Текст книги "Сто двадцать третья, на выезд!"

На грани

Сто двадцать третья, на взлет! – прохрипел селектор.

– Дайте хоть кофе-то допить! – мой напарник впопыхах заглатывает остатки горячего ароматного напитка и на пути в диспетчерскую пытается утрамбовать в себя не хилый такой бутербродище. На часах 10.05 и это наш уже второй вызов с начала смены.

Навигатор внутриутробно захрюкал и выдал информацию о том, куда и на что мы отправляемся.

Повод: «травма головы», ребенок 2 года, упал с кровати, вызывает мама.

– О! Сейчас отвезем! – обрадовались в предвкушении чуть прокатиться.

Травмы головы и больные животы у детей вывозятся без обсуждения, потому как и то, и другое оставить дома будет чревато для бригады в случае повтора.

Что ж, погнали!

Ехать совсем недалеко, считай, в соседний с подстанцией дом. Проехать по проспекту, далее на разворот и сразу направо – и вот он, наш адрес.

В сегодняшнюю смену я, увы, писарь, а напарник, к его огромной радости, лекарь.

Лифт, шестнадцатый этаж, звонок в дверь. Открывает мужчина и проводит внутрь коридора. Да-с… Квартирка-то какая-то бомжастенькая, кошаки мечутся под ногами, запашок, темный коридор, по полу раскиданы какие-то тряпки, вещи, книги, просто мусор. Вот и комната такая же, впрочем, как и коридор – развернуться совсем нет места, ботинки топчут что-то бумажное, стараюсь не наступить на детские игрушки, тут же раскиданные, и одежду, также валяющуюся на полу.

На диване, который тоже завален и одеждой, и пакетами с чем-то, узлами и прочими предметами обихода, сидит женщина и держит на руках ребенка. И мужчина, и женщина на вид на алкашей не тянут, но есть в них что-то не очень адекватное, что-то еле уловимое, какая-то психопатийная нотка, то ли в этом беспорядке в квартире, запахе, то ли в чем-то еще.

И вот подошли мы к маме. Держит она на руках ребенка. Смотрю я на этого ребенка и вот что вижу: единичные вдохи, зрачки широкие, пена изо рта, бледность и заостренность лица. И кажется мне, что ребенок этот агонирует. Прямо вот так и есть.

Холодом по спине. И тут мы с напарником поняли, что попали…

Положили ребенка на диван, попутно выведывая, что случилось. Два часа назад. Два часа назад! (А вызвали родители только сейчас…). Он упал с почти двухметровой высоты – со второго яруса двухъярусной кровати, спиной и затылком ударился об пол и на несколько секунд, кажется, терял сознание, а может быть, и не терял, мать так и не поняла, потом поплакал, и все прошло, снова стал весел и бодр, и даже поел, потом где-то через час его два раза вырвало, и все также прошло, и снова он был бодр и весел, а вот минут тридцать назад он вдруг заснул, и мать его не смогла разбудить, а потом у него пошла пена изо рта… И вот мы имеем то, что имеем…

Пока все это узнавали, я осматривала ребенка. Вот положили мы его на диван, на бок, и он немного получше задышал. Но он в коме. Зрачки широкие, плавающие движения глазных яблок, спазм жевательных мышц. Вероятно, либо это ушиб головного мозга с нарастающей гематомой, либо перелом основания черепа.

Звать на себя врачей? Или как? Везти самим? Это ребенок. Со взрослым все понятно было бы и не обсуждалось бы, а тут… Напарник звонит на подстанцию, спрашивает, есть ли свободные врачи, детская или простая реанимация. Но нет… У нас нет сегодня ни детской, ни реанимации, а врачи, если и приедут, то черти откуда и ждать их надо неизвестно сколько, а за это время дите у нас на руках помрет. Ему вот осталось до этого чуть-чуть.

– Быстро! Берем ребенка и в машину. Везем по витальным в ближайшую. Быстро!

Напарник схватил дите. Я на ходу пытаюсь объяснить матери, что едем в ближайшую и это будет Морозовская, поскольку там есть нейрореанимация.

Завернули ребенка в одеяло и на руках бегом в лифт. Лифт, как назло, едет еле-еле. Дите сквозь стиснутые зубы пускает пузыри и вот-вот остановится.

