Текст книги "Сто двадцать третья, на выезд!"

Эпистатус

Давненько у меня не было эпистатуса. Такого махрового эпистатуса.

Вызывают на какую-то стройку – там кому-то стало вдруг плохо. Водитель наш сетует, что кому тут вообще хорошо. Мы с напарником поддакиваем. Ноябрь. Темно. Серо. Дождливо. Постоянно хочется спать. Ну, правда, тут всем будет плохо. Вот и ворота стройки. Нас встречают и проводят к жилым бытовкам на территории.

Открывается дверь одной из бытовок.

– Да, да, сюда, пожалуйста. Он здесь.

Под лавкой, около стола навзничь валяется что-то напоминающее человека в большой телогрейке.

– Он должен был заступать на смену, но нет его и нет, пошел посмотреть и нашел его таким.

С помощью еще пришедших любопытствующих убрали лавки и начали осмотр больного.

Мужик 42 года. Здоровый такой, мускулисто-плечистый. Находится в сопоре, то есть реагирует только на сильные раздражители – на боль. Зрачки широкие, на свет реагируют вяло. Тем не менее, мужик открывает глаза и даже пытается что-то сказать. Однако, через минуту нашего осмотра – только набросили тонометр, что бы давление измерить – начинается судорожный припадок. Быстро поворачиваем набок, придерживаем голову, пока его бьет судорога. Около двух минут длится судорога. После – расслабление. Удалось измерить давление – 150 на 100. Уже неплохо. Сахар 8. Тоже более-менее. С помощью все тех же любопытствующих, постоянно снующих туда-сюда, раздеваем мужика, готовимся снять кардиограмму.

– А кем он у вас работает? – так, между прочим, интересуемся, пока ставим катетер, пока мужик постепенно приходит в себя и уже более-менее осознанно на нас смотрит.

– Крановщик он.

– Да… Хорошо, что еще не приступил к работе.

– Хорошо…, – хором вторят работяги.

На кардиограмме небольшая тахикардия, остальное все нормально. И только я хочу снять присоски кардиографа с груди нашего бедолаги крановщика, как снова у него начинается судорожный припадок.

Начинается он с лица. Точнее, с мышц лица, рта, подбородка и шеи. Зубы скрежещут, лицо искажается в гримасе, мышцы шеи напрягаются, изо рта вырывается спазмированный крик и поехало, помчалось…

Снова быстро поворачиваем набок. Придерживаем голову и ждем, пока не пройдет. Снова две минуты. После расслабление буквально на миг, но, увы, мужик уже не приходит в себя. И сразу же начинается еще один приступ судорог. Опять с шеи, лица и далее на тело. Выкручивает руки, бьется тело.

Эх… Вынимаю заветные коробочки… А как бы хотелось обойтись без этого, но, увы, не получится. Значит, карточку придется писать долго и качественно. Сибазон пошел по вене. Судороги прекратились. Тело расслабилось. Но мужик в коме. Зрачки широкие, на свет не реагируют. Дышит мужик плохо – спазмированно и шумно. Поэтому пришлось сбегать за реанимационной сумкой, установить ларингеальную трубку мужику в горло и подключить кислород. Осматриваем голову на предмет травм – нет, голова цела. Значит, это либо просто судороги, либо инсульт. Со слов любопытствующих коллег крановщика, мужичок про эпилепсию ничего такого не говорил, алкоголил умеренно. В кармане брюк нарыли паспорт. Хоть это хорошо, а то коллеги знали только его имя и все, а за начальством, которое поднимает документы на работающих на этой стройке, бежать было совсем некому и некогда.

Работаем с напарником почти без слов. Каждый знает, что делать и как делать. Это вот то, что и называется бригадой, это вот то, что и называется скорой, так должно быть, на это мы и заточены, что бы именно вот так, а не на температуру и давление. И как хотите, и что хотите говорите, но я благодарна этому крановщику за вот эту нашу работу.

Принесли волокуши. Мужики помогли затащить своего товарища в машину. И… снова начался судорожный припадок.

