Текст книги "Бульон терзаний"

Глава пятнадцатая
Высокопоставленные прогульщики

Поначалу, пока «игра в театр» была всем в новинку, мебельщики с удовольствием бежали на очередную встречу с режиссером, учили текст, стараясь произвести впечатление друг на друга. Но оказалось, что репетиции сильно отличаются от того, что каждый себе вообразил. До бури оваций, криков «Браво, третья княжна!» и охапок цветов было еще очень далеко. Приходилось либо тихо сидеть у стеночки, ожидая своего выхода, либо работать, раз за разом выполняя указания Владимира.

Только-только режиссер поверил в то, что из этой массы удастся вылепить нечто пристойное, как начался разброд. Второстепенные, а за ними и главные герои отпрашивались перед самой репетицией, сославшись на важную работу, – а чаще даже не отпрашивались, а просто ставили Нину в известность о том, что сегодня их не будет. За отсутствующих выходил и читал Владимир, что еще больше расслабляло труппу. «Ну, если я один раз не приду, ничего страшного не случится, – думали артисты, – за меня сыграет режиссер». Теперь Владимир понимал Капитана, который никого не отпускает с репетиций на съемки. «У вас на первом месте– сериалы! Вас интересуют только деньги! Зачем вы вообще пошли в театр, когда вокруг так много возможностей заработать?» – совсем недавно выговаривал он одному герою мыльных опер, глядя, как всегда, куда-то в сторону. Но то Капитан. А что скажешь этим людям? «У вас на первом месте работа!» Да, это так. Работа для мебельщиков – как репетиции для артистов. Нелепо упрекать их в том, что они так преданы своему делу. Даже если в действительности дело для них лишь отговорка. За руку-то он ни одного прогульщика не поймал.

Из всех главных действующих лиц только Ульяна не пропустила ни одной репетиции. Неизменно сидела на скамейке у входа Нина, вела протокол. Евлампия Феликсовна была очень пунктуальна. Да еще князь Тугоуховский, одинокий старик, приходил всегда, даже когда его не звали. Сидел в углу, посасывал конфеты «Барбарис», которых всегда у него были полные карманы, крутил головой, повторял свою «очень ответственную роль». Проходя мимо него, Владимир всякий раз слышал, как тот тихонько шелестит себе под нос: «„О-хм!“ Потом —„И-хм!“ А дальше „У-хм“. И „Э-хм“ – в вопросительном смысле. Главное – не перепутать!»

Наступил очередной репетиционный вторник. С самого утра шел дождь. Влажные следы вели от входной двери к лифтам. В коридорах стояли мокрые зонты. Кутаясь в шерстяной платок, Нина зевнула в ответ на приветствие Владимира и доложила, что сегодня еще никто не отпрашивался.

В репетиционной комнате столы и стулья уже стояли у стены – а может быть, их никто не передвигал с прошлой репетиции. Клевал в углу носом – клевал, но не забывал твердить свою роль – князь Тугоуховский. Компьютерный гений Федя допивал чай из пластикового стаканчика и вился вокруг старика. Заметив вошедших режиссера и Нину, он разрезвился еще пуще и драматическим шепотом произнес:

– А вы знаете, вы знаете, что в пьесе – полной, конечно, а не в нашем кастрированном варианте для корпоратива – пятьдесят четыре раза встречается восклицание «Ах!» И шесть раз – восклицание «Ох!».

– О-хм! – отмахнулся распечаткой Тугоуховский. – Это вот зачем мне знать? Не путай меня чужими восклицаниями. Опять забыл, что идет сначала, что потом!

– Федя, а ты почему здесь? – строго спросил Владимир и, уже поворачиваясь к Нине, добавил: – Вот что за люди? Одних не докричишься, зато другие приходят, когда их не звали.

– Минуточку! – подскочил к нему Федя. – Меня звали, меня очень даже звали. Сейчас дословно процитирую. – Он небрежно поставил на стол недопитый чай, достал из кармана айфон, поводил пальцем по экрану и торжественно объявил: – Письмо от Нины. Рабочего характера. Других она мне, к сожалению, не пишет.

