Текст книги "Армия Наполеона"

Впрочем, несмотря на все эти пертурбации, материальная часть французской артиллерии оставались одной из лучших в Европе. Какими же тактико-техническими данными обладали эти орудия, грохотавшие на всех полях сражений от берегов Тахо до берегов Днепра? Те из них, которые не вызывают разночтений, мы свели в приведенную ниже таблицу:

Тактико-технические данные полевых орудий системы Грибоваля

Что же касается остальных важных характеристик орудий (скорострельность, дальнобойность и т. д.), то, прежде чем их указать, мы должны дать предварительный комментарий, ибо, подобно тактико-техническим данным ружей, они в немалой степени зависели от качества обслуживающего их персонала. Чтобы лучше это понять, обратимся к тому, как заряжались и вели огонь пушки наполеоновской армии.

Для обслуживания одного орудия, как мы можем видеть из таблицы, предназначалось довольно значительное количество прислуги – от 8 до 15 человек, однако фактически основную роль в орудийном расчете выполняли лишь 6 артиллеристов, остальные помогали подносить заряды и перетаскивать, когда это было необходимо, орудие вручную[332]332
  В ряде изданий можно встретить указание на то, что эта дополнительная прислуга была составлена из солдат пехоты. Действительно, так гласит регламент. Но не следует забывать, что регламент артиллерии, так же как пехотные уставы, был введен еще до Революции. Многие из его положений полностью устарели в эпоху наполеоновских войн.


[Закрыть]. Упомянутые шесть человек имели определенные порядковые номера, за каждым из этих номеров были закреплены строго определенные функции при заряжании и стрельбе, а расположение этих людей (вплоть до положения рук и ног) четко фиксировалось регламентом. Двое старших в расчете назывались «канонирами» (canoniers), а остальные четверо – прислугой (servants). Размещение расчета вокруг орудия показано в таблице ниже.

Рассмотрим, как расчет исполнял свои обязанности в действии.

Только что с ужасающим грохотом вместе со снопом пламени орудие изрыгнуло в сторону врага смертоносный заряд. В густом пороховом дыму артиллеристы, не теряя времени, немедленно готовят пушку к новому выстрелу. Первое, что им необходимо было сделать, – это накатить орудие вперед. Ведь, как следует из элементарных законов физики, пушка получила импульс, обратный импульсу вылетевшего снаряда, и потому была отброшена на несколько метров назад[333]333
  Орудия системы Грибоваля, более лёгкие, чем девальеровские, откатывались довольно далеко, в чём и упрекали в своё время сторонники старой системы. Так 12-фунтовая пушка Грибоваля после выстрела отскакивала почти на пять метров, в то время как 12-фунтовое орудие системы де Вальера только на полтора метра.


[Закрыть]. В принципе ее можно было заряжать и даже стрелять с того места, где она оказалась, но тогда после нескольких залпов батарея укатилась бы с назначенной позиции и превратилась бы в бесформенную груду вразнобой стоящих пушек, что, разумеется, было неприемлемо как с точки зрения тактической, так и с точки зрения безопасности для самой прислуги. Поэтому, дружно взявшись за рукояти на лафете, артиллеристы возвращали пушку на место.

Затем командир орудия («канонир справа») выверял ориентацию пушки в горизонтальной плоскости. При действии с легким орудием он сам наводил его, взявшись за рычаги, при обслуживании тяжелых орудий ему помогали другие номера расчета (не входившие в рассматриваемые нами шесть человек). Едва пушка была развернута в нужном направлении, как командир орудия отдавал приказ: «Заряжай!» (Chargez). По этой команде первый артиллерист справа подносил к дулу банник, смоченный в воде с уксусом, и с помощью своего товарища (первого номера слева) энергичным движением прочищал канал ствола. Это делалось прежде всего для того, чтобы освободить его от тлеющих остатков картуза. Во время прочистки орудия канонир слева затыкал затравочное отверстие, чтобы преградить доступ воздуха в канал ствола и способствовать тому, чтобы упомянутые остатки быстрее загасали. Интересно отметить, что затравочное отверстие затыкалось пальцем, правда, на палец был надет специальный кожаный «напалечник». Одновременно, затыкая отверстие, канонир слева осуществлял и наводку орудия в вертикальной плоскости с помощью винта, находившегося под казенной частью орудия.

