Текст книги "Бульон терзаний"

Глава двадцать девятая
Тетя Назгуль и другие хорошие девочки

После репетиции Ульяна, как обычно, подошла к Владимиру. У нее накопились вопросы – масса вопросов. «Сегодня вы сказали так – а на прошлой репетиции говорили наоборот. Этот эпизод разбирали эдак – а третьего дня было иначе. И чему тогда верить?» Владимир пытался объяснить, что каждая репетиция – это как новая, первая и единственная встреча с материалом. Вчера он видел его так, сегодня – по-другому и оба раза говорил правду. Правду для данной конкретной ситуации. А на сцене, может быть, появится третья правда – и артисты должны научиться ее чувствовать, чтобы сымпровизировать в нужный момент. Ульяна кивала, но, кажется, понимала пока не все.

Елена, не скрывая неприязни, наблюдала за ними. Надо же быть такой навязчивой! Бедный, бедный режиссер! Он отступает, она наступает! Стоило один раз обнадежить одинокую девушку, и она уже вцепилась клещом!

Рядом с Еленой остановилась Аариса. Проследила за ее взглядом. И пробормотала себе под нос, как бы ни к кому не обращаясь:

– А режиссер уже Ульку зовет куда-то.

– А кого еще куда звал? – насторожилась Елена.

– Нинку на балет приглашал. Такой, вообще, романтик. Но это потому, что гей! Они все такие до ужаса тонкие личности. Он еще ей тональный крем подбирал.

Как подружки прямо. Я бы тоже с ним куда-нибудь сходила, но меня Эдик мой заревнует вообще.

– С чего ты взяла, что гей? Он тебе сам сказал?

– Не мне, – таинственно подмигнула Лариса, – но сказал. Я слышала, как он Снежане жалуется. Говорит: «Скрываю ориентацию!» А она ему: «Обещаю, я никому не скажу!»

– А почему Снежане-то?

Лариса пожала плечами, улыбнулась и убежала – ее ждал Эдуард Петрович.

Лариса, конечно, сплетница. Но что, если… Надо найти Снежану! Обычно она так и вертится рядом, а сейчас, когда нужна, – ее и нет!

Снежана тем временем ехала домой, глотая слезы. Как несправедливо устроен мир! Такой красивый, стройный, мускулистый – и совсем не интересуется женщинами.

Стройный и мускулистый Дима тоже ехал домой – на велосипеде. И думал, как бы ему сегодня заночевать у одной девушки, чтоб при этом не возбудить подозрений у двух других. Как несправедливо устроен мир! Почему эти женщины так и следят за ним, будто им больше делать нечего?

Отделавшись от Ульяны какими-то общими фразами, Владимир отправился на поиски Елены: вот только что тут стояла, неподалеку, о чем-то разговаривала с Ларисой – не могла же она так быстро уехать? Надо поговорить и все окончательно выяснить. Он дошел до стеллажа с крючками, на которые артисты вешали верхнюю одежду, и тут из темноты на него выбежал Федя:

– Владимир Игоревич, скажите мне как мужчина – это вы Нину обычно подвозите после репетиций?

– Я. Только не как мужчина. А как человек, у которого есть автомобиль.

– Ну да. Я неправильно выразился. А возьмите сегодня и меня. С нею? Я ее потом на метро и до самого дома провожу. Как мужчина.

– Да, хорошо, только мне надо кое-что обсудить с Жуковой. Ты ее не видел тут?

– Так она уехала давно! – соврал Федя. – Собралась и уехала. Нам тоже пора, Нина оделась уже, на улицу пошла. Как бы ее кто другой не перехватил. Пойдемте, пойдемте, Владимир Игоревич, вы устали, вам надо отдохнуть, прилечь.

И Владимир позволил себя увести.

После разговора с режиссером Ульяна отошла в уголок и сразу занесла в конспект то, что смогла понять. И подчеркнула двойной чертой то, что не смогла. Она так долго возилась со своими записями, что не заметила, как все разошлись. Ну вот. А про нее забыли. Придется совсем одной идти через темный страшный пустырь, по обледеневшей высокой траве, сквозь колючие кусты, мимо стаи бездомных собак, через канаву, к автобусной остановке. И хорошо, если маршрутка до метро еще ходит. А то ведь на попутке, даже самой зачуханной, меньше чем за 300 рублей отсюда не уедешь. Но сначала – выключить свет на складе, чтоб дедуле-сторожу лишний раз не утруждаться.