– С какой, вообще, стати я буду тебе личные писать! Дурак, что ли? – замахнулась на него Нина, но Федя ловко отскочил в сторону и продолжал:

– Поэтому, не стесняясь, зачитываю вслух. Заголовок – «репетиция». Текст: «Будет время, приходи на репетицию во вторник. Если опять никто не явится, прогоним сцену Тугоуховского и графини-бабушки». Как мы видим, никто не явился. Зато бабушка – вот она я. И Тугоуховский – перед нами.

– Что тебе опять надо, балабол? – спросил из своего угла старик.

– Я только сказал, – вежливо раскланялся Федя, вновь завладевая уже остывшим чаем, – какие мы с вами дисциплинированные артисты. Всем бы так!

Владимир посмотрел на часы.

– Подождем до семи ровно и, если больше никто не придет, начнем с вашей сцены, – распорядился он.

Бесшумно впорхнула Ульяна. Села у стеночки с распечаткой, шевеля губами, стала повторять свой текст. Заглянули две княжны. Спросили хором: «А где танцы?»

– Ну завтра же танцы, – тяжело вздохнула Нина, – читайте внимательно письма!

– На танцы тоже ходят как попало? – злорадно спросил Владимир, когда за недовольными княжнами закрылась дверь.

– Хорошо ходят. Никто не отпрашивается.

Владимир с досады закусил губу: у Ядвиги не забалуешь. С другой стороны, на княжон у нее есть управа. Они – младшие сотрудники, подневольный народ. А попробуй-ка покомандовать всеми этими замами или даже самим генеральным директором!

Ровно в семь – едва только минутная стрелка на стенных часах с легким шорохом коснулась цифры «12» – открылась дверь, и вошла Евлампия Феликсовна с игрушечной собачкой в руках.

– Доброго вечера всем, – кивнула она, окидывая взглядом помещение, – вот знакомьтесь – мой шпиц, прелестный шпиц. По-моему, неплох. Соседка сдает квартиру, так вот предыдущие жильцы игрушку оставили. Она моему внуку принесла, но у него один компьютер на уме. Я подумала, что для спектакля пригодится. Это, конечно, не шпиц, а скорее болонка…

– Прелестный шпиц! – воскликнул Владимир. – Нина, запиши в реквизит. И давайте, не откладывая, приступим. Действие третье, явление десятое, появление Хлестовой. Хлестова, Софья, – ваш выход. Чацкого и Горича я освободил, тут их совсем чуть-чуть, я за них прочитаю. Надеюсь, Фамусов, Скалозуб и Молчалин вскоре подтянутся.

Трижды прогнали сцену появления Хлестовой – с правильными движениями и интонациями. Надо было лететь дальше, но лететь было некуда. Нина начала обзванивать отсутствующих, графиню-бабушку отправили на разведку. Еще раз повторили сцену, довели ее до блеска. Вбежал запыхавшийся Федя.

– Докладываю, – объявил он, – у босса дверь закрыта, идет какое-то совещание.

– А телефон у него, по-видимому, отключен, – добавила Нина. – И у Бориса Станиславовича – тоже.

– А Молчалина срочно отправили с накладными на склад, – продолжал Федя. – Что-то там Таир перепутал, а с утра ему развозить заказы.

Владимир снова закусил губу. Потом поблагодарил и отпустил Ульяну и Евлампию Феликсовну, объявил перерыв – чтобы князь Тугоуховский смог подготовиться к ответственной сцене, в которой ему предстояло дважды вопросить «Э-хм?», один раз «И-хм?» и еще «У-хм?».

– Нина! Мы так ничего не успеем! – возопил Владимир, когда они вышли в коридор. – У меня нет на них управы. И я даже не могу пожаловаться Петру Светозаровичу, потому что он сам пропускает репетиции, даже не предупредив никого из нас.

– Может быть, попробовать встречаться с каждым главным героем индивидуально? Когда им будет удобно? – предложила Нина. – Петр Светозарович уже больше года занимается художественной речью. И ни разу не пропустил занятий, потому что сам назначает время.

«Еще бы он пропустил», – мрачно подумал Владимир, вспомнив рассказ Стакана о том, чем они в действительности занимаются на этих уроках.

