Текст книги "Армия Наполеона"

Умелое и энергичное руководство преобразило неаполитанские войска. Строгий маршал Сюше, в армию которого они тогда входили, провел тщательный смотр 8-му неаполитанскому полку и был весьма удовлетворен: «Он проверил солдатские книжки, осмотрел униформу и задал солдатам тысячу вопросов, – рассказывает Пепе. – Я увидел с невыразимым удовольствием его удивление. Униформа моего полка – белая с розовым приборным сукном, цвета, выбранного королем Иоахимом, подчеркивала загорелые и воинственные лица моих солдат. Казалось невероятным, что, отчаянно сражаясь, они смогли сохранить свою униформу столь чистой и ухоженной»[792]792
  Ibid., p. 386–387


[Закрыть].

В приказе на день по армии от 5 июля 1812 г. Сюше объявил: «Маршал герцог Альбуфера… заметил с удовольствием, что войска (неаполитанские) во многом изменились, особенно в том, что касается состояния солдат. Полковник Пепе с момента своего прибытия сумел восстановить дотоле неизвестный в части порядок в полковой бухгалтерии… и обеспечить солдат всем необходимым… Г-н Маршал надеется, что прилежание и упорство командира улучшит также степень обученности полка, который своей храбростью немало способствовал успехам Арагонской армии»[793]793
  Ibid., p. 387–388


[Закрыть].

Время, к которому относится последний из приведенных документов, стало поистине пиком интернационализации наполеоновских войск. Однако, прежде чем говорить о Великой Армии 1812 года, мы должны посвятить несколько страниц третьей нефранцузской составляющей войск Империи, а именно, иностранным полкам, ибо их роль в кампании 1812 года будет тесно переплетаться с ролью иностранных контингентов.

Иностранные полки на службе Франции не представляли из себя в эпоху Империи ничего нового, и, кроме того, традиции подобных формирований продолжаются и в настоящее время в виде широко известного «иностранного легиона».

Накануне революции в королевской Франции, как уже отмечалось, было 23 иностранных пехотных полка (11 швейцарских, 8 немецких, 3 ирландских, 1 льежский), а также полк швейцарской гвардии и ряд кавалерийских частей.

Присутствие иностранцев в европейских армиях XVII–XVIII веков было скорее правилом, чем исключением. Тогда говорили, что, принимая на службу иностранца, выигрываешь втройне: получаешь солдата для своей армии, сберегаешь жителя своей страны и отнимаешь солдата у врага. Но если в Пруссии иностранцы включались в состав обычных полков, во Франции – выделялись в отдельные формирования.

Эта традиция не была прервана и в эпоху Великой Французской революции, потому что, хотя королевские иностранные полки были распущены, в республиканской армии появился ряд довольно экзотических формирований из иностранцев, таких как «Легион северных франков», «Аллоброгский легион», «Батальон вольных кассельских егерей», «Вольный иностранный легион» и т. п.

Иностранные формирования были большей частью эфемерными, как например, «Германский легион», созданный по инициативе «представителя рода человеческого» Анахарсиса Клоотса 4 сентября 1792 года и распущенный 27 июля 1793 года. Зато некоторые из них оказались очень эффективными. Прежде всего – это так называемый «Польско-италийский легион», созданный по инициативе польского генерала Домбровского и при поддержке Бонапарта в январе 1797 года. Эта легендарная часть стала не просто воинским формированием, а целой эпохой в истории. С нее начнется воссоздание польских войск и, более того, возрождение Польши. Именно в этом легионе, на знаменах которого было начертано «Gli uomini libri sono fratelli» (Все свободные люди – братья) родилась боевая песня – «Мазурка Домбровского». «Еще Польша не погибла, коль живем мы сами…» – эти слова облетели всю Европу, а сама песня много лет спустя стала государственным гимном Польши…

Итак, использование иностранных полков на службе Франции в эпоху Империи не было чем-то новым, а продолжало прочно укоренившуюся традицию. Для того чтобы осветить все подробности их формирования и боевого пути, потребовалось бы многотомное исследование, поэтому мы ограничимся здесь основными, важными для понимания всей эпохи характеристиками иностранных частей (их полный список приведен в приложении).

