Текст книги "Армия Наполеона"

Наконец, к третьей группе тех, чьи произведения использовались как иконографический материал для книги, относятся мастера XX века, специалисты по военной истории, униформе и повседневной жизни наполеоновской эпохи. Таких художников очень немного. Среди них прежде всего Эдуард Детайль – один из самых крупных художников-баталистов нашего века, блистательный специалист в области истории наполеоновской эпохи и основатель самого знаменитого военного музея Европы – Музея Армии в Париже. Вслед за ним идут также продолжатели его дела Пьер Бениньи и Люсьен Руссело.

Наконец, талантливый современный русский художник и специалист в области истории военного костюма Сергей Летин под пристальнейшим, можно сказать, привередливейшим контролем автора за точностью изображения мундиров и экипировки исполнил блистательную серию униформологических планшетов, украсивших страницы этой книги.

Надеюсь, что представленная на суд читателя книга послужит делу настоящей, объективной и серьезной, военно-исторической науки.

Глава I
От Революции к Империи

В политическом мире произошли настоящие чудеса, и свершены они французской армией. Эта армия являет собой удивительный феномен, который должен привлечь любопытство одних и заставить задуматься других.

Теодор Фабер[1]1
  Теодор Фабер – автор брошюры, посвященной армии Революции и Империи, изданной в Петербурге в 1808 г.


[Закрыть], январь 1808 г.

Невозможно начать рассказ об армии Наполеона, не осветив хотя бы вкратце ее непосредственную предысторию. Конечно, понятие предыстория относительно, и, очевидно, в поисках истоков можно зайти далеко. Но есть эпоха, не рассказать о которой просто невозможно, – это эпоха Великой французской революции. Армия Наполеона вышла из армии республики, организационно, материально, психологически. Конечно, войска Империи претерпели громадные изменения во всех отношениях по сравнению с периодом революционных войн, но многое осталось постоянным до самого момента падения Империи и в известной степени сохранилось даже в современной французской армии. Наконец, армия революции создала самого Наполеона Бонапарта, взрастила будущую блестящую плеяду маршалов и генералов и в немалой, если не в решающей, степени определила сам факт установления Консульства Бонапарта, а затем Империи Наполеона I.

Наконец, чтобы правильно оценить процессы, которые произошли во французской армии в период революции, необходимо сказать буквально несколько слов о том, что представляли из себя королевская войска накануне падения монархии.

Напомним, что именно во Франции во второй половине XVII века произошло рождение регулярной армии, а сама монархия «Короля-солнца» была самой могучей страной европейского континента. В середине XVII века на территории французского королевства проживало около 20 млн подданных. В это же время на территории Соединённого королевства (Англии и Шотландии) едва 6 млн человек, в Испании немногим более 8 млн, всё огромное царство Московское было населено всего лишь менее чем 6 млн человек! Только Речь Посполитая с её 11 млн жителей, да империя Габсбургов с 12 млн подданных приближались к Франции по демографическим показателям.

Но Франция была сильна не только своим человеческим потенциалом. Благодаря деятельности кардинала Ришелье, а затем короля Людовика XIV сложилось сильное централизованное государство, которое сосредоточило в руках французского монарха огромные финансовые ресурсы. Так к средине XVII века доходы королевства возросли до 100 млн ливров в год, что в весовом эквиваленте составляло около 1000 тонн серебра, или в 5 раз больше, чем в середине предыдущего века. Подобная сумма значительно превосходила финансовые возможности любых других стран, и большая часть её тратилась на военные расходы. Бюджет королевства неуклонно рос в течение первой половины правления Людовика XIV, и в 1691 г. только военные расходы составили 148 млн ливров!

Всё это позволило ввести в войска с 60–70-х годов XVII века регулярное вооружение, впервые в истории обмундировать солдат всей армии, а не отдельных отрядов, как это было до этого повсеместно, ввести единообразные полевые и строевые уставы.

