Текст книги "Любовь без гарантий (сборник)"

Однажды, дело было под Новый год, в конце декабря. Обеденный перерыв. Девочки поели и расслабленно сидели в подсобке, вытянув усталые ноги… Кто листал новую «Работницу», кто дремал, кто-то тихонько переговаривался. Галка сидела с томиком Блока. Она любила поэзию, и всегда в сумке у нее лежали стихи. Есенин, Маяковский, Блок. В то время не очень-то доступны были ни Ахматова, ни Цветаева. Про Гумилева, Бальмонта и Мандельштама вообще мало кто слышал. Но сфера торговли несколько отличалась от других сфер деятельности того времени тем, что при желании можно было достать все.

Галка давно уже прочла отпечатанную на ротопринте «Лолиту» и прикоснулась к творчеству почти всех поэтов серебряного века, но почему-то именно Блок трогал ее больше всего. Символизмом своим, романтизмом, незрелыми мечтаниями. Наверное, потому, что в жизни она была лишена всего этого. Замужество прошло незамеченным. И слава Богу, Мишка все же дал ей развод. Плакал, умолял соединиться, но все же отступил. Страсть ее комсомольская тоже забылась. Странно, пустота в душе осталась, а никаких воспоминаний о том времени не сохранилось. Может, они и были, конечно, воспоминания, но настолько они не грели, что не было никакого смысла ворошить их. Тем более что та страсть всегда имела в ее сознании привкус предательства. Именно предательства. Не измены, нет. Измена – это банально, это примитив. Сплошь и рядом встречается. Почти в каждой жизни. Предательство – это другое. Она не могла для себя определить значение этого понятия, только понимала, что предательство – это причинение такой боли, такого страдания, что лучше уж пустота, чем переживания, лучше пусть вообще ничего, чем осознание…

Иногда собственное сердце представлялось ей разломанным на две части. Посередине огромная зияющая пропасть. И в нее проваливаются все нормальные человеческие чувства – радость, желание, нежность, печаль, удовольствие, безмятежность… Не говоря уже о более высоких, таких как восторг, любовь, счастье…

Ей казалось, что такие сильные эмоции ей теперь недоступны. Все поглощал этот черный разлом ее сердца. Конечно, она испытывала привязанность к своей Тоньке, жалость к матери. Естественно, ей были не чужды мелкие человеческие радости, к примеру, вкусно поесть, послушать любимую песню, повстречаться с подругами… Но это было так мелко, несущественно, что никак не могло претендовать на то, чтобы увлечь ее, заполонить без остатка.

Жила она в ту пору как-то вяло, без искорки в глазах, без особого интереса. Так… кое-как. Лишь бы день прошел, и ладно.

Так вот… Сидела она в обеденный перерыв и читала Блока. Дверь подсобки открылась, чья-то лохматая голова заглянула в нее и спросила:

– Привет, девчата! А Матвей где?

– С товароведом на пандусе. Товар принимает, – ответила завсекцией.

Он закрыл было дверь, но тут увидел Галку и вошел:

– Ой, да у вас новые кадры!

Галка настолько ушла в чтение, что не реагировала ни на какие внешние раздражители. Перед ее глазами мелькали строчки про девушку, которая «пела в церковном хоре», про то, как кто-то с кем-то встречался на закате…

И тут кто-то взял ее за руку. Она в недоумении и некоем раздражении подняла глаза.

– Боже! Какие глаза! – сказал молодой человек.

Она отдернула руку:

– Что за наглость?! Вы что себе позволяете? Знать меня не знаете, а за руки хватаете?!

Парень нисколько не смутился:

– Извините. Хотел познакомиться, но, видно, неудачно зашел. Еще раз простите! – и вышел.

После обеда к Галке подошел Матвей.

– Слышь, Галь… Тут ко мне друг приходил. Колян. А ты с ним как-то грубо.

– Я грубо? – возмутилась Галя. – Во-первых, это он грубо: за руку схватил меня. Это что за обращение? А во-вторых, на нем не написано, что он твой друг. И потом: если он такой уж тебе близкий, что же я его ни разу не видела. Полгода как работаю.

– А он на выселках сейчас.

