Текст книги "Похищение чудовищ. Античность на Руси"

Загадка свинга

Чудовищный сфинкс попал в русскую культуру очень поздно, в XVII в. До этого времени в мировой культуре он пережил серию превращений, сделавшись из монстра парадной символической фигурой. Если в Египте – на условной родине сфинкса – в статуях и изображениях было представлено широкое разнообразие этих монстров, то в античной культуре позднего времени все свелось к форме крылатого существа женского пола с львиными лапами. Именно поздний женоподобный сфинкс больше всего повлиял на западноевропейские средневековые тексты и пришелся по нраву мистикам, философам, богословам как воплощение тайны, мучительной неопределенности, мудрости познать самого себя. При этом египетский тип сфинкса – бескрылый, с фараоновой головой – проник в искусство Нового времени и был завезен на Русь примерно в то же время, что и греческий, и тоже в виде новомодного символа.

Сфинкс Афины Парфенос (копия). 1-11

Названия сфинкс и свинга (последнее – не закрепившийся в русском языке вариант передачи греческого слова), видимо, долгое время не были понятны широкой аудитории. Когда в 1830-х гг. настоящих египетских сфинксов привезли в Санкт-Петербург, жители продолжали иронизировать над их названием, сближая заморских чудовищ со свинками. Первые недоумения по поводу сфинксов выражали еще переводчики XVII в. Кому-то из них сфинкс был знаком по западноевропейским эмблемам, но братья Лихуды, например, работая над переводом сочинения «Книга, нарицаемая Сфинкс тайносказатель, или упражнение иероглифическое о мумиях», досадовали на отсутствие под рукой определений мумий и сфинкса [70: 328], поскольку в тексте они трактовались только как символы и знаки.

Сфинкс с сосуда-кратера. V в. до н. э.

В начале XVIII в. сфинкс (реже – свинкс) появляется в эмблематических словарях. Там для русского читателя подробно разъясняется, что у чудовища на львином туловище расположена девичья голова (египетский тип); но также он может изображаться с собачьим телом (элемент возникает в Античности), женским лицом, птичьими крыльями и львиными когтями (греческий тип). Африканский сфинкс связан с культом Нила и астрологией: он символически совмещает в себе созвездия Льва и Девы, потому что солнце должно пройти эти знаки, прежде чем случится разлив реки, которая напоит весь Египет. Такой сфинкс был помещен на известной статуе в изголовье фигуры Нила в окружении резвящихся младенцев – символов 16 локтей, на которые поднимается уровень воды в реке. Словари рассказывали о древнеегипетском приборе под названием каноп. Это сосуд (в соответствии с современным значением) или жердь с делениями (в современном понимании ниломер) и украшением в виде голов девы, пса (в соответствии со знаками созвездий) и других существ. Такое «утилитарное» описание символической фигуры выражало отношение к сфинксу в позднее время.

Сфинкс в изголовье Нила (копия), I в. н. э.

Крылатый сфинкс греческого типа описывался как символ таинства, мудрости, света истины и охраны государственных дел. Историки древности рассказывали, что у Октавиана Августа был перстень с печаткой в виде сфинкса, и тех же сфинксов можно видеть на его доспехах (статуя из Прима-Порта). Октавиан – важный для русской культуры персонаж: от него велась легендарная родословная русских князей (Иван Грозный, например, упоминает об этом «родстве»), а в XVIII в. император приобретает на Руси репутацию любителя эмблематики, которой в это время увлекались и праздные придворные, и образованные философы.

Получается, что в Россию сфинкс завозится тогда, когда грамотному человеку понятно, «что сих зверей ни в Америке, ни в самой Африке, ни в островах японских натура не раждает, а в Европе их не бывало» (Г. С. Сковорода «Кольцо. Дружеский разговор о душевном мире», XVIII в.). «Египетское чудовище, именуемое сфинкс» – не более чем аллегория коварного мира, который очаровывает женскими прелестями, готовясь растерзать душу человека львиными когтями. Григорий Сковорода называет сфинкса уродом (из-за гибридности), хотя двойственность существа толкуется им совершенно в средневековом духе, подобно двойственности сирен. Предлагаемая сфинксом загадка о человеке связывается с девизом «Познай самого себя»: праздность и суетность жизни, воплощенная в сфинксе, мешает узнать свою душу, отличить вечные духовные потребности от минутных, мучает человека, скрывая правду о нем самом.

