Текст книги "Сто двадцать третья, на выезд!"

Попытка кражи трупа

Давеча у нас с доктором пытались буквально из-под носа утащить труп… Вот ведь как…

Вызывают нашу врачебную бригаду на «без сознания» к мужчине 35 лет, в примечании написано «онкология»…

Ну что уж тут сказать… Либо констатация, либо еще не совсем… И лучше бы уж констатация…

Приехали… У подъезда панельной пятиэтажки нас встречает человек пять горцев мужского пола и три женщины, утирающие слезы. И как-то стало мне так неуютно… Тревожно… Доктор напрягся…

Мы в окружении всех восьмерых последовали в подъезд и в квартиру на первом этаже. Горцы что-то гортанно выкрикивают на своем, их бабы плачут в голос… Но к нам вроде как это не имеет отношения. Вроде как… Все втиснулись в маленькую двухкомнатную квартирку. Мы хотели было возразить насчет такого количества людей в столь малом помещении, но поняли, что бесполезно – нас никто просто не слушал, а все о чем-то говорили между собой, причем одновременно и отчаянно жестикулируя.

Проводят в маленькую комнатку, где на кровати лежит высохший худющий мужчина, и по его лицу понятно, что в общем-то уже все кончено и мы здесь особо не нужны. Констатация… Ухх… Рядом с кроватью сидят четыре женщины с заплаканными глазами. Все устремили взгляд на нас…

Доктор посмотрел зрачки, пульс… Нет. Все кончено. На всякий случай развернули кардиограф, зафиксировали прямую линию на ЭКГ. Все. Озвучиваем это всем собравшимся и пытаемся выяснить, чем болел мужчина, когда был выставлен диагноз онкология и где документы, подтверждающие это… Без них онкология – не онкология…

После нашей озвучки, что все кончено, мужчина умер, начинается вакханалия. Бабы все плачут навзрыд и орут такими дикими голосами, что аж уши вянут… Кидаются на труп и то ли целуют, то ли трясут его. Непонятно. Мужики все куда-то делись. Стараясь быть подальше от этого действа, я оттащила кардиограф и наш ящик на кухню.

Тем не менее, нам нужны документы этого мужчины и выписка из больницы, где ему выставили онкологию. Но никто из собравшихся нас не слышит. Бабы все воют… Ждем, когда навоются. Понятно, конечно, умер их родственник, молодой… Еще жить бы да жить. И можно понять их скорбь.

Через какое-то время, казалось, что вечность прошла, вопли стали прерываться, и доктору удалось вырвать из комнаты одну женщину. Наш вопрос был один: где его медицинские документы? И, как ни странно, все было понято, и через мгновение мы читали выписной эпикриз из онкоцентра на Каширке. Да, все правильно. Четвертая стадия рака легких. Метастазы везде. Ухх… Снова выдохнули. Слава богу, что есть документы…

А дальше началось самое интересное…

По всяким разным приказам при констатации скорая вызывает полицию, заполняет бланк констатации, отзванивается на труповозку. Это мы и начинаем делать. В полицию дозвонились быстро. Горцев рядом не было. Нам никто не мешал. Полиция приняла, сказала, что приедет в течение часа для написания своего протокола.

Пишу бланк констатации (мы с врачом сидим на кухне) и краем глаза замечаю, что в ту комнату, где лежит тело, потопали горцы. Ну, думаю, может быть, прощаться. Не стоит вмешиваться в их обычаи… Хотя надо бы кому-нибудь из более менее адекватных родственников объяснить что и как дальше будет, что приедет полиция и с их протоколом и нашим бланком надо идти в поликлинику за справкой о смерти, что тело отвезут в морг… Ну, в общем-то я стараюсь чуть подождать, пока кто-то не будет в адеквате воспринять эту информацию.

Доктор пишет карту. К нам заглядывает одна из женщин, и доктор ей начинает объяснять что к чему.

– Нет! Никакого морга!!!! Мы его сейчас уже увозим на родину. Вон газель стоит у подъезда. Сейчас погрузим и увезем к себе. Вы напишите бумагу, что он умер и все.

Мы как-то в непонятках смотрим на нее. Как увезете? А полиция? А труповозка? Морг? И как вы повезете тело по Москве в грузовой газели? А если остановит ГАИ или полиция? А у вас в машине труп…

– Мы уже так возили своих на родину. Нам главное Московскую область пересечь, а там… Ну, остановят… Откупимся!

