Текст книги "Сто двадцать третья, на выезд!"

Не совсем оторванная рука

Повод к вызову: травма руки на улице, на автобусной остановке, у бабули 92 года.

– Вот таким бабулям сидеть дома надо, нафиг она поперлась куда-то, – высказал свое мнение наш водитель. И он, как всегда, прав!

Нас встречают и машут руками. На скамейке автобусной остановки сидит бабуля, окруженная сочувствующими гражданами.

Спешим к ним. Бабуля бледна на вид и держится за левую руку. На улице весьма холодно, и поэтому на ней надета добротная такая шуба.

На наше «что случилось?» нам наперебой рассказывают, что бабулю переехал автобус.

– Да нет, не переехал, – вторят другие, кто рядом сопереживает. – А только на руку колесом наехал.

Рядом с бабулей сидит дедуля и плачет. Говорит, что они вдвоем собирались к внукам и правнукам в гости. И вот целая сумка подарков. И что бабуля выходила из автобуса, оступилась и прямо под колеса упала, а автобус взял и поехал, немного колесом ей на руку наехал и чуть проволок бабулю за собой, но потом добрые граждане автобус своими телами остановили, водителя выволокли и указали на то, что он наделал.

Водитель автобуса стоял рядом с отрешенным взглядом и молчал.

На улице холодно. Нам надо как-то раздеть бабулю от ее этой шубы, посмотреть, что у нее с рукой. Поэтому аккуратно, с помощью сочувствующего народа, на нашем кресле-каталке перевезли ее к себе в машину.

Бабуля охает и ахает, стонет и плачет, причитая, что падая, она так и думала, что только бы не под колеса, только бы не под колеса. И вот.

Конечно, резать шубу мы не стали, а очень аккуратно сняли ее сначала со здоровой руки, а после и с больной. Бабуля одета как капуста и под шубой оказалось еще очень много одежек, которые мы тоже аккуратно сняли. Одежда была праздничной и очень красивой. Видно, что собиралась она в гости. Очень и очень бережно нам удалось все снять, и нашему взору предстала левая рука. Да… Вероятно произошел разрыв всех связок плеча и полный вывих или даже отрыв плечевой кости, потому как головка плечевой кости была прямо под кожей, она там просто болталась, словно оторванная от самого плеча. Такое складывалось впечатление, что рука оторвана от плеча полностью. Но кожные покровы не были повреждены. Рука не действовала, а бабуля испытывала довольно серьезную боль, поэтому одновременно с моим осмотром руки, напарник в другую руку ставил в вену кубиталку и… Заветная коробочка и фентанил два куба…

Давление немного низковато, поэтому капельник с натрий хлором.

Не очень я люблю наркоту делать пожилым, но тут, конечно, без нее никак.

Бережно шинировали ее руку. И опять мне показалось, что рука реально там, внутри, оторвана от плеча, потому как нет никакого сопротивления и плечевая кость (головка плечевой кости) под кожей просто болтается, а сама рука очень сильно удлинилась. Но я не рентген. Постепенно стала нарастать гематома в области плеча.

Жалко бабулю. Реально что-то прямо очень жалко стало. В гости поехала и вот на тебе. Боль мы, насколько это возможно, купировали, но на фентаниле бабуля стала чудной. Вот не люблю я делать наркоту пожилым – у них реакции на наркоту весьма нехорошие. И непонятно, на наркоте ли она стала как-то загружаться не хорошо или что там еще вылезло. Но получили мы оглушение. Головой не ударялась. Осмотрели всю голову – нет ни гематом, ни следов никаких. Давление в пределах нормы, но оглушение… И вот фентанил ли это или что иное, но повезли мы все равно в ту больницу, где есть помимо простой травмы еще и нейро.

Довезли нормально. Все стабильно, кроме оглушения.

Живучий нарик

Все как всегда. Хотя изначально могло бы и не быть как всегда, но, увы, случилось все как всегда.

