Текст книги "Кровь молчащая"

«…Вот пример тебе, Шура. Из жизни. Лежал на пляже, на песке. Там же читал Чехова, к которому ты меня приучил еще в юности на курсах. Потом отвлёкся, склонил голову к подстилке и вижу – тело, совсем рядом. Смотрю – дама молодых лет. А как присмотрелся – обалдел, как сложена! А потом она поднялась и еще прекраснее стала: высокая, будто выточенная. Дух спирает, глаз не отвести. А я только что перечитал «Даму с собачкой». Задумался, как же заговорить с ней так, как там. И получилось. И что важно – экспромтом, с Чеховским душком. «Вы не находите, что нам здесь хорошо?» А потом открыл душу: «Я хоть старый, но прекрасное все равно вижу. Вот читаю Чехова и пытаюсь понять, когда женщины были красивей? Тогда или сейчас?» Ну и так далее… Я был в настроении, а она, как мне показалось, была очарована…

Поздравляю тебя с пополнением в семье! Внучка – это событие! Лялька – это значит Ольга? Так у вас принято? Насколько помню, в семье Марии Фёдоровны у тебя тоже есть внучка, Лена? Она уже школьница? Банальная фраза, но время действительно летит стремительно. Полагаю, что в твоих планах – дать внучкам музыкальное образование, как минимум. Не исключено, что станешь мучить их уроками хореографии, живописи и ещё хрен знает какой ерунды. Шура, нужны ли сейчас России благородные девицы? Хорошие манеры, достойное поведение сделают твоих девочек изгоями общества, белыми воронами. Не брался бы ты за это занятие. Детей должны воспитывать родители, они исторически ближе и поэтому быстрее сориентируются в том, какие навыки сейчас полезнее. По мне, так выход на образование инженера даже для барышни – самое оно. Век научно-технического прогресса, как-никак.

А вообще, Шура, желаю не терять заряд творчества, оттого и письма мои тебе. Пиши картины, стишата, не бросай это – грех зарывать талант в землю. А на ответы мне – не теряй времени, не спеши».

Апрель 1975 года.

«…Получил твоё письмо, твои воспоминания о «бычках», поэтому, когда увидел на берегу толпищу с удочками, то у меня руки затряслись и слюна побежала. Я представил себе жареные «бычки», такие же нежные, мясистые и хрустящие, какие брали с тобой на рынке в Москве. Увидел толпу на берегу и представил, сколько бычков шманается в море возле берега. Наверное, целые тучи. Были времена, и до переезда в Таганрог я три года жил в Махачкале, на берегу Каспийского моря. То море прекрасное, и я полюбил его на всю оставшуюся жизнь. Рыба там потрясающая, я такую нигде больше не ел. Там много браконьеров было. Ловили огромные рыбины лосося, вспарывали им животы, рыбу выбрасывали, а икру забирали, и шторм и ветер прибивали к берегу эти вспухшие от жары туши. Из-под полы можно было достать любую рыбу. Лосось, севрюга, белорыбица и еще много мне мало известной рыбы. Я там поел, конечно, вдоволь, но это все было до войны, в мирное время. Каспий – это что-то потрясающее. Холодно и дождливо – таков характер тех мест. Ездил я и на Днепр, который в некоторых местах можно, не сильно разбегаясь, перепрыгнуть. Рыбёха там есть всякая: и судак, и лещ, щука, и налим, надо только знать, куда ехать.

На «бычка» после твоего письма я всё-таки несколько раз сходил. Поймал в сумме килограмм пятнадцать. Не на набережной, а в бухте, там меньше народа. Потом посолил мисочку для пробы. Никогда раньше так не делал. После вспомнилось мне, как был популярен «бычок» вяленый. И захотелось пива. А потом начался ветер, прохладу притащил, и я вывесил две низки на высокую виноградную шпалеру. Утром смотрю – одна низка на полу. Глядь – половины бычков нет. Нет, Шура, это не скворцы, как на Сретенке бывало. Это коты. Как они туда на проволоку поднимаются? Загадка. А мой кот, мудило, всё на сторону охотиться бегает. Дома особо-то не застанешь его, хоть и кормлю регулярно и «под завязку».

Вяленые покупные «бычки» мне не нравятся, хотя всё больше попадаются икряные. Они сухие, не жирные, каких нутро просит. «Тюлька» надоела. А вяленая благородная рыба – дорогая. Не говоря уже о раках. Не про мою пенсию тема.