Но предложение Нины принял. По одному, наверное, собирать главных героев будет проще.

В самом деле, к «частным урокам» артисты отнеслись ответственно: тут уж не успокоишь себя тем, что, в случае чего, за меня почитает режиссер. Потому что нет режиссеру никакого смысла сидеть и читать что-то самому себе. Время, конечно, назначали – кто во что горазд. Ради Молчалина Владимиру пришлось дважды приезжать в мебельный офис к восьми утра. Петр Светозарович предпочитал поздний вечер. Эдуард-Чацкий всегда опаздывал на час, почему-то ссылаясь на гринвичский меридиан.

Компетентный Борис назначил время после обеда. Когда Владимир пришел к двум часам, оказалось, что директор по производству обедает в четыре, и режиссеру пришлось три часа сидеть в пустой репетиционной, за столиком Марии Антуанетты, читая биографию Щепкина, написанную каким-то модным современным литератором. В биографии было больше самого литератора, чем прославленного артиста, но некоторые мысли Владимир все-таки для себя выписал.

Елена, исполнявшая роль горничной Лизы, выбрала среду, семь часов вечера. Когда подъехал Владимир, она уже сидела в репетиционной, коротая время за пересказом детективного романа. Ее слушателями были Нина, поджидавшая режиссера, чтобы получить от него дальнейшие указания, и старик Тугоуховский, который, как всегда, явился просто так, из любопытства.

– …а потом Ливермор приходит в беседку и видит труп Инджерсолла, – не замечая Владимира, продолжала Елена. – Он же застрелился, но оставил записку, что искать надо Уорбертона. А его в это время уже убил сообщник, Чанселлор. С которым они не поделили награбленное.

– Как ты всех помнишь и не запутаешься?

– Это не сложнее, чем держать в голове придуманные Эдуардом названия мебели. О, а вот и наш Карабас-Барабас! – Елена наконец-то обратила внимание на режиссера. – Я, между прочим, вчера перед сном читала свою роль и многое запомнила. Но все равно буду подглядывать в бумажку!

– Подглядывайте, – разрешил Владимир. – Нина, спасибо за идею с отдельными репетициями. Но теперь снова придется всех собирать. Запиши меня на прием к Петру Светозаровичу, чем раньше – тем лучше.

Он сам не заметил, как встроился в офисный режим существования.

Нина пообещала сделать все возможное и удалилась. Тугоуховский продолжал сидеть, сосать конфеты и блаженно улыбаться.

– Вы тоже можете идти, – сказал ему Владимир. Старикан сидел.

– Сегодня ваше присутствие необязательно, – уже громче повторил режиссер, – вы свободны.

Дед не двигался с места.

– Але, гараж, – гаркнула Елена, – хватит тупого уже включать. Сегодня я репетирую одна. Я стесняюсь при вас, понятно, нет?

Тугоуховский заморгал, выронил из рук фантик, который скатывал в шарик, подобрал и резво двинулся к выходу.

– И-хм, – сказал он, обращаясь к Владимиру. Потом махнул рукой и ушел, тихо прикрыв за собою дверь.

– Ну! Руководите! – приказала Елена. – Говорите, что мне делать, а то времени в обрез.

– Постараемся не тратить время зря, – пообещал Владимир и заглянул в свой блокнот. – Начало вы с Фамусовым и Софьей довольно бойко репетировали, его касаться не будем. Возьмем, пожалуй… А, вот – седьмое явление, второе действие, где Молчалин падает с коня. Я за Софью, я за Скалозуба и я за Чацкого. И за Молчалина. Постараемся без остановок пройти до конца действия. Только не частите. Есть какие-то вопросы или можем начинать?

– Есть вопрос. Почему горничная ночью выслеживает доктора?

– Какого доктора? – растерялся Владимир.

– Вудворда. По-вашему, он не доктор?

– Где вы такого доктора взяли, покажите?

Елена углубилась в распечатку. Отложила ее в сторону. Задумчиво посмотрела в потолок. Потом улыбнулась:

– Ох, это же я перепутала. Читаю параллельно. Тут, понимаете, такой сюжет: доктор Вудворд гуляет в саду, а горничная крадется за кустами… И тут входит Чацкий… Нет, это уже «Горе от ума».

