Текст книги "Бульон терзаний"

– Здорово получилось. С первого раза – и так естественно! – похвалил ее он.

– Я ведь и правда трушу. В смысле, любить боюсь. Так все рассчитаешь хорошо, подготовишь, распланируешь – а тут любовь прошла. И остаешься в дураках. Ой, что-то я перегрелась на сцене, под фонарями этими, и не то говорю.

Но говорить о любви было некогда: Владимир снова метался от кулисы к кулисе. Вот уже Чацкий и Молчалин похваляются друг перед другом своими жизненными принципами, а рабочие тем временем потихоньку выносят на сцену столы. Медленно, чтобы зрители как следует разглядели товар.

А дальше – бал! Княжны разминаются, супруги Сапелкины (по пьесе – Горичи) готовы к выходу. У Евлампии Феликсовны случился новый приступ боязни сцены, но она уверяет, что справится, и пощипывает за уши игрушечного шпица.

Только что вся труппа была единым организмом, действующим слаженно и четко, – и вдруг Владимир почувствовал фальшивую ноту: не на сцене, нет, где-то за кулисами, словно посторонний проник в этот замкнутый мирок. «Если опять Матильда – запру ее в мужской гримерке, и пусть потом делает со мной что хочет!» – подумал Владимир. Он обошел все стратегические точки, и около ноутбука в коридоре увидел Павла Петровича. От него волнами расходился холод, который еще издали почувствовал режиссер. Старший сын генерального директора стоял в окружении рабочих-добровольцев и тыкал пальцем в монитор.

– И этот – тоже, – донеслось до Владимира.

– Чего, прямо на сцену ломиться? – спросил один из рабочих. – Там же люди играют.

– Люди пусть играют. А вы сзади пройдите, возьмите и спокойно вынесите, как будто так и надо.

– Что вы хотите вынести? – обнаружил себя Владимир. – У нас спектакль, вы что, не понимаете?

– У нас в гостях Сам, вы что, не понимаете? – Павел Петрович посмотрел на него в упор так, словно это режиссер предложил вломиться на сцену во время действия и вынести оттуда пару артистов, стол и задник. – С ним договориться невозможно – не любит быть обязанным. С подарком тоже не подкатишь – не берет подарков. Или не так подкатываем. И вот его жена похвалила наш стол! На сцене увидела и говорит: «Приятный столик! Я видела похожий этим летом в Испании. Хотела купить, но меня опередил какой-то грубиян». Отец, конечно, среагировал оперативно. Быстро, пока они не очухались, – грузим стол и везем домой к Самому. Я лично отвезу. Давайте живо.

Рабочие сделали шаг вперед, потом назад. Посмотрели на Владимира, на Павла Петровича.

– А если ей один стол нужен, то второй зачем выносить? – спросил самый бойкий.

– А второй если увидит кто – нам конец! – свирепо ответил старший директорский сын. – Авторские права! Внучка художника по судам затаскает! Откуда его выкопали опять?

– Ой, как нехорошо вышло, – расстроился Владимир, – и я тоже не заметил. Но мы не можем сейчас ничего сделать, это же спектакль.

– Вы помните, для чего мы делаем спектакль? Чтоб понравиться Самому! Если мы его жене этот стол подгоним – мы ему понравимся.

– То есть спектакль можно после этого прекращать? – уточнил Владимир.

– Ну, в принципе, да, – вполне серьезно ответил Павел Петрович.

Режиссер тяжело задышал, готовясь высказать этому жлобу все, что он думает о таком высокомерном неуважении к чужому труду, но тут рядом очутился Стакан. Оттер друга в сторону, вылез на первый план. Павел Петрович глупо заулыбался: еще на сцене узнал телевизионную знаменитость, но не находил слов, чтобы выразить свое восхищение.

– Так, какой стол нам мешает? – просто спросил Стакан.

– Да вон тот, – указал на мониторе Павел Петрович.

– Слушайте, отличный вкус у этой дамочки. – Выходит, Стакан слышал все. – А хороший вкус надо поощрять. Мы вам его сейчас красиво вынесем. Петрушка? Давай-ка, а?

– И еще вон тот, второй, – напомнил Павел Петрович. – Но его надо вынести незаметно.

