Текст книги "Армия Наполеона"

«2 августа 1809 года, Пласенсия… Наши войска всех родов оружия соревновались между собой в том, чтобы поставить город вверх дном, – отметил в своем дневнике хорошо известный нам Фантен дез Одоар. – Разграбление было полным, и никогда, наверное, не видели города, столь тщательно выпотрошенного»[667]667
  Fantin des Odoards L.-F Op. cit., p. 256.


[Закрыть].

Приведенные свидетельства убедительно показывают, что грабеж самый настоящий, а не просто насильственная конфискация продуктов питания, существовал в рядах наполеоновской армии, а значит, было и все, что ему сопутствует: пьянство, бесчинства, неподчинение командирам, бандитизм, дезертирство…

Впрочем, для любого беспристрастного исследователя – это аксиома. Нам незнакома армия, в которой подобные явления не встречались бы в той или иной пропорции. Достаточно вспомнить, что творили союзники на территории Франции в 1814 году, что делали английские солдаты в Испании. А вот, что говорят документы русского штаба, относящиеся к Отечественной войне 1812 года:

«Приказ по армиям.

18 августа 1812 года[668]668
  т. е. 30 августа по новому стилю.


[Закрыть]

Главная квартира села Старое Иваново № 2.

Сегодня пойманы в самое короткое время разбродившихся до 2000 нижних чинов… Привычка к мародерству сию слабостию начальства, возымев действие свое на мораль солдата, обратилась ему почти в обыкновение…»[669]669
  Кутузов М.И. Сборник документов. M., 1954, т. 4, с. 93.


[Закрыть].

«Ф. В. Ростопчин – М.И. Кутузову

17 сентября 1812 года. Село Вороново.

…Московская губерния находится теперь в самовольном военном положении и жители оной, так как и должностные чиновники, более нежели на 50 верст в окрестностях Москвы, опасаясь стать ограбленным от неприятеля, а более того от своих раненых, больных и нижних чинов, всюду шатающихся единственно для разорения своих соотечественников, оставив свои жилища, разбежались в неизвестные места»[670]670
  Фельдмаршал Кутузов. Документы, дневники, воспоминания. М., 1995, с. 214.


[Закрыть].

По поводу последнего документа необходимо добавить, что в письме к Александру I от 8 (20) сентября 1812 года московский генерал-губернатор еще резче высказывается по этому поводу: «…Солдаты уже не составляют армии. Это орда разбойников, и они грабят на глазах своего начальства… Расстреливать невозможно: нельзя же казнить смертью по несколько тысяч человек на день»[671]671
  Ibid., c. 205.


[Закрыть].

Если даже не верить буквально последнему письму, где, возможно, Ростопчин сгущает краски с целью очернения нелюбимого им Кутузова, факт абсолютно неопровержим – русская армия грабила вовсю, даже на своей территории во время Отечественной войны 1812 года.

Таким образом, само по себе наличие актов грабежа со стороны наполеоновских войск еще никак не характеризует их – грабили все. То, что могло бы действительно отразить их особенность, это первое – степень распространения этого явления во французской армии, второе – величина этой степени по отношению к таковым в других европейских армиях рассматриваемого периода.

Математически точно это сделать, увы, невозможно. Казалось бы, в нашем распоряжении есть десятки толстых папок военно-судебных дел в архиве сухопутных войск Франции. Но, даже самый тщательный анализ всех этих документов, проведенный целой группой исследователей, может мало что дать. Почему?

Во-первых, вполне очевидно, что бумаги сохранились далеко не полностью. Если в ходе военных действий утрачивались порой даже очень важные документы штаба, то что уж говорить о деле по поводу ограбления тремя солдатами фермы.

Во-вторых, даже если бы все эти дела и сохранились и была бы физическая возможность проанализировать тысячи бумаг, разбросанных по разным архивам, мы не смогли бы получить чего-то принципиально нового по сравнению с тем, что стало нам известно на основе рассмотрения части этих документов.

Дело в том, что две основные цифры, которые действительно могли бы дать нам реальную картину, – это число совершенных актов грабежа и насилия солдатами наполеоновской армии и число привлеченных к ответственности и наказанных военнослужащих, или, говоря языком криминалистики, «уровень преступности» и «уровень раскрываемости преступлений». Наконец, нужно было бы сравнить полученные цифры с таковыми, характерными для других армий.

