Текст книги "Похищение чудовищ. Античность на Руси"

Сам черт связал веревочкой

Сатир и кентавр не только попадают в одни и те же книги в качестве чудес мира, достойных изумления, но и участвуют в сюжетах вместе. Cредневековые сочинения об устройстве мира описывали таинственные экзотические народы гуртом: по соседству оказывались мантикоры и мохнатые сатиры, телороги (кентавроиды с оленьими рогами) и ипподесы с потомиями, сочетающие конские и человеческие части. Диковинные названия постоянно искажались, а монстры за счет этого преумножались, потому что очередной редактор, собирая сведения для своего нового сборника, заимствовал одного и того же персонажа дважды, встречая его в разных книгах под разными названиями. К XVII в. все чаще кентавр становится в пару с сатиром, один из них словно ведет за собой другого. Например, Симеон Полоцкий в 1667 г. создает геральдико-эмблематическую поэму «Орел Российский», в которой обыгрывает знаки зодиака. Дойдя до описания стрельца, которого на Руси в зодиакальном круге обычно изображали кентавром (по греческой традиции), поэт вспоминает и о сатире. Сатира на звездном небосводе нет (при том что споры о «правильном» количестве ног у звездных стрельцов все-таки велись [57: 84]), но Симеон в духе эмблематической астрологии пишет, что небесный стрелец будет мирным символом, добрым слугой, тогда как на земле ему подобало бы охотиться на зверей, подобно Диане и сатирам.

Иногда кентавры с сатирами подменяют друг друга. В XVII в. А. А. Виниус переводит на русский язык басню «О кентавре и жене» [73: 361]. Сюжет довольно незамысловатый: кентавр пристает к купающимся девицам и даже хватает одну, но она предпочитает умереть, нежели достаться ему. Но на гравюре к изданию басен Виниуса (1712) изображен «классический» сатир: с рожками и на двух ногах с копытами. Источник этой картинки – западноевропейская гравюра, и сама история подходит скорее сатиру, то есть персонаж мог смениться во время странствия сюжета. Но надо понимать, что «неправильная» картинка не всегда обозначает замену персонажа. Зодиакальные стрельцы в образе сатиров фигурировали в искусстве Возрождения. На русских миниатюрах XVIII в. неоднократно изображалась встреча святого Антония с сатиром, где рогатый козлоподобный сатир твердо стоял на четырех ногах, все еще оставаясь собой.

Иллюстрация к басне Виниуса «О кентавре и жене», XVIII в.

Сатир и кентавр открывают раздел о чудовищах в «Книге естествословной», хотя сведения об этой парочке автор почерпнул из разных источников. Основное описание кентавра взято из печатной книги о Троянской войне, а описание сатира – из сборников с рассказами о диких народах. Тем не менее автор их соотносит. В финале второй главы говорится, что оба «человекоподобных дива» есть в житии Павла Фивейского. Действительно, Иероним Стридонский (IV в.) писал о том, как Антоний Великий в поисках Павла Фивейского набрел на диких зверей, проявивших перед ним разум и кротость; среди них было два совсем странных существа – кентавр и сатир. Кентавр хоть и человекоподобен, а все-таки оказался диковат: он не мог членораздельно говорить, но указал путь рукой. А сатир по-человечески объяснил, что он – простой смертный, которому в древности язычники поклонялись как богу, и затем попросил у святого молитв за свой народ. Этот удивительный рассказ не только не был отвергнут в Древней Руси, но даже оказался на церковной фреске Спасо-Преображенской церкви Евфросиньева монастыря в Полоцке (XII в.) [55] и попал в знаменитое собрание житий святых – Великие Минеи-Четьи (XVI в.).

Антоний и сатир. Сборник. XVIII в.

И се узре человека, коню подобна, его же славатворцем «иппокентаврон» пронарече, к нему же дерзостне рече Антоние, никако же ужасився, в коем месте раб Божий живет. Зверь же преклонився о словеси и не могий гласом рещи, рукою место показоваше и на поле течаше.