Елена прочесала все здание, Снежану не нашла. А когда вернулась, чтобы забрать верхнюю одежду, обнаружила, что все уже разошлись и даже свет погасили: горела только одна лампа дневного света. На стуле, как раз под этой лампой, лежала знакомая коричневая тетрадь Ульяны. И как, скажите, не заглянуть в нее?

Внутри ничего интересного не было: схемы переходов из одной сцены в другую. Какие-то «мудрые мысли», обведенные в рамочку. Не хватало только оценок на полях!

Ульяна выключила свет на складе, на лестнице, в туалете и в закутке рядом с ним. Потянулась к последнему выключателю.

– Ты свой конспект забыла! – остановил ее голос из темноты. Навстречу шагнула Елена.

– Ой, спасибо! – Ульяна вцепилась в тетрадь обеими руками, но Елена не торопилась выпускать добычу. – Спасибо, я уже держу. Не пережила бы такую потерю. Он так интересно рассказывает! Я даже захотела поступить в театральное. Хоть кем, лишь бы в театр! Ведь кое-чему я уже научилась.

– Самому главному, – ответила Елена и наконец-то отпустила тетрадь, – с режиссером спать.

– Нет, нет, Владимир Игоревич – он не такой!

– Не какой – не такой?

– Он не как все мужчины.

– Понятно… И как ты это узнала?

– Долго рассказывать.

– У меня масса времени. До дома подбросить?

По дороге бесхитростная Ульяна честно и подробно рассказала о том, как все началось: она хотела заночевать на складе, но благородный учитель приютил ее и ничего не потребовал взамен, а теперь вот отвечает на ее глупые вопросы, хотя так устает.

Елена пыталась направить поток Ульяниного красноречия в интересующее ее русло, но тщетно. Ее не слышали – не хотели слышать.

– Значит, он не как все мужчины? – уже прямым текстом спросила она. – При каких обстоятельствах это выяснилось?

А в ответ – опять целая история о том, как Ульяна жила-жила, не разбиралась в театре, а теперь начала что-то понимать. Они уже приближались к месту назначения, а результата все не было.

– Может, заедем куда, выпьем чего? – предложила Елена.

– А может, ко мне? Моя соседка сегодня ночует у своего парня. Потому что его сосед пошел ночевать к своей девушке. А у той девушки соседка сутки на дежурстве.

– Какие сложности! А они не пробовали снимать жилье вдвоем? А не ждать, пока уйдет на дежурство сосед или соседка?

Заехали в супермаркет, купили две бутылки вина и одну – водки. Не потому, что собирались все это выпить. Просто лучше иметь запас, который не пригодится, чем ругать себя за непредусмотрительность и жадность. Закуски тоже взяли. Набралось три пакета.

Ульяна снимала жилье в старом доме, похожем на накренившийся на бок ржавый баркас. Лестница тоже наклонилась, только в противоположную сторону, скособочились чугунные перила, и двери висели как-то косо. Ульяна бесшумно повернула ключ в новеньком блестящем замке, и они вошли в квартиру. Из стены торчала одинокая голая лампочка. Высокий потолок уходил во тьму. Во всю стену коридора растянулись фотообои с изображением осеннего леса. На протертом паркетном полу лежала протертая красная ковровая дорожка. Пахло туалетом и ароматическими палочками.

В коридоре, рядом с вешалкой, стоял на полочке электрический чайник. Рядом с чайником сидела на табуретке девушка скептического вида и ждала, когда он вскипит, чтобы заварить себе чай из пакетика.

– Надо на кухню отнести, – сказала Елена, указывая на продукты.

– На кухню уже нельзя. С шести часов вечера – это комната тети Назгуль! – ответила Ульяна.

Электрический чайник вскипел, скептическая девушка молча заварила чай и удалилась.