Для начала необходимо отметить их чрезвычайную разношерстность. Иностранные формирования в течение эпохи Империи постоянно возникали и исчезали, последнее уже хотя бы потому, что земли, на которых происходило их формирование, становились частью Империи, а выходцы из них превращались во «французов». Так произошло, например, с Ганноверским легионом, «растворенным» в рядах 127-го, 128-го и 129-го пехотных полков, Валезанским батальоном и батальоном стрелков По, вошедших в состав 11-го легкого пехотного полка, и т. д.

В отличие от современного гомогенного и единообразного по способу его формирования «иностранного легиона», иностранные полки эпохи Империи были различными. Условно их можно разделить на несколько характерных групп.

Первая группа – полки единообразного (или хотя бы теоретически единообразного) национального состава, укомплектованные из представителей стран, находящихся в орбите влияния Французской империи. В 1812 году к ним относились:

4 швейцарских полка

4 польских полка

Португальский легион

Испанский пехотный «Полк Жозефа – Наполеона»

В качестве особой подгруппы сюда же можно отнести и полки, навербованные среди жителей областей, недавно присоединенных к империи, но еще не охваченных системой конскрипции. К ним относились:

6 провинциальных и 4 временных хорватских полка

Иллирийский полк

Невшательский батальон

Характерной особенностью последних из вышеперечисленных формирований является то, что, строго юридически говоря, они не были иностранными, однако в реальности эти части все же не рассматривались как французские вследствие их совершенно своеобразного национального состава, слабой связи новых областей с центром и абсолютно иной системы комплектования, чем это было принято во французской армии.

К отдельной подгруппе можно отнести и иностранные части Императорской гвардии:

1-й полк шеволежеров – улан (польский)

3-й полк шеволежеров – улан (литовский)[794]794
  2-й полк шеволежеров – улан императорской гвардии (так называемые «Красные уланы»), а также 3-й гренадерский полк, хотя состояли в начале 1812 года почти исключительно из голландцев, не могут считаться иностранными. Голландия в этот момент считалась частью Империи, и на нее была распространена система конскрипции.


[Закрыть]

Полк Бергских шеволежеров – улан

Рота мамелюков

Эскадрон литовских татар

Перечисленные части, в отличие от хорватов или иллирийцев, были юридически иностранными. Однако вследствие их элитного характера, формирования на добровольной основе и т. д. многие из них рассматривались почти что как французские.

Вторая группа – это, собственно говоря, «иностранные полки», то есть полки, состоящие из иностранцев самого различного происхождения. В 1811 году было образовано 4 иностранных полка из ранее существовавших формирований довольно пестрого национального состава. По своему принципу формирования данные части более всего напоминали современный «Иностранный легион».

Третья группа – «экзотические» иностранные формирования.

Мы выделили в эту группу части со столь необычным обликом, что их трудно поставить в общем ряду иностранных полков. Сюда относятся:

Албанский пехотный полк

Рота ветеранов о. Корфу

Рота ионических саперов и т. д. (см. приложение)

О частях, принадлежащих последней группе, можно особенно не распространяться. Малочисленные, плохо обмундированные и вооруженные, они не представляли собой значительной силы ни в количественном, ни в каком-либо другом отношении, и, самое главное, не приняли участия ни в одном сколько-нибудь значимом боевом эпизоде.

Вот что писал генерал Цезарь Бертье в своем рапорте от декабря 1807 года об албанцах, набранных на французскую службу: «Среди них нет ни порядка, ни дисциплины, у них нет ни малейшего понятия не о службе, не о военной организации; даже нельзя сказать, сколько в их рядах бойцов, ибо они уходят, не спросившись, если у них появилось хоть малейшее желание… Они одеты по-албански, жутко грязны и плохо вооружены… Тем не менее я думаю, что со временем, приложив труд, из них можно извлечь некоторую пользу, так как, несмотря на упадок, в который привел гнет османской тирании этот некогда знаменитый народ, у них остается еще некоторая гордость, единственное наследие предков, о которых они, впрочем, имеют лишь смутное представление»[795]795
  Цит. по: Carnet de la Sabretache. 1901, p. 166–167


[Закрыть].