Узре ина зверя, человеча естества мним, козлия ноги имея и роги на главе; сего же зрению удивлься Антоние, верою несуменною вооруже сый, бе<з> страха вопрашаше являемое: «Кто еси и откуду?». «От же мертвец быти, – глаголаше, – и един от живущих в пустыни, их же наставлением «сатиро» именуемом, служити изволися; мольбу же к тебе приношаю от стада моего, да о нас к общему Владыце помолишися: несь бо место нам оставлено, ибо Христу Воцарившю, во вся земля изыйде вещание его…»

Великие Минеи-Четьи

Встреча Антония Великого с Павлом Фивейским стала сюжетом русской гравюры (1626), на которой сатир и кентавр тоже изображены. У иппокентавра нет рук, но гораздо более странно, что перед нами женская ипостась, никак не оправданная текстом. В Физиологе Дамаскина Студита (XVIII в.) в качестве иллюстрации к рассказу об онокентаврах тоже изображена женщина-кентавр – правда, с руками. Такие несостыковки ученые объясняют заимствованием (перерисовкой) изображений из других текстов, иногда не совсем подходящих по смыслу, за неимением более точной иллюстрации. Но важно, что иллюстратор соотносит изображаемых чудовищ, и в ряде случаев именно кентавр женского пола выступает главным представителем вида, хотя тексты этого не оправдывают.

Святой Антоний встречает кентавра, сатира. Гравюра, XVII в.

На старинных русских изображениях позы персонажей – положение рук, ног, пастей – говорят гораздо больше, чем выражения лиц. Перед Антонием Великим сатир стоит в классической «позе внимания» [87: 68]. Одна рука согнута и прижата к груди, другая протянута к говорящему в этот момент святому (указующий перст Антония означает наставление, говорение). Иппокентавресса за неимением рук не может принять соответствующую позу, но в знак внимания и уважения она преклоняет колено. «Табунок» сатиров, стоящих за спиной собеседника святого Антония, напоминает миниатюры из древнерусских космографий и хронографов (сочинений об устройстве мира). Жесты не совсем совпадают, но сходство в расположении диких сатиров и житийных «сатыренят» (как они подписаны на гравюре) говорит о том, что художник мог ориентироваться на ранние миниатюры.

Кентавра. Физиолог Дамаскина Студита. XVIII

Знаменательно, что кентавроиды (а иногда и сатиры) в самых разных сюжетах изображаются с типовыми жестами. Обычно фигура размещена вполоборота, обе руки согнуты, как будто просительно, или дальняя от зрителя рука простерта, словно указующе. Вероятно, авторы художественных произведений, еще в древности сделавшихся образцовыми, закладывали в этот жест нечто конкретное (например, указание пути Антонию Великому или покаяние). Но при перерисовке необычного существа для новых иллюстраций жест и поза могли воспроизводиться механически, и связь с сюжетом терялась. Вихры и бороды указывают скорее на демонизм, чуждость средневековому читателю всех этих странных народов, тогда как их жесты благочестивы – вероятно, потому, что в историях, для которых делались их изображения, кто-то из знаковых персонажей вступал с ними в контакт: если не вездесущий Александр Македонский, то христианские проповедники. Кажется, позитивный посыл, заключенный в жесте иппокентавра, подразумевается и в тексте «Букваря» (1693) Кариона Истомина: по крайней мере, это «созданно животно» характеризуется в контексте тезиса о хвале Творца всякой тварью.

Толпа сатиров среди диких народов. Сборник, XVIII в.

Чудовища в качестве действующих лиц жития христианского святого (дивные существа, но не демоны, скорее помощники) – явление поистине чудесное. В XVII в. кентавр и сатир потихоньку начинают исчезать из жития Павла Фивейского, чтобы не сбивать народ с толку неоднозначными персонажами (в поздних рассказах Антоний встречал лишь диких зверей). Но все-таки и в древности появление этих чудовищ закономерно смущало авторов, поэтому они использовали исторический довод в качестве доказательства своих слов. Раз все приключившееся с Антонием Великим было на самом деле, то чудищам обеспечена долгая жизнь.

Кентавроиды с типовыми жестами из сочинений о мире и букварей XVII–XVIII в.

О сем же звере да никто же мнит неверно быти, зане и при царе Констянтии в Александрии явися видение всему народу: его же тело умершу осолися, да не скоро согинет, и к царю в Антиохию послася.

Великие Минеи-Четьи

↓

…сие животно при царе Конст<а>нтине, или диво сатир жив, во Александрию приведен бысть в великое всему народу удивление; егда же издше, тело его, да не абие согниет, солию осолиша и во Антиохию для ведома к царю послаша.