В машину уложили на носилки на бок. И тут у дите начался судорожный припадок. Пена изо рта, трясет и выворачивает маленькое тело. Придерживаю на боку голову, завернув в одеяло. Вихрем мчим к Ленинскому. На ходу набираю реланиум, часть в мышцу, что бы хоть чуть дошло, пока вену найдем.

Самая мелкая синяя кубиталка кое-как куда-то установлена. Даже, кажется, что в вене. Остальной реланиум уже туда доделывается. Несемся и воем через перекрестки. Какое же счастье, что водила у меня сегодня хороший, нет, даже самый лучший! Он все знает и понимает, и делает все, что может. И какое счастье, что я не одна, а с напарником.

Вот уже и Ленинский, летим по нему. Дите затихло. Судороги прошли. Держу руку на его грудной клетке – дышит, чувствую дыхательные движения. Нормально даже дышит, хорошо дышит, но спазм жевательных мышц все еще есть, и я не могу ларингеальную трубку ему запихнуть, а надо, потому как кома, а кома должна быть заинтубирована, но да ладно, если дышит так – пусть дышит, главное, что бы до больницы до дышал.

Влетаем в Морозовскую. Где у них реанимация? Вот где? Блин, корпусов дофигища, а вот где реанимация не обозначено.

Летаем от одного корпуса к другому, как бешеные. Минут десять потеряно на поиски. Нашли! Да! Ребенок пока дышит, судорог пока нет, но кома так и остается комой с плавающим взором.

На нашей дубовой каталке бегом. Двери, двери, звоночки, замочки, снова двери, да не туда, опять двери и снова замочки и звоночки. Да что бы ваш ребенок вот так на каталке в коме катался туда-сюда с замочками и звоночками и полуоткрытыми дверями, в которые наша каталка не лезет никак.

Ну почему? Почему у нас реанимационные отделения так закрыты от всех за множеством дверей и замков, в том числе и от скорой? Мы столько времени потеряли в поисках этой нейрореанимации! А если бы в процессе этих поисков дите у нас остановилось бы? И ведь заранее на центр звонили, что бы встречали они нас, потому как ребенок крайне тяжелый. Не часто же мы в реанимацию вот так катаем. Неужели трудно при въезде в больницу указатели поставить о том, где находится реанимационный корпус, а внутри корпуса двери раздвижные на фотоэлементах и без вот этих коридоров, которые заворачиваются под прямым углом и снова уходят вдаль. Любая реанимация должна находиться на первом этаже и по прямой, что бы суметь, не теряя время, сразу закатить каталку с больным и без этих ваших закрытых двойных-тройных дверей, где никого нет, никого не дозовешься, где звоночки, которые никто и не слышит…

Да, мы довезли. Да, дите жив, крайне тяжел по состоянию, но жив. Да, его сразу у нас схватили и утащили вглубь реанимационного зала. Уже потом я украдкой видела, что его заинтубировали и подключили к ИВЛ.

Ночь. Аллергия. Отек

Работаю с напарником – он смотрит, обследует, ставит диагноз, снимает кардиограмму, лечит, общается с больным и т. д. и т.п, а я только пишу карту. Пишу и пишу. И даже взора толком на больного не поднимаю, лишь слушаю, что он говорит, и пишу себе дальше.

Так происходит на всех вызовах, спокойных и мирных, не требующих от нас никаких иных действий. Входишь в квартиру и сразу понимаешь, что здесь нет ничего нашего – очередное поликлиническое, садишься куда-нибудь в уголок и под мирные беседы напарника и больного сочиняешь по стандартам и образцам карту и вписываешь в нее этого больного со всем его содержимым. Ночь ли, день ли – все так.

Но вот бывают исключения. Их ждешь, на них надеешься долго-долго, но все никак. И вдруг – раз! И от неожиданности того, что вот оно – наше, аж как-то обескураживает на миг.

Неприметный повод в час ночи гласил «аллергия» и все. Вызывает жена к мужичку 50 лет. Аллергия и аллергия, нам то что? Пролечим, отвезем, если там реально есть что везти. Ведь, наверняка, эта вся аллергия началась не прямо вот в ночи, а еще днем, только почему-то ночью неожиданно стало страшно, и набрала жена заветный номер. За эти сутки мы так были избалованы спокойными, простыми и скучными вызовами, что уже и не ожидали ничего интересного.