Сегодня ходил на исповедь – не ругайся снова на мою религиозность. Завтра Чистый Четверг, идет Страстная неделя. Мы с женой который год постимся, с удовольствием сидим на простой пище. Нынче Пасха 4 мая, я не помню такого ранее. К сожалению, уже который год не получается съездить на могилы родителей…

Прошли очень сильные дожди. Мандовался с водой. Разносил её из ливневых баков под виноград. У нас уже сирень цветет. Я, как никогда, вскопал весь огород сам, до единого копка. Земля моя теперь в идеале. Недавно все удобрил органикой. Сейчас надо бы опрыснуть, но ветер некстати.

Замочил в вине мясо на шашлык. Нет, Шура, свинину мне нельзя. Курятину, у нас она дешевая. Порезал на кусочки, переложил их специями, луком, посолил. Сделаю на костре, да еще запеку картошку. Сегодня внучку заберу к себе в гости. Поэтому за ужином обойдусь без винчишка. Погода портится, уже двенадцать градусов…»

Май 1976 года.

«…Сейчас – просто о природе и о жизни в ней. Я так и не дошел до театрального Чехова, до его пьес. Мне рассказов хватает. Читаю по несколько раз и каждый раз понимаю по-новому. Абрикосы цветут. И у вас? Хотя о чём я, ты же в Москве. И абрикосы у вас только в магазинах. Привычно каждому своё – и то, и другое. Таганрог иногда называют городом абрикосов, ведь летом их тьма. По улицам паданцев под ногами – ковер. Количество своего урожая, на своих «владениях», я прикидываю, когда завяжутся плоды. Так вот, о Чехове, он в «Вишневом саде» очень тонко намекнул на то, что человек должен в поисках смысла жизни сам себя обслуживать трудом, равным для всех. Тогда получается, что я живу по-чеховски. Он, поселившись в Мелихово вместе с семьей, вычухал запущенную купленную усадьбу! Помнишь? Усадьба оказалась совсем убитой, многие постройки ветхими и неудобно расположенными. Вся дружная семья Чеховых принялась за работу; не покладая рук, начали они обживать и благоустраивать её, приводить в порядок дом, сад, парники, разводить рыбу в пруду…

Я не знаю ваш семейный расклад. Кто где живет. Уверен, что не все вместе. Этого в наше время уже не бывает. Дети за старшее поколение не держатся. Может, из глупости, а может, чтобы стариковских нужд не нюхать.

Потеплело. Я сегодня отключил в доме отопительный газ и в небо сказал: "Спасибо, Господи Боже, пронесло". Просто боюсь аварий, Шура, ведь они возможны. Но миновало меня. У меня газовое оборудование не такое старое, но все в жизни бывает. Сегодня на улице было двадцать пять. Духота…

Мои молодые дают «прикурить». Теперь невестка кидает такие фортели, что ум морщится. Внучку жалко. Завтра забираю её на три дня.

Разнервничался, даже со своей старухой поругался. Она мне: «Ты вредный. Вот поэтому у тебя приятелей нет!» Возможно. Но всё же буду оставаться таким, какой есть. Сказал ей, что хамить с собой не позволю. Шура, все просто – вопросов жизнь каждый день набрасывает. Нескончаемый процесс. Вот, поплакался тебе и замолчу. Желаю всего хорошего. Хоть твоей семье…»

Июнь 1978 года.

«…сегодня не спал целую ночь. Это теперь частенько бывает, Шура. Никаких горестей не испытываю, нет причин для переживаний, но что-то не отпускает меня. Могу встать в четыре и до шести утра читать, а потом опять находиться в дрёме и сознании, что не сплю. Применяю таблетки, вот тогда засыпаю и, что совсем удивительно, засыпаю при включённом радио. Стоит его выключить – ни в одном глазу… Я бы мог ещё принести нашей стране столько пользы, но никому это не нужно, и это правда. Под зад коленом, на пенсию, на обочину. Утрись и не оборачивайся. Ну что ты с этим поделаешь? Главное, чтобы ты сам себе был нужен, чтобы тебе было интересно в этой жизни – я так теперь стараюсь переосмыслить это говно. А для этого, ты прав, нужно перестроить своё отношение к жизни, что очень и очень в нашем возрасте непросто…

Мы со старухой в это лето решили цветами не увлекаться. Я виноградом занимаюсь, она – овощами. Из этого добра сажаем только помидоры, огурцы и немножко перцев. Остальное – колхоз прёт мешками на рынок, не дёшево, конечно. А вот в прошлом году вырастили тыкву. Случайно получилось, перепутали рассаду. И она, именно она, оказалась поудачнее базарной. А вообще я старухе запрещаю сажать тыкву. Тыква высасывает землю. Земля после нее пустая, бедная.