Лютейший и страшнейший урод, именем Сфинкс… всех встречающихся ему, кто бы он ни был, мучил и умерщвлял людей. Лице его было девичье, а прочее все льву приличное. Вся вина убивства состояла в том, что не могли решить предлагаемой чудовищем задачи… Эдип загадку решил, урод исчез…

Г. Сковорода «Кольцо»

На Руси история царя Эдипа, как ни странно, оказалась гораздо раньше, чем чудовищный сфинкс. Первые сведения об Идипусе или Удиподе приходят в составе переводной Хроники Иоанна Малалы. Но там античные сюжеты сильно меняются и трактуются рационально, как если бы основой для создания этих историй были реальные и вполне прозаические обстоятельства, жизнь простых смертных людей. Свига (или Сфига) в его изложении – жестокая женщина, вдова-разбойница вроде персонажа «Снежной королевы». Впрочем, монструозность мифологического сфинкса отпечаталась и на ней: у Свиги огромная грудь, безобразный облик и дикий нрав. Ее шайка организует засаду в местечке, удобно расположенном между двумя горами («путь тесен» – труднопроходимое место – становится обиталищем и рациональной заменой других монстров, Сциллы и Харибды). По свидетельству Иоанна Малалы, путникам не загадывают загадки – их просто грабят и убивают. Но, как и в мифе, Эдип побеждает фиванскую Свигу хитростью: вступает в шайку и подкарауливает разбойницу, когда она в одиночестве.

В земли же той явися некто жена вдова, именем Свига – злообразна, персиста, сьсата, буята, – яже по умертвии мужа ея собравши множество разбойник с сел единою мыслию в весь свою, нарицаемою Взакы, яже бе межи горама двема, имущима посреде путь тесен, един точию, и седящи на едином версе горы, имеющи же разбойническую руку, вся мимозходящая путникы и купцы убиваше и вся их взимаше, яже бе страшна в Фивах.

Хроника Иоанна Малалы

Рассказы о нашествии на Фивы «настоящего» монструозного сфинкса становятся известны только в XVIII в. благодаря все тем же переводным словарям по эмблематике. Но поскольку история Эдипа там рассказана очень сжато, характеристики чудовища в русских справочниках остаются предельно краткими.

…баснословят, будто Юнона, разгневавшись на Фиваидян за то, что Алкмена повиновалась воле Юпитера, послала сие чудовище на гору Циферу, где оно пожирало всех тех, кои не могли отгадать предложенной им загадки…

Иконологический лексикон

↓

…немалая напасть объяла Фивы: Ира бо напустила Сфингу, которая матере Ехидны была, а отца Тифона… научившися же загадкам от мус… и сошедшихся на сие многажды, спрашивала, что есть глаголемое, а когда не отгадывали, подхватя одного, снедала…

Мифологическая библиотека

Однако в произведениях, не чуждых литературности, сфинкс предстает во всей красе, вызывает интерес у русских авторов и из символа снова превращается в настоящего монстра. Автор «Книги естествословной», прочитав историю Эдипа в «Мифологической библиотеке» Псевдо-Аполлодора, выбирает из нее все, что связано с монстром, игнорируя героя-победителя.

О свинге. Был зверь или «свинга» нарицаемое, рожденны<й> от Тифона и Ехидны. Лице было женско, а протчее лвово. Якобы имел крила, глас человеческ и приходил к людям, и загатку загадывал. И аще не отганут, по одному снедала. И такая загатка: родится человек четырех ног: <то есть> когда ползает <на руках и ногах> младенец, – а в возрасте двуног, а в старость три ноги: возмет посох.