Писк домофона, и нам сразу открыли дверь без разговоров и вопросов: «Кто? Что?». Это чуть насторожило, но только чуть. Всегда вот так: сначала ожидаешь, а потом обламываешься.

Лифт. Наш этаж. Даже без звонка дверь в квартиру открывает взволнованная женщина, проводит внутрь.

На диване в гостиной сидит мужик. Смотрим мы на него с напарником и понимаем: вот оно – то, о чем мы думали, желали и боялись одновременно.

Опухшее, отекшее лицо с синевой, заплывшие глаза – щелки, вывернутые наизнанку губы, вытекающая слюна, но даже не это приковало наше внимание больше, а шея.

Огромный отек подбородка и шеи вплоть до самой груди, крапивница по всему телу большущими пятнами… Вот все это…

В сознании пока что. Сидит, опираясь руками о край дивана, дышит со свистом, спазмировано, используя все грудные мышцы. Ему явно этого недостаточно, и еще чуть, и настанет дыхательная паника, и тогда нам будет весьма не скучно, а еще через сколько-то минут потеряет сознание и…

Напарник метнулся за ремнабором и кислородом. На мне доступ в вену и введение препаратов.

– Когда он так задышал и отек? – попутно я стараюсь угадать, сколько у нас времени до момента икс.

– Минут 20 назад. Сразу все началось, и я тут же вызвала скорую. Внезапно.

– Что он ел, пил до этого? Какие таблетки принимал?

– Ему уролог антибиотик какой-то выписал, он его начал принимать сегодня. А еще у него сегодня сыпь какая-то появилась на шее и лице, он ее «болтушкой» помазал, и вот после этого все и началось.

Вены есть. Катетер быстро поставился. Наброшенная наспех манжетка показала 150 на 90, пульсоксиметр выдал уровень кислорода 83 и пульс 140.

Напарник примчался с кислородом и ремнабором.

Пока набираю преднизолон, смотрю на шею больного. Отек такой, что аж дурно становится. Наш коникотом такую не прорежет. Вот, реально, что он вообще прорежет с ограничителем-то? Там лезвие совсем махонькое, а судя по виду, у мужика отек сантиметров 5 по глубине. Не хватит лезвия.

И еще одно – вижу такое впервые, но слышала, что такое бывает – пропотевание жидкости сквозь кожу. Этот вот отек подкожной клетчатки на шее выделял из себя жидкость. С отека аж капало. Подобного за все годы работы не видела, но с ужасом поняла, что, если придется делать коникотомию, то, вероятно, наш коникотом не прорежет этот отек на всю его глубину, и я не доберусь до мышц. Ох… От одной мысли о том, что такое придется делать, становилось жутко…

Преднизолон, адреналин, кислород. И потихоньку, кажись, отек губ и языка чуть-чуть стал спадать, дышать мужику стало полегче. Дыхательной паники мы не допустили, хотя он был уже на грани ее возникновения. И вообще, мужик держался просто молодцом!

Начал хоть нормально разговаривать, а то распухший язык мешался, а мы вздохнули почти с облегчением, хотя шея все еще была такая же отечная, как и раньше. И вот только ему полегчало, стал отказываться от больнички. А я думала, что мужик-то адекватный, что понял весь ужас вероятного исхода.

С трудом уломали поехать. На кресле спустили. До больницы довезли на кислороде, но уже со значительным улучшением, но вот отек шеи так и не прошел.

Вот ради таких вызовов и работаешь, а все остальные – это просто побочный эффект.

Двое

Вызов к бабуле с поводом «снижение давления», возраст указан – 101 год.

Дверь нам с напарницей открывает дочка этой бабули, проводит нас в комнату. На кровати лежит бабушка – худющая, прямо кости, обтянутые кожей.

Со слов дочки, ее мама уже год как не общается с внешним миром и месяца три, как почти ничего не ест, та ей шприцем чуть бульона, чуть компота вливает в рот и этим все ограничивается.

В наличии имеются достаточно серьезные пролежни и застой в легких. Уже пожилой дочке (примерно 80-ти лет) трудно ворочать маму.

Так они и живут… Сгорбленная, маленькая, с трудом ходящая старушка и лежачая высохшая бабуля – ее мама. Больше, как мы поняли, родни у них не осталось. Иногда приходит соцработник.

