Текст книги "Любовь без гарантий (сборник)"

Начало девяностых, середина девяностых… Кроме высоких доходов и легких денег обстановка отличалась повышенной криминогенностью, вольностью нравов и всеобщим поиском самих себя. Куда податься? Как заработать? Чем заняться? А дальше – другие задачи: куда вложить деньги, как их грамотно сохранить, на что с умом потратить, каким образом приумножить…

И кругом риск, повсюду неизвестное развитие любой ситуации, постоянный кураж, дерзость, далеко идущие планы. На фоне полной неразберихи, неустойчивой экономической ситуации и бандитского беспредела.

– Галка! Я в Америке кое-что сумел приобрести. Так, небольшой домишко… Не говорил тебе раньше… А сейчас время пришло. Давай, наверное, собираться…

– Коль, подожди… Не готова я как-то так… сразу…

– Ну мы и не сразу. Сейчас займемся визами, потом потихоньку все документы соберем. Антонину надо будет определить в школу. Может, конечно, и здесь закончить. Всего год осталось. Но я бы лучше не стал ждать. Так что пусть пока английский с преподавателем подучит.

– А что, если через год? А? Коль? Правда, Тонька бы отучилась, поступила бы…

– И что? Здесь ее оставим? Нет! Только с нами! Там закончит школу, там и поступит, куда захочет! – Он был непреклонен.

Галя сомневалась.

– Знаешь, я не говорила тебе… Только у меня… задержка. Наверное, опять беременность…

– Галчонок! – он запнулся. – Давай отложим… до Америки…

– Ты предлагаешь аборт?

– Ну а что? Сейчас спокойно переедем и там… на месте… Там и врачи другие, и оборудование. И вообще уровень медицинского обслуживания на совершенно другом уровне…

– Так-то оно так. Только возраст уже… Тридцать девять все-таки…

– Галка! Успеем! Мы все успеем с тобой… – И он подхватывал ее на руки, кружил по комнате и повторял: «Мы все с тобой успеем! Главное, что мы вместе!»

В тот вечер он пригласил ее в ресторан. Они любили большие рестораны в центре Москвы с шикарными официантами, жесткими салфетками, хрусталем, изысканными блюдами… Но больше всего им нравились музыканты. Они подчас и ресторан выбирали по наличию в нем артистов. Где-то выступал ансамбль, в каком-то играл пианист… В тот раз они выбрали еврейского скрипача Марика. Марик играл в одном из ресторанов на Тверской. Колян так и сказал:

– Галка, пойдем слушать Марика! Заодно и поужинаем!

За соседним столиком гуляла компания с Кавказа. Шумно гуляла, весело. Как и принято у южан, с тостами, речами, заказами песен в честь дорогих гостей.

Изрядно выпив, один из компании подошел к Коляну и спросил разрешения потанцевать с его дамой. На что тот ответил, что его жена танцует только с ним или одна.

– Одна? – переспросил мужчина.

– Да! – подтвердил Николай.

Он подозвал Марика, что-то тихо сказал ему. Тот понимающе кивнул, спрятал деньги в карман и приготовился играть. А Коля снял со своей руки перстень, надел его на каблук Галкиной туфельки и объявил:

– Перстень будет принадлежать тому, кто первым его поднимет! В том случае, если он упадет с каблука, конечно!

Заиграла музыка, Галка пустилась в пляс. Марик играл цыганочку. Начал он медленно, как будто бы даже с придыханием, затем постепенно, понемногу убыстрял темп, то делая краткие паузы, то снижая звук до минимума, то нагнетая его до самых высоких звучаний. Темп нарастал, Галка отбивала такт каблучками, забыв о том богатстве, которое находилось на ее туфельке.

Гости с Кавказа не отрывали глаз от Галкиных ног, да и не только они. Многие посетители ресторана наблюдали этот странный танец и следили за исходом. Но всех интересовало лишь кольцо. И только Колян, единственный из всего зала, смотрел не на ноги своей жены, а в глаза ей. И у Галки создавалось ощущение, что не одна она танцует, что вдвоем они кружатся в бесшабашной этой цыганочке… И что между ними не просто взгляд, а целый мир, все пространство, весь космос отношений, чувств, ощущений…

И не прервать, не разрушить, не нарушить это единство ничем…

Танец кончился. Перстень остался на каблучке. Все присутствующие в ресторане аплодировали Галке и Марику, а Коля любовался своей женой и ему казалось, что блеск хрустальных люстр меркнет перед счастливым взором его жены.