– Давайте на нем и сосредоточимся, – попросил Владимир. – Три-четыре, начинаем. Я – Скалозуб. Кхе-кхе. «Уж не старик ли наш дал маху?»

Репетиция началась бойко. Но в нее то и дело врывались телефонные звонки. Елена останавливалась, доставала телефон, говорила, что она сейчас занята и перезвонит потом, и, как ни в чем не бывало, продолжала читать с той строчки, на которой остановилась.

– Послушайте, – мягко сказал Владимир, – давайте не будем отвлекаться от работы.

– Вы не представляете, с какой бы я радостью! – воскликнула Елена. – Но Светозарыч сказал – всем играть в этом спектакле! Чтоб конкуренты обос… очень удивились – вот как надо играть.

– Видите. А вы отвлекаетесь от работы на телефонные звонки.

– Так звонят-то мне – по работе. А я отвлекаюсь на репетицию.

Владимир вспомнил, как объяснял пятилетней Ане, почему ей не следует облизывать зимой железные прутья ограды детского садика, даже если остальные ребята так поступают.

– Представьте, – сказал он, – что наша репетиция – это тоже работа. Важная работа, от которой зависит, насколько густо удивятся ваши конкуренты. Неужели вы не выключаете телефон, когда приходите в театр?

– Я? В театр? Смеетесь? Мне когда по театрам ходить?

– На сцену вы тоже с телефоном выйдете? – начал терять терпение Владимир.

– А можно, да? Я как раз хотела спросить.

Очередной звонок прервал эту увлекательную беседу.

– Да. Жукова на проводе. Тринадцатого была поставка. Проверьте по базе, была тринадцатого. Сентября, конечно.

Она нажала отбой и в сердцах произнесла:

– Тупой и еще тупее. Да-да, давайте репетировать. Что у нас там дальше? «Сидят они у батюшки теперь…» А? Ну мы на этом остановились, я помню. Что вы так смотрите?

– Телефон отключите, пожалуйста.

– Да не могу, сказала же! Мне в любой момент могут позвонить! Я даже в душ с собой телефоны беру.

– И сексом под эти трели занимаетесь? – не удержался Владимир.

– Я им вообще не занимаюсь. Очень надо, спасибо. Дети у меня уже есть. Мужа я выгнала. Так просто, ради галочки – тоска. А на не просто так у меня времени нет… Я вас не очень шокировала?

– Нормально, нормально. Я ведь в театре работаю. Всякого насмотрелся. Но, пожалуйста, отключите телефон, иначе мы не сможем репетировать. Больше времени потратим. Так бы вы уже освободились и вели свои переговоры. Неужели вы всегда-всегда на связи? И в самолете тоже по телефону разговариваете?

Елена призналась, что в самолете она подчиняется общим правилам, и нехотя отключила звук. Репетиция продолжалась. Наступил момент, когда коварный Молчалин полез с объятиями к горничной своей возлюбленной, но не на таковскую напал.

С особым удовольствием Елена проговаривала: «Прошу подальше руки» – и колотила Владимира, хотя он даже и не думал к ней прикасаться.

– Хорошо я вас отделала? – спросила она в конце.

– Неплохо. Только бить в полную силу необязательно, и, когда вы локтем под ребра меня пихнули, я на секунду дышать перестал от боли. Все-таки давайте без насилия.

– Я думала, так будет натуральнее выглядеть!

– Когда будем репетировать с настоящим Молчалиным, я вам покажу, как будет выглядеть натуральнее, а пока давайте без рукоприкладства. И надо еще поработать над этой фразой:

 
Вы знаете, что я не льщусь на интересы;
Скажите лучше, почему
Вы с барышней скромны, а с горнишной повесы?
 

Вы пытаетесь произнести ее на одном дыхании и захлебываетесь в середине. Так не надо. Давайте разобьем на три предложения, по строчкам. И дышите, пожалуйста, полной грудью!

– Какая есть, такой и дышу! – огрызнулась Елена.

– Нет, она у вас очень хорошая… Ну я не в этом смысле. И в этом тоже. Все, зарапортовался. Давайте еще раз повторим эту сцену.