Пушка с прислугой (изображен момент перед вкладыванием заряда в ствол). Условные обозначения: КП – канонир справа, КЛ – канонир слева, 1П – 1-й номер справа, 2П – 2-й номер справа, 1Л – 1-й номер слева, 2Л – 2-й номер слева, ПЗ – подносчик зарядов.

Как только пушка была наведена и прочищена, подносчик снарядов передавал первому номеру слева заряд – ядро или картечную банку, соединенные со шпигелем и картузом. Заряжающий вкладывал снаряд в канал ствола, а первый номер справа разворачивал банник обратной стороной (прибойником), а затем оба первых номера, взявшись вместе за прибойник, загоняли снаряд до конца в ствол пушки. Во время этой операции канонир слева продолжал держать палец в напалечнике на затравочном отверстии, т. к. при сжатии воздуха от заталкивания картуза могли «ожить» тлеющие остатки предыдущего. Как только заряд был на месте, канонир отпускал руку с затравочного отверстия, а второй канонир слева брал «протравник» (длинный металлический стержень на деревянной ручке) и протыкал через отверстие картуз, находившийся в стволе, а затем левой рукой вставлял в затравочное отверстие «быстрогорящую трубку» (тростинку со специальной хорошо воспламеняющейся смесью). В этот же момент второй номер справа зажигал пальник от всегда находившегося в готовности фитиля.

Теперь орудие могло стрелять. Второй номер слева поднимал вверх руку, подавая сигнал офицеру о том, что орудие готово к бою. Если же пальба велась без общей команды, он самостоятельно отдавал сигнал к открытию огня. По его знаку второй номер справа подносил пальник к быстрогорящей трубке, которая мгновенно воспламенялась, выбрасывая сноп искр из затравочного отверстия, а через секунду раздавался грохот, орудие вновь извергало огонь и дым… и описанная нами операция начиналась сначала.

Мы не уверены, что читатель, первый раз знакомящийся с заряжанием пушки начала ХIХ века, сразу все понял из этого описания. Увы, короче его сформулировать вряд ли возможно. Поэтому тем, кто запутался в действиях артиллерийского расчета, мы можем порекомендовать лишь перечитать текст и внимательно рассмотреть приложенный рисунок. В любом случае из приведенного описания ясно, что скорострельность орудия всецело зависела от тренированности и слаженности расчета. В этом отношении французские артиллеристы не уступали никому в Европе. На полигоне им удавалось развивать фантастическую скорострельность 13–14 выстрелов в минуту! Однако сразу заметим, что речь идет об идеальных условиях учебных стрельб и о пальбе без накатывания орудия в исходную позицию и без прицеливания, и поэтому эта цифра имеет скорее теоретическое значение. Впрочем, даже при необходимости наводки и наката пушки наполеоновские канониры на учебных стрельбах могли палить очень и очень часто: до 5–7 выстрелов в минуту. В реальном же бою эта цифра уменьшалась до 2–4 выстрелов в минуту.

Фактором, серьезно уменьшавшим возможности орудий наполеоновской эпохи в этой области, был перегрев ствола. После серии часто произведенных выстрелов ствол накалялся настолько, что быстрогорящая трубка воспламенялась преждевременно, не исключалась и возможность самопроизвольного воспламенения пороха в картузе. Конечно, можно было бы охладить ствол с помощью нескольких ведер воды, однако такая возможность редко предоставлялась в пылу боя. Небольшое количество воды в ведре, входившем в непременный набор инструментов, прилагавшихся к орудию, тратилось на смачивание банника. Именно поэтому во французской артиллерии был формальный приказ, запрещающий использовать орудия по одному. Одиночная пушка могла заглохнуть в самый неподходящий момент. Тем не менее и с этой оговоркой можно отметить, что, как это ни покажется странным, орудия стреляли, в общем, ничуть не реже чем ружья. В критические же моменты французские артиллеристы палили с ошеломляющей скорострельностью. Например, батарея Сенармона, сыгравшая огромную роль в битве под Фридландом, отстреляла свои заряды со средней скоростью 3 выстрела в минуту на одну пушку с учетом того, что орудия по очереди на время прекращали огонь для охлаждения. Это значит, что в среднем каждая пушка этой батареи в момент ее работы вела огонь с частотой 4 и более выстрелов в минуту.