Пакеты перетащили в комнату Ульяны. Там было просторно, но как-то неуютно. Вокруг двери, ведущей в коридор, осыпалась штукатурка. На стенах – старые, засаленные обои. Обстановку составляло все то, что квартирным хозяевам стыдно было отвезти на дачу. Среди разнокалиберных тумбочек, этажерок и полок выделялись новенький белый холодильник, два дивана из ИКЕИ – видимо, их Ульяна и ее соседка купили сами – и знаменитый «ленинский» стол, произведенный «Миром Элитной Мебели». И везде: на тумбочках, полках, на столе и стенах – расположились изображения синей телефонной будки, смутно знакомой Елене. Фотографии будки на плакатах, пластмассовые маленькие будочки, будка-ночник, будка-шкатулка, даже на чашках – изображения этих будок.

– Это чья корпоративная символика? – спросила Елена, указывая на ближайшую будку.

– Это же ТАРДИС! – воскликнула Ульяна. – «Доктора Кто» не смотрела?

– Может быть. Пару серий.

– Великий, величайший сериал! Так скрашивал мне жизнь до появления нашего спектакля. Но я и по сей день мечтаю, что однажды прилетит Доктор Кто в синей будке и заберет меня с собой, путешествовать.

– «Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете и бесплатно покажет кино», – пропела Елена, раскладывая закуски на «ленинском» столе. – А с какой радости у вас кухня с шести часов – уже не кухня?

– Она ведь все равно в это время не нужна. В нашей квартире живут только девочки. А хорошие девочки не едят после шести. Чтоб не поправляться.

Елена, раскладывавшая на столе лотки с сырной и колбасной нарезкой, замерла на полпути.

– Но пьют они хотя бы? – строго спросила она.

Ульяна выразительно на нее посмотрела. В глазах ее читалось: «Пьют, да еще как!»

Появились бокалы для вина. Разлили, выпили.

– Значит, ты говоришь, что наш режиссер – не такой, как другие мужчины, – снова начала Елена.

Приоткрылась дверь. Внутрь заглянула скептическая девушка и принюхалась.

– У вас пьют? – спросила она.

– Да, заходи, присаживайся, – обрадовалась ей Ульяна. Знакомить соседку с Еленой она почему-то не стала. Разговор о Владимире как-то сам собой свернул на погоду. Появились и другие хорошие девочки. Они выпивали не закусывая. Елена припрятала вторую бутылку вина и для соседок выставила водку – им было все равно. Раз соседка, два соседка. «Добрый вечер. У вас пьют? Погода совсем испортилась. Буль-буль-буль. Спокойной ночи». Следующая. Не уходила только скептическая девушка. Но она ничего не пила, сидела тихонечко в углу, поглядывала на всех насмешливо и молчала.

Снова открылась дверь. Опять: «Добрый вечер. У вас пьют? А погода сегодня такая поэтическая, как кружево паутины на разбитом окне!»

Это что-то новенькое. Скептическая девушка подавилась своим скепсисом и закашлялась.

– Меня зовут Алевтина. А вас? – спросила нетривиальная соседка.

– Елена.

– Выпьем, выпьем скорее, Елена!

Алевтина налила себе водки в кружку с телефонной будкой и выпила одна.

– Ах, я купила сегодня такую шляпку – совсем как у английской королевы Виктории! – пропела она.

– Покажешь? – спросила Ульяна. В вопросе этом прозвучала надежда на то, что увидеть королевскую шляпку ей не придется никогда.

Но Алевтине был нужен лишь повод. Поломавшись для вида, она ушла к себе. Вернулась через некоторое время в желтом соломенном корыте с розовым бантом и голубыми перьями. Тулью корыта обвивал канат из сплетенных жгутом золотого и серебряного шнурка.

– А где же стразики? – не удержалась скептическая девушка.

Алевтина проигнорировала этот вопрос.

– Настоящий английский шик! Шляпка как у королевы Виктории! – объявила она.

– И куда ты в ней будешь ходить? – спросила скептическая девушка.

– Найду куда, – красуясь и кружась по комнате, пела Алевтина. Походя, она махнула еще одну кружку водки.

– Елизаветы, – вдруг сказала Ульяна.

– Что? – насторожилась Алевтина.

– Шляпки носит королева Елизавета. Нынешняя. Английская.

– А Виктория, значит, с голой головой ходит, да?

– Виктория была гораздо раньше… – начала Ульяна.

– Да? А с чего ты взяла, что я говорю об английской королеве?

– Ты сказала – настоящий английский шик, – напомнила скептическая девушка.

– Я имела в виду Викторию Бэкхем. Она же королева в некотором роде.