Возвращаемся из дальней больнички. Вкатываем в свой район. Время 20.50. Час до окончания рабочей смены. И уже, в общем-то, потираешь ручки в предвкушении снять форму, надеть пуховик и утопать в зимнюю ночь домой спать.

Последний вызов. Полечить или даже отвезти в не очень дальнюю больничку и как раз к 22.10 быть на подстанции.

Так и планировалось, так и ждалось. Прилетел на навигатор вызов с поводом: почечная колика у мальчика 32 лет от роду. Ну разве не прелесть вызов? Обожаю почечные колики. Ехать нам минут десять, а там сориентируемся. Либо полечим прямо до 21.55 по полной и на этом все. Либо, если реально там очень сильная боль и без эффекта все будет, то – вот она, больничка, прямо рядом и тоже освободимся, скорее всего, в 22.00.

Быстро записала карточку, прикинула время, когда и что, и довольная слушаю плеер, пока мы едем по проспекту. И тут…, и тут… Навигатор плюмкает так нехорошо и с нас снимают эту самую мною обожаемую почечную колику и дают вызов с поводом «без сознания» в подъезде, в доме, который мы проезжаем вот прямо в эту секунду. АААААА!!!!!!

Повод к вызову такой, что отправляется туда бригада, которая ближе всего по навигации к месту вызова, а это и есть мы. Нам три минуты до этой потери сознания у мужика в подъезде. Прямо вот повернуть за угол и мы на месте. Эх! Как же так-то… Почечная колика улетает кому-то более счастливому, чем мы сегодня…

Ладно, там наверняка пьянот. Попробуем быстренько привести его в себя и, может быть, уговорим друга, который и вызывает скорую, утащить его домой. Ну, а если там травма или что другое, то больнички нам не миновать…, но все-таки надеемся на лучшее.

Напарница у меня что надо. Тяжелой атлетикой занимается, железо тягает, на соревнования ездит. Я рядом с ней просто шмакодявка, мешающаяся под ногами. Поэтому спокойна. Она любую пьянь поднимет и душу из него вытрясет.

Вот этот дом, корпус, вот первый подъезд. Написано в навигаторе, что оно лежит на лестничной клетке на 12 этаже… Даже дан код подъездной двери. То есть вроде как все правильно, но тыркаемся в дверь, а код не открывает. А холодно на улице, дождь идет, мы с собой взяли полмашины, что бы лишний раз туда-сюда не бегать. Мнемся у дверей.

Перезваниваю на номер с которого вызывали, а там какой-то мужик с невероятно жутким кавказским акцентом орет, что скорее, быстрее сюда, что тут человек умирает, а мы все не идем и не идем. Орет он жутким голосом, и мне реально что-то страшно на этот вызов идти, потому как там все что угодно может быть. На всякий случай звоним и вызываем полицию, потому как этот друг агрессивный какой-то. Но, тем не менее, все равно надо туда идти, а когда полиция придет неизвестно… С переменным успехом через кавказский ор уточняется, что, оказывается, подъезд не тот, то есть он у него (у вызывающего) первый со стороны проспекта, а на самом деле это шестой подъезд по нормальной нумерации. То есть мы стоим на противоположной стороне дома. Ладно, снова погрузили всё в машину, подъезжаем к шестому подъезду. И тут код, к счастью, срабатывает, и мы попадаем в подъезд. Взяли с собой водителя, хотя реально от него помощи чуть – мелкий худосочный шибзик, раза в три меньше моей напарницы, но все же мужик, пусть хоть и такой…

На лифте поднимаемся на 12 этаж. Двери лифта открываются. И никого… Хотя этот кавказец орал, что он будет нас встречать. Опять не туда? Вот подъезд, вот 12 этаж, квартирный холл, но все тихо и никого нет. Снова перезваниваю тому, кто вызывал. Тот орет, что его друг умирает и что бы мы прямо вот сейчас были здесь. Думаю, что не стоит нам вообще никуда ходить без полиции. Дождаться и тогда всем вместе уже идти.