Зато я так ясно и четко еще ни разу судорожные припадки не наблюдала. Когда еще до развития, еще до самого припадка, можно увидеть предвестники: у больного начинает напрягаться шея – шейные мышцы и мышцы вокруг рта. Вот как только больной чуток начинает вытягивать шею и совершать что-то типа глотательных движений – жди развернутого припадка.

Второй сибазон пошел в вену. Судороги на время прекратились. И пока есть передышка, быстро запрашиваем место на нейрореанимацию с эпистатусом и бегом, бегом в больницу.

Пока ехали, судорог не было, но крановщик наш так в сознание и не приходил. Увы… Кома…

Вкатываемся мы с каталкой в больничный лифт. Вот кто придумал реанимации на 6-х этажах, а? Я бы таких людей посадила бы к нам в скорую и заставила бы вот так тащить полуживого больного в лифте в эту самую реанимацию, когда каждая секунда на счету, а тут еще подождать лифт, доехать до 6-го этажа, вытащить каталку и, конечно же, звоночки, замочки. И вот, поднимаясь в лифте в реанимацию, мы снова получаем приступ судорог. Все так же, как и было: началось с шеи, лица и далее затрясло все тело. Ну и понятно, что вкатились мы в реанимацию все в мыле, желая только одного, что бы больной хоть дышал, хоть немного еще прожил, пока мы сдаем его, потому как смерть в машине нам совсем не сдалась.

Бегом, бегом из лифта, через двери, через каких-то людей. Вот и нейрореанимация. Все. Двери открыли, завозим. Все. Довезли. Живого. Врачи уже суетятся вокруг каталки и перекладывают сами! Да! Сами перекладывают к себе под монитор, под аппараты, разрезают одежду, вынимают нашу трубку, интубируют. Слышно, как говорят: листенон, пропофол. Ух… Можно выдохнуть…

Встречи с оружием

Первый раз я столкнулась с оружием на вызове отработав на скорой года два.

Была темная зимняя ночь. Наша врачебная бригадка катала все сутки напролет с вызова на вызов и снова с вызова на вызов, без отдыха и сна. Очередное нечто вызывает на плохо с сердцем. Этому нечто 40 лет и он весьма пьян. Часа два ночи. Квартира, между прочим, весьма неплоха: не бомжатник, не притон. Хорошо обставленная и богатая квартирка. Вызвали вполне приличные родственники, потому как подумали, что пьяное создание не подает признаков жизни и как-то нехорошо затихло. Оно квасило с утра и к ночи выдохлось совсем. Оно квасит так часто, и что бедной родне с ним делать, они не знают. Конечно, все вопросы подобного плана надо решать в два часа ночи. По-другому никак. Мужчина 40 лет в алкогольном опьянении валяется на полу в комнате. Эх… Нашатырь сработал прекрасно. Мужик проснулся, посмотрел на нас, отмахнулся, поднялся с пола, лег на кровать и снова захрапел пьяным сном.

Пока с ним возились, я краем глаза охватила комнату. Кровать, по бокам от нее стоят тумбочки и… На одной из них лежит пистолет. Красивый и притягательный. Трудно сказать боевой или травмат, или просто зажигалка, или пневматика, но тем не менее пистолет. Да… Толкаю доктора, что бы он посмотрел тоже на эту вот красоту. Он смотрит. Тихо берем свои шмотки и пока пьяное наше создание спит, пока родня вроде как адекватна, советуем утром обратиться к наркологу и потихоньку сматываемся с вызова. Со слов доктора, скорее всего, это был травмат. Но ему виднее, он в армии служил.

Следующий раз был тоже ночью, через год или два, но уже не к пьяни. Повышенное давление у мужика 50 лет от роду. Мужик – невростеник. Заснуть не может. Весь в стрессе. Измеряет давление, пьет таблетки, но что-то все не помогает. Также вполне приличная квартира. Жена его сильно беспокоится. Все трезвые, адекватные с виду.

