Текст книги "Сто двадцать третья, на выезд!"

Ужасы нашего городка

* * *

– А как это кровь могла так быстро свернуться? Мы же ехали-то пять минут от силы…, – наш водила стоит и рассуждает около раскроенной черепушки суицидника, вышедшего с 10-го этажа.

– А это не кровь…

– А что это? Она же красная… Оно… желе… Ааааа… оооо… Я, кажется, догадываюсь, что это…, – водитель отступил назад.

– Да, Толик, это мозги… Вот такие они, однако…

– Аккуратненько их так полукругом разнесло…, – оглядывается Толик, отступая назад и, хрустнув чем-то под ногой, на всякий случай прячется к себе в машину.

Впечатлений ему теперь надолго хватит.

* * *

– Машина была на передаче, а он не знал и завел… Серегу и зажало между… Он хоть живой там?

– Живой…, – сам Серега, зажатый в области поясницы между двумя автомобилями, подал слабый голос.

– А можно это оформить по другому адресу? Ну, будто это там, где-то там…, на улице произошло, а он просто упал, подскользнулся на льду и упал.

– Нет. Адрес и повод к вызову забиты в компьютер. И характер травмы не соответствует просто падению на ровной поверхности. У него сдавлен и раздроблен таз.

– Ну хотя бы, что это случилось не на рабочем месте, не в автосервисе, а там, на улице где-то… А?

– Нет. Все уже вбито в карту и в компьютер: и рабочее место, и автосервис, и то, что придавило, и травмы у него такие, как при сдавлении – изменить уже ничего нельзя – смиритесь.

Теперь им предстоит долгое расследование несчастного случая. Тяжкие телесные, если вообще выживет. Таз, внутренние органы в разнос, бедро, шок… Кто-то сядет за несоблюдение техники безопасности. Работников, хотящих все скрыть, понять можно, но ничего уже не исправишь…

* * *

– Ты! Ты знаешь, что такое «ласточка»? – побитая грязная бомжиха, дыша перегаром, тыкает пальцем в моего доктора.

– Нет.

– Ну… Да… Откуда тебе…, – разочарованно. – Мне вот эту «ласточку» вчера ночью делали…

– И как? – еле сдерживая хохот, спрашивает доктор.

– Что как? Видишь, жива еще!

Что это за «ласточка» так и осталось загадкой. Бомжиха не стала рассказывать, а лишь загадочно отмахивалась, добивая нас тем, что ну откуда это нам, холопам, знать о какой-то там «ласточке»…

* * *

– Бабуль, глазки откроем! Откроем глазки! – мой доктор бьет по щекам и пытается разбудить странную бабулю, выпившую со слов племянника флакон корвалола.

– Она только корвалол пила?

– Да. Я нашел только один флакон пустой.

– А больше ничего не могла выпить? Таблетки?

– Не знаю. Но нет, нет. Она не хотела с собой покончить, она просто хотела поспать.

– Так все-таки таблетки… Какие?

– Не знаю… Она хотела просто поспать… Она не хотела покончить с собой…

После на кухне мы нашли пустые упаковки от феназепама, финлепсина. В общей массе 20 таблеток. Бабуля хотела заснуть навечно, но не судьба… Жить будет. Кора не отпала…

* * *

– Какого черта вы так идете в квартиру???? У вас что, так принято????

– А что случилось? – мой доктор замер на полпути к комнате, где лежал больной, а я, наткнувшись на него, остановилась в раздумье того, что у нас принято и о чем вообще речь.

– Бахилы где????? Почему вы топчетесь тут без бахил????

– Значит, вам скорая не нужна…, – вздохнули мы, напяливая на себя бахилы.

Предъявите ваши документы!

На скамейке в парке сидит пьяная грязная бомжиха и орет на моего напарника:

– Я хочу видеть ваши документы!!! Что вы врач!!! Я должна знать, что вы врач!!!

Рядом толкутся полицейские, на которых она также верещит, что не верит, что это вот полиция и что бы те тоже предъявили документы на то, что они есть полиция.

Все стоят в каком-то ступоре.

Полиция слезно намекает нам, что мы, в общем-то должны бомжиху убрать с глаз долой из парка, потому как негоже сидеть на лавочке в парке, полном детворы, грязной пьяной бомжихе, к тому же с полуснятыми штанами. Да и замерзнет она здесь или отморозит что себе, это уж точно.