Куда более значительную военную силу представляли из себя четыре иностранных полка, которых мы отнесли ко второй группе. Они были организованы декретом от 3 августа 1811 года из полков Ла Тур д’Овернь, Изембургского, Ирландского легиона и Прусского полка, комплектовавшихся большей частью из пленных. В рядах перечисленных формирований были немцы, венгры, чехи, шведы, русские, австрийцы, поляки, ирландцы, англичане и т. д. Первоначально, как следует из названия, Прусский полк (будущий 4-й иностранный), созданный 13 ноября 1806 года, был набран из пленных солдат прусской армии, Ирландский легион в значительной степени состоял из ирландских добровольцев, жаждавших сражаться против англичан.

Военный министр Кларк, сам родом из ирландцев, стремился всеми силами сохранить своеобразный характер этой части, однако неумолимый декрет 1811 года свел ее к общему знаменателю и сюда были зачислены сотни русских и немцев. Что же касается полков Ла Тур д’Овернь и Изембургского, то они практически с самого начала имели характер разноплеменных формирований, и вышеозначенный декрет лишь поменял их название. (Мы говорим «практически», так как в теории предполагалось, что эти два полка примут в свои ряды бывших ультрароялистов шуанов и вандейцев. Именно поэтому во главе первого из них был поставлен бывший эмигрант граф Годфруа де Ла Тур д’Овернь, известный своими связями с «бывшими». Однако, ожидаемый наплыв раскаявшихся роялистов не состоялся, и потому с самого начала в эти два полка стали зачислять пленных.

Формирование иностранных полков в основном из бывших неприятельских солдат накладывало на них соответствующий отпечаток. В отличие от современного элитного соединения «Иностранный легион», эти части были скорее ниже среднего по всем показателям, их отличал высокий процент дезертирства и низкий моральный дух. Так, 4-й иностранный полк, сражавшийся в Испании с начала 1812 года охватило столь повальное дезертирство, что маршал Сульт приказал расстреливать на месте без суда всех пойманных беглецов. А в мае того же года 1-й батальон той же части самым жалким образом действовал при обороне позиции Лугар-Нуэво. Батальон не смог, занимая хорошо выстроенный редут, отразить нападения врага, который вынужден был атаковать, не имея при этом ни подавляющего превосходства в численности, ни даже артиллерийский поддержки: «…Солдаты 4-го иностранного отказывались занимать свои боевые посты. В бою было потеряно знамя батальона»[796]796
  Sarramon J. La bataille des Arapiles. Toulouse, 1978, p. 19, 20


[Закрыть].

Не лучше действовал в Испании Изембургский (2-й иностранный) полк. Здесь также было повальное дезертирство, отсутствие доброй воли в бою и на походе.

16 июня 1810 года 103 человека этого полка под командованием лейтенанта Торелли сдались испанским герильясам знаменитого Мина. Отряд, охранявший обоз, даже не попытался обороняться и сложил оружие по первому требованию, не произведя даже символических выстрелов.

«Эти иностранные полки (Ла тур д’Овернь, Изембургский, Ирландский и Прусский), – писал в 1810 году Наполеон военному министру, – ни на что не годны, а стоят очень дорого»[797]797
  Correspondance… t. 21, p. 140.


[Закрыть].

Совершенно по-иному и в качественном и в количественном отношении выглядели части, которые мы отнесли к первой группе. Здесь, несмотря на то, что так же широко использовалась вербовка среди пленных (для формирования польских полков, португальского легиона и испанского полка), основой моральной спайки являлся единообразный национальный состав.

Среди формирований этого типа, вне всякого сомнения, выделялись польские части. Польские эмигранты начали свой боевой путь еще под знаменами молодого Бонапарта. Здесь были, конечно, разные люди: и идеалисты, готовые всем пожертвовать во имя свободы отчизны, и честолюбивые офицеры, надеявшиеся сделать карьеру в рядах французских войск, и просто те, кому не на что было жить или кто предпочитал судьбе пленного австрийского солдата (так как поляки служили в рядах австрийских войск) судьбу воина польского легиона. Но, так или иначе, дух отваги и самопожертвования здесь доминировал.

