Текст книги "Армия Наполеона"

П. Бениньи. Полковник кирасирского полка.

В храбрости и самопожертвовании, неразрывно связанных с высоким чувством чести, Наполеон видел нечто большее, чем необходимое качество отряда воинов-профессионалов. Здесь мы вплотную подходим к одной из важнейших тем истории Империи: социальной значимости армии и прежде всего офицерского корпуса в наполеоновской схеме общества. В воинском, рыцарском духе император искал моральный стержень общества. «Нельзя, чтобы знатность происходила из богатства, – говорил он Редереру, видному политическому деятелю эпохи Республики и Империи. – Кто такой богач? Скупщик национальных имуществ, поставщик, спекулянт, короче – вор. Как же основывать на богатстве знатность?»[200]200
  Rœderer R-L. Journal du comte R-L Rœderer, R, 1909, p. 31.


[Закрыть]

Но если знатность не базировалась отныне на происхождении из благородного рода, как при Старом Порядке, и на миллионном счету в банке, как в буржуазном мире, то на чем же? Кровь, пролитая на поле сражения, самопожертвование во имя общего блага, воинская честь отныне должны были стать, по мысли императора, основой для новой элиты. «Действительно благородным является тот, кто идет под огонь, – совершенно однозначно высказался император в разговоре со своим адъютантом Гурго. – Я отдал бы мою дочь за солдата, но никогда – за администратора… Я могу любить только воинов»[201]201
  Gourgaud G. Journal de Sainte-Hélène (1815–1818). R, 1947, t.1, p. 213–214


[Закрыть]. «Быть офицером – это значило тогда быть знатным, перед воинским мундиром все склонялось, и перед воинской славой меркло все остальное…»[202]202
  Цит. по: Bertaud J.-R La place de l’officier dans le régime napoléonien // La bataille, l’armée, la gloire. Actes du colloque de Clermont-Ferrand, 1983. Association des Rublications de Clermont II, 1985, p. 222


[Закрыть] – справедливо отмечал мемуарист.

Концепция Наполеона раскрывается в полной мере в наставлениях, предназначенных для военных школ императорской Франции. В регламентах парижских коллежей, Сен-Сира и Пританея преподавателям указывалось, что «во время занятий они должны делать все необходимое, чтобы направлять воспитанников к любви к добродетели, справедливости и Отечеству». Те же самые мысли мы находим не только в занятиях с будущими офицерами, но и во всех речах, которые руководство военных школ произносило по разным поводам.

Во всех этих речах постоянно встречается тема «чести», которая представляется как нечто прежде всего свойственное воину, который является более, чем любой другой француз, благородным и знатным человеком (homme de qualité), социальным образцом. Добродетель состоит прежде всего в отваге, которая со спокойствием встречает опасность. Однако отвага – не врожденное качество. Если она встречается в определенных слоях общества, то это потому, что она является продуктом всего обучения в этих слоях общества, призванного создать существо высшего порядка.

«Чтобы добиться этой твердости души, которую ничто не смущает» молодой человек должен постоянно бороться со своими страстями. Он должен избегать лжи, скрытности, пристрастия к деньгам и чрезмерного честолюбия. Для истинного храбреца не представляет сложности «пожертвовать во имя предмета своей веры добро и богатство, но он готов принести в жертву и самое ценное, что дала ему природа». «Настоящая честь – это не только величие отваги, которая заставляет нас идти навстречу всем опасностям, но это и строгость нравов, которая удерживает нас в нашем долге. Ее храм – твердая душа, ее святилище – чистая совесть, ее вера – следование добродетели… Настоящие честь и отвага – это не кровавая ярость, истинный гражданин погибает в бою во имя пользы Отечества, и его храбрость страшна только для врагов государства и монарха»[203]203
  Ibid., p. 226–227.


[Закрыть].

