мне сейчас! – взревел я и со всей силы ударил кулаком по спинке кровати.

– Молчу, молчу, – Мишка спрятал голову в плечи и прижал указательный палец к губам. – Отдыхайте, Николай Алексеич, – и он исчез за дверью.

Следующие несколько дней Катя приходила ко мне каждый вечер, меняла повязки и читала вслух, и я постепенно шел на поправку – отек спадал, боль все реже давала о себе знать, и к концу недели мы с Мишкой встретились уже в конторе, и я с интересом выслушал его отчет о слежке за домом Ипполита. Последний жил крайне уединенно, к нему никто не приходил, но только сам он частенько пропадал и даже не являлся домой ночевать. За прошедшую неделю он несколько раз был у Кати, каждый день посещал кабак, и мы бы, наверное, сняли с него подозрения, если бы накануне наши мальчишки не заметили его в обществе капитана Захарова, к которому Ипполит пришел среди бела дня прямо домой и вышел только через два часа. Я принял решение продолжить слежку в течение еще дней десяти.

За это время сам капитан Захаров дважды был замечен входящим в убогую квартиру Ипполита, и мы поняли, что настал час действовать. Пацанятам, следившим за домом, было поручено сразу же поставить нас в известность о том, когда Ипполит и капитан встретятся вновь, и уже через несколько дней мы с Мишкой стояли на пороге заветной квартиры и стучали в дверь, не подавая виду, что нам известно о визите Захарова. Ипполит открыл не сразу и сперва решительно отказался впускать нас, сказавшись больным, однако, мой безбашенный Мишка ударом ноги распахнул дверь и с деланной учтивостью предложил мне войти, а сам ворвался следом, отпихивая пытавшегося помешать нам хозяина.

– Господин Пронин, – язвительно заметил мой напарник, – у Вас есть что скрывать от частного сыска? Ну полно Вам, мы будем справедливы, беспристрастны и неподкупны, в отличие от исправников. Эх, как не вовремя упразднили Третье отделение! – и Мишка картинно закатил глаза и заохал, прикладывая ладонь к сердцу.

На Ипполита его издевательская речь произвела впечатление необычайное, он побледнел и весь задрожал, как осиновый лист, что-то бормоча себе под нос. Мы отодвинули его и вошли в гостиную. Давешняя высокая женщина, встретившая нас в наш первый визит сюда и оказавшаяся незамужней старшей сестрой Ипполита, промелькнула в конце коридора, но так и не вышла поприветствовать нас. В плохо освещенной гостиной был только капитан Захаров. Он стоял у окна спиной к входу, вперив взгляд в кирпичную стену соседнего дома, не пускавшую в комнату солнечные лучи и оттого служившую причиной небывалой сырости помещения и стойкого запаха плесени, ударившего нам в нос тут же по приходе.

– Николай Петрович! – преувеличенно радостно вскричал Мишка, подбежав к капитану и сделав попытку приложиться к ручке.

Капитан брезгливо отдернул ладонь, поморщился и кивнул нам, так и не произнеся ни слова.

– Какими судьбами, капитан? – продолжал кривляться Мишка.

– Прекратите этот балаган! – вдруг хрипло взвизгнул Захаров и тут же закашлялся.

– Нам и вправду хотелось бы получить объяснение происходящего, – сухо заметил я. – Ипполит Андреевич!

Ипполит как-то весь сразу сжался и затравленным зверем воззрился на капитана, ожидая его решения.

– Господа, вы и так все знаете, – махнул рукой капитан, – чего же вам еще?..

– А, Мишка, – вдруг осенило меня, – кажется, это все та же старая история Светловой, ничего нового… Ипполит Андреевич, Вам ведь поведал о ней кузен?

Явно ошарашенный нашей осведомленностью Ипполит недоуменно кивнул.

– А он не поведал Вам о том, что шантаж является уголовно наказуемым деянием?! – грозно навис над ним Мишка. – Николай Петрович, сколько Вы уже заплатили ему?