Непроста и тяжела была судьба польских легионеров в рядах французской армии. Вслед за первым польским военным формированием – легионом Домбровского (разделенным в марте 1797 года на два легиона), последовало создание в сентябре 1799 так называемого Дунайского легиона в составе Рейнской армии. Последний был также сформирован из поляков, командовал им генерал Княжевич.

Легионы Домбровского понесли огромные потери в кампании 1799 года в Италии. В битве под Треббией (17–19 июня 1799 года) гренадерский и стрелковый батальоны 1-го легиона были фактически уничтожены. Но особенно горестным для поляков было то, что при сдаче Мантуи французский генерал Фуассак-Латур, чтобы выгадать себе лучшие условия капитуляции, фактически предал польских солдат. В то время, как французские части получили право свободного выхода из крепости и ушли с оружием в руках к своим, поляки, шедшие в хвосте колонны, были остановлены австрийцами, разоружены, закованы в цепи и пороты кнутом, как дезертиры из австрийской армии.

В конце 1801 года по заключению Люневильского мира все польские отряды, сосредоточенные к этому времени в Италии и на юге Франции, были переформированы в три пехотные полубригады – две из которых (остатки «итальянских» легионов) были переданы на службу Итальянской республике, а третья под номером 113-я вошла в ряды французской армии, наконец, через некоторое время была сформирована под номером 114 еще одна полубригада из поляков. Участь последних полубригад была еще более трагичной, чем участь их предшественников. В «благодарность» за верность и отвагу поляков французское правительство послало 113-ю и 114-ю полубригады на о. Сан-Доминго подавлять восстание негров. Две трети личного состава польских полубригад умерло от тропических болезней и погибло в боях, многие попали в плен, и только 160 человек вернулись в Европу.

С. Летин. Рядовой элитной роты полка Вислинских улан (1808–1812).

Новые войны на континенте опять заставила Наполеона вспомнить о польской отваге. В сентябре 1806 года из пленных солдат прусской армии, поляков по национальности, была образована новая часть, так называемый Северный легион, судьба которого была куда более завидной, чем у его предшественников. После участия в кампании 1807 года личный состав легиона был влит в ряды недавно созданной армии герцогства Варшавского. Часть офицеров, прежде всего французского происхождения, возвратилась на службу Франции.

Впрочем, создание польского государства не прервало историю польских частей в рядах императорской армии. Напротив, в апреле 1807 года, декретом, данным в лагере под Финкенштейном, Наполеон создал, пожалуй, самое знаменитое польское формирование на французской службе – полк шеволежеров-улан Императорской гвардии. А еще через несколько месяцев, в 1808 году, в ряды французской армии возвращается польский легион, бывший последовательно на службе Итальянской республики, Итальянского королевства, Неаполя, а затем Вестфалии. На этот раз польская часть получает название Вислинский легион.

Сражение при Сомо-Сьерре (30 ноября 1808 г.)

И шеволежеры-уланы гвардии и вислинцы станут поистине легендарными войсками. Ушли в прошлое те времена, когда, стесняясь присутствия поляков на французской службе, в связи с наступившим на континенте миром, их выслали драться с неграми на Гаити. Войны с Австрией, Пруссией и Россией, да и сам факт возвращения польской государственности отныне лишали Наполеона необходимости церемониться в этом вопросе. Наконец, император был просто по-человечески тронут тем бурным, восторженным приемом, который был ему оказан в Варшаве в декабре 1806 года. Привычный к выражениям восторга и торжества, он тем не менее поразился увиденному на праздниках, данных в его честь, он открыл для себя это «блистательное общество, полное рыцарства и утонченности, народ, столь близкий по духу французам, что, как он заметит, здесь все французские достоинства и недостатки доведены, кажется, до их крайних форм. Веселые танцы, мазурки под звук скрипок, удивительная роскошь костюмов, где парадное изящество переплеталось с восточной пышностью, вдохновенные лица мужчин и изысканная красота женщин, атмосфера, словно наполненная опьянением и надеждой на освобождение…»[798]798
  Madelin L. Histoire du Consulat et de l’Empire. P, 1940, t. 6, p.237