Книга естествословная

Конрад Ликостен (XVI в.) утверждал, что и сам «дохтор святый» Иероним видел сатира: низкорослого человечка с длинным носом, козлиными ногами, рогатого, страшного. Якобы Иероним Стридонский присутствовал при встрече Антония и сатира. Антоний перекрестился, но чудище не исчезло, а объяснило, что оно собой представляет, и посетовало, что язычники обзывают его народ дикими людьми (по крайней мере, так это понял русский переводчик).

…дохтор святый Иероним о тех людех пишет: видел человека – невелика, з долгим носом, у него и чело страшно, и роги на главе – которой до пояса человек, а от пояса козел. А святый отец Антоний тут же был и, прекрестився, того чюда спросил, кто он таков есть. И он отказал: аз-де смертен – един, которые живут на пустых местех, и поганые люди за посмех нас дикими людми зовут…

Хроника чудес

Уже в Античности, когда чудовища были «разжалованы» из мифологических существ в дикари и игру природы, стали появляться рассказы о том, как реальные исторические лица сталкиваются с ними в виде трофеев, предзнаменований, подарков. Обычная земная женщина могла ни с того ни с сего родить неведому зверюшку, что толковалось как дурной знак для действующего правителя. В VII книге «Естественной истории» Плиния Старшего (I в.) помещены рассказы о странных народах и странных младенцах – например, как в Египте родился и сразу погиб кентавр, тело которого законсервировали при помощи меда и доставили Цезарю Клавдию. «Сравнительные жизнеописания» (I–II вв.) Плутарха содержат рассказ о поимке сатира легионерами Суллы. Известное сочинение «Рассказы о диковинах» с изложением природных и исторических казусов приписывают Аристотелю. В древности существовало целое направление по собиранию в тексте любопытных фактов, впоследствии названное парадоксографией [53: 152–153]. Еще в Античности удивительные сюжеты странствовали по авторским текстам и собирались в околонаучные своды знаний.

В Средние века авторы продолжают собирать истории о рождении диковинных существ, да и сами причудливые животные оказываются предметами коллекционирования [44] в виде чучел, препаратов, статуэток-имитаций (часто, конечно, фальсификаций) и рисунков. Подобный интерес возникает в России XVIII в., благодаря чему в Петербурге открывается Кунсткамера. Под влиянием этого интереса к причудливым явлениям все на свете смешивается: недавно открытые обезьяны соотносятся с сатирами, фантастические изображения толкуются с рациональных позиций (как реально существующие и жизнеспособные животные), откровенно сатирические произведения (например, о том, как изловили чудище, похожее на епископа или императора) при переходе в другую культуру принимаются за реальные новости о монстрах и т. д. Кентавры и сатиры то и дело появляются среди диковинок. И один из таких рассказов «пристраивается» к рассказу о странствиях Антония Великого (вероятно, эта связка возникает у Иеронима Стридонского), хотя в русских рукописях факты чужой истории искажаются. Царь Констанций превращается в более понятного Константина, который якобы был современником погибшего и забальзамированного сатира. Это свидетельство становится доказательством существования сатиров на насколько веков. Даже исчезнув из жития, оно все еще оставалось в сборниках о животных, откуда наверняка попало и в «Книгу естествословную».

Сатир. Лубок, XVIII в.

Во второй половине XVIII в. подобные рассказы отправляются в развлекательную литературу. Забавные лубочные листы содержат красочные изображения и описания всяких заморских диковинок (нередко почему-то из Барселоны). Лубок с сатиром, с одной стороны, изображает очередного уродца: его шуточное, раешное описание, в котором значительно преумножена монструозность существа, составляется по картинке (а само изображение, видимо, имеет западноевропейский источник). С другой стороны, этот «народный» сатир все больше напоминает кота (хотя и очень крупного), о чем говорит и его описание, и особая «диета», странная для неукротимого чудовища: хлеб с молоком.