Конечно, униформа того времени была крайне разнообразной и один полк от другого отличался порой неузнаваемо, конечно, несмотря на все регламенты и запреты знатные офицеры привносили в армию элементы феодальной анархии, но тем не менее это уже была основа регулярной армии, с которой будут брать пример армии всех остальных государств Европы. И это не только потому, что французские войска были во многом передовыми, а прежде всего потому, что они были самыми многочисленными и самыми сильными во всём тогдашнем мире.

К 1690 году Людовику XIV и его знаменитому военному министру Лувуа удалось поставить под ружьё армию небывалой численности. Согласно боевому расписанию на этот год в ней числилось 270 793 пехотинцев, 65 008 кавалеристов, 6484 артиллеристов. Кроме того 92 457 человек состояли в ополчении[2]2
  Corvisier A. Louvois. I? 1983, p. 517–518.


[Закрыть]. Вместе с несколькими сотнями офицеров инженерных войск и конной полицией (marechaussée) это давало по спискам почти 440 тысяч человек в сухопутных вооружённых силах, или реально около 400 тысяч под ружьём! Таких многочисленных вооружённых сил ещё не было ни у одного государства в истории человечества.

Подобная огромная армия требовала новых офицерских кадров. На смену вельможам, факультативно служившим в военное время, должны были прийти офицеры, пунктуально выполняющие служебные обязанности и подчиняющиеся не знатности, а служебной иерархии. Новая военная мораль, представляющая собой переход от дворянского кодекса чести к военно-служебному регламенту, была изложена в наиболее известной военной книге того времени «Поведение Марса». Вот, что можно увидеть на страницах этого поизведения об отношениях между знатными и незнатными офицерами: «Нельзя, чтобы молодой человек под предлогом своего высокого происхождения отказал бы в уважении офицеру, выходцу из простолюдинов. Он не ошибётся, если, напротив, он окажет ему самое глубокое почтение, а если он этого не пожелает сделать, его заставят»[3]3
  Courtilz de Sandras. La conduite de Mars, La Haye, 1685, p. 26.


[Закрыть].

Э. Лилиевр. Знаменосец Наваррского полка (1635 г.)

Эта армия, о которой веницианский посланник Нанни ещё в годы малолетства Людовика XIV докладывал своему правительству, что её солдаты «оборваны и босы, … но они тем не менее дерутся как сумасшедшие», теперь получила мощную материальную базу и строгую организацию. Одновременно вторая половина XVII века была отмечена появлением во французской армии целой плеяды выдающихся полководцев, по праву вошедших в анналы военного искусства: Конде, Тюренн, Вобан, Люксембург. Соединение этих факторов позволило вовсю развернуть военный потенциал Франции, и, с середины века, началась серия грандиозных военных побед.

Сознание своего превосходства ещё более подогревало отвагу, отличавшую рыцарскую Францию, и вторая половина XVII века была отмечена не просто победами королевской армии, а блистательной отвагой французских солдат и офицеров на поле боя. Достаточно привести только один пример – героического боя под Лейзом 18 сентября 1691 г. Здесь 28 французских эскадронов (около 3 тыс. кавалеристов) под командованием маршала Люксембурга наголову разбили 72 англо-голландских эскадрона, поддержанных 5 батальонами пехоты (более 10 тыс. человек). Неприятель потерял до 2 тыс. человек и 40 штандартов!

В этой отчаянной кавалерийской схватке в первых рядах дрались представители элиты королевства и лучшие гвардейские эскадроны «Maison du Roi» (Королевского дома). Они выполнили свой долг ценой огромного самопожертвования. Так только в семи гвардейских ротах была убита и ранена почти половина офицеров. «Жандармы Короля сражались сразу с несколькими вражескими эскадронами, и опрокинули их, – рассказывает маркиз де Кенси в своей известной “Истории войн Людовика Великого”, – а су-лейтенант маркиз де Тренель с 40 солдатами атаковал эскадрон Нассау и разбил его. Вражеский офицер подскакал к принцу де Бернонвилю, стоящему во главе жандармов, чтобы разможжить ему голову из пистолета, но промахнулся, принц убил его двумя ударами шпаги… Конно-гренадеры, которых было только 67 человек… последовательно разбили четыре вражеских эскадрона и захватили четыре штандарта»[4]4
  Quincy de. Histoire militaire du regne de Louis le Grand, Paris, 1726, t.2, p. 392.