Необходимо также отметить, что картечью стреляли чаще, чем ядрами. 3–4 картечных банки в минуту, выпущенные во врага на поле боя, не представлялись особым рекордом. Это было связано с тем, что картечь не так тщательно забивали в ствол, не требовалось также и наводки, как при стрельбе ядром. Зато гаубицы действовали куда медленнее. Необходимость отдельно от картуза аккуратно вкладывать гранату в канал ствола (запальной трубкой в сторону направления полета) усложняло процесс заряжания. Поэтому от этого вида орудий в бою не приходилось ожидать более 1–2 выстрелов в минуту.

Остановимся теперь на дальнобойности орудий. Здесь также не все было однозначно. Максимальная дальнобойность 12-фунтовых орудий при углах возвышения около 45° составляла почти 4 км, а для 8-фунтовых – более 3 км! Однако на практике такая дистанция огня была недостижима, так как конструкция лафета не позволяла применять углы возвышения больше 6–8°, впрочем, это было и не особенно нужно вследствие большого рассеивания ядер на такой дистанции.

С другой стороны необходимо учитывать, что при малых углах возвышения, хотя ядро и летело куда ближе, но при попадании на твердый грунт оно отражалось и продолжало свой полет. Число рикошетов достигало 2–3 и даже более. Ниже мы приводим приблизительную траекторию ядра при рикошетировании, а также таблицу изменения длин рикошетов в зависимости от угла возвышения.

Как видно из таблицы, при малых углах возвышения длина рикошетирующих скачков ядра даже превосходит дальность его полета до первого падения. Особенно это было заметно при горизонтально поставленном стволе. Ядро пролетело менее 300 м, а рикошетировало в общей сложности на 1638 м! Эффект рикошетирования ядер был, разумеется, хорошо знаком французским артиллеристам, и в стрельбе они умело его использовали.

Приблизительная траектория ядра при рикошетировании

Дальность стрельбы и длины рикошетов для 24-фунтового орудия[334]334
  Таблица рассчитана на основе экспериментов, проводимых в начале 20-х годов XIX века.


[Закрыть]

[335]335
  Coste. Sur le ricochet. // Journal Militaire, 1826, t. 5, p. 536.


[Закрыть]

Что же касается дистанции эффективного огня, она, как и в случае с ружьями, оценивалась современниками по-разному. Сравнивая данные различных источников, можно заключить, что для орудия среднего калибра (огонь ядром) она равнялась примерно 1 км. Более подробно эффективные дальности стрельбы приведены в таблице.

Дистанции эффективного огня для орудий различных калибров[336]336
  Guibert J.-A.-H. de. Essai général de Tactique. R, s.d. Du Teil J. De l’usage de l’artillerie nouvelle dans la guerre de campagne en 1778. R, 1924, p. 27–29. Durturbie T. Manuel de l’Artilleur. R, 1794, p. 65, 67–68.


[Закрыть]

Данные величины выглядят, конечно, весьма скромно по сравнению с дальнейшим прогрессом артиллерии. Однако, если сравнить эти параметры с тактико-техническими данными других видов оружия той эпохи, прежде всего с ружьями, можно ясно увидеть значительное качественное превосходство артиллерии. Это заметно также и в тех параметрах, которые характеризуют точность огня. Разброс ядер в направлении директрисы выстрела составлял всего лишь десятые доли процента от дистанции полета ядра. На дистанции 1000 м разброс ядер в направлении выстрела – L (недолеты и перелеты) и отклонение влево и вправо от цели – были таковы:

[337]337
  Lauerma M. LArtillerie de campagne française pendant les guerres de la Révolution. Evolution de l’organisation et de la tactique. Helsinki, 1956, p. 26.


[Закрыть]

Как видно, максимальное уклонение в сторону от цели (при фиксированном прицеле) составляло l = 0,1L/2, т. е. всего 3 м для 8-фунтовой пушки.

