Текст книги "Армия Наполеона"

Теперь, когда ружье было заряжено, отдавались следующие команды для производства выстрела:

1. Appretez vos armes («Изготовьте Ваше оружие») – «Товсь»

По этой команде солдат выносил ружье вертикально перед собой ложем вперед, подхватывал его правой рукой за шейку приклада и большим пальцем правой руки взводил до отказа курок.

2. Joue («К щеке») – «Кладсь»

Ружье опиралось в плечо, и осуществлялось прицеливание.

3. Feu («Огонь») – «Пли»

Солдат нажимал спусковой крючок, и производился выстрел.

Человеку, прочитавшему это описание и незнакомому до этого с кремневым ружьем, процесс заряжания должен был показаться бесконечно долгим. На самом деле речь здесь шла, разумеется, об учебных командах. Даже так называемое «ускоренное заряжание» (charge précipitée), которое делалось в 4 приема, было тоже прежде всего учебным. Фактически в бою солдаты заряжали ружья по одной команде: «Charge a volonté. Chargez vos armes» («Свободное заряжание. Заряжай») или еще проще: «Chargez vos armes» («Заряжай»). При этом, хотя и исполнялись все фазы заряжания в 12 приемов, но делались они практически слитно: одно движение тотчас переходило в следующее. В результате вся операция длилась не столь долго, как это может показаться на первый взгляд.

Сколько же именно времени? Согласно нашему принципу, мы начнем с экстремальной цифры, которая является в своем роде «абсолютной», ибо не подвержена субъективной оценке. Думается, что эта цифра многих удивит. Согласно распоряжению прусского генерал-лейтенанта графа Ангальта, данного им в 1783 году, хорошо обученные солдаты полков, находящихся в его подчинении, должны были «давать в минуту семь выстрелов и шесть раз зарядить ружье…»[291]291
  Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. М., 1938, т. 4, с. 270.


[Закрыть] (предполагалось, что перед первым выстрелом ружье заряжено).

Будучи максимальной, строго документально подтвержденной скорострельностью кремневого ружья, эта цифра является лишь отправной точкой для выяснения реальной боевой скорострельности. Ведь речь в данном документе идет, во-первых, о стрельбе холостыми патронами, которыми ружье заряжалось куда быстрее, чем боевыми. Во-вторых, имеется в виду учебная стрельба на плацу, да к тому же одиночными людьми. Наконец, распоряжение относится к профессионалам, подчас поневоле, которыми являлись прусские солдаты этого времени.

Если же мы примем во внимание, что нас интересуют боевые патроны, боевая обстановка и реальные солдаты армии Наполеона, нам придется ввести серьезные коррективы. Уже исходя из общих соображений понятно, что «идеальную» цифру в 7 заряжаний в минуту нужно уменьшить как минимум в два раза. И действительно, большинство источников сходятся на том, что солдат наполеоновской эпохи, имеющий среднюю обученность, мог без команды зарядить и выстрелить из ружья боевыми патронами 2–3 раза в минуту. (Кстати, многие члены групп исторической реконструкции (см. приложение) вполне могут заряжать свои ружья за 20–30 секунд).

Разумеется, когда велся залповый огонь по команде, стреляли куда реже, ведь необходимо было дождаться, пока зарядят ружья самые неловкие. Не могли быстро стрелять и новобранцы – ведь для проворного заряжания требовались долгие упражнения. И в том, и в другом случае войска могли не успеть выстрелить и за минуту, но это, строго говоря, не имеет никакого отношения к возможностям ружья как такового. Напротив, есть немало свидетельств и документов, подтверждающих реальность боевой стрельбы, доходящей до 4–5 выстрелов в минуту. В Пруссии, где особо обращали внимание на частоту пальбы, устав 1779 года требует, чтобы «ежедневно так долго упражнялись с рекрутами, пока эти новички не научатся стрелять 4 раза в минуту»[292]292
  Ibid., c. 270–271.


[Закрыть].