Но это не может быть установлено с математической точностью, потому что, обработав даже все военно-судебные дела, мы не узнаем, сколько актов насилия, грабежа и неподчинения осталось вне поля нашего зрения.

Добавим также, что протоколы военно-полевых судов крайне скупы на информацию, детали самих преступлений даются только в редких случаях.

Таким образом, здесь, как и в других разделах этой главы, нам остается положиться на интуицию и обработку как можно большего числа источников, понимая, однако, всю ограниченность подобного анализа.

Наше заключение можно сформулировать примерно следующим образом: грабеж, мародерство и, как следствие, – неподчинение командирам и развал дисциплины, не был редкостью в наполеоновской армии. Однако основной причиной и одновременно поводом было отсутствие регулярного снабжения армии. Командование всячески старалось пресечь подобные поступки, но, когда оно не могло организовать регулярное снабжение провиантом, все предпринимаемые для этого меры были напрасными. Тем не менее, когда раздачи продовольствия осуществлялись, офицеры и генералы довольно быстро ставили ситуацию под контроль. О том, с какой жестокостью это делалось, говорят уже упомянутые протоколы военно-полевых судов. Мы приведем лишь некоторые из хранящихся в Архивах Венсенского замка приговоров, вынесенных в течение 1809 года на разных театрах военных действий:

«3-я дивизия, 7-й корпус Испанской армии. Баткара, 17 мая 1809 года.

Партонелли Джованни, гренадер 113-го полка

Дитшер Пьер Жозеф, солдат 16-го полка линейной пехоты

Бендителло Паскуале, гренадер 113-го полка

Виновны в непредумышленном убийстве – 20 лет каторги.

2-я дивизия, 1-й корпус Испанской армии. Самора, 21 февраля 1809 года.

Пельтье Пьер, барабанщик 54-го полка

Виновен в грабеже столового серебра – 6 лет каторги.

2-я дивизия, 1-й корпус Испанской армии. Оргас, 8 декабря 1809 года.

Буржуа Поль, гренадер 45-го полка

Виновен в краже предметов, принадлежащих товарищам по оружию, – 6 лет каторги.

1-я дивизия Итальянской армии. Бруннекен, 22 декабря 1809 года.

Франсуа Жомар, фузилер 92-го линейного полка

Жан Клод Пруасси, конный егерь 8-го конно-егерского полка

Виновны в вооруженном грабеже кюре г. Штрассен (г-на Кальса) – расстрел.

4-я дивизия, 4-й корпус Германской армии. Вайдхофен в Нижней Австрии, 1 декабря 1809 года.

Бертен Жан-Луи, барабанщик 56-го линейного полка

Виновен в непредумышленном убийстве – 20 лет каторги.

1-я дивизия, 11-й корпус Германской армии. Фиум, 14 октября 1809 года.

Дебардье Этьен, фузилер 11-го линейного полка

Виновен в краже серебряной ложки у хозяина дома, где он располагался, – 10 лет каторги.

4-я дивизия, 4-й корпус Германской армии. Будвиц, Моравия,

14 августа 1809 года.

Демайе Шарль-Огюст, вольтижер 56-го полка

Виновен в грабеже – расстрел.

2-я дивизия, 3-й корпус Германской армии. В лагере под Брюнном, 6 августа 1809 года.

Дюфрен, драгун 7-го полка

Виновен в изнасиловании и убийстве – расстрел.

2-я дивизия, 2-й корпус Германской армии. Лагерь в Линце, 2 сентября 1809 года.

Молинелли Филипп-Бартелеми, вольтижер 21-го полка легкой пехоты

Убийство хозяина дома, где он жил, – 20 лет каторги»[672]672
  S.H.A.T S²445


[Закрыть].

Как видно из приведенных примеров, военная фемида была сурова; и достаточно вспомнить о фузилере Этьене Дебардье, отправившемся на долгие годы каторги из-за украденной ложки, чтобы понять, что в наполеоновской армии при возможности наказывали, и наказывали порой жестоко.