[Закрыть].

Мушкетер в положении «На изготовку».

Гравюра из трактата Лостельно 1647 г.

Естественно, что в подобной армии, привыкшей к победам, родилось сознание своей исключительности, своей особой роли. В период войны с Аугсбургской лигой (1688–1697), именно тогда, когда состоялся бой под Лейзом и когда Франции пришлось драться чуть ли не со всей Западной Европой, была выпущена гравюра, на которой был изображён французский офицер, сражающийся сразу с десятком врагов – имперцем, англичанином, испанцем, голландцем, савойцем, португальцем, шведом… Внизу гравюра была украшена гордой надписью: «Один против всех».

Вполне понятно, что в подобной ситуации Франция стала законодательницей мод не только в военной области. Европа конца XVII века заговорила по-французски не потому, что французский язык красивый, и не потому, что Мольер написал свои замечательные комедии, а Корнель трагедии на этом языке, а потому что французская армия была самой могущественной.

Однако необычайное усиление Франции вызвало естественную реакцию тех стран, которые его опасались, прежде всего Англии и Священной Римской империи германской нации. В результате Франции пришлось после тяжёлой войны с одной лигой выдержать борьбу с другой в ходе знаменитой войны за Испанское наследство (1701–1714). Несмотря на то, что ресурсы королевства были на исходе, в 1703 г. общее количество всех сухопутных вооружённых сил Франции (вместе с ополчением) составило почти 500 тыс. человек. Союзники (англичане, имперцы, голандцы, португальцы, пруссаки) имели примерно столько же солдат на суше. Однако их общие ресурсы, а в особенности силы флота теперь превосходили таковые у французов. Несмотря на мужественную борьбу французские войска понесли ряд тяжёлых поражений, и королевство оказалось на краю гибели.

«Я соберу всё, что осталось от моих войск, – сказал 16 апреля 1712 г. король, обращаясь к маршалу Виллару, которому он поручал последнюю армию, – и вместе с вами я сделаю последнее усилие, чтобы либо погибнуть, либо спасти государство». Маршал Виллар одержал блестящую победу при Денене, и старому королю не пришлось погибать во главе войска. Почётный мир был подписан в марте 1714 г., а в 1715 г. умер Людовик XIV.

Чрезвычайное усилие, которое страна сделала в эти годы, надломило её. В первой половине XVIII века, впрочем, французская армия будет ещё не раз показывать свою доблесть в ходе войны за Польское наследство (1733–1735 гг.), а затем за Австрийское наследство (1740–1748 гг.). Вспомнить хотя бы блестящую победу под Фонтенуа над англо-голландской армией герцога Кумберлендского 11 мая 1745 г., когда Французская гвардия любезно предложила английским гвардейцам дать первый залп. Пешая Французская гвардия поплатилась за эту любезность и была с потерями отброшена. Однако блестящая контратака «Королевского дома» спасла положение, и маршал Морис Саксонский смог рапортовать на поле сражения Людовику XV: «Сир, теперь я достаточно прожил, ибо сегодня я вижу победу Вашего Величества. – И добавил: – Вы видели, на чём держатся судьбы битв».

Однако очень скоро положение начало меняться, и французская армия вступила в полосу своего упадка, который нашёл материальное воплощение в позорных поражениях Семилетней войны (1756–1763 гг.) и прежде всего в разгроме под Россбахом 5 ноября 1757 г.

Почему произошёл этот упадок? Как всегда в сложном историческом процессе не бывает какой-то одной причины. С одной стороны, во главе страны после правления талантливого, энергичного и амбициозного Короля-Солнца встал в 1715–1723 развращённый и полностью принебрегающий интересами государства во имя своих личных интересов регент Филипп Орлеанский. Затем власть принял слабовольный и предавшийся наслаждениям король Людовик XV.