– Что это такое? Выселки?

– Ну… статья такая есть за тунеядство. Слышала?

– Ну?

– Так он год получил. Сослали его за сто первый километр. Живет там на поселении.

– А сколько ж ему лет? Он вроде бы молодой совсем, а уже тунеядец? – с усмешкой произнесла она.

– Слушай, а ведь правда… Он моложе нас с тобой. Тебе сколько? Двадцать четыре? Правильно, как и мне. А ему двадцать два еще только. Он раз в неделю приезжает. Не знаю, почему вы раньше не встречались. Он ко мне каждый раз заходит.

На следующий день Матвей опять подошел:

– Галь, а что у тебя с Новым годом? Где встречаешь?

– Ой, ну где я могу встречать? Дома, конечно, с дочкой… Ты же знаешь.

– Слушай, может, с кем-то оставишь ее. Вместе встретим. В компании, я имею в виду. Нас собирается человек двенадцать-пятнадцать. Пойдем?

– Не, Матвей! Не пойду. Ты не обижайся. Не пойду.

Мама Матвея – Маргарита Сергеевна – была постоянной покупательницей магазина «Овощи—фрукты». Магазин находился в доме напротив, и Маргарита Сергеевна появлялась в нем чуть ли не каждый день. Это при том, что Матвей таскал домой картошку, яблоки и мандарины огромными сумками. Маргарита же Сергеевна любила, видимо, просто пройтись, прогуляться, выйти из дома. Она могла себе позволить обменяться новостями с Галкой, купить на пробу новый сорт сока или баночку кукурузы. Но это из-под прилавка. Кукуруза, как и горошек, были в ту пору в дефиците и, соответственно, только для своих.

Маргарита Сергеевна любила сама выбрать морковку, лук. Чтобы, не дай Бог, никакой червоточинки, никакого пятнышка. Придирчиво, как на рынке. Галка не возражала. Более того, всегда помогала ей отобрать самые лучшие овощи и, бывало, заранее уже готовила для нее продукты.

– Вот еще, Маргарита Сергеевна, посмотрите, какие яблочки я вам приготовила! Загляденье! Как для себя выбирала.

– Спасибо, деточка! Возьму, возьму обязательно! И еще апельсинчиков парочку… И груши вон те покажи мне… Тоже возьму.

И всегда у нее какие-нибудь интересные новости. То книгу она любопытную прочла, то статью занимательную в журнале увидела, то встречалась со старой приятельницей, и та ей столько понарассказывала…

Галка всегда с удовольствием беседовала с Маргаритой Сергеевной и считала ее чуть ли не подругой своей.

– Галочка, приходи к нам Новый год встречать! Матвей уходит в компанию. Мои только будут – муж и дочка. Ну, может, соседка еще зайдет. Приходи! Хоть отдохнешь немного.

Галя задумалась, но лишь на мгновенье:

– И правда, Маргарита Сергеевна! Было бы здорово! Тем более что мне первого на работу. Мы же без выходных. Представляете, моя смена и тридцать первого, и первого. Как я из своих Люберец доберусь? Только знаете что?

– Что, милая?

– Вы не говорите Матвею. Ладно? А то я ему отказала… А с вами, выходит дело, договариваюсь. Неудобно как-то…

– Хорошо-хорошо! Не скажу!

– Я после работы приду. А с утра – опять в магазин.

– Конечно, Галочка! А с дочкой как?

– Попробую с соседкой договориться. У нее тоже девочка. На два годика старше моей Тоньки.

Они хорошо дружат. Может, согласится посидеть…

На том и порешили.

В тот год морозы стояли жуткие. Так было холодно, что за несколько минут отмерзало все, что могло отмерзнуть: нос, колени, руки, пальцы ног. Галка, отработав последний день в году, выбежала из магазина, нагруженная сумками и преисполненная предпраздничного настроения. Вбежала к Маргарите Сергеевне краснощекая, запыхавшаяся. Бросила покупки: «Там все к столу!» и пошла принимать ванну.

– Боже, как я замерзла! – то и дело повторяла она, пока ванна набиралась. – Какой же холод! Маргарита Сергеевна, – крикнула она в глубь комнаты, – вы-то сегодня, надеюсь, никуда не выходили!