Кольцо сняли только на следующий день, потому что забыли о нем. Ночь прошла бурно. Не до кольца было…

А еще через день Николай повез ее в больницу. По дороге сказал:

– Галчонок! Из больницы тебя Серега заберет. И отвезет на дачу.

– А почему не ты?

– У меня очень важная встреча. Боюсь, до позднего вечера.

Серега был преданным другом, который всегда находился рядом с Николаем в последние годы. Ему доверяли, с ним делились сокровенным.

– Галка, ты не волнуйся! – Сергей позвонил ей буквально за полчаса до операции. – Как только ты скажешь, так я и подъеду.

– Сереж, скорей всего, во второй половине дня. Я позвоню.

– Хорошо. Я жду.

Галка абортов никогда не делала. Ей было так страшно, так неприятно и тревожно, что она не находила себе места. Душа терзалась сомнениями. От волнения ее подташнивало. Все тело ломило, как будто оно сопротивлялось предстоящей процедуре. Кто-то уже находился в операционной. Другие, как она, ждали своей очереди. Женщины перед операционной сидели в скорбном молчании. Молодая девчонка, буквально зеленая от волнения и страха… Средних лет женщина с измученным лицом и тоской во взоре… Еще одна дама, внешне вроде бы спокойная, но с такой болью в глазах, что Галка, наблюдая всю эту картину, предпочла закрыть глаза. «И чего я раньше не приехала? Была бы первая. Уже бы освободилась…»

Из операционной вывезли первую пациентку.

– Следующая, заходите! – позвала медсестра.

И молодая девчонка, чья очередь была идти, заплакала.

Она было встала уже, повернулась в сторону операционной, но, не выдержав внутреннего напряжения, не сдержала слез.

– Женщина, заходите! – голос медсестры выражал нетерпение, раздражение и усталость одновременно.

Девчонка плакала, очередь молчала, Галка сидела с закрытыми глазами, сама готовая разрыдаться в любую минуту.

Медсестра вышла в коридор, где сидели пациентки, и с укором во взоре оглядела девушку:

– Детский сад, ей-богу! – нервно произнесла она.

Девчонка всхлипывала, утирала слезы, низко склоняя голову к коленям.

Как будто хотела сжаться в комочек и сделаться невидимой… Она натягивала короткую больничную рубаху на колени, пытаясь согреться или хотя бы защититься от окружающего мира. Пусть такой малостью, пусть даже тонкой, истлевшей от множества стирок убогой тканью в блеклый цветочек.

Медсестра замолчала. Смотрела на девочку сначала брезгливо и свысока, а потом что-то потеплело в ее глазах. Она произнесла вдруг совсем другим голосом:

– Давайте следующая… Кто за ней по очереди…

И не дожидаясь движения среди сидящих, повернулась уходить. Женщина с измученным лицом медленно поднялась и с тяжелым вздохом направилась за медсестрой. Та что-то ворчала в справедливом, как ей самой казалось, раздражении.

Галка пересела поближе к девушке, прижалась к ней плечом. Та, почувствовав поддержку, затряслась в новом приступе рыданий.

– Ну поплачь, поплачь, девочка… – Галка гладила ее по голове и приговаривала: – Все хорошо, милая… Все будет хорошо…

Девочка утиралась подолом рубахи, используя ее в качестве носового платка, поскольку ни пеленки, ни косынки у нее не было. Нижняя часть сорочки быстро промокла и холодила без того дрожащие коленки. Девушка не могла согреться. То ли внутренний озноб, то ли столь сильное напряжение сказывались, только дрожала она всем телом…

Галка прижала к себе голову девушки и тихонько раскачивалась, будто бы убаюкивала маленького ребенка. Она и сама почему-то немного успокаивалась так…

Вспомнилось утро, когда Тонька посмотрела на мать каким-то несвойственным ей тяжелым взглядом и сказала с нажимом:

– Мам, не иди туда…

– Куда? – вскинулась Галка.

– Сама знаешь… Не иди…

– Тонечка, ну мы же все уже решили с Колей…

– Мам, не надо! – дочь продолжала настаивать на своем.

Галка махнула рукой и предпочла отвернуться, чтобы не видеть глаз дочери. А та бесшумно поставила чашку в мойку и молча, не попрощавшись, отправилась в школу.

Очередную пациентку выкатили из операционной и повезли в палату.

Медсестра привычно прокричала:

– Следующая, заходите!

Дама с болью во взоре вскочила со своего места и чуть ли не вбежала следом за медсестрой.