Работаем с напарником. Укольчиком давление снизили. Всех успокоили. Я сижу, пишу карточку, сбоку от меня стеклянный шкаф, и вот случайно взгляд мой усматривает на полке что-то такое странное… Приглядываюсь. Так и есть! Граната там лежит. С чекой. Все как положено. Просто на полке лежит граната с чекой. А чего особенного-то? На вид вполне себе боевая. С надписью на боку РГД-5. И снова в голове – муляж, зажигалка, может быть, просто учебная, без боевого наполнения…

Тем не менее карточку я все же предпочла написать в машине. От греха подальше.

И снова ночью мы с доктором попадаем на вызов к весьма колоритному мужичку. И прямо в коридоре нас встречает пулемет Максим. Пулемет стоит в конце коридора и его ствол направлен прямо на входную дверь. Доктор мой, в бывшем военный хирург, аж остолбенел. А мужичок, который нас вызвал, захихикал, типа такой вот прикол, все, кто входит, пугаются. Он коллекционер оружия и у него много дома всего. И все это реально боевое, собранное, накопанное, найденное с полей. И все это времен Гражданской и Великой Отечественной войн. И автоматы у него есть, и гранаты, и маузер даже.

У мужика повышенное давление. Быстро мы с доктором его полечили. Послушали про оружие, про всякие его находки, мой доктор даже что-то там посмотрел поподробнее, а мне вот как-то не по себе было весь вызов, ну и постарались быстренько свалить из этой квартирки, дабы нафиг, нафиг. Если прямо так с порога натыкаешься на ствол пулемета, и это реально боевой пулемет, то кто знает, что там еще может быть: захочет показать нам гранату, сдернет чеку и…

Повод к вызову «без сознания» на квартире, мужик 44 года, вызывает знакомая. Едем мы с напарницей и думаем, на что приедем… Берем с собой снова полмашины, еле в руках все помещается. Хорошо хоть лифт есть.

Добираемся до квартиры, нам открывает взволнованная хозяйка.

– Он у меня комнату снимает. Сегодня пришел домой. Сказал, что ему плохо и упал. И все. Я вас вызвала.

В комнате лежит навзничь мужик, из под него как-то нехорошо потихоньку разливается лужица темной крови, как уже потом посмотрели, кровь шла изо рта. Увы, труп, хоть и теплый пока еще. Набросили электроды кардиографа – прямая линия. Все. Почему кровь изо рта? Со слов знакомой, мужик этот хорошо так пил, месяцами и годами пил, мог пропадать где-то несколько дней, после приходил пьяный спать. При осмотре трупа стало понятно, что у мужика уже давно и прочно асцит и цирроз – живот просто огромен. И диагноз стал ясен, и почему кровь изо рта, да и причина смерти понятна. Рано или поздно так и должно было быть.

Для заполнения бумаг нам нужны его документы, потому как знакомая знала только его имя – Вася и все. Но все же хотелось бы поподробнее. А пока она ищет, мы осели на кухне писать свои документы и вызывать всякие службы. Причем надо будет дождаться полицию, потому как труп находится в чужой квартире.

– Ой, а там у него в шкафу вот это…, – дама притащила нам на кухню автомат. Да, самый настоящий автомат Калашникова. – Что мне с ним делать-то?

Мы с напарницей уставились на находку.

– Отнесите туда, где нашли. Сейчас полиция приедет и разберется.

– А он тяжелый-то какой…

Дама утащила автомат обратно.

– Блин, во дела-то… А вдруг она еще там что найдет вместо документов.

Пошли за знакомой, привели ее на кухню, что бы там в комнате этого мужика она не особо рылась, потому как оружие – это дело уже серьезное.

– Вот. Документы я его нашла. Паспорт. Там еще на полке в шкафу пистолет лежит и патроны к нему.

– Хорошо, полиция прибудет, и тогда уже все посмотрит сама.

– Выходит, что он у меня в квартире хранил оружие…

Дама в шоке осела на табуретку.

Притопала полиция. Рассказали мы ей все и показали. Дама хваталась то за грудь, то за голову, а она то и не знала, что по данным полиции (они пробили фамилию, имя и отчество по базе данных) мужик сидел, вышел и снова сел, и снова вышел. И что в квартире у нее хранилось не только оружие, но, вероятно, краденые вещи.

Мы отдали свой бланк констатации полиции и были таковы.