Во всех этих речах понятие чести раскрывается таким, каким его видели певцы средневекового рыцарства – Шателлен, Филипп де Мезьер, де ла Марш – и таким, каким его описывали военные деятели XVI века – Монлюк и Гез де Бальзак. Знаменитый голландский историк-медиевист начала ХIХ века Иоган Хейзинга в своем шедевре исторической мысли «Осень Средневековья» так характеризовал понимание средневекового рыцарского идеала: «…рыцарскому идеалу было присуще – и теоретически, и как некий стереотип – сознание того, что истинная аристократичность основывается только на добродетели и что по природе своей все люди равны»[204]204
  Хейзинга Й. Осень средневековья. M., 1988, с. 67


[Закрыть].

Однако в обществе Старого порядка воинская элита сформировалась в незапамятные времена. Она стала наследственной, и, признавая равенство всех людей перед Богом, средневековая знать и вельможи XVI–XVII веков образовывали замкнутую касту, почти непроницаемую для простолюдинов. Наполеон дал шанс вернуться к истокам и открыл возможность для всех без исключения тяжелыми ударами меча выковать свой дворянский герб. «Когда кто-нибудь испрашивал у императора милость, будь то на приеме или на воинском смотру, он обязательно задавал вопрос просителю, был ли тот ранен? Он считал, что каждая рана – это часть дворянского герба. Он почитал и вознаграждал подобную знатность»[205]205
  Rapp J. Op. cit., p. 4


[Закрыть], – писал Рапп.

Нужно сказать, что деятельность Наполеона в этом направлении увенчалась успехом. Построенное им общество не было военной диктатурой в вульгарном смысле этого слова, когда у власти находится клика генералов или полковничья хунта. Изучение нотаблей Империи, осуществленное Бержероном и Шоссина-Ногаре[206]206
  Bergeron L., Chaussinand-Nogaret G. Les Masses de granit. R, 1979. Chaussinand-Nogaret G., Bergeron L., Forster R. Les notables du grand Empire de 1810. Annales, 1971, p. 1052–1075.


[Закрыть], представленное в их солидных монографиях, показывает, что военные занимали относительно скромное место в ряду высших государственных чиновников, аппаратах министерств и префектур. Император никоим образом не стремился заполонить все высшие посты людьми в ботфортах. Однако, несмотря на то что гражданское управление оставалось в руках специалистов своего дела из штатских, общество все было насквозь пронизано воинскими идеалами. Из рапортов префектов следует, что «военные пользуются уважением публики», что «офицеры, выполняя свои функции с умом и высокими моральными качествами, вызывают всеобщее почтение»[207]207
  D’apres: Bertaud J.-R La place de l’officier…, p. 222


[Закрыть] и т. д.

Равным образом, анализируя списки парижан, добровольно записавшихся на службу в эпоху Империи, Бержерон показал, какой притягательной была армия для населения и сколь сильно молодежь из буржуазных семей мечтала стать офицерами. Во всех гражданских церемониях военные занимали почетные места, и генерал, командующий округом, пользовался теми же почестями, что и префект департамента. Конечно, не всем гражданским чиновникам это нравилось. Префект Меца писал в 1807 г.: «Нужно находиться в городе, таком, как этот, чтобы составить себе истинную картину того, насколько трудно гражданским бороться с многочисленными претензиями военных, которые возникают по поводу любых случаев»[208]208
  Ibid., p. 224


[Закрыть].

Наполеону во многом удалось реализовать чаяния солдат и офицеров эпохи кризиса революции. По мысли Ж.П. Берто, крупнейшего специалиста в области истории армии эпохи Революции и Империи: «Новое общество… должно было строиться не только на денежном богатстве и земельной собственности, не на количестве клиентелы и слуг. Оно должно было быть движимо самопожертвованием во имя общего дела, которое никогда не является суммой эгоизма отдельных личностей… Честь – понятие, в котором сублимировалась жертвенность во имя нации, олицетворяемой Наполеоном, должна была стать отныне не только стержнем для элит… Офицеры должны были через посредство унтер-офицеров донести ее до рядовых»[209]209
  Bertaud J.-R Les travaux récents sur l’armée de la Révolution et l’Empire. // Revue internationale d’histoire militaire № 61, R, 1985, p. 112


[Закрыть].