Из Гишпании газетаю уведамляет – о сей фигуре всем объявляет. Некотори иностранной человек привес с собою в Барцелону град сатира, которая уродливая фигура привлекает много зрителей. Сие животное имеет голову, лоб, глаза и брови человечьи, уши тигровы, щоки красныя, кошечьи усы, козью бороду, львиной рот, в коем <в>место зубов видна костеной обад, и руки, подобныя человеком, только по самую пясть покрытыя волосьем разных цветов так, как и по всему телу. Он величиною будет пяти футав и трех дюймав и ест только хлеб и молоко.

Подпись с лубочной картинки

Глава 7
Сирины-сирены

Сегодня сирином называется чудесная птица, побратим Алконоста, а сиреной – русалочка или таинственная дева на скале. Но так было не всегда. Исторически это один и тот же персонаж, окончательно распавшийся на женщину-рыбу и женщину-птицу довольно поздно. На Руси XVIII в. сирены и сирины свободно заменяли друг друга в рукописях, а в народной культуре это замещение продолжалось на пару веков дольше. В деревянной резьбе XVIII–XX вв. (изначально корабельной, но впоследствии перешедшей на наличники и фризы крестьянских домов) забавные парные персонажи фараон и фараонка (они бывают подписаны) имели рыбьи хвосты. Но и люди-птицы (например, на пряничной форме) могли подписываться: «Фараон». Понимание, кто есть кто, пришло уже в эпоху авторских художественных текстов и обширных литературных заимствований.

Фараонка как украшение фасада избы, XIX в.

Собственно, из Античности сирены были взяты в виде птиц. Но, поскольку они обитали где-то посреди океана и причиняли неудобства мореплавателям, их связь с водой иногда проявлялась во внешности, с помощью «рыбьих» частей. Пока сирены эволюционировали из птиц в рыб, на них могли влиять и другие, уже собственно морские персонажи, состоящие из человеческой и рыбьей частей. Это монстры с западноевропейских карт и из их текстовых описаний, это необычно изображенные реальные животные (например, на русалок бывают похожи дельфины), это аллегории водной стихии антично-византийского происхождения, это апокалиптические чудовища и демонические существа. То есть персонаж, которого сегодня назвали бы русалкой (женщина с рыбьим хвостом), то и дело появлялся в древнерусской культуре, но по происхождению это могли быть совсем неродственные чудища, завезенные в разное время и разными путями. К этому венку чудесных существ стоит добавить и «местных» русалок, у которых, как известно, вообще не было ничего от рыбы. Отечественные фольклорные русалки (это не единственный вариант их названия) – женщины и дети, погибшие нехорошей смертью, необязательно в воде (самоубийцы, проклятые, некрещеные и др.) [17; 25]. Реже такие существа осознавались как жены и дочери чертей или водяных, то есть особый народ. Славянские русалки вовсе бесхвосты, они прекрасно бегают, а обитают чаще всего в лесу и в поле. Хвост отрастает у подобных персонажей совсем поздно под влиянием романтических сирен, так что о них мы говорить почти не будем. Лучше полюбуемся отдельными представителями привозной русаловидной фауны.

Бородатые дельфины-спасатели. Житие Василия Нового. XVIII в.

Венок русалок

Русалки встречаются в русских рукописях, народных росписях, резьбе и даже на иконах. Самая монструозная из них – русалка-людоед. Поскольку сирены – это прежде всего чудовища, неудивительно, что они находят себе место среди опасных существ.

Русалка-людоед. Хронограф, XVI в.

В древности дикие звери съедали и убивали гораздо больше людей, чем сейчас, и средневековый человек вполне серьезно опасался смерти от когтей льва или какого-нибудь малоизученного дракона, особенно если отправлялся в путешествие. Но перед Страшным судом все умершие должны воскреснуть и предстать в своем первозданном виде. Поэтому на ряде икон есть сюжет о том, как земля и море (в виде аллегорических женских фигур или животных) возвращают тела погибших. Земля обычно сидит в окружении нескольких страшных зверей, из пастей которых торчат фрагменты человеческих тел. Набор этих людоедов очень разнообразен: среди них встречаются и слон, и драйкана, и птица с человеческим лицом.

Аллегория моря. Фрагмент иконы «Крещение»», XV в.