О том, как изменялось поведение французских солдат в зависимости от обстоятельств, хорошо рассказал полковник английской армии, участник испанской кампании, сэр Уильям Френсис Нейпир. В его знаменитом произведении «История войны на Пиренейском полуострове» есть описание момента, когда французские войска покидают в 1811 году территорию Португалии и вступают на испанскую землю, рассматривавшуюся, по крайней мере официально, как территория союзного государства.

Вот что пишет Нейпир: «Здесь проявилось все, на что способна французская дисциплина в самых тяжелых обстоятельствах. Едва только люди, в течение долгих месяцев жившие только грабежом, путь которых был отмечен насилием и опустошениями, пересекли воображаемую линию, разделяющую два королевства, как они вернулись в рамки самой строгой дисциплины, не позволяя себе ни малейшего дурного поступка по отношению к испанцам. Они скрупулезно платили за все, что требовалось для армии, в то время как даже хлеб стоил 48 су[673]673
  48 су = 2,4 франка. О покупательной способности франка см. главу II.


[Закрыть] за фунт!»[674]674
  Napier W.F.P Histoire de la Guerre dans la Péninsule. P, 1828–1834, t. 6, p. 220.


[Закрыть]

Русские, а особенно советские историки не скупились на черные краски для описания грабежей и мародерства наполеоновской армии на территории России в 1812 году. И в общем, если отбросить ряд преувеличений, они были недалеки от истины. Действительно солдаты Великой Армии грабили, и причём не только на пространстве «старых русских земель», но и на территории Литвы и Белоруссии, которых они официально освобождали от российского ига.

Но, во-первых, картина будет не полной, если не вспомнить, что русские войска также грабили, а во-вторых, если не указать реакции французского командования на эти беспорядки. С этой точки зрения для нас очень интересны бумаги штаба Даву, хранящиеся (частично в подлинниках, частично в копиях) в архиве Венсенского замка. Вот только несколько из этих документов:

«Генерал Ромёф (начальник штаба корпуса) из Вильно, 29 июня 1812 года, генералу Дессе (командир 4-й дивизии корпуса).

1-й корпус теряет с каждым днем свою дисциплину. Солдаты безнаказанно мародерствуют чуть ли не на глазах офицеров, и эти беспорядки оправдывают тем, что раздачи продовольствия нерегулярны и что им не хватает хлеба. Под предлогом поисков продовольствия ломают шкафы и крадут белье, вещи, деньги. Повозки, которые должны вести продовольствие, используются для перевозки награбленного. Маркитанты и маркитантки если не участвуют в грабеже, то скупают и продают награбленное. Подобное поведение, если оно не будет пресечено, запятнает нашу униформу, наш национальный характер и сделает нас солдатами, недостойными нашего монарха.

Г-н Маршал приказывает немедленно сделать обыск во всех повозках, которые следуют за полками, конфисковать все украденные предметы и послать их генералу Сонье, начальнику военной жандармерии 1-го корпуса, который передаст их властям г. Вильно…

Маркитанты, маркитантки, захваченные на месте преступления, будут тотчас же арестованы и отконвоированы к начальнику жандармерии Сонье, который предаст их суду.

Французская армия неоднократно в своих походах терпела лишения, солдаты питались иногда несколькими каштанами в день, но не предавались грабежу. Сейчас раздачи хлеба нерегулярны, но они заменены раздачами мяса и риса. Желудок солдат наполнен, пусть и не идеально. В любом случае, даже самые большие лишения не могут оправдать грабежа… Подобные действия осуществляют не те солдаты, которые стоят под знаменами, а те, кто позорно их покидает. Сами солдаты должны справиться с нарушениями дисциплины»[675]675
  S.H.A.T. M.R. 2360


[Закрыть].

А вот еще один приказ, отданный по корпусу Даву, на этот раз в Минске 9 июля 1812 года: «Категорически запрещается всем офицерам и солдатам покидать лагерь без разрешения. Полковники могут дать для солдат не более чем по пять увольнительных на роту для выхода в город, а для офицеров – не более чем по двенадцать на полк. Г-н Маршал требует восстановления строжайшего порядка и дисциплины в течение 24 часов. Мы должны пресечь тех, кто делает нас ужасом для наших друзей, народа, преданного нашему монарху (речь идет о населении Литвы)»[676]676
  Ibid.