…У меня есть бутылка прекрасного трехлетнего вина. Цвет – глаз не оторвать. А вкус! Но не пью. Почему? Жалко. Такой шедевр пить одному – преступление. Держу на случай. Хотел бы увидеть тебя, да ты в наши края не поедешь, капризный ты, не примешь моего простецкого уклада жилища. Да с тобой и не выпьешь по-человечески.

Помню, как твоя Марина Лаврентьевна меня кормила пару лет назад, когда я был у вас проездом. Омлет, борщ, рыба под маринадом, картофельная запеканка. Эх!..»

1975 год. Москва, Чусовская, 10–75. Квартира Александра Александровича Меерхольца

– Кофе готов, Мари? Прекрасно. Что ж, давай завтракать. Интересное дело, Мари. Всё, как обычно, среди череды лет: поздняя осень на дворе, и мухи становятся вялыми дурами, не боятся человеческих рук, а то и вовсе садятся на них. Ничего на подоконнике не меняется, и я вполне закономерно не обращал на это никакого внимания. Смотри, смотри, Мари, а вот эта муха, опоздав устроиться в цветочном горшке на зимний сон, завалилась на спину и беспомощно дёргает лапками. Как удивительно просто устроен их незатейливый мир. Человеческое же общество подтянуло бы к подобному акту особый смысл и облекло бы сомнительно несчастного персонажа в неповторимую, мученическую харизму. Ведь страдания более всего, удачнее всего канонизируют человеческого героя.

– И чего же тут интересного? Ты меня удивляешь. Сам говоришь: «всё, как обычно». Подумаешь, муха! Вроде глубоко образованный ты, интеллигентный. Нашёл, о чём говорить и с кем сравнивать. Держи вилочку, кушай. Бери хлеб, свежий, мягкий.

– Ты хоть понимаешь смысл слова «интеллигент»? Или используешь его в мою сторону как ругательство? Мари, пора начать понимать, что интеллигенция – это когда истина выше эгоизма. А ещё это своего рода смазочный материал, соединяющий рабочий класс и аристократию. Когда такой смазки нет, эти две компоненты начинают грубо взаимодействовать, тереться напрямую, производить шум, зарабатывая себе увечья, трещины, и разрушаться структурно. А ещё это когда совесть над разумом.

– Пей кофе, а то остынет. Сварила покрепче и три куска сахара положила, как ты любишь.

– А что кроме сахара? Всё жду, когда ты меня отравишь, хе-хе. С тебя станется! Поди, мечтаешь увидеть, как буду корчиться на смертном одре!

– Раньше тебя надо было извести, когда задумал нас со Славкой бросить.

– Так вернулся же! Чего завелась-то?

– Вернулся! Да только что ты знаешь о том, как я прожила, как я просуществовала эти бесконечные десять лет! Никогда, до самой смерти тебе этого не прощу!

– Тихо-тихо, Мари, не ошпарь меня заваркой из чайника! Ни к чему ворошить старое. Уходил – приходил. Отдаю себе отчёт в том, что нет чувств у тебя. Понимаю, что удобен: трёхкомнатная квартира, пенсия в двести двадцать рублей. Телефон вон выхлопотал – теперь легко решается вопрос о вызове «Неотложки». А помнишь хоть, как раньше жили? Коммунальная квартира в двухэтажном бараке, общая кухня в конце тёмного коридора. Среди соседей: мелкий спекулянт, учительша арифметики, перекупщик краденого-инвалид войны с деревянным протезом вместо ноги, семья постового милиционера и врачихи да подозрительный квартирант без прописки. А по утрам мы с тобой, как скаженные, выскакивали на холодный двор, чтобы занять длиннющую очередь перед уборными, и ты никогда не позволяла себе скверного настроения. А Нескучный сад в парке Горького, духовой оркестр, вальсы помнишь? А прогулку на пароходе по Москва-реке, когда ветер сорвал твою белую шляпу и она упала в воду? Нынче надо думать о том, Мари, что не за горами старость, что мы в быту максимально совместимы, что нам вместе неплохо. Есть семьи, люди в которых чрезвычайно просты в своих общениях друг между другом. Мы тоже из таких семей. Нам достаточно акцента на такие слова, как «поел», «поспал», «ушёл», «пришёл», «купил», «оплатил». В остальном – каждый сам по себе. Без подробностей, без определения состояния мыслей и душевных нагрузок. К чему усложнять? Мы давно перешагнули, забыли ту близость, которая когда-то нас соединяла особым порядком. Давно нет резона смотреть друг другу в глаза. В конце концов, ты прекрасно осознаёшь, что меня есть за что уважать. Я делал и делаю для Славы, для семьи всё возможное. Подай мне кусочек буженины, Мари, да, вон тот, потоньше.