– Вы видите, что на моей форме написано? – это мой напарник пытается вразумить пьяное существо. – Там написано – скорая помощь.

– А мне плевать, что там написано!!! Я хочу видеть ваши документы!!! – мотает головой, и слюни с соплями веером ложатся на снег и на тех, кто неосмотрительно подошел слишком близко и не успел отпрыгнуть. – Предъявите ваши документы!!!!

– Хорошо! – напарник достает удостоверение и протягивает бомжихе. – Теперь ты пойдешь с нами?

Та, щуря свои пьяные глазки и шевеля распухшим ртом, пытается что-то там прочитать. Непонятно, удается ли ей это или нет, но она довольно кивает головой и соглашается пройти с нами в машину.

– Подождите, я штаны натяну! – пару неловких движений и ее обоссанные джинсы кое-как полунатягиваются на тощий зад. Однако до машины идти довольно прилично метров, и по пути они снова спадают и оголяют ее непристойности на потеху гуляющим в парке и к смущению молодых, совсем еще мальчиков, полицейских.

– Все! Теперь делайте мне капельницу! – бомжиха залезла в нашу машину и с удобствами улеглась на носилках. – Капельницу! И везите меня к психологу! Только с психологом я буду разговаривать!

Задирает рукав куртки и протягивает нам руку, вероятно, для постановки какой-то только ей ведомой капельницы.

Ждет, пока мы с полицейскими утрясем, кто и куда ее повезет. Они, понятно, отказываются. Мы… А что мы? Понятно, что отвезем, чего уж тут…

Номер наряда и куда. Данные бомжихи. Зовут ее, с ее же слов, Маргаритой, и лет ей всего-то 23. Ну, это с ее слов. На вид ей лет 50. Опухшее красно-синее беззубое лицо, шрамы на лбу от старых травм, синяк под левым глазом.

– К психологу! И капельницу! – требует Маргарита.

Ага! Прямо, можно сказать, разбежались и бегом собираем капельник и мчим к психологу. Счас!!!

Запросили место. Дали больничку, которая часто их собирает. Санитарная комната там для них и, вероятно, психологи специально для нашей Маргариты имеются. Полиция в восторге, что мы все-таки взяли сие создание. А что нам делать? Конечно, возьмем. Куда ж деваться? Оставить в парке на скамейке – замерзнет насмерть, либо будут повторы, потому как своим видом с голым задом и пьяным рыком она пугает обывателей.

Поняв, что капельницу мы ей ставить не собираемся, Маргарита стала изображать судороги. И так и эдак изогнется, и пернет, и хрюкнет, и постонет, и снова пернет.

– Марго, ты что, умираешь? – мой напарник давится от хохота, глядя на нее, но старается быть серьезным.

– Да! – невозмутимо ответила Маргарита, утерев свой нос.

– Ну, умирай, умирай…

Первым делом, когда мы ввезли на коляске это пьяное, грязно-вонючее создание с голым задом в больницу (брюки снова у нее отпали), был ее вопль:

– А предъявите мне ваши документы!

Медсестра недобро на нас покосилась. Мы сделали вид, что не услышали и не заметили.

Маргарита настаивала на показе документов сначала у медсестры.

Медсестра громко переспросила, вероятно, тоже как-то недопоняв:

– Чего????

Маргарита невозмутимо отчеканила:

– Документы ваши! – и ручку даже свою выпятила, что бы удобнее было взять и посмотреть вожделенные документики.

Оставив медсестру в глубоком осадке переваривать сказанное и увиденное, мы торжественным образом прокатили к доктору.

– Ваши документы предъявите! Я хочу знать, что вы врач!

Доктор взглянул мельком на Марго и как-то даже не удивился сказанному ей прямо-таки в приказном порядке всем предъявить документы. Ни один мускул не дрогнул на мужественном лице доктора. Вот это выдержка! Вот это я понимаю профи!

– Везите ее в санитарную комнату к ее друзьям.

Всей процессией мы опять торжественно проследовали в санитарную комнату.

– А тут будет психолог? – забеспокоилась Маргарита.

– А как же!

– А, ну это хорошо! Я буду разговаривать только с психологом!

Санитарная комната была полна храпучего и пахучего, среди которого наверняка где-то завалялся и психолог. А что? У нас все возможно.

Уходя из приемника и закрывая за собой дверь, мы снова услышали приказные возгласы:

– А предъявите ваши документы!