– Петрушка! На тебя надеюсь! – бодро сказал Стакан. – Берешь моих верных слуг и на раз-два выносите столы. Я скомандую.

– А сам что будешь делать? – недоверчиво спросил Владимир.

– Обыграю эту трагедию. Мне только кто-то в пару нужен.

– Я подойду?

– Не, из благородных. Хрюмина, к примеру.

– Какая Хрюмина? По сценарию она еще не подъехала. Едет с Покровки и ругает погоду.

– Черт, ну давай графиню-бабушку.

– Она приезжает с внучкой, после Тугоуховских. А нам бы хорошо обтяпать дельце до выхода княжеского семейства.

– Дрянная пьеса. Куча народу и не с кем в картишки сыграть. Тащи Загорецкого. Он прибыл в первых рядах, наглая рожа.

На сцене Чацкий уже беседовал с Натальей Дмитриевной. Вот-вот выйдет ее муж, а там и Тугоуховские с их знаменитым танцем. К счастью, Таир был поблизости – замерял рулеткой колченогий стул, оставшийся, как видно, со времен мебельной фабрики.

Ядвига получила задание попридержать своих княжон до тех пор, пока Фамусов не решит насущный мебельный вопрос. Владимир встал возле кулисы и велел слугам-добровольцам приготовиться выносить столы по его знаку. Стакан о чем-то шептался с Таиром.

– Скорее, ну скорее! – торопил друга Владимир. – Уже Горич на сцене!

– Черт, нужны карты, – спохватился Стакан. Крутанулся на пятке, танцующей походкой подошел к хмурому Павлу Петровичу. – У вас визитки есть?

– Ну есть, – ответил тот, доставая целую пачку, перевязанную аптечной резинкой. Потянул одну за краешек, чтобы вытащить, но Стакан выхватил у него из рук все.

– То что надо, – кивнул он, – скоро верну. Аптечная резинка упала на пол. Взяв визитки в одну руку, а Таира – в другую, Стакан выплыл на сцену. Пока Горичи беседовали с Чацким, у них за спиной Загорецкий и Фамусов играли визитками в подкидного.

– Паша козырь! – тихо говорил Таир.

– Бью твоего Пашу – своим, – так же тихо отвечал Стакан.

– А у меня еще один Паша, – не сдавался тот.

Такая игра могла длиться бесконечно, но вот Чацкий распрощался с Горичем и заученно двинулся в сторону, чтобы освободить проход княжескому кордебалету. Замер на мгновение, краем глаза заметив незапланированных «картежников», но потом сделал вид, что его это не касается, и продолжал шагать, как ни в чем не бывало.

Чтобы привлечь к себе внимание зрителей, Фамусов стукнул кулаком по столу и швырнул на него «карты».

 
– И карты у него крапленые, и стол!
 

– объявил он, указывая пальцем на Таира-Загорецкого.

 
– Я честный человек!
 

– вскочил с места тот.

 
– Кто, ты?
 

– горько улыбнулся Стакан, жестом фокусника извлек из ящика стола «карты» и швырнул их в лицо «честному человеку».

 
– Пошел, пошел, пошел!
 

Таир молнией метнулся за кулисы, а Фамусов грозно вострубил:

 
– Эй, слуги верные! Ко мне скорей бегите!
Возьмите этот стол крапленый – и сожгите!
 

На сцену выбежал Владимир в сопровождении добровольцев. Фамусов быстро собрал карты и ушел в соседнюю кулису. Столы поплыли за ним. Но вот заиграла музыка, появились княжны во главе с Ядвигой и завладели всеобщим вниманием. Столы были забыты.

За кулисами Павел Петрович уже благодарил Стакана. Владимир вернулся к своим обязанностям, рабочие же, в суматохе не разобравшись что к чему, понесли в машину директорского сына «ленинский» стол. Тот самый, который никому нельзя было показывать.

Бал был в полном разгаре. Закрутилась интрига вокруг мнимого сумасшествия Чацкого. Открылась истинная сущность Молчалина. Софья обнаружила себя. Фамусов застал ее ночью в сенях, но так и не понял, кто тайно встречался с его дочерью.

Обиженный, обманутый Чацкий прочитал свой последний монолог – сам, страстно, на русском.

И только последнюю фразу – как и было задумано – словно забывшись, произнес на английском:

– My carriage, please!