[Закрыть].

В циркуляре от 11 июля маршал в резкой форме требует даже делать все, чтобы избежать напрасной порчи посевов ржи вокруг Минска. О том, что эти приказы не оставались пустыми угрозами, говорят другие архивные документы. 10 июля 1812 года Даву пишет из Минска начальнику штаба Великой Армии маршалу Бертье: «Я имею честь направить Вашей светлости копию приговора превотальной комиссии[677]677
  Превотальная комиссия – чрезвычайный военный трибунал, от старофранцузского слова prévôt – судья.


[Закрыть], которая приговорила к смерти троих военнослужащих, обвиняемых в грабеже и бесчинствах. Приговор приведен в исполнение сегодня в полдень. Я надеюсь, что этот суровый и полезный пример подействует на войска»[678]678
  Ibid.


[Закрыть].

Буквально через три дня Даву снова направляет Бертье документы, где говорится об осуждении еще троих солдат, «обвиняемых в убийстве и вооруженном грабеже». Указывается, что приговор приведен в исполнение вчера (т. е. 12 июля) перед фронтом части, к которой принадлежали военнослужащие. 25 июля из Могилева маршал докладывает о расстреле еще троих солдат (определенно Даву считал, что бог любит троицу!), обвиняемых в грабеже и неподчинении жандармерии[679]679
  Ibid.


[Закрыть].

Непреклонная суровость командующего 1-го корпуса к мародерам нашла отражение и в мемуарах. Вот что пишет автор очень точных воспоминаний некто Комб, офицер 8-го конно-егерского полка: «Вахмистр моей роты по фамилии Рединг, образец дисциплинированности и храбрости, не смог устоять перед соблазном и схватил пробегавшую курицу в тот момент, когда он проезжал по Виленскому предместью, чтобы присоединиться к полку. Хозяин курицы заметил это и, набросившись на вахмистра, затащил его в полицейский участок. Был тотчас составлен протокол, который дошел до маршала Даву. Так как было объявлено, что каждый, кого возьмут с поличным при мародерстве, будет расстрелян, необходим был пример, маршал был неумолим. Ни отчаянные просьбы полковника де Перигора, ни безупречная служба этого унтер-офицера, ничего не могло защитить его. Он был приговорен и расстрелян своим взводом в присутствии своей роты»[680]680
  Combe M.Mémoires du colonel Combe sur les campagnes de Russie (1812), de Saxe (1813), de France (1814 et 1815). P, 1854, p. 59.


[Закрыть].

Что касается других корпусов Великой Армии, то здесь, возможно и не с таким же упорством, но так же пресекали грабеж, о чем свидетельствуют документы, которые почти что чудом не затерялись во время отступления. Вот некоторые из них:

«19 июня 1812 года. Вильно.

Бенезе Антуан, солдат 35-го линейного полка.

Виновен в мародерстве и воровстве. Приговорен к смертной казни.

30 июля 1812 года, в лагере под Витебском.

Франсуа-Элеонор Сартен, солдат 12-го линейного полка.

Виновен в мародерстве и воровстве. Приговорен к смертной казни.

5 сентября 1812 года. Полоцк.

Бернар Гитц, 24 года, солдат 21-го линейного полка,

Ян Илличанети, 26 лет, солдат 3-го временного хорватского полка,

Мигель Гомес, 24 года, солдат 1-го португальского полка,

Жан Менар, 28 лет, солдат 18-го легкого полка.

Виновны:

1) в том, что они отлучились без уважительной причины из расположения своих частей,

2) в том, что занимались мародерством и жили за счет мародерства и грабежа.

В соответствии с этим превотальная комиссия приговорила вышепоименованных военнослужащих к смертной казни.

19 сентября 1812 года. Полоцк.

Джакомо Домиксикацца, солдат.

Виновен в мародерстве, приговорен к смертной казни.

22 июля 1812 года, в Перебродье (в подлиннике “Перенбронн”). Дессаж Флорантен, кирасир 1-го полка.

Виновен в том, что ударил г-на Стефана Адама, крестьянина, прикладом мушкетона, наступил ему ногой на горло и избил его, сверх того выстрелил из карабина в крестьянина Стефана Адама, отца предыдущего.

