Текст книги "Обратный отсчет"

3. «Поцелуй ведьмы»

– Ну, десантник, давай, рассказывай, – дед заглянул в глаза, – как воевал, что поделывал? Я ж по тебе вижу, – невесело улыбнулся старик, – ты уже не тот Сашик, что был полгода назад. И не таись – со мной обо всем можно, я не эти, – махнул старик рукой в сторону хаты, – я все понимаю.

– Знаешь, дед, – подумав, молвил «уже не тот Сашик». – Лучше я тебе дам газетку почитать. А сам пока перекурю это дело…

Он бросил на стол пачку болгарской «Стюардессы».

– Дай-ка и мне, – заговорщически подмигнул дед, водружая очки на нос, – пока бабця не видит!

Закурили, сизый дымок поплыл вверх, туда, где уже висели спелые шпанки-вишни. Дед читал внимательно, иногда возвращаясь к каким-то моментам, которые его особенно заинтересовали. Наконец он одолел пространную статью, отложил «Комсомолку», и в беседке зависла тугая тишина.

– Та-ак… – в точности как майор Аврамов протянул старый танкист, начинавший еще с Хасана и финской кампании, – весело тебе пришлось. Твои, ясное дело, не в курсе? – Он снова помахал свободной рукой в сторону хаты, одновременно наливая себе и внуку.

Оба воина, между которыми лежало полстолетия и несколько войн, поднялись и не чокаясь выпили. Слов не потребовалось, все и так ясно.

– Нет, конечно… – выдохнул Хантер после дедовой «оковитої». – Только отцу и Семену пытался кое-что рассказать – не верят. – По его лицу скользнула тень обиды.

– И не поверят, – отрезал дед, пристукнув ребром ладони по столу. – Кто воевал, тот тебя поймет, – воздел старик заскорузлый палец вверх. – А они, хоть люди военные и в чинах, нам с тобой не чета. А теперь расскажи-ка лучше о том, что не попало в газету, – старик хитро улыбнулся, снова наполняя в чарки, – я ж догадываюсь, что это все – только цветочки…

То ли обстановка подействовала, то ли горилка, то ли пристальные дедовы глаза, сочувственно смотревшие на него, но в Сашкиной голове вдруг что-то щелкнуло, словно кто-то снял душу с предохранителя, и слова полились сами. Минуты текли, графинчик опустел и вновь наполнился, зеленые холмы древней Полтавы мало-помалу погружались в теплые сумерки.

Покончив с Афганом, Хантер, сам того от себя не ожидая, вдруг поведал деду о двух своих любовях – Оксане и Гале-Афродите.

– Что ж, дело молодое… – наполняя «крайнюю» чарку, кивнул слегка захмелевший дед. – Все как и в ту войну. И у меня на фронте бывали девчата. Докторши, медсестры, связистки. – Старик усмехнулся в усы. – Даже одна дамочка – капитан ветеринарной службы! – Дедовы глаза заблестели. – Видел бы ты ее! Дородная, статная… украиночка с Кубани. Ох и огонь баба была! Жаль ее – погибла в Германии, уже в сорок пятом…

Взгляд старика затуманился.

– Их машина натолкнулась на недобитков эсэсовских – они из нашего окружения прорывались… Я эту Оксану и сейчас как живую вижу…

– Оксана?! – удивленно переспросил Александр. – И тоже погибла?

– Так, Сашко, так, – дед всерьез загрустил, – война всегда война, как бы она ни называлась. А суть всегда одна.

Дед помолчал, а потом неожиданно добавил:

– И все же, Сашко, ты гулять гуляй, а головы не теряй! Тем более в таком возрасте ваш брат думает больше причинным местом… Что, Афродита эта твоя, крепко тебе в душу запала?