– Карету мне, карету, – перевела Ульяна, накидывая на плечи Чацкому белый плащ.

Занавес пополз вниз.

Глава тридцать шестая
Букеты Ульяны и платья Снежаны

У занавеса в тот день тоже была премьера. До этого момента он еще ни разу не опускался. И конечно, что-то заклинило в механизме, так что красивый кусок искусственно состаренного холста остановился примерно в тридцати сантиметрах от пола. Зрители видели, как разбегаются за кулисы артисты: ноги, ножки, ножищи, спешащие со сцены.

Занавес повисел немного в воздухе и задумчиво поплыл вверх. Сам-благодетель привстал в своем ВИП-кресле, отрывисто крикнул «Браво!» и зааплодировал. Его примеру последовали остальные гости. Водитель Петра Светозаровича включил музыку, и герои спектакля, в тщательно отрепетированном порядке, стали выскакивать на сцену.

Стакан где-то раздобыл микрофон, спрятался за кулисами и объявлял имена и должности артистов: Нина быстро подготовила ему этот список.

Выпорхнули из «чуланчика Молчалина» Владимир и Ядвига. Тут уже «Браво!» закричал сам мебельный босс.

– И Степан Токарев в роли Фамусова, – скромно добавил голос за кадром. На сцену вышел Батяня собственной персоной: он успел сбросить фрак и накинул знаменитую куртку, в которой телезрители привыкли видеть его персонажа. Аплодисменты стали еще громче. К сцене подошел мужчина с шикарным букетом, за ним девушка с тремя гвоздиками и дама с охапкой цветов. Подбежали близняшки Сапелкины, которых вроде бы по малолетству на спектакль никто не допускал.

Аплодисменты не смолкали. Стакан схватил за руки Владимира и Ульяну и увлек за собой на авансцену. Все трое поклонились. И еще раз. И еще. Наконец дама с охапкой цветов поднялась на сцену и стала одаривать артистов. Эдуард Петрович получил от нее двенадцать роз. Компетентный Борис – девять. Ульяна – пять. Всем прочим артистам досталось по одной розочке, а Ядвиге – увядшая хризантема.

Следом прибежали крошки Сапелкины. Нашли своих родителей и подарили им по пальмовому листу. Листы эти, скорее всего, принадлежали несчастным растениям, живущим в фойе. Может быть, стоило пустить маленьких хулиганок на спектакль?

Девушка с гвоздиками и мужчина с букетом не спешили выражать свои симпатии, словно выжидая чего-то. Владимир, Стакан и Ульяна расцепились и вернулись к остальным. Княжны продолжали кланяться. Гости бала потихоньку уходили за кулисы, чтобы успеть на фуршет, пока зрители все не съели. Артисты ждали знака режиссера. Ядвига держала хризантему двумя пальцами, как будто позируя для сентиментального полотна.

– За что тебя так выделили? – спросил Владимир.

– Да это первая жена моего благоверного. Сыночек ее, Эдя – лучший, ему самый большой букет. Борис – тоже ничего, хоть и не кровная родня. Все прочие – массовка, но молодцы, что оттенили ее сыночка. Ульяна… тут, пожалуй, заслуженный букет – не по родству, а по справедливости. Талантливая девчонка! Ну а мне понятно. Дырка от бублика.

– А я все-таки перепутал «у-хм» и «э-хм», – встрял Тугоуховский.

– Да вы отлично справились! – искренне сказал Владимир. – Я думаю, друзья, мы можем постепенно переодеваться и спускаться в фойе. Я слышал, там будет богатый пир.

Девушка с гвоздиками улучила момент и протянула цветы Стакану. А потом смутилась и быстро-быстро смешалась с толпой зрителей.

И тут Владимир заметил, что Аня вытащила на сцену близняшек Сапелкиных и берет у них интервью! Она, наверное, думает, что это милые деточки! Не знает, с какими чудовищами связалась. А ну как они камеру разобьют?

Он быстрым шагом подошел к ним поближе. Девочки вели себя как ангелы. Отвечали на вопросы так, как и подобает хорошо воспитанным прелестным близнецам: «Наши мамочка и папочка играли в этом спектакле! Они такие молодцы! Мы так любим мамочку и папочку!» – и так далее.

– Стоп, снято, – сказала Аня.