Эти принципы построения государства нигде не были теоретически сформулированы Наполеоном. Он был практик и делал то, что было необходимо, по его мысли, в данный момент с начала для Франции, а потом для многонациональной Империи. Но, сознательно или бессознательно, император стремился возвысить элиту духа и самопожертвования – новое рыцарство в полном смысле этого слова. Несмотря на то, что не все, к чему он стремился, было достигнуто, результат был, без сомнения, очевиден. Империя Наполеона, несмотря на свою относительно свободную «рыночную» экономику и оформленную правом частную собственность, в значительной степени не являлась государством буржуазным.

В современной Франции, особенно в среде интеллектуальной элиты, Наполеон не слишком популярен, и это несмотря на то, что он создал кодекс, лежащий в основе современного французского законодательства, административную структуру, систему высшего и среднего образования и т. д. Неприятие императора буржуазными элитами вполне понятно. Хотя обычно оно мотивируется тем, что Наполеон – «диктатор», «что он душил свободу самовыражения независимого индивидуума», сущность здесь гораздо глубже. Империя Наполеона была не страной, где господствовали биржевые дельцы и спекулянты, а миром, где доминировала элита меча. Именно элита воинов определяла вкусы, нравы и ценности общества. В этом смысле государство Наполеона, несмотря на его развитую экономику и передовую науку, как это ни звучит парадоксально, было страной еще более «старого порядка», чем дореволюционная Франция. В своих моральных ценностях по ряду параметров она была ближе к суровым рыцарям времен Филиппа Августа, чем к придворным кавалерам Людовика XVI.

Император старался сделать так, что воинская слава затмевала все остальное. Самопожертвование людей во имя отечества и общего блага должны были восславить художники и скульпторы, композиторы и музыканты, писатели и поэты. Мало того, что достойного воина щедро вознаграждали, эту награду стремились преподнести так, чтобы поднять человека в его собственных глазах, заставить его почувствовать ответственность и проникнуться желанием совершить еще большие подвиги.

Не случайно поэтому вся молодежь Франции только и мечтала о воинской карьере. На уроках в лицеях и военных школах беспрестанно изучали деяния героев древности, а Плутарх с его «Жизнью великих людей» был поистине заменителем Библии. «Мысли о воинских подвигах кипели в голове всех молодых людей, – рассказывает капитан Блаз, – а бессмертные свершения нашей армии заставляли биться сердца и наполняли их благородным энтузиазмом»[210]210
  Blaze E., La vie militaire sous le Rremier Empire, R, 2011, p. 16.


[Закрыть].

Необходимо отметить, что наполеоновская знать воителей никоим образом не исключала высокий интеллект, а, наоборот, культивировала его. Покрытый ранами полуграмотный рубака, конечно, пользовался уважением, но имел мало шансов подняться к вершинам иерархии. Император всеми способами стремился пополнить ряды высших чинов не просто отважными людьми, но и людьми высокообразованными.

«За отечество, науки и славу» – было начертано на знамени Политехнической школы, и этому девизу следовали лучшие представители французского офицерского корпуса. «Сейчас мы начинаем дифференциальные и интегральные исчисления, мы погрузимся в физико-математические науки. Я хочу работать как одержимый»[211]211
  Soultrait G. R. de. Op. cit., p. 29


[Закрыть], – с юношеской восторженностью писал молодой курсант Сен-Сира. А офицер-ординарец (officier d’ordonance) императора Хлаповский, с благоговением вспоминая о времени, проведенном в Политехнической школе и об уровне образованности ее воспитанников, рассказывал: «Легко понять, что молодые люди, столь занятые науками, не очень много думали о светских развлечениях и, как я уже отмечал, на переменах говорили только на военные темы, развиваясь таким образом и увеличивая свои знания»[212]212
  Chlapowski D. Op. cit., p. 61


[Закрыть].