– Ну как не выходить, Галочка! – невозмутимо ответила та. – Новый год же на носу. И за хлебом бегала. И торт покупала. Потом не сдержалась: зашла в универмаг, несколько новых игрушек купила на елку. Ты посмотри, какие шары прелестные!

– Ой, Маргарита Сергеевна! Вы неугомонная дама!

– Да, Галочка! Это точно! Дома мне не сидится. Меня и Гриша мой вечно ругает, что я туда-сюда ношусь. А для меня это и есть жизнь – в движении, в постоянном перемещении. Не могу на одном месте…

Говоря все это, она ни минуты не была без дела: разбирала Галкины сумки, занималась продуктами – что помыть, что порезать, что красиво подать к праздничному столу…

Лежала Галка в ванной и думала: «Как хорошо, что соседка согласилась Тонечку взять. А то куда бы я ее? Завтра работать, а сад закрыт… Надо бы маме позвонить, поздравить… И как же здорово, что меня к себе Маргарита Сергеевна позвала. Ну как бы я по такому морозу завтра добиралась? Будет ли вообще транспорт ходить первого с утра? Ой, а точно ли Матвея не будет? А то начнет со своей любовью опять…»

Мысли перескакивали одна на другую. Вроде бы обыденные, каждодневные мысли. Но на душе впервые за долгое время было легко, празднично и спокойно…

В одиннадцать сели за стол, включили телевизор. Не успели выпить по бокалу вина, как водится, за уходящий год, как в дверь позвонили.

– Кто это? – Галка в удивлении округлила и без того огромные глаза.

– Не знаю… – Маргарита Сергеевна и сама удивилась. – Никого вроде не ждем. Соседка, наверное…

Но это была не соседка. Это были Матвей с Коляном. Они пришли в свою компанию, где собирались гулять, но что-то забыли дома. То ли фотоаппарат, то ли еще что… Вернулись. Ну и оба остались, конечно. Увидели Галку и остались.

Удивление, взмах руками, трепет ресниц, некое смущение, улыбка, радостный возглас – пожалуй, именно такое сумбурное впечатление осталось у Галки от взгляда на Коляна. Это была вторая их встреча. Первая тогда, в подсобке, когда она Блока читала, а он схватил ее за руку, и сейчас.

– Маргарита Сергеевна, вы же говорили: никого больше не будет, – зашипела тихонько Галя.

– Так я и сама так думала. А видишь, забыли они что-то, вернулись… Что поделаешь? – в тон ей тихо ответила хозяйка, пока ребята раздевались в прихожей, и громко: – Проходите к столу. Угощайтесь! Пора старый год провожать!

Много-много раз потом вспоминала Галя именно этот миг, именно это мгновение. Разлитое по рюмкам вино, Николай напротив, чей-то тост, скорее всего, хозяина дома, и свое ощущение, когда, чокаясь с Коляном, она подняла на него свои глаза.

Что-то произошло в ту секунду. Что-то случилось между ними. Пишут в книгах фразы типа: «между ними пробежала искра» или «они столкнулись взглядами» или еще: «амур поразил их своей стрелой». Наверное, все эти избитые клише не передают того истинного изумления, которое почувствовала Галя. Она в первый момент даже поморщилась, чуть досадливо и непонимающе. «Что это со мной?» И отвела взгляд. Но странное ощущение не прошло. Скорее, наоборот, укрепилось. Ни имени ему, ни определения Галка дать не могла. Только понимала: что-то значимое происходит, что-то очень важное… Судьбоносное…

И все: с этого момента между этими двумя установился какой-то невидимый контакт, безмолвный, молчаливый, но от этого не менее красноречивый… Все вокруг говорили, шутили, реагировали на телевизионные реплики, и только Галка с Николаем молчали, серьезно переглядываясь и прислушиваясь каждый к себе.

– Эй, Колян! Ты чего замолчал? – недоумевал Матвей. – Балагурил, веселился весь вечер, и на тебе! Новый год на носу, а он замолчал!

– А чего говорить-то… – тихо произнес Коля. – Вон… телевизор работает.