Впрочем, высокой скорострельности в бою препятствовали не только технические возможности ружей с ударно-кремневым замком и недостаточная обученность солдат. Использование черного пороха быстро приводило к загрязнению канала ствола. Знаменитый «Справочник для офицеров французской артиллерии» Гассенди, являвшийся важнейшим пособием для использования артиллерийских орудий и ручного огнестрельного оружия в эпоху Наполеона, предписывал тщательно промывать ствол после каждых 60–65 выстрелов[293]293
  Gassendi J.-J.-B. Op. cit., t. 2, p. 572.


[Закрыть]. Ясно, что эту операцию, требующую полного демонтажа ружья, невозможно было провести в ходе боя, следовательно, частая пальба была чревата неприятными последствиями: в нужный момент оружие могло отказать. Иначе говоря, как бы вы часто не стреляли, сколько бы много у вас не было патронов, в бою вы всё равно не могли бы, не подвергаясь риску, дать более 60 выстрелов. В частности поэтому практики военного дела описываемой эпохи не слишком гнались за частотой стрельбы. В справочнике, не менее известном, чем работа Гассенди, «Книжка пехотного офицера» полковника Бардена говорится: «Если пехотный огонь не производит большого эффекта, то это объясняется недостатком подготовки и вредной привычкой палить беспрерывно вместо того, чтобы стрелять прицельно и метко»[294]294
  Bardin. Memorial de l’officer d’infanterie. R, 1809., t. 1, p. 422.


[Закрыть].

Немало противоречий встречается и в вопросе оценки дальнобойности ружей наполеоновской эпохи. В военно-исторических трудах можно найти самые разные данные, характеризующие дистанцию, на которой можно было вести огонь: 200 м, 400 м, 300 шагов и т. д. Конечно, как и в предыдущем случае, речь идет об оценке эффективности стрельбы. Что же касается объективных цифр, их указывают без всяких разночтений справочники того времени: при угле возвышения в 43° дальность полета пули была максимальной и составляла примерно 1000 м. При горизонтальном положении ствола она равнялась 120 туазам (234 м)[295]295
  Ibid., p. 427.


[Закрыть].

Оценка же дистанции действительного выстрела по вполне понятным причинам различна. «Учебник для пехоты», изданный в 1808 году, указывал, что дистанция в 600–900 шагов принципиально возможна для производства выстрела, но попасть в одиночную цель на таком расстоянии можно только случайно. Дистанция в 450 шагов (около 300 м) оценивалась как расстояние, с которого можно было вести относительно действенный огонь, но авторы учебника сомневались в его целесообразности. Наконец, 300 шагов (200 м) считалось ими той дистанцией, с которой стоило начинать пальбу[296]296
  Manuel d’infanterie ou résumé de tous les réglements (décrets, usages, renseignements propres à cette arme). R, 1808


[Закрыть].

К этой оценке близки были и выводы Бардена. Он писал: «Все выстрелы на расстоянии, большем, чем 234 м (120 туазов)[297]297
  Ясно, что Барден за действительную дистанцию огня условно принял дальность полета пули при горизонтальном положении ствола, причем выраженную в туазах. Отсюда такая странная для оценочной цифры точность – 234 м.


[Закрыть], и особенно на значительно большей дистанции, производят незначительный эффект и, следовательно, приводят к пустой трате боеприпасов и делают наше оружие менее опасным для врага»[298]298
  Bardin. Op. cit., t. 1, p. 427.


[Закрыть].

Необходимо отметить, что точное прицеливание затруднялось конической формой ствола, стенки которого были более толстыми в казенной части и более тонкими в дульной. Поэтому при стрельбе по близким объектам необходимо было целиться «под яблочко», а при стрельбе по удаленным объектам, вследствие кривизны траектории, нужно было направлять ствол выше цели. Упомянутый «Учебник для пехоты» дает следующие наставления в этом вопросе: в 150 шагах (около 100 м) от неприятеля надо целиться в колени вражеского солдата; в 300 шагах – в пояс; в 450 шагах (300 м) – в шляпу; в 600 шагах (400 м) – на фут выше головы; в 900 шагах (600 м) – на 3 фута выше головы[299]299
  Manuel d’infanterie…


[Закрыть].