– Да! Ровно столько же ты делаешь для семьи Марии Фёдоровны, Сашок, и для Лары! Их и наша квартиры – как под копирку! Из любой командировки ты тащил в свои семьи одни и те же книги. Оформлял подписку на одинаковые собрания сочинений, приобрёл одинаковые пианино внучкам, собирал в коллекции одинаковые фарфоровые статуэтки и чайные сервизы. Соль я тебе сейчас подам, не тянись через весь стол.

– А ведь ты здорово изменилась, Мари. Из наивной простушки, тихони с ангельскими глазами превратилась в настоящую полковничью жену: шьешь в ателье платья, умеешь выбрать норковую шапку, разбираешься в курортах, ходишь на маникюр. Раньше была другая, родная что ли. Я помню, как ты танцевала на свадьбе своего брата в сорок седьмом: патефон, а из него «Валенки» Руслановой, и твоя бесподобная улыбка! Ты поймала мой восторженный взгляд и тогда, как бы в ответ, с пущим задором пустилась в пляс. А когда музыка закончилась, ты, обессилев, опустилась на стул, и я заметил в твоих счастливых глазах слёзы.

– Слёзы оттого, что туфли катюшкины мне малы. Даже страшно было их снимать! Ноги в кровь сбила. Ладно, какая теперь разница. Завтракай, чего лясы точить о прошлом. Ляльку в школу проводила, в гастроном зашла на Байкальской, продуктов подкупила. Взяла чай «Цейлонский» со слоником, колбаску «Докторскую», килограмм азу, триста грамм ледяной рыбки. Взяла большую железную банку селёдки иваси пряного посола, очередь отстояла. Почему омлет так вяло ешь, Сашок? Не нравится что-то? Может, пересолила?

– Всё, как по Чехову: «Нет ничего лучше воспоминаний. Да и ничего хуже тоже нет». Erinnerungen sind ein Wunder: sie erwärmen von innen und reiß en sofort in Teile.[16]16
  (нем.): Воспоминания – удивительная штука: согревает изнутри и тут же рвёт на части.


[Закрыть]

– Что ты сказал, Сашок? Не расслышала, отвлеклась на телевизор.

– Говорю, иваси твоя – никакая не сельдь, а дальневосточная сардина! Уж я-то знаю! И догадываюсь, для какой цели название породы переиначили. Для русского человека слово «сардина» – пустой звук. А стоит произнести «селёдка» – так память живо воспроизведёт картину накрытого стола, да картошечки в мундирах, да водочки, разлитой по лафитничкам. Слюнотечение! Рефлекс у народа – от него-то и формируется очередь в гастрономах.

– А хоть бы и так. И чего зазорного в этом? Впрочем, ты у нас такой порядочный, правильный, застолья не уважаешь, от спиртного нос воротишь. Мои братья приезжают, так ты пяти минут за столом вытерпеть не можешь, уходишь к себе в кабинет. Даже портвешка не пригубишь. А только всегда ли так было? Может, дело в какой-нибудь срамной болезни, о которой скрываешь? Слышала я, что не лечится такая зараза, а вот заглушить – можно, при условии полного отказа от выпивки.

– Чокнутая! Ненормальная! Сама придумала или кто подсказал? Да и о чём, скажи на милость, мне с твоими братьями беседовать? Прививки культуры поведения у них не приживаются, мало того, вызывают отрыжку!

