Текст книги "День полнолуния (сборник)"

Вот так, распрощавшись со всеми служащими базы, на которой я провела последние два года, я и оказалась сначала в бэтээре, доставившем меня до границы, а потом в этом удобном автобусе, следующем по территории мирной Турции. И только здесь, на горной дороге, среди странных, рваных облаков, висящих над вершинами гор, словно не находящие покоя души, я вдруг задумалась – а помнит ли Тимур то данное мне обещание? Действительно ли я могу вернуться в Сунжегорск? К нему. Или, возможно, за прошедшие годы все изменилось?

Да нет, конечно же нет, – убеждала себя я. Ведь мы тогда так отлично с ним сработались. Ведь он знал, как легко я умею ухватить его еще не до конца сформулированную мысль и тут же передать ее на бумаге. Ведь он относился ко мне с уважением и симпатией и сам предложил возвратиться, если я захочу. И потом все эти годы мы с ним оставались на связи, обменивались сообщениями – короткими, неофициальными, шутливыми. Такими сообщениями, которыми могут обмениваться люди, находящиеся в достаточно близких, приятельских отношениях.

И вот сейчас я держала в руках телефон с сообщением, в котором, возможно, заключался ответ на все мои вопросы, на мои чаяния, и не в силах была его прочитать.

Автобус входит в крутой поворот, и впереди появляются первые строения Анкары. За окном вспыхивают уже не нужные в свете разгорающегося дня фонари. И я, наконец, нахожу в себе силы и открываю сообщение.

«Потеря работы – это неприятно, – читаю я. – Но помочь ничем не могу, мой штат полностью укомплектован. А ни в каком ином взаимопонимании, кроме рабочего, я не нуждаюсь. Удачи».

Эти слова бьют меня наотмашь.

Ни в каком ином взаимопонимании, кроме рабочего, не нуждается…

Я вдруг вспоминаю женщин, которых видела тогда в гостях у Тимура. Как они увивались вокруг него, как каждая явно желала приблизиться к нему и как он смотрел на них – брезгливо и неприязненно. Чем-то подобным веет и от его ответа мне. Видимо, он решил, что наша дружеская переписка зашла слишком далеко, что я посмела на что-то претендовать… Посмела давить на него, не ждать смиренно, когда он сам соизволит меня позвать, задавать прямые вопросы… Решил вот так вот поставить на место, дать понять, что не считает себя ничем мне обязанным и видеть рядом с собой не желает.

Ну конечно. «Незаменимых у нас нет», как сказал мне Сергей Петрович Голубев, отзывая из Сунжегорска. Я ведь знала, что у Тимура давно уже новый пресс-секретарь… А я… Зачем я нужна ему? Слишком резкая, слишком решительная. Я, осмелившаяся допускать какие-то фривольности в нашей переписке.

Может быть, он тогда еще почувствовал эту пробежавшую между нами искру? И тогда уже решил, что ему все это совершенно не нужно? Для чего? Лишние эмоции, лишние проблемы… Он – бесстрашный воин на службе у своей родины. И все, что отвлекает его от великой цели, должно быть безжалостно отодвинуто в сторону… Что ж, кто виноват, что я в ответ рассчитывала на внимание с его стороны? Очевидно, не он.

Автобус тем временем подруливает к автовокзалу. За окном, несмотря на ранний час, начинается привычная турецкая суета и мельтешение. Гудят другие автобусы, спешат куда-то люди, мелькают сумки, тележки, тюки. Звучит разноголосая речь. И я вдруг, неожиданно для себя, громко объявляю на весь салон по-турецки:

– Одну минуту, пожалуйста, я выхожу.

И действительно поднимаюсь со своего места и иду к выходу из автобуса. Водитель достает из багажного отделения мою дорожную сумку. Совсем небольшую – и все же в ней заключена вся моя жизнь. Вечным скитальцам – без дома, без семьи, без друзей – незачем обзаводиться лишним скарбом, багажом, как физическим, так и эмоциональным.

Я на пару минут останавливаюсь перед зданием автовокзала. Теперь мне нужно в аэропорт, в Москву. К генералу Голубеву, добиваться отставки. Получить право на мирную жизнь, которая… Которая, в общем-то, совершенно мне не нужна. Теперь – не нужна.

Да и смогла бы я жить ею, если уж быть окончательно честной с самой собой? Смогла бы жить, зная, что где-то по-прежнему льется кровь, но мне до этого вроде как нет дела?

Странно, но я вдруг чувствую что-то сродни отчаянию. Внутри у меня расползается гулкая звенящая пустота. Я просто… Я, наверное, разучилась жить иначе, не подчиняясь приказам, радуясь каким-то простым вещам. Я…

Я придумала себе какую-то тихую мирную жизнь, которой – теперь я предельно ясно это понимаю – на самом деле не существует. И о чем мне просить генерала Голубева, теперь непонятно.