Впрочем, последние два указания имели чисто теоретическое значение, ибо, как уже отмечалось, попаданий на таком расстоянии ожидать было почти невозможно. Согласно экспериментам той эпохи уже на расстоянии 200 туазов (390 м) среднее отклонение пули от директрисы стрельбы составляло примерно 2 фута (65 см)! Иначе говоря, ни о какой прицельной стрельбе, особенно по одиночным целям, говорить не приходилось.

Все перечисленные показатели, конечно, разительно отличаются от возможностей современного стрелкового оружия. Однако для своего времени по отношению к общему уровню развития техники ружье с ударно-кремневым замком и, в частности, одна из самых удачных его модификаций – ружье образца 1777 года – было довольно совершенным орудием. Тем не менее даже в масштабах наполеоновской эпохи оно обладало рядом существенных недостатков, отмечаемых всеми тогдашними практиками военного дела.

Кроме указанного выше быстрого загрязнения канала ствола, забивалось гарью и затравочное отверстие. В ходе боя его необходимо было прочищать с помощью специальной иглы, которую солдаты носили либо на цепочке, пристегнутой к пуговице лацкана, либо на ремне патронной сумы. Из-за загрязнения затравочного отверстия, а также в результате неудачных ударов кремня об огниво случались осечки (в первом случае не воспламенялся порох в стволе, во втором случае и на полке также). В среднем было принято считать одну осечку на 6-12 выстрелов. В дождливую погоду число осечек резко возрастало, ну а если дождь становился проливным, пехотинцу приходилось рассчитывать только на штык – ружье фактически не могло стрелять.

Механизм замка требовал тщательного ухода, и неумелое обращение с ним резко увеличивало процент осечек и быстро выводило ружье из строя. Так, Барден отмечает, что «…только один чрезмерно сильно закрученный винт приводит к нарушению функционирования всех элементов замка из-за усиления трения, изменяющего нормальное действие пружины»[300]300
  Bardin. Op. cit., t. 1, p. 420.


[Закрыть].

Солдат должен был не только прилежно чистить и смазывать ружейный замок, но и следить за состоянием кремня. Считалось, что хорошо приготовленный кремень должен был выдержать примерно 50 выстрелов.

Несмотря на все эти недостатки, ружье образца 1777 года не уступало, а, напротив, превосходило многие иностранные системы ручного огнестрельного оружия. При хорошем уходе, тщательной чистке, смазке и своевременной замене наиболее изнашивающихся частей (прежде всего пружин) оно было практически вечным. Незадолго до революции был проведен ряд экспериментов на выносливость ружей образца 1777 года. В опытах, осуществленных контролером вооружения Бланом, было взято наугад со склада 4 обычных ружья, и из каждого из них произвели по 25 тысяч выстрелов! При этом ни одно из ружей не разорвалось, а, напротив, их состояние говорило о том, что они могут продолжать службу. Этот и ряд других экспериментов показали, что «французские ружья высокого качества и могут надежно служить, если их не портить неумелой чисткой и плохим ремонтом»[301]301
  Gassendi J.-J.-B. Op. cit., t. 2, p. 588.


[Закрыть].

Рассмотренное нами ружье образца 1777 года состояло на вооружении подавляющего большинства французских пехотинцев эпохи Наполеона, однако оно все же не было единственным огнестрельным оружием пехоты. Роты вольтижеров линейной и легкой пехоты использовали драгунские ружья, а полковые саперы (в ряде пехотных частей также барабанщики и музыканты) – кавалерийские мушкетоны. На этих образцах ручного огнестрельного оружия мы остановимся ниже, в части главы, посвященной вооружению кавалерии. Забегая вперед, отметим лишь, что ничего принципиально иного по сравнению с ружьем они собой не представляли, отличия заключались лишь в размерах и деталях отделки.

Однако существовало и принципиально иное по сравнению с ружьем 1777 года пехотное оружие. Этим оружием был штуцер[302]302
  По французской терминологии конца XVIII века – начала XIX нарезной штуцер назывался карабином (carabine).