Вызвала нас престарелая дочка из-за того, что у мамы давление скачет, она ей все время измеряет, и оно то совсем низкое, то более-менее ничего. При нас было 80 на 50.

И с такой теплотой дочка укрывала бабулю, гладила ее по руке… Больно смотреть на это. Два беспомощных существа. Одна уже не здесь, но еще и не там, вторая где-то на пороге.

Сделали преднизолон в вену. Прокапали флакон физраствора. А вены…, боже ж ты мой… Под пергаментом кожи с трудом что-то нашлось. Самой тонкой кубиталкой воткнулась. Сама не поверила, когда попала.

Бабуля сильно обезвожена. И это лишь временное облегчение. Ну хоть как-то…

Жалко их обоих. Жизнь дочери вся в жизни матери. Эти жизни переплетены и, кажется, когда мать уйдет, уйдет и дочь следом. Так и будет. Они взаимосвязаны и неотделимы.

А задумалась я вот о чем – уходить туда надо вовремя. А вот как? Если бы знать…

Бабушку что-то не пускает туда, не открывается там дверь для нее и все…

Какое-то обреченно-тоскливое чувство возникло в этой квартире. Так что мы прокапали и поспешили уйти оттуда.

300 кг.

Мой доктор говорит, что за 30 лет работы видит такое впервые, я же про себя вообще промолчу – у меня на тот момент было всего лишь 11 лет стажа, и я такое видела разве что только в кино.

Повод к вызову: «задыхается» женщина 69 лет. В примечании сказано: «находится на кислородном аппарате». Что за аппарат? ИВЛ или просто кислородные баллоны? Ничего не написано, поэтому едем и гадаем что брать на вызов.

– И вот наверняка задыхается она не первый день, раз уже на кислороде…, – это мой доктор прикидывает что там и как. – Скорее всего, ХОБЛ, бронхиалка, пневмония, хроническое что-либо…

Взяли небулайзер, кардиограф и свой ящик.

Нас у подъезда встречает дочка больной. Когда вот так встречают, то это несколько напрягает: есть вероятность, что на вызове нас ждут нехорошие вещи.

Пока едем в лифте, доктор у дочки пытается выяснить, что случилось.

– Она уже всю неделю задыхается, но такое у нее бывает периодически, а потом проходит, а вот эту неделю она синеет, а потом все проходит, потом опять синеет и задыхается сильно. Мы уже ей кислородный аппарат купили, и всю неделю она на кислороде. Кислород ей посоветовали в прошлый раз, два года назад, когда у нее пневмония случилась. Как бы сейчас тоже не была пневмония… Правда, тогда она так не синела…

Слушаю разговор, и не нравится мне все это дело, судя по выражению лица доктора, ему тоже весьма и весьма не нравится то, что говорит дочка.

13-ый этаж…

Вот сейчас пишу и думаю: когда мы шли на этот вызов в эту квартиру, выходя из лифта, я еще не знала, что я там увижу… Да… Это перевернуло мой мир.

И вот входим мы в комнату, куда нас приглашает дочка, ставим на пол свои шмотки, и наш взгляд падает на постель…

На двухспальной постели, занимая ее всю от края до края, лежит женщина просто огромных размеров, покрытая одеялами, тяжело дышит, шипит кислородный концентратор рядом.

Такого я еще не видела никогда в своей жизни. 300 кг. Ни много ни мало – 300 кг был вес этой женщины… Одна ее нога – это все мое тело.

Со слов дочери, мама не выходит из дома уже лет пятнадцать, не передвигается по квартире лет десять, не встает с постели последние лет пять.

Два года назад у женщины была застойная пневмония, кстати, пролеченная более-менее, но с тех пор она периодически задыхается, а вот последнюю неделю все стало просто очень плохо: усилилась одышка, появилась синева на лице.

Отковыряв от одеял нашу огромную даму, становится видно, что ее лицо, шея и конечности с синевой, причем лицо весьма прилично синее. Кислород поступает через носовые трубочки от концентратора.

Первая мысль – тромбоэмболия мелких ветвей легочной артерии.

Стоим и смотрим мы с доктором на все это дело и думаем: КАК? КАК ЕЕ ВЕЗТИ В БОЛЬНИЧКУ???? ВОТ КАК? Нам такое даже на кровати на сантиметр не сдвинуть! Мне так даже ногу ее не приподнять. А в больничку надо точно. Не оставишь же ее здесь с тромбоэмболией. Ну никак не оставишь. Помрет ведь.