– Разве она носит шляпки? – удивилась Ульяна.

– Значит, по-твоему, я вру? – вскрикнула Алевтина и выпила еще немного.

– Да нет, я так не сказала.

– Ты не сказала, но подумала, что я вру? Что мне не идет эта шляпка? Что мне вообще шляпки не идут? Что я должна ходить в каком-нибудь дурацком вязаном берете?

– Ты подожди…

– А знаешь ли ты, что сегодня утром мне в метро наступили на ногу? И вытащили из кармана проездной и почти полную пачку жвачки, моей любимой, мятной? Конечно, не знаешь. Тебе лишь бы обидеть человека, а что у него на душе – плевать. На работе мне перекрыли доступ в социальные сети, чтобы я мучилась вопросом – лайкнул кто-то мою фотографию, или она опять затерялась в этом хаосе! Два месяца назад я рассталась с подлецом Герундиным! Я погибаю от непонимания в этой затхлой атмосфере! И после всего этого ты смеешь мне в лицо говорить такие гадости!

Алевтина выпила еще чуть-чуть. Ульяна и скептическая девушка беспомощно переглянулись.

– Слушай, а чего тебе, вообще, от меня надо? – резко спросила Алевтина, – Убирайся из моего дома, если ты меня так ненавидишь.

Она потянулась к бутылке, но Елена, предчувствуя скорое воспламенение, аккуратно убрала горючую жидкость под стол.

– Алло, гараж, это ее комната, – вмешалась скептическая девушка. – Тебе не хватит, вообще, бухать?

– Ах, так? Вы меня попрекаете? Своей жалкой водкой попрекаете человека, попавшего в беду? Гоните и попрекаете? Ну что ж, можете меня ненавидеть и считать неудачницей, уродиной и полным ничтожеством. Даже если и так – я не позволю вам меня топтать!

И она ушла, хлопнув дверью. Посыпалась штукатурка. Елена поняла, в чем дело: видно, тут часто происходят такие баталии.

– А всего-то и надо было признать, что она перепутала одну королеву с другой, – заметила она. – Со всеми бывает. Я вот вчера на глазах у подчиненных заказала на обед «куре филиное» вместо «филе куриного». Ничего, исправилась, и корона не слетела.

– Да конечно! – ухмыльнулась скептическая девушка. – Аля лучше удавится, чем признает ошибку. Небось сидит у себя и думает: какие плохие и черствые они, какая хорошая и никем не понятая я. Ну ладно, я тоже пойду. Мне надо на завтра блузку постирать, пока Таня на три часа в ванну не залезла.

Убедившись в том, что хорошие девочки закончились, Елена достала припрятанную бутылку вина, разлила и сказала:

– Вам тут всем надо памятник поставить! Да вдобавок еще на кухню нельзя. До скольки там ваша тетя сидит?

– До пяти утра. Потом собирается и идет в магазин. Но она скоро съедет, ей просто жить было негде. Она сидела за кассой и плакала. И тогда я ей предложила перекантоваться у нас… А к Алевтине просто нужно привыкнуть. Когда я узнала, что ее имя переводится как «отражение», я стала ее лучше понимать. Она – наше отражение. То, что у нас у всех на уме, – у нее на языке. Так зачем же обижаться?

– Наверное, имя Ульяна переводится как «святая благодетельница».

– Нет. Просто – «из рода Юлиев». Из рода Юлиев, но сама – не Юля. Мне в детстве хотелось, чтобы меня звали не Уля – а Юля. Всего одна буква, а какая разница. Уля – тощая, бледная тихоня с мышиными хвостиками вместо косичек. Юля – румяная, кудрявая, шумная. У нас во дворе была Юля.

– А Елена означает всего-навсего «прекрасная». Приходится соответствовать. Я, может, и рада быть менее прекрасной. Но против судьбы не попрешь. Интересно, а что у других имена значат?

Вышли в коридор. Вернулась новая соседка – видимо, та самая, которая на три часа занимает ванну.

– Ты как расшифровываешься? – спросила ее Ульяна.

– Да я не шифруюсь.

– Твое имя что значит?

– А, у вас пьют? – догадалась соседка. – Татьяна – значит «устроительница». Будете после двенадцати песни орать – я вам устрою!