[Закрыть] с нарезным стволом. Еще с конца ХV – начала ХVI в. в Европе то в одном, то в другом месте оружейные мастера создавали отдельные экспериментальные образцы нарезного оружия. В ХVIII веке нарезные ружья производились в небольших количествах в Англии, Австрии, Пруссии и России, а также во Франции. Широкому распространению этого вида оружия препятствовала прежде всего сложность его заряжания. Так как штуцер, как и обычное ружье, заряжался с дула, то пулю, завернутую в промасленную ткань, необходимо было загнать в нарезы с помощью специальной колотушки (прибойника). Разумеется, подобная процедура требовала в несколько раз больше времени, чем заряжание обычного ружья, и одновременно большей аккуратности и осторожности, чего сложно добиться в боевой обстановке. Тем не менее выгоды штуцера – большая точность и дальность стрельбы – привели во второй половине ХVIII века к созданию во многих армиях специальных подразделений, вооруженных нарезным оружием: английских «Rifles», австрийских тирольских стрелков и др. Во Франции долгое время штуцер существовал лишь на вооружении отдельных элитных кавалерийских частей. Однако, столкнувшись в начале революционных войн с применением противником (прежде всего австрийцами) этого рода вооружения, якобинское правительство приняло осенью 1793 года решение широко развернуть производство штуцеров во Франции. Однако, изготовление нарезного оружия требовало больших средств и очень опытных мастеров, а потому не смогло стать массовым. С 1793 по 1800 гг. во Франции было произведено не более 10 тысяч штуцеров[303]303
  Mirouze L. Les carabines de Versailles. // Tradition N 7, juillet 1987, p. 15.


[Закрыть], а в 1800 году их производство было вообще прекращено. Впрочем, в 1806 году император отдал приказ возобновить их изготовление. Но и на этот раз оно не приобрело большого размаха. С 1806 по 1818 г. (время окончательного прекращения выпуска нарезного стрелкового оружия) было изготовлено всего 2091 штук штуцеров[304]304
  Mirouze L. Les carabines de Versailles. // Tradition N 8, août 1987, p. 15.


[Закрыть].

В чем причина столь невнимательного отношения сначала республиканского, а затем императорского правительства к оружию, которому в его усовершенствованном виде суждено будет впоследствии изменить все военное дело? Эти причины уже частично были упомянуты: чрезвычайная дороговизна и сложность производства, долгое и неудобное заряжание. Сверх этого, стоит вспомнить, что порох, которым стреляли в наполеоновскую эпоху, был дымным. Поэтому, если гладкоствольное ружье требовало основательной чистки после 60 выстрелов, нарезы штуцера забивались гарью уже через несколько выстрелов, а чистка его была очень сложным делом. При неаккуратном заряжании, если промасленная ткань, в которую была завернута пуля, не слишком плотно входила в нарезы, дальнобойность и точность резко уменьшались. Так что стрелок, потеряв время на работу с колотушкой, имел шанс дать из штуцера ненамного более меткий выстрел, чем из ружья. Наконец, если пуля была забита в ствол не до упора, т. е. не до контакта с пороховым зарядом, штуцер мог просто-напросто разорваться.

Эти причины вполне объясняют более чем прохладное отношение французского командования к этому виду оружия. Для того чтобы оно стало действительно мощным и перевернуло военное дело, необходимо было изобретение простой системы заряжания с казенной части и бездымного пороха, но это произойдет несколько десятков лет спустя и к описываемой эпохе не имеет ни малейшего отношения.

Почему же, если нарезное оружие было столь несовершенным, может удивиться читатель, его, хотя и в ограниченном количестве, но с успехом использовали пруссаки, австрийцы и англичане? Действительно, части этих армий, вооруженные карабинами, доставили французам немало хлопот, особенно английские «Rifles» в ходе Испанской кампании и в битве при Ватерлоо, где, как рапортовал полковник Лебо, командир 1-го полка, «почти все офицеры 1-го линейного и сам полковник были ранены пулями из нарезных ружей»[305]305
  Ibid., p. 12.


[Закрыть].