Впрочем, в этом глубоком уважении к наукам тоже нет ничего принципиально нового по сравнению с упомянутыми идеалами средневекового рыцарства. «Согласно житию маршала Бусико, одного из наиболее характерных выразителей рыцарских идеалов позднего Средневековья, две вещи были внедрены в мир по божьей воле, дабы подобно двум столпам поддерживать устроение законов божеских и человеческих; без них мир превратился бы в хаос, эти два столпа суть «рыцарство и ученость, сочетающиеся во благо друг с другом»[213]213
  Хейзинга Й. Op. cit., p. 70


[Закрыть].

Итак, офицер Наполеона – это опытный, закаленный в боях командир, мужчина зрелого возраста, прошедший суровую школу войн и походов, профессионал своего дела, учитель и старший товарищ для своих солдат, но он еще и представитель нового рыцарства, опора общества, его моральный стержень и элита. Конечно, не все были такими, но к этому стремились, и как не вспомнить в заключение этой главы характеристику, которую дал генерал Фуа этим людям:

«Наши армейские офицеры, и особенно пехотные, сверкали чистотой и славой. Доблестные, как Дюнуа и Лагир, привыкшие к лишениям и не поддающиеся усталости, потому что они были сыновьями пахарей и ремесленников, они шли во главе своих рот и первыми бросались в битву или на штурм. Их существование было соткано из непрерывных лишений, но, далекие от тщеславия генералов и опьянения солдат, эти мученики патриотизма жили той духовной жизнью, которая сгорала в служении долгу»[214]214
  Foy M.-S.. Op. cit., t.1, p. 55–56


[Закрыть].

Глава IV
Высшие офицеры

Наполеон не интересовался их прежними убеждениями, и мало тем, что они думали в настоящий момент, его интересовало только одно – что человек умел делать.

Генерал Фуа

Если имена героев предыдущей главы большей частью стерло неумолимое время, то людей, о которых пойдет речь в этой части нашей книги, трудно назвать безызвестными. Даже тот, кто не занимался специально историей, наверняка слышал имя блистательного Мюрата, непреклонного Даву, неукротимого Нея… О них написаны книги, статьи, очерки, романы, пьесы, их именами названы бульвары, окружающие Париж, эти же имена выбиты на Триумфальной арке, гордо возвышающейся на площади Звезды.

Они – это маршалы и генералы Великой Армии, те, кто в раззолоченных мундирах под градом ядер и картечи скакал бешеным галопом, ведя за собой в атаку блестящие эскадроны кирасир, гусар, конных егерей… те, кто гордым жестом бросал в огонь тысячи пехотинцев, и кто, не колеблясь, устремлялся вместе с ними в самое пекло, те, кто в сверкании золота эполет, со звоном сабель, с пушечным громом и визгом пуль ворвались в историю…

Разумеется, каждый из этих людей неповторим, как неповторимой является каждая человеческая судьба. Но при всем их разнообразии можно выделить ряд типических черт, присущих высшим офицерам Наполеона. Именно на этих чертах мы и остановимся в этой главе, где попытаемся дать обобщенный образ полководца эпохи Империи.

Однако прежде чем рассмотреть с разных сторон высший командный состав Великой армии, определим, кого мы включаем в эту категорию.

Прежде всего это, конечно, маршалы Империи. Правильно именно «маршал Империи», а не «маршал Франции», как говорили при Старом порядке и в настоящее время. Впрочем, даже сам Император оговаривался. Так например, производя в высшее военное достоинство Макдональда на поле боя под Ваграмом, он сказал: «…на поле Вашей славы, где Вы столь способствовали вчерашней победе, я произвожу Вас в маршалы Франции…»[215]215
  Macdonald J.-E.-J.-A. Souvenirs du maréchal Macdonald duc de Tarente. R, 1892, p. 162.


[Закрыть]. Всего за время существования империи Наполеона 26 генералов удостоились этого высшего воинского отличия, 18 стали маршалами (четверо из них почетными) в 1804 г. вместе с провозглашением империи, семеро в ходе кампаний 1807–1813 гг., и, наконец, последний, двадцать шестой, маршал Груши получил свой чин в период Ста дней.