Ладно, предоставила я думать об этом моего доктора (тот в некотором шоке отпал у окошка), а сама стала снимать ЭКГ, точнее, пытаться снимать. Крокодилы электродов не цепляются на это вот все ее тело – ноги, руки так объемны, что никак электроды не цепляются, пришлось снять их и пластырем приклеивать сами электроды к телу, с грудными тоже проблема – больная лежит на левом боку, и перевернуть на спину ее никак нельзя, со слов дочки, мама тогда задохнется, да и сама мама басом тарахтит, что не будет переворачиваться.

Кстати, больная в сознании и общается с нами… Мы с доктором с огромным трудом померили ей давление на запястье – только туда смогла еле-еле намотаться наша манжетка. Если все правильно измерилось, то 180 на 100 было ее давление. Для такого веса это несколько маловато.

Сахар в норме, что даже странно, кажется, здесь уж точно должен быть сахарный диабет с высокими сахарами, но нет… Мой пульсоксиметр отказался брать такую толщину пальца. Точнее, он показал прямую линию и отключился, поэтому сатурацию пришлось измерять на глаз. Вероятно, 80 – 85 – где-то в этих пределах. Лицо с синевой. И эта синева то была реально синевой, аж страшной синевой, сиреневой такой, то эта синева бледнела, а то даже лицо и розовело, губы, шея и конечности так же. Все как-то волнами. То плохо, то хорошо.

На кардиограмме перегруз всех полостей сердца. Оно и понятно, такой вес. Как мой доктор сказал: «тип S-кардиограммы, что не исключает тромбоэмболию мелких ветвей». Хотя, на мой взгляд, кардиограмма неплохая – четко такой картины тромбоэмболии на ней нет, инфаркта нет. Да, перегруз, понятно. Да, преобладает везде зубец S. Хотя, в общем, и ничего хорошего тоже нет, но вроде как на данный момент пока не смертельно.

Думала, что катетер в вену не поставится. Куда? Вот куда его ставить? Когда руки – это один сплошной мягкий желеобразный жир под кожей, когда они необъемны для нашего жгута… Но, помучившись и попытавшись безуспешно поставить самый толстый и длинный кубитальный катетер именно в зарытые под жиром кубитальные вены, бросила это занятие и, как ни странно, с первого раза поставила катетер в вену запястья – там жира оказалось не так уж и много.

Гепарин введен.

– Вы поедете в больницу?

– Не знаю…, – пробасила дама

– Поедет. Поедет, – утвердительно закивала дочка. – Ей помирать тут, что ли? Поедет, даже не сомневайтесь!

– Ладно, поеду в больницу…, – сдалась под натиском дочери больная.

Доктор у окошка вздохнул, я с ужасом представила, как сие будет и отпала на стульчик.

Пока дочка собирала мамины документы и хоть какую-то одежку, мы с доктором стали думать, как осуществить погрузку этой огромной дамы в машину, а потом выгрузить ее из машины в больничку.

– Мне даже страшно думать… А носилки-то наши выдержат? А машина? А там, в больнице, как будем?

Звоним на центр и просим пригласить к нам службу спасения. По-другому никак. Кажется, наша больная даже в проем двери не пролезет… Да и как нести-то ее? Она уже лет пять не ходит…

Центр обещает спасателей. Я сходила в машину за волокушами и на всякий случай захватила кислородный баллон с маской. Фиг его знает, во что выльется эта ее синева…

Доктор пишет карту, я пишу рецепты, но ни у него, ни у меня ничего не пишется, поскольку мысли у нас все только об одном: как отнести эту даму в машину.

Минут через 40 прикатили спасатели: экипаж, состоящий из трех человек, среди которых был один медик.

– Ее можно двигать? Какая гемодинамика? Она стабильна?

– Да, ее можно двигать, только лежать она должна на левом боку, иначе задохнется от собственного веса. Да, она на данный момент стабильна…

Стабильная ли? Вот в чем вопрос. Страшно было подумать, если вдруг так невзначай она остановится, то как прокачать такую махину?