Ангельские мордашки девочек снова приобрели привычное хищное выражение.

– Ну рассказывай теперь, ты обещала! – сказала одна из них. Другая тем временем попыталась поставить подножку Кубареву, который ходил по самому краю сцены, но у того был большой опыт работы в горячих точках – он уцелел сам и спас камеру.

– Оставьте дядю в покое, а то не расскажу ничего! – пригрозила Аня. – Значит, берете яйцо. Обычное, куриное. И шило…

Три заговорщицы скрылись в кулисах. Владимир вернулся к труппе, чтобы не мешать старшему поколению хулиганов делиться опытом с младшим.

Многие уже разошлись: кто за кулисы переодеваться, кто на фуршет пировать, но основной костяк сплотился вокруг Ядвиги и княжон. Тут фотографировали друг друга, вспоминали опасные моменты, когда все чуть было не сорвалось, и смешные – когда произошло что-то непредвиденное, но незаметное для зрителей.

Снежана ловко спрыгнула со сцены и оказалась рядом с мужчиной, который так и не решился подарить кому-нибудь свой шикарный букет.

– Ну, дорогой, как я сыграла? – спросила она.

– Сыграла вот… Да… – промямлил тот. – Мне кажется, режиссер тебе не ту роль подобрал. Вот та девочка, которая переводила с английского, подошла бы лучше.

– Ульяна, что ли? Ее сначала выбрали, но потом появилась я, и стало понятно, чья это роль.

– Ну и зря.

– Ах, так?

Рядом с дочерью уже возник старик Полторацкий.

– И как? – спросил он. – Тебе понравилось играть?

– Да, папа, это было сногсшибательно. А вот этот придурок, мой муж, считает, что я играла плохо, и мою роль лучше сыграла бы та замухрышка.

– Я так не сказал… – прикрываясь букетом, оправдывался муж.

Полторацкий посмотрел на него сверху вниз, притом что был на полголовы ниже ростом (удивительная особенность начальства высокого ранга!), и, похлопав дочку по плечу, углубился в толпу ВИП-персон.

– Ну! – прикрикнула на мужа Снежана. – Долго еще будем стоять? Давай сюда цветы, иди забери из гримерки мои вещи и поехали в ресторан. Не будем же мы за бесплатной жрачкой толкаться? Я заказала нам столик. Знаешь где?

Муж строптиво мотнул головой и сделал шаг назад. Снежана усмехнулась: какой жалкий бунт. И тогда ее ручной супруг поднялся на сцену.

– Давай не перепутай там смотри! Мои платья – в отдельной комнате! – крикнула ему вслед Снежана.

Муж, расталкивая княжон, стремился к какой-то неведомой цели. Наконец достиг ее. Целью была Ульяна. Она-то и стала обладательницей самого шикарного букета.

Княжны струились мимо, а эти двое стояли на сцене и глядели друг на друга сквозь цветы.

Снежана наблюдала за этой сценой с удивлением – слишком фантастическое зрелище. Потом огляделась по сторонам и увидела Тараса с фотоаппаратом. Тот, ничего вокруг не замечая, художественно снимал какой-то особо изящный потек краски на стене.

– Молодой человек, вы меня проводите? – спросила у него дочка ДСП.

Тарас оторвался от созерцания художественной капли. И посмотрел на Снежану.

– П-провожу, – кивнул он, – куда?

– Можно до машины. А можно и дальше.

– Насколько дальше?

– Для начала поедем в ресторан. А?

– Поедем! – как загипнотизированный, повторил Тарас и кивнул головой.

Со сцены спрыгнул Дмитрий. Он уже успел переодеться – не то что прочие черепахи.

– Ну че, разобрался с техникой? – спросил он у друга. – Нормальный фотик?

– Шикарный, – сказал Тарас, – мне такой и нужен.

– Супер. Я спрошу у хозяина – если он надумает продавать, то ты в первых рядах. Аккумуляторы не посадил? А то я через шнур буду фотки скидывать, у меня в компе нет слота для карты памяти.

Тарас отдал фотоаппарат. Рядом с ним уже стояла Снежана, и он, по рассеянности, обнял ее за плечо.

– Извини, малыш, – сказала Дмитрию Дочка ДСП, – твой приятель, кажется, предпочитает женщин. Но ты не расстраивайся. Ты еще найдешь свое счастье.