И скрылась в ванной комнате. Ульяна поскреблась в кухонную дверь.

– Занято, тут живут, – ответили оттуда.

– У меня вопрос, можно? – попросила Ульяна.

– Через неделю уеду! Неделю еще потерпите, миленькие!

– Да я не про это. Скажите, а что в переводе значит имя Назгуль?

– Гуль – цветок. Наз – не знаю как по-русски. Идите спать.

Вернулись в комнату Ульяны, но спать не хотелось. Выпили еще вина. Потянуло на подвиги. Ульяна включила саундтрек из любимого сериала, выставив минимальную громкость, раскрыла окно, достала откуда-то измятую пачку сигарет, закурила. Предложила Елене, но та отказалась.

– Ты мне только скажи – откуда ты знаешь, что Владимир – гей? – снова спросила она.

– Что? Кто? – Ульяна поперхнулась дымом и чуть не уронила пепельницу за окно. – Ты с чего это взяла?

– Мне Лариса сказала. И ты тоже: «Не такой, как другие мужчины».

– Не в этом смысле не такой. А Лариса врать горазда. Да нет, нет. У него дочка есть, он говорил. Просто живет один, потому что… Не знаю почему. Я вот тоже одна живу. Даже в одной комнате с соседкой. Но я же при этом не гей!

Елена отпила еще вина. Вообще-то она тоже одна живет и что такого? Она вытащила из сумочки пару телефонов наугад. Выбрала тот, что для личных звонков.

Владимир ответил не сразу – устал и завалился спать, как приехал. Он вез до метро Нину и Федю и последнего, признаться честно, очень хотел выкинуть из машины на полном ходу. Пытаясь произвести впечатление на девушку, влюбленный мальчик нес невозможную ахинею, сам понимал это, но не мог остановиться. Нина, у которой в подружках ходит Лариса, видимо, умеет не воспринимать излишний информационный шум. А вот Владимир – нет. В итоге поток красноречия, адресованный Нине, изливался на его несчастную голову. Спросонок, услышав звонок, он вообразил, что это Федя по его душу пришел. Но, увидев, кто звонит, сел на кровати, готовый сорваться с места и бежать куда потребуется.

– Елена? Что-то случилось? – спросил он.

– Это Елена, – произнесла она заготовленную фразу.

– Что случилось? – повторил Владимир.

– Я вспомнила, что мы собирались сходить в театр. Когда у меня закончится аврал. Так вот аврал закончился.

– Правда? – Владимир вскочил на ноги, включил свет и начал ходить по комнате туда-сюда, прижав телефонную трубку к плечу. – Я так рад. Это вы после репетиции еще на работу поехали? Так долго работаете, когда аврал? Сейчас два часа ночи… почти. В данный момент все театры закрыты. Но завтра… Потерпите до завтра? Я что-нибудь сейчас придумаю.

– Ладно, до завтра потерплю, – смилостивилась Елена. – Тогда, что ли, до завтра?

– Ага! До завтра!

Одной рукой он уже включал ноутбук, другой – искал в столе городскую театральную афишу на месяц.

Елена убрала телефон и сделала себе из остатков закуски бутерброд – два вида колбасы с сыром. Интересно, что бы сказали на это хорошие девочки?

Ульяна сидела на подоконнике и допивала вино прямо из бутылки.

– Я вспомнила, – торжественно сказала она.

– Что? Владимир? – подбежала к ней Елена.

– Я вспомнила, кто такой Назгул. Это черный всадник из «Властелина колец». Так и переводится – черный всадник. С эльфийского.

Глава тридцатая
Пятьдесят роз и одна опунция

Владимир и Елена словно бы решили повторить некоторые уже пройденные сцены заново. Они два раза сходили в кино и один раз – в театр. В театре их, правда, разделял занавес: в афише очень удачно заменили «Зойкину квартиру» (где теперь блистал Бурцев) на «Чайку», в которой Владимир все еще играл Тригорина.

Пользуясь случаем, Елена купила новое платье. Заказала курьерскую доставку элегантного букета из пятидесяти бордовых роз. Пока старушка-капельдинер несла его к сцене, артисты неприязненно поглядывали на Аркадину, звезду сериалов, которую буквально атаковали поклонники с цветами. «Если бы талант исчислялся в полученных букетиках, некоторые мамзели у нас могли бы стать новой Раневской», – совсем недавно отозвался об этом явлении Капитан. И тут букет вручают Владимиру!