Девочка перестала плакать:

– Я, пожалуй, пойду…

– Куда ты, милая? Там уже кто-то есть…

– Нет… Я домой пойду… Я передумала…

– Вот и хорошо! – Галка почему-то облегченно вздохнула. Хотя ей-то что до чужой судьбы. В своей бы разобраться. – Вот и хорошо! – спокойно повторила она.

У девушки, как только она приняла это решение, засияло лицо, высохли ресницы, и она быстро упорхнула из коридора.

Галка пришла в себя после операции и тут же засобиралась домой.

– Погоди, погоди! Ишь, заторопилась! – Нянечка мыла палату. Мокрая бесформенная тряпка елозила под кроватями, больше гоняя пыль с места на место, чем убирая ее. – Сейчас вымою… Потом высохнет… А уж потом пойдешь… А то больно прыткие…

За окном почему-то смеркалось, и Галя, посмотрев на часы, удивилась. Уже пятый час. Надо же, как долго она спала: то ли наркоз сильный, то ли она так устала, что организм требовал сна…

Позвонила Коляну. Телефон не отвечал. Наверное, на переговорах. Хотя странно. Когда бы она ни звонила, он всегда брал трубку. Мог сказать всего два слова, мол, занят, перезвоню, но отвечал.

Зато Сергей тут же отозвался, сказал, что через час будет, что пусть Галка не беспокоится, он готов ей помочь, и сопровождать, и везти…

Ехали не торопясь. Сергей, понимая непростое самочувствие женщины, машину не гнал, объезжал ухабы и выбоины, был аккуратен и предупредителен. Быстро темнело, телефон Коляна по-прежнему молчал, Галка начинала тревожиться. Сергей не мог прояснить ситуацию и только несколько раз повторял свое предположение:

– Пошел на разговор, а телефон, видно, в машине оставил.

Галю это не успокаивало.

Приехали на дачу. Она хотела что-то приготовить к ужину, но душа ни к чему не лежала.

– Сереж, сделай себе бутерброды. И чайку попей! Мне что-то нехорошо. Я прилягу.

– Конечно, Галь. Я сам справлюсь. Ты лежи. Я побуду с тобой, пока Колян не вернется.

Она ушла в спальню. Но и там не могла найти себе места. Не лежалось, не сиделось. Ныл низ живота, ныла душа. Колян не звонил. Галка зашла в кабинет, села за стол, бездумно выдвинула один из ящиков. Тот, где хранились ее юношеские дневники, какие-то старые записи, стихи, переписанные еще в девичестве в толстую тетрадь. Тетрадь со временем истрепалась, испачкалась. Да и поэты теперь уже любые издавались официально. Так что не было никакой необходимости хранить старую тетрадь с полупротертыми листками. Но Галка ничего не выбрасывала, и хоть изредка, но все же перечитывала свои любимые в юности стихи. Собственно говоря, они и сейчас оставались таковыми: трогательными, притягательными, узнаваемыми… Любимыми, одним словом. Оказалось, что многие произведения она помнит наизусть и ей приятно этакое своеобразное возвращение в юность.

Перелистала тетрадь, вспомнила милые сердцу строки…

На глаза попался какой-то оборванный клочок бумаги, весь исписанный с двух сторон. Что это? По какому поводу? Она стала вчитываться и узнала одно из посланий Коляна. «Галчонок! Проснулся, а тебя уже нет. Жаль. Сейчас бы лежали рядом, обнимались…»

Или вот еще. Это маленькое письмишко он прислал ей в бандероли. Галка с Тонечкой поехали тогда отдыхать в Сочи, а Колян почему-то оставался дома. Почему, теперь уже и не вспомнить. Тоня забыла своего любимого мишку, и Николай отправлял его бандеролью. Когда раскрыли посылку, увидели в лапах медведя письмо:

«Галка! Сижу на кухне один. Сижу и смотрю на твою чашку. Ты пила из нее кофе перед отъездом. Я еще сказал тебе: «Оставь, я все уберу сам». И мы поехали в аэропорт. Прошло несколько дней, а чашка до сих пор стоит немытая… Помыть ее никаких проблем нет, сама понимаешь… Но на ней… На ней отпечаток твоей помады. И я не могу… не хочу… Мне думается, что ты только что вышла и вот-вот вернешься… Галка! Как же я скучаю!»

И вот… Самое, наверное, любимое послание.

«Галчонок! Помнишь, ты как-то спросила:

– Коль, а вдруг ты разлюбишь меня?