[Закрыть]. Наконец, очаровательная Мария Валевская – наверное, последняя истинная любовь Императора, быть может, сыграла в этом не последнюю роль…

Нельзя, конечно, сказать, что с конца 1806 – начала 1807 года Наполеон стал страстным сторонником возрождения Польши – его Империя, а в этот момент речь могла идти для него в этом смысле только о Франции, имела для него непререкаемый приоритет. Тем не менее Польша и поляки, с этого времени слившие свои надежды, мечты и чаяния с Наполеоном, прочно войдут в его политическую и… частную жизнь.

Однако так сложится судьба, что вновь созданные польские полки на французской службе покроют себя славой далеко-далеко от родной земли. В 1808 году императорская армия под командованием великого полководца двинулась на Пиренейский полуостров. В ее рядах шли и шеволежеры гвардии и Вислинские полки. 30 ноября 1808 года в девяноста километрах от испанской столицы польские солдаты совершат подвиг столь блистательный и невообразимый, что он в миг станет легендой, подвиг столь замечательный, что в этой книге, посвященной наполеоновской армии, невозможно не рассказать о нем хотя бы вкратце.

Итак, в ноябре 1808 года, в то время, пока фланговые соединения французской армии громили испанские корпуса, самоуверенно решившие «окружить» императорское войско и пленить самого Наполеона, его основные силы, сметая все на своем пути, стремительно шли на Мадрид.

30 ноября передовые части французов прибыли к ущелью Сомо-Сьерра. Это была последняя серьезная природная преграда на пути к Мадриду. Ее готовились оборонять остатки так называемой Эстремадурской армии и ополченские формирования под командой генерала Бенито Сан-Хуана. Всего на перевале у испанцев было 8–9 тысяч человек и 16 орудий. Они разместили свою артиллерию на дороге, проходящей между высокими горами Серра-Барранкаль и Пенья Соболлера, причем вследствие узости ущелья, пушки были сведены в четыре батареи, которые стояли на дороге одна за другой, каждая примерно на расстоянии 600–700 м за предыдущей. Пехота в основном заняла не особенно крутые горные склоны, спускающиеся к дороге.

Император, прибывший рано утром к подножию этой сильной позиции, торопил пехоту дивизии Рюффена, начавшую атаку в 8 часов утра. Однако густой туман, крайне пересеченная местность и упорное сопротивление испанцев не позволяли французским пехотинцам действовать так, как желал того их полководец. Первая атака захлебнулась, ибо части, шедшие по дороге, сильно опередили стрелков, карабкавшихся с флангов по склонам гор, и попали под огонь в упор.

К 11 часам утра дело так и не сдвинулось с места. Пехотинцы лишь медленно продвигались по флангам, ведя напряженный огневой бой. Утренний туман рассеялся. Император подъехал на дистанцию ружейного выстрела к испанской позиции и, не обращая внимания на ядра и пули неприятеля, стал внимательно рассматривать его расположение в подзорную трубу. В этот момент поблизости от Наполеона находилось лишь несколько офицеров, два взвода гвардейских конных егерей и третий эскадрон полка польских шеволежеров. Внезапно, оторвавшись от наблюдения врага, император приказал генералу Монбрену, командовавшему кавалерией авангарда, и полковнику Пире выдвинуть вперед польский эскадрон и атаковать им испанские батареи. Опытные кавалеристы Монбрен и Пире, прежде чем повести шеволежеров в атаку, решили провести рекогносцировку. Её результаты предугадать несложно – она показала то, что и должна была показать: пехота и артиллерия противника занимает позицию в горном ущелье, усиленном инженерными сооружениями, соответственно атаковать его кавалерией – это почти безумие. Монбрен послал полковника Пире передать Императору, что выполнение его приказа невозможно.