Он совсем смутился, и тут раздался телефонный звонок.

– Але? – немедленно отозвалась Елена. – Да, я не могу сейчас говорить. Не могу говорить, да. На работе. Я перезвоню. Где-то через часик.

– Я же просил выключить телефон… – с мукой в голосе произнес Владимир. – Неужели так сложно элементарные правила приличия соблюдать?

– Так я рабочий выключила. А это так, личный. Мама звонит, ну, мы с ней потом поговорим.

– Пожалуйста, я вас очень прошу, отключите все телефоны.

– Вообще все? – переспросила Елена. – Так бы и сказали.

На свет было извлечено в общей сложности четыре трубки разного цвета и размера.

– Ну вот, – вздохнул Владимир, – надеюсь, нам больше никто не помешает. А теперь отталкивайте меня как человека, который заставил вас выключить все телефоны. И пожалуйста, запомните и повторите это на сцене.

Не останавливаясь, повторили сегодняшний фрагмент еще раз. Без телефонных звонков получалось куда быстрее, а главное – Елена с первого раза запоминала все замечания и советы режиссера. И больше его не била.

– Видите, – указывая на часы, сказал Владимир, – как скоро мы управились, не отвлекаясь на звонки. Тогда на сегодня все, спасибо.

Елена присела на стул и стала по очереди оживлять телефоны. Владимир сделал в своем экземпляре сценария несколько пометок относительно роли Лизы.

И тут дверь приоткрылась, и в репетиционную заглянула Нина. Убедившись, что не помешает творческому процессу, она постучала согнутым пальцем по дверному косяку, чтобы привлечь к себе внимание, и сказала:

– Елена Борисовна! Вас там все потеряли! Что у вас с телефоном?

– Отключила, – ответила Елена, – кто звонил-то? Нина подошла к ней поближе и передала листок, на котором в столбик были записаны три слова – фамилии звонивших или названия фирм, которые они представляли.

– Вот. Сказали, чтобы вы срочно им перезвонили.

– Так, – Елена мельком взглянула на список, – это завтра, это тоже завтра. Этих козлов вообще со мной не соединяй, они никому не платят.

– Как же их не засудили до сих пор? – удивился Владимир.

– А у них такая стратегия, – пояснила Елена, – называется: «Магазин всего». Берут у каждого производителя один-два предмета, продают и не платят. Кто из-за двух стульев в суд пойдет? Так и живут.

Собрали вещи, выключили свет и кондиционер, закрыли дверь, вышли в коридор. Нина убрала ключи от репетиционной в специальный шкафчик и заторопилась домой.

– Ну что, много важных звонков из-за меня пропустили? – виновато спросил Владимир у Елены.

– Все подождут до завтра. Не маленькие.

– Разбаловали вы их, – резюмировала Нина, натягивая пальто. – Компетентный, уходя с работы, оставляет рабочий мобильник в ящике стола. Когда он заболел прошлой зимой, Димке-курьеру пришлось вскрыть стол, чтоб отвезти ему трубку в больницу. Павел Петрович после семи просто не отвечает на звонки. Другие тоже. А вы – круглые сутки на связи. Ладно, до свиданья, я побегу. Уже опоздала и на силовую тренировку, и на йогу, хоть в бассейне поплаваю.

– Может, и разбаловала, – удивленно повторила Елена. – Я об этом как-то не задумывалась. А вы что скажете? Не могу же я совсем перестать отвечать на звонки после семи. А вдруг что-то важное? Вдруг там заказ, которого мы ждали всю жизнь?

Владимир искоса взглянул на нее: неужели существуют такие заказы, которых стоит ждать всю жизнь? И что это за жизнь такая – от заказа до заказа? А вслух сказал:

– Для начала попробуйте не брать телефон с собой в душ. И всегда выключайте его на репетициях. А когда это перестанет вас тяготить… например, сходите в театр. Там вам придется целых два действия обходиться без важных переговоров. И если вы с этим справитесь, можно будет подумать о том, чтобы выключать телефон после семи. Хотя бы один из четырех.

– А чего, можно попробовать, – сказала Елена. – Все было очень познавательно. Пойду теперь к себе в кабинет, отвечу на рабочую почту.