Санитарная комната вздрогнула…

У собачьей площадки

Началась смена, как водится, с констатации криминального трупа, что, само собой, предполагает очень насыщенный и хороший день. Если первый вызов – труп, да еще криминальный – это просто подарок, и весь день будет моим и интересным от начала и до конца. Примета сработала чисто и без помарок.

Вызывает прохожий к дому по Ленинскому проспекту. Там, за домом, около собачьей площадки «потеря сознания» у неизвестного.

– Тьфу на вас! Снова пьянь. Там весь район наркуши да пьянь, – бубнит мой доктор, надевая заранее перчатки (примета у нас такая: если наденешь перчатки до вызова, то там либо все уйдут, либо констатация).

Прикатываем. Вот этот дом. Где? Кто? Никого рядом. Уже с облегчением вздыхаем. Я звоню по телефону вызывающего. Хвала определителю номера на пульте 03.

На том конце провода сильно запыхавшаяся женщина.

– Вы скорую вызывали?

– Я?! Нет!!!! А что?

– С вашего телефона скорую вызывали на без сознания у собачьей площадки по Ленинскому проспекту, у дома. Где оно? Где эта потеря сознания? А вы где? Вы с больным?

Я намекаю даме, что раз уж она вызвала скорую, то: во-первых, надо признаться, а во-вторых, надо остаться с больным до нашего прибытия.

– Вы знаете…, он там…, около площадки собачьей. Напротив. Ну, если вы так хотите, я, конечно, могу подойти, но…, – и вешает трубку, только я хотела сказать, что желала бы ее здесь видеть, но не успела.

Мы вылезли из теплой машинки. Стоим, оглядываемся. Вроде как ищем.

– А вот там. Вот что там? У стены электроподстанции? Там мешок, что ли? – это наш глазастый водитель, вращая головой, что-то заприметил вдалеке. – Там, кажется, человек лежит. Точно. Человек. Вон ноги его.

Ох, наши водители! Глаза у них, кажется, везде, где только можно, натыканы.

– Пошли смотреть, – доктор взял ящик.

Я смотрю, смотрю и вижу, что правда, кажется, там человек лежит, но так странно как-то лежит – прямо около стены этой самой электроподстанции и в таком месте, где только трупы прятать: с одной стороны – кусты, с другой – забор собачей площадки, с третьей – стена электроподстанции. Закуток такой хороший для трупов.

Подходим поближе. Скользко идти. Лед на лужах. Утренние заморозки все-таки. Ноги разъезжаются. Только и предупреждаешь друг друга: «Осторожно! Скользко!».

И правда, перед нами тело. Лежит мужик на спине в замызганной и порванной одежде, похожий на бомжа. Около него на асфальте брызги крови, но так мелко как-то, на одежде тоже кровь, но тоже как-то не очень много, рука левая вся в крови. А лицо его закрыто чем-то вроде тряпки или трусов. Так аккуратно закрыто, даже, можно сказать, заботливо окутано оно этой тряпкой. По правой руке видно, что на ней уже трупные следы и окоченение.

Через перчатки чувствуется холод, когда прикоснулась. Надо посмотреть, что там у него с лицом, раз тряпка какая-то лежит. Отдираю тряпку с лица и…

– О!

Лица почти нет. Оно вмято. Все вмято внутрь черепа. Месиво из костей, крови. Опознать такое вообще нереально. Лица практически нет. На тряпке осталась часть костей и ошметки. В ране виден то ли мозг, то ли какие-то частички чего-то. Глаза раздавлены. Хотя глаза ли это? Не поймешь в этом месиве.

Закрыла я снова все это дело этой же тряпкой. Явно здесь труп. С такими-то травмами. Где смогли посмотреть, там уже трупные пятна и окоченение. Ночью, похоже, убили.

Тут, откуда не возьмись, наша доблестная полиция является в лице участкового и молодого инспектора.

– О! Вас тоже вызвали, – подошли они к нам.

Видно, что полицейских подняли прямо с постели. Недовольные просто жуть как. Грустные, аж до слез.

Я снова им открыла лицо этого несчастного.

– Хорошо отметелили! Качественно! Вероятно, битой. И, возможно, уже притащили сюда. А сколько времени прошло? Когда случилось?