Собираем свои пожитки и собираемся спуститься вниз ждать полицию. И тут дверь на подъездной балкон распахивается и…

– Сюда! Сюда! Я же вам сказал, что сюда!

Да, этот кавказец, который вызывал, мечется между нами и балконом. Нет, не угрожает. Нет, без оружия и ножей. Возбужден, да, но не то что бы агрессивен.

Мы всей гурьбой вваливаемся на подъездной балкон. И там на полу лежит он…

Огромного роста и не хилого телосложения кавказец валяется на полу подъездного балкона, в темноте, на холоде, под дождем. Хорошо, что на боку. Да… Дышит через раз. Насчитала где-то 7 дыханий за минуту, а норма 17.

Хорошо, что водитель здесь – мы ему фонарики отдали, и он стоит, нам светит. А мы начали работать. Что уж тут поделаешь… Все тяжело вздохнули и поняли, что здесь мы надолго и что вернуться на подстанцию нам светит лишь около полуночи и это в лучшем случае…

Зрачки – точечки. В общем-то, все ясно и без слов.

Изо рта капает кровь.

– Откуда кровь? – вопрошаем вызывающего, потому как ну нарик, ну передоз, а кровь то изо рта почему?

– А… Это я пытался ему разжать челюсти зажигалкой и поранил язык, наверное… Я думал, что у него судорожный припадок, – таков был ответ друга.

Ладно. Другу радостно сообщаем, что это передоз наркотиков, и даже если были у него судороги, что вот так не делается и ничем рот не разжимается, а просто человека надо повернуть на бок и придерживать во время судорожного припадка. И когда его друг придет в себя, то он очень сильно «поблагодарит» за порванный язык и губы. Кавказец немного притих, потому как сначала вопил: что это мы все стоим, фонариками светим и ничего не делаем, когда тут друг его умирает.

Пытаемся выяснить, что оно кололо или нюхало, или… Как там еще они это употребляют?

– Ничего не знаю ни о чем, – был ответ сотоварища.

Ну и понятно. Давление 130 на 80, пульс 120, а вот уровень кислорода реально мал – 82%. Надо его раздыхивать скорее, потому как потом будет уже поздно.

Налоксон набран, кубиталка поставлена хоть и с трудом и самая мелкая, но вены нашлись – не все еще были в узлах и заколоты до непотребного состояния, а это значит, что нарик не так давно стал нариком или был в завязке долгое время. Воздуховод засунут, даже амбушкой чуток подышали.

Люблю работать в команде, когда все всё знают – что и куда, и все молча и спокойно. На налоксоне ему стало легче, дышать стал почти норму, уровень кислорода поднялся до 90, что прямо супер. Начал чуток махать руками, но в полное сознание так и не пришел.

Мы бы реально были бы рады привести его в норму – в полное сознание и пусть его друг забирает куда хочет. Нам главное успеть отскочить куда-нибудь, когда произойдет воскрешение из мертвых. И я реально боялась, что в процессе этого воскрешения, как бы наш нарик с балкона этого самого подъездного не вывалился, потому как они очень уж бывают прыткими при воскрешении и в процессе прерывания кайфа несет их куда угодно. Поэтому мы частично его все-таки затащили в предбанник между балконом и лифтовым холлом, что бы не было всяких неожиданностей и самим, если что, суметь отскочить.

Но воскрешение не происходило… То есть вроде как задышал неплохо, синева на лице ушла, сатурация стала более-менее, немного руками помахал и на этом все. Чуть на болевые точки воздействуешь, вроде как снова руками отмахиваться начинает, но в себя так и не приходит. Пока в сопоре, но дышит уже хорошо.

Ладно. Тащим в больницу. На волокуши. Нарик здоровый по весу и длине, поэтому его друг побежал за еще друзьями, что бы помочь спустить все это дело нам в машину.