– Невозможно?! – воскликнул Наполеон, стукнув своим стеком по луке седла. – Я не знаю этого слова!

Тотчас же он отправил Филиппа де Сегюра, своего офицера ординарца, передать формальный приказ – атаковать.

Приказ получил капитан Козетульский, который с утра исполнял обязанности командира эскадрона. Построенный в колонну по четыре, шире встать было невозможно из-за узости дороги, эскадрон по команде «Рысью – марш!» двинулся в немыслимую атаку – 150 человек[799]799
  Общая численность эскадрона вместе с взводом лейтенанта Ниголевского, отправленного ранее вправо от дороги на рекогносцировку и догнавшего своих уже в разгар атаки.


[Закрыть] против целой армии!

Впереди шла третья рота под командой капитана Дзевановского, за ней – седьмая под командой Петра Красинского. Взводами командовали, начиная с головы колонны, сублейтенанты Ровицкий, Рудовский и Зеленка. Филипп де Сегюр, чувствуя, что честь офицера требует от него не просто передать приказ, но и показать свою личную готовность к самопожертвованию, шел вместе с головными кавалеристами.

Через несколько мгновений колонна перешла с рыси на галоп. Издав громовой клич «Да здравствует Император!», потрясая сверкающими клинками, эскадрон ринулся на первую батарею. Ужасающий залп картечью встретил несущийся по дороге отряд, одновременно справа и слева затрещали сотни ружейных выстрелов, и на поляков обрушился ливень свинца. Под этим смертоносным шквалом рухнули на землю и на придорожные камни десятки людей и лошадей, ряды шеволежеров смешались – казалось, что атака захлебнулась. Некоторые из солдат, отставших от основной группы, не видя сквозь дым и пыль, что точно происходит впереди, решили, что на этом все кончено. Они съехали с дороги и попытались укрыться за камнями.

Но Козетульский нечеловеческим усилием воли не дал основной массе эскадрона повернуть назад. Он увлёк за собой людей и сделал это незамедлительно, ибо увидел, что испанцы заряжают орудия для нового смертоносного залпа. На бешеном галопе поляки доскакали до батареи, кони с ходу перепрыгнули через баррикаду, и шеволежеры вмиг зарубили или опрокинули наземь ошарашенных испанцев. Но на этом эпическая атака только начиналась. Впереди были еще три батареи, и нельзя было медлить ни секунды. Все тем же стремительным галопом кавалеристы ринулись к следующему препятствию. В это время их догнал четвертый взвод под командой Ниголевского, восполнив тем самым убыль в рядах.

Новый залп нанес шеволежерам ужасающие потери. Погиб поручик Кржижановский, под капитаном Козетульским была убита лошадь, и он на полном галопе рухнул на камни, получив жестокие травмы. Теперь атаку вел капитан Дзевановский, впрочем «эскадрон… уже больше не слышал никаких команд… все капитаны, лейтенанты, рядовые воодушевленные одним и тем же порывом, издавая один и тот же победный клич, не обращали более внимания ни на отсутствие Козетульского, ни на смерть своих товарищей»[800]800
  Balagny. Campagne de l’Empereur Napoléon en Espagne 1808–1809. R, 19021907, t. 2, p. 436


[Закрыть].

Остатки отряда влетели на вторую батарею и изрубили прислугу. Остервеневшие от дикой скачки, страшных потерь, истеричных воплей испанцев и бешеного огня со всех сторон, уланы понеслись дальше. Впрочем, поручик Ровицкий крикнул своему другу: «Ниголевский, придержи моего коня, я не могу с ним справиться!» В этот момент грохнул страшный залп, и тело Ровицкого, которому оторвало голову, покатилось в пыли. Упал с коня израненный капитан Дзевановский. Третья рота была фактически уничтожена.