Это они нас спрашивают? Сколько времени прошло? А фиг его знает. Ночью, наверное, когда-то. У нас есть термометр, который определяет температуру печени трупа? Кажется, по этому все ориентируются. Или мы медэксперты, что бы четко сказать во сколько его убили? Нет. Это уже ваше дело, коллеги. Вы полиция, у вас группа экспертов и прочее. Наше дело законстатировать, что мы с успехом и сделали.

Пока заполняли сопроводок на труп, пока описывали, поболтала с нашим участковым. Хороший человечек. Его из дома сорвали ради. Хотя он тут рядом всегда.

– А вам с утра такое аппетит не портит? – грустно-грустно.

И сам он грустный-грустный…

– Наоборот. С утра такое и надо! – радостно-радостно уже предвкушая приятную смену.

– Это висяк, скорее всего…, – снова грустно-грустно.

– Жаль…

Мне правда жалко стало его. Там и так много всего. И вот еще один висяк ему на голову…

Пошарили аккуратно по карманам. Нет ничего. Ни документов. Ничего. Прошлись вокруг по территории. Может быть, что найдем.

– Вот бутылка! – я радостно воскликнула. – Может быть, это орудие.

– Неее. Мелковата для такого удара. Да и на ней нет следов. Нее. Это битой, точно битой, – еще больше погрустнел участковый.

– А вот если бы он был жив, пришлось бы вам поработать, – вмешивается водила.

– И не говори! Тогда по витальным гнал бы. С такими травмами не выживают.

Нам всем повезло. Ну, кроме полиции…

Участковый вздохнул, взял наш сопроводок и пошел опрашивать собачников и всяких там, кто что видел или слышал…

А мы, отзвонившись и пожелав удачи участковому, покатили на следующий вызов.

Смерть на корпоративе

Мчим черти куда на повод «без сознания» к мужику 60 лет в ресторан. Нас ускоряют. Мы вопим, орем, продираемся сквозь затор, но это ведь безумие – давать вызов с таким поводом не в свой район, туда минимум 20 минут ходу, а по заторам и того больше, да еще трезвонят нам и ускоряют, словно это поможет, и мы взлетим над затором.

Понятно, что в эти их 10 минут доезда мы не укладываемся никак, и центр это видит, поэтому отсылает еще одну бригаду, которая ближе к месту вызова. А раньше это нельзя было сделать? Нам звонят, мы звоним, вопим, орем, продираемся, снова звоним, и нам звонят – все на нервах. С места вызова идет повтор за повтором.

Я лазаю по салону, собираю в кучку все, что нам будет нужно, что бы сразу хватануть и вперед.

Разные мысли в голове: если ресторан, то, может быть, подавился мужик и придется коникотомию производить, а может реанимировать…

Прикатываем, хватаем все свои пожитки, считай, половину машины нашей, выскакиваем, оглядываемся по сторонам, а рядом около ресторана уже стоит бригада скорой. Ух… От сердца отлегло. Те все-таки быстрее нас примчали. И это хорошо! Если уж что там такое серьезное, то мы просто включимся в помощь бригаде или продолжим ими начатое.

Входим со всем нашим скарбом в ресторан, а там стоит празднично разодетая толпа предновогоднего корпоративчика в гробовом молчании около красиво накрытого и полного яств длинного такого П-образного стола и аккурат в середине этого П лежит мужичок, рядом стоит наш коллега и вокруг гнетущая такая тишина, слышно, кажется, как шевелятся волосы от ужаса на головах у присутствующих дам. Все смотрят на нас, на лежащего мужичка, на одинокого фельдшера около.

Коллега, завидев приближающихся нас, махнул рукой:

– Не бегите. Тут констатация.

Мы облегченно вздохнули, поскольку реанимировать на глазах всей этой толпы было бы просто ужасно…

Вероятно, смерть от тромба. Лицо у трупа синее и видок, конечно, еще тот. Мужик одет с иголочки: в дорогой черный костюм, белую рубашку, которую, вероятно, уже кто-то успел расстегнуть и, наверное, этот кто-то снял галстук, а еще этот кто-то, со слов толпы, даже пытался сам реанимировать и качать, но быстро бросил это дело (просто вот так взял и бросил реанимировать) и вызвал скорую. Синее лицо на фоне белой рубашки выглядело устрашающе и внушало ужас…

Да уж… Хороший корпоративчик, который, как я поняла, еще даже и не начался – все только рассаживались и даже не успели ничего вкусить и выпить, а тут такое приключилось…

Думаю, что аппетит у всех теперь был отбит напрочь, а на столах лежала невероятная вкуснятинка и так пахла…, что аж слюнки потекли у нас с доктором. Но мы, геройски их сглотнув, мужественно взяли себя в руки, а так же все свои пожитки и, записав номер подстанции и бригады, обсуживающей этот вызов, поперли обратно в свою машинку, где разделили пополам заныканный когда-то доктором сникерс.