«Неужели она от меня, наконец, отвязалась?» – подумал Дмитрий, глядя вслед Тарасу и Снежане.

Эти двое, высокие и красивые, уходили вдаль, обнявшись и с восхищением глядя друг на друга. Не хватало только ярко-алого заката вдалеке и надписи «Happy end» возле их ног.

Дмитрий достал из кармана телефон и вспрыгнул на сцену: он решил выйти через главный вход, минуя фойе и фуршет.

– Да, – говорил он в трубку, – да, закончилось. Все, еду, ждите. Привезу. И это – Тараса мы на Новый год теряем. Я это чувствую.

Ульяна и муж Дочки ДСП все еще смотрели друг на друга сквозь огромный букет, обмениваясь репликами.

Аня и Кубарев поймали Владимира, поставили на фоне задника и мучили каверзными вопросами.

– Это вы нарочно или по недосмотру? – спрашивала Аня. – Ваш Чацкий, который так пламенно обличает низкопоклонство перед всем иностранным, то и дело сбивался на английский! Да к тому же явился на бал в футболке с надписью «Я люблю Лондон».

– Он обличает низкопоклонство перед французами, – нашелся Владимир, – а в своем глазу бревна не видит.

– Спасибо, снято, – кивнула Аня, делая знак Кубареву. – Снимайте теперь общие планы, а я поищу Золушку. Папочка, ты уже сегодня мне суперпомог, помоги еще, и я от тебя отстану. Мне нужна Золушка! Найди мне ее тут.

– В «Горе от ума» нет такого персонажа.

– Я знаю, спасибо. Мне нужна героиня для материала, чтоб должность пониже, а роль покруче. Типа – работает уборщицей, никогда не мечтала попасть на сцену и тут сыграла какую-нибудь главную герцогиню. История успеха, короче.

– Уборщиц у нас нет, а успехов – завались. Например, Ульяна. Я взял ее на роль Софьи, но по стечению обстоятельств эта роль перешла другой. Однако Ульяна не отчаивалась. Для нее мы придумали роль горничной. И играла она очень профессионально! Вдобавок – несколько раз спасла спектакль.

– Сиротка какая-то несчастненькая. Не подходит. За то, что она спектакль вам спасала, хвалите ее сами. В этом нет фишки.

– Тогда Таир. Человеку по жизни как-то не везло, но благодаря роли Загорецкого он поменял в себе что-то. Был водителем на складе, а теперь – инженер-конструктор. Практически история успеха!

– Отличная Золушка! Сорокалетний мужик с легкой небритостью. Еще?

– А, вон побежала с халатами. Лариса. Была безымянной танцующей княжной, пятой во втором ряду, стала подругой директорского сынка. На афише спектакля она у нас – в самом центре. Ну и потом я ей еще роль сплетницы с барского плеча пожаловал.

– Какой-то местечковый успех – подруга директорского сына. Да и толстовата. Посимпотнее нет никого?

– Есть Нина. Которая играла графиню-внучку.

– Так, графиня, хорошо. А работает она кем?

– Секретарем.

– Вот сразу бы так! Секретарша! Красивая! Играла графиню! То что надо. Зрители рыдают и смотрят рекламу. А то какая же это Золушка, если она толстая или играла служанку? Где тут стремительный, но заслуженный взлет по карьерной лестнице?

Тут Нина, на свою беду, стремительно взлетела по лестнице на сцену, чтобы поторопить Владимира: фуршет уже начался, Петр Светозарович хочет представить режиссера гостям.

– Режиссера я отпускаю! – сказала ей Аня. – А у вас сейчас возьму небольшое интервью.

Кубарев уже был рядом.

– Когда я снимал Голубой огонек… – начал он. Аня велела Нине прогуляться по сцене, потом выйти через бутафорскую дверь из «чуланчика Молчалина», принять непринужденную позу и отвечать на вопросы. За кулисами маячил Федя – уже в своей обычной одежде.

Владимир вышел в фойе. Там и тут стояли столики с холодными и горячими закусками. Бармен разливал напитки. Сновали официанты с подносами и забирали грязную посуду.

В стороне от пролетариев мебельного труда, в будущем баре, пока пустующем, но уже полностью декорированном и обставленном, пировал Петр Светозарович с высокопоставленными гостями.