Книга естествословная

Рассказывается, что существовал некий зверь, называемый свинга, дитя любви великих и ужасных Тифона и Ехидны. И хотя оба родителя были змееподобны, свинга получился полудевой-полульвом, отрастил пару крыльев и заговорил человеческим голосом. Этот свинга собственной персоной приходил к людям (кажется, это уточнение принадлежит именно автору «Книги естествословной») и предлагал им загадку, не отгадавшие доставались ему на ужин. Загадка цитируется так, что у читателя нет никакой возможности поразмыслить, догадаться об ответе самостоятельно, поскольку ответ включен в условие с самого начала. Получается даже не загадка, а парадокс: родится человек с четырьмя ногами (на четвереньках); подрастая, он становится на две ноги; в старости же ходит на трех, так как опирается на палку. И в рукописях развернутые пояснения постепенно устраняются, текст со временем становится лаконичнее. Вообще, это очень типично для русской культуры: в рукописях XVII–XVIII вв. загадки нередко записывались без сохранения интриги, просто в качестве любопытных афоризмов.

И все-таки сфинкс предлагает одну настоящую загадку своим исследователям: это загадка его безосновательного вторжения в книгу про эмблемы, да еще с музыкальным инструментом в придачу, загадка систра.

Загадка систра

В 1788 г. в Санкт-Петербурге переиздается популярная книга «Символы и эмблемата» (под заголовком «Емвлемы и символы избранные»). В ней появляется вступительная часть с тематическим словарем символов, благодаря которому можно лучше понять изображенное на гравюрах. Основные сведения для этого вступительного словаря берутся не из головы, а из переводных источников, в которых составителю удалось отыскать подходящие к картинкам толкования (основной источник – «Иконологический лексикон», изданный на русском в 1763 г., автор оригинального текста – Лакомб де Презель). Про сфинкса в «Емвлемах и символах» рассказывается довольно подробно: кто он такой и где его можно встретить (речь, конечно, о произведениях искусства, а не об экзотических странах). Но среди изображенных далее эмблем никакого сфинкса нет. Зачем тогда он нужен в предисловии?

Систр с кошкой, западноевропейская гравюра. XIX в.

Составитель Нестор Максимович-Амбодик указывает, что сфинкс изображается на медалях (эту общую информацию он приводит вместо истории о печати Августа Октавиана, которая не пригодилась для сборника гравюр), а еще на систрах. Систр – египетский музыкальный инструмент перкуссионного типа. Через каркас продеты металлические прутья с колокольчиками на концах. Систр описывался, например, у Плутарха (I в.), затем в западноевропейских музыкальных трактатах, где он мог изображаться с украшением – небольшой фигуркой в виде сфинкса или кошки, иногда с человеческой головой (символом богини Исиды).

Описание систра, видимо, из итальянской книги о музыкальных инструментах, попадает во французский «Иконологический лексикон» уже без картинки, а оттуда переводится на русский язык. В результате длительного странствия по книгам на разных языках систр полностью видоизменяется. Железные и медные стержни внутри него, сначала условно названные струнами, превращаются в реальные струны, рукоятка исчезает, а сфинкс вместо необязательного украшения становится значимой частью инструмента. Прочтя сжатое описание систра, сделанное для «Емвлем и символов», можно вообразить систр разновидностью арфы – видимо, именно так эта информация и была воспринята.

Систр – древний инструмент с руковяткою, у коего нутр пуст, исподняя часть уже верхней, которая зделана на подобие полукруга. В пустоту продеты железныя или медныя струны. На верьху сего инструмента представлена кошка с человеческим лицем, а иногда вместо кошки сфинкс.

Иконологический лексикон

Систр или орудие древнее мусикийское, внутри пустое, снизу уже, с верху шире, полукруговое, с железными или медными струнами, в пустоту продетыми, и со сфинксом наверху.