Жизнь, смерть и праздники – все рядом, все вместе – синий труп, корпоратив и гробовое молчание толпы, пришедшей в ресторан с праздничным настроением хорошо потусить и получившей такой облом…

Уже на выходе из ресторана к нам подбежал его менеджер с надеждой в вопросе:

– А вы труп не увезете?

– Нет, – облегченно вздохнули мы. – На это есть другие службы.

Понятно, что ресторану хочется все побыстрее убрать с глаз долой, из сердца вон, но вот сей процесс будет весьма и весьма долгим. Сначала, где-то через часик, ну, может быть, чуть ранее, если проберутся по пробкам, будет полиция, потом, где-то через пару-тройку часов – труповозка. Так что праздник испорчен всем. Увы… Это вот такая связка – жизнь-смерть…

А мы, съев наш сникерс и чуток пофилософствовав, покатили на следующий вызов.

Нелепость последнего мига

Он лежал на полу в гостиной, между диваном и журнальным столиком… Смерть его настигла внезапно и быстро. И, как это часто бывает при подобном, на его мертвенно-бледном лице с открытыми пустыми глазами застыл немой вопрос, на который уже никто никогда не даст ответ…

Скупой язык протокола, описание карты, заполнение бланка, созвон с полицией и труповозкой, фамилия, имя, отчество, возраст, адрес, телефон, номер диспетчера и время констатации… Все. Наша работа выполнена.

Взгляд невольно падает на журнальный столик, на котором развернут ТВ-парк и на сегодняшний день отмечены красным кружочком те фильмы, которые он хотел посмотреть: «Розовая пантера», «Данди по прозвищу «Крокодил»… Теперь уже не посмотрит… Парадокс жизни и смерти… Трагедия тем острее ощущается, чем внезапнее смерть. Были планы, были мысли, какие-то наметки. И вот все. Миг – и бездыханное тело, распростертое на полу с немым вопросом в глазах… И нет больше ничего земного, и нет планов на вечер у телевизора… Все.

Тело скоро увезут, а ТВ-парк с обведенным кружочками так и останется лежать на журнальном столике…

Живите здесь и сейчас! Живите каждой минутой, чувствуйте ее вкус и запах, смакуйте каждое мгновение и наслаждайтесь мигом жизни. Все может стать последним…

Мужчина 54 года, внезапная смерть от острой сердечно-сосудистой недостаточности…

«Пока вас ждешь – помрешь…»

Темный коридор, старческий силуэт…

С порога брезгливо-недовольно:

– Пока вас ждешь – помрешь…

После этих слов как-то даже и заходить в квартиру не хочется… Уже понимаешь, что там и как будет… Тут главное – держать язык за зубами и просто тихо обслужить вызов и также тихо уйти. Не отвечать на выпады полоумной старушенции.

Засранная вонючая однокомнатная квартира с удушливым запахом немытого старого тела, мочи, пота, затхлости. Напрочь закупоренные окна с мутными стеклами, липкий пол, ободранные, в каких-то подтеках обои, грязная засаленная кровать…

Бабуля, которая открыла нам дверь, плюхается на нее. Та с протяжным скрипом проминается под весом объемного тела…

– Что случилось?

– Тонометр сломался. Давление померить не могу. А я всегда должна утром мерить давление.

И хочется тут спросить: «вы скорую вызвали, чтобы она вам давление измерила?». Но этот вопрос оставляешь внутри себя, хотя ответ на него очевиден.

– Беспокоит-то что?

– Вот то и беспокоит, что давление не могу померить. А вдруг оно большое? – протягивает руку для того, чтобы я нацепила ей наш тонометр.

Молча, скрипя зубами, измеряю.

– 130 на 80.

– Девушка, да вы что?????? Да никогда такого не было!!!!!!

– Вас что-нибудь еще беспокоит? Что-нибудь болит?

– Перемеряйте на другой руке! – протягивает вторую руку.

Измеряю.

– 140 на 80.

– Ну вот, другое дело!!!!