Некоторые русалки изображались в качестве вероятных обитателей какого-нибудь водоема вместе с монструозными змеями и китами: таких можно видеть на картах или на иллюстрациях к Апокалипсису. На иконах, изображающих Крещение Христа, в воде можно различить небольших рыб и водных млекопитающих. Да и сама аллегория моря, пришедшая из византийского искусства, нередко восседает на рыбе или змее, а иногда словно срастается с ними телом – так и получается очередная русалка. В 1870 г. краеведом И. А. Голышевым в Богоявленском храме Мстеры (XVII в.) был описан храмовый образ «Богоявление», который наряду с традиционными рыбами содержит одну человекоподобную аллегорическую фигуру (видимо, аллегорию реки Иордан), одно существо, напоминающее изображения тюленей в Древней Руси, двух рыб с типичными «мохнатыми» хвостами и отчетливый образ женщины-рыбы в качестве аллегории моря. Но русалки могли появляться на иконе с этим сюжетом и по другой причине.

Морские обитатели с иконы «Богоявление». Прориси, XIX (по XVII) в.

Считалось, что крещение Христа происходило в том же самом месте, где некогда народ Израиля переходил расступившееся море, спасаясь от Фараона. Затем воды сомкнулись и потопили преследователя вместе с войском. Согласно легенде, египтяне не погибли, а превратились в водяной народ. Поэтому русалок народной резьбы и называют фараонами. Эта легенда пришла на Русь через записки путешественников, из которых сформировались отдельные рукописные сказания («Сказание о переходе Чермного моря», «Сказание московских купцов о рыбах»), а из рукописей легенда попала в русский фольклор, соединившись с другими народными представлениями о мире [31]. Рассказывали, что у этого проклятого подводного народа есть женщины и дети, кони и дома, культура и хозяйство. Они даже пекут подводный хлеб, поэтому рыбаки могут иногда различать запах свежей выпечки, находясь в открытом море. Недалеко от Харькова был записан рассказ об обрядах фараонов: они крестят детей, венчаются, и под водой у них есть свои священники. Во многих местах связь между этими существами и египетским войском уже совершенно потеряна, и фараонами называют утопленников, в том числе недавних [7].

Морской вол. Физиолог Дамаскина Студита, XVIII в.

Идея о том, что все земные существа имеют свои морские «пары», хорошо известна русскому Средневековью. Древние карты и рукописи украшены морскими существами, которые наполовину состоят из земного животного, но при этом имеют рыбий хвост (морские зайцы, морские львы, морские козлы). Хорошо известны «водные кони» – часто это никакие не бегемоты, а попытка художника изобразить невиданную речную лошадь в соответствии с ее названием. И вообще, иппокампы (лошади с хвостами рыб) пришлись очень кстати, когда потребовалось представить себе фараонову конницу, оказавшуюся на дне моря. Рукописи «Сказания о переходе Чермного моря» содержат не только красивую легенду, но и сведения практического характера: как из выловленного иппокампа сшить добротные сапоги.

…а на конских рыбах конская шерсть, а кожа на них толста на перст, а ловят их и кожи с них снимают, а тело мечют; а в кожах переды и подошвы подшивают, а воды те кожи не терпят, а в сухо на год станут…

Сказание о переходе Чермного моря

Считается, что информацию об изготовлении иноземной обуви из кожи морских животных русские путешественники записали на основе своих наблюдений (возможно, за каким-то реальным промыслом) и расспросов. Но представления о добротности «рыбьего меха» существовали на Руси и раньше. В средневековом романе Александр Македонский носил одеяние из рыбьей кожи, а еще владел конской сбруей того же происхождения, которую ничем нельзя было перерубить.

Вилами по воде

Был такой византийский император Маврикий с довольно несчастливой судьбой. Его правление (582–602 гг.), согласно древним свидетельствам, сопровождалось всякими дурными знаками: женщина родила чудище, на небе появилась комета и так далее. Видимо, уже позже подобные свидетельства о странностях, произошедших якобы в это время в разных концах земли, умножились и сгруппировались вокруг имени несчастного правителя. Впрочем, византийские хроники нередко сообщали о чудесах, происходивших в эпохи правления различных императоров, в основе этой традиции лежит античная парадоксография.

В повествовании о Маврикии из «Летописца Еллинского и Римского» есть особый раздел под названием «Дивна» с описанием странностей, которые произошли за время его правления. Рассказывается о рождении в обычной семье загадочной русалки с признаками черепахи или моллюска, о шестилапом львовидном псе огромных размеров и тому подобное – все это, конечно, было не к добру.