– Но ведь это труп… Мы должны его законстатировать… У нас такие правила…

Я как-то выпала в осадок… Ни разу при мне вот так труп не утаскивали…

– Сейчас мужчины его погрузят… Времени уже совсем нет… У нас свои мусульманские обычаи, и мы должны им следовать…

– Стоп! Мы даже еще не отзвонились на труповозку и не получили время констатации. Да и полиция сейчас приедет.

– А зачем полиция? Вы же написали нам бумагу! Все!

Звоню в полицию. Прошу ускорить прибытие. Сама думаю: «Во дела! Сейчас труп увезут на этой газели. И ведь не помешаешь, ничего не сделаешь. Горцы уже там в комнате ковыряются. Газель под парами… Приедет полиция, спросит у нас: где труп? А нету трупа… Как нету трупа? А что же вы тогда констатировали?». И как-то вот несостыковочка получается. Как-то вот непонятно и тревожно.

Быстро звоню на труповозку. Получаю время констатации и номер диспетчера. Пытаюсь там по телефону как-то всю ситуацию объяснить и спросить что нам делать-то. На пульте понять тоже ничего не могут и тоже временно выпадают в осадок.

– Дождитесь полиции, – твердят они.

Доктор тем временем связывается со старшим врачом. Тот также в осадке и не понимает, как они повезут труп на своей машине на родину без справки о смерти, которая выдается только через поликлинику, а поликлиника ее выдаст только при наличии нашего бланка и протокола полиции… Причем труп (абсолютно любой труп) у нас должна перевозить в морг (и только в морг) трупоперевозка, которая является специальным санитарным транспортом. Иначе нельзя… Нельзя у нас по-другому… А вот хоронить – это как родственники пожелают…

Надо отдать должное полиции… Она прибыла как раз, когда горцы были уже готовы перенести тело в свою газель… Уффф… Мы вздохнули с облегчением, когда увидели наряд полиции… И поспешили к ним на волю, вон из этой тесной, душной квартирки, полной орущих, вопящих горцев и их родственников…

Тем временем около подъезда скопилось достаточное количество народа – горцы, которые не вместились в квартирку, их жены, их родня, просто любопытные, местная пьянь и местные сумасшедшие…

И народ разделился на две категории. Одни желали сразу быстро доставить труп в газель и увезти на родину, другие орали, что это все чуждое нам…

В общем, еще чуть и назрел бы большой межнациональный конфликт, может быть, с рукоприкладством и мордобитием… Кто знает…

И теперь уже сержант полиции выпадал в осадок, слушая все это и пытаясь разрулить данную ситуацию по закону.

А мы… Мы отдали полиции наш бланк констатации и под шумок тихо уехали… С нашей стороны все было соблюдено в рамках закона и наших приказов. Труп на месте, констатация есть, полицию дождались в целости и сохранности…

Убью!!!! Зарежу!!!!

Вызывает нас полиция с поводом «неадекватное поведение, алкогольное опьянение» к мужчине 79 лет на квартиру. По приезду обнаруживается полиция в количестве трех штук, дед 79 лет и его сынок – оба в состоянии алкогольного опьянения. Дед с фингалом под глазом и выбитым левым плечом, сынок с поцарапанным лицом.

– Что случилось? И почему мы имеем честь лицезреть такую теплую компанию?

Оказывается, полицию вызвал сын. Дед кидается на него с ножом и хочет его зарезать, и орет периодически грозным голосом «Зарежу!!!!! Убью!!!!», и кидается на сынка.

Полиция по приезду обнаружила пьяного деда с ножом в руке, пытающегося вытащить сына из запертой кухни, куда тот спрятался.

– А что от нас-то надо?

– В больницу его! В психушку!!!! – орет сынок с полицией.

Дед дался себя осмотреть совершенно спокойно, почти адекватно отвечал на вопросы о том, что его беспокоит и что болит, и даже назвал какой год и месяц у нас сейчас на дворе, а также где он находится, кто рядом с ним, сообщил свою фамилию, имя и отчество и год своего рождения. Не сказать, что бы дед был совсем того. Спокойно сказал, что у него ничего не болит и что бы все шли лесом. Однако, как только к нему приближался сынок, следовало одно: вопль «Зарежу!!!! Убью!!!!» и кидание на сына с кулаками (ножи все предварительно у деда отобрали и спрятали), и лишь доблестная полиция сдерживала натиск бедного старца.