И удалилась, оставив режиссера в одиночестве перед лифтом.

Глава шестнадцатая
Тост за сердечную приязнь

Владимиру наконец-то воздалось за то, что он самоотверженно играл обезображенный труп, и его пригласили в сериал. Сыграть роль простого живого человека, офисного работника. Показать себя! Он уже подготовился, настроился, освободил целый день – и тут Петр Светозарович перенес индивидуальную репетицию на вечер именно этого, судьбоносного, дня. Который должен был решить сериальную участь артиста Виленина. Быть ему звездой экранов или прозябать, как и прежде, в безвестности.

«Ладно, – решил с утра артист Виленин, – если буду опаздывать, позвоню и скажу: „Пока вы там подписываете приказы и назначения, я задерживаюсь на съемках! " И переназначу его репетицию!»

Он выпил двойную порцию кофе и совсем раздухарился. Вышел на улицу в расстегнутом пальто. Всю ночь шел дождь, и во дворе пахло свежестью и прелой листвой. На двери гаража какая-то мелкая дрянь вывела надпись «КРУТОЙ МАЛОЙ». Было не очень понятно, что хотел сказать автор. То ли что некоторый дворовый авторитет по прозвищу Малой такой крутой, что может безнаказанно расписывать чужие гаражи (поймаю – убью гада!). То ли – что другой какой-то авторитет, по кличке Крутой, – на самом деле еще Малой и авторитетом быть не может (все равно убью, если поймаю!). Вечером надо замазать эти художества, хорошо, что немного краски осталась.

Владимир сел за руль и медленно поехал на студию, прокручивая в голове несколько вариантов развития образа офисного работника. Ведь можно через этот образ показать всю страну, весь мир. Всю человеческую цивилизацию от начала времен!

Распечатку своей роли он получил уже на месте съемок. Начал читать – позвали гримироваться. Старой знакомой, некогда обезобразившей его до неузнаваемости для роли трупа, поблизости не наблюдалось. Это хорошо, наверное. Зато рядом гримировали очень милую и крайне смело декольтированную особу. Владимир снял очки, но взгляды ее чувствовал кожей. «Это знакомство может стать приятным бонусом», – размечтался он.

– Готово. Кого следующего? – ворвался в его фантазии голос гримера.

Владимир надел очки. Из зеркала на него смотрела совершенно не обезображенная, разве только излишне загорелая физиономия.

Пришло время отключить телефон, ненадолго отвлечься от себя, ознакомиться со сценарием и подготовиться. Не тут-то было! Декольтированная особа тоже покинула гримерную и маячила неподалеку. Невозможно сосредоточиться в таких условиях!

– Вы, наверное, первый раз снимаетесь? – спросил у нее Владимир, чтобы поскорее расставить все точки над «i». Сейчас они быстренько договорятся о следующей встрече вне этих стен и углубятся каждый в свой сценарий.

– Не первый. Я уже два года снимаюсь. Начинала на подтанцовке в клипах, потом меня позвали в рекламу. А сейчас я перешла в сериалы. Меня зовут Майя Ласковая. Это сценический псевдоним такой.

– А я – Владимир Виленин. Без всякого псевдонима.

– Я вас сразу узнала. Как увидела, что мы вместе снимаемся, захотела подойти, но застеснялась. Хорошо, что вы первый заговорили. Вам, наверное, надоели уже такие, как я. Но я все равно скажу. Вот знаете, вы – мое самое светлое воспоминание раннего детства. Может быть, самое первое. Я помню себя сидящей на голом полу в темной комнате. Окна занавешены, хотя на улице – белый день. Просто тетка, которая со мной сидела, пока мама была на работе, боялась света. Но телевизора она не боялась. И вот я сидела на полу, играла с деревянными кубиками и смотрела вместе с ней телевизор. А она вязала. И иногда засыпала над своим вязанием. И вот однажды мы так сидели – я играла, она спала – и я увидела фильм «Разные». И вас. Как вы на гитаре играли и пели. Это было так… как глоток свежего воздуха, правда, честное слово. Даже сейчас, когда мне совсем грустно делается, я пересматриваю этот фильм. Он такой жизнерадостный. Хотя наивный, конечно. Но это не ваша вина, просто ведь время такое было, правда? Короче говоря – спасибо вам большое.