– От тебя любой гадости можно ожидать, особенно в словах. Мои братья хоть не приучены в шляпах ходить, зато закончили военную академию, прошли и Халхин-Гол[17]17
  Бои на Халхин-Голе – вооружённый конфликт (необъявленная война), продолжавшийся с весны по осень 1939 года у реки Халхин-Гол на территории Монголии недалеко от границы с Маньчжурией, между СССР и Японией.


[Закрыть], и в Испании[18]18
  Гражданская война в Испании (1936–1939) – конфликт между Второй Испанской Республикой в лице консервативного республиканского правительства и противостоящих ей сил социалистического Испанского Рабочего Фронта при поддержке Советского Союза, с одной стороны, и испанской военно-националистической диктатурой под предводительством генерала Хосе Санху́рхо – с другой.


[Закрыть] отличились, и немца проклятого били.

– Смотри вон лучше свой телевизор, своего Магомаева!

– Грех у тебя изо рта льётся. Когда Бога в человеке нет – всё дозволено!

– Всю жизнь сторонился религии и верующих. Даже подумать не мог, что жена моя в семидесятые годы двадцатого века будет распихивать по квартире картонные иконки! Вера ваша слепа и страшна тем, что сопряжена лишь с соблюдением ритуалов и со страхом. Готовы лоб расшибить в молитвах, а старославянского языка не знаете и кому молитесь – с трудом понимаете. И когда успела намотаться на твои мозги эта дрянь?

– Ты жесток, жесток во всём. Жаль, что не дойти тебе до исповеди. Буду в церкви – свечку поставлю за тебя, попрошу Господа, чтобы дал тебе благоразумия и любви к ближним своим на старости лет.

– И в мыслях не держи! Нечего по церквям болтаться! Славка наш – член КПСС, о его репутации подумала? О какой исповеди может идти речь, если каждый советский поп активно сотрудничает с КГБ!.. Свари-ка мне ещё одну чашечку кофе, да покрепче. А что за сыр ты подала на стол? «Пошехонский»? Не нравится мне его цвет, и вкус не соответствует привычному. Что-то в нём не так, не по ГОСТу. Не покупай такой больше. Пожалуй, в выходные соберусь за хорошим сыром на Калининский проспект или в Елисеевский гастроном, на улицу Горького. Продолжим, Мари, так где ещё ты унюхала мою жестокость?

– Далеко ходить не будем: эта твоя привычка отключать на ночь телефон.

– И что скверного?

– Напомню: три года назад твоя престарелая мать находилась в больнице в критическом состоянии, и с ней могло случиться непоправимое.

– Ей было уже наплевать, включен у меня телефон или нет. Непоправимое в итоге и случилось. А где салфетки, Мари?.. И причиной тому были не мои привычки, а её почтенные восемьдесят семь лет.

– Допустим. А Ляльку в прошлом году тетрадкой ударил по щеке.

– Единственный раз поднял на неё руку, сорвался, признаю, не совладал с обидой! Весь вечер учили с ней спряжения глаголов, а в результате притащила из школы «тройку». Нечего на уроках в облаках летать! Надо учиться быть собранной! Обидно, Мари! Знаешь, как обидно! Ведь не глупая, способная она девочка!

– Ты плохо ешь сегодня. Давай-ка мажь маслом булку. Девочка устаёт, не забывай, Сашок: в общеобразовательной школе хорошистка, в музыкальной школе отличница, а ещё занятия хореографией! А ещё твоё домашнее обучение её рисованию и немецкому языку. Девочка часто и тяжело болеет ангинами, и доктора не могут объяснить результаты её анализов. Меня это очень, очень волнует. Ну вот скажи, Сашок, на кой ляд ей этот немецкий?

– Ничего, ничего, пригодится. Кровь пальцем не размажешь! Славка не просто так взял себе жену «из наших». А здоровье Ляльки – не причина для жалости. Ты хочешь вырастить из внучки никчёмную страдалицу? Ребёнку необходим труд, труд с ранних лет, с самого начала пути. Это дисциплинирует, приучает к внутреннему порядку. Человечку нельзя оставлять много свободного времени. Тогда, став старше, ребёнок будет иметь потребность загружать свою голову, будет искать всякую возможность получить тренировку для ума… Гусиный паштет, хочу отметить, не плох, не плох… Так вот, Мари, я стремлюсь как можно больше и плотнее затолкать в лялькины мозги совершенно разный по содержанию материал. Ум – это мышца. Равно как и интеллект. Их необходимо развивать, наращивать правильными занятиями и знанием. Детство, соплячество – самая прекрасная пора в жизни! Уже после, в юности, в молодости, в игру вступает его величество случай, своего рода лотерея – таланты, возможности и события наложатся на призрачную удачу, везенье. К этому периоду следует готовить ребёнка заранее и с максимальной ответственностью. Поэтому моё слово в воспитании – это полная загрузка, как в школе, так и дома. И никакой жалости!