Наверное никто не сформулировал так точно, так легко и блистательно перемену в состоянии французского общества в это время, как А. С. Пушкин: «По свидетельству всех исторических записок, ничто не могло сравниться с вольным легкомыслием, безумством и роскошью французов того времени. Последние годы царствования Людовика XIV, ознаменованные строгой набожностию двора, важностию и приличием, не оставили никаких следов. Герцог Орлеанский, соединяя многие блестящие качества с пороками всякого рода, к несчастию, не имел и тени лицемерия. Оргии Пале-рояля не были тайною для Парижа; пример был заразителен… алчность к деньгам соединилась с жаждою наслаждений и рассеянности; имения исчезали; нравственность гибла; французы смеялись и рассчитывали, и государство распадалось под игривые припевы сатирических водевилей».

Это было сказано о времени Филиппа Орлеанского, но вполне могло бы быть применено к эпохе правления Людовика XV. В общем, налицо был типичный «кризис верхов», усугублённый личными качествами тогдашних правителей.

Страна богатела. Будущая революция произошла не в бедной стране, не по причине особых страданий французского населения в XVIII веке. Наоборот, она свершилась именно потому, что Франция становилась богаче. Никогда ещё за столь короткий срок страна не добивалась столь внушительных экономических успехов, как в это время. Достаточно сказать, что средняя продолжительность жизни французов увеличилась за XVIII век на целых десять лет, детская смертность за тот же период упала с 34 % до 20 %[5]5
  Chaunu P La civilization de l’Europe des Lumières. Paris, 1982, p. 118–119.


[Закрыть]. Никогда ещё за всю историю человечества люди не выигрывали столько лет у смерти за столь исторически непродолжительный период! Только четверть французов были грамотными в конце XVII века, а через сто лет грамотных было уже около половины населения страны.

В этом всё более комфортном и всё более образованном королевстве прежде всего богатела буржуазия, и отныне она сначала бессознательно, а потом всё более осознанно стремилась к власти. Вольно или невольно её запросам отвечали Вольтер, Руссо, Дидро и прочие «просветители». Внятного ответа на эту пропаганду аристократия не нашла, а король Людовик XV никак не вызывал желания отдать жизнь за его особу и, следовательно, за систему, которая на нём держалась. Если бы во Франции правил решительный, талантливый и амбициозный монарх, такой, например, как Фридрих II, возможно, всё пошло бы совсем по другому пути. Королю удалось бы сплотить знать вокруг своей харизматичной личности, произвести в стране необходимые реформы и ещё больше усилить французское королевство. И, конечно, усилить армию, служба в которой являлась смыслом существования старого дворянства «шпаги». Но наверху был пусть даже, как утверждает известный французский историк Мишель Антуан, очень образованный, знакомый с бюрократической рутинной работой, но, увы, совершенно неспособный повести за собой нацию король.

Кризис традиционной идеологии затронул не только аристократов. Отныне грамотные подданные, читая Монтескье и Вольтера, стали задавать себе вопросы о справедливости установленного порядка. Материальные и моральные трансформации ХVIII века снизили до самого низкого уровня желание идти под знамена для среднестатистического крестьянского парня. «Легко оторвать от земли и повести на смерть людей, которые не знают, что сделать со своими жизнями, – писал знаменитый военный теоретик ХVIII века граф де Гибер, – просвещение и благосостояние изменили в этом смысле облик населения. Они создали тысячи новых профессий и занятий…, открыли дорогу для разного рода деятельности, расслабили дух и тело, дали почувствовать ценность жизни. Теперь напрасно будет призывать граждан на защиту страны: кроме дворянства, которое пойдет сражаться из чувства чести, нельзя надеяться привлечь остальных»[6]6
  Guibert J.-A.-H. de. De l’état actuel de la politique et de la science militaire en Europe. // Bibliothèque historique et militaire. P, 1844, t.5, p. 421


[Закрыть].