При стрельбе в мишень, представляющую собой щит, в длину и высоту равный соответствующим параметрам роты пехоты в развернутом трехшереножном строю, с 1000 шагов было от 40 до 70 % попаданий, а у гаубицы – 20–30 %[338]338
  Ibid.


[Закрыть]. С учетом скорострельности орудий и относительно невысокой скорости перемещения сомкнутых строев это было очень высокой точностью.

Что же касается эффекта, который производило ядро при попадании в цель, об этом говорят следующие красноречивые цифры. Согласно подсчетам французских инженерных офицеров 12-фунтовое ядро пробивало с расстояния 500 м два метра земляного бруствера или кирпичную стену толщиной 0,4 м, по австрийским данным – 2,5 м земляного бруствера, что соответствует 36 поставленным друг за другом солдатам[339]339
  Ibid., p. 27.


[Закрыть].

Читатель может с иронией заметить, что для того, чтобы избежать воздействия ядра, этим тридцати шести солдатам не следовало бы становиться один за другим. Увы, тактический императив времени был таков (и с этим можно достаточно полно ознакомиться в следующей главе), что, хотелось этого людям или нет, они вынуждены были прибегать к густым сомкнутым построениям. Для масс пехоты и конницы ядро было очень опасным снарядом, особенно если принимать во внимание его возможный рикошет, а при каменистой почве – воздействие разлета камней. Необходимо также добавить, что даже ядра, не попавшие в колонну пехоты или кавалерии, оказывали на нее свое воздействие. Оглушительный вой проносящихся над головой чугунных шаров деморализующе влиял на солдат противника.

Количество картечных пуль, попавших в мишень[340]340
  Durturbie T. Op. cit., p. 217.


[Закрыть]

А. Адам. На дороге из Бешенковичей в Островно 25 июля 1812 г. На переднем плане художник запечатлел рикошетирующее ядро, выпущенное русской пушкой с другого берега Двины (справа на втором плане)

Теперь немного информации и о картечи. Эксперименты, проведенные в изучаемое нами время, наглядно иллюстрируют ее воздействие. При опытах использовались орудия разных калибров, которые стреляли с разных дистанций по мишеням размером 2,8 м высотой и 35 м шириной: это примерно соответствует параметрам фронта развернутого эскадрона. Затем подсчитывалось количество пуль, попавших в щит. Результаты этих экспериментов приведены в таблице.

Как видно из таблицы, даже на весьма значительных дистанциях картечь могла быть очень опасна. Тем более тяжелые картечные пули были убийственны при стрельбе с короткого расстояния. Генерал Тьебо приводит в своих мемуарах эпизод, когда во время штурма Чивитта дель Кастелло неприятель выстрелил из 24-фунтовой пушки картечью в атакующую французскую колонну. 44 человека были убиты и ранены одним выстрелом. 17 из них скончались на месте[341]341
  Thiébault D.-R-C.-H. Mémoires du général baron Thiébault. R, 1893–1895, t. 2, p. 210.


[Закрыть].

Немалый урон неприятелю могли наносить и гаубичные гранаты. Уступая в дальности полета пушечным ядрам, гранаты тем не менее, разрываясь, производили значительный эффект. Дальность разлета осколков в среднем составляла 20 м, однако отдельные куски корпуса гранаты могли быть опасными до 150–200 м. Каждая граната давала от 25 до 50 осколков. Практики того времени оценивали весьма высоко и моральное воздействие разрывов гранат. Наконец, разрывы пугали лошадей, что было совсем не бесполезно при отражении кавалерийских атак.

В общем же эффект действия орудий был весьма значительным, и, без всякого сомнения, основное количество убитых и раненых в сражениях приходилось на долю артиллерии.

* * *

Подводя итоги, необходимо отметить, что Великая Армия имела оружие высокого качества по меркам той эпохи, а многие из его образцов превосходили соответствующие единицы вооружения стран участниц антинаполеоновских коалиций. Однако ясно и другое. В эпоху Первой Империи не наблюдалось значительного прогресса в развитии вооружения. Продолжалось лишь медленное усовершенствование артиллерии и ручного огнестрельного оружия. Качественный скачок в развитии боевой техники начнется во второй половине ХIХ века, когда развитие крупного машинного производства создаст для этого необходимые предпосылки. В описываемое нами время в большинстве стран Европы наблюдалось достижение потолка тактико-технических характеристик, которого оружие могло достигнуть в эпоху мануфактурного производства.