– Понятно, понятно.

– Да что тебе понятно? Опять какую-нибудь ахинею сморозишь?

– Бесчувственный и безжалостный ты человек, Сашок. На таких, как ты, НКВД и держалось. Там требовался определённый склад характера! Страшно подумать, сколько грязи ты на свою душу нацеплял. Дальний восток, лагеря, секретные задания – о том, что было с тобой до войны, ты никогда не рассказываешь. Могу только догадываться.

– Ты лучше догадывайся, как я в том дерьме выжил! Как мне удалось соскочить с подножки вагона и пересесть в другой поезд. К 1940 году расстреляли почти всех начальников особых отделов – люди слишком много знали, психологически и морально изнашивались, их становилось сложно контролировать. Поэтому их, и не только их, убирали, меняли. Без права на реабилитацию.

– Выжил, значит, так было угодно Богу. А собакам – собачья смерть! И Сталину – гореть в аду синим пламенем!

– Подай-ка сигареты, Мари. На журнальном столе открытая пачка. Да, и пепельницу тоже. Неужели ты склоняешься к мысли о том, что Сталин намеренно делал зло, что не желал добра советским людям и России? Сталин – большевик, коммунист, великая, мощная фигура своего времени. И это время диктовало свои исторически оправданные законы. Народ должен был быть повязан законом, который сделает его послушным, смиренным, управляемым. Индустриализация, победа над фашизмом, возрождение экономики, поддержание надлежащего уровня патриотизма – задачи после революции были поставлены не из простых. И их любыми путями выполняли. Вспомни молодость, разве говорили мы о перегибах в политике партии, о репрессиях, о несправедливости? Была народная любовь к вождю и безграничное доверие. Советский гражданин любил Сталина даже за то, что его люто ненавидели в Европе, ведь там – худо, там ненавистный русскому духу капитализм, там те, кто ходил на Русь с мечом, кто проклинал её и мечтал стереть с лица земли.

– Ты стал старше, многое забыл, наверное, и теперь оправдываешь палача, казнившего без разбора и заставившего тебя жить с оглядкой? Ты оправдываешь его правоту безнравственность?

– Тогда была своя, особая нравственность, Мари. Для некоторых не оказалось места в новой советской стране, поэтому зачастую нравственнее было поставить к стенке, чем не оправдать доверие товарищей по партии. Я признаю закон, порядок, жёсткую дисциплину, безоговорочное подчинение власти. Если хватает ума – будь от неё подальше, но без этих слагаемых любовь к Родине – ни черта не стоит! Как только в заградительной стене советской, российской крепости патриотизма образуется брешь – в неё тут же вползёт национал-социализм или ещё какая-то мерзость, которая откроет ворота Западу и будет счастлива запустить свои поганые жала в молодые неокрепшие мозги! Достаточно будет лишь одного поколения, не знающего, что такое пионерский галстук, комсомол, ленинский субботник, махнувшего рукой на историю государства, на великие идеи революции, на ошеломительный подвиг нашего народа в Великую Отечественную. Достаточно будет одного равнодушного, потерянного поколения, чтобы расколоть, уничтожить Россию!.. Заболел желудок, Мари. Ты не забыла купить мне в аптеке «Бесалол»?

– Не забыла. Сейчас дам таблетку. Отвратительную вещь ты сказал про нравственность. Не сомневалась в том, что совсем не знаю тебя, Сашок.

– С возрастом совести становится всё больше. Невозможно слушать её постоянно. Оставим эту тему, Мари. Нет, пожалуй, не надо таблетку, лучше сделай мне бутерброд с ветчиной. Положи вон тот кусочек, где поменьше жира. Благодарю. Что за соседи заехали в квартиру ниже этажом, под нами?

– Живут тихо, не слышно. Когда по подъезду Лида-генеральша собирает на похороны, они денег не дают.

– Почему так?

– Из лимитчиков потому что. Почему же ещё? Москвичей на дух не переносят.

– Что, прошлый жилец, выпивоха, лучше был?