Так, кризис охватил всю армию, а высшее дворянство, вместо того чтобы сосредоточить свои усилия на спасении страны и армии, занималось лишь интригами. Знаменитый военный теоретик и практик эпохи Наполеона полковник Барден справедливо написал: «Ошибки Людовика XV в период его правления, его неумелое руководство и неудачные войны, отсутствие какого-либо внятного плана у его министров… развалили военную машину так же, как и политическую систему. Ничтожество власти и унижение армии приготовили революционный взрыв»[7]7
  Bardin E.-A. Dictionnaire de l’armée de terre. Paris, 1851, t. 1, p. 289.


[Закрыть].

Приход к власти в 1774 году нового короля, Людовика XVI, уже не спас ни монархию, ни её армию. Впрочем, подобный король никак не мог стать лидером и взять в руки страну, всё более терявшую свои ориентиры. Как вспоминал один из современников: «Это был человек доброго сердца, но незначительного ума и нерешительного характера… Наибольшую склонность выказывал он к физическим занятиям, особенно к слесарному мастерству и к охоте. Несмотря на разврат окружавшего его двора, он сохранил чистоту нравов, отличался большой честностью, простотой в обращении и ненавистью к роскоши. С самыми добрыми чувствами вступал он на престол с желанием работать на пользу народа и уничтожить существовавшие злоупотребления, но не умел смело идти вперед к сознательно намеченной цели. Он подчинялся влиянию окружающих, то теток, то братьев, то министров, то королевы, отменял принятые решения, не доводил до конца начатых реформ».

Правда, некоторые пороки армии удалось излечить военному министру Клоду-Луи де Сен-Жермену. Сен-Жермен пробыл на министерском посту с октября 1775 г. по сентябрь 1777 г., так как король, находящийся постоянно под чьим-то влиянием, уволил талантливого реформатора, едва тот начал свою деятельность.

Впрочем, министр успел немало сделать для армии. Прежде всего он вступил в отчаянную борьбу с продажей офицерских должностей – пережитком старых времён, согласно которому за командные посты необходимо было платить порой огромную сумму денег. Не все офицерские должности продавались, и купить их могли не все, кому вздумается. Однако эта архаичная практика приводила к тому, что на ответственные командные посты попадали не сколько за заслуги, сколько за знатность и за деньги. Сен-Жермену, несмотря на отчаянное сопротивление придворной аристократии, удалось провести в жизнь свою идею и начать процесс постепенной ликвидации этого пережитка прошлого.

Министр-реформатор стремился укрепить всеми силами дисциплину, ввести в армии строгий принцип пирамидальной иерархии, искоренить коррупцию. «Распущенность на службе, неподчинение, расхищение королевских финансов, трусость – вот преступления, которые нельзя терпеть в воинском состоянии, – утверждал министр-реформатор. – Они должны быть наказаны со всей строгостью»[8]8
  Цит. по Mention L. Le comte de Saint-Germain et ses réformes, 1775–1777. Paris, 1884, p. 16.


[Закрыть].

Особое внимание Сен-Жермен отвёл реформам в области тактики и материальной части. Новая передовая система артиллерии была введена в 1776 г. Именно пушки этой системы, прозванной по имени её создателя «Системой Грибоваля», будут греметь на всех полях сражений эпохи революции и Империи. В целях экономии Сен-Жермен решил сократить численность дорогостоящего «Королевского дома». Были упразднены знаменитые роты Королевских мушкетёров и конных гренадеров, а оставшиеся отряды значительно сокращены. В общей сложности численность элитной конной гвардии сократилась с 2518 человек до 1527. Однако эта, казалось бы, малозначительная реформа вызвала особое недовольство придворной аристократии и послужила одним из главных поводов к отставке министра.