– Крепко, деда. Чуть не каждый день ей звоню – хоть голос услышать. Даже Ядвига что-то учуяла…

– Бабы – они что кошки, – усмехнулся старик, – их не обманешь! У них на это дело нюх. Поэтому давай, внучек, разбирайся со своими девчатами сам, в этом я тебе не помощник. И хоть Ядвигу твою я не очень жалую, но ведь и сам ты тогда ничего слушать не хотел. «Лямур!» – вот и вышел тебе этот «лямур» боком. А наша малая, правнучка моя, – чудо, а не дитя, и грех ее сиротить при живых родителях! С одной стороны, как на Полтавщине говорят, на козаку нема знаку, а с другой, вертеться без конца, как уж на сковородке, – замахаешься!

– Ладно, деда, разберусь как-нибудь, – посулил Хантер, отправляя в рот сочную шпанку, сорванную на ощупь в темноте. – Да и недолго уже мне тут осталось. Поеду, довоюю, а там… или ишак околеет, или шах помрет…

– Ты там полегче, – проворчал дед в усы, – а то ты у нас запальной, чисто бутылка с зажигательной смесью…

– Ну ты, дед, даешь! – рассмеялся Хантер. – Меня приятель афганский, майор Чабаненко, так и зовет – «коктейль Молотова»!

– Правильно зовет. Не лезь поперед батьки в пекло на той чертовой войне! Будь осторожнее. Награды тебя сами найдут, нечего о них и думать. Но и задних пасти – тоже не дело, ты ж офицер! – Старик внезапно со всего размаху хлопнул внука по спине. – Эх, Сашко, сколько же я на своем веку навидался бессмысленных смертей – по глупости, по неосмотрительности, из-за своего и чужого разгильдяйства!.. Ну, да ладно, не буду я тебе мозги полоскать; думаю, после ранения ты и без меня кое-какие выводы сделал, так?

– Так, деда. – Хантер благодарно обнял старика – как в детстве, когда творил какую-нибудь шкоду и, прячась от братьев или родителей, просил у него «политического убежища». – С шашкой и на белом коне нынче много не навоюешь. Да ведь и на роте мне остается сидеть всего ничего – месяц-полтора. Есть разведданные, что поставят меня на отдельный десантно-штурмовой батальон в Зону ответственности «Юг».

– На батальон, – удивился дед, – старшего лейтенанта?! Даже в ту войну такое редко случалось, разве что в кошмарном сорок первом. Я батальон получил только в сорок третьем на Курской дуге, уже капитаном…

– Так ты же командир, а я – «заместитель по борьбе с личным составом»! – припомнил Хантер армейские шуточки-прибауточки.

– Без разницы, – не успокаивался упрямый старик, – боевой развернутый батальон для старшего лейтенанта – большая ответственность! Ты уж смотри там, не опозорь наш род! – Он потрепал внука по загривку жесткой ладонью.

– Будь спокоен, дед, не опозорю, – пообещал тот. – Мне бы только побыстрее в Афган попасть! Должников у меня там – шайтану не пересчитать.

Непрошеными гостями перед глазами промелькнули видения недавнего прошлого, старлей сцепил зубы. На скулах вспухли желваки.

– Месть вещь правильная, – проговорил дед, жестко поглядывая на внука. – Да только она голову кружит. Мы тоже ангелами не были. Когда в Германию вошли – жуть, что творилось: убийства цивильных, грабежи, изнасилования, мародерство… Был особый приказ Верховного по этому поводу, и только после этого Жуков, Рокоссовский и Конев навели порядок, каждый на своем фронте: за преступления против мирного населения – расстрел на месте, без суда и следствия…

Дед умолк, задумался и вдруг проговорил после паузы:

– Хотя… Не стану греха таить: в сорок пятом, когда я узнал, что Оксану убили, у меня в голове все помутилось. Я выкинул из своей «тридцатьчетверки» механика-водителя и погнал туда, где ее машина догорала. Когда подоспел, пехота тех, недобитых, после боя в плен взяла, человек тридцать их там осталось… Я танк развернул и своей рукой из курсового пулемета всех уцелевших положил… – Старик нахмурился. – И пехота ничего сделать не смогла – куда им с ППШ[35]35
  ППШ – пистолет-пулемет образца 1941 г. системы Шпагина. Самое массовое автоматическое оружие Красной армии в годы Великой отечественной войны.