– Сущие пустяки, господа, – нахмурился капитан. – Ему ведь не деньги нужны.

– Вот как? А что же тогда?

– Всего лишь должность первого механика, только и всего. Разве это так много за спасение чести семьи? – льстиво улыбнулся Ипполит, не сводя глаз со смущенного капитана, мявшего в руках фуражку. – Ну и неплохо было бы получить заработок, причитавшийся Сергею…

– Разве это вознаграждение не полагается вдове погибшего? – искренне возмутился я и едва удержался, чтобы не броситься на наглеца с кулаками.

– Катерина Матвеевна и так получила от Дриженко приличную сумму, а вот мне приходилось работать за двоих после его безвременной гибели.

– Я попробую помочь Вам в этом вопросе, Ипполит Андреевич, – сухо проронил капитан, расправляя фуражку, надевая ее и намереваясь уйти, – а что касается должности первого механика, этот вопрос нам необходимо решать с владельцем судна. Я договорюсь с ним о встрече для Вас. А теперь позвольте…

– Да и нам, пожалуй, оставаться незачем, мы выяснили все, что хотели, – Мишка принялся отчаянно дергать меня за рукав, словно непременно хотел удалиться вместе с Захаровым.

Уже на улице он едва ли не прижал несчастного побледневшего капитана к стене дома и потребовал сказать правду касательно выдвинутых Ипполитом условий. Капитан замялся, дыхание его стало более учащенным, кристаллизуясь на морозе в легкий белесый парок, мгновенно таявший в воздухе. Он поправил перчатки, нервно потеребил усы и, наконец, тихо выдавил:

– Он попросил меня дать показания полиции о том, что Пронина убил судовой врач. Он якобы абсолютно уверен, что так оно и было, да только боится, полиция не воспримет его слова всерьез, а если главным свидетелем буду фигурировать я…

– То есть Вы хотите сказать, что Ипполит таким образом пытается отвести подозрение от себя?

– Сыщик Вы, а не я. Мое дело – выполнить наш с ним уговор.

Мишка отошел в сторону, позволяя капитану уйти, и тот, отряхнув шинель, стукнул каблуками, отдал честь и молча удалился, чеканя шаг. Под его блестевшими на солнце сапогами громко хрустел свежевыпавший снег.

– Ну вот, кажется, все и выяснилось, – и я радостно потер руки.

Мы уже отошли от дома Ипполита на приличное расстояние, когда вдруг услыхали, как кто-то издалека окликнул нас срывающимся на хрип голосом. Обернувшись, мы увидели бежавшую нам навстречу женщину, волочившую за собой девочку лет пяти. Когда она подошла ближе, мы узнали в ней ту самую сестру Ипполита, прятавшуюся от нас в глубине коридора. Она долго пыталась отдышаться, а на лице ее застыло выражение какой-то детской радости. Она отчаянно хлопала себя ладошкой по груди и, наконец, произнесла высоким, переходящим почти в писк голосом:

– Это не доктор, не доктор! Я все слышала, все! – она выпучила свои и без того круглые глаза, придавая лицу важное и таинственное выражение.

– Не доктор? Так кто же тогда, помилуйте?

– Он, он, это он! – она вцепилась в Мишку и затрясла его изо всех сил.

Щеки ее покрылись болезненным румянцем, а девочка внезапно разрыдалась.

– Молчи, Анна Ипполитовна, молчи! – закричала на нее мать, но та продолжала голосить, размазывая слезы по круглому розовому личику.

– Он это! – перешла на шепот сестра. – Я видела, я знаю!

– Да кто же, кто?

– Волк хищный! Ледяной волк! Он не оставит нас в покое, не оставит…

– Так Вы, стало быть, не сестра Ипполиту? – осторожно осведомился Мишка, пытаясь высвободиться из ее цепких рук.