Несмотря на уход Сен-Жермена со своего поста, проведённые им реформы улучшили качество армии. В ходе войны за независимость США (1775–1783 гг.), в которую королевство трёх лилий вступило в 1778 г., французские полки снова почувствовали вкус побед. «Наши воины сухопутных и морских сил выказали такую отвагу и такую добрую волю, что настоящие патриоты с гордостью взирают на них»[9]9
  Véri. J. A. De. Journal de l’abbé de Véri. Paris, 1928, t. 1, p 81.


[Закрыть], записал в своём журнале в марте 1778 г. аббат де Вери, известный политический деятель эпохи Людовика XVI.

Тем не менее общий кризис, нараставший во французском обществе, отразился и на армии. В тот момент, когда идеи энциклопедистов всё больше проникали в самую толщу солдатской массы, консервативно настроенный военный министр генерал де Сегюр подписал в мае 1781 г. эдикт, предписывающий необходимость доказательства четырёх поколений дворянства для получения первого офицерского чина.

Эдикт Сегюра не закрывал совсем дорогу для недворян к офицерским эполетам, а лишь указывал, что получить офицерские эполеты, не служа до этого, или поступить в военную школу, могут только дворяне. Основное острие этого эдикта было направлено не против простолюдинов, выслужившихся из солдат, а против богатых буржуа, которые благодаря деньгам и протекции могли добиться получения офицерского патента без всяких заслуг. Реально накануне революции количество недворян в офицерском корпусе продолжало оставаться довольно значительным – примерно 20 % от общего числа. Половина из этих офицеров была выслужившимися из солдат простолюдинами, но половина – были теми, кто получил офицерский чин сразу. Таким образом, можно сказать, что «эдикт Сегюра» выполнялся плохо. Тем не менее новый закон был отрицательно воспринят в обществе, в котором зрели эгалитаристские настроения.

Э. Детайль. Пехота королевской армии (1789 г.)

Несмотря на всё, королевская армия в 1789 г., в самый канун революции, представляла собой внушительную силу. В полках Королевской гвардии (конный «Королевский дом», полк Французских гвардейцев, полк Швейцарских гвардейцев) состояло 7278 человек. В 102 пехотных линейных полках (из которых 79 были французскими, а 23 иностранными) было 113 тыс. человек. В конных полках было в наличии по спискам 32 тыс. человек, в артиллерии и инженерных войсках около 10 тыс. человек. Итого более 162 тыс. человек по спискам, или в реальности около 150 тыс. человек.

Э. Детайль. Братание солдат полка генерал-полковника и Парижской национальной гвардии (1789 г.)

В теории эти войска в период военной угрозы могли быть усилены ополчением (milice), которое собиралось время от времени для воинских упражнений. Ополчение насчитывало теоретически около 75 тыс. человек. Но так как одним из первых постановлений новой власти (декрет Национальной Ассамблеи от 4 марта 1791 г.) будет отмена этого непопулярного в народе учреждения, оно не сыграло никакой роли в дальнейших событиях.

Королевская армия 1789 г. была дисциплинирована, хорошо обучена, хорошо обмундирована, хорошо вооружена. Солдаты были людьми в расцвете сил, добровольно вступившими в армию. 90 % личного состава были в возрасте менее 35 лет, а 50 % – от 18 до 25 лет.

Несмотря на эти достоинства, армия последних лет Старого порядка была армией мирного королевства, совершенно не нацеленного на большую войну. Военный бюджет королевства в 1788 г., последнего спокойного года монархии, был более чем умеренным и составлял всего 165,5 млн ливров. Мы говорим всего, ибо общие расходы королевства составляли 629,6 млн ливров. Таким образом, расходы на оборону составляли 26,2 %, в то время как в эпоху Людовика XIV они равнялись примерно 90 % всех расходов. Кроме того, ливр конца XVIII века был вдвое меньше по содержанию серебра, чем ливр конца XVII века. Наконец, общий национальный доход несравненно вырос со времён Короля-Солнца, а количество населения увеличилось с 21 млн в 1700 г. до 28,6 млн в 1788 г. Таким образом, королевская Франция явно не собиралась воевать с крупной европейской коалицией, её армия была армией, вполне достаточной для поддержания внутреннего порядка и для ограниченной войны против одной из держав, но не более.