Аркадина так и застыла с протянутыми руками. К счастью, ситуацию спас пунцовый отрок с тремя чахлыми гвоздичками, плотно замотанными в целлофан. Он вырулил откуда-то сбоку, взобрался на сцену в грязнущих чеботах 45 размера и даже ручку любимой артистке поцеловал. «Лучше бы пленку с букета снял и на ноги намотал», – ласково попеняла ему бабушка-капельдинер.

Владимир выскочил из театра первым, прижимая к груди охапку роз. Сегодня за рулем был он. После второго похода в кино они с Еленой решили: глупо как-то сразу разбегаться, хочется обсудить увиденное, но уже поздно, кому-то завтра рано вставать на работу, кому-то – готовиться к репетиции с отстающими, так почему бы не сесть в один автомобиль и не поговорить по дороге?

– Не стоило вам так ради меня разоряться, – промямлил он, распахивая перед Еленой дверцу «жигуленка». – Мне теперь завистники в сценический костюм насыплют чесоточного порошка. И вообще неудобно. Я вам еще ни разу цветов не дарил.

– Так подарите, – невозмутимо сказала Елена, устраиваясь рядом с водителем, – я давно хотела завести у себя кактус. Знаете, плоский, с овальными как бы листьями… или это у него стебли? Словом, он такой, на зайчика похож. Зеленого с десятью ушами.

– Симпатичный инопланетный заяц, – ввернул Владимир, кое-как размещая букет на заднем сиденье.

– Мы с мамой как-то раз отдыхали в санатории. И там был на этаже такой кактус, здоровущий. Сам зеленый с желтыми пушинками. Мне одна девочка и говорит: «Потрогай какой мягкий. Только посильнее сожми двумя пальцами!» А эти желтые пушинки оказались такими мелкими занозами, никак не выковыряешь! А девочка убежала, хохоча. Я потом до самого отъезда к этому кактусу ходила и сжимала его пальцами. Запоминала, что людям доверять нельзя.

– Значит, я должен подарить цветок, символизирующий недоверие, – не зная, как относиться к этой истории, проговорил Владимир.

– Да нет. Это мне для воспитательных целей. Скоро Новый год, мои крошки, может, ко мне сюда приедут на каникулы, чтоб мама отдохнула немного. Цветы они в прошлый раз все повыдергали. Пусть попробуют подергать опунцию!

– Я поищу! – пообещал Владимир. – Найду самую колючую! Как сегодня поедем? Через Ленинский или через Вернадского?

– А может… я не знаю, прямо так не хочется сразу домой. Такой спектакль, на самом деле. Очень такой про людей, про самое такое… людское. Не знаю, как сказать. А я со своей опунцией влезла. Может, присядем где-нибудь, поедим? Искусство так возбуждает аппетит!

– Я с радостью! Я после каждого спектакля на полтора кило худею, – поддержал идею Владимир. Ему как раз перевели деньги за сериал, и он мог шиковать на эту неучтенную сумму в столь приятной компании. Вот пошикует как следует, а потом еще и на опунцию останется. Хорошо быть медийным лицом! Даже эпизодическим.

– Вы, наверное, никогда не волнуетесь перед выходом на сцену, – сказала Елена, когда ресторанчик был выбран и блюда заказаны.

– Волнуюсь, еще как! Особенно перед «Чайкой»! – заявил Владимир и, посмеиваясь, рассказал, как пылкая Аркадина чуть не выбила ему глаз.

– Хоть не дерется больше, – закончил он, – но после сегодняшнего букета может снова начать. А ей, вдобавок, какой-то веник вручили, она убивалась по этому поводу в своей гримерной, пока я, незамеченным, пытался прошмыгнуть на выход.

– Ой, букет же! Эй, официант, принесите вазу для наших цветочков!

Вазы подходящего размера не нашлось, и на стол водрузили серебряное ведерко для шампанского.

– Роскошная посудина, – одобрила Елена, – только для тарелок теперь места не хватит. Придется есть по очереди. Или… О, а мы вот подоконник сейчас задействуем. Молодой человек, извините, что дергаем вас постоянно. А вы можете куда-нибудь эти жалюзи сдвинуть? Ага, отлично, а наше ведерко – вот сюда. Чудно, спасибо, вы ангел.