Спасибо хоть на этом – быстро привел примерно таких же полуобдолбанных сотоварищей, но в лучшем, конечно, виде.

И снова пытаемся, теперь уже у них выспросить, что пил, колол или употреблял их друг и на что снова получаем – ничего не знаем.

Не знаете и не надо. У нас все равно налоксона больше нет.

Погрузив в нашу машину своего друга, все товарищи сразу растворились в темноте ночи.

А нарик, тем не менее, начал снова потихоньку загружаться. Нет, дышал он пока еще более-менее, но вот сопор постепенно переходил в кому, и как-то это напрягало.

У нарика в кармане нашли паспорт. Хоть теперь будет известный, потому как друг знал только его имя.

А мы, тяжко вздохнув и поняв, что домой мы попадем не скоро, потому как провозились вот с этим уже минут пятьдесят, запросили место на передоз опиатами и покатили в больничку.

Да, насчет полиции… Она прибыла как раз, когда мы, запросив место, собирались уезжать. Наскоро сообщили им все данные больного, все сведения, которые нам были известны, адрес, откуда забирали нарика.

По пути в больницу все-таки сопор перешел в кому, дыхание стало снова редкое, уровень кислорода опять понизился.

Остановились, ларингеальную трубку засунули, кислород подключили. Стало получше.

Вкатили в реанимацию, где снова замочки-звоночки. Довезли. Живым. Плохим, но живым.

И что вы думаете? Выжил этот нарик. Да. Выжил. Переведен из реанимации и выписан.

Вот все-таки живучие они…

Снежок-мужичок

Когда думаешь, что за все годы работы знаешь и видела уже, кажется, все. Когда думаешь, что тебя совсем уже нечем удивить, что все скучно и обыденно, внезапно происходит такое, о чем потом будешь долго думать и вспоминать, будешь долго мусолить и пересказывать коллегам, будешь долго ковыряться в интернете в поисках ответа что же это все-таки было.

Ничем особо не примечательный вызов от неотложки с поводом «перелом ребер» к мужику 49 лет.

Приехали. Зашли с напарницей в квартиру. Сидит доктор неотложки в полном недоумении. Это недоумение вот прямо на лице написано. Рядом на диване напротив доктора сидит мужичок многолетней алкашной наружности. Сидит грустный такой и тяжело дышит.

– Вот, коллеги, вам подарочек, – произнес доктор неотложки и начал свой рассказ.

Мужичок три дня назад был обнаружен друзьями на улице сильно пьяным и сильно побитым и приведен ими домой. Что случилось, мужичок не помнит. То ли побили, то ли сам упал. Но на теле имеются многочисленные гематомы. Два дня мужичок дома допивал то, что принесли ему друзья. И вот сегодня все, что недопито, было выпито, и настало похмелье, а с ним пришла и боль в области всего побитого тела. Мама мужичка вызвала доктора. Звонила она в скорую, а приехала неотложка.

Доктор неотложки честно осмотрел болезного, маленечко задумался и поспешил нас вызвать, пока еще есть время до момента Х.

– Там везде крепитация…, – доктор развел руками. – Везде…

У мужичка обнаруживается огромная гематомища во весь левый бок, полностью не дышащее левое легкое и подкожная крепитация по всему телу.

Да… При переломе ребер бывает такое, что ребро протыкает легкое, и воздух из поврежденного легкого выходит в подкожную клетчатку и там скапливается, образуя полости и так называемую подкожную эмфизему. Как правило, воздух идет наверх и скапливается в области ключиц и шеи. Там прямо видны характерные выпячивая кожи, и если это место пропальпировать, то под пальцами будет чувствоваться что-то похожее на хруст снега. Там внутри происходит скопление пузырьков воздуха и от этого такое ощущение. Подобное часто бывает. Это все понятно и не вызывает вопросов – это пневмоторакс.