Я посмотрел тогда еще, помню, на тебя с огромным недоумением и промолчал. А ты продолжала:

– Ну или влюбишься в другую?

Я только осек тебя тогда. Грубовато у меня даже получилось, типа: хватит глупости говорить или что-то в этом роде…

А вот сейчас тебя нет рядом, и я подумал: ведь ты и вправду можешь тревожиться и волноваться. У каждого бывают периоды сомнений и неуверенности. Я не хочу никаких твоих волнений и никаких тревог. Я хочу только спокойствия твоего и нашей взаимной любви…

Ехал как-то домой, торопился к тебе и вспомнил те твои вопросы. И знаешь, что бы я ответил тебе сейчас? Я бы ответил тебе:

– Галка! Видишь во-о-о-н тот столб? Если вдруг когда-нибудь мое чувство к тебе начнет угасать или, не дай Бог, другая женщина будет для меня более интересна, чем ты… Я знаешь, что сделаю? Я разгонюсь до немыслимой скорости и врежусь в этот столб… Ну или в тот… Осознанно, специально! Понимаешь?! Потому что я не сволочь. Может, конечно, я не однозначный тип и наверняка непростой у меня характер. Но повторяю: я не сволочь! И твою любовь я предать не смогу! Ты слышишь меня?! Никогда!!!»

Телефонный звонок прозвучал будто откуда-то из другого мира. Она так глубоко погрузилась в свои воспоминания, что не сразу сообразила, откуда доносятся звуки. А звуки доносились с первого этажа. Звонили на городской телефон. Сергей взял трубку.

Галка аккуратно сложила письма и записки обратно в стол, предварительно скрепив их скрепкой и подумав, что надо бы, наверное, в полиэтиленовый пакет их убрать, чтобы сохранились лучше…

Голос Сергея показался испуганным. Обычно доброжелательный и спокойный, он вдруг непроизвольно вскрикнул и спросил:

– Совсем?

А потом положил трубку.

Когда Галка спустилась вниз, он как-то странно суетился, якобы что-то искал и что-то якобы не находил.

– Сереж, кто звонил?

– Да… так… по работе…

Она посмотрела пристально, но он отводил глаза, занимая себя бесполезным занятием: передвигая чашку, хватая журнал, переключая каналы телевизора…

– Сереж! Где Коля?

В ответ он как-то жалко съежился и с трудом произнес:

– Какая-то неприятность на дороге…

– Какая неприятность? Кто звонил?

– Ну… авария…

– А что «совсем»?

– Я не понял. Что ты имеешь в виду?

– Ну ты переспросил: «Совсем?» Это о чем?

Бедный Сергей согнулся пополам и пролепетал:

– Галь… что-то живот схватило… Я сейчас…

А потом приехала рыдающая Тоня и с порога кинулась к матери.

– Не реви! – только и сказала Галка. – Никто его мертвым не видел.

Но дочь не слушала. Она твердила только одно:

– Это ты его убила! Ты!

Этих слов Галка вынести уже не могла. Но даже пощечина не остановила дочь:

– Да! Ты просто не хочешь посмотреть правде в глаза! – исступленно кричала дочь.

– Тоня! Какой правде?! Ты о чем?! Успокойся!

– Я говорила тебе утром: не ходи на аборт! Помнишь?

– И что?!

– А то! А то, что я предчувствовала что-то ужасное! Ты убила вашего ребенка. Понимаешь, сама?! По собственному желанию! Тем самым ты убила Коляна. Это же в один день произошло. Задумайся! С разницей всего в несколько часов… Мама! Что ты наделала?!

– Тоня! Остановись! Что ты придумываешь? Сейчас не время для выяснения отношений! К тому же я вообще не верю… Ни в смерть, ни в несчастье! Он сейчас вернется! Я же знаю: он скоро приедет!

– Мама! – причитала Тоня в полном бессилии. – Ну что же ты меня не послушала?!

– Тоня! Ты говоришь ерунду. Тысячи женщин делают аборты, и их мужья от этого не умирают.

Тоня вдруг резко перестала плакать, села и тихо проговорила:

– Я про других ничего не знаю. Я говорю про вас. У вас с Колей какая-то необыкновенная любовь. Я бы даже сказала: мистическая связь… Ты убила его дитя… такого удара он не выдержал.

– Дочь! Ты говоришь какие-то немыслимые вещи… Ты обвиняешь меня я даже не пойму в чем.

– Все ты понимаешь, мама… И я очень советую тебе поплакать… То, что ты сейчас якобы «держишься», может разорвать тебя изнутри. Лучше поплачь!