Причина состоит в значительной степени в том, что для успешного массового использования столь деликатного и капризного оружия, как заряжавшийся с дула нарезной штуцер, требовалось наличие определенных условий, которые существовали, например, в Австрии, где батальоны егерей формировались из тирольцев, хорошо знакомых с охотничьими штуцерами. Во Франции подобных «самородных» стрелков не существовало, а в условиях непрекращающихся войн заниматься созданием и своеобразным обучением специальных частей не было возможности.

Наконец, существовал и еще один фактор – психологический. Действия с нарезным заряжающимся с дула штуцером требовали холодной спокойной флегматичности охотника-профессионала, которой французы никогда не отличались. Напротив, порывистая отвага, решимость сойтись грудь грудью с врагом, которыми славились батальоны республики и империи, были скорее бесполезны для стрелка из нарезного оружия. Не следует, кстати, забывать, что штуцер по технической необходимости был короткоствольным, иначе он был бы еще опаснее в употреблении и невообразимо сложен в заряжании. Поэтому, даже если он был бы снабжен длинным штык-ножом, как это делалось в австрийской, русской и ряде других армий, он все равно не мог бы достойно противостоять в рукопашном бою длинному ружью со штыком. Но у штуцеров Версальской мануфактуры штык отсутствовал начисто.

Именно поэтому французская пехота предпочитала обходиться без этого сомнительного вооружения. Сухой справочник Гассенди вдруг наполняется страстным красноречием, когда речь заходит о штуцерах. Перечислив недостатки этого оружия, автор заключает: «…Из всего этого следует, что штуцер – это оружие, которое не соответствует духу французского пехотинца и подходит лишь для терпеливых и флегматичных убийц»[306]306
  Gassendi J.-J.-B. Op. cit., t. 2, p. 570.


[Закрыть]. Отметим, кстати, что в русских войсках, где, подобно французам, также полагались больше на отвагу и штык, чем на англо-саксонское умение стрелять из засады, нарезное оружие не привилось. 25 июня 1808 года было высочайше повелено «всем нижним строевым чинам егерских полков иметь ружье с трехгранными штыками, а штуцеров и кортиков не употреблять»[307]307
  Висковатов A.B. Историческое описание одежды и вооружения российских войск с рисунками, составленное по величайшему повелению. СПб., 18411862, ч. 10, с. 404.


[Закрыть].

Указ от 22 вантоза ХII года (12 марта 1804 года) и императорский декрет от 2 дополнительного дня ХIII года (19 сентября 1805 года), создавшие роты вольтижеров в полках легкой и линейной пехоты, говорят о том, что офицеры и унтер-офицеры этих рот должны быть вооружены нарезными штуцерами. Однако эти распоряжения в значительной степени остались на бумаге. Большая часть унтер-офицеров указанных рот сохранила свои старые ружья. Что же касается офицеров, то многие из них приобретали за свой счет дорогостоящие экземпляры роскошно отделанных штуцеров. Это оружие служило им, впрочем, средством индивидуальной самозащиты, не более.

Кроме огнестрельного оружия, пехотинцы располагали также и холодным. Рядовые и унтер-офицеры имели полусабли (sabre-briquets) с коротким клинком (около 59 см). Впрочем, это оружие трудно отнести к разряду боевого. В мемуарах и дневниках современников нам нигде не встречались упоминания о применении полусабли в сражениях, зато с отменой этого оружия у фузилеров ношение полусабли стало знаком «элитности». Отныне имели право ее носить лишь сержанты и капралы всех пехотных частей, рядовые гренадерских и вольтижерских рот и, конечно, пехотинцы императорской гвардии (за исключением некоторых частей молодой гвардии, сформированных в 1813–1814 гг. из новобранцев). У гвардейцев полусабля была особого образца: более длинная и нарядная, чем в линейной пехоте, и, следовательно, более дорогая. Обвязанная красивым темляком, полусабля была непременным спутником ее обладателя в момент, когда он, получив увольнение, выходил на прогулку или отправлялся в отпуск. Увы, случалось, что после лишнего стаканчика бургундского этот короткий, но весьма увесистый клинок служил для сведения счетов между товарищами по полку или с соперниками из соседней части… Впрочем, у полусабли было и куда более мирное, а главное, более частое применение: она не раз служила солдатам подручным инструментом, например, чтобы нарубить веток для шалаша на бивуаке.