У деда выбито плечо, но похоже, что это давняя травма, и рука постепенно уже начала функционировать. Фингал тоже не свежий. Глаз видит. Сахар крови в норме. На ЭКГ мерцалка, но со слов сына, она у деда уже давно. Ну и все. В больницу можно отвезти разве что с плечом. И то смысл-то какой? Операцию делать в 79 лет да с мерцалкой наврятли будут. Тем более, что уже и не болит, и рука как-то но действует…

Предложили поехать. Дед наотрез отказывается. Ни за что не поедет в больницу. Мы к полиции, дескать, это ваше дело больше, чем наше, поэтому вперед, а мы – адью. Полиция – неа… Они его не могут забрать в обезьянник, потому что деду почти 80 лет и он весь такой больной, что не выживет там ни минуты и скончается еще до приезда в отделение, и что они понесут жуткие кары из-за этого. Поэтому везите-ка его в больничку и не свистите, что он не хочет. Насильно тащите.

Но мы насильно никого не возим. Дед не хочет, и это его нехотение понятно и не несет угрозу его жизни. У него со здоровьем пока более-менее все в норме. Это его нежелание тащиться в больничку создает угрозу только пьяному сынку, поскольку как только деда оставят один на один с ним, кто-то явно пострадает и нешуточно. Сын дрожит и боится, дед полон решимости расквитаться с ним, видимо, за все. Полиция хочет их разъединить, но как? Только с помощью скорой. Естественно. Мы крайние всегда.

Звоним старшему врачу с вопросом: что делать-то? Нам уезжать и оставлять все как есть, или…? Старший врач долго думает, слышно даже в трубке его мозговое сопение и шевеление извилинами.

– Нет, – говорит, – вам покидать квартиру пока нельзя, мало ли что дед учудит, звоните психиатрам – это их дело – повязать и увезти насильно, а вы насильно тащить не можете.

Звоним психам. Психи долго не подходили. Видать работки много у них и каждый кто-то что-то хочет от них. И вообще, чувствуется, что народ по жизни психически не совсем здоров, поэтому психи работают в поте лица своего…

Где-то через полчаса слушанья «Скорая помощь. Подождите пожалуйста, вам обязательно ответят», психи соизволили с нами поговорить.

Разговор был долгим. Мой напарник, который его вел и пытался все объяснить и наконец-то хоть как-то разрулить ситуацию, аж весь вспотел и покраснел.

– Он социально-опасен?

– Ну, по идее, да. Он кидается на сына с ножом и угрожает его зарезать.

– Он для себя опасен? Он хочет покончить с собой?

– Для себя нет, не опасен. О самоубийстве речь не вел.

– Мы не приедем. Это дело полиции с ним разбираться. Он хулиганит, угрожает. Но он адекватен. Так что это не наше.

Он адекватен? Ну, по идее, может быть.

Полиция ни в какую его насильно везти к себе не хочет, скручивать не желает и насилие над личностью деда производить не будет. Боится, что он помрет в дороге или в обезьяннике. Сын орет, что надо деда куда-то от него деть, иначе всем будет хана… И, видимо, деду скорее, хотя сын говорит о себе, что он не переживет ночь, но, кажется, подразумевается все-таки дед, что типа деду не жить, если что…

Дошли до дежурного по городу… Тот лепечет, что надо скорой везти деда в больничку и все дела. Но дед не хочет, и насильно мы его не повезем, пусть хоть все тут оборутся.

Снова звонок старшему врачу. Тот, пыхтя мозгами, пытается вникнуть в ситуацию, но тщетно. Говорит, что бы опять мы побеспокоили психиатров.

Звонок психам. И снова у них непочатый край работы. И снова это – «Скорая помощь. Подождите пожалуйста, вам обязательно ответят!».