Сложнее обстоит вопрос с понятием генерал Империи. Для начала обозначим временные рамки. В фундаментальном труде Жоржа Сиса по генералитету Революции и Империи[216]216
  Six G. Les Généraux de la Révolution et de l’Empire. R, 1947.


[Закрыть] в понятие «генерал Империи» включаются те военнослужащие, которые получили генеральские эполеты с 1802 по 1814 гг. Ж. Сис без особых на то оснований за «фактическое», как ему представляется, начало Империи берет момент заключения Амьенского мира. Конечно, Амьенский мир – это важный этап в становлении наполеоновского государства, но можно выделить и ряд других, не менее существенных событий. С другой стороны, при таком определении генерала Империи выпадает большое число маршалов и генералов, прошедших все войны Наполеона, но получивших свои генеральские звезды в эпоху Конвента, Директории или начала Консульства, а они по Ж. Сису относятся к генералам Революции. Если принять это положение, то известнейшие военачальники Империи: Фриан, Делаборд, Сент-Илер, Дюэм, Легран, Ларибуазьер, Моран и др. оказываются «генералами Революции».

Единственным ясным и последовательным принципом может быть только один: считать генералами Империи всех, кто служил, пусть даже непродолжительное время, в генеральских чинах во французской армии с 18 мая 1804 г. (даты провозглашения Империи) до 4 апреля 1814 г. (даты отречения Наполеона), а также в период Ста дней. Этот принцип и был принят при написании этой главы.

Исходя из «национального» принципа, Ж. Сис включает в число высших офицеров империи французов, служивших в качестве генералов союзных армий (польской, неаполитанской, вестфальской и др.). С подобным подходом нельзя согласиться. Он отдает мелким национализмом, далеким от стиля Наполеоновской империи. Можно допустить, конечно, что такие знаменитые генералы как Михал Грабовский или Казимеж Малаховский, проливавшие кровь, сражаясь бок о бок с французскими полками, генералами Империи не являются, так как находились они всё же не на французской службе.

Но почему тогда являются генералами Империи французы, служившие в союзных армиях, порой вообще не принимавшие участия в наполеоновских войнах?

Если следовать «кровному» принципу Сиса до конца, то можно дойти просто до абсурда. Так, в 1809 г. русская армия действовала в качестве союзника Наполеона против австрийцев. Следовательно, русские генералы, французы по национальности, являются генералами Империи! Выходит, что знаменитый начальник штаба Багратиона в войне 1812 г., генерал де Сен-При, погибший в бою с наполеоновскими войсками во главе русского корпуса в 1814 г. под Реймсом, – это генерал Империи! К генералам Империи должен быть причислен и Ланжерон, прослуживший в русской армии почти 39 лет, участник войн 1805, 1812, 1813 и 1814 г. против Франции. Наконец, многие другие французские эмигранты на русской службе, посвятившие свою жизнь борьбе с революционной, а затем с наполеоновской Францией, также являются генералами Империи!

Единственно ясным и абсолютно недвусмысленным критерием может быть только следующий: считать за генералов Империи только тех, кто хотя бы непродолжительное время непосредственно состоял на службе наполеоновской Франции.

В результате получается, что за период с 1804 по 1814 гг. на службе императора Наполеона состояли 1180 бригадных и дивизионных генералов и сверх того 25 маршалов. Необходимо также добавить, что в период Ста дней император подтвердил производства 19 старших офицеров в генеральские звания, осуществленные в период Первой Реставрации, дополнительно произвел в генералы 27 военнослужащих, наконец, появился и 26-й маршал. Всего, таким образом, в период Империи было 1252 высших офицера сухопутных сил, характеристики которых мы и рассматриваем в данной главе.