– Пожалуйста, Майя. Пересматривайте на здоровье.

Ну что ж. Светлым воспоминанием детства он для нее и останется. Зато теперь можно спокойно погрузиться в сценарий.

Героям второго плана велели дожидаться своей очереди в просторной проходной комнате. Туда-сюда сновали люди. Владимир не обращал на них внимания, а пытался по нескольким фразам и действиям понять – кто его герой, зачем появился в этом сериале, каково его прошлое. Ситуация вырисовывалась такая: он сидит за рабочим столом в своем кабинете и читает газету. Приходит бывшая жена, начинает требовать денег, а заканчивает тем, что она всю жизнь любила только его, и просит поскорее вернуться в дом, в семью. И тут с подносом, на котором стоит бутылка виски и два стакана, входит его молодая секретарша. Жена все понимает, вытирает слезы и гордо уходит, хлопнув дверью.

В перерыве между съемками к Владимиру подошел режиссер.

– Все понятно? – быстро спросил он. – А волосы лучше распустить.

– Но дело ведь происходит в офисе. Это как-то… неаккуратно, – попробовал возразить Владимир.

– Распустить. Так вашему герою будет меньше доверия. Владимир попробовал уцепиться за эту ниточку.

– А почему надо меньше доверия? Давайте я сыграю, чтоб было меньше доверия. Он на самом деле какой-нибудь преступник? Убийца? Женщина, бывшая жена, рыдает, а он вот так посмеивается, да? – Владимир ухмыльнулся, как Ганнибал Лектор.

– Он закрутил с секретаршей и жену с ребенком бросил. Посмеиваться – да, так нормально, – кивнул режиссер и сделал попытку уйти. Но Владимир проворно поднялся на ноги и преградил ему путь.

– Про секретаршу понял. А других грехов за моим героем не числится?

– Нет. Распускайте волосы.

– Последний вопрос. Мой герой – директор фирмы?

– Нет. Обычный сотрудник.

– Тогда почему у него секретарша и отдельный кабинет? И почему в рабочее время он читает газету?

– Слушайте, вы очень много вопросов задаете. К делу это не относится. Сами придумайте почему. Тут школьник справится. Выйти, сыграть, уйти, – отрезал режиссер, сдвинул в сторону въедливого артиста и удалился.

Через мгновение в глубине коридора послышался его крик: «Где ребенок? У нас эпизод в офисе, потом – разговор матери с сыном. Почему сына до сих пор нет? Он у вас уже в гриме должен сидеть!»

Владимир для себя решил, что его герой – какой-нибудь близкий родственник руководителя фирмы. Вроде Эдуарда Петровича. Он подошел к зеркалу, распустил и взбил волосы. Произнес, обращаясь в пустоту: «Вот когда я изучал античный театр в Лондоне… Не время пить чай, но я выпью…» Да, так лучше. Понятно, какой линии придерживаться. Он такой избалованный мажор, не привыкший к ответственности, у него – новое увлечение, а тут бывшая явилась и начала что-то требовать. А он год назад уже давал ей пять тысяч. Что, все прожила?

Перед съемкой Владимира быстро представили его жене и секретарше. Секретаршей – сюрприз-сюрприз – оказалась смело декольтированная Майя Ласковая. Владимир вспомнил строгие костюмы Нины, но промолчал.

Сама съемка прошла без осложнений. Правда, жена слегка перепутала текст, зато компенсировала это громким криком и очень натуральными рыданиями. Майя Ласковая импровизировала, как могла, так что в итоге оттерла на второй план Владимира и его рыдающую супругу.

Все закончилось очень быстро. Через минуту гримеры уже пудрили безутешную мать перед следующим эпизодом. Рядом с ней на стуле сидел мальчишка лет девяти – видимо, это и был ребенок, которого искал режиссер.

– Когда намечен следующий выход моего вероломного мерзавца? – немного рисуясь, спросил Владимир у помощника режиссера, чем-то похожего на компьютерного гения Федю.

– Все снято, можете ехать домой, – сверившись со сценарием, ответил помощник.