Как и во всех армиях Европы того времени, пехотные офицеры наполеоновской армии имели на вооружении личное холодное оружие – шпаги и сабли. Однако во французской армии, в отличие от других, шпага являлась регламентированным оружием только у офицеров фузилеров и егерей. Офицеры же гренадеров, карабинеров и вольтижеров носили сабли. Впрочем, офицерское оружие мало отвечало уставным нормам. Офицеры «рот центра» нередко носили сабли, и, напротив, командные кадры элитных рот часто не пренебрегали шпагами. Наконец, сами модели офицерского холодного оружия отличались большим разнообразием, хотя общий стиль в целом выдерживался. Порой, однако, были и исключения. Так, согласно ряду иконографических документов эпохи империи, некоторые из офицеров, сражавшихся в пешем строю, использовали легко-кавалерийские сабли, носимые на портупее кавалерийского образца. Эти портупеи были таковы, что, когда ее обладатель был в пешем строю, сабля волочилась по земле, что, как легко понять, не особенно удобно для совершения каждый день тридцатикилометрового марша. Увы, чтобы быть элегантным, приходилось страдать.

В заключение отметим, что наряду с этими образцами холодного оружия имелись и регламентированные сабли и шпаги для генералов и офицеров штаба (сабля для конного строя и шпага для выхода в город). Разумеется, генералы еще менее следовали регламенту, чем офицеры пехотных полков, и их оружие отличалось огромным разнообразием. Богато украшенные экземпляры этих видов оружия, изготовленные лучшими мастерами Европы, составляют сейчас предмет гордости любой коллекции. Однако их анализ относится больше к области искусствоведения, чем к военной истории, и выходит за рамки нашего исследования.

Наконец, существовали и специальные образцы сабель для тамбур-мажоров, полковых саперов, гвардейских моряков, составлявших часть пеших войск, и т. д.

Вооружение кавалерии

«Сабля – это оружие, которому вы должны больше всего доверять; лишь в редких случаях она может отказать…»[308]308
  Brack F. de. Avant-postes de cavalerie légère. R, s.d., p. 54.


[Закрыть] – эту мысль из знаменитой книги де Брака вполне разделяли кавалеристы Великой Армии. Несмотря на наличие немалого количества огнестрельного оружия в рядах конных войск Наполеона, сабля (sabre) играла решающую роль в атаках французской конницы (напомним, что «sabre» означает по-французски и саблю, и палаш). Естественно поэтому, что мы начнем описание вооружения кавалерии с холодного оружия.

Наполеоновская эпоха не внесла, да и не могла внести каких-либо кардинальных изменений в конструкцию сабель и палашей. Тем не менее свой заметный отпечаток она оставила и здесь. Прежде всего, как и в случае с огнестрельным оружием, было покончено с революционной анархией в производстве. Отныне холодное оружие для армии производилось лишь на крупных государственных мануфактурах в Клингентале и в Версале (позже также и в Турине). Здесь издавна существовала строгая система приемки качества товара, еще более ужесточенная в годы империи. На каждом этапе производства будущая сабля проходила строгую проверку государственных контролеров, которые должны были поставить на принятом изделии свой личный штамп, расписавшись таким образом в его качестве. Эти люди знали, что в случае выпуска брака ответственного за него найти будет нетрудно, и потому они были неумолимы к рабочим. В случае изготовления некачественного изделия мастер не только не получал за работу деньги, что в нормальном государстве вполне очевидно, но и возмещал убытки предприятию за напрасно переведенный металл и попросту сожженный уголь. Так что на Клингентальской и Версальской мануфактурах, как справедливо высказался Мишель Петар, известный специалист по истории вооруженных сил Франции, «рабочий персонал был обречен на выпуск качественных изделий»[309]309
  Rétard M. Le sabre des cuirassiers. // Tradition N 54–55, juillet-août 1991, p. 30.


[Закрыть].