Обратимся сначала к происхождению генералов и маршалов Наполеона. Можно констатировать тот факт, что высшие офицеры Великой армии вышли примерно из тех же слоев, что и простые офицеры. В основном это представители семей среднего достатка: небогатой буржуазии и дворянства, интеллигенции, зажиточных ремесленников. Сын крестьянина маршал Ланн и сын бочара маршал Ней, хотя и не представляют собой нечто исключительное в ряду высших офицеров Империи, но не являются и типичными. Из двадцати шести маршалов Империи, кроме упомянутых Ланна и Нея, только один вышел действительно из низов общества: это сын слуги и рыночной торговки Ожеро; десять маршалов вышли из мелкой буржуазии, коммерсантов и интеллигенции; двое – из зажиточной буржуазии (Мортье и Сюше); двое – из дворянства мантии (Брюнн и Келлерман);

один – из служилого дворянства (Бертье, его отец был анноблирован в эпоху Людовика XV);

двое – из захудалого провинциального дворянства (Монсей и Серрюрье);

пять – из весьма почтенных дворянских родов (Даву, Макдональд, Мармон, Периньон, Груши);

один – из княжеского рода (Понятовский).

Среди генералитета процент выходцев из простолюдинов был несколько выше, но, в общем, социальные характеристики были весьма схожи. Из более чем двух тысяч генералов Революции и Империи известно происхождение 1139 высших офицеров недворян.

Происхождение генералов Революции и Империи (недворян)

[217]217
  Six G. Op. cit., p. 320.


[Закрыть]

При этом среди высших офицеров Империи обращает на себя внимание очень высокий процент дворян. Из 26 маршалов, как мы уже отметили, восемь были дворянами шпаги; из 611 генералов, состоящих на службе на 1 апреля 1811 г., 137 (т. е. 22,4 %) происходят из дворянских семей. Это связано, с одной стороны, с политикой «слияния» старых и новых элит, а с другой стороны, с чисто возрастными параметрами. Чтобы к моменту установления Империи военнослужащий мог дослужиться до высокого звания, ему надо было начать свою карьеру в армии эпохи Революции, причем особенно быстро в это время выдвигались те, кто был при короле унтер-офицером или младшим офицером (при условии, конечно, политической лояльности). Следовательно, немало будущих генералов Империи были до Революции младшими офицерами, т. е. с 80 % вероятностью – дворянами. Девять из 26 будущих маршалов были до Революции офицерами королевской армии, они же и являются упомянутыми выше восемью дворянами шпаги, плюс Келлерман – выходец из семьи дворянства мантии. Среди генералов Империи по нашим подсчетам насчитывается 52 % тех, кто начал свою службу в армии до Революции, причем 24 % от общего числа были офицерами короля.

Высокий процент дворянства среди высшего офицерства еще менее, чем среди средних слоев офицерского корпуса, является результатом целенаправленной деятельности Наполеона. Скорее наоборот, он является результатом самоотверженности многих из представителей «семей шпаги», пронесших свои эполеты через все опасности революционной бури.

Что касается возраста наполеоновских генералов, то, как и в предыдущей главе, мы можем констатировать молодость командного состава Великой Армии. Средний возраст производства в чин бригадного генерала по нашим подсчетам составлял 41 год, а в чин дивизионного – 39 лет. Не стоит удивляться этим на первый взгляд парадоксальным цифрам: получается, что в младший чин производятся позже, чем в старший. На самом деле это означает, что те, кто становились дивизионными генералами, обычно проходили свой путь к высшему чину быстрее, и часто рано становились бригадными генералами (в 30–35 лет). Те же, чья карьера заканчивалась на звании бригадного генерала, получали эполеты высшего офицера в солидном возрасте. Отсюда кажущееся несоответствие.

Нужно отметить, что при общей молодости высших офицеров больше не наблюдалось, как это нередко имело место в эпоху Революции, производств в генеральские звания юношей. Талантливые и отважные люди быстро поднимались по ступеням военной иерархии, но достигали ее вершин, только получив солидный боевой опыт, что исключало подчас нелепые производства революционного правительства.