Молча снимаю ЭКГ, измеряю сахар. Все в норме. Напарник молча пишет карту.

– Ну и что мне пить из таблеток?

– Доктор из поликлиники сегодня придет и вам все скажет.

– А вы, значит, не доктора?????

– Мы скорая, а к вам придет участковый врач из вашей поликлиники…

И хочется сказать, что мы экстренная служба города и не занимаемся лечением хроников, и не выписываем, и не назначаем Н И Ч Е Г О. Да бесполезно…

Напарник берет ящик.

– Пошли отсюда.

Молча уходим под недовольные выкрики старушенции…

Несовместимое с жизнью

Едем на вызов с поводом: «падение с высоты, состояние неизвестно, этаж неизвестен».

В общем, ничего неизвестно.

– Главное – надеть всем перчатки, – изрекает доктор и выковыривает из кармашка резиновые перчи. Следую ее примеру и напяливаю аж по две пары перчаток на случай, если придется возиться в кровище-кишках-мозгах то хоть более-менее безопасно, убираю с носилок одеяло от греха подальше и расстилаю на них непромокаемые одноразовые простыни по той же причине, достаю волокуши и реанимационный набор. Оглядываю салон на предмет что бы куда бы засунуть так, чтобы не испачкалось и чтобы потом поменьше всего мыть.

И вот, кажется, все готово для принятия в машину нашего полуживого попрыгунчика.

Подъезжаем к вызову. В примечании написано, что сие лежит со стороны проезжей части у входа в подъезд.

Сижу в салоне, и мне не очень-то виден тот дом и место, куда мы подъезжаем.

– О! Девчата, не берите ящик, там и так все понятно даже издалека, – слышу бас нашего водителя.

Вылезаем. Думаю, тащить все-таки ящик или нет. Решила на всякий случай взять, но вот мой взгляд падает на асфальт и на тело, и я поворачиваюсь и ставлю ящик обратно в салон. Тут и правда как-то все ясно. И наши знания и умения, равно как и все лекарства мира, не понадобятся…

«Тело мужчины, на вид приблизительно 30-ти лет, в сиреневой клетчатой рубашке и синих джинсах, коричневых носках, без обуви, лежит на тротуаре примерно в 4 метрах от стены, ногами к стене, головой к проезжей части…» – начинаешь в уме продумывать текст карточки констатации. Головой… Хорошо сказано – головой… На месте, где должна быть голова, имеется непривлекательное красное месиво с торчащими костями черепа, выдавленными глазами и разбросом этих самых костей и мозгов примерно на два метра в диаметре от самого тела… Веером таким своеобразным. Брызгами попало даже на припаркованные рядом машины…

Наклонившись над всем этим делом, стали рассматривать повреждения…

«… на теле имеются…» На теле… Ну, да, на теле, а где же еще-то. Тело все перекручено, словно это тело выжимали долго так и упорно, ноги друг с дружкой перекручены и чуть ли не завязаны в узел, руки тоже, бедренная кость одиноко и бело торчит из джинс, сами синие джинсы порваны в лоскуты продольно по местам швов, рубашка порвана вся в такие же продольные лоскуты, сам торс тоже весь перекручен, торчат несколько ребер белесыми костяшками наружу. То есть тело выжали просто великолепно, перекрутив все, что только перекручивается.

Вот как это все описать? – думает доктор.

«Смерть наступила от травм, несовместимых с жизнью…»

Меня всегда поражает запах при падении с высоты. Запах, исходящий от изуродованного тела. Причем именно от падения с высоты – это запах серы, вот словно от зажженной спички. А при ДТП запах другой – запах железа, спирта, а здесь вот серы.

Вместе все поднимаем головы и ищем хоть примерно, откуда оно ТАК упало. В доме 25 этажей, так что, скорее всего, с самого последнего, или нет?… На восьмом открыто окно настежь. Но ведь жара – у многих окна открыты… Реально вот ТАК раскваситься с восьмого? Суицид или криминал, или случайно как-то?

Притопывает полиция.

– Дааааа…, – многозначительно и протяжно, почти на распев, растягивает участковый и застывает на месте. Потом задает нам резонный для всех полицейских на странных констатациях вопрос: «Криминал?».

И это он у нас хочет узнать? Мы криминалистическая лаборатория, что ли?

– А откуда он сиганул?

– Ну кто ж его знает. Это вам решать, господа. Криминал или нет, и откуда он сиганул, или его сиганули. Вы – полиция. Вам. Все вам.