Именно поэтому император Наполеон не проявлял повышенного внимания к изысканиям в области военной техники. То немногое новое, что было изобретено в его эпоху в этой сфере, было либо малозначительным, либо носило характер почти эксцентричных диковинок (например, воздушные шары, которые несколько раз применялись французами в ходе революционных войн). Все усилия императора были направлены лишь на то, чтобы снабдить армию достаточным количеством оружия хорошего качества. С этой точки зрения наполеоновская эпоха, уже такая современная во многих своих проявлениях, оставалась во многом принадлежащей по своему характеру к «традиционным» обществам. Люди, полные энергии, отваги и воли к победе, могли быть уверены, что смогут противостоять неприятелю, чем бы он ни был вооружен.

Глава VII
Армия в бою

Говорят, что в эпоху Империи теоретическая военная подготовка была слабой… Да, это так. Но в эту эпоху, наполненную действием, теория сама по себе не составляла и сотой части нашего обучения. Каждодневная опасность, каждодневный боевой опыт составляли 99 оставшихся частей.

де Брак

На основании данных второй главы можно сделать вывод, что основные потери, а следовательно, и главные тяготы, солдаты Великой Армии претерпевали не в огне схваток, а в утомительных переходах, на холодных бивуаках и в заброшенных госпиталях… И все же, отставив пока в сторону бивуаки и госпиталя, мы начнем с боя. Недаром великий Клаузевиц писал: «Бой есть подлинно военная деятельность, и все остальное лишь ее проводники»[342]342
  Клаузевиц К. О войне. M., 1936, t. 1, c. 253.


[Закрыть]. Именно ради боя набирали солдат, обмундировывали, вооружали, муштровали, ради боя совершали форсированные марши, спали в грязи и на снегу, недоедали… а из-за результатов боя раненые и искалеченные мучились на грязных госпитальных койках… Кроме этого нужно добавить, что знакомство с тактическими формами необходимо также и для понимания походных порядков, организации лагеря и размещения на бивуаках.

Прежде чем перейти к описанию тактики наполеоновских войск, обратимся вкратце к тому, что непосредственно ей предшествовало. Только сделав небольшой экскурс в середину ХVIII века мы сможем ясно осознать процессы, происходившие в тактической области в период Революции и Империи, когда старые методы ведения боя оказались несостоятельными и на место их пришла совершенно иная тактика.

Манеру сражаться в ХVIII веке современные историки описывают нередко с долей иронии: «время неспешных и величественных войн… с их длительными осадами и размеренными сражениями, с расшаркиванием и поклонами»[343]343
  Вейдер Б. Блистательный Бонапарт. M., 1992, с. 91


[Закрыть]. «Маршалы и генералы-набобы были уверены, что секрет побед… состоит в точных негибких бесконечных эволюциях – величественность прежде всего»[344]344
  Blond G. La Grande Armée. R, 1979, t.1, p. 194


[Закрыть]. В результате бытует мнение, что бой в ХVIII веке был чуть ли не игрой, а командующие армиями то ли в силу глупости, то ли в силу трусости, а скорее всего, потому, что им была недоступна «мудрость» современного человека, воевали напудренными солдатами с помощью каких-то неразумных, условных, ритуальных маневров…

Действительно, сражения века Евгения Савойского и Фридриха Великого отличились картинностью: батальоны в красочных мундирах, построенные в плотно сомкнутые линии, марширующие с развевающимися знаменами под звуки военной музыки, стройные эскадроны кавалерии, пышно разодетые штабы. И все эта пехота и конница неторопливо маневрируют, словно на огромном смотру. В области тактики особенно удивляет современного человека почти полное отсутствие рассыпного строя, залповый неприцельный огонь пехотных линий, в стратегии – медленность и осторожность маршей, большие обозы, относительный «комфорт» на походе, если не для солдат, то по крайней мере для офицеров.