По сути, эти двое пока еще не сказали друг другу ни слова. Но у каждого из них в душе уже зарождалось что-то истинно великое, о чем пока ни тот, ни другая не догадывались.

Спокойно встретили Новый год. Спокойно улеглись спать: мальчики – направо, девочки – налево. Спокойно разошлись утром кто куда: Галка с Матвеем на работу, Колян – на выселки.

Через неделю Галка отмечала свой день рождения. Отработали смену и всем коллективом – в ресторан.

Пришел Николай. Она не ждала его, не звала и даже не предполагала, что он знает о ее дне рождения. Не иначе Матвей доложил. Он принес ей розу. Одну. Голубую. На сильном длинном стебле, без шипов и действительно голубого цвета. Она обалдела. Во-первых, потому, что никогда таких цветов не видела и даже не подозревала о существовании подобных растений. А во-вторых, в такой мороз! Как это возможно?!

И опять: только роза и все! Никаких тебе ни разговоров, ни объяснений. Так… общие слова, дежурные фразы.

После ресторана он отправился провожать ее домой. Был на удивление серьезен и как будто озабочен чем-то:

– Галь, скажи… А с Матвеем у тебя какие отношения?

– С Матвеем? Дружеские! – совершенно искренне ответила она.

– И только? – Ей показалось, что он обрадовался.

– Ну да. Мы работаем вместе. Приятельствуем. Не более того. А ты почему спрашиваешь?

– Интересно мне, вот и спрашиваю… – Он помолчал, потом нерешительно сказал после паузы: – Я знаешь что хотел тебе предложить?

– Что? – беспечно спросила Галя.

– А как ты смотришь на то, чтобы мы с тобой фиктивный брак оформили?

– Что? Фиктивный брак? – Галка остановилась и в изумлении посмотрела на Колю. – А зачем?

– Ну понимаешь… Если бы у меня была семья, мне бы чаще разрешали наведываться в Москву. Сейчас только раз в неделю можно, а тем, кто в браке, – тем два раза полагается.

Она недоуменно пожала плечами:

– А мне? Мне-то что от этого? Ты прости, конечно, но я так понимаю, что если фиктивный, то значит обоюдовыгодный?

– Конечно! – горячо подхватил он. – А тебе… Тебе квартиру быстрее дадут. И больше, чем сейчас. Наверняка же нужна квартира!

– Да! Квартира нужна, – легко согласилась Галка. Вспомнила жуткого отца своего, брата дерзкого и хулиганистого и еще раз утвердительно покачала головой: – Тем более что наши дома под снос вроде планируют. Так, может, и есть смысл. Уж насчет «быстрей» не знаю, а вот, что большую могут дать – это да… Или даже две. Тогда получится, что две полноценные семьи проживают.

– Вот я и говорю… – неопределенно закончил Николай.

Но… поговорили и забыли. Мало ли о чем люди разговаривают. Если во все верить и все беседы в голове держать, то с ума сойти можно. Но оказалось, что это только Галка забыла. А Николай – нет…

Через несколько дней в обеденный перерыв он вбежал в магазин:

– Галка! Поехали, скорее! Такси ждет!

– Куда? – Она только собиралась перекусить, мечтая присесть и отдохнуть хоть немного.

– Как куда? – изумился он. – В ЗАГС! Я договорился. Нас ждут. Паспорт у тебя с собой?

– С собой… – продолжала удивленная Галка. – Но мы тогда как-то несерьезно… поговорили… Я и не думала.

– Так! Давай скорей!

Она послушно встала, забросила сумку на плечо, схватила со стола приготовленные к обеду бутерброды и под непонимающие взгляды девчонок двинулась за Николаем.

Тот был стремителен, целенаправлен, возбужден. Потрясенная его напором, Галка села в машину и предложила Николаю поесть. Он взял бутерброд, с аппетитом прожевал его, потянулся за вторым. Галка молча и нехотя жевала ветчину и продолжала поражаться:

– К чему такая спешка?

Он не отвечал. По своему обыкновению, шутил, указывал водителю дорогу, рассказывал истории из жизни и вообще вел себя отнюдь не как тунеядец, а скорее, как успешный и состоявшийся хозяин жизни.