Емвлемы и символы избранные

Ни египетского систра, ни сфинкса в русском сборнике эмблем нет, зато есть арфа с украшением в виде крылатой женщины. Гравер мог видеть подобные изображения в западноевропейских источниках, например, образцом могло стать созвездие Лиры на картах. В основном иностранном предшественнике русских «Символов и эмблемат» арфу украшает маленький непритязательный херувим, не похожий на эту фигуру.

Арфа. «Символы и эмблемата», 1705 г.

Эмблема с арфой была хорошо известна, в начале XVIII в. был построен даже одноименный баркалон (военное судно) [42: 212], возможно, имевший подобное украшение в виде женской головы. При перерисовке этой эмблемы Г. С. Сковородой («Разговор, называемый Алфавит, или букварь мира», XVIII в.) грудь странного существа еще более подчеркивается, а растительный завиток становится похож на лапу. И хотя декоративная фигурка на арфе ни разу не была подписана словом «сфинкс», соотнесение арфы с систром пока является единственным ответом на вопрос, как и зачем сфинкс проник в русскую книгу эмблем.

Арфы. Перерисовка Г. Сковороды, XVIII в., и соответствующая эмблема из западноевропейского сборника-предшественника, XVII в.

Несмотря на разницу биографий, львовидные чудовища очень опасны: они скалятся, рычат, больно кусают и рвут когтями. Львиные сила, ярость и достоинство, царственность достались им в разных долях. Больше всего повезло сфинксу, который рано сделался символом высокой тайны, и своей почетной ролью стража он обязан, конечно, льву. Каменные львы, которые опираются на шары (чтобы случаем не уснуть, иначе шар укатится), до сих пор сторожат входы многих замечательных зданий. Потом сфинкс понравился писателям-романтикам и уверенно вошел в литературную классику как метафора загадки. Мантикора, напротив, берет от льва все хищническое, но антропоморфные черты позволяют ей сохранять в себе разумное и домашнее; поздние литературные мантикоры бывают даже мудры. Самый грозный из монстров – химера – совершенно лишен человечности, но его сумбурное устройство не способствовало широкой популярности, в отличие от более простых драконов и львов. Впрочем, сам по себе лев – один из самых противоречивых символов нашей культуры, в нем воплощались Бог и дьявол, воскресение и смерть, благородство и жестокость, поэтому полнота его символических интерпретаций передавалась чудовищам по наследству.

Глава 9
Три сестры

Не слишком доброжелательные сестры, подстерегающие путешественников, испытывающие героев, вредящие простым смертным, – хорошо знакомые нашей культуре персонажи. В античности образовалось несколько групп таких опасных девиц, и вдобавок большинство из них состояли в родстве друг с другом. Форкидами (дочерьми Форкия и Кето) были горгоны, грайи, а по некоторым версиям – еще и геспериды с сиренами. Брат Форкия Тавмант был отцом гарпий и, возможно, эриний (фурий) – то есть они двоюродные сестры всех Форкид. Из-за большого количества разнородных сведений, скопившихся до пришествия монструозных девиц на Русь, число сестер не было постоянным, но все-таки отчетливо стремилось к трем. Горгон было три; количество эриний, сирен и гесперид разное, но нередко они тоже троятся; гарпии и грайи образовали из пар крепкие тройки ближе к Новому времени, хотя отдельные гипотезы об их тройственности были уже в Античности. В христианской культуре эти существа получили негативную символику: в них воплотились человеческие пороки, а потому они еще больше сблизились, обменялись некоторыми внешними признаками и иносказательными трактовками.

Что в имени тебе моем?

В легендарной истории Персея группы чудесных девиц возникают одна за другой. По пути к горгонам герой посещает грай, а затем попадает к дарительницам-нимфам. Этот эпизод заимствуется в XVIII в. из переводного сочинения о богах и героях («Мифологическая библиотека») и проникает в русское сочинение о чудовищах («Книга естествословная»). Малоизвестные грайи интересуют русского автора и удостаиваются отдельной главы.