Приговорен к смертной казни»[681]681
  S.H.A.T. J2475


[Закрыть].

Прочитав этот мрачный список, трудно сомневаться в том, что командование Великой Армии много делало для того, чтобы пресечь мародерство и грабеж на территории России, и если этого не удалось добиться, то потому, что обстоятельства оказались сильнее.

В общем же, подводя итог, можно сказать следующее: в момент марша крупных масс войск и боевых операций, в отсутствие регулярного снабжения, мародерство во французской армии принимало повальный характер. Впрочем, даже и в этом случае залпы орудий возвращали солдаты императора на стезю долга. В испанской войне, где особенно было трудно бороться с мародерством, где солдаты часто становились «легко раздражимыми, невоздержанными, издающими проклятия и фразы, выказывающие их обескураженность… можно было рассчитывать на них в день боя. В бою они снова становились самими собой, отважными солдатами, солдатами в хорошем настроении»[682]682
  Fée A.-L.-A. Souvenirs de la guerre d’Espagne dite de l’indépendance (18091813). P., 1856, p. 71.


[Закрыть].

Когда же удавалось наладить сносное снабжение, когда во главе войск стояли люди, подобные Даву или Сюше, в войсках воцарялась строжайшая дисциплина, что резко контрастировало с состоянием частей, находившихся под иным командованием и в иной ситуации. Вот что рассказывает офицер из Армии Юга (т. е. войск, сражавшихся под командованием маршала Сульта на юге Испании): «Армия Юга соединилась в Екле с армией маршала Сюше… Мы увидели несколько отрядов его войск, стоявших под Валенсией, и изумились их великолепной форме. По прекрасному состоянию их экипировки можно было подумать, что они только что прибыли из Франции. Они были здоровы и обеспечены всем необходимым… так что мы произвели на них жалкое впечатление нашими запыленными изодранными мундирами, драными башмаками и высохшими лицами. Солдаты Сюше соблюдали строгую дисциплину, в то время как наши привыкли к беспорядкам, так что они наградили нас эпитетом “бандиты с юга”. Действительно, генералом, наиболее поддержавшим в Испании честь французского имени, был, без сомнения, Сюше. Опытный воин и мудрый администратор, он знал цену золота и крови, экономно расходуя и то и другое. Как когда-то Дезе в Египте, его можно было бы прозвать Султан Справедливости…»[683]683
  Ibid., p. 168.


[Закрыть].

А вот что рассказывает голландец по происхождению, генерал Дедем де Гельдер о корпусе Даву в 1811 году: «Наследный князь Мекленбургский посетил нас. Увидев крестьянских гусей из соседней деревни, мирно прогуливающихся по лагерю, он воскликнул: “Вот, господа, ваша самая высокая похвала”. Действительно, даже пропавший платок становился объектом строгого разбирательства. По мельчайшим жалобам жителей окрестных сел солдат наказывали безжалостно. Впрочем, они сами наблюдали за новобранцами. Старшие офицеры не осмеливались покинуть лагерь и посетить город, как только с разрешения бригадного генерала. Нас было вместе с артиллерией семнадцать тысяч человек и за три месяца нашего пребывания нам не пришлось наказывать ни одного серьезного проступка»[684]684
  Van Dedem de Gelder A.-B.-G. Un général hollandais sous l’Empire. Mémoires du général baron de Dedem de Gelder. P, 1900, p. 200.


[Закрыть].

Несколько слов о технике функционирования военной фемиды.

Военные преступления подлежали юрисдикции трибуналов: постоянных (conseils de guerre permanents) и специальных (commissions militaires spéciales, conseils de guerre spéciaux). Постоянные военные трибуналы существовали при каждой дивизии. Под их юрисдикцию попадали все военнослужащие данного соединения. «Специальные» предназначались для суда над шпионами и дезертирами. Наконец, особые военные трибуналы назначались для разбора дел старших офицеров. Кроме указанных судов декретом от 22 июня 1812 года были учреждены так называемые «превотальные комиссии» из пяти членов – некий род военного трибунала для совершения скорого суда над мародерами. Согласно закону постоянные и специальные трибуналы состояли из семи членов, назначаемых командующим корпусом или дивизией. Один из семи членов трибунала был старшим офицером, остальные – младшими. Сверх того, офицеру штаба или жандармерии поручалось быть «докладчиком». В обязанности «докладчика» входило предварительное расследование дела: опрос свидетелей, допросы задержанных и т. д. Кроме того, во время процесса он должен был изложить вину подсудимого. Писарем на суде был специально назначенный унтер-офицер, наконец, подсудимый имел право выбрать себе любого защитника, в случае, если он не мог этого сделать, офицер-«докладчик» должен был сам найти его.