Ладно. Стабильна. Вот сейчас, на сей миг стабильна. Давление в норме, кардиограмма более-менее, синева на кислороде постепенно проходит…

Попытались дать спасателям наши волокуши, на что получили:

– Вот эту тряпочку вашу уберите… Туда даже ее нога не поместится…

У них свои волокуши, у них вообще все свое, и они знают, что делать. Попросили отойти в сторонку и не мешать, не вмешиваться. Они все сделают сами и доставят нам в машину ее целой и невредимой. Лишь попросили наши жесткие носилки с колесиками из машины.

Притащили носилки. С ними приперся наш водитель, типа сопровождать… Ужаснулся увиденному и тихонько слинял под шумок обратно в машину. Кстати, был под впечатлением потом весь день.

Мы не вмешивались в дела спасателей, а только наблюдали и делали так, как они просят сделать.

Сначала они совещались, как лучше ее на наши узкие носилки уложить, не меняя ее положения на боку. Я же думала о том, выдержат ли ножки и колесики у этих носилок, когда их поднимут и будут катить, а потом впихивать в машину – ножки хлипенькие, а колесики тем более, а еще тяжелая мысля гнобила мой мозг: как мы будем там, в больнице, выгружать сие – этого ни доктор, ни я не представляли.

Спасатели попросили у дочки более-менее крепкие простыни и протянули их сквозь наши носилки. Такие же простыни и какие-то свои лямки, а также свои волокуши протащили под нашей большой дамой… Установили наши носилки со сложенными ножками внизу около кровати.

– Мы вызвали еще наряд пожарных в подмогу и лифтера, что бы двери лифта немного расширить и заблокировать, пока будем туда грузить. Главное, что бы лифт вес выдержал и не застрял…

Пока думали, пока совещались, пока налаживали наш кислород, что бы переключить больную с кислородного концентратора на наш баллон при транспортировке и погрузке в машину, что бы она, не дай бог, не задохнулась в процессе, прибыли пожарные – человек пять. Протопали в комнатку, гремя своими ботинками, шурша своей одежкой… Уловила от них легкий запах гари, вероятно, прямо с какого-нибудь пожарища к нам прикатили. Мужики здоровенные – такие все поднимут и доставят куда надо без напряга. Оперативные пожарные всегда такие огроменные качки, вот сколько с ними сталкиваюсь по работе, столько восхищаюсь их физической крепости.

Взявшись за лямки волокуш, за простыни, протянутые сквозь тело, за какие-то еще ремни, которые были тоже продеты под больную, восемь человек стянули ее с кровати на наши носилки.

Носилки скрипнули, колесики распластались по полу… Но пока все сложено – ножки и колесики, пока носилки не подняли и не выпустили ножки, пока все тихо, пока все спокойно, лежа на полу в таком виде, носилки выдержат все, а вот, когда их поставят на ножки, что будет тогда…, об этом я думала с ужасом.

Переключили кислород на наш баллон и надели маску, спасатели привязали больную крепко-накрепко простынями и своими лямками к нашим носилкам, и восемь человек постепенно, волоком потянули носилки из квартиры.

Вызванный лифтер уже стоял наготове для раздвижения лифтовых дверей и блокировки лифта. Носилки скрипели, но под натиском восьми человек волоклись волоком по полу квартиры, с трудом пролезли в квартирные двери, после по полу приквартирного холла до других дверей, ограждающих лифтовый холл. И тут всё застопорилось. Двери, ведущие к лифтам, были слишком узки, что бы пропустить наши носилки вместе с большой дамой, на них лежащей. Открывалась лишь одна створка, и наша больная не пролезала никак в эту дырку… Сами носилки проходили великолепно, но дама, на них находившаяся, не вписывалась в проем одной створки, вторая же была наглухо забита. Хорошо, что двери деревянные…

Ну, на то и спасатели. Две минуты и раскуроченные двери стояли рядом с мусоропроводом.

Носилки вволоклись в распахнутый грузовой лифт, лифтер нажал на какой-то рычажок, и двери постепенно стали закрываться. С больной поехал только один спасатель-медик – боялись перегруза.

– Главное, теперь не застрять, – была его реплика в закрывающуюся дверь.

Пожарные и два спасателя потопали по лестнице вниз. Мы с доктором и дочка больной поехали на другом лифте.

Наступала самая ответственная и страшная фаза: подъем носилок на ножки и запихивание их в машину. Честно говоря, мне не хотелось на это смотреть, хотелось вообще куда-нибудь уйти, а потом прийти, когда все будет уже закончено и больная передана в приемный покой больницы.