Однако события Великой французской революции перевернули все расчеты военных и дипломатов. Грохот пушек, возвестивший о взятии Бастилии, был предвестником пожара мирового значения для европейского континента, жившего в относительной стабильности, нарушаемой лишь ограниченными локальными войнами.

Вначале, как ни странно, реакция на революционные события у большинства монархических государств, была отнюдь не враждебной. Еще не подозревая, какую опасность таит для них гигантский революционный взрыв, коронованные особы видели во французских событиях лишь ослабление конкурента, каким было для них на международной арене королевство Бурбонов. Тем более подавляющее большинство лидеров революции на первоначальном этапе и подавно не помышляли о войне.

Однако очень скоро это отношение стало изменяться с обеих сторон. Огромная пропагандистская сила революции начала всерьез беспокоить монархов, тем более что вся просвещенная Европа читала по-французски и так или иначе находилась под воздействием французской культуры. А первыми действиями, которые уже не на шутку взволновали правительства иностранных держав, стали акты Национальной Ассамблеи, декретирующие присоединение к Франции Авиньона и земель немецких князей в Эльзасе. Население этих крошечных владений, окруженных со всех сторон французской территорией, было охвачено революционным брожением и в подавляющем большинстве требовало свержения своих сеньоров и присоединения к Франции.

Тысячи французских эмигрантов, хлынувших за границу в связи с радикализацией революционного процесса, готовились к активным действиям. Они собирали свои полки, проникали повсюду ко дворам европейских монархов, запугивая их надвигающейся революцией и требуя от них активных действий. Из-за границы раздались первые угрозы в адрес Франции и бряцания оружием, ставшие уже нешуточными после эпизода с Авиньоном и владениями немецких князей в Эльзасе. 29 августа 1791 года в замке Пильниц император Леопольд II и прусский король Фридрих-Вильгельм подписали декларацию о совместных действиях и помощи французскому монарху. Людовик ХVI и Мария-Антуанетта просили у своих коронованных родственников хорошенько припугнуть чернь. Но все же никто еще всерьез не думал о войне, речь шла скорее об угрозах и политических декларациях.

Однако сбор войск на границах и угрозы вызвали не страх среди политических деятелей революции, а, напротив, дали им пищу для громоподобных речей. Именно тогда в их головах стали рождаться планы превентивного удара. В ослеплении они считали, что борьба будет легкой. С трибуны Ассамблеи Бриссо восклицал: «Французская революция будет священным очагом, искры которого воспламенят все нации, властители которых задумают к ней приблизиться!» Ему вторил Инар: «Твердо скажем европейским кабинетам: если короли начнут войну против народов, мы начнем войну против королей!», а депутат Фоше заявлял: «Посылайте же, глупые тираны, всех ваших глупых рабов, их армии растают, как глыбы льда на пылающей земле!»

В результате 20 апреля 1792 года подавляющим числом голосов Ассамблеи война была объявлена.

В этот момент старая армия, ещё недавно подтянутая и дисциплинированная, находилась в процессе разложения. Генерал Рошамбо, герой войны за независимость США, вспоминал, что идеологи революции «сделали всё, чтобы вызвать всеобщее недоверие солдат к офицерам. Последние же ещё недавно приветствовали декреты Законодательной Ассамблеи, которые, как им казалось, были направлены только против придворной аристократии. Теперь же они стали ярыми врагами революции, ибо увидели, что уничтожены почётные привилегии дворянства. Отсюда в войсках возникли повсюду раздоры и воцарилось непослушание… Солдат стали допускать в политические клубы… их доминирующим настроением был дух, враждебный дисциплине и субординации… отсутствие дисциплины и неподчинение, поддержанные открыто народными обществами, дезорганизовали войска»[10]10
  Rochambeau J.-B. D. de Vimeur de. Mémoires militaries historiques et politiques. Paris, 1824, t.1, pp. 368, 376, 394.