Но Галке не плакалось. То горе, которое поселилось в ней, было страшнее, сильнее и подлее, чем она могла предположить. Примитивными стенаниями его было не преодолеть.

Ни слезинки на похоронах, ни стона при опускании гроба, ни горестных причитаний на девять дней. Только после сорокового дня Галка разразилась рыданиями… И опять: внешние, они и на сотую долю не отражали того, что творилось внутри…

Вспоминался часто ей один случай. Незадолго до смерти. Галка была у Коляна в офисе. Обычный рабочий день. Звонки, переговоры… Николай куда-то вышел ненадолго и вернулся с огромным букетом цветов. Ни слова не говоря, преклонил перед ней колено, поцеловал руку и преподнес цветы. Она стояла ошарашенная: ни повода, ни случая особого не было…

– Просто знак моей любви, моего уважения к тебе, – сказал он тихо.

Люди в офисе замерли, прекратили работать и недоуменно переглядывались, а один из новых сотрудников предположил:

– Вы, наверное, недавно поженились….

– Да, – так же тихо ответил Николай, поднимаясь. – Совсем недавно. Всего шестнадцать лет назад.

Часто ей снился потом сон. Поле… ровное такое, чистое… Кругом благодать: мягкое солнце, небо голубое. Тепло, ясно. И посреди поля этого Николай идет. Не один. Двое ребятишек с ним. Мальчики. Один постарше, с беленькой головкой. Светлые волосы такие… Мальчик красивый, статный. И другой – маленький. Ну года, наверное, три-четыре ему. Держит за руку Николая. Идут они так: Николай посередине, а мальчики по бокам.

Галка саму себя в этом сне не видит. Только понимает, что они к ней навстречу идут. И в какой-то момент останавливаются, как у невидимой черты, и стоят… А Галке хочется, чтобы подошли, поздоровались. Ей хочется Колю взять за руку, мальчишек по голове погладить. Ан нет… И она тоже вроде бы на месте останавливается, и хочет продолжать движение навстречу, и не может почему-то… И они – будто за прозрачной стеной. И только четкий голос Николая: «Я скучаю по тебе, Галчонок! Если бы ты знала, как я скучаю!»

А она… она хочет крикнуть ему в ответ: «И я! И я тоже, Коленька!»

Никогда в жизни Коленькой она его не звала. Коля, Колян, Николай. В минуты нежности: Николаша. А чтоб Коленька… Откуда это? Короче, хочет она ответить ему, мол, и я тоже скучаю очень… Но никогда, почему-то никогда не успевает произнести. Всегда на этом моменте просыпается.

Со временем стала замечать: ребятишки во сне понемногу меняются. Растут, что ли… Коля – он такой же, а пацаны – те чуть другие. Каждый раз чуть иначе выглядят. Но младший всегда за руку.

И слова эти «Как я скучаю по тебе, Галка!» рефреном сопровождали ее долгие-долгие годы. Почему-то грели. Хотя странно. Человека давно нет. Как он может скучать, если нет его на свете?

Галка начинала задумываться о бессмертии души, о существовании параллельных миров или каких-то иных, непознанных реальностях… Но знаний явно не хватало.

А потом Тонечка вышла замуж, родила дочку. У Галки появилась внучка. Не до того стало.

Пройдет много лет после ухода Николая… Десять… Нет, даже, наверное, все пятнадцать. Галка сохранит стройность стана, легкость походки и любовь к каблукам. Красота ее со временем, как это ни странно, не потускнеет, а скорее, наоборот, раскроется какой-то новой гранью: мудростью, сердечностью, женственностью… Яркие глаза, кроме горячего блеска, будут лучиться еще и теплом, добротой, мягкостью… Мужчин она будет интересовать, пожалуй, не меньше, чем в молодости. Просто долгое время Галка не будет обращать на них внимания. Все время перед ее глазами будет стоять Николай. Все внутренние диалоги будут происходить с ним. Сердце переполнено любовью и тоской будет к нему…

Пока однажды она не встретит одного молодого человека. Ну, может, и не такого уж молодого. Зрелого, в принципе, мужчину. Просто он помоложе ее будет. Чем уж он ее заинтересует, каким образом он сможет обратить на себя ее внимание, непонятно, только раскроет Галка ему навстречу свои объятия, только шагнет, как в омут, в новые отношения… Только обретет наконец долгожданную спокойную и счастливую жизнь…

А про счастье-то что рассказывать? Про счастливую жизнь давно уже все рассказано…