Через полчаса подняли трубку. Снова все рассказываем. Снова и опять… И тут – о, чудо! Нам говорят номер наряда и произносят заветные слова «Ждите бригаду». Уряяяяяя!!!!! Психи приедут и наконец-то возьмут все на себя, и мы покатим на подстанцию, а полиция к себе в дежурку. И все закончится. Наивные… Мы на вызове уже три часа… Мозги не варят… Все эти три часа полиция попеременно оттаскивает деда от сына, сына от деда, шутит с нами, гогочет, разглагольствует о том, что наша контора еще хуже их, рассматривает аквариум с рыбками, собирается пить чай липтон, а также устраиваться на ночлег, поскольку, похоже, дело до ночи затянется. Нам же с напарником как-то неуютно слушать постоянно дедовое «Убью!!! Зарежу!!!!», перемежающее с четырехэтажным матом. Хочется поскорее закончить все и домой рвануть.

И тут в дверь позвонили… На пороге стояла старушенция. Представилась как жена брата этого деда. Она живет в соседнем подъезде и ей кто-то звякнул насчет того, что происходит у деда, и она хочет забрать деда к себе, что бы он проспался и успокоился. И хочется сказать на это всё: где вы раньше-то были, а? Теперь ждать психов все равно, но уже что-то как-то стало вырисовываться. Есть человек, который утащит этого деда к себе, подальше от сына, и все тихо и мирно разойдутся.

Не прошло и часа, как на пороге появилась психбригада… Мельком взглянув на деда, на нас, они сказали, что деда жалко и они его не возьмут к себе в психушку, поскольку не видят смысла и диагноза, и скручивать деда тоже не будут, поскольку также опасаются за его здоровье. Есть бабка, которая согласна взять деда к себе проспаться. Отлично, пусть идет и все. Все. На этом вся эпопея и закончилась.

Дед ушел к бабке в соседний подъезд спать, полиция к себе в дежурку, психи уехали к своим клиентам, а мы покатили на подстанцию сдавать смену и радоваться жизни и тому, что всего-то потратили четыре часа на вызов, а ведь могло быть и больше…

Заднее притяжение

Подбираем на улице пьяного мужика.

Естественно, нас вызвали прохожие, которые быстренько после смылись, оставив бедную, упавшую в реагент пьянь в гордом одиночестве и в попытках все-таки встать и достойно, но грязно уйти домой. Попыток было, видимо, несколько (судя по количеству реагента на теле), и ни одна из них не увенчалась успехом.

Когда мы подошли к мужику, он пытался уползти от нас на коленях. Не вышло. Взяли за грудки, встряхнули, осыпав с мужика часть прилипшего реагента, поставили на ноги и указали путь домой – иди! Он не прошел и полшага… Увы… Бухнулся на колени, словно в мольбе к нам, или к небесам, или к прохожим, которые стали подозрительно скапливаться перед нами, наблюдая сие.

Что ж… Делать нечего. Придется брать в машину, от глаз любопытных подальше и тащить в больничку на просып. Мужик, дыша перегаром, с трудом сказал, как его зовут и даже попытался назвать адрес, куда, видимо, хотел, что бы мы его доставили и звал какую-то Аню… Мы с доктором даже спросили друг друга: «Из нас кто-то есть Аня? Не знаем ли мы, какую он хочет видеть Аню?». Но так ни к чему и не пришли общему. Что за Аня? Нет у нас Аней! И увы…, и еще раз увы…, по адресу мы не доставляем. А только в больничку.

В больничку – так в больничку. Мужичок примостился на носилках, стекая реагентом на пол салона и что-то бубня себе под нос, что-то про Аню, видимо. Из запахов не хватало лишь соленых огурчиков на закусон, а так отличненько.

Привезли в больничку. Пока везли по пробкам, наш красавец прекрасненько всхрапнул. С трудом разбудили, растормошили, оказалось, он чуток подсох и даже слегка проспался. Взгромоздили на коляску (каталки для него в больничке, увы, не нашлось) и повезли оформляться в приемник.

Пока доктор отдавал наш сопроводок в окошко диспетчерской приемника, я подкатила коляску с нашим мужичком поближе к санитарной комнате, что бы уж сразу, когда оформим, сбагрить его туда и бежать от греха подальше, пока на нас не спустили зло все врачи этой больнички за такой сладкий подарочек.