[Закрыть].

«Декреты Национальной Ассамблеи, касающиеся армии, расшатали основы дисциплины, – писал капитан де Мотор. – Безнаказанность, которая завелась в ряде полков, дошла до того, что солдаты прогнали своих офицеров. Эмиграция стала повальной… Границы королевства были открыты. Эмигранты ездили взад и вперёд как хотели»[11]11
  Mautort de. Mémoires du chevalier de Mautort, Paris, 1895, p. 403, 406.


[Закрыть].

В результате к 1790 г. и без того не слишком большая армия уменьшилась примерно на 20 тыс. человек. Под ружьём осталось не более 130 тыс. Но самое главное – из полков повально убегали офицеры и вступали в контрреволюционные отряды, собиравшиеся на Рейне. Отсюда всё то, о чём писали Рошамбо и де Мотор: недоверие к командирам, недисциплинированность, развал…

Утром 29 апреля 1792 г. авангарды французских войск под командованием генерала Теобальда Диллона двинулись в наступление на Турне. Но, едва встретившись с первыми отрядами австрийцев, морально разложившиеся войска начали отступать. «Противник едва дал несколько пушечных выстрелов, которые не задели даже стрелков арьергарда, – вспоминал Рошамбо, – как началось бегство, которому нет примеров»[12]12
  Rochambeau J.-B. D. de Vimeur de. Op. cit. p. 409.


[Закрыть].

Вступление французов в Савойю. Гравюра из газеты Révolutions de Paris

Но неудачи и вступление неприятельских войск на французскую территорию не запугали мятежную столицу, напротив, весь Париж всколыхнуло мощным импульсом. «Отечество в опасности!» – провозглашали юные ораторы, опоясанные трехцветными шарфами, под звон набатов и гром орудий, стоявших на Новом мосту. Тысячи добровольцев зашагали к границам. Они были еще не обучены, плохо вооружены, но полны решимостью и энергией. Король, королева, а также эмигранты, не понимавшие всей силы этого поднимающегося шквала, требовали от командования коалиции хорошенько пугнуть мятежников. Под их давлением герцог Брауншвейгский, в общем довольно мягкий и совсем не жестокий человек, подписал манифест, где он обещал, что от Парижа не останется камня на камне, если хоть один волос упадет с головы монарха.

Вместо испуга этот манифест, попавший в раскаленную страстями столицу Франции, вызвал взрыв. 10 августа, спустя три дня после того, как о нем узнали парижане, монархия была свергнута. Невиданный дотоле порыв охватил сотни тысяч людей. С трибуны Национальной Ассамблеи Дантон громовым голосом произнес обессмертившие его слова: «… Набат, который звучит, – это не сигнал тревоги, это марш к атаке на врагов Отечества. Чтобы их победить, господа, нам нужна отвага, еще раз отвага, снова отвага, и Франция будет спасена!»

Для французов с этого мгновения война стала войной не на шутку. Монархия была низвергнута 21 сентября 1792 г. декретом новой революционной ассамблеи Конвента, а всего за день до этого, 20 сентября, в битве при Вальми французы остановили прусскую армию и скоро сами перешли в наступление на всех фронтах. На севере, разбив австрийцев под Жемаппом, республиканцы заняли Бельгию. На востоке, тесня пруссаков, вошли в Майнц. На юге при ликовании народа вступили в Ниццу и Савойю. Эти успехи вскружили голову правительству республики. Радостный прием, который встретили французские войска в Савойе и в части германских земель, кажется, подтверждал самые фантасмагорические прожекты освобождения человечества. С трибуны Конвента Грегуар провозгласил: «Жребий брошен! Мы кинулись в борьбу! Все правительства – наши враги, все народы – наши союзники! Или мы будем уничтожены, или человечество будет свободным!» Так полушуточная война превращалась в мировой пожар.