– Да что же это я… как же это я… Все не то, все не так… Сестра, сестра я ему во Христе Иисусе, – и она вдруг забилась, словно в падучей, рухнув на примятый каблуками снег.

Мы с Мишкой бросились поднимать ее, но она не давалась, вертясь и голося, будто полоумная:

– Зверь! Зверь это! Зверь изо льда! Волк! Он убил его!

Ей вторила маленькая Аня, и в нашу сторону начали оборачиваться прохожие.

В этот момент из-за угла выбежал полуодетый Ипполит в домашних туфлях и, поскальзываясь на снегу, рухнул на колени перед метавшейся по земле сестрой и принялся гладить ее по голове и что-то тихо шептать ей на ухо.

– Уходите, уходите! – прошипел он, обращаясь к нам. – Она не успокоится, пока вы тут стоите. Разве вы не видите, что она больна! – в отчаянии вскричал он, подхватил ее на руки и, даже не глядя на Анечку, быстро зашагал назад к дому, громко шаркая по снегу.

Аня побежала вслед за ним, заходясь слезами и громко икая. Мы недоуменно переглянулись с Мишкой и отправились в сторону конторы.

За время пути мы не обменялись с ним ни единым словом, да и что было обсуждать – ситуация с расследованием принимала слишком странный оборот, однако, теперь мы точно знали, против кого следовало продолжать искать прямые улики, чтобы сдать его полиции, пока тот не сдал доктора. В конторе Мишка рухнул на стул и в отчаянии вцепился в волосы, даже не скинув пальто – из-за нашей нерасторопности и недальновидности за решетку теперь попадет совершенно невиновный человек.

– Я должен что-то сделать, должен! – вскричал Мишка и бросился к выходу, но в дверях столкнулся с Ипполитом, вероятно, пытавшимся нас догнать.

Он так и не переобулся и не надел шапки, спеша объяснить нам возникшее недоразумение.

– Господа, прошу извинить Лизавету Дмитриевну, она была не в себе да и вообще нездорова…

– Как она сейчас себя чувствует?

– Вероятно, лучше, я позвал за доктором…

– Ну так что же, может, поведаете нам, кем она Вам все-таки приходится? – Мишка плюхнулся назад на скрипнувший под ним стул, и в глазах его снова блеснули искорки.

Ипполит замялся, переступая с ноги на ногу и теребя полу ватника, но, наконец, шумно вздохнул и кивнул:

– На верфях еще прицепилась ко мне несколько лет назад, покоя не давала. Ну я и не выдержал… Сама она сирота, побиралась, гоняли ее отовсюду, жила у добрых людей, а как понесла, я у себя ее поселил…

– Но тут, понимаете ли, Катерина Матвеевна перед глазами! Правда ведь? – весело продолжил за него Мишка. – Волей-неволей пришлось придумывать себе сестру, чтобы оправдать появление женщины у себя в квартире, да еще и какой женщины! Ипполит, и как Вы на нее такую позарились-то? – и Мишка безжалостно расхохотался.

Ипполит в гневе сжал кулаки, однако, сдержался и только побледнел.

– Зачем только Вы доктора хотите под монастырь подвести… Неужели думаете, мы не прижмем Вас к стенке?

Ипполит удивленно сверкнул глазами и вновь не произнес ни слова. Я махнул рукой, отпуская его. Вслед за ним, пробормотав что-то себе под нос, выбежал и Мишка: когда ищейка брала след, ее было не остановить.