Но… Но в случае этого вот мужичка, при пальпации всего тела, то есть при пальпации рук, ног, живота, спины, шеи, даже опухшего лица, при пальпации всего-всего был хруст снега. Вот представьте, что вы мнете снег, только этот снег под кожей.

Мы с напарницей такое видели впервые. Доктор неотложки тоже. Ощущение тошнотворное. Даже сейчас, когда пишу эти строки и вспоминаю, к горлу подкатывает тошнотворный комок. Крайне неприятные, просто отвратительные ощущения возникли у меня, когда я касалась тела этого мужичка, и под пальцами у меня был этот пресловутый хруст снега.

Давление держит 140 на 80, пульс 120, уровень кислорода 90, кардиограмма в норме.

Но подкожная эмфизема всего тела. Как такое возможно?

Да, лицо отекшее, но тут, скорее всего, от пьянства и множественных гематом мягких тканей лица. Шея слева тоже отечна и асимметрична, в области ключицы слева небольшое выпячивание – это вот все понятно, при пневмотораксе такое часто. Но почему крепитация, хруст снега, подкожная эмфизема вот всего тела, вот совсем всего-всего тела? Как такое возможно? Как это могло все развиться, сделаться, получиться? И чем все это грозит? И как это все потом рассосется или куда денется? И как все это будет лечиться?

Столько вопросов. И так это невероятно.

Поставили кубиталку, сделали трамал и отвезли в больничку.

Мужичок на удивление был стабилен, перенес транспортировку прекрасно, доставлен в торакальную Склифа.

Но как такое возможно, что бы воздух распространился из поврежденного легкого по всей подкожной клетчатке всего тела? Я подобное вижу впервые.

И уж очень эти ощущения тошнотворные – чувствовать под своими пальцами этот хруст снега… Брррр… Кажется, каких только гадостей не видела и не ощущала, но это самое-самое жуткое, даже хуже сгоревшего бомжа…

Констатация, такая констатация

Время 20.50. Дают вызов с поводом «Констатация смерти» к дедуле 90 лет. Мой напарник приуныл.

– Ни туда и ни сюда… Сколько мы там будем констатировать? Пока 10 минут доедем, пока там минут 20 напишем бланк и вот уже к половине десятого будем свободны. Ни то ни сё время. Вызов дадут, и мы загремим до двенадцати ночи… Эх…

Тут подключился водитель.

– А вы родственника дедули полечите. Может быть, у него давление там, разнервничался, смерть все-таки. И как раз время вам будет.

– Точно! – хором обрадовались мы. – Как не подумали? Дочь вызывает. Наверняка ей лет уже за шестьдесят. Давление, нервы, все такое.

Двухподъездная высотная башня. У нас первый подъезд и девятый этаж. Пока поднимаемся в лифте, уже начинаем чувствовать неприятный помоечный запах. Ох… Как знакомо… Чем ближе к девятому этажу, тем запах отчетливее и отчетливее. Неужели? Нет, не хочу я туда… АААА!!!

Дверь лифта открывается, и запах стал заполнять наши легкие. Помоечная гниль. Словно ты не на лестничной площадке, а внутри мусорного бака. А я то надеялась, что запах откуда-то там, а не отсюда, но все банально, все как всегда…

Движения наших рук были быстры. Нацепили враз две маски и между ними ароматизированную салфетку. Мой напарник старой закалки, поэтому четко знает, что делать без слов и все быстро.

Вот дверь нужной нам квартиры. Да… Тут все можно сразу сказать по одной только двери. Облезлая, деревянная, вся вата из обивки висит грязными клочьями, притолока скошена, замок, вероятно, много раз ломали и вставляли заново. Звонка нет…

На наше биение ногой об дверной косяк долго не открывали, но было слышно, что внутри квартиры кто-то двигался. На всякий случай отошли подальше, потому как все может быть, и никто не знает, что там, за этой жуткой дверью.