[Закрыть] против брони!.. Хотели было смершевцы под трибунал отдать, да только в ту же ночь поступил высокий приказ – выдвигаться форсированным маршем на Прагу… А марш этот помнят все, кто принимал в нем участие. И хоть вешали мы на борта самодельные экраны из матрасных сеток и прочего металлолома, чтобы хоть так прикрыться от фаустпатников, все одно почти на каждой машине остались «ведьмины засосы» – оплавленные следы от фаустпатронов, что не сподобились прожечь броню. По дороге к Праге и в самом городе в нашем полку сожгли каждую третью боевую машину, в том числе и мой танк… И смершевцы в своем «Додже» от прямого попадания гранаты сгорели… В себя я пришел, Сашик, уже в Сибири, под Красноярском, куда привез санитарный поезд… Вот такая она, месть, бывает…

– Это, дед, мне знакомо, я и сам в сознание только в самолете пришел…

– Слушай, Саня, – вдруг спохватился старик. – Вот я вижу по телевизору: вы там все на вертолетах летаете. Машины, не спорю, отличные, да только как же вы с них под огнем десантируетесь, в каком порядке?

– Ну, порядок обычно определяет командир, – ответил Хантер. – Только я, дед, еще ни разу в боевом десантировании не участвовал, не успел…

– Это от тебя не убежит, еще навоюешься, – успокоил старик. – Но знаешь, почему я тебя спрашиваю о порядке высадки? А потому, что на всю жизнь запомнил: если танк подбили, из него надо выбраться максимум за тридцать секунд. Иначе еще через пятнадцать секунд он взлетит на воздух к чертовой матери. И тут есть одна закавыка: по первому, кто покажется в люке, ни вражеские пулеметчики, ни снайперы, как правило, не успевают прицелиться. У механика-водителя свой люк и свой шанс. А вот наводчика и заряжающего чаще всего немцы валили прямо в люке. Поэтому существовало такое негласное соглашение: первым горящий танк покидает командир – поскольку он офицер и сможет организовать бой и спасти весь экипаж, если повезет… Вот я и думаю, что при десантировании с вертолета должен работать тот же принцип: первым должен прыгать командир, чтобы уже на земле оперативно руководить боем. Подумай, может, и пригодится моя фронтовая наука…

– Я запомню! – пообещал Хантер и тут же спросил: – Слушай, а почему вы не покидали броню через нижний люк? Ведь у земли, между гусеницами, шансов уцелеть больше…

– Плохо слушал, Саня. Я ведь говорил, что в таких случаях счет идет на доли секунды, потому что следующий снаряд или фаустпатрон никому не оставит шанса. За такое время покинуть горящий танк через нижний люк практически невозможно… Ох, что-то мы с тобой заболтались – там эти таможенники, должно быть, уже всех переловили и по второму кругу пошли… Айда в хату! – Старик приподнялся, чтобы выключить свет в беседке…

Прогостив в Полтаве три дня, благородное семейство благополучно возвратилось.

Разговор с дедом крепко засел в голове. И не только потому, что лишь с дедом он мог быть предельно откровенным. Странное дело – именно сейчас старший лейтенант понял, что опыт той давней войны, простые фронтовые навыки и приемы, о которых так живо рассказывал старик, можно с успехом применить в современной локальной войне. И в этом не было ничего удивительного – ведь характеристики стрелкового оружия и тяжелого вооружения не так уж сильно изменились, а значит, опыт старого танкиста можно применить и в афганских условиях.

Оставалось целых два дня до того, как поезд увезет его в Киев, и эти дни выдались нелегкими. Он и без того не мог терпеть затяжных прощаний, а атмосфера в доме все это время была чуть ли не похоронной. Дочка ни за что не желала расставаться с отцом, жена точила слезы, мама нервничала, пару раз у нее прихватывало сердце, да так, что приходилось вызывать «скорую».