– Николай Иванович, между прочим, лётчик, контуженный, заслуженный человек, герой Советского Союза!

– Как же, заслуженный. Ты ему по праздникам – чекушку, а он тебе в спину – сальные шуточки, дешёвые комплименты!

– Брось, Сашок, ведь ты меня никогда не ревновал. И целовал-то исключительно в лоб, как покойника. Подлить в твой кофе горячего молочка? Может, съешь пирожок с капустой? Тарелку можно забрать?

– Можно… Ты снова кричала во сне. Снова бомбежки, война?

– Снилось, что Ляльку потеряла. Ищу по комнатам – а нет ее. Вот заберут её у нас – что делать будем?

– Как заберут? Нельзя забирать. Как же можно забрать? Девочка воспитывается с нами, об этом давно было принято совместное с ее родителями решение. Зачем же ломать ребенка?

– Уж больно много разногласий между ними в последнее время. Ох, как много. То, что они решили жить отдельно от нас, на пользу не пошло. Поговори со Славой, пусть откажется от этих своих длительных командировок. По полгода живет на Байконуре. Ни к чему такая свобода семейному мужчине – в этом вся причина скандалов. Так и до развода недалеко.

– И что если разойдутся, Мари? Что Слава говорит тебе по этому поводу? Что?

– Тогда ребёнок уедет к матери. Все просто. Ты же не пойдёшь против закона?

– Все просто… Ладно, ладно, посмотрим. Черт, да что же здесь простого? Что?

– Не кричи, Сашок. Утро вечера мудренее. Бледный ты какой. Сходил бы в поликлинику проверить здоровье. Там – болит, здесь – болит, куришь пачками, кашляешь.

– Счастье в неведении, Мари. А врачам – лишь бы распотрошить. На ком-то же надо учить студентов-медиков. К чёрту врачей!

1978 год. Дневник Александра Меерхольца:

Когда-то, может, объединю тексты дневников и дело дойдет до мемуаров, поэтому на всякий случай следует составить небольшой черновичок из воспоминаний, который впоследствии можно будет дополнять и доработать. Зачем эта идея? Пока сам ещё не понял. Смогу ли написать всю правду о себе, о времени, о людях? Предполагаю, что нет. Сомневаюсь, по многим причинам. Не простое это дело – честность. Кто знает, что будет, когда перечитаю свою писанину с нуля. Заслужит ли она право на существование? Но пока, всё же, намечу некоторые события своей биографии, события своего времени «пунктиром» – так удобно.

По Дальнему Востоку: там можно было приобрести американские граммофонные пластинки, которые у нас были запрещены. К примеру, записи Вертинского. Вертинского в СССР разрешили после его возвращения из эмиграции в 1942 году. Он «выкупил» своё возвращение за два вагона медикаментов. Так вот, в 1935 году я прятал запрещенные граммофонные пластинки за обшивку каюты на пароходе. Пластинки – ладно, а красивый минерал с вкраплённой в него жилкой настоящего колымского золота – по возвращении в Москву я выбросил в Яузу. Потешил себя, и хватит…

Когда шли от Магадана на Большую Землю, на пароходе случился пожар. Помню, как ещё в порту, перед выходом в море, по швартовым на берег сплошным потоком уходили крысы. И хотя пароход загорелся потом очень нескоро, чуть ли не в зоне видимости с берега, умнейшие животные всё предвидели заранее. А ещё помню, как рядом с зоной горел лес и белки «эвакуировались» через реку вплавь, подняв хвосты. Это было довольно забавное зрелище: саму белку в воде почти не видно, а только вертикально вверх торчат хвосты – это чтобы не намочить, иначе он станет очень тяжёлым и животное потонет…

Из всех святых наибольшим доверием и почитанием в России пользуется Николай Угодник (Чудотворец). Причём не только среди русских, но и среди иностранцев. Рассказывали на Дальнем Востоке, был такой случай: тонет китаец и кричит: «Русский дедушка с вокзала, спаси меня!» На железнодорожном вокзале висела икона святого Николая, на которую перед отъездом многие молились.

Товарищ Сергея Петровича, Кулик Григорий Иванович, начальник Главного Артиллерийского Управления Красной Армии, в 1950 году осуждён по обвинению в «организации заговорщической группы для борьбы с Советской властью» и расстрелян. После смерти Сталина реабилитирован за отсутствием состава преступления.