В ЗАГСе они заполнили все положенные документы. Единственным пунктом, на котором произошла заминка, был вопрос о смене фамилии. Галина в графе «Будущая фамилия супруги» собралась было написать свою. Никаких сомнений на этот счет у нее не было. Карасева есть, Карасевой и останется. Брак-то фиктивный. Какой смысл фамилию менять? Но Николай сказал:

– Пиши Балабанова.

– Зачем это? Почему? – возмутилась она, не понимая.

– Пиши-пиши. Я потом объясню, – отмахнулся он.

– Сейчас объясни! Когда потом-то?

– Здесь не место. Видишь, нельзя громко разговаривать. На нас и так уже озираются. Пиши!

И он проследил, как она выводила его фамилию в нужной графе.

Заявление было подано, и срок свадьбы определен – семнадцатое марта.

Они вышли из ЗАГСа. Он довольный. Она по-прежнему немного ошеломленная. Уже на улице спросила:

– Так что там с фамилией-то?!

Вместе ответа он подошел к ней вплотную, взял ее голову в свои руки, заглянул в глаза и поцеловал… Поцеловал так, что она не то что про вопросы свои, про все на свете забыла… Серое небо перевернулось и поплыло куда-то. Мороз перестал ощущаться совсем. Голова кружилась в сладкой истоме, и в какой-то миг ей показалось, что она сейчас упадет, потому что колени ослабли, подогнулись и даже как будто задрожали…

Но Николай держал ее крепко. Так крепко, что она, почувствовав это, расслабилась совсем и долго еще не могла прийти в себя, и будто сквозь туманную пелену слушала его слова:

– Родная моя! Я люблю тебя больше жизни! Я хочу, чтобы ты стала моей женой… Настоящей! До семнадцатого марта у тебя есть время подумать. Для себя я все уже решил в новогоднюю ночь, а фиктивный брак мне не нужен!

Галка, придя в себя, спросила:

– А что же ты сразу не сказал мне об этом?

– Потому что боялся, что ты не согласишься. Ведь ты не веришь никому из мужчин. Я прав?

Она была удивлена, насколько проникновенно он чувствовал ее и понимал. Как хорошо, что ей не нужно было ничего объяснять ему. Как здорово, что они понимали друг друга без слов, просто глядя друг другу в глаза.

Она стояла, прислонившись к какому-то большому дереву, пока он ловил такси. Ни холодного воздуха не ощущала, ни усталости в вечно натруженных ногах… Только сладостное головокружение и томление внизу живота.

Они поехали к нему… Родители в одной комнате, брат в другой, они – в крохотной третьей. Комната была настолько мала, что в ней умещался только диван, небольшой шкаф и стул. Но им больше и не нужно было…

Гале казалось тогда, что головокружение будет теперь сопровождать ее всегда. Но нет. Голова кружилась только от близости с Николаем. Да и у него, похоже, тоже. Потому что иной раз он обхватывал голову своими большими руками и шептал:

– Галочка моя! Что же ты со мной делаешь? Я в буквальном смысле голову теряю…

А она смотрела в его черные глаза, трогала его могучее тело – не по годам мужественное и мощное, гладила темные непослушные волосы и никак не могла понять: неужели это и есть любовь? Неужели вот так – в одну минуту, после одного поцелуя – раз – и полюбила?!

Восьмое марта отмечали широко. В большой компании, с размахом. Гуляли в ресторане. Галка всегда-то была в центре внимания. А теперь, будучи невестой, она еще больше похорошела, расцвела, засветилась изнутри. И не почувствовать силу ее женственности и возросшей сексуальности было невозможно. Мужчины не могли оставаться равнодушными к ее красоте и горящим глазам. Женщины видели в ней подругу, интересную собеседницу и почему-то никогда не обижались на нее из-за мужиков. Ну… в смысле… не ревновали, что ли. Галка флиртовать-то флиртовала, но дальше этого дело не шло. Она по большому счету была к ним ко всем равнодушна. А уж сейчас, когда появился Николай, то и подавно. Девчонки знали об этом и никогда игривый взгляд Галки не относили к разряду кокетливых или завлекающих.