На платформе перед самым отправлением поезда с Аннушкой случилась настоящая истерика. Сашкина мама принялась успокаивать внучку, и только тогда старший лейтенант заметил, какие разительные перемены произошли за это время с той, кого он всегда считал самым близким и родным человеком. Моложавая, энергичная, веселая, мама буквально на его глазах состарилась на много лет. И виной тому – он, младшенький, оказавшийся самым буйным из все трех братьев…

Он отвернулся и стиснул зубы. Потом расцеловал родных и близких и с каменным лицом, не говоря ни слова, чтобы голос не выдал чувств, поднялся в вагон. К окну подходить не стал – присел и обхватил голову руками. К счастью, в купе, кроме него, никого больше не было…

На следующее утро советский суперлайнер Ил-62 стартовал из Борисполя и через несколько часов полета приземлился в солнечном и хлебном городе Ташкенте.

Столица Узбекистана встретила вполне терпимой жарой, характерными запахами и красками Востока. Добравшись до пересыльного пункта, расположенного на улице генерала И. Петрова, старший лейтенант первым делом разыскал офицера, занимающегося оформлением виз, и отдал документы. Майор тщательно просмотрел каждую бумажку, и на его лице отразилось крайнее удивление.

– Вы, товарищ старший лейтенант, прибыли в точном соответствии с датой, указанной в предписании! – Он вскинул глаза на Хантера. – Обычно после таких ранений либо вовсе не возвращаются, либо опаздывают на месяц или больше. Я здесь на пересылке всякого навидался, но, поверьте, ваш случай – просто уникальный… Зайдите за вашим загранпаспортом через пару часов.

Взяв такси, Хантер добрался до штаба Туркестанского округа. Прибыв на место, он обратился к дежурному по политуправлению, и тот снабдил его телефоном полковника Худайбердыева. Отыскав за углом исправный телефон-автомат, старший лейтенант набрал номер – и услышал в трубке знакомый голос. Полковник совершенно по-детски обрадовался тому, что Хантер в Ташкенте, и немедленно принялся зазывать в гости.

Отказаться нельзя, это Восток. На оставшиеся деньги старший лейтенант накупил шампанского и фруктов, а затем снова поймал свободное такси и покатил к спецпропагандисту[36]36
  Политработники-спецпропагандисты в период Афганской войны занимались организацией пропаганды, направленной на вооруженные повстанческие формирования, и политической работой среди населения Афганистана параллельно с ведением боевых действий.


[Закрыть].

Рафик[37]37
  Товарищ (узбекск.).


[Закрыть] Давлет обитал в уютном микрорайоне Ташкента, возведенном белорусскими строителями после страшного землетрясения, наполовину разрушившего город. Должно быть, поэтому здешняя архитектура чем-то напоминала живописные виды Минска. Отыскав дом и квартиру, гость нажал кнопку звонка.

Дверь открыл сам хозяин. Полковник был в просторной домашней национальной одежде; опирался он на замечательную резную трость с рукоятью в виде открытой волчьей пасти. Он тут же сгреб старшего лейтенанта в объятия и выпустил только тогда, когда в прихожей бесшумно появилась его супруга – статная, со следами неземной красы, натуральная блондинка лет сорока пяти в цветастой шелковой узбекской румче[38]38
  Румча – легкий длинный распашной халат, слегка прилегающий в талии.


[Закрыть]. Ханум[39]39
  Госпожа, супруга (узбекск.).


[Закрыть] Худайбердыева звали Светланой, родом она была из Вологды, но уже больше двадцати лет жила вместе с мужем и тремя сыновьями в Средней Азии.

Застолье было неторопливым и по-восточному изысканным: пряные и острые блюда то и дело сменялись, хозяйка ни минуты не сидела на месте, постоянно курсируя между кухней и гостиной. Первый тост хозяин провозгласил за старшего лейтенанта Петренко. Хантер смутился и начал было спорить, но глава дома остановил его жестом и пояснил жене, что гость спас ему жизнь в Афганистане и он обязан ему до конца своих дней.