И вот на смену этим «театральным» войнам приходят кампании сначала Революции, а затем Империи с их форсированными маршами, яростными штыковыми атаками и стремительным движением цепей стрелков. В чем причина столь резкого изменения облика войны, связано ли это с эволюцией вооружения или, быть может, с деятельностью отдельных гениальных личностей?

Прежде всего отметим, что в ХVIII веке, так же как и во все эпохи, люди сражались так, как это единственно было возможно при данном уровне развития техники, при данной системе социальных связей, моральных норм, государственной системы и т. д. Методы ведения боя были ничуть не более надуманными и условными, чем у немецких танкистов операции «Барбаросса», советских штурмовых отрядов в битве за Берлин или у американских десантников во Вьетнаме. Вот только реалии, из которых исходили генералы, были совершенно иными.

С одной из этих реалий – технической оснащенностью войск – мы уже неплохо познакомились, ибо в середине ХVIII века ружья и пушки были во многом сходными с таковыми наполеоновской эпохи, хотя, конечно, уступали им по ряду параметров. Ясно, что описанные нами ружья могли давать значительный эффект только при их массовом употреблении. Особенно действенен был огонь залпами. Достаточно очевидно, что такой огонь проще всего вести от группы, построенной ровными шеренгами и действующей по команде, поданной голосом. Так естественным образом родился батальон в развернутом строю, а так как максимально возможное количество людей, которыми можно командовать голосом (при условии сомкнутого строя) 500–900 человек, то это количество стало обычной численностью батальона.

Батальон пехоты, построенный в три шеренги, ведущий максимально частый залповый огонь, становится основой всех боевых порядков. Вполне вероятно, что такой строй является предпочтительным, более того, забегая вперед, отметим, что он продолжал оставаться немаловажным и в наполеоновскую эпоху. Тем не менее нельзя не отметить, что, даже исходя из общих соображений, можно предположить, что рассыпавшиеся в кустах стрелки могли бы принести неприятелю немалый вред в бою, что кроме линии в ряде случаев могли бы оказаться удобными и другие построения. Что перетаскивание за собой войсками целого палаточного города, замедлявшее до предела всякие действия армии, и т. п., никак не может быть объяснено лишь императивом технических возможностей ружья или пушки.

Действительно, подавляющее большинство военных историков отмечает, что основная причина вышеозначенных методов ведения войны заключалась в низких морально-боевых качествах наемных армий ХVIII века. На этом обычно объяснение исчерпывается. Но любой здравомыслящий человек должен поставить следующий вопрос: «Почему именно в ХVIII веке наемники стали плохого качества?» Ведь римские легионы эпохи Цезаря, совершившие столько подвигов, были тоже наемными. Наемными были и полки Густава-Адольфа, и полки Тюренна, но они, как известно, сражались с отвагой, переносили лишения со стойкостью.

Причина ухудшения качества солдатского материала в западноевропейских армиях конца ХVIII века кроется в социальной и экономической сферах. Образование централизованных абсолютистских государств в конце ХVII – начале ХVIII в. дало в руки монархов большие денежные средства, чем раньше, позволившие резко увеличить численность армий. Как указывалось в первой главе, регулярные вооруженные силы Франции возросли численно с 15–20 тысяч человек в начале ХVII века до 400 тысяч в 1690 году[345]345
  Corvisier A. Louvois. R, 1983, p. 514–516


[Закрыть], при этом количество подданных французской короны увеличилось за то же время совсем незначительно по сравнению с этими цифрами, приблизительно с 18 млн человек до 20 млн.[346]346
  Meyer J. La France Moderne de 1515 à 1789 // Histoire de France sous la direction de Jean Favier. R, 1985, t. 3, p. 277


[Закрыть]