Вечером я собирался к Кате, но прежде решил зайти в Винную бочку и поговорить с ее владелицей: история с регулярными посещениями ее Прониным не давала мне покоя. Софья Генриховна Инзельгерц была обрусевшей немкой и хоть уже почитай лет тридцать как иной Родины, кроме России, не знала, корни свои чтила трепетно и преданно, оттого и, выйдя замуж за местного, категорически отказалась менять свою звучную фамилию. Из прежде родного ей языка она от силы могла вспомнить пару фраз, да и тех с ошибками, что отнюдь не мешало ей с гордостью отмечать свою принадлежность к великой прусской нации каждому, кто завязывал с ней разговор. Тем не менее лицом и фигурой была это обычная русская женщина, кровь с молоком, из тех, что и с конем справится, и пожар одолеет, о происхождении же ее, пожалуй, все тотчас и забыли бы, если бы не ее звучное отчество, которое она категорически отказывалась менять на куда более привычное русскому уху Георгиевна.

Кабачок «Винная бочка» достался ей от мужа, который мирно почил несколько лет тому. Детей у них не было, и у Софьи Генриховны вошло в привычку всячески опекать и окормлять своих постоянных клиентов, особенно из числа молодых мужчин. Мне самому некоторое время назад приходилось рыдать на ее круглом гладком плече о безответной любви своей, потому про Сергея я отправился узнать у нее только для порядку, ибо заранее понимал, что ничем предосудительным заниматься они не могли. Софья Генриховна с радостью приняла меня, налила рюмку лафиту за свой счет по старой памяти и приготовилась слушать, поскольку понимала, что просто так я зайти к ней не мог. Я коротко изложил суть дела, попутно признавшись в своих чувствах к Кате. Моя старая подруга перво-наперво поздравила меня с удачным избавлением от столь долго мучивших безответных чувств, а потом заявила, что отлично помнит Пронина, который прежде частенько наведывался к ней. О его гибели, впрочем, она услышала только от меня. Тут Софья Генриховная замялась, вероятно, сомневаясь, стоит ли рассказывать тайны покойного мужа Кати ее нынешнему ухажеру, однако, природная женская болтливость одержала в ней верх, и она, наконец, призналась, что Сергей ходил к ней жаловаться на супругу и на свою неудавшуюся семейную жизнь. Катя де оказалась слишком эфемерной, словно оторванной от реальности – на уме у нее были лишь, балеты, театры да революция. Готовить она и вовсе не умела, по хозяйству тоже не смыслила, а посему немалая сумма уходила у Пронина на содержание прислуги. Что касается обычных супружеских взаимоотношений, то и тут Катя сохранила невиданную чистоту и целомудрие, так что, Сергею чрезвычайно редко удавалось насладиться обществом молодой супруги, а все чаще приходилось довольствоваться услугами обитательниц домов терпимости. Словом жалел он о своей опрометчивой женитьбе невероятно. Этому дитю еще в куклы играть, хотя она уже далеко не первой свежести. После экспедиции он подумывал оформлять развод, но эта мысль угнетала его безмерно, ибо он продолжал любить свою непутевую супругу и все мечтал сделать из нее человека.

Все озвученное Софьей Генриховной было похоже на правду, иначе каким бы образом Кате удалось в свои неполные тридцать сохранить столь незамутненный детский взгляд и наивное выражение лица. Я ушел из «Винной бочки» в полной задумчивости, не зная, как донести до Кати полученную информацию. Уже возле ее дома, однако, я решился и с порога, поцеловав бледную щеку возлюбленной, брякнул первое, что пришло в голову:

– Катюша, я только что от Софьи Генриховны. Все пустое, тебе не стоит волноваться. Твой Сергей просто был жуть как охоч до выпивки, а у госпожи Инзельгерц ее можно было закупать по дешевке и в рассрочку. Вот и вся тайна…

Катя, казалось, сразу поверила мне, на лице ее расцвела истинно детская улыбка, она прижалась к моей груди, потом отскочила и захлопала в ладоши, чем смутила меня невероятно. Я зажал ее ладони в свои, посмотрел прямо ей в глаза и, запинаясь, продолжил:

– Я понимаю, что сейчас, наверное, не время говорить об этом, и согласен отложить решение этого вопроса до истечения года со дня гибели Сергея, но все-таки мне хотелось бы, чтобы ты знала, что оказала бы мне огромную честь, составив мое счастье и…

Катя не дала мне договорить, прижав свой тонкий ледяной пальчик к моим губам. На лице ее застыло выражение восторга, и она лишь кивнула, но тут же спрятала лицо и отвернулась. Я обнял ее за плечи, шепча ей на ухо срывающимся голосом, что тут же отправлюсь в лавку ювелира за кольцом, а она вся сжалась в комок и, не переставая, дрожала – то ли от волнения, то ли от счастья.