– Я имею в виду, когда планируются съемки следующей серии с моим участием?

– А, вы не знакомы с конечным продуктом? – прищурился Федя-2.– Повезло. У нас каждая серия – это отдельная история. Вы показали, что вы – мерзавец. Ну и досвидос. Потом жена встретила хорошего человека. В конце серии скажут, что секретарша вас бросила, и вы остались один, никому не нужный. И со временем сдохли в канаве, потому что не надо верными женами бросаться, да еще если дети есть. Как-то так.

– Спасибо, – откланялся Владимир, – я не буду бросаться.

Перехватив по дороге два пирожка с картошкой и слойку с лимоном, режиссер явился в мебельный офис за полчаса до индивидуальной репетиции директора. Нина сказала, что он правильно поспешил, и провела его прямиком к шефу.

В кабинете Петра Светозаровича было полутемно: верхний свет не горел, только торшер и декоративные лампочки над полками с бизнес-сувенирами кое-как разгоняли сумрак. Напротив стола генерального директора сидели мрачные Павел Петрович и Компетентный Борис.

Коротко поздоровались.

– Вот, давайте у него самого спросим, – сказал босс. – Владимир, мы тут обсуждаем наш спектакль. В смысле отменять его или нет. Хотели бы узнать ваше мнение.

– Как отменять? Почему отменять? Не надо. Все так хорошо идет!

– Вот и я говорю, не надо отменять, – бодро поддержал его Петр Светозарович. – Мы с режиссером считаем, что все хорошо.

– И у вас что, нет никаких замечаний? – с сомнением спросил Компетентный Борис.

– Почему же, есть. Посещаемость репетиций оставляет желать лучшего, – отчеканил Владимир. – Я даже хотел просить Петра Светозаровича повлиять на дисциплину. Потому что моего авторитета не хватает. Его, собственно, и нет пока – моего авторитета.

– Как раз о чем я и говорил, – как бы не замечая Виленина и обращаясь к отцу, сказал Павел Петрович, – авторитета у него нет. Нашим до лампочки, что он известный режиссер, все обнаглели, делают что хотят. Одни говорят – у нас репетиция, а сами домой, к семье. Другие не репетируют и сачкуют. Отменяем спектакль – вот и деньги. Причина – плохая дисциплина.

– Я сказал – не будем отменять! – нахмурился Петр Светозарович. – И денег этих все равно не хватит.

– Это хоть что-то. Хоть заплаточка! – подал голос Компетентный Борис.

Значит, их двое – тех, кто против. Но присутствие режиссера придало мебельному боссу уверенности в светлом будущем спектакля.

– Я сказал – нет. Я уже слишком многим пообещал билеты! – хлопнул по столу ладонью Петр Светозарович. Сама собой загорелась настольная лампа. – Нуте-с, скажите нам, кто пропускает репетиции. Поименно. Начните с самых злостных.

Владимир молча посмотрел на Компетентного Бориса, потом перевел взгляд на самого генерального директора.

– Понял, – кивнул босс. – Какова основная отговорка отсутствующих?

– Работа, – потупившись, произнес Владимир, как будто это он был самым злостным прогульщиком.

– Разберемся! – пообещал Петр Светозарович и выключил настольную лампу. – Все, свободны, через час соберемся снова. А у меня репетиция.

Павел Петрович и Компетентный Борис молча вышли из кабинета директора. Возможно, чтобы и впредь интриговать против спектакля.

– Ничего они нашему «Возвращению Чацкого» не сделают, если я не дам добро, – успокоил Владимира Петр Светозарович. – Поехали. Только у меня тут вопрос назрел. По тексту. Можно прямо сейчас?

– Конечно-конечно, очень важно обсудить такие вопросы перед репетицией. Это поможет вам лучше понять роль.

– Да, понять бы хотелось. Почему это мой секретарь Петрушка вечно с обновками? Это намек? Что он мои деньги присваивает и одевается лучше меня?

– Как вы глубоко копаете. Вижу, что вы готовились, работали над ролью. Но здесь под «обновкой» имеется в виду разорванный локоть. Петрушка не следит за своим внешним видом. А барин ему за это выговаривает. А теперь давайте пройдем именно эту сцену.