Уже поэтому ясно, что у этой массы солдат было куда меньше доброй воли, чем у «старых наемников», которые по причине малочисленности были практически все людьми не только добровольно пришедшими, но и наделенными природной воинственностью, поступившими в армию в поисках приключений и в надежде обогатиться. В первой главе отмечалось уже, что ХVIII век был временем значительного улучшения уровня жизни европейцев, что сильно изменило отношение к воинской службе. Люди нового времени, в отличие от свирепых ландскнехтов ХVI века, не готовы на то, чтобы бросить родной дом, терпеть лишения и опасности в поисках наживы. Для того чтобы оторвать их от обычных занятий и бросить с остервенением уничтожать себе подобных, требовалась бы либо религиозно-национальная рознь, либо пропагандистская мощь современного государства, способного разжечь идеологическую вражду. Но в ХVIII веке, когда в Европе еще не закончилось складывание национальных государств в современном понимании этого слова, национализм был еще мало известен, религиозные страсти угасли, но, самое главное, классические монархии были слишком слабыми государственными образованиями для того, чтобы организовать идеологическую обработку своих подданных, заставив их поверить, что жители враждебной страны являются воплощенным злом, а свой общественно-политический строй – воплощенным добром.

Итак, у среднего европейца не было острого желания ринуться в бой, а государство было куда слабее современного и совершенно не имело возможности осуществлять полицейский контроль над всеми своими подданными, ни набить их головы пропагандой, ни даже эффективно проконтролировать убежавших из полков дезертиров. Поэтому тактика, а в особенности стратегия, должны были исходить из этих реалий: солдату наплевать на войну; при плохом снабжении, при слишком больших трудностях на походе он дезертирует, и никто его не поймает…

Достаточно только обратиться к произведениям Фридриха Великого, чтобы понять, какие проблемы беспокоили прежде всего полководца в эту эпоху: «Если вы собираетесь совершить какое-либо предприятие против врага, – писал прусский король, – нужно, чтобы армия не испытывала ни в чем нужды… Как только армия войдет на вражескую территорию, необходимо немедленно захватить всех пивоваров и изготовителей водки… чтобы у солдата не было нехватки в этих напитках, без коих он не может обойтись… это благо, которое бедный солдат заслуживает, особенно в Богемии, где воюешь как в пустыне (!)»[347]347
  Frédéric II. Instruction militaire du roi de Rrusse pour ses généraux. // Bibliothèque historique et militaire. R, 1844, t.5, p. 219


[Закрыть]. Фридрих также наставлял: «Существенный долг каждого генерала – предотвращать случаи дезертирства. Это можно сделать следующим путем: надо приказывать почаще навещать ребят в палатках; вокруг лагеря надлежит наряжать гусарские патрули; на ночь следует расставлять посты егерей во ржи, а к вечеру удваивать посты кавалерией; нельзя позволять солдатам разгуливать, офицеры обязаны вести их строем, когда идут за соломой или водой…ночных маршей не следует делать; строго запрещать солдатам покидать свои взводы на походе; с боков должны следовать гусарские патрули, когда пехота проходит через лес: надо внимательно следить за тем, чтобы войска не терпели недостатка в необходимом: будь то в хлебе, мясе, водке, соломе и пр.»[348]348
  Ibid., p. 216


[Закрыть].

Нечего и думать было в таких условиях о форсированных маршах и наступлении в любых условиях. «Очевидно, – писал король, – что лучшая армия мира не выдержит подобных (зимних) походов, и поэтому надо избегать войны зимой»[349]349
  Ibid., p. 262


[Закрыть].

В тактике, как в зеркале, отражались все перечисленные императивы: солдат безынициативен, у него нет ненависти к врагу, нет жажды драться во что бы то ни стало, зато есть желание дезертировать при первой же возможности. «…Тактика вполне соответствует составу армии, – справедливо отмечал Дельбрюк, – рядовому ничего не остается делать самому, ему надо только слушаться: он идет, маршируя в ногу, имея справа – офицера, слева – офицера, сзади – замыкающего; по команде даются залпы и, наконец, врываются в неприятельскую позицию, где уже не ожидается действительного боя. При такой тактике добрая воля солдата, если он только остается в руках офицера, не играет особенной роли, и можно было рисковать подмешивать в строй чрезвычайно разношерстные элементы»[350]350
  Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. М., 1938, т.4, с.254


[Закрыть].