И вот недавно на вызове. Снова богатая квартира. Трое кавказцев. У одного из них 25 лет от роду паническая атака – ему страшно, в горле ком, ему кажется, что это сердце, и что он сейчас умрет.

Наш больной лежит и страдает на широкой резной кровати. Напротив крутой, такой же резной стол из, вероятно, дорогого дерева. На столе фрукты в вазе, книги какие-то. И на одной из книг лежит, что бы вы думали? Пистолет Макарова. Да, это именно он. Думаю, что травмат. Красивый, прямо так и хочется его взять в руку…

Причем так: когда входишь в комнату, сначала натыкаешься именно на стол, и взгляд падает именно прямо на пистолет. То есть, вероятно, все сделано специально, хотя, конечно, это лишь мои догадки.

Поэтому быстро, на всякий случай, снять кардиограмму. Там все в норме (слава богу!). Сахар и давление идеальны. Глицин и феназепам под язык этому невротику и бегом с вызова.

Вот такие были встречи с оружием на вызовах. Уж не знаю, было ли это настоящее оружие – боевое, огнестрельное, либо муляжи, либо травматы, но, тем не менее, это было оружие. Как не крути, оно выглядело как настоящее оружие и принималось мною именно за настоящее оружие.

Безумная жестокость

Когда работаешь на нападениях, драках, поножовщинах и огнестрелах в квартирах, там, где много крови и небольшое замкнутое пространство, особо сильно чуешь запах крови и ужаса жертвы. Запах крови после очень долго носишь с собой, и кажется, что он впитался в одежду, налип на обувь, хотя знаешь, что не испачкалась и не наступала на кровавые лужи, но этот запах после повсюду с тобой и очень долго. Даже когда сразу после вызова удается быстро принять душ на подстанции и поменять форму, все равно этот запах остается уже где-то внутри тебя. Равно как и запах пожарища и жареного тела, подпаленных волос, когда работаешь на пожаре. Это вот то, что очень неприятно. Очень тошнотворно. Это то, что позволяет долго не забывать.

Ужас жертвы нападения. Когда это произошло вот только-только, когда приезжаешь буквально через пять минут после и осматриваешь, бинтуешь раны, жертва источает из себя бешеный адреналин вкупе с ужасом, даже если без сознания, даже если в коме, все равно чуешь тот ужас, который человек испытал.

Сорокалетний сын, которому слышались голоса, очень жестоко избил свою мать. Тыкал ее ножом, она бегала по квартире и кричала, после сумела открыть входную дверь и выбежала в подъезд и кричала о помощи, а он ее тыкал ножом, она выбежала на подъездный балкон и кричала, а он продолжал ее тыкать, после, как указывают капли крови, он ее вволок снова в квартиру и ударил по голове утюгом, потом, когда она затихла, сел на лоджии и стал говорить там со своими голосами.

Полицию и скорую вызвали перепуганные жильцы.

У лифта капли крови, в коридоре капли и лужи крови, на подъездном балконе лужа крови, в квартире… Сколько в человеке крови? Пять литров всего-то. Однокомнатная квартира была залита кровью от и до: брызги на стенах, на полу в кровавой луже лежит сухенькая старушка. Живая. Казалось, что все эти пять литров вот везде, снаружи неё, а не внутри, а она еще дышит. Как? Но дышит же.

Огромная зияющая рана в теменной области, кажется, что аж с мозговым веществом, разбрызганным рядом. Руки, тело – все порезано и словно перемолото. Скорее всего, сломаны все пальцы на правой руке. Ножевые раны в области правого бедра, спины, груди, рук. Что-то кровит, что-то уже нет. Давление? Там его нет вовсе.

На мелкие раны не обращаем внимания. Стараемся хоть как-то забинтовать крупные, из которых сочится кровь. И особо беспокоит голова. Там все очень плохо. Зрачки широкие. Но бабуля дышит. Кажется, что нечему там уже дышать-то, а вот дышит, а вот жива она. Запах крови просто тошнотворен. Это ад.