Воспоминания затянулись до глубокой ночи, однако полковник, тертый калач, умудрялся не касаться командирских решений, служебных взысканий и кадровых перестановок, хотя Александр уже догадался, что Худайбердыев полностью в курсе всех его дел. К тому же на журнальном столике в углу лежал до боли знакомый номер «Комсомольской правды».

Ночевать старший лейтенант остался в этом по-восточному гостеприимном и щедром доме, а утро началось опять-таки с обильного застолья, длившегося далеко за полдень. И только к вечеру Хантер, нагруженный всевозможными сладостями, добрался до пересыльного пункта.

Документы оказались давным-давно готовы. Получив их, Хантер отправился в ближайшее почтовое отделение, чтобы позвонить Афродите и предупредить, что завтра утром вылетает «за речку». Галя расплакалась в трубку, разговор вышел нелегкий, под конец она попросила:

– Любимый, пиши мне как можно чаще! И что бы с тобой ни случилось – возвращайся, я всегда буду тебя ждать!..

С тяжелым сердцем Хантер направился на пересылку. Видеть никого не хотелось, к тому же было необходимо как следует выспаться перед перелетом в Кабул – там понадобятся и силы, и крепкие нервы.

Но военная фортуна все равно распорядилась по-своему. Не успел старший лейтенант переступить порог отведенной ему «кельи», как оказался в центре шумной компании джелалабадских вертолетчиков. И тут же с удивлением узнал, что даже в разгар боевых действий авиационное начальство отправляет целые летные экипажи в военные профилактории на территории Туркестанского и Среднеазиатского округов, когда налет часов, проведенных этими отчаянными парнями в дьявольском афганском небе, приближается к критической отметке.

Сейчас джелалабадцы возвращались в свой полк. Веселые, неугомонные, бесшабашные, они вызывали искреннюю симпатию и уважение. А когда завязался разговор, Хантер поразился: оказывается, мужики отлично помнят кишлак Темаче и его окрестности, именно они штурмовали его с неба, они же эвакуировали «двухсотых» и «трехсотых», когда Шекор-туран сдуру отказывался лететь в госпиталь после контузии.

Все вертолетчики хорошо знали друг друга, в том числе и тех своих коллег, с которыми военная судьба сталкивала старшего лейтенанта на пыльных афганских перекрестках. Они сразу же припомнили имя майора, которому Петренко передавал раненых, а также того аса-вертолетчика, который ночью доставил Хантера и Лося на джелалабадский аэродром. Известно им было и нечто такое, что основательно испортило старшему лейтенанту настроение. За время его отсутствия погиб под Алихейлем майор-авианаводчик, наводивший «вертушки» на мятежный Темаче, – он сгорел вместе с группой десантников в вертолете после прямого попадания «Стингера»[40]40
  «Стингер» – американский переносной зенитно-ракетный комплекс, предназначенный для поражения низколетящих воздушных целей (самолетов, вертолетов, разведывательных беспилотников). Только в 1987 г. США поставили афганским моджахедам около 900 «Стингеров».


[Закрыть]…

Волей-неволей пришлось сесть за стол вместе с авиаторами, в ход пошла привычная «шпага». А уже в застолье вдруг выяснилось, что некоторые офицеры из этой компании родом из Сызрани и знакомы с Игорем Васильевичем – Костяной Ногой, с которым он познакомился в окружном госпитале ПриВО…

Посиделки в итоге затянулись на всю ночь, поспать не удалось, а утром компания не без усилий погрузилась в «икарус», который направлялся на авиабазу Тузель.

К стойке таможни тянулся длинный хвост отпускников и заменщиков, однако вертолетчики, люди опытные, не спешили занимать очередь и почему-то топтались кучкой в самом конце. Не в меру расторопного десантника попридержали, когда тот неосмотрительно сунулся было вперед, побаиваясь, что борт на Афган пойдет без него. Его спутники, еще не вполне протрезвившиеся, поглядывали с какими-то иезуитскими ухмылками – мол, ямщик, не гони лошадей, сейчас врубишься, что к чему.