Восемь человек волоком вытянули носилки из лифта, протянули их сквозь предварительно распахнутые железные двери подъезда (слава богу, ширины этих дверей хватило сполна), потом подняли носилки на руки и на руках же снесли с подъездных ступенек на асфальт, а после волоком подтянули носилки к нашей машине и…

Доктор, водитель и я, с ужасом думая об одном и том же, стали наблюдать самый страшный момент и думать, обломятся ли ножки у носилок или нет, впихнется ли столь большая дама внутрь нашей мелкой газельки… Страшно…

Восемь человек подняли наши носилки, водитель подбежал, дернул за рычаг на них, что бы опустились ножки. Ножки выпрыгнули. Носилки поставились на них… Скрипнули, но поставились. Ножки держат, колесики тоже. Не верю своим глазам. Неужто наши носилки способны выдержать 300 кг… И это наши носилки! Научились, наконец-то, их делать. Теперь все это дело надобно запихать внутрь машины, точнее, установить носилки на вытянутый подкат и вкатить в салон. Ширины нашей газели оказалось достаточно, как ни странно.

Четверо из восьми человек залезли к нам в газель затягивать носилки внутрь, другие четверо толкали носилки с улицы. Втащили на подкат, вместе с подкатом все вошло в нашу машинку. Просто не верится! Все слаженно и четко.

Больная, конечно, с трудом, но влезла между боковым сиденьем и скамьей слева. С трудом, но поместилась. Так же, как и лежала в квартире – на левом боку.

Один баллон с кислородом подходил к концу. Переключилась на другой – его минут на 20 вполне хватит. Больничка рядом, за 20 минут обернемся.

Теперь вставала проблема, как это все выгрузить в больнице. Здесь помогали спасатели, а там кто поможет? Может быть, санитары? Если они там вообще есть.

Спасатели, вытащив свои волокуши и отсоединив свои крепежи, уехали, пожелав нам удачи. Так что теперь мы остались один на один с 300 кг.

Одна радость: даму вместе с дочкой поехали сопровождать еще два ее родственника, два худосочных гражданина, ростом и весом примерно с меня.

Если взять еще водилу, этих двоих, дочку, доктора и меня, то, может быть, как-нибудь и выдюжим вынуть носилки и перетащить их в приемное отделение больницы. Может быть…

Хотя я бы предпочла держаться от этого всего подальше. Страшно подумать, что будет, если такой вес случайно упадет и погребет под собой. Это же все – смерть, причем не одного человека, под этим весом все мы окажемся…

Ладно, покатили. Кислород на полную. Больная наша то синела, то бледнела, но в целом весь перенос в машину она выдержала молодцом.

Пока ехали, мы с доктором думали, писали сопроводок, рецепты, карту, снова думали с ужасом, кислород шипел, водила гнал, родня молчала…

В больничку притащились быстро.

Сначала пошли туда без больной, что бы проведать обстановку и найти, может быть, хоть кого из крепких мужиков…

– Где больная??? – накинулась на нас врач кардиоблока. – Почему вы сюда без больной явились???

– В машине. Сейчас привезем. Мы вам рассказать немного о ней хотим.

– Ничего не хочу слышать!!!! Тащите сюда больную!!!!

И сама врач убежала от нас с глаз долой.

Вот и весь разговор. Грубо и сердито.

Грустно мы с доктором побрели в машину.

И вот, как ни странно, но вытащили мы нашу больную из машинки очень даже неплохо. Два худосочных мужичка, водитель, дочка и доктор держали носилки по мере их выдвижения, я же следила за ножками, что бы они все выскочили и поставились.

Страшно… Думаю, если что, реакция у меня все-таки неплохая – успею отскочить.

Вытащили носилки, ножки уставились, не согнулись, еще раз восхитилась этим, колесики покатили. Вкатились все вместе в блок. И все прошло как-то почти без напряга. Даже неожиданно.

Доктор кардиоблока зло нам расписалась, черканув роспись на половину карты, и мы, одухотворенные тем, что довезли такое, поплелись в машину наводить там порядок, смотреть, не сломалось ли что в носилках, да и в самой газельке – водила боялся за рессоры. Но все обошлось! Все выдержало: и машина, и мы.