Заседания военного трибунала были открытыми, однако число зрителей не должно было превышать тройного количества числа судей (т. е. 21 человек). Они не имели права входить в зал суда вооруженными или даже просто имея в руках трости.

Заседание начиналось с того, что председатель приказывал внести экземпляр военного законодательства. Эта книга должна была находиться перед ним в течение всего процесса, причем данная формальность обязательно заносилась в протокол. Затем офицер-«докладчик» информировал членов трибунала о совершенном преступлении и зачитывал протоколы допросов. После этого в зал вводили подсудимого, в зависимости от обстоятельств председатель мог распорядиться, чтобы конвой остался в зале или покинул его.

После допроса подсудимого, выступлений пострадавших (если таковые имелись) и защитника конвой выводил подсудимого из зала суда. Зал должны были также покинуть все остальные, кроме членов трибунала, которые оставались для совещания. В задачу совета входило лишь вынести вердикт – виновен или нет подсудимый в преступлении, которое ему вменялось. В этом, собственно, и состоит главное отличие военного трибунала от привычного для нас современного гражданского правосудия. Мотивы преступления, смягчающие обстоятельства во внимание не принимались, а степень вины не нюансировалась. Упомянутый нами фузилер 11-го полка Этьен Дебардье, уличенный в воровстве ложки, был бы приговорен к тем же десяти годам каторги, если бы украл все столовое серебро, всю одежду, деньги и ценности в том доме, где он расположился на постой. С другой стороны, относительный гуманизм наполеоновского трибунала проявлялся в том, что если хотя бы три из семи его членов считали подсудимого невиновным, он тотчас же должен был быть отпущен на свободу[685]685
  Bardin. Mémorial de l’officier d’infanterie. P, 1809, t. 1, p. 58–64.


[Закрыть].

В приложении приведена часть списка наказаний, установленных регламентом от 21 брюмера V года (11 ноября 1796), которые формально существовали в армии в эпоху Империи. Этот список имелся у каждого солдата в его индивидуальной книжке на страницах 27 и 28. На самом деле большинство из указанных там проступков и наказаний за них не встречаются в реальных военно-судебных делах. Это связано с тем, что многие просто-напросто устарели, так как родились на свет в эпоху революционного террора («выкрики, призывающие к мятежу», «измена», «служба против Франции», карающиеся смертной казнью), либо в королевской армии XVIII века и уже не соответствовали новым условиям войны («повторная запись в рекруты», «нарушении трубачом линии аванпостов без приказа»). Из многочисленных реальных документов, проработанных в архиве, приговоров по подобным обвинениям не встретилось нам ни разу. Зато очень часто попадались обвинительные заключения по следующим пунктам: вооруженный грабеж – смертная казнь; воровство у хозяина дома – 10 лет каторги; воровство у своих товарищей – 6 лет каторги.

Наконец очень часто встречалась формулировка «непредумышленное убийство», которой нет в списке солдатской книжки. За него во всех случаях приговаривали к 20 годам каторги. Из документов, относящихся к реальным проступкам, видно, что хотя далеко не все преступления в наполеоновской армии наказывались, те из солдат, кто попался на грабеже и насилии над мирными жителями, платил за остальных, и расстрел был здесь разменной монетой.

Смертная казнь, как и ранее при старом порядке, обставлялась мрачно-торжественным церемониалом. «По этому случаю нарочито развертывается вся пышность военного ритуала, – писал современник, – и это справедливо, ибо уж если хотят дать суровый пример, то нужно, чтобы он пошел на пользу остальным.