Консульское, а затем и императорское правительство предприняли меры к тому, чтобы навести также порядок и в хаосе многочисленных моделей холодного оружия, использовавшегося в войсках во время революции. В IХ году (1800–1801) была образована комиссия, которая должна была выработать наиболее рациональные модели оружия для пехоты и кавалерии. Кстати, именно ее трудами было усовершенствовано ружье образца 1777 года. Комиссия выработала три образца, которые должны были стать прототипами для всего армейского холодного оружия:

1. Палаш (sabre) для тяжелой кавалерии в стальных ножнах. (Тот же палаш в кожаных ножнах предназначался для драгун).

2. Легко-кавалерийская сабля для полков гусар и конных егерей, а также для конной артиллерии.

3. Пехотная полусабля (см. выше).

Палаш и сабля образца IХ года оказались весьма удачными по конструкции и с небольшими изменениями фактически дожили даже до упразднения кавалерии как рода войск. Палаш, подобный принятому в IХ году, оставался на вооружении французских кавалеристов до 1-й Мировой войны, а сабля – вплоть до 1940 года.

Характерной чертой палаша и сабли IХ года было наличие боковых дужек на эфесе, неплохо защищавших руку кавалериста. Такой тип палашного эфеса имел многочисленных предшественников в ХVIII веке, но для легко-кавалерийской сабли подобная форма была совершенно новой. До этого французская легкая кавалерия ориентировалась в своем вооружении прежде всего на венгерские и польские гусарские сабли. Все указанные образцы были снабжены либо одной дужкой, либо просто имели лишь перекрестие эфеса. Отличалась от венгерских и польских образцов и форма клинка: отныне он был более прямой и увесистый, явно рассчитанный не только на рубящий удар, но и на укол.

Палаш и сабля IХ года имели, в общем, немало достоинств, однако боевая практика вскоре выявила и их недостатки. Самым очевидным оказалось качество ножен, выполненные из тонкого металла (всего 0,95 мм толщиной), они легко деформировались от самого незначительного удара. Эта деформация способна была привести к неприятным последствиям, вплоть до того, что оружие могло заклинить в ножнах в решающий момент. Поэтому новая комиссия, собравшаяся в ХI году, ввела изменения в принятые образцы. Ножны легко-кавалерийской сабли и кирасирского палаша отныне были изготовлены из толстой стали – 2,5 мм толщиной, внутрь для еще большей надежности конструкции и для предохранения клинка от контакта с металлом ножен был вставлен деревянный вкладыш с пазом. С другой стороны, чтобы как-то скомпенсировать увеличение общего веса оружия, клинок палаша, до этого плоский, стал двудольным. Проблема деформации ножен больше не стояла, однако кавалерийское оружие стало значительно более тяжелым, что никак не могло быть скомпенсировано незначительным облегчением палашного клинка. Общий вес палаша (с ножнами) увеличился с двух килограмм до трех с лишним. Легко-кавалерийская сабля вместо 1,65 кг стала весить 2,769.

Генерал Гассенди, начальник бюро вооружения в военном министерстве, считал, однако, что это увеличение веса не играет существенной роли. Он писал: «Жалуются, что ножны из стального листа слишком тяжелы… Но, будучи легкими… они быстро приходили в негодность… Поэтому нужно оставить этот добавочный вес, тем более что он пустяковый…»[310]310
  Rétard M. Les sabres de cavalerie légère modèle An IX – An XI. // Tradition N 65, juin 1992, p. 5.


[Закрыть]. Кавалеристы наполеоновской армии так не считали, и в течение всей эпохи империи в бюро военного министерства поступали жалобы от командиров частей на чрезмерный вес сабель и палашей. Вследствие этого в 1811 году был разработан палаш с укороченным на 5 см клинком, имеющий кожаные ножны, подобно драгунским. По неизвестный причинам этот палаш не был введен в армии. Впрочем, еще ранее, в 1805 году, образцы холодного оружия кавалерии были слегка доработаны и, в частности, немного облегчены. В общем же кавалерия в эпоху империи была вооружена в подавляющем большинстве палашами и саблями IХ – ХI гг.

Сабель образца IХ года было выпущено 26 296, а ХI года – 156 052 (до 1815 года)[311]311
  Ibid., p. 8.