Вдруг очередь, беспрестанно шевелившаяся, застыла, потом по ней от головы к хвосту прокатился сдержанный шумок. Погрузившись в свои невеселые мысли, Хантер тупо стоял в конце, когда кто-то слегка толкнул его в плечо. Старший лейтенант удивленно поднял голову – и увидел перед собой мужскую руку, сжимавшую… початую бутылку грузинского коньяка «Ахтамар». Тем временем другая рука сунула половинку «общепитовского» пирожка.

Хантер удивился, но, взглянув на лукавые физиономии вертолетчиков, мгновенно сообразил, в чем заключалась их хитрая тактика. Кто-кто, а уж они-то достоверно знали специфику пересечения государственной границы именно в Тузеле: таможня, шмоная всех подряд, то и дело находила в чьем-то багаже спиртное, провозить которое в Афганистан формально было запрещено (даже сюда докатились отголоски антиалкогольной истерии моложавого генсека). Находить находила, но отдавать его таможенным придуркам никто не собирался – владельцы откупоривали бутылки, основательно прикладывались сами и тут же передавали посудину с неуклонно убавляющимся содержимым по ходу очереди. При этом львиная доля горячительного почему-то доставалась именно «хвосту».

Хантер не стал ломать голову, почему все происходило именно так, а просто взял бутылку, глотнул, откусил от пирожка и передал все это дальше. Вскоре тем же порядком поступила бутылка водки «Золотое кольцо», за нею прибыл армянский пятизвездочный «Арарат», потом прилетел «Белый аист», а следом приползла жуткая узбекская арака под названием «Янгиюль». Несмотря на антиалкогольную кампанию в стране, здесь, на таможне, впору было собрать недурную коллекцию напитков и открыть географически-алкоголистический музей.

К стойке таможенного досмотра компания приплелась, едва держась на ногах и вдобавок набив чемоданы дармовым и даже не распечатанным спиртным. Таможенники, к этому времени основательно утомленные своей неблагодарной работой, нетрезвых и агрессивных вертолетчиков пропустили практически без досмотра.

Однако Хантер задержался: между «телевизоров» мелькнула какая-то смутно знакомая физиономия. Ба, на манеже все те же, а ведь это же тот самый – «мятый-бдительный», похожий на обрюзгшего шимпанзе, досматривавший его, полуживого, прямо на бетонке! Опустив чемодан на пол, нетрезвый старший лейтенант решительно шагнул к таможеннику-узбеку, пока тот не успел ничего сообразить.

– Уважаемый, а ведь мы знакомы! Помните меня? – с улыбкой, переходящей в оскал, не сулящий ничего хорошего, проговорил Хантер.

– Нет, дорогой, – энергично замотал головой узбек, что-то почуяв. – А в чем, собственно, дело?

– Ты, чмурик, – ласково продолжал старлей, – два с половиной месяца назад меня досматривал прямо на бетонке, как собаку. Помнишь или уже забыл? Я разве не обещал вернуться? – спросил он, глядя прямо в перепуганные глазки таможенника. – Обещал! Карточный долг – долг чести! Так что, мужики, возвращаю должок! – Хантер обернулся к приятелям-вертолетчикам, с любопытством наблюдавшим за «встречей боевых товарищей», а тем временем локоть левой руки врезался в «бдительный» подбородок.

Старлей был основательно пьян и раскоординирован, поэтому удар получился скользящий. Таможенник отлетел в сторону, но не вырубился, а стремительно юркнул за «телевизор», в котором торчала чья-то здоровенная сумка, где и затаился, как хорек в норе. Идиотскую эту сцену лицезрели не только вертолетчики, мигом закрутилась карусель – откуда-то набежали погранцы с собаками, гарнизонный патруль, аэродромный караул, чтобы предотвратить массовую потасовку, начавшуюся с нелегкой Хантеровой руки. Пьяный в дым хвост очереди, не разобравшись, что там происходит у стойки, набросился на таможенников. А пока шли разборы насчет того, кто и когда превысил полномочия, патрули оттерли нетрезвого десантника от авиаторов, подхватили под руки и доставили в кабинет начальника таможенного поста.