С лоджии слышится звериный вопль. Там полиция вяжет сына. Он орет, страшно орет. К ним приехало еще подкрепление. Здоровые мужики. Они выволакивают это нечто в подъездный коридор. Наручники. Уложили около лифтов. Затих. Что-то бормочет. Иногда вскрикивает и пытается встать, но бравые молодцы его снова валят на пол. Эта тварюга тоже здоровая, однако.

Капельник. Да хоть как-то и куда-то.

Водитель наш в шоке. Мы, честно говоря, с напарником тоже.

На волокуши. Нам помогают полицейские, незанятые в удержании этого психа. Мимо них, мимо воющего психа в лифт, в машину.

Капли крови на полу лифта с наших волокуш. Откуда же у бабули столько сил и еще осталось кровь?

Быстро загрузить, быстро по витальным в ближайшую.

Довезли живой.

Ощущение ужаса жертвы и запах крови… По каплям крови на полу, по разбитым вещам, по смазанным следам можно четко воссоздать картину происходящего. Невольно. Невзначай. Вот здесь жертва бежала, вот здесь она остановилась – натекла лужа, вот здесь она хваталась за стены, оседала, пыталась встать, вот здесь ее волокли, вот здесь…

Двойная работа

– Везите меня на Гарибальди!

Пьяное, наглое тело развалилось на наших носилках.

Человеческая наглость не знает предела, а человеческая пьяная наглость не знает предела вдвойне.

– Мы не такси. Либо едем в больницу, либо выходите отсюда.

Вот подобрали на свою голову очередное «без сознания» на улице, валяющееся между домами на тропинке. Скорее уж без совести. Вот с сознанием у него все в порядке, как и с давлением, и с сахаром крови, и даже с ЭКГ. А с совестью, увы, проблемы.

Подошли. Сидит на тропинке и лыбится, пускает слюни. Народ вокруг шумит: у него, наверное, с сердцем плохо, он встать не может, а если у него диабет…

Народ, ну вы принюхайтесь, ну хоть чуть, и все сразу станет понятно, от чего у него ноги не держат и от чего он сидит тут и радуется вашему вниманию. Мне кажется, что определить алкогольное опьянение по запаху вполне можно и без медицинского образования.

Ну и что? Народ смотрит, пьянь кайфует, мы думаем, что со всем этим делать. Но сначала грузим в машину, потому как народ вокруг, и немного отъезжаем в сторонку, за деревья. Негоже рассуждать и топтаться над пьяным телом перед всеми на виду.

Тело прекрасно устроилось у нас на носилках и думает там вздремнуть часок-другой.

– В больницу поедете?

– Везите меня на Гарибальди. Домой.

– Мы не такси. Не хотите в больницу, идите домой сами.

Народ, видя, что мы погрузили этого красавца в машину и уехали с их глаз долой, разошелся. Можно уже спокойно открыть дверь, выставить эту красотулю и указать направление его дальнейшего движения.

Оно вышло довольно хорошо, побурчало для приличия и пошло, и пошло, и ушло. Ух… Хорошо.

И тут я сделала ошибку… Надо было сразу отзвониться и бегом отсюда, а я решила дописать карту. Мне буквально минут семь надо было. Уж очень не хотелось царапать карту в движущейся газели, слишком в ней трясет, и мой почерк, и так ужасный, при тряске вообще приобретает вид нечитабельности. Да и мой принцип вызов – карта, вызов – карта надо свято блюсти, иначе я не успею ничего написать. Поэтому мы задержались на совсем чуть в этом месте.

Написала карту, отзвонилась. Выезжаем. Проезжаем метров двадцать, и к нам под колеса кидается женщина и машет с воплями: «Там человеку плохо, он упал, подняться не может, без сознания, у него, наверно, с сердцем плохо!!! А!!!! Помогите!!!».

Наверное, не надо долго напрягать мозги и думать, кто же там такой упал и с кем опять там приключилась безсознанка.

Подъехали. И точно! Снова оно. То, которое хотело на Гарибальди. Валяется под кустами, из кустов торчат ноги. Снова лыбится, довольный и слюнявый. Подняли, отряхнули, в машину затащили, чуть в сторонку отъехали, что бы внимание не привлекать.

– Поедете в больницу?

– Поеду!