– Это вы здорово придумали. Со спектаклем. Штуки всякие, – сказал один из них, заметив застывшего у дверей режиссера.

– Спасибо, – раскланялся Владимир, подходя поближе к ВИП-персонам мира сего.

– Да. Все так по делу. Знаете, дам вам совет. Как сделать еще лучше.

– Буду бесконечно признателен.

– Я в Америке видел такое. Значит, привезли нас, посадили в такой полукруглый зал. В центре – типа шведского стола что-то. У стен – отдельные столики. Мы взяли что нравится, едим. Тут свет погас. И на сцене началось представление.

– Цирковое?

– Нет, театр. Как у вас. И знаете, так хорошо. Сидишь, накалываешь на вилку кусок стейка. А тебе в это время показывают культурное мероприятие. Согласитесь, неплохо. Дарю идею!

– Сердечно благодарен! – поклонился режиссер. Его еще раз похвалили, налили какого-то особого шампанского и тут же забыли о нем. «Токарева нам притащи!» – прошептал Петр Светозарович.

Владимир был рад ускользнуть из узкого круга избранных и бросить на амбразуру лучшего друга. Он вернулся в фойе, к простым смертным. Навстречу ему вынырнул из толпы Эдуард Петрович.

– Благодаря нашему спектаклю, я, кажется, понял, что хочу изучать! – произнес он в пространство.

– Ну? – покровительственно улыбнулся Владимир.

– Русскую литературу. Поеду в Кембридж – там, говорят, отличный… Department of Slavonic Studies…

– Кафедра славистики! – хором перевели княжны.

– Именно, – кивнул Эдуард.

– И зачем так далеко ехать, чтоб учить русскую литературу? – удивился Владимир.

– Совсем недалеко, – возразил Эдуард Петрович, – от Кембриджа до Лондона – рукой подать. Там другие расстояния, не то что у нас.

Княжны засмеялись. Лариса развела руками – мол, сладу с ним никакого нет, подавай ему теперь русскую литературу в Кембридже, а мне, бедненькой, сопровождать этого Чацкого во всех его скитаниях.

В сопровождении верного Феди в фойе спустилась утомленная телевизионной славой Нина. Как полководец, она оглядывала поле битвы. К ней по очереди подошли отчитаться сотрудницы «Мира Элитной Мебели», которым были вверены гости. Нина достала список на трех листах и стала проверять – все ли сделано.

– Все довольны. Все смеются, – тронул ее за рукав Федя. – Если бы что-то было не так, ты бы сразу заметила.

– Не отвлекай! Все должно быть учтено. Это да. Это да. Это тоже да. Вроде – все по плану. Надо пойти и еще раз перепроверить. Не знаю, понравилось ли ВИП-гостям помещение будущего бара?

– Да расслабься ты! – не выдержал Федя. – Они бухают давно, и им все по кайфу!

– Что значит – расслабься? – возмутилась Нина.

– Значит – отдохни. Давай пошли. Выпей что-нибудь. Или съешь сувенирную конфетку. Ты слишком серьезная.

– А как можно иначе? Как?

– Пошли-пошли. Я расскажу тебе, как можно иначе. Ну брось свои бумажки. Ты теперь – знаменитость.

– Да, вот тоже бред. Почему именно у меня взяли интервью? Как будто я играла сколько-нибудь важную роль.

– Может быть – не очень важную. Зато ты была самой красивой.

Послышались аплодисменты: это встречали Ядвигу, наконец-то появившуюся в фойе. Горюнин сбегал в ВИП-уголок и привел босса. Петр Светозарович с бокалом в руке вышел в центр, попросил тишины и сказал речь. Выходило так, что Ядвига была одновременно главным украшением спектакля и постановщиком самых важных сцен, и вообще, и так далее, и если бы не она…

– Не забывайте, господа, что режиссер все-таки не я, – перехватила инициативу Ядвига. – Спасибо всем за добрые слова. А у нас новости: мы решили не останавливаться на достигнутом.

– Да! – подтвердили княжны.

– Так привыкли друг к другу. Они научились терпеть мой непростой характер. В следующем году будем с девочками разучивать новые танцы.

– Да! – снова подтвердили княжны.