9

Уже через неделю в церкви были оглашены наши имена, и Катя потихоньку принялась закупать материю и кружева из своих скудных средств. Выплаченная за гибель Сергея компенсация пришлась как нельзя более кстати. Однако, меня чрезвычайно волновало исчезновение Мишки: за прошедшие несколько дней он так ни разу и не появился в конторе. Поначалу я решил, что он на радостях снова ушел в загул, ибо и в его крошечной квартирке на самом чердаке обшарпанного дома на Лиговке застать мне его не удавалось. Хозяйка, дама средних лет и строгих нравов, лишь пожимала плечами: она давно привыкла к причудам своего жильца и не задавала лишних вопросов. Он всегда платил в срок, в квартиру никого не водил, кутил исключительно в кабаках и вообще вел себя тише воды, ниже травы.

По истечении недели я уже подумывал было обратиться в полицию, впрочем, уже в воскресенье, на исходе дня ко мне в квартиру постучался маленький оборванец из числа старых приятелей Мишки и протянул записку. Я лишь на секунду отвел глаза, чтобы посмотреть на подпись, а малец уже скрылся из виду, только дверь хлопнула на ветру, впуская в комнаты сквозняк и промозглый воздух. Записки была от Мишки.

Николай Алексеевич,

Догадываясь о том, что Вы уже успели хватиться меня и вот-вот потревожите своей персоной исправника, докладываю: я узнал все необходимое для того, чтобы упрятать мерзавца за решетку. Предлагаю встретиться завтра в три пополудни у Ипполита. Оружие не берите, у меня имеется пара пистолетов. Катерине Матвеевне лучше ничего не сообщать, покуда дело не будет решено.

М.

Впрочем, направляться в тот вертеп совсем безоружным я позволить себе никак не мог, поэтому на следующий день в четверть третьего я, припрятав за пазухой маленький дамский револьвер, вышел из дома и кликнул извозчика. На место я прибыл за двадцать минут до назначенного срока, но не стал ждать на морозе Мишку и, взбежав по лестнице, постучал каблуком сапога в обитую войлоком дверь. На пороге тут же возникла Лизавета Дмитриевна, на этот раз совершенно спокойная и даже слегка отстраненная. Она удивленно озирала меня, явно не узнавая, затем, когда я представился и попросил проводить меня к Ипполиту, она вскинула голову, в театральном жесте приложила тыльную сторону ладони ко лбу и буквально поплыла по коридору к двери квартиры. Я проследовал за ней.

Ипполит явно никого не ждал, но Мишка верно подгадал: он был дома и снова напивался.

– Чем обязан? – прорычал он, увидев меня.

– Кажется, моего напарника еще нет? – осторожно осведомился я, осматривая гостиную.

– А ты опять не один? – протянул он и щелкнул ногтем по стоявшей на столу бутылке, словно приглашая меня присоединиться.

Я помотал головой:

– Вы ведь что-то еще узнали о капитане, верно? Невозможно же долго шантажировать человека одной и той же старой информацией.

– Какой я тебе еще «вы»! Давно ли ты мне тыкал, змеюка ты подколодная! – рассвирепел вдруг Ипполит и стукнул кулаком по тут же зашатавшемуся столу, едва не опрокинув при этом бутылку.

Я сдержанно кашлянул и повторил свой вопрос.

– Тяжела она, вот чего! Не один ты умеешь дела прокручивать, мы тоже не лыком шиты, хоть и простые моряки!