Ну если у человека по жизни искрят глаза? Если она всегда такая – неравнодушная, заинтересованная, веселая? Если она, невзирая на все свои трудности, любит жизнь? Если бурлит в ней энергия, кипит и рвется наружу?

Есть ли смысл ревновать? Нет, конечно! Если только к жизни в целом. Но это глупо. Вот девчонки и были спокойны. Знали: дальше улыбок и разговоров дело не пойдет. И за мужиков своих не волновались. Ну пооблизываются, и все…

Более того. В периоды Галкиного затишья, ну в смысле вялости, временного угасания взора, депрессивных настроений, девчонки даже переживали. «Галка! – говорили они. – Ты какая-то неживая. Мы тебя не узнаем! Давай возвращайся!» Галка молча принимала их реплики и грустно кивала. Теперь же, с возвращением любви в ее жизнь, с новым ярким интересом, и сама она засияла, заблистала и, собственно говоря, вернулась в привычное и органичное для себя состояние.

Николай же был человеком новым. И естественно, никаких этих тонкостей знать не знал. Он и Галку-то саму знал от силы два месяца, ну пусть два с половиной. Он сидел мрачнее тучи, потому что со всех сторон на его возлюбленную сыпались комплименты, красивые слова, приглашения на танец. Потому что то справа, то слева он ловил восхищенные взгляды мужиков, обращенных к его любимой. Потому что она с милой улыбкой всем отвечала и даже кое-с-кем танцевала.

Николай не мог спокойно взирать на это безобразие.

– Я ухожу! – зашипел он ей на ухо после очередного танца с очередным кавалером.

– Как это? – не поняла она. – Куда? А я?

– А что ты?.. Тебе, я смотрю, и без меня весело…

– Эй, Коля! Не валяй дурака!

– Все! Я пошел! Счастливо погулять… – И он, резко поднявшись, быстро вышел из ресторана.

Галка, понимая, что тоже, видимо, немного перегнула палку, была несколько расстроена. Да, наверное, не надо было так вольно себя вести. Все-таки жених рядом. Ему надо бы побольше уделить внимания. И в то же время – не бежать же ей за ним. Что он себе позволяет?! За его женщиной поухаживали, а он и не выдержал?! На его любимую обратили внимание, а он сразу «сломался»?! Тогда зачем надо выбирать себе в жены красавицу? Ясно же, что многие будут обращать на нее свои взоры, что и другие мужчины станут добиваться ее расположения… Взял бы серенькую мышку в жены, и все: никаких волнений, никакой ревности. Кто на нее посмотрит – на серую-то мышь? Кому она интересна? А раз выбрал красивую, яркую, привлекательную, то будь готов к тому, что не только тебе одному она нравится.

Так или примерно так рассуждала Галка, думая, стоит ли останавливать его и выбегать на порог ресторана в надежде, что вдруг он стоит, нервно курит, никуда не уходит, а только ждет, что она попросит прощения, повиснет на руке и будет пытаться задобрить и пообещать, что больше никогда ничего подобного себе не позволит.

Нет, не побежит она за ним! Сейчас прогуляется, проветрится ее возлюбленный и сам вернется! А не вернется, так ничего страшного. Вечер в самом разгаре. Для Галки подобные мероприятия – как яркий лучик в ее повседневной трудовой жизни. И так она измотана ситуацией в своей семье, одиночеством, воспитанием дочери. Она работает практически без отдыха, и в ее жизни так мало праздников… Не будет она омрачать себе женский день. Не будет расстраиваться и переживать.

Она продолжала танцевать, улыбаться, выпивать. И хотя сердце тревожилось из-за ухода любимого, старалась не фиксировать свое внимание на этой неприятности, а просто позволила себе расслабиться в приятной компании.

Дорога домой лежала через темный пустырь. Электрички приходили на довольно людный перрон. Потом шла череда магазинчиков, лавочек и палаток, а дальше пусть небольшой, но пустырь. Чуть вдалеке гаражи, а прямо вдоль тропинки кустарник и неосвещенный пролесок.