Дивна. При том жена детище роди в Констянтине-граде: без очью и без руку, в чреслех бе ему рыбей хвост приросл, в образь чрепокожныя рыбы. И пес родися о 6 ногах, главу имый лвов образ, бысть же превелий зело. Такожде и в Фракии детища два родистася: един о 4 ногах, а другый о двою главу. Глаголют же неции от образник: не знаменуется благое в градех, идеже аще тако родится.

Летописец Еллинский и Римский

Один из этих рассказов вышел за пределы хроники и стал достаточно популярным, попав в сборник о животных. Он известен как история о двух птицевидных сиренах из Физиолога Дамаскина Студита. Однажды на рассвете в царствование греческого царя Маврикия (или Маврия) в реке Нил было замечено два удивительных разнополых существа с женским и мужским торсами, а ниже пояса они выглядели как птицы. Мужчина (по крайней мере, его верхняя часть) описан не менее привлекательным, чем его спутница. Волосы сиринов-сирен (в разных рукописях эти существа называются последовательно по-разному) то ли черные, то ли рыжие. Дополнительно сообщается, что эти сладкоголосые монстры погубили множество людей своим пением, ведь зачарованный человек следует за ними, словно за звуком дудочки крысолова, и тонет в реке. Так, видимо, произошло и на этот раз: до трех часов дня люди созерцали чудищ и слушали пение – а затем вошли в воду, не спасся даже эпарх.

В царство Маври<ки>я, царя греческаго, некогда <убо> со восхождением солнечным явистася в реце Ниле два животна человекообразна: до пупа муж и жена, а от пупа птица. Муж убо красен персми и власы чер<м>ны, имяста же оба сосцы без влас. Их же нарицают сладкопеснивыя сир<и>ны. Слышав же их пение, человек, аще не престанут поюще, весь пленяется мыслию и, вослед их шествуя, умирает. Слышав же сия и до девятаго часа епарх же и вси людие, зряще, чудишася и по том паки в реку <Нил> внидоша.

Физиолог Дамаскина Студита

Это описание в целом восходит к тексту хроники, однако есть несколько интересных отличий. В переводе «Летописца Еллинского и Римского» сирины называются также вилами (это южнославянский персонаж, близкий русалкам и нимфам), то есть приводится их аналог из славянского фольклора. Кроме того, сообщается, что все люди вышли смотреть на странную пару и даже как-то договорились, чтобы они не уходили, пока все желающие не посмотрят. Собственно, в тексте не сказано, что дивные люди запели, но при их описании для читателя есть пояснение: у них сладкий голос и они всех убивают. Убийство действительно состоялось, но необычным образом. Когда люди вошли вслед за сиринами-вилами в реку, внезапно «всплывший и выпрыгнувший» крокодил напал на толпу. Далее следует подробное описание крокодила, совершенно не уступающего в чудовищности сиренам. Сказано, что он наполовину рыба, а его зубы напоминают пилы, и этими зубами он терзает всех, на кого гневается (зеваки стали как раз жертвами его ярости).

Пара сирен. Западноевропейская гравюра, XVII в.

Морския сирены». Лубочная гравюра. XIX в.

Сирин-сирена. Физиолог Дамаскина Студита, XVIII в.

Получается, что в древности коварные речные существа со сладкими голосами и птичьими признаками переводятся скорее сиринами, а затем в XVII–XVIII вв. их название колеблется между сирином и сиреной. В одной из рукописей в качестве иллюстрации к этому рассказу перерисован типичный сирин-птица, с крыльями и короной, как на народных картинках. Правда, в руке он держит что-то вроде пера или пальмового листа, а не букет цветов. Составителя сборника не смущает, что такое существо должно было выйти из реки: картинка в рукописи не всегда прямо соотносится с текстом, чаще она абстрактна, но важно, что образы пересекаются. И действительно, райский сирин, уже перебравшийся к этому времени из назидательных рассказов в лубок, тоже зачаровывает голосом, а от этого вполне можно погибнуть или смертельно затосковать. Поэтому, кроме эдемских деревьев (многие сирины-птицы, безусловно, очень положительны), вокруг сирина на лубочных картинках обычно есть пушка, потерявший сознание или погибший человек и даже панорама военных действий против незваного гостя из рая.