И вот сидит он в кресле, а я стою сзади кресла и вижу, как этот красавец пытается встать и куда-то пойти, чего нельзя допустить, поскольку он еще не настолько проспался у нас в машине, что бы смочь куда-то тащить свои лапы. Он снова упадет, дабы если на колени, а если…, а в этой больничке нет отделения травмы, так что…

Реакция у меня быстрая, я и сама это знаю. Ухватываю за шиворот мужика, который, к счастью, еще не успел встать, а только пытается это сделать, и с силой, молча притягиваю обратно в кресло. Он оказывается в недоумении. Что это было? Что его притянуло снова в это злополучное кресло? Что за сила такая? Крутит головой, а меня не видит – я аккурат сзади него нахожусь и меня не видно, а повернуть голову он не может, так как мешает объемный грязный пуховик. Шиворот я уже отпустила, но стою за креслом, готовая снова схватить. Он ждет, ждет, крутит головой, выжидает и, видимо, что-то себе там думает и соображает и опять делает попытку привстать.

Моя реакция молниеносна. Снова притягиваю его в кресло и убираю руку. Он опять пытается понять что это было. Я давлюсь от хохота, но не обнаруживаю себя за креслом. Он крутит головой и даже пытается махать руками над головой в попытках обнаружить все-таки то, что его так грубо швыряет снова в ненавистное кресло, но мешает само кресло и пуховик.

Задумался надолго, я уже было расслабилась, но тут мужик рискнул сделать еще одну попытку встать, быстро и сразу, и я чуть его не упустила. Поймала уже на излете. Придавила в кресло. Снова все молча, и отпустила шиворот, и притаилась за креслом, давясь от хохота. Его мыслительный процесс был мучителен. Я даже слышала, как скрипят его мозги, как уходит алкоголь, как тело наливается желанием обнаружить все-таки это нечто за спиной, не дающее ему встать. Пыхтит даже. Его руки шарили над головой, его голова изворачивалась в попытках увидеть что же там такое-то… Но тщетно… Я давлюсь от хохота, аж сползаю по стенке.

Четвертую попытку встать прервал мой доктор, с радостью вкативший коляску с неугомонным пьяным мужичком в санитарную комнату и пожеланием: «Иди познакомься со своими коллегами!»

Что было дальше я не знаю, поскольку быстро захлопнув дверь этой самой санитарной комнаты, что бы ее постояльцы не разбежались, мы рванули к себе в машину, а то врачи приемного погрозились нас линчевать за подарочек.

Кажется, он так и не понял, что это было за его спиной, что так припечатывало его к креслу каждый раз.

Утренний ужас

Работаю на травме с супер-пупер красавчиком – доктором травматологом, Сергей Сергеевичем.

Время 3. 30 утра. Нас сорвали с ужина из-за вызова с поводом: «падение с высоты». Вызывает прохожий. В примечании написано: «падение с 12 этажа, состояние неизвестно, пострадавший находится на козырьке подъезда». Телефона вызывающего нет.

– Ну, тут констатация, – уверенно заявляет Сергей Сергеевич, прочитав содержимое карточки.

– Ох, не говори, Сережка, не говори. Когда-то четырнадцатая тащила падение с 12-го этажа по витальным живого. Еле довезли. Правда, потом умер в больнице, – вторит ему диспетчер. – Бегите, давайте.

Что ж…, побежали, точнее, поехали с сиреной, мигалкой. Все как положено.

Спать чертовски хочется, просто глаза слипаются. Думаю о том, что законстатируем быстренько и спать. Нам еще половину обеда центр должен. Навряд ли там живой… Хотя… Бывает… Но это уж настолько редко, что о таком случае помнят все и всем всегда рассказывают. В общем, это казуистика.

На улице еще темно. Подъехали к указанному дому. Крутимся, вертимся около него. Где вызывающий? Хоть бы его найти. Но рядом с домом никого. Темно. Фонари еле-еле светят. Вот этот подъезд, кажется. Рядом тоже никого… Останавливаемся около. Выходим из машины. Ну хоть встречайте нас. Даже сиреной пару раз взвыли. Темно, никого. У подъезда фонарь вообще не горит. Непонятно туда мы или не туда приехали. Водитель утверждает, что дом этот и подъезд тоже. Тогда еще не было навигаторов, что бы четко посмотреть, там ли мы или нет, а поиск дома шел по бумажной карте.

– Опаньки! Смотри! – Сергей Сергеевич смотрит куда-то вверх, толкает меня и указывает на что-то.

– Сань, посвети нам фонарем, – это он к водителю, у которого есть пусть и плохенький, но кое-какой фонарь.

В его тусклом свете мы видим, что с козырька подъезда свешивается чья-то нога в черной брючине.