Но седьмая, под командой Петра Красинского, буквально влетела на следующую батарею, яростно круша в клочья все, что попадалось на пути. Теперь от отважного эскадрона оставалось не более 40 человек. Эта горсть храбрецов не желала остановиться. Клубок обезумевших от отчаянного галопа людей и лошадей устремился к последней – четвертой батарее. До нее было еще 600 метров, и, хотя испанские артиллеристы были изумлены тем, что происходит на их глазах, они успели дать залп. Петр Красинский получил ранение в бок и рухнул на землю. С ним упало еще полтора десятка всадников, но те, что еще остались в седле, перепрыгнули через пушки и врубились в ряды врага – последняя батарея была взята.

Э. Детайль. Вислинские уланы в бою

Только здесь, забрызганные кровью, в изрешеченных пулями мундирах, шеволежеры остановили скачку усталых коней. В строю оставался только один офицер – самый молодой поручик Ниголевский. Вокруг него была лишь горстка рядовых и вахмистр Соколовский. «Соколовский, в атаку!» – крикнул молодой офицер и ринулся на стоявших поблизости испанских пехотинцев и артиллеристов. Первые солдаты неприятеля, попавшие под их удар, обратились в бегство, но другие, видя малочисленность поляков, встретили их огнем. Последние героические кавалеристы попадали на землю. Вахмистр Соколовский был тяжело ранен, а сам Ниголевский, под которым убили коня, рухнул на землю. Тотчас юноша был окружен врагами. Двое испанских солдат, приставив ему ружья к голове, выстрелили в упор, другие на всякий случай вонзили в его тело штыки, проткнув его девять раз… но по удивительной случайности Ниголевский выжил!

Сквозь кровавую пелену, теряя сознание от потери крови, молодой офицер услышал приближающийся звон труб, грохот барабанов и громовое «Да здравствует Император!». Это вслед за 3-м эскадроном по дороге шли остальные эскадроны шеволежеров и гвардейские конные егеря, ведомые самим маршалом Бессьером, а вслед за ними и по флангам двигались массы французской пехоты.

Несмотря на то, что без присутствия этих войск победа была бы немыслима, тем не менее сражение было выиграно, по сути дела, одной невообразимой атакой. Вся испанская армия сразу после нее обратилась в паническое бегство, так что шедший за эскадроном Козетульского первый эскадрон полка под командованием Томаша Любеньского не потерял ни одного человека, ни одного коня! Шеволежерам и конным егерям осталось лишь рубить и брать в плен уже не оказывавших ни малейшего сопротивления беглецов и собирать богатые трофеи.

Таким образом, все результаты этого удивительного дня были куплены ценой небывалой самоотверженности одного эскадрона поляков. 57 шеволежеров было убито или тяжело ранено, десятки получили легкие раны и контузии. Все офицеры эскадрона до одного были убиты или ранены.

На следующий день Наполеон приказал полковнику Винценту Красинскому построить полк. Трубы пропели короткий сигнал, и в воцарившейся тишине Император, выехав перед строем полка, снял шляпу и сказал: «Вы достойны моей Старой гвардии. Я признаю, что Вы – самая храбрая кавалерия!»[801]801
  Ibid., p. 427


[Закрыть].

Подвиг польских шеволежеров под Сомо-Сьеррой, совершенный на глазах великого полководца, тотчас же разнесся по свету с 13-м бюллетенем Испанской армии[802]802
  Напомним, что «Испанская армия» в данном случае означает группу корпусов французских войск, сражающихся в Испании.


[Закрыть] и сразу вошел в легенду. Вошел в нее настолько, что эта блестящая вспышка отваги стала символом целой эпохи в истории Польши и заслонила собой, по крайней мере для французских историков, все остальные подвиги и жертвы польских солдат, принесенные на службе Империи.

Среди польских формирований, прошедших самое суровое горнило испытаний в наполеоновскую эпоху, выделяется, без сомнения, Вислинский легион. Организованный на французской службе в начале 1808 года, он поначалу состоял из трех пехотных и одного кавалерийского полка. Последний представлял собой первый и единственный в то время уланский полк французской армии, вооруженный пиками (шеволежеры гвардии получили пики только в конце 1809 года), который вел свою историю от самых первых польских эскадронов на службе республиканской Франции – кавалерийской части в составе Дунайского легиона в 1799 году.