Там восседал очень грустный полный узбек лет сорока. При виде Хантера он дал знак «людям в повязках», дабы отпустили старшего лейтенанта, и выпроводил их из кабинета. В кабинете было чуть-чуть прохладнее, чем в зале досмотра, ветерок из работающего кондиционера слегка остудил разгоряченную Сашкину голову.

– Чаю налить? – прозвучал первый вопрос.

Старший лейтенант так удивился, что сообразил лишь кивнуть.

Начальник таможенного поста наполнил пиалу, подал задержанному и жестом велел присаживаться. Затем повертел перед носом его документы и перевел взгляд на молодого человека.

– Тебя, Александр, можно понять, – проговорил он. – Тебе крепко досталось в Афгане, а мои подчиненные тогда, в апреле, вели себя безобразно. Между прочим, на следующий день сюда явилась комиссия из ЦК Компартии Узбекистана, – усмехнулся узбек, показав скверные зубы, – и товарищ Ходжаев, тот самый, которого ты сейчас приложил, получил последнее предупреждение вместе с партийным и служебным взысканием, так как подобные инциденты с его участием уже имели место. Боюсь, после случившегося сегодня у него пропадет всякое желание работать здесь, придется перевести его в аэропорт «Восточный»…

– Вы уж меня извините, рафик, – вполне миролюбиво проворчал Хантер, жадно глотая из пиалы прохладный чай, осаживая алкоголь. – Все как-то спонтанно получилось… Я как увидел этого вашего Ходжу, вспомнил «шмон» на рулежке…

– Не Ходжа он, а Ходжаев, – поправил начальник поста. – Ладно, извинения принимаются. Не вижу препятствий для пересечения границы старшим лейтенантом Петренко. И со своей стороны приношу извинения за некорректные действия моих подчиненных… – Поднявшись, он протянул десантнику руку, и тот не без признательности ее пожал.

«Люди в повязках» сопроводили старлея до «границы», где и передали «зеленым фуражкам». Но там некий суровый майор решил продемонстрировать абсолютную власть.

– Вам известно, товарищ старший лейтенант, что лица в нетрезвом виде не могут быть пропущены через границу Союза Советских Социалистических Республик?! – замогильным голосом осведомился он.

Хантер мимоходом глянул в «отстойник», где уже махали верхними конечностями явно нетрезвые вертолетчики, благополучно преодолевшие границу и таможню и успевшие дозаправиться, потом уставился на кордонного сторожа.

– Ты это серьезно?! – преувеличенно изумился он. – Не может такого быть!

– Более чем серьезно. – Майор-сторож выглядел так, словно олицетворял всю незыблемую мощь КГБ Союза ССР. – Вы даже не представляете, чем это может для вас кончиться!

– Да неужели?! – Хантер привычно перевел тумблер в «положение Д». – Вот так чудеса! Ай да молодцы наши пограничники, как все у них четко, как отлажено! Вижу я, вас не проведешь, – продолжал он вовсю валять дурака. – Придется мне, видно, ни с чем возвращаться в хлебный город Ташкент…

Он подхватил чемодан и развернулся, явно намереваясь зашагать обратно в помещение аэропорта.

– Как только протрезвею – обязательно к тебе наведаюсь! – бросил Хантер через плечо. – Если понадоблюсь, майор, – я на пересылке, звони!

Он уже отдалялся от будки «границы», зачем-то облепленной зеркалами, словно спальня престарелой эротоманки.

– Стой! – гаркнул майор, пулей выскакивая из будки. – Ты куда, зараза? Иди уже в самолет, черт с тобой! – Он сунул в руки «заразе» загранпаспорт с отметкой о пересечении госграницы и махнул в сторону рулежки, где уже завел движки трудяга войны по прозвищу «горбатый».

Когда старший лейтенант Петренко поднялся по аппарели в брюхо транспортника, на его губах играла улыбка победителя. Нетрезвые вертолетчики встретили его радостными воплями.