Ангел, окрыленный, умчался на кухню за первой переменой блюд.

– Вы всегда были такой… деловой и активной? Все по местам, все при деле?

– Наверное. Меня мама так воспитала, у нас дома заведено, что женщина должна уметь все обустроить. Она у меня вообще-то заслуженный учитель, я не говорила?

– Нет. Здорово.

– Я сама хотела стать училкой. К пятому классу желание это прошло. Но все вокруг уже знали, что я буду учительницей – знаменитой! Макаренко в юбке. Поэтому я врала. А мне на самом деле не хотелось уже никем быть. Просто жить себе и жить. Но я все равно поступила в педагогический. И там проучилась как надо, все закончила нормально. Конечно, не с красным дипломом. Мне было некогда диплом получать – я на четвёртом курсе замуж вышла. За моего бывшего мужа. А муж вообще не доучился, мы его еле от армии отмазали, но он так и бегал от призыва до двадцати восьми, как заяц. А мне-то бегать не надо. И вообще, у нас вдруг дети появились. Они, конечно, у мамы моей сразу оказались, ну и вторая бабушка немного помогала. Потому что мне надо было обязательно получить образование. В общем, я его получила – а в школу меня почему-то не распределили. Говорят – вот, вы можете поехать в Шуйское сельское поселение и там преподавать в начальных классах. А я как-то не готова была взять и поехать. Говорю – ладно, я сама найду работу. Нашла… Мне, короче, соседка говорит: пока конец июля – август, туристов много, нужно кому-то работать в уличных кафе. И отвела меня к своей знакомой. Меня поставили в самый центр, козырное место. Там сутки через сутки стоишь, пиво туристам разливаешь, чипсы там всякие, орешки и прочую лабуду им продаешь. Меня обучала опытная девица, тоже бармен. Она в Москве пожила, потом вернулась, но она там, короче, работала и поняла всякие тонкости. Она говорит: если вот так на краник нажимать, то будет больше пены, меньше пива. И если чек у тебя не требуют – то ты себе деньги в карман положишь. Можешь друзей своих звать и без чеков поить их. Там много разных хитростей она из Москвы привезла. Не зря ее оттуда выперли. Я так понимаю, она всем нашим это про чеки и краник сказала. Ну я попробовала раз, другой. Ничего. Никто не замечает. Деньги в карман, несу домой, мужу. Он их, правда, тупо как-то спускал. Мы вместе их спускали. Покупали всякие там видеокассеты, смотрели кино, когда у меня были мои выходные сутки. Но он и без меня смотрел. Лежал на диване, пил пиво – не наше, другое, из магазина. Наше я и сама не пила, и никому не советовала. Мало ли, может, его хозяин еще разбавил и стирального порошка досыпал – вон какая пена получается.

Короче, мама моя была очень недовольна таким раскладом: ее дочь единственная, мать ее внуков, с высшим образованием торгует бухлом на глазах у всего города. А мне как-то было… Ну не знаю, я запарилась, если честно. Учишься, рожаешь детей, вся такая молодец, ждешь, когда летние каникулы. А выясняется, что их больше никогда не будет! Теперь ты всем по гроб жизни обязана – двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю! Если доживешь в таком режиме до пенсии, то еще и внуков нянчить придется.

– Оптимистично. Так чем закончилась ваша пивная эпопея?

– А, да. В последние две недели туристы как с цепи сорвались, еще погода была такая хорошая. Я прямо виртуозом стала – так ловко с этой пеной дело пошло.

А чем больше пены – тем меньше пива. А чем меньше пива человек выпил – тем больше хочется, он еще закажет, и еще. И еще. А потом пришел, короче, сам босс и говорит – ну, красавица, на сколько тысяч ты меня кинула? Как будем разбираться? Эта тварь московская, ну опытная которая, – она вот ведь какая змея оказалась. Сперва всем нашим, новеньким, рассказала про краник. А потом стукнула хозяину. Чтоб, когда будет зима, и все точки закроют, – ее оставили, а нас всех – под зад пинком. А на следующее лето ее уже – главным менеджером. Там все просчитано было. Не зря она в Москве жила.