Персей же за предводительством Ермия и Афины пришел к Форковым дочерям: Ентое, и Пемфридое, и Диное. Оне были от Кита и от Форка рождены, Горгонам сестры, старухи от рождения: у них же у всех трех был один глаз, да один зуб, и теми меж собою поделялись по переменкам. Сими (глазом и зубом) егда Персей обладал, а оне их просили у него, он обещал им отдать их, ежели оне покажут путь, по которому ехать к нимфам…

Мифологическая библиотека

↓

О Форковнах. Бяху же три девицы, которыя рожденны<и> от Форка царя и Киты <царей, детей> Понтовых; си<и> бяху старухи от рождения своего, яко бы престарелы и рождени<и> суть, у них у всех трех сестр был один глаз да один зуб, и теми меж собою поделялис по переменкам; к сим пришед Персей, сын Диев, <шел> к девкам пчелиным и спрашивал их о пути, и они сказать не хотели – и он отнял у них глаз и зуб, и <они> нехотя путь показали, и отдал им глаз и зуб, и поиде тамо.

Книга естествословная

Русских грай автор величает по отчеству – Форковны (как Петровны). Они рождаются старухами, но нисколько не молодеют с возрастом. В отличие от Цербера, на три головы у них всего один зуб и один глаз, которые передаются, как эстафетная палочка. Несчастные сестры глядели и жевали попеременно, пока их не ограбил Персей, чтобы шантажом выпытать дорогу, по выражению из русского текста, «к девкам пчелиным». Что это за девки, становится понятно, если вернуться к самому началу все той же «Мифологической библиотеки». Там рассказывается, как мать Зевса ради спасения своего младенца от Кроноса «отдала его кормить Куритом и Мелиссиным (или пчелиным) дщерем Нимфам, Адрастии и Иде». Мелиссины дщери – еще одно характерное указание на отчество античных персонажей: отцом нимф и кормильцем Зевса был царь Мелисс или Мелиссей (др. – греч. «пчелиный»). Правда, есть и другая интерпретация, предлагаемая Барсовым в пояснительном словаре к этой книге: Мелисса – имя нимфы, вскормившей Зевса и впоследствии превращенной в пчелу. Русский автор, обнаружив в истории о грайях упоминание нимф, заменяет их на пчелиных дев. Вообще иностранные имена и названия, еще и переданные переводчиками неточно, часто не устраивают автора «Книги естествословной». Поэтому он использует более общие определения («девка змеина» вместо Дельфина, «девицы» вместо «горгоны») или вовсе избавляется от лишних персонажей. Получается, что в его книге встретившиеся с Персеем сестры не названы личными именами, и даже Медуза называется только вскользь, в последующей главе о Пегасе.

Дотошное перечисление имен чудовищных сестер возникает в эмблематических словарях. Но вне этой традиции авторы не склонны видеть в каждой сестре индивидуальность. Несмотря на явный интерес к чудесным свойствам монструозных дев, долгое время эти персонажи описываются как обезличенные троицы.

Золото для гарпий

Гарпии – полуженщины-полуптицы с дурной репутацией. Согласно мифологии, они стали карой для царя-прорицателя Финея: похищали и оскверняли его еду своими нечистотами, дурным запахом. Но, несмотря на столь отвратительное поведение и гнусный вид (крючковатые когти, иссохшие лица и груди, постоянное сравнение с коршуном-падальщиком), несмотря на само название (др. – греч. Ἅρπυιαι «похитительницы», «хищницы»), говорящее о ненасытности этих чудовищ, черты гарпий то и дело смягчаются.

Уже в Античности толкователи-рационалисты предполагали, что в основе мифа о Финее лежит какая-то очень прозаическая история о содержанках, разгулявшихся наследницах, которые разбазаривают добро несчастного старика. И хотя полное очеловечивание гарпий так и не состоялось, в изобразительном искусстве все-таки оформилось два типа этих ужасных девиц: птица с головой женщины и женщина с птичьими крыльями. И тех, и других можно видеть на античных вазах.