– Во! Восьмой этаж – окно распахнуто! – это полицейский также задрал голову. – А реально вот такие травмы получить с восьмого?

Господин полицейский, и с первого этажа можно так упасть, что умереть. Так что ваша теперь забота – ходить по вот этому всему дому, по всем 25 этажам, по квартирам и опрашивать жильцов, и узнавать все ли дома.

– А документы у него есть? Он известный? – Хочет облегчить себе работу участковый.

Но вот ведь незадача: в джинсах есть карманы, но джинсы все разошлись по швам и там все перемолото вперемежку с костями так, что просто до карманов не долезешь, а тело двигать нельзя, пока опергруппа не приедет. Поэтому в данный момент он как неизвестный проходит.

Тем временем я взяла трупный пакет из машины и прикрыла все это безобразие настолько, конечно, насколько хватило нашего черного мешочка, а его хватило не очень-то на многое. Кости черепушки так разнеслись, что накрыть их все просто не представлялось никакой возможности. И вновь, склонившись над телом, пока накрывала пакетом, почувствовала легкий запах серы. Откуда вот такое? Странно… Так всегда.

Написали бланк для полиции. Пока писали, мимо нас ходили люди – место ведь людное, и как только этот мужик ни на кого не свалился и не погреб под собой никого, а то констатировали бы двоих сразу. Народ туда-сюда шастает: дети, старики, собаки. Все пялятся на нас, на пакет, на брызги, на полицию, кто-то шарахается и обходит за километр, кто-то спокойно мимо, почти не глядя, но все же обходя, кто-то глядя с ужасом и понимая, кто-то не понимая, но, наверное, догадываясь, а кто-то вообще не в теме ни о чем.

Девушка лет двадцати пяти в наушниках чпок-чпок шпарит мимо, прямо задевая ногами пакет со стороны остатков головы, прямо хрустя веером мозго-костей, не глядя ни на что, словно робот, хряп-хряп, продефилировала в босоножках по мозгам на тротуаре и не поскользнулась даже.

– Девушка, чего мелочиться-то, вы бы еще прямо по пакету с телом прошлись бы! – не выдержала доктор. Но девушка вряд ли ее слышала. В наушниках играло наверняка что-то задорное и веселое, и движения ее были быстры, а взгляд пуст. Так и пошла она, унося на подошве своих босоножек чьи-то мозги…

Тут, к счастью, прибыл еще один экипаж полиции с бобиной ленты, которой они ограждают место, и молодой полицейский, видимо, еще курсант, косясь на пакет и мозги веером на два метра от тела, стал раскатывать и крепить ленту вокруг, что бы не ходили тут некоторые. А мы с доктором и участковым решили подумать над тем, был ли это самостоятельный полет или все же помогли.

Судя по нашим выводам, похоже, что помогли. Тело находилось на расстоянии почти четырех метров от стены дома, закручено и скручено все, и удар об асфальт пришелся на башку, а уже потом только на тело. Видимо, выбрасывали уже труп или без сознания, поскольку, если человек летит в сознании с высоты, он волей-неволей группируется и приземляется на ноги, плюс центр тяжести как-то там срабатывает, от чего приземление человека, падающего в сознании, все равно идет сначала на ноги, а потом уже плашмя. А тут тело все закручено, словно винт, и приземление явно на голову получилось. Или оно летело весь путь плашмя, и все само об землю и ударилось. Вероятнее всего, выбросили мужика из окна, а не он сам оттуда выпал. Так подумалось нам. Хотя это, конечно, дело экспертов разбираться. Мы просто предположили сие.

Время наше истекло, и еще чуток поговорив с полицией и отдав им наш бланк, покатили мы отсюда, думая и обсуждая: а вот если бы он был живой…, а вот если бы…, вот тогда бы реально пришлось поработать и отмывать машину и себя, а после писать либо смертную карту при нас, либо бегом по витальным и не факт, что довезли бы.

Но все обошлось относительно для нас неплохо. Хотя несколько тошнотворное чувство еще непродолжительное время витало вокруг, и мне постоянно хотелось вытереть, вымыть подошвы своих кроссовок, хоть я и старалась не наступать на мозги и быть предельно осторожной, чтобы не испачкаться ни в чем.

Потом долго с доктором сочиняли карту констатации – надо же было все травмы указать, а там их дофига.