– Светлова в положении? – недоуменно протянул я.

– Так точно, Николай Алексеевич! – из прихожей раздался звонкий голос Мишки, а через несколько секунд появился и он сам.

За прошедшую неделю он, очевидно, не выпил ни капли, ибо выглядел выспавшимся и абсолютно счастливым. Щеки его розовели, волосы были причесаны, а шинель с сапогами – вычищены. Я истинно обомлел, глядя на него.

– Ты никак женился! – охнул я.

– Чего нет, того нет, а вот Вас имею честь поздравить, Николай Алексеевич. Я был давеча в церкви, когда оглашали ваши имена…

– Что?! – взревел Ипполит. – Да ты сам черт! Ууу, зверюга! – принялся грозить он мне кулаком, не имея даже сил подняться со стула.

– Волк, волк! – раздались в коридоре отчаянные вопли Лизаветы Дмитриевны, и Ипполит, покачиваясь, встал и направился к выходу из гостиной, вероятно, чтобы утихомирить свою благоверную.

– Ну, что ты накопал? – потирая руки, я тут же обернулся к невозмутимо стоявшему у стены Мишке.

– Я вот все думал, – медленно начал он, – отчего Вы не хотели вдвоем всех подозреваемых допрашивать… Вроде, и быстрее, конечно, если разделиться, да только для того Вы меня и взяли к себе, что у меня на мелочи глаз наметан.

– Ну отчего же, Миша, а Ипполит? Капитан? Штурман?

– Ну у штурмана Вы, почитай, и не были, у Вас же флюс все лицо разнес, пришлось повязкой прикрывать. Он и не рассмотрел Вас даже.

– Что ты хочешь этим сказать? – у меня пересохло во рту, и я налил себе стакан мутной жидкости из бутылки и тут же осушил его.

– Начальник Вы неплохой, Николай Алексеич, связи у Вас опять же, но смекалки и чутья подчас порядком недостает. Вот и решил я втайне от Вас еще раз наведаться к Катарину и Визе – вдруг упустили Вы чего при допросе, вдруг им денег надо было дать за откровенность, а Вы же совершенно ничего не смыслите в подкупе… Мда…

Все внутри меня похолодело. Я увидел застывшего на пороге Ипполита, не сводившего глаз с насмешливого Мишкиного лица. Часы, висевшие на некрашеных стенах, давно остановились, и даже их тиканье не нарушало зловещей тишины в комнате.

– И вот какое дело… К Визе-то Вы заходили, да только отчего-то носили окладистую рыжую бороду, меховую шапку, коей у Вас отродясь не водилось, и рваное пальтецо. Да еще и разговаривали баском. Визе Вас за бывшего околоточного поначалу принял. С чего бы такой маскарад, а, Николай Алексеич? – Однако, не дав мне произнести ни слова, Мишка продолжил: – А у Катарина Вас и вовсе не было. Выходит, солгали Вы мне тогда, что заходили к нему, так ведь? Я уже после Визе задумался, а тут и вовсе растерялся. Фотограф, правда, никакими судьбами не хотел говорить, пришлось мне в долги влезть, чтобы развязать ему язык. Пришел, говорит, к нему накануне отплытия Фоки какой-то неизвестный тип и стал умолять сказаться больным, а в плавание отправить его. Представился Пинегиным, титулярным советником. Деньги заплатил Катарину немалые. Мечтал, говорит, всю жизнь на полюсе побывать, только кто ж его возьмет! Такому фотографу, как Катарин, еще не раз представится случай, а для него это единственный шанс – здоровье, дескать, совсем подводит, пока сил еще довольно, но вот лет через пять их уже может не хватить и т. д. и т. п. А уж больно этот Катарин до денег оказался охоч. Обучил кое-как Пинегина азам мастерства, сам же сказался больным, да порадовался только, что заработал немалую сумму, не рискуя ни здоровьем, ни жизнью. Пинегина же он, имея меткий глаз фотографа, описал мне весьма достоверно. После же я, узнав лицо, описанное им, предъявил ему карточку, и он тут же подтвердил, что это именно тот самый и есть.