Так и так. Выперли нас всех, не заплатив за последний месяц. Хозяин еще на прощание такой – спасибо скажите, что вы мне попались, а не кому со стороны. Ну тут он прав, я сейчас понимаю. Я иногда просто внаглую людей кидала, а они как будто не видели.

Ну вот. Пришла домой. Говорю мужу: все, милый, лафа кончилась. Теперь иди ты работай. А он: «Эх, такова жизнь. Не расстраивайся, давай лучше пивка холодного выпьем». Звоню маме. Она: «Такова жизнь, доченька. Будет еще много несправедливостей. Терпи». И муж с пивом уже отсвечивает. Тут меня такая злоба обуяла. То есть я, конечно, виновата. Нехорошо я поступала с этой пеной. Но я не хочу всю жизнь вот так – трястись, обманывать, а потом вылетать пробкой. И еще радоваться, что дешево отделалась. Я даже подумала – а, пропадай все, поеду в Шуйское сельское поселение. Я ж там не была никогда. Может, это отличное место. Да, я даже позвонила – но уже нашли туда училку. Сказали мне – что ж вы так поздно, учебный год уже начался. Давайте в следующем году мы вас с большим удовольствием возьмем.

А до следующего года еще надо как-то дожить. Ну я же безбашенная. Я вспомнила, что эта змеюка московская нам говорила. А она говорила – если ты соображаешь, если ты толковая, то ты там всегда найдешь работу и будешь с деньгами. В Москве – не то что у нас. Я взяла билет и поехала в Москву. Просто поехала, остановилась у одной нашей, на работе правда. У них там был офис, в офисе – сторож, он сдавал за бутылку на ночь комнату переговоров. В ней был диван, аквариум, всякие картины. Очень богато, не то что у нас. Надо было только рано утром оттуда смыться. Но я там две недели жила, а потом устроилась на работу, получила аванс и сразу жилье сняла.

– Так сразу – аванс? – удивился Владимир.

– Сразу. У меня же есть конкурентное преимущество. Если будет выбор – возьмут всегда меня. А если выбора нет – за меня тем более будут цепляться. Там как раз не было выбора, они уцепились.

– А что за преимущество?

– Я не ворую. Я сразу прихожу и с порога говорю: я не ворую. Менеджер, который вкалывает и не ворует, – таких же просто не бывает. А я такая. И меня сразу везде берут.

– Странно. Я тоже не ворую. Мне даже в голову такое не приходит – чтобы воровать.

– Ну в театре что можно своровать? В занавес завернуться и убежать? Или в костюме Гамлета на даче полоть грядки? А вот я могла бы воровать – очень запросто. Но из принципа не хочу. И не буду. Чтоб у меня оставалось конкурентное преимущество.

– Только ради преимущества?

– Да нет. Просто не хочу. Это так противно было – когда я в первый раз пену вместо пива пустила. Правда, мерзенько так. Меленько. Но я себе сказала: «Все так делают, привыкай, взрослая уже». Маленькая была, дура. Повезло вот так, жизнь мне на пальцах все объяснила, а то и не знаю, где бы я сейчас была. Словом, я прихожу с порога – и со мной все ясно. А в нашей отрасли вообще нереально доверять людям со стороны. Только своим. А своих потом фиг прогонишь. А меня не жалко уволить в любой момент. Только запаришься отступные выплачивать. Но можно в случае чего. И я при этом не ворую.

Перед Владимиром открылись дикие джунгли, в которых каждый рождался только для того, чтобы воровать или же самому быть обворованным.

– А муж и дети что же? – вспомнил он.

– А, муж. Ну, я когда хату сняла, его с детьми вызвала. Детей мать до поры решила дома попридержать. Типа смена обстановки, а они и так бешеные у нас. Вот муж найдет работу – тогда привезу вам деток. Мама такая у меня. Сама – кремень, в доме хозяйка, а почему-то уверена, что без мужика никак. Я тоже так думала. Призвала своего благоверного в Москву. Он приехал, лег на диван, но уже без пива. А потом увлекся, сволочь, игровыми автоматами. Пока он просто денежки спускал – я терпела. Но когда он купил подержанный автомат и приволок домой и с утра до ночи – дзень-дзень, дзень-дзень – тут я его, вместе с автоматом, посадила на поезд Москва – малая родина, и прощай. Потом приехала в отпуск, развелась с ним по-быстрому.