Гарпия. «Хроника чудес». XV! в.

В русскую культуру XVII в. сначала попадает монструозная птица. Происходит это через сборники о животных, например, при переводе и адаптации «Хроники чудес» Конрада Ликостена – энциклопедии необыкновенных существ и явлений, изданной в Базеле в 1557 г. Сведения о гарпии там помещены в раздел о птицах: ее окружают чудесные пеликаны (согласно легенде, оживляющие своих детей кровью) и куры в овечьей шкуре. Гарпия Ликостена имеет женское лицо, птичье тело, крылья вместо рук и опасные когтистые лапы. Мифологическая родословная гарпий описывается по «Энеиде» Вергилия (I в. до н. э.).

Птица, названая харпие, родится она з девичьим лицем. Косы у них велми долги. А ково они поимают – и они того розорвут. На дву ногах, рук у них нет. Пишет Вирилиуш, летописец поганский, в книгах 6, что те птицы – дщери Нептуна, бога морскаго, которой то Нептун отец всяких чудов есть.

Хроника чудес

Оригинальное издание «Хроники чудес» содержало множество гравюр с таинственными существами и явлениями природы. В известных на сей день русских адаптациях этого произведения иллюстраций нет. Зато описания гарпий сделаны так, чтобы читатель мог ясно представить себе этих чудовищ, и не исключено, что переводчик описывал оригинальные картинки. Русские гарпии, как истинные божественные птицы, обзаводятся косичками: это может быть как ошибка перевода, так и попытка охарактеризовать длинные заплетающиеся пряди волос гарпии на гравюре (изображение чудовищной птицы не лишено привлекательности). А еще прическу из двух свитых прядей, судя по статуям, носили сирены. Кудрявых и проворных гарпий описывал еще Гесиод, на которого опирались многие средневековые авторы, но и в целом женственность, опасная прелесть гибридных существ часто изображается в культуре через длинные волосы с завитками.

Гарпии – вымышленные птицы. Как оных описывает Виргилий, лице у них было девичье, которое от всегдашняго голоду казалося бледно, руки с когтями, и сколь безобразное, столь и ненасытное имели чрево. Наши художники, согласно сему изображению, представляют их в виде коршуна с лицем старой женщины и с отвислыми сосцами, у пальцов их преужасныя когти. Пороки, как в живописи так и в резном художестве, представляются в виде гарпий. Гарпия, сидящая на денежном мешке, значит скупость.

Иконологический лексикон

«Птичью» биографию гарпий в России продолжают эмблематические словари XVIII в. В основном они опираются на возникшее в Средние века представление о гарпиях как о назидательном воплощении человеческих пороков, прежде всего алчности и скупости. Эти гарпии, разумеется, безобразны: вечно голодный бледный вид, отвратительное ненасытное тело и когти (правда, теперь уже на руках). Основное описание заимствовано из «Энеиды», хотя при переводе все-таки произошло смягчение: вместо «мерзких извержений чрева» – мерзкое тело. Старушечья внешность (обвисшая кожа на груди, морщинистое лицо) – след сближения гарпий с фуриями и эмблемой Зависти (Invidia), хотя и в виде порока гарпия отнюдь не всегда изображалась гадким прожорливым монстром. Например, на картине Джованни Беллини (XV в.) гарпия (аллегория смертного греха) полуобнажена, кудрява и по-женски прелестна, несмотря на устрашающие лапы – уже скорее звериные, чем птичьи.