– И кто же это такой? – насмешливо бросил Ипполит, возвращаясь на свое место за столом.

– Да вы оба и так хорошо это знаете. Вы это, Николай Алексеич. Это Вы подсыпали Пронину мышьяк в водку, а потом сбросили его за борт при активном содействии Ипполита Андреевича, – торжественно завершил свою тираду Мишка, и ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Да как ты смеешь?! – возмущенно вскричал я, но, к моему изумлению, вместо яростного вопля, из горла моего вырвался лишь сдавленный хрип, похожий на цыплячий писк, и я вдруг отчаянно раскашлялся.

– Да полно Вам, Николай Алексеич. Вы меня все за неуча почитали, за один только инструмент подлинного сыщика – Вас то есть! Я для Вас был чем-то средним между лупой и пером – вещью необходимой, но собственной волей и собственным умом не обладающей. А оно вон как все вышло! Кто в дураках-то остался?

– Николай Алексеевич! – радостно вдруг подхватил Ипполит, не теряя возможности устроить пляску на костях. – Вспомни, чего ты мне, волчара, обещал? Каким соловьем тогда заливался, прося помочь тебе Сережу на тот свет отправить. Разве ж понимал я тогда, что ты мне самый первый соперник и есть!

Меня затрясло с ног до головы, перед глазами плыли темные мутные круги, в висках гудело. Я закрыл руками лицо, но Мишка продолжал:

– Когда Ипполит Андреевич вдруг заметил в Вас соперника в своей борьбе за руку Катерины, тогда он стал значительно разговорчивее, и мне удалось выудить из него правду – в тот самый день, когда он к нам за Лизавету извиняться приходил. Я вслед за ним выбежал, нагнал его и начал про капитана расспрашивать. Ну и про Вас намекнул – он же за все это время и виду не подал, что знает Вас еще с Фоки! Тут его и прорвало. А Вы, Николай Алексеич, хитрец! Мудро все задумали, не придерешься, но прокололись, как и обычно это бывает, на мелочах… Я хоть и знаю Вас меньше года, однако, любовную тоску Вашу заметил сразу. Да Вы и сами признавались, что вот уже почитай лет десять как страдаете по одной барышне замужней. Но как встретилась на нашем пути Катерина, Вашу тоску как рукой сняло. Когда узнал я от Катарина, что Пинегин и Вы – одно лицо, принялся я наводить о Вас справки и узнал в том числе, что несколько лет назад Вы безуспешно сватались к одной даме. Знаете, как ее звали? Волгина Катерина Матвеевна, в замужестве Пронина. Ее Вы и любили все это время, ради нее и Катарина подкупили, ибо на цингу не надеялись. Но на судне свой человек ведь никогда не помешает. Ну как кто увидел бы, что Вы с Прониным учинили. И лучше этим человеком иметь капитана, тут уже без всяких сомнений сухим из воды выйдешь! Ну а как влиять на того, с кем даже не виделся ни разу? И тут Вам фантастически повезло, в «Винной бочке» Вы случайно знакомитесь с Ипполитом. Не серчайте на Софью Генриховну, не Вы один у нее окормлялись, а уж как она ценит меня – до того всем вам далеко…

– Неужели ты…? – выдохнул я, не смея озвучить осенившую вдруг меня мысль.

– Это единственный способ разговорить нашу даму, – пожал плечами Мишка с абсолютно невинным выражением лица. – Да и она не хуже любой другой. Продолжим, впрочем. Вы двое часто попадались ей на глаза, и она искренне полагала, что вы изливаете друг другу душу, будучи отвергнутыми одной и той же женщиной. Ах, фрау Инзельгерц! Вы наивны, как курсистка! Ипполит, в отличие от Вас, с капитаном Захаровым знался уже давно, не одно плавание вместе прошли. Посему Вы решили действовать с его помощью: договорились в пьяном угаре изничтожить общего врага. Вот только знал ли Ипполит Ваши истинные мотивы? Судя по нынешней его реакции, правды Вы ему не сказали. Что он наплел Вам? – Мишка повернулся в сторону Ипполита.