Дальше, правда, автобусная остановка, еще чуть впереди автодепо, где когда-то Галка мыла автобусы, а там уж и до дома рукой подать. Но эти метров двести—двести пятьдесят надо было идти озираясь, поскольку вечно ей мерещились какие-то тени в кустах. Обычно она возвращалась не слишком поздно. Как правило, с электрички шел целый поток людей. И хотя все они двигались в разных направлениях, через неосвещенную часть дороги почти всегда шло несколько человек одновременно. Кому-то к автобусной остановке надо, кому-то к гаражам, а кто-то, как и она, шел к жилому кварталу за депо…

В тот вечер она возвращалась поздно. Скорее даже не вечер, полночь.

Настроение у Галки было двойственное. С одной стороны, с Колей поссорилась и вынуждена теперь идти одна и бояться. С другой, в руках у нее сумки, полные подарков и вкусных продуктов, и даже пара букетов.

Она предусмотрительно завернула их в газету и аккуратно убрала в одну из сумок, чтобы цветы не замерзли…

Погуляли вроде бы неплохо. Было весело. Натанцевалась, комплиментов наслушалась. И поели вкусно, и выпили в меру…

И вот бежит Галка на высоченных каблуках, с сумками и с непонятным своим, двойственным настроением… А впереди дорогу ей преграждает детина. Здоровый такой. И штаны у него расстегнуты. А из штанов такое!

Мужик ничего не говорил. Просто смотрел тяжело и не давал пройти. Галка остановилась резко, на полном ходу. И сказала только одно слово:

– Сейчас!

И рукой упреждающий жест сделала, мол, подожди секунду. Он так и замер с широко распахнутыми руками, расстегнутыми штанами и с богатырским своим хозяйством. «И как только не холодно?!» – успела подумать Галка. И тут же сумки на снег поставила и резко ногой взмахнула. Все-таки комсомольское ее прошлое не прошло даром. Помимо активности идеологической, была она еще и спортсменкой, занималась парусным спортом. Так что подготовка физическая у нее была неплохая. Так вот взмахнула она ногой и вонзила каблук прямо в причинное место. Да с такой силой, что детина взвыл, согнувшись, как говорят в таких случаях, в три погибели, и схватился руками за ушибленное место.

А Галка подхватилась и бежать! Снег за городом лежал еще совсем по-зимнему прочно. За день он, правда, немного подтаивал, и то, если солнце ярко светило, а к ночи превращался в ледяную корку. Но Галка бежала быстро. Каблуки даже, казалось, помогают ей. Они, как гвозди, впечатывались в снег, не давая скользить. И все же… Какой-то неудачный шаг. Или вираж. Или нога каким-то образом поскользнулась… Только упала Галка…

Боль в ноге не дала ей подняться сразу. А через минуту, когда она, стеная и охая, готова была встать, ее нагнал детина. Отдышавшись, он кинулся за ней в погоню.

Он бил ногами лежащую на снегу Галку молча и долго. Она только закрывала лицо руками и думала: «Если убьет, то хоть в гробу буду красивая лежать».

Ботинки у него были огромные и тяжелые. И бить он норовил почему-то в живот. Может, хотел ниже живота попасть, но ниже не получалось, потому что Галка подгибала колени и пыталась свернуться в комочек, чтобы хоть позой защитить себя от натиска.

Где-то совсем близко послышался звук мотора. Видимо, автобус подъехал к остановке. Да, наверное, последний автобус. Галка отлично помнила расписание. Она когда автобусы мыла, должна была последний дождаться, чтобы и в нем навести порядок. Он приходил на конечную остановку в ноль часов семнадцать минут. Так и есть, последний.

Мужик испугался, ринулся в сторону. Галка слышала, как, тяжело дыша, он схватил одну из ее сумок, как шумно побежал за гаражи…

Видимо, пролежала она долго. Сначала боялась двигаться, думая, что вдруг он наблюдает за ней и, заметив движение, вернется добивать. Потом не могла встать из-за боли. Потом замерзла так, что, казалось, в ее окоченевшем теле не осталось ни одного жизнеспособного органа, что руки и ноги просто онемели от холода… И только в области живота разливается горячий, пульсирующий от боли жар.

Кое-как она все-таки встала. Сначала на четвереньки. Ползла несколько метров, сдирая коленки в кровь о колкий снег. Потом умудрилась подняться и с трудом доковыляла до дома.