– Да… И как мы туда заберемся? Надо спасателей вызывать… Можно, конечно, попробовать через подъездное окно на третьем этаже, если оно не очень высоко… Может быть, мне удастся туда спрыгнуть…

Стали смотреть, где это окно. Ходим около подъезда. Думаем как на козырек попасть. У меня мысли – жив ли этот человек или нет? Если жив, то чем мы больше медлим, тем ему хуже, а если мертв, то лезть туда самим не стоит, пусть его уж спасатели снимут. Жив или мертв? Как узнать-то? По одной ноге этого не скажешь. А всего тела не видно…

Водитель тем временем по рации вызвал службу спасения. Их база находится неподалеку, минут пятнадцать им ехать, если там есть свободный экипаж.

– Надо бы в подъезд как-то попасть.

По идее, нам пока ничего не остается, как смотреть на свисающую с козырька ногу. Присмотревшись, можно было увидеть, как с этой ноги и с козырька потихонечку капает кровь, и на асфальте у подъезда собирается лужица…

Пытаемся попасть в подъезд. Консьержки нет. Прозваниваем по домофону квартиры в надежде, что хоть кто-нибудь в этот очень ранний утренний час откликнется и откроет нам дверь.

Топчусь рядом и чувствую какую-то нереальность всего происходящего. Это нога, свисающая с козырька, кровь… Предрассветный час… Холодно… Аж дрожь пробирает… Нереально, призрачно все…

Я чуток отошла от подъезда, что бы посмотреть, может где в какой квартире свет горит. Может кто выглянет в окно. Нам в подъезд попасть надо, что бы оттуда из окошка попробовать спустится на козырек, если выйдет, конечно. Под ногой что-то хрустнуло… Отступила еще чуть назад, еще что-то хрустнуло.

– Саш, посвети мне сюда.

Водитель подошел ко мне с фонарем. То, что я увидела под своими ногами, было еще нереальнее ноги на козырьке.

Земля около подъезда была усеяна осколками черепа. Неподалеку валялась лобная кость, в метре от меня лежала какая-то красная тряпка, как мне показалось, подойдя поближе, поняла, что это часть мозга… Рядом что-то красное, желеобразное, тоже, видимо, мозговое вещество…

– Да-с… Ну, теперь и торопиться нам туда не за чем. Ясно, что это труп…, – Сергей Сергеевич стоял рядом со мной.

Мы все втроем уставились на части черепа и мозга, разбросанные по земле на расстоянии метра два от подъезда.

Мои чувства были непонятными. Да, с одной стороны, все увиденное вызывало ужас, но этот ужас был где-то глубоко внутри, это даже был не ужас, а чувство нереальности, смешанное с тошнотворным отвращением и ощущением смерти, именно ощущением смерти, ее дуновением, ее дыханием, ее запахом, ее мигом… А с другой стороны, это какое-то облегчение, что сейчас приедут спасатели, снимут тело с козырька, мы законстатируем и все, а после поедем спать.

Нам все-таки удалось проникнуть в подъезд. Один из жильцов вывел на прогулку пса. Поднялись на третий этаж. Из окошка видно тело, но вот само окошко не открывается, да и высоковато оно – от козырька метра два с половиной будет, следовательно, попасть на козырек мы не можем. Увы, не получится нам туда спуститься. Придется ждать спасателей, поскольку констатировать на расстоянии мы не имеем право, надо описывать все травмы, одежду, ценности… Из окошка видно, что это женщина. Лежит, раскинув руки, поджав под себя одну ногу, другая свисает с карниза. От головы осталась часть затылка с теменной костью. Кругом кровища. Куски черепа, мозговое вещество.

Минут через пятнадцать после нашего приезда подъехала милиция. Их наш центр вызвал. Мы как раз были на третьем этаже, оттуда и увидели ментов.

Проводили, показали тело. Они почесали затылки.

– Надо опергруппу вызывать…, – обреченно вздохнули они и пошли по этажам смотреть, откуда она предположительно упала.

Нашли на 12 этаже распахнутое окно.

Оно, кстати, было видно и со стороны подъезда, с улицы. Мы тоже предположили, что она оттуда и полетела.

– Там следы борьбы, кровь, окно разбито… Возможно криминал… Без опергруппы тело не трогать, – был вердикт ментов.