Тем не менее в редких случаях Наполеон производил в генералы совсем молодых людей. Яркий пример – Жан-Поль-Адам Шрамм, ставший генералом в 23 года! Впрочем, нужно отметить, что этот юноша получил эполеты с серебряными звездами не по прихоти взбалмошного комиссара Конвента и не из-за бюрократической ошибки. Он был солдатом уже в 10 лет! В неполные шестнадцать он отметил участие в кампании 1805 г. рядом блестящих подвигов, заслужив крест Почетного Легиона и эполеты лейтенанта. Сражался в 1806–1807 гг. в Германии и Польше, в 1808–1809 гг. – в Испании и Австрии, в 1810–1811 гг. – снова в Испании, в 1812 г. – в России, в 1813 г. – в Германии, везде показывая примеры мужества и умелого командования. В результате, последовательно пройдя все ступени военной иерархии, будучи многократно ранен, молодой офицер стал в 1813 году бригадным генералом. Несмотря на свои 23 года, Шрамм к этому времени был уже настоящим ветераном.

Почти в этом же возрасте стал генералом сын маршала Лефевра – Мари-Ксавье-Жозеф Лефевр (26 лет). Филипп-Антуан д’Орнано и Шарль-Жозеф де Флао получили генеральские эполеты в 27 лет. В каждом из этих случаев не обошлось без солидной протекции, достаточно сказать, что д’Орнано был родственником семьи Бонапарт, а Флао… – любовником королевы Гортензии, приемной дочери императора.

Однако знатность и связи лишь помогли этим людям в их блестящей карьере, но не были единственной причиной успеха. Все эти молодые офицеры получали чины на полях сражений, и если и не оказались в ряду самых блистательных полководцев наполеоновской армии, то однозначно не были в ряду худших.

Говоря об относительной молодости высших командных кадров Империи, нельзя не задаться вопросом: что же делали те, кто достигал преклонного возраста. Существует точка зрения, которую высказал Э.Блаз в своей книге «Военная жизнь во времена Первой Империи», согласно которой в эпоху Наполеона сложилось нечто вроде непроницаемой высшей военной касты, которая надежно оберегала свои теплые места от посторонних, а все повышения в чине если и происходили, то за счет смерти на поле боя кого-нибудь из представителей этой генеральской элиты. Так ли это?

Обратимся к цифрам. Согласно официальному «Военному журналу» в IX году (1801–1802 гг.) в строю было 227 бригадных и 131 дивизионный генерал (всего 358)[218]218
  Journal militaire, an IX.


[Закрыть]. Из них в 1813 г., т. е. через 12 лет, на действительной службе остались только 141 человек, причем общая численность высших офицеров в это время достигла 625 человек. Таким образом, более трех четвертей генеральского состава 1813 г. были вновь произведенными, а из тех, кто остался на службе, большая часть получила повышения: 46 бригадных генералов IX года стали дивизионными генералами, а из оставшихся 49 дивизионных 14 стали маршалами Империи. Как видно, обновление происходило, и весьма активно.

Что же касается гибели, то из 358 генералов IX года на поле сражения пали к 1813 году лишь 32 человека, т. е. 8,9 % от общей численности. Эти цифры достаточно очевидно показывают, что постоянно происходило значительное обновление высшего офицерства, и что главной его причиной была вовсе не гибель отдельных его представителей.

Однако справедливо спросить: куда же делись те, кто не погиб и не остался в строю. В ответе на этот вопрос и кроется сущность наполеоновского способа формирования высших командных кадров. Значительная часть генералов IX года в 1813 г. была либо уволена в отставку, либо употреблена для исполнения более спокойных административных, дипломатических и иных должностей. Наполеон старался сделать все, чтобы высшие офицеры покидали активную военную деятельность, как только достигали 50 лет, особенно были строги в этом смысле критерии для кавалерийских командиров, чуть менее жесткими – для артиллеристов. Император «выжимал» из военачальника все его силы, как физические, так и моральные, чтобы проводить еще не старого человека на почетный отдых, осыпав наградами, почестями и деньгами, предоставляя возможность блеснуть на боевом поле новым молодым генералам, которые также должны были работать на износ, не задумываясь, рискуя и жертвуя собой. Эта система обеспечивала Наполеону поистине молодую, энергичную армию, смело дерзающую, рискующую, идущую вперед.

Э. Детайль. Генерал д’Эспань накануне битвы под Гейльсбергом 10 июня 1807 г.