– Нас же пустят на склад? – кокетливо спросила Ядвига у Петра Светозаровича.

Тот кивнул и расплылся в улыбке – у кого еще есть такая жена, а?

– Значит, решено. Теперь у нас будут танцы два раза в неделю. Для всех желающих. Бесплатно.

– А мальчиков возьмете? – высунулся откуда-то Таир.

– Придут мальчики – их тоже научим, – заверила Ядвига.

– Я думаю так, – начал рассуждать Таир, – вы будете разучивать танец живота, а я – партию какого-нибудь султана.

– «В нем Загорецкий не умрет!» – усмехнулась Ядвига. – Я сама буду решать, что нам разучивать, а что нет.

Таир тут же скрылся – совсем как его персонаж после уничижительной характеристики, которую дала ему в третьем действии Хлестова.

Тем временем Аня и Кубарев сворачивали работу. Кубарев на всякий случай снял пустые кресла, сиротливо висящий на крючке забытый синий халат и даже Матильду, выбежавшую на сцену с телефоном в руках.

– Фотографии котиков? Каких еще котиков? – кричала она. – Вы понимаете, что у нас – арт-пространство для продвинутых городских жителей? А не для сюсипусечных домохозяек! Никаких котиков! Где то, о чем мы говорили? Ну и при чем тут «Винзавод», если вы договаривались с нами? А вы не можете им отвезти своих котиков? Понятно. А я обещаю вам сильно испортить репутацию, моя дорогая!

В зал вернулся Владимир: он так и не нашел Елену, не нашел и Стакана. Да и Ульяна пропала сразу после поклона. И Снежана. И Дмитрий. Может быть, артисты собрались где-то в укромном уголке, да хотя бы даже на третьем этаже, где Стакан и Петрушка распивали перед спектаклем, – и отмечают премьеру своим кругом? А режиссера забыли!

Уж лучше бы про него забыла Матильда. Но нет!

– Владимир! – налетела она на него. – Как вовремя! Как всегда! Скажите, когда у вас следующий спектакль?

– У кого? У меня лично?

– Нет! Когда вам эти декорации понадобятся? – Матильда махнула рукой в сторону сложенных штабелем фанерных щитов.

– Не знаю. Я обещал их в офис вернуть. А что?

– У нас авария. Нас подвели. Меня подвела одна… я ей устрою черный пиар на зеленой лужайке! Дрянь такая! Предлагала нам фотографии котиков! Нам!!! Котиков! Вдумайтесь в эти слова! Вместо высокохудожественных развалин, о которых мы договаривались сначала!

– Сочувствую, – сказал Владимир.

– Когда я снимал в Пномпене, – доброжелательно вставил Кубарев.

Но Матильда не нуждалась в его поддержке. Она все уже придумала. Выставочный зал на третьем этаже почти отремонтирован, и через пару дней его нужно открывать. А для открытия потребуется хоть какая-то приличная экспозиция. И раз люди не держат своих обещаний, то можно выкрутиться, расставив у стен декорации «Горя от ума». Тем более, что они такие все стильные, черно-белые. А сквозь двери зрители смогут интерактивно ходить туда-сюда.

– Есть зал и нечего выставлять? – подошла поближе и Аня. – Хороших комиксов могу вам предложить.

– Девушка, у нас все-таки определенный уровень. Мы не сотрудничаем со школьной самодеятельностью.

– Вы уже собираетесь с нею сотрудничать. Вот эти декорации и комиксы, о которых я говорю, нарисовали одни и те же люди.

– Собственно, а почему нет? Значит, комиксы? На каких носителях? Только не листочки в клеточку!

– На нормальной бумаге, это же художники. Мы уже стенды сделали, можно выставляться хоть завтра. Готовились к выставке, но ее отменили. И стенды пока по квартирам хранятся.

– Комиксы. Из частных коллекций, – не слушая ее, нараспев произнесла Матильда, – звучит. Комиксы, уцелевшие после запрещенной выставки!

– Да никто ее не запрещал! – сказала Аня. – Просто сорвалось все в последний момент. Из-за денег, как обычно. Организатор решил, что в помещении выгоднее провести два банкета, чем одну выставку.

– А мы скажем, что ее запретили! Это вызывающе! Это – шокирует! На это пойдут!