В 1941 году Главное Артиллерийское Управление занималось, в частности, разработкой, испытаниями и производством гвардейских миномётов. Автомобили ЗИС-5 были слишком лёгкими для такого вооружения, и во время залпа на Красноармейском полигоне, что недалеко от города Пушкино (к северу от Москвы), машины подпрыгивали, что вело к большому разбросу мин во все стороны, только не туда, куда нужно. А трёхосных грузовиков в СССР не строили, они у нас появились только в 1945–1946 годах. И легендарный капитан Флёров, первый командир дивизиона «Катюш» (однокашник по военной академии товарища Неделина, впоследствии командующего Артиллерией Советской Армии, погибшего через двадцать лет на Байконуре), под Нарофоминском стрелял по немцам именно с такой не очень-то надёжной установки. Поэтому переговоры с американцами о ленд-лизе предусматривали поставки в СССР не только тушёнки и самолётов «Аэрокобра» и «Каталин», а остро ставили задачу о поставке грузовиков «Студебеккер». Кстати, в комплект автомобиля входил жёлтый кожаный комбинезон и жёлтый кожаный портфель с технической документаций транспортного средства (большой такой портфель, с двумя замками). Разумеется, руководство Главного Артиллерийского Управления сразу же обзавелось этими жёлтыми кожаными портфелями в личных целях…

Огромная работа велась по эвакуации оборонных видов промышленности из западных регионов Советского Союза, внезапно оказавшихся под угрозой оккупации германскими войсками, на Восток, в Заволжье, на Урал. Десятки заводов в течение кратчайшего времени переведены были за тысячи километров. Там, в первую очередь, делали фундаменты для станков и бараки для жилья рабочих. Запускали производство и параллельно строили стены цеховых корпусов…

22 июня 1941 года сообщение о начале войны по радио делал В.М. Молотов. Сталин наложил в штаны и целый месяц не мог прийти в себя – находился в состоянии прострации. Мне рассказали, что он встречался с прорицательницей, ясновидящей Матроной Московской, которая велела ему не покидать Москву (а ведь он уже подготовил помещения для ставки в городе Куйбышеве, которые находились под землёй, на большой глубине). Матрона посоветовала обнести вокруг столицы икону Владимирской Божьей матери. Всё было исполнено. Икону вокруг Москвы провезли на самолёте. А помещение для ставки главнокомандующего подготовили в московском метро, на станции «Кировская», с тайным выходом в один из особняков позади Главного почтамта. Перроны станции укрыли фанерными щитами, поезда проходили «Кировскую» без остановки. Там же работал перенесённый туда Центральный телеграф.

Более того, для поддержки морального духа воинов были смягчены гонения на Православную церковь. Патриарх Алексий Первый за время войны провёл огромную работу среди верующих, за что был награждён Орденом Ленина…

В Измайловском парке культуры и отдыха имени Сталина было организовано формирование 1-й танковой Армии. Брат Марины, Анатолий Лаврентьевич, шестнадцатилетний мальчишка, сославшись на потерянные документы, «приклеил» себе год и там записался на фронт. Он прошёл в боях от Москвы до Берлина без единого ранения. Уже в 1945 году его танк был направлен на Урал (через Москву) для ремонта. Парень с устного разрешения командира смотал на денёк в Измайлово, повидаться с родными. Но на железной дороге, где стоял состав с танками, произошла проверка личного состава сопровождения. НКВД-шники послали наряд по месту его жительства, но мама, Дарья Даниловна, спрятала сына в коровнике, спасла его таким образом от расстрела за дезертирство. Анатолий вовремя успел к отправке своего экипажа, всё обошлось, но это полбеды. При следовании эшелона в Германию на одной из железнодорожных станций был взорван мост через пути. Мост упал на эшелон так, что отрубил две последние платформы с танками. Надо было срочно двигаться к месту назначения, поэтому платформы были отсоединены, и поезд пошел дальше без них. Так Анатолий не попал к штурму Зееловских высот в Берлине, миновал эту страшную, кровавую мясорубку. Может, благодаря этому случаю остался жив. В кармане гимнастёрки Толи всю войну лежала молитва к Богоматери (защитительная или охранительная – я в них ни черта не разбираюсь). Демобилизовался он в 1951 году (служил в оккупационных войсках) и привёз эту молитву домой. Я её видел, написана она на листке из школьной тетради синими чернилами, неграмотно, неразборчивым почерком…