Продолжая путь по словарям эмблем и мифологических персонажей, гарпия то и дело получает какую-нибудь положительную характеристику. Например, на «Емвлемы и символы» (1788 г.) оказывает влияние геральдика, где изображение поверженного врага становится со временем символом героя. Поэтому птица-гарпия, которая по-прежнему «значит всякие пороки», в этом описании становится также иносказанием силы, героизма. Чулков, использовавший все те же эмблематические описания, в «Кратком мифологическом лексиконе» представляет гарпий совершенно с иной точки зрения. Они все еще нанасытны и страшны, но рассказ о них начинается с родословной: «Дочери Нептуна и земли или Фовмасы и Електры, дочерей Окиановых и сестр Ирисиных». И хотя в этой версии родословной все несколько смешалось, читатель скорее представит себе не птиц, а человекоподобных персонажей, тем более что прямых указаний на принадлежность к птицам нет. Вместо описания тела коршуна сказано аккуратнее: «станы тел, похожие на коршунов». Когти гарпий вырастают именно на человеческих руках, которые нужно представить себе вместе с птичьими крыльями. О старческих чертах не говорится ни слова. Наверняка Чулков, интересовавшийся различной мифологией, смягчает облик гарпий умышленно, под влиянием виденных им на картинках разных птиц-девиц. В его описании гарпий три, и они соотносятся со Стимфалийскими птицами – совершенно иными по происхождению персонажами из Шестого подвига Геракла. Для сравнения: в Западной Европе гарпии совмещались также с гесперидами (Двенадцатый подвиг). Пантеон чудесных птиц формируется именно в это время: реальные экзотические птицы ассоциируются с легендарными, Алконост отращивает себе женскую голову по модели Сирина, гарпия по той же модели становится женственнее и прекраснее.

О арпии. Арпии – хищныи богини, но и рожденныи от Фавманта и Илетры, океяновых детей. Сии были крылаты, имущи златопернатыя крылья, и ими непрестанно по воздуху велми высоко летали <…> сии людие ходили ко Лфигию, волхву слепому, и он за то ослеплен был от богов, что сказывал людем предбудуща. И когда аргоновды плыли по златорунную кожу овнову, к сему пришедше волхву, о счастии пути своего спрашивали, слепыи же волхв просил их о обиде арпии: «И тогда скажу все вам». Они же, избравше от себе Бореевых детей, Зитаса и Калаиса, сии же бяху такожде крылати; они же, со обнаженными мечами поднявшись, по воздуху гнались за арпиами и не убиша их, понеже клялись, что слепаго волхва не будут обижать.

Книга естествословная

Заметно облагорожены гарпии и в «Книге естествословной». У них появляется золотистое оперение (возможно, под влиянием горгон), а из-за повреждения или сознательного пропуска текста в рукописях толком непонятно, чем они так досаждали царю-волхву – то есть из истории исчезла неприятная сцена с порчей кушаний Финея. Слово люди, возможно, изначально относившееся к тем, кто приходил за предсказанием будущего, пристроилось к крылатым гарпиям. Рассказ о победе аргонавтов над гарпиями сильно сжат. Трогательная формулировка об обиде гарпий и их обещание не обижать Финея заимствованы автором из «Мифологической библиотеки», и надо иметь в виду, что в XVIII в. обидеть прежде всего значило «нанести ущерб». Псевдо-Аполлодор рассказывает несколько версий о том, что случилось с гарпиями, в том числе про их гибель. Согласно легенде, смерть гарпий или Бореевых детей после схватки была предопределена: остаться в живых должна была лишь одна из пар персонажей (в этом сюжете гарпий две, как и братьев). И только по одной из версий гарпии были изгнаны на Строфадские острова и поклялись не вредить Финею. Автор «Книги естествословной» старается избегать множественных трактовок. Он однозначно оставляет гарпий в живых, а также выбирает из источника лишь одну версию о причине слепоты Финея. Впрочем, именно этот вариант истории, о мести богов предсказателю «за правду», был наиболее распространен – та же версия излагается в подписи в «Овидиевых фигурах».

Гарпии. «Овидиевы фигуры», XVII в.