Отмечая значительное обновление людей на командных постах в наполеоновской армии, нельзя не обратить внимание на следующие факты. Из 1180 генералов Империи (без Реставрации и Ста дней) 780 человек, т. е. 66 %, получили свои эполеты высшего офицера в 1804–1814 гг. Это значит, что при всей преемственности с эпохой Революции наполеоновский генералитет был все же созданием самого императора. Больше всего производств в генеральский чин отмечено в 1813 г. (178 бригадных и 56 дивизионных генералов). Этот факт объясняется огромными потерями среди генералитета в 1812 г. (в Испании и в России). Однако и до этого имелись случаи массовых производств. Так, 27–29 августа 1803 г. генералами стали сразу почти 50 человек. 1 февраля 1805 г. генеральские эполеты получили еще 31 человек (в том числе Савари и Лассаль), 24 декабря того же года, отмечая своих соратников за Аустерлицкий триумф, император присвоил звания дивизионных и бригадных генералов 27 военачальникам (среди них были Моран, Монбрен, Рапп и др.). После Ваграмской победы маршальские жезлы были вручены сразу трем генералам: Макдональду, Мармону и Удино.

Наличие массовых производств в генералы никоим образом не говорит о их немотивированности. Несмотря на стремительные взлеты, которые совершали в эпоху Империи талантливые и храбрые воины, нельзя не отметить, что, эти блистательные карьеры сопровождались последовательным, хотя и весьма быстрым, прохождением ступеней военной иерархии. Красивая фраза о том, что во времена Наполеона каждый французский солдат носил маршальский жезл в своем ранце, справедлива лишь отчасти. Если бы Империя просуществовала хотя бы еще одно десятилетие, то, возможно, кто-то из солдат, призванных под знамена в правление Наполеона, и стал бы маршалом. Однако государство, о котором мы ведем речь, просуществовало лишь 10 лет (если считать вместе с консульским периодом, то 15), поэтому имеется лишь один пример солдата, сумевшего за этот короткий промежуток времени (I804–1814 гг.) стать генералом. Этим солдатом, а точнее сержантом, был Жан Шартран. Он родился в 1779 г., и в момент провозглашения Империи ему было 25 лет, впрочем, за плечами у этого молодого человека было уже 11 лет службы, из которых большая часть проведена в боях и походах. То, что в 1807 г. Шартран стал офицером, а затем под пулями и ядрами добыл себе генеральские звезды, трудно назвать образцом фаворитизма или незаслуженно полученных почестей. Молодому генералу было 34 года, из которых 20 он отдал службе, и какой! Походы в Австрию, Германию, Россию, и повсюду Шартран постоянно жертвовал собой.

Впрочем, последняя характеристика была для наполеоновских генералов необходимым качеством. Среди них, как и среди любых других людей, встречались пьяницы, льстецы, казнокрады… но не встречалось трусов. Чтобы перечислить подвиги и примеры безумной отваги высших офицеров Великой Армии, не хватит и десятка таких томов, зато примеров трусости нет практически вообще. За все время Империи из описаний тысяч сражений и боев, в которых принимали участие упомянутые более чем тысяча двести генералов, можно отметить лишь шесть официальных документов, а конкретно – судебных дел, где указывается на трусость или подозрение на таковую.

Это дела генералов Дюпона, Лежандра, Моро (Жана-Клода), Монне де Лорбо, Дюмулена и Грэндоржа. В первых четырех случаях речь идет о капитуляции без достаточных оснований. Все указанные лица, вероятно, проявили слабость, безответственность, непонимание стратегического значения вверенной им группировки… Но, пожалуй, это не трусость в прямом смысле этого слова. Что касается, например, Дюпона, об этом вообще не может идти речи. Этот генерал покрыл себя неувядаемой славой в бою под Хаслахом 11 октября 1805 года, когда он с шестью тысячами солдат остановил двадцатипятитысячную австрийскую армию. Особенно он отличился в боях под Галле, Грабау, Браунсбергом и в сражении при Фридланде в 1807 году.