…Войска строятся в каре из трех фасов, оставляя четвертый для пролета пуль… Приводят приговоренного в сопровождении священника. В определенный момент все барабаны бьют “поход” до тех пор, пока осужденный не окажется в центре каре. Тогда барабаны бьют дробь и затихают. Капитан-докладчик читает приговор, барабаны снова бьют дробь. Приговоренного ставят на колени, завязывают ему глаза и двенадцать капралов под командой фельдфебеля (adjudant sous-officier) стреляют в несчастного, стоящего в десяти шагах от них. Чтобы уменьшить, насколько это возможно, ужас наказуемого, команды не произносят в слух. Фельдфебель отдает их движением своей трости. Если осужденный не умер после залпа, что иногда случается, его должен добить резервный взвод из четырех человек, которые стреляют в упор… После приведения в исполнение приговора войска дефилируют мимо трупа… Я видел, как многие встречали смерть с удивительным хладнокровием. Я видел тех, кто обращался с последними словами к полку, я видел даже тех, кто сам отдавал команды взводу расстрела, ни в одном звуке их голоса не чувствовалось волнения…»[686]686
  Blaze E. Op. cit., t. 2, p. 152–153.


[Закрыть].

Это описание почти в точности соответствует регламенту, за исключением того, что устав предписывает формировать взвод расстрела не из 12 капралов, а из «4 сержантов, 4 капралов и 4 рядовых, взятых среди самых старослужащих солдат и унтер-офицеров части, где служил приговоренный». Резерв расстрела согласно регламенту состоял также не из четырех, а из двенадцати человек. Наконец, в уставе нет ни слова о священнике. Вполне понятно, что эти детали могли изменяться по распоряжению командования[687]687
  Bardin. Op. cit., t. 1, p. 51.


[Закрыть].

В этой главе, основное содержимое которой – моральный дух войск, уместно будет подчеркнуть то мужество, с которым старые солдаты наполеоновской армии встречали смерть. Об этом упоминал процитированный автор, но нам хотелось бы добавить еще одно драматическое описание. Рассказывает офицер 14-го легкого полка: «По моему прибытию в полк рядовой по фамилии Тьерсон, в общем неплохой солдат, отправился однажды помародерствовать, напился и выстрелил в офицера, который хотел вернуть его в лагерь. Солдат был арестован, судим, приговорен и расстрелян в 24 часа. Когда его поставили на колени, чтобы предать его смерти, он сказал только следующие слова: “Я прошу прощения у 14-го полка и у Бога”»[688]688
  Souvenirs du 14^e léger. Par un officier du corps. // Carnet de la Sabretache № 134, 1904, p. 106.


[Закрыть].

Разумеется, что все наказания, о которых мы говорили (расстрел, каторга), были карами за военные преступления и применялись только по приговору суда. За исключением, конечно, боевой обстановки, когда командир мог убить подчиненного в экстренной ситуации. Об одном таком случае, произошедшем во время отступления из России, рассказывает генерал-интендант Денние: «Наш правый фланг был обойден, в рядах солдат начался ропот… и вдруг жалкий гренадер 12-го полка, бросив свое ружье, начал убеждать своих товарищей, что надо сдаваться. В этот момент генерал Жерар с быстротой молнии подскочил к нему с пистолетом в руке и, застрелив негодяя, смертью одного человека спас многих. Войска, еще несколько мгновений назад бывшие на грани деморализации, воспрянули духом и огласили воздух криком “Да здравствует Император!”»[689]689
  Denniée P-P Itinéraire del’empereur napoléon pendant la campagne de 1812. P, 1842, p. 152.


[Закрыть]

В случае мелкого проступка наказание, как и во всех армиях мира, назначалось начальником провинившегося. Для солдат и унтер-офицеров карой за серьезное упущение по службе был простой арест или карцер, в случае небольших нарушений дисциплины – неувольнение в город, выговор, словесное замечание. Вот примеры наказаний, примененных в гвардейских полках в феврале 1811 года:

«1-й полк пеших гренадеров

Вераж и Массон – рядовые, 15 дней карцера за то, что они не ночевали в казарме.

Пирон, рядовой, 15 дней ареста за то, что он учинил шум в частном доме.

2-й полк пеших гренадеров

Гаспер, капрал, 8 дней неувольнения за то, что он не выучил урок по теории.

Аан, рядовой, 4 дня неувольнения за то, что он не сохранял неподвижность в строю.