Наконец что-то где-то внутри квартиры зашуршало более отчетливо, и замок в двери, лязгнув, открылся. На пороге стояла худая женщина в грязном халате, с всклокоченными седыми волосами и с безумным взглядом. И вонь… Эта вся вонь, что нас встречала еще в лифте, шла именно из этой вот квартиры. Кто бы сомневался…

– Скорую вызывали? – прошипел мой напарник из-под слоя масок.

– Да.

От запаха стали слезиться глаза. Я еще плотнее прижала маски с салфеткой к лицу.

– Идите за мной.

Дверь приоткрылась чуть побольше, где-то там тускло горел свет, и мне показалось, что пол в коридоре шевелится. Нет, не показалось. Пол был покрыт тараканами, которые, увидя, что им вдруг неожиданно дали свободу в виде открытой двери, смело замаршировали на выход. Бог ты мой! Их там миллиарды!

Быстро, еще не войдя в это живое месиво, нацепляем бахилы. Ну хоть так себя обезопасить. Если бы знали, если бы мы только знали, что тут так, то можно было бы противочумный костюм надеть – он здесь был бы идеален, но кто ж знал-то. Ладно… Уже вошли.

Осторожно продвигаемся по коридору, заваленным пакетами с мусором. Все эти пакеты так мило вздулись, так мило завязаны, и из них так мило воняет…

Давненько я не была в таких квартирах. Да…

Дама проводит нас в комнату, и взгляд наш падает на диван, на котором очень аккуратно, в несколько слоев одеял, завернут труп, вероятно. Что-то вроде человеческого тела завернуто. Очень хорошо завернуто и очень аккуратно, прямо постарались.

Бахилы мои прилипают к полу. На нем что-то липкое и вонючее разлито, и нас с напарником обволакивают со всех сторон тараканы. Они движутся ото всюду. Они на шторах, они ни потолке, на столе, заваленном какими-то тряпками, они на шкафу. Как хорошо, что на улице прохладно, и я одета в курточку с капюшоном. Какая удача! Быстро на голову капюшон пока еще на меня никто сверху не спикировал. Напарнику вот моему хуже, ему все жарко, и он в майке с короткими рукавами отмахивается.

Все мы топчемся на месте, потому как на нас лезут тараканы…

От запаха слезы в глазах.

Я пытаюсь сконцентрироваться на заполнении бумаг: карты и бланка констатации.

Напарник идет осматривать труп.

Краем глаза вижу, что женщина напряглась.

– Он работник ФСБ! Да! Да! ФСБ!

– Хорошо.

Пока напарник воюет с тараканами, пытаясь размотать все одеяла и тряпки на трупе, что бы посмотреть, что там и как, я прошу у дамы, которая представилась дочерью этого самого работника ФСБ, его паспорт и полис, что бы написать карту и бланк констатации.

– У него нет паспорта! Он работник ФСБ. Он засекречен!

Все предложения она выкрикивает. С безумным взором и безумным голосом.

На мой вопрос, есть ли у него какие-либо вообще документы, или выписки из больницы, или военный билет, ну хоть что-то, чтобы его идентифицировать, получаю вопль.

– Вы кто? Вы! Вот вы! Вообще больше работать не будете!!! Он работник ФСБ! Я сейчас свяжусь с ФСБ, и вы работать больше не будете! Такие вопросы задаете!

Вижу, что тут все с мозгами совсем плохо. Да…

Но, тем не менее дама дала мне какую-то выписку из больницы с совсем другой фамилией, нежели у нас значится в карте.

У нас в карте записан Иванов Иван Иванович, которому 90 лет. А в выписке Петров Петр Петрович, которому на данный момент 79 лет. Ну и вот кто там в одеяле завернут?

Потратив целых пять минут и стиснув зубы от отвращения и гадкости, мой напарник смог наконец-то размотать клубок одеял. Из под них высыпали тонны тараканов и каких-то других насекомых.

И… Мы застыли, увидев, что предстало перед нашим взором.

– Нефига себе…

Да, это был труп, уже с трупным окоченением, но не это поразило нас.