И тут мы поняли, что попали. Опергруппа – это долго. Очень долго…

Приехали спасатели. Тоже пошли посмотреть. После вздохнули…

– Снять ее просто. Только дайте добро.

Но вот добро-то на снятие трупа не давали. Спасателям строго-настрого запретили приближаться к телу. Они лишь вскрыли окно на третьем этаже, что бы было удобно спуститься на карниз.

А мы пошли к себе в машину… Все должны ждать эту опергруппу, которая сфоткает труп, проведет свою работу, обследует, и прочее, и прочее… Но раз есть хоть небольшое подозрение на криминал, то без осмотра экспертами нельзя даже подходить к телу.

На улице уже светает. Холодно. Мерзко как-то… Неприятно… Смотрю на ногу, свисающую с козырька. С нее все еще течет кровь, правда, уже меньше. На асфальте под ногой и козырьком – внушительная лужа… Видимо, на козырьке уклон в эту сторону… Рядом стоит экипаж спасателей, чуть поодаль машина милиции. Все ждут. Менты прочесывают подъезд в поисках свидетелей или еще чего-нибудь. В общем, стараются расследовать все по горячим следам.

Хочется спать… Очень… По рации нас уже раза три спрашивали, как у нас тут дела. Отвечаем, что ждем опергруппу, что не можем констатировать без нее… Отстали…

Сергей Сергеевич заснул в салоне. Водитель, чуток потоптавшись среди ментов и доложив нам, что они уже кого-то там взяли в квартире, тоже клюет носом. Я вижу, как из подъезда выходят менты, ведут кого-то в наручниках, сажают к себе в машину и уматывают.

Ждем… Час прошел. Я слушаю радио и периодически посматриваю то на дорогу, в ожидании этой опергруппы, то на ногу, свисающую с карниза. Вроде бы и спать хочется, а не спится как-то… «Жуть какая…» – крутится в голове. В воздухе витает смерть. Кажется, ее даже чувствуешь в предрассветной тишине… Или это мое воображение шалит…

Два часа минуло. К подъезду подъехала потрепанная, вот просто вся убитая, грязная жигули. Из нее вылез какой-то пацанчик на вид лет двадцати, в белой рубашке и джинсах, и направился к нам.

– У вас тут труп? – открыл он дверь со стороны водителя.

– А тебе-то что? Иди, давай, своей дорогой! – недобро ответил наш водитель, приняв его либо за наркушу, либо за очередного любопытствующего.

– Я следователь, – он вынул из кармана документ.

– Ой, простите. Да. Там труп, – водитель указал на карниз.

– Понятно.

– А опергруппа когда приедет? А то врачам констатировать надо, а ваши не разрешают труп снять.

– Не знаю. А ее еще нет? Наверное, скоро.

Следователь поперся в подъезд, который был уже давно открыт настежь.

Шел третий час ожидания. Уже совсем рассвело. Начало седьмого утра.

Наконец-то! Едет газель. Подъезжает к нам. Да! Это они!!!! Ну все. Сейчас они сфоткают, посмотрят на все это дело, потом нам спустят труп, законстатируем и домой.

Опергруппа в составе двоих мужиков с чемоданчиком вошла в подъезд. Спустилась на карниз. Походили, пошуршали… Еще где-то около часа прошло. После дали добро спасателям на снятие тела с карниза вниз на асфальт для осмотра и констатации нами.

Уффф! Наконец-то! Спасатели минут за десять спустили нам эту девушку. Зрелище жуткое. Все тело как в мясорубке побывало. Открытые переломы рук (правого запястья, правого и левого предплечий), причем кости торчат наружу, открытый перелом бедра, снова кости наружу, открытые переломы голени, тазовой кости… Ну, и голова – ее практически отсутствие… От нее остались какие-то ошметки, частички – части затылочной кости с частью височной, какие-то волокна… На самой девушке была надета некогда белая кофточка, а теперь она уже не пойми какая, красная от крови, вся рваная, и черные брюки, кое-какая бижутерия – кольца, цепочка, браслет. Все это тщательно записалось в бланк констатации. Сначала думали, что она пойдет как неизвестная, но менты нашли ее документы в той квартире на 12 этаже, где повязали какого-то парня. Весь осмотр нами длился около пятнадцати минут.

Оставив бланк констатации следователю, мы наконец-то умотали восвояси из этого жуткого места…