[Закрыть]; кирасирских палашей образца IХ года – 18 199, ХI года – 54 640 (до 1817 года)[312]312
  Rétard M. Le sabre des cuirassiers… p. 30.


[Закрыть].

Будучи основными типами холодного оружия французской кавалерии, сабля и палаш IХ – ХI годов не были единственными. Отличалось вооружение драгунских полков, которые, как ясно из вышесказанного, получили палаш не в стальных, а в кожаных ножнах. Командование карабинерных полков, рассматривавших себя как элиту армии, не пожелало вооружать свои части тем же оружием, что и остальные. На основе палаша IХ – ХI гг. был создан специальный карабинерский палаш с традиционной гардой из красной меди, украшенной гренадой. Ножны этого палаша были кожаными. Кроме этого необходимо отметить, что на вооружении кавалерийских полков оставалось немало старого оружия, особенно это относится к гусарам, ревностно хранящим свои традиции. Изображения этих образцов представлены в этой главе. В общем же старые образцы будут постепенно вытесняться холодным оружием модели IХ – ХI гг., и к концу империи последние будут практически единственными (исключение составляли гвардейские полки, получившие специально для них разработанное холодное оружие).

Сабля и палаш ХI года отражали и новую тактическую концепцию кавалерии. Особенно явственно это раскрывается в легко-кавалерийской модели. Вес этого образца оружия свидетельствует об общем «потяжелении» легких полков. Наполеоновская легкая конница давно перестала быть практически иррегулярными гусарами конца ХVII – начала ХVIII вв., не знавшими строя и выполнявшими лишь вспомогательные задачи на театре военных действий. Гусары и конные егеря отныне вместе с кирасирами и драгунами при необходимости атакуют «стеной» (en muraille) на полях генеральных сражений. Понятно, что эскадрон, обрушившийся на врага таранным ударом сплоченной массы коней, гораздо лучше мог реализовать себя в массированном колющем ударе тяжелыми клинками, чем в индивидуальной рубке легкими саблями.

Потребность в более увесистом, ориентированном на укол оружии и была сознательно или подсознательно реализована в новых образцах. Действительно, саблей ХI года удобнее колоть, чем рубить. Недаром все тот же опытный боец де Брак писал: «Удары, которые убивают, это удары колющим острием. Остальные лишь ранят. Колите, колите как можно больше! Вы сбросите на землю всех, в кого попадете, вы испугаете врага, сумевшего уклониться от ваших ударов, и добавите к этим выгодам то, что «не откроетесь» и будете всегда в состоянии взять защиту. В испанской войне наши драгуны своими колющими ударами создали себе такую репутацию, которая пугала испанские и английские войска…»[313]313
  Brack F de. Op. cit., p. 54.


[Закрыть].

В форме вопросов и ответов де Брак пояснял, как надо пользоваться саблей: «1. Твердо держать оружие; 2. выбрать цель, лучше всего открытый бок противника; 3. если наносишь удар в верхнюю часть корпуса, направить оружие так, чтобы острие клинка было сбоку (т. е. чтобы клинок находился в горизонтальной плоскости) и он мог войти между ребер неприятеля; 4. стремительно вынести руку в ударе на полную длину и тотчас же с помощью быстрого движения локтем увести ее обратно, особенно это важно, если противник готовился к ответному удару. Я видел много кавалеристов, которые травмировали себе запястье и тем самым выходили из строя на всю кампанию из-за неправильного нанесения удара… Если бы они вовремя отвели назад руку, они не получили бы травмы и имели бы возможность либо повторить выпад, либо вовремя парировать ответный удар неприятеля»[314]314
  Ibid., p. 55.


[Закрыть].

Разумеется, предпочтение нанесению уколов нисколько не исключало применения рубящих ударов. Де Брак писал:

«Вопрос. Куда нужно наносить удар?

Ответ. Нужно целиться на уровне воротника неприятеля, ибо естественной реакцией кавалериста, которому угрожает удар, является попытка уйти от опасности, пригнув голову, в этом случае ваш удар придется ему по лицу, а если вы промахнетесь, нанеся удар ниже, вы попадете ему по плечу или предплечью и тем самым выведете неприятеля из строя.