– Что-то про крупный долг говорил. Да мне и без разницы было, – лениво протянул Ипполит.

– Оставалось только придумать, как влиять на капитана. Вы оба, вероятно, долго копались в его биографии, но она оказалась столь безупречно, что пришлось самим запустить туда черную кошку. Александра Светлова! Судя по имеющимся у меня сведениям, в жизни капитана она появилась незадолго до экспедиции. В такие совпадения, увольте, я, как сыщик, не поверю никогда. Стало быть, это вы свели их. Каким образом – это уже детали не столь для нас интересные. Однако, она сделала свое дело: образцовый семьянин Захаров оказался на крючке и до сих пор благополучно на нем сидит. Правда, с некоторых пор он увяз еще крепче. Если я не ошибаюсь, как раз перед моим появлением вы обсуждали положение госпожи Светловой… Рот капитана отныне гарантированно на замке! Итак, Пинегин и Ипполит ступают на борт Фоки и первое время натурально делают вид, что исключительно исполняют свои обязанности на судне. Но время идет, корабль затерло льдами, Захаров собирается забрать Пронина с собой на материк за припасами. Откладывать долее было нельзя. Ипполит крадет немного мышьяка в шкафчике доктора, подсыпает его в водку, а Вы, Николай Алексеич, ведя с Прониным философские беседы ночью на палубе, с неподдельной радостью наблюдаете за тем, как удачливый соперник сперва слабеет, потом едва ли не теряет сознание. Вы лишь слегка помогаете ему, облегчая мучения и ускоряя и без того близкий конец – подталкиваете к фальшборту и сбрасываете практически бесчувственное тело в воду. Но, к Вашему неудовольствию, все это действо замечает капитан и с криками бросается к Вам. Впрочем, одно лишь упоминание фамилии Светловой быстро отрезвляет его, и уже через несколько дней на материк вместо Пронина едете Вы и Ипполит. Вернувшись на большую землю, с фотографией Вы завязываете, и Пинегин исчезает, зато появляется частный сыщик Зандерс – на вырученные в экспедиции средства Вы умудряетесь открыть крошечную конторку, расследуете пару несложных дел, нанимаете меня – бывшего студента и отчаянного выпивоху, и жизнь идет своим чередом. Ипполит пытается свататься к Кате, но безуспешно: вероятно, она догадывается о характере его взаимоотношений с Лизаветой, ведь Аня похожа на него, как две капли воды! Вы же терпеливо ждете своего часа. Катя не довольствуется туманными заявлениями капитана о смерти Сергея от цинги и намеревается обратиться в полицию. Ипполит же в ответ рекомендует обратиться к Вам как к заслуженному частному сыщику. Катя Вас не узнает, что, в общем-то, несколько странно – хоть с Вашей последней встречи и прошло около десяти лет, люди в такой срок не настолько сильно меняются, чтобы совершенно их не узнать. Впрочем, простим этому тридцатилетнему ребенку ее забывчивость и легковерие. Вам ведь удалось добиться главного: она сама пришла к Вам в контору и доверила свою судьбу! Отныне она целиком в Ваших руках. Ну а сыграть на чувствах вдовы, не взимая с нее плату за услуги и изображая искреннюю влюбленность, оказалось для Вас легчайшим делом – Вы ведь и подлинно влюблены, черт Вас побери! Ну кто бы еще решился на подобное, не будучи страстно влюбленным! – и Мишка вдруг расхохотался в обычной своей манере.

– Ты… ты… – я хватал воздух ртом, но так и не нашелся, что ответить напарнику.