На гравюре Лебрена гарпии – всего лишь женщины с крыльями без иных монструозных черт, едва ли не напоминающие ангелов. Правда, «ангелы» эти – грозные и запрещающие: сказано, что из-за них Финей «впал в необычайной глад, понеже от уст его богини гарпии все куски отнимали прежде положения во уста», однако ничего непристойного они не совершают. Отнесение гарпий к низшим божествам закономерно, но на примере «Книги естествословной» можно видеть, как это «божественное» наименование выходит на первый план. Первая же характеристика гарпий – хищныи богини – не дает читателю возможности представить каких-то там монструозных птиц вроде коршунов. Как и в случае с «пчелиными девками», это определение берется не из основной истории про аргонавтов, а из самого начала книги «Мифологическая библиотека», где нам представляют гарпий в кругу их родственников. Пояснение хищные, конечно, является дословным переводом названия чудовищ, что неочевидно для не знающих греческого читателей. В XVIII в. настает золотая осень гарпий, когда эти неоднозначные божества из прошлого под влиянием своих двоюродных сестер (хотя бы сирен) могут похвастаться красотой, а иногда даже волшебными яблоками.

Гарпия. Лубок. XVIII в.

Морской червь. Физиолог Дамаскина Студита, XVIII

Но в народной культуре – на лубке XVIII в. – появляется аномальная гарпия. Это монстр, напоминающий чудовищ средневековых бестиариев, от «классической» гарпии в нем осталось только соединение женского со звериным. Описание под картинкой настолько подробно, что наверняка сделано по изображению. Новая гарпия отрастила рога, львиную гриву, раздвоенный драконий хвост, как у аспида, и переселилась в воду. Вообще влияние аспида, мелюзины или другого монструозного змея хорошо заметно. Вспомним, что в сборнике «Луцидариус» (переведен с немецкого в XVI в.) рассказывается о четырехсаженном (больше 7 метров) индийском черве с человеческими руками, который ловит крупных зверей (в частности слонов, а также медведей или мулов), уносит их в воду и пожирает. Тот же зверь в разных источниках называется донтотираном или червем морским. В Физиологе Дамаскина Студита он совершенно монструозен: не имеет рук, зато очень зубаст и даже грызет камни, когда не занят поеданием скота, пришедшего на водопой. Окончательно утвердившись среди чудовищ, он приобрел и уникальные рекомендации по способу поимки (на удочку с мясом овцы), а его смертоносный яд нашел применение для «послушливых стрел» завоевателей. Параллельно с этими сведениями в «Космографии» тот же персонаж все-таки очеловечен и назван красивым (животно красно), хотя на иллюстрации он просто красного цвета.

…в той убо реце бывает червь великий <до> семи локтей в ширину, а в долготу дватцать локтей, имат же токмо два ока и два зуба злая и может сокрушити животн<о>, и древо, и камень, егда же видит на реце яко пьет воду некое животно – или верблюд, или вол, или конь – восхищает и снедает его. Того червя имут человецы удицею: на ней же полагают <на> прелщение мясо от овцы. И егда поимают его, вешают его главою долу – и каплет изо рта его яд желты<й>. Имат сицевое действо: яко сим <и> кам<е>ние горят: зажигаху древнии цари грады, яже хотяху раззорити…

Физиолог Дамаскина Студита

Земноводная гарпия с лубка приспособила двойной хвост для самостоятельной ловли добычи вроде свиней, овец и волов, причем взыскательный монстр не ловит кого попало, а выбирает тех, кто кажется повкуснее. Подобно ученым счетоводам из «Путешествия Гулливера», автор текста описывает ежедневный рацион чудища. Поимка в далеких краях и морях всяких диковинок – известная тема лубка. Сначала подобные истории подавались под видом забавных новостей, а затем стали сатирическими картинками. Большинство изображений копировалось с западноевропейских гравюр. Можно подумать, что исходно лубочная история относилась к кому-то вроде донтотирана, но дело в том, что в Европе действительно были гарпии с драконьими лапами и змеиными хвостами. Примерно такая изображена на эмблеме Bonis a divitibus nihil timendum (Праведным не следует бояться богатых) в знаменитой «Книге эмблем» Андреа Альчиато (1531), гравюры сделаны по рисункам Йорга Брея Старшего.