Аня подумала и согласилась: Матильде, наверное, виднее. В конце концов, она сама, делая репортаж о спектакле, несколько покривила душой: «Могла ли простая секретарша Нина мечтать о том, что однажды она сыграет графиню в бессмертной комедии Грибоедова „Горе от ума“?» Тоже мне, мечта всей жизни.

Владимир напомнил Ане, что в его частной коллекции тоже хранятся два стенда с комиксами, и оставил дочку договариваться с Матильдой о выставке. Вышел за кулисы, прошел в коридор. И внезапно увидел Елену, которая распихивала по сумкам вещи Снежаны. Владимиру она очень обрадовалась: нужно было срочно выплеснуть накопившиеся эмоции!

– Представляешь! – разгибаясь, выпалила Елена. – Эта наша Софьюшка, красавица, сама уехала с каким-то парнем! Муж ее на телефон не отвечает! Что естественно! А шмотки-то жалко! Она мне позвонила из какого-то ресторана, умоляла помочь, обещала выпросить у папаши особо эксклюзивные доски. А у меня сердце доброе. Иногда. Вот я кое-как утрамбовала ее тряпье, теперь отдышусь и Полторацкому в машину закину. Наши-то работнички сцены уже выпивают, наверное. Одна я вкалываю, как обычно. Не знаю, зачем только согласилась.

– Я сам все отнесу, – сказал Владимир, подхватывая сумки. – А я тебя везде искал. Думал, ты уехала.

Незаметно они перешли на «ты». Спектакль закончился. Нет больше режиссера и актеров-любителей. Есть – артист Виленин и зам по реализации Жукова.

Откуда ни возьмись, появился Стакан – один, без свиты, с совершенно безумными глазами.

– Заблудился я тут за вашими кулисами! – пожаловался он. – Лена! Ты куда меня отправила? Здесь нет такого места, в которое ты меня отправила.

Ехали бы вы уже домой, – посоветовала та.

Но тут рядом снова материализовалась Матильда.

– Хорошие новости! Мы можем разорвать контракт с теми и перезаключить с вами! – пропела она. – У вас сейчас рабочее время? Или лучше всё-таки позвонить в понедельник?

– Как разорвете – так сразу и звоните, – разрешила Елена.

– Ой, она настоящая и разговаривает! Девушка, где вы достали такую синюю синьку для волос? – светски поинтересовался Стакан.

– Я не девушка. Я – арт-директор, – представилась Матильда, – не могли бы вы в ближайшем интервью упомянуть наше арт-пространство?

– Слова не девушки, но директора. Тогда отвечайте, где мои печеньки? – капризно спросил Стакан. – У входа помадой по зеркалу написано: «Печеньки за само-пил». А я у вас уже само-пил! Ох и само-пил же я у вас! И даже немного само-закусывал! Гоните в награду печеньки!

– Самопил, – закатив глаза, произнесла Матильда, – это не пьяные выходки! Это ваше фото в Инстаграме в наших интерьерах и со всеми полагающимися хэштегами. Вот Снежана, например…

– Кругом обман, – прикрыв лицо рукой, всхлипнул Стакан. – А теперь оставь меня, дитя.

– Если хотите, я вам принесу печенья… – растерялась Матильда.

– Поздно! – не отрывая рук от лица, сказал Стакан. – Прощай.

Матильда исчезла. По коридору бледно-зеленой тенью скользил Петрушка, благополучно проспавший весь спектакль. Увидел Стакана. Улыбнулся ему и заискивающе спросил:

– А на сцену нам когда?

– На кой тебе эта сцена? – схватив его за плечо, сказал Стакан. – Пойдем, добавим. Пусть я буду вахтерше целый фотоальбом должен, но мы просто так не расстанемся!

Владимир и Елена остались вдвоем, с тюками Дочки ДСП.

– Сейчас я это все отнесу ее папаше в машину! – храбро сказал Владимир. – А потом напрошусь к тебе пассажиром. Потому что ваш Петр Светозарович влил в меня шампанского, а я не хочу, чтобы меня оштрафовали за вождение в пьяном виде.

– Куда поедем, пьяный пассажир? – усмехнулась Елена.

– Куда-нибудь! В шикарный ресторан! Чем мы хуже этой Снежаны? У, гадина, зачем было шить такие тяжелые платья? Нет-нет, я справлюсь…