Латур, старший сержант, 4 дня неувольнения за то, что он не наказал сержанта, которого ему было указано наказать.

3-й полк тиральеров

Руссо, рядовой, 8 дней ареста за плохую форму одежды в строю.

Драгунский полк

Фурро, трубач, 4 дня неувольнения за то, что он злоупотреблял алкоголем.

2-й полк шеволежеров

Боль, Гериетс, Дехаус, Авергау, Нартен, рядовые, арест до особого распоряжения за то, что отсутствовали на перекличке.

Флорин, рядовой, 4 дня ареста за неподчинение бригадиру»[690]690
  La Giberne 1910/1911. p. 174.


[Закрыть].

Все это достаточно обыденные методы наказания, хорошо известные во всех армиях. Однако наполеоновское войско знало и другие, весьма своеобразные методы воздействия на провинившихся. Самым распространенным из них был солдатский самосуд, применявшийся к тем, кто был уличен в трусости в бою.

«Если не во всех, то по крайней мере в ряде полков, существовали товарищеские суды, которые сами вершили правосудие, – рассказывает офицер 18-го полка. – Эти трибуналы чести функционировали быстро и справедливо. Наказание, к которому они обычно приговаривали, состояло в нескольких ударах башмаком по ягодицам провинившегося (savate). Били “жирно” или “постно”, т. е. каблуком или подметкой. Тот, кто испытал это наказание, не мог более рассчитывать получить унтер-офицерские нашивки или попасть в элитную роту, до тех пор, пока он не смывал позор своей кровью»[691]691
  Pelleport P. de. Souvenirs militaire et intimes du général vicomte de Pelleport de 1793 à 1853. P, 1857, t. 1, p. 47.


[Закрыть].

Существование «савата» по приговору товарищей подтверждается многими источниками, однако в ряде случаев подобный неуставной метод наказания инспирировался самим командованием, оставаясь все же как бы «инициативой снизу». Вот что маршал Даву, командующий 3-м корпусом Великой Армии (в 1807 году), приказал после битвы при Эйлау своему подчиненному дивизионному генералу Гюдену: «Я с прискорбием заметил, что многие солдаты уходили в тыл под предлогом увода раненых. Это злоупотребление может нанести серьезный ущерб армии, и оно должно быть наказано теми, кто рисковал своей жизнью. Нужно, чтобы храбрые солдаты сами наказали отставших и беглецов, которые не следовали их благородному примеру. В соответствие с этим я предписываю вам настоятельно предложить полковникам рекомендовать солдатам, чтобы они наказали “жирным” саватом всех тех, кто не участвовал в битве по неуважительной причине…»[692]692
  Opérations du 3e corps 1806–1807. Rapport du maréchal Davout, duc d’Auerstaedt. P., 1896, p. 288.


[Закрыть].

Журнал 3-го корпуса, составленный в кампанию 1806–1807 годов, подтверждает, что подобное наказание было применено в этом соединении после Эйлау почти что официально: «Два канонира прибыли только после битвы, и так как не смогли дать достойного объяснения своему отсутствию, их приговорили к “савату”, что и было исполнено в присутствии всего корпуса на могиле товарищей, павших на своем посту в ходе боя»[693]693
  Ibid., p. 172.


[Закрыть].

Наконец в ряде случаев наказания могли приобретать совсем непривычные формы, что можно рассмотреть на примере трагикомичного случая, разбирательству которого посвящено несколько документов в архиве исторической службы французской армии.

В небольшом северо-итальянском городке Иврея, что неподалеку от Турина, каждый год в марте устраивается веселый карнавал, длящийся несколько дней. Традиция этих праздников уходит в далекое прошлое, а продолжается она и поныне. В марте 1810 года, как обычно, праздновался карнавал. Его отмечали не только местные жители, но и французские солдаты, располагавшиеся в городке (напомним, что в этот период времени Пьемонт и, естественно, Иврея были неотъемлемой частью Французской империи). Конные егеря 24-го полка сняли за свой счет даже целую таверну, где устроили угощение и танцы. Однако один из солдат так злоупотребил вином, что в разгар веселья вышел посреди зала, где танцевали и… испражнился прямо на пол!.. Возмущенные конные егеря наградили пьяного хорошими тумаками, а потом вышвырнули пинками вон…