На голове имелись огромные ушибленные раны, а на темени так вообще, кажется, вдавленная в череп зияющая рана, ниже на теле еще раны то ли ножевые, то ли непонятно от чего, месиво крови, запах разложившейся крови был тошнотворен.

Напарник быстро накинул обратно весь этот пук одеял.

То есть понятно, что дедуля, кем бы он там не был – Петровым или Ивановым, работником ФСБ или нет, умер не своей смертью.

Да и понятно, что вот так закутывать труп в море одеял и делать из него прямо-таки куколку просто так не будут. Скорее всего, тут была надежда на то, что скорая не будет смотреть труп, не будет все эти одеяла разматывать, а просто законстатирует и все. Но мы-то все посмотрим, мы-то везде залезем, так что от нас ничего не скроешь.

Начинаем выяснять, что произошло у вроде как дочери.

– Он много падал, – был один ответ. – У него была деменция. Он просто падал!!!!! Как вы не поймете!!!!!

Начинаем выяснять его фамилию, имя и отчество

– Почему вы мне такие вопросы задаете??? Вы кто?? Вы не скорая! Вы вот больше работать не будете! Он работник ФСБ! Все! Я звоню в ФСБ!

Убежала куда-то звонить по телефону.

А мы тем временем потихоньку вышли за пределы квартиры и начали звонить в полицию. Эта дама с безумным взором, бегающая и орущая про ФСБ вместе с криминальным трупом на диване – очень уж напрягала такая обстановка.

Никто ведь не знает, что у нее на уме.

Да и эта вонь, эти тараканы и другие насекомые…

Полицию ждали долго. Пришлось аж два раза звонить и говорить, что тут криминальный труп неизвестного без документов с дыркой в башке и безумная женщина, которая кричит что-то про ФСБ.

Несколько раз к нам на лестничную клетку, на которой мы обосновались в ожидании полиции, наведывалась эта дама с безумным взором и кричала снова что-то про ФСБ и что там у нее и ее отца, который, видимо, и был трупом, все засекречено, и вообще они все из ФСБ, а вот мы, мы так вообще работать больше нигде и никогда не будем, и что она подаст жалобу самому президенту.

Несколько раз к нам на лестничную клетку наведывались тараканы, которых с огромным успехом и очень смачно давил мой напарник. Аж до сих пор этот звук лопания их хитиновых оболочек стоит у меня в ушах.

Полиция не спешила. Мы сидели на лестнице в подъезде и рассказывали друг другу байки из нашей рабочей жизни про похожие криминальные трупы.

Время шло. Уже 21.45 и очень хочется поскорее уйти из этого безумного ада, от этой вони. Все пропахло вокруг…

Наконец-то! Слышим, что лифт заработал и к нам на этаж едет… Да! Полиция! В количестве одного участкового… На криминальный труп? Один мелкий полицейский. У них еще хуже, чем у нас… Эх.

Время 21.55. Быстро вводим в курс дела полицейского, проводим его к трупу, напарник снова поднимает ворох одеял, на всех нас сыпятся тараканы из всех щелей, полицейский морщится, отпрыгивает, топчется, хитиновые оболочки с мерзким звуком лопаются и выдают наружу их содержимое.

Полицейский давится и убегает на лестницу. Нет, все же они слабее нас…

Мы отдаем ему наш розовый бланк, в котором труп значится как неизвестный мужчина, потому что непонятно, кто он – Петров или все же Иванов.

Полицейский, все еще давясь, вызывает следаков. Теперь это их дело. И, вероятно, потом, уже после всего, придется вызывать еще одну скорую для дамы, только скорую по профилю. Но это уже все потом, и этим будет заниматься полиция.

А мы быстро и радостно летим на свежий воздух и на подстанцию.

Время 22.00. Смена наша закончена.

Как сказал мой напарник, вернувшись на подстанцию:

– Помогите мне это развидеть и разнюхать обратно!