Так совершенно естественно родилась тактика, получившая позже название линейной, основой которой являлся уже упомянутый развернутый в трехшереножную линию батальон, выровненный как на параде, с офицерами и унтер-офицерами позади и на флангах. Между тонкими линиями отдельных батальонов невозможно было оставить большие интервалы, так как фланги и тыл каждого из них были очень уязвимы, в результате армия строилась, по сути дела, в единый огромный боевой порядок, состоявший чаще всего из двух поставленных одна за другой на дистанции 200–300 метров линий развернутых батальонов. Кавалерии оказалось нечего делать в ином месте, кроме как на флангах этого построения. Так боевой порядок армии стал неуклюжим и тяжеловесным. Так как всякий разрыв боевой линии грозил тем, что неприятель вломится в него, армия, если она желала предпринять какой-либо маневр или передвижение, вынуждена была действовать как одно целое, над ней, как сказал Клаузевиц, царило «проклятие единства» – отсюда медлительность и негибкость всех маневров.

Конечно, данное описание – не более чем общая схема. Не следует, как это делается в ряде трудов, сводить все многообразие форм борьбы в ХVIII веке только к приемам линейной тактики. Как на теоретическом, так и на практическом уровне, в течение всего столетия происходил поиск иных возможных форм борьбы. Еще в начале ХVIII века французский генерал Фолар выступил с идеей применения в бою глубоких колонн пехоты, с помощью которых он надеялся прорвать тонкие линии врага[351]351
  Folard J.-C. de. Nouvelles découvertes de la guerre, dans une dissertation sur Rolybe. R., 1724


[Закрыть]. Идеи Фолара позже поддержал другой французский военный теоретик Мениль-Дюран[352]352
  Mesnil-Durand F.-J. de. Rrojet d’un Ordre François en tactique ou la Rhalage coupée et doublée. R., 1755.
  Mesnil-Durand F.-J. de. Fragments de Tactique. R, 1774.
  Mesnil-Durand F.-J. de. Collection de diverses pièces et mémoires, Nécessaires pour achever d’instruire la grande affaire de Tactique… Amsterdam, 1780


[Закрыть]. В военной литературе Франции той эпохи возникнет даже бурная полемика между сторонниками «тонкого боевого порядка» и «глубокого боевого порядка». Последний получил даже название «французского», так как согласно мнению его авторов он более соответствовал французскому характеру с его порывистой отвагой и энтузиазмом.

Батальонные и полковые колонны не раз применялись в ходе Семилетней войны французскими войсками, их использовали в боях под Бергеном, Зондерсгаузеном, Минденом и Клостеркампом…

Рассыпной строй стрелков также не был изобретением американских повстанцев в ходе войны за независимость США. «Вольные батальоны» Фридриха II, добровольческие «легионы» французской армии, кроаты и пандуры австрийцев сражались почти всегда только таким способом.

Однако все эти теоретические диспуты и практические эксперименты оставались маргинальными по отношению к основной форме боя. Вплоть до Великой французской революции линейная тактика, как естественным образом вытекающая из всех социальных, политических, моральных и материальных условий войны, оставалась доминирующей. Напрасно знаменитый французский военный историк Колен доказывал, что основной причиной будущего глобального изменения облика войны было развитие огнестрельного оружия: появление ружья 1777 года и пушек Грибоваля. Согласно его концепции неудобный мушкет и несовершенные артиллерийские орудия были причиной неповоротливых форм построений, а с облегчением оружия само собой произошло появление тактики колонн и рассыпного строя: «Могущество полевой артиллерии, развитие дорожной сети, прогресс тактики – все способствовало в конце ХVIII века тому, чтобы в исполнение был приведен наступательный дух… Отныне, снабженные маневренной артиллерией и достаточной наступательной силой, армии могли вести войну с невиданной дотоле энергией…»[353]353
  Colin J. Léducation militaire de Napoléon. R, 1900, p. 104, 106


[Закрыть].

Трудно найти что-либо более противоречащее фактам. Хотя батальонная колонна формально и появилась во Франции в Уставе 1763 года, но вплоть до Революции все обучение войск происходило прежде всего из основных концепций линейной тактики. Стремительные марши и отчаянные атаки полководцев ХVII века Тюренна и Конде куда больше напоминают наполеоновский стиль, чем битвы Семилетней войны, а самая пассивная, самая пронизанная духом линейной тактики война произошла почти накануне Французской революции, в 1778 году.