Впрочем, как говорят послужные списки в архиве сухопутных войск, в рядах Вислинских улан были люди, записавшиеся на службу под знамена Бонапарта еще в 1796 году!

Если полк гвардейских шеволежеров в значительной степени был блистательным собранием польской шляхты, то рядовой состав Вислинских улан представлял из себя покрытых рубцами вояк из простонародья. Солдат № 1 – Ян Бобайчук, № 2 – Федоров Федор Федорович, № 3 – Малицкий Этьен, № 4 – Шнайдер Бернар, № 5 – Робак Анджей… – все начали службу в 1796 году, прошли войны в Италии, сражались на Рейне, в составе Великой Армии, в Неаполитанском королевстве, в Испании; получили раны и ушли в отставку кто в 1810-м, кто в 1812 году.

А вот улан Ян Павликовский, записавшийся добровольцем 20 сентября 1800 года в битве под Гогенлинденом, в том же году один атаковал 50 австрийцев и заставил их сдаться! За этот отважный поступок Павликовский получил серебряное почетное оружие с описанием совершенного подвига, а в сентябре 1801 года был произведен в вахмистры[803]803
  S.H.A.T.


[Закрыть].

Но основную свою славу Вислинские уланы заслужили в Испании. Они провели здесь долгих пять лет, сражаясь от Севильи до Сарагосы, от Альбуэры до Таррагоны. Они атаковали противника в генеральных сражениях и прикрывали конвои, охотились за герильясами по горам и лесам и служили надежным эскортом для генералов. «Los infernos picadores polacos» (адские польские пиконосцы) – так прозвали испанские партизаны и солдаты вездесущих Вислинских улан, а французские полководцы считали за особый шик иметь в личной охране хотя бы небольшой взвод польских всадников.

День битвы при Альбуэре 16 мая 1811 г. был отмечен для Вислинцев, пожалуй, одним из самых их блистательных подвигов. Внезапной атакой уланы, поддержанные 2-м гусарским, разгромили английскую пехотную бригаду Кольборна: три неприятельских батальона из четырех были практически полностью уничтожены польской кавалерией.

Что же касается пехоты легиона, то бесспорно самой яркой страницей ее славы стала осада Сарагосы (точнее, обе осады). В отчаянных боях за каждый дом, за каждую улицу города, оборонявшегося многочисленным фанатичным гарнизоном, отличились все пехотные полки Вислинского легиона.

Вот как описывает очевидец осады бой за монастырь Санта-Энграсия, ключевой пункт испанской обороны: «Поляки второго Вислинского полка под командованием Хлопицкого… были разделены на много мелких групп, которые вводились в бой одна за другой, чтобы избежать толкучки. Эти колонны бегом преодолели 120 туазов по открытой местности и с яростью ворвались на развалины первой стены, которая была разбита на большом протяжении. Но за ней была другая стена, в которой была пробита лишь узкая брешь всего в восемь-десять футов ширины, а ружья тысячи двухсот защитников монастыря были нацелены на нее. Первые из наших храбрецов, достигшие стены (капитан инженерных войск Сегон и капитан Нагрудский), устремились очертя голову в этот пролом, за ними бросились солдаты Вислинского легиона, которые, как разъяренные львы, ворвались внутрь. Страшный бой завязался по всему монастырю. Монахи, солдаты, крестьяне, женщины и даже дети, взаимно возбуждая свою отвагу, защищали каждую пядь земли. Они бились внизу и наверху, дрались за каждый коридор, за каждую комнату, стреляя из-за мешков с шерстью, а иногда из-за груд книг, ведя также непрерывный огонь из бойниц. Один из поляков был убит на лестнице монахом, обрушившим на его голову тяжелое распятие. Несмотря на эту яростную оборону, испанцы были отброшены к монастырю Капуцинов, который был также взят нами. Шесть фугасов, которые взорвались под нашими солдатами, не смогли их остановить, и мы преследовали врага до соседних домов, по которым они тотчас же открыли огонь своих батарей…»[804]804
  Lejeune L.-F. Mémoires du général Lejeune. R, 1895, t. 1 p. 167–169.


[Закрыть].