Отлично. Звоню на центр, беру опять на него наряд. Судорожно думаю, с чем этого красавца везти в больницу – травм у него, как ни странно, нет, даже старых. К чему прицепиться, я не знаю, поэтому судорожно думаю.

– Везите меня домой на Гарибальди.

Оно развалилось на наших носилках и радуется жизни.

– Мы не такси. По домам не развозим. Либо в больницу, либо сами домой пешком.

В который раз уже это произносится? Я сбилась со счету.

Снова пишу на него карту. Двойная работа…

Побурчал. Встал. Открыли дверь. Вышел и, шатаясь, пошел, пошел.

А мы что? Мы, наученные горьким опытом, быстро отзвонились, закрыли карту и рванули отсюда, пока он еще где в кусты не уронился и к нам снова не побежал народ. А эту, вторую на него карту, пришлось писать, подпрыгивая на ухабах и рытвинах перекопанной Москвы. И в карте той, что написано, не понять никому…

Безумие

На нас глядят абсолютно пустые глаза безумца, который десять минут назад пырнул себя ножичком, но как-то вот сильно вдруг промазал, и ножичек тот всего лишь коснулся кожицы на груди в области пятого ребра по средне ключичной линии слева и все. Царапинка, не стоящая даже обработки перекисью. Что-то у него пошло не так.

Глаза глядят и стекленеют. Глаза глядят, и в них видна пустота и безумие, такое бывает у психических больных. Словно там, внутри – нет ничего, там внутри – просто пустота, немая пустота, безмолвие, невесомость. Такие глаза говорят о многом. Обладателя таких глаз надо опасаться больше всего. Убрать все колюще-режущие предметы подальше и самим быть начеку.

Мы с напарником сидим на кухне, куда очень любезно нас пригласил человек с пустыми глазами. Напарник у меня не промах. Быстро собрал все, что опасно, и просто выкинул в приоткрытое окно. Пустые глаза даже не видели ничего. Им не до этого. Они описывают то, что хотят с собой сделать, но как-то все не выходит.

– Я хотел выпрыгнуть из окна, но… высоты боюсь…

Ждем психбригаду.

Напарник сидит около окна за столом, я около двери. Пустые глаза сидят напротив нас на стульчике и пальцами неуверенно перебирают пуговицы на своей рубашке.

Напарник уверен в себе, а я как-то не очень… Мне реально страшно находиться вот в этой квартире, на этой кухне, смотреть в эти пустые глаза и слушать рассказ о том, как все это дошло до жизни такой и что оно пыталось сегодня сделать, что бы уйти из этого мира, но все как-то неудачно… Но оно намерено продолжать и доведет дело до конца. Когда-нибудь…

– Но вы все же вызвали скорую?

– Да!

Пустые глаза смотрят на нас. В них безумие. Мне очень не по себе находиться рядом.

Но приходится ждать психбригаду.

Они открыли дверь ногой. Это их особенность такая.

Их трое. Они огромны. Пустые глаза скисли, сникли и залепетали, глядя на них с содроганием.

Быстро приехали. Всего-то двадцать минут наедине с пустыми глазами. Думала, что будет дольше, и готовилась к худшему, примеривая наши весовые категории.

– Я хотел было выброситься в окно, но я боюсь высоты…

Доктор невозмутимо собирал анамнез, расспрашивал больного и писал карту, а пустые глаза теребили почти уже оторванные пуговицы у рубашки и рассказывали, что сегодня они хотели сделать с собой, и все как-то не получалось. Но он все же сделает. Да! Он уже вот прямо готов продолжить!

Санитары рассредоточились по своим местам: один напротив окна, другой напротив двери. Пустые глаза сникли, скисли и оторвали все пуговицы на своей рубашке…

Нас психбригада отпустила. Это теперь их клиент.

Как же славно было уйти поскорее оттуда и не видеть эти пустые, стеклянные, безумные глаза и не слышать эту речь.

Как психиатры работают вот с этим? Как? Мы были-то там всего минут двадцать, а казалось, что вечность. Как они выдерживают своих клиентов?

Я преклоняюсь перед психиатрами на скорой!