Кроме анальгина и но-шпы найти в аптечке она ничего не смогла. Боль не проходила. Галя выпила чаю, закуталась в бабушкин платок и забылась тяжелым, неспокойным сном.

Наутро живот разрывало от невыносимых болей. То резких, схваткообразных, то тупых, ноющих, изматывающих ощущений…

Галина все же решила отправиться на работу. Когда вся зеленая, с перекошенным лицом, она появилась в магазине, заведующая только руками всплеснула:

– Галка, что с тобой? – и, не слушая ответ, вызвала «скорую».

Принимал Галю молодой врач. Он оказался активным, вдумчивым и, невзирая на возраст, опытным. Где-то Галя слышала фразу, что опыт определяется не прожитыми годами, а количеством самостоятельно принятых решений. Видимо, этот врач принимал решения часто. Он внимательно осмотрел Галю, прощупал живот, оперативно вызвал лаборантку. Та взяла кровь.

– Успели вовремя, – мрачно процедил врач.

– Что это значит? – Заведующая, которая сопровождала Галю, заволновалась всерьез.

– А то и значит! Что операция нужна! И срочная! Я подозреваю разрыв внутренних органов и, соответственно, внутреннее кровотечение. Хорошего мало! И давление падает. Почему сразу не привезли? Почему столько времени ждали?

Бледная, дрожащая Галя лежала на кушетке, не в силах даже пошевелиться от боли, не то что думать и отвечать на вопросы.

Подозрения врача полностью подтвердились. И разрывы, и кровотечение, и вообще – состояние, явно угрожающее жизни.

Впрочем, успели! Правда, шрам остался большой и некрасивый, через весь живот – снизу доверху. Но тут уж не до красоты. Спасти бы успеть! К тому же в те годы еще не особенно были развиты ни ультразвуковые, ни какие-либо еще исследования, не говоря уж о более прогрессивных методах диагностики, которые бы позволили определить точное повреждение внутри организма и именно в том месте сделать надрез и красиво прооперировать. Нет, может, где-то в привилегированных клиниках уже все и было, но не в обычных городских стационарах, куда Галку привезла «скорая». Поэтому иной раз лучшим и единственно верным методом постановки диагноза являлась собственно операция.

На следующий день Галку из реанимации перевели в общую палату. Она лежала, еще мало подвижная, то и дело охающая, но, как ни странно, вполне довольная жизнью. Операция прошла удачно, ее любимый Николай уже прибегал к ней с цветами и извинениями. Объяснялся в любви, просил прощения за тот злополучный вечер. Винил себя за то, что так глупо обиделся, что не пошел провожать. Целовал Галкины руки и неотрывно смотрел влюбленным взором.

Про свадьбу не говорили. Да и какая свадьба, если Галя непрерывно стонет, повязка сочится кровью и вставать ей пока не разрешают.

Правда, насчет «вставать» между врачами некий спор вышел. Профессор, завотделением, настаивал, чтобы пациентка лежала, а тот врач, который оперировал, говорил, что необходимо и подниматься, и двигаться, и ходить, и чуть ли не лечебную физкультуру назначал… Пока они спорили меж собой, Галя потихоньку садилась, потом вставала на слабые ноги и хоть неуверенно и медленно, но все же сама шла в туалет.

Правда, следом за ее экспериментами шов начинал кровить, но зато Галя день ото дня обретала уверенность и силу…

Семнадцатого марта под окнами больницы посигналила машина. Девчонки прилипли к окнам:

– Галка! Твой вроде…

– Где? – Она только что пообедала и лежала, уткнувшись в журнал и, честно говоря, собиралась подремать немного.

– Да там внизу! Подойди… глянь…

Галя нехотя подошла к окну. Внизу носился Николай, пытаясь объяснить ей на пальцах, мол, выйди к служебному входу, вынеси паспорт. «Паспорт!» – кричал он и писал пальцем по воздуху крупные буквы. Но она и так поняла, не поняла только зачем. Ну раз просит, значит, надо.

– Сейчас спущусь! – кивнула она ему и пошла к лифту. Как была, в халате, без трусов, в тапочках на босу ногу, так и пошла.