Ведь меня же учили этому, мне много лет внушали, что мой долг – служить родному краю, родине, людям. Отстаивать правду любыми способами. Просыпаться ночами от кошмаров, наполненных подробностями боевых операций, и каждый раз с удивлением ощущать собственное тело и обнаруживать, что ты еще жива… Каждый раз, как что-то идет не так, мучиться чувством вины – не просчитали, недодумали, не смогли. И надеяться на какое-то спокойствие, личное счастье в наших обстоятельствах… Наверное, это утопия.

Да, наверное, я действительно могу уговорить Сергея Петровича, уломать, потребовать в конце концов. Могу поселиться в любом мирном городке, снять квартиру, завести друзей, может быть, встретить кого-нибудь. Может быть, даже родить ребенка. Я ведь еще не так стара… Закрыть глаза на все, чем я занималась долгие годы, забыть о грохоте разрывов, о взрывах бомб, о людях, находящихся под несправедливым подозрением в государственной измене. Жить образцово и просто… Мирно… Но как?

Я подхватываю с земли сумку, захожу в здание автовокзала, наклоняюсь к окошку кассы и произношу:

– Будьте добры, билет до Диярьбекира. В один конец.

А затем, сунув в карман полученную карточку, вытаскиваю мобильный и набираю знакомый номер. Трубку снимает штабной – узнаю его по голосу, недавний выпускник Академии, я лично тестировала его на детекторе лжи.

– Полковник Гальцева у аппарата, – привычно жестко произношу я. – Выпиши мне пропуск на шесть утра. Я возвращаюсь.

– Слушаюсь, товарищ полковник, – чеканит он.

Я поднимаю с земли рюкзак и иду к веренице стоящих у обочины автобусов.

* * *

Солнце постепенно опускается за горизонт, а я все продолжаю размышлять о том, как судьба, случается, сталкивает, схлестывает двух людей, возможно, при других обстоятельствах, способных составить счастье друг друга. Наверное, все же есть в этом некое предопределение. Почему среди тысячи ежедневно попадающихся тебе на глаза лиц ты вдруг выделяешь одно – и сердце начинает судорожно биться, и в горле возникает комок. Но жизнь вмешивается, вносит свои коррективы, и вот ее поток уже разносит вас в разные стороны. И в памяти остается лишь еще одна ничем не закончившаяся встреча, еще одно воспоминание и, если повезет, еще один сюжет.

А за окном моего наблюдательного пункта тем временем уже темнеет. Разносится протяжная песнь муэдзина. Ночь опускается на город, и ледяные воды Босфора уже не отливают синевой. Нет, теперь они черны, как ночное небо, и в них дрожат, отражаясь, сотни разноцветных огней – фонарей, реклам, вывесок. Самые фешенебельные отели готовы встретить туристов, самые роскошные рестораны распахивают для них свои двери, самые модные ночные клубы просыпаются, чтобы обрушить на посетителей безумные музыкальные ритмы.

Этот каскад огней отчего-то напоминает мне другой великолепный город-картинку, где мне не раз доводилось бывать. Вот только здесь нет игорных заведений, а там именно они сияли ярче всего, зазывно мерцали огнями, заманивая вас в волшебную страну, где за одну ночь можно стать миллионером или потерять все. Да, я говорю о Лас-Вегасе, сказочной мультипликации, раскинувшейся среди мертвой выжженной солнцем пустыни.

Риск, азарт, игра – понятия, испокон веку толкающие людей на опасные поступки. Это своего рода наркотик, заставляющий преодолевать инстинкт самосохранения, бросаться ва-банк навстречу приключениям, сжигать за собой мосты. Он действует не на всех, существуют люди, обладающие своеобразным иммунитетом к нему, но раз познав вкус азарта, человек уже не откажется от этого искрящегося в крови, как шампанское, ощущения, не вернется к повседневной рутине. Обаятельные мошенники, виртуозные шулеры, неутомимые искатели приключений странствуют по миру, иногда встречаясь нам на пути. Беспринципные и рисковые, они очаровывают и внушают страх. Нам ни в коем случае не хочется становиться невольной мишенью их атак, но оторвать от них взгляд, завороженный красотой и блеском игры, мы не в состоянии.

Мне на своем веку доводилось знакомиться с подобными людьми. И нет, разумеется, я никогда не планировала вместе с ними афер, ставящих своей целью выскрести последний доллар из казино «Белладжио». Но хотя бы на страницах повести примерить на себя маску такого человека, на несколько мгновений стать им и ощутить бешеную пульсацию азарта в крови… Это, конечно, всегда было для меня невероятно заманчиво.

Флеш – рояль
Рассказ

В длинном пестревшем разноцветными огнями зале было шумно. Из динамиков неслась легкая ненавязчивая музыка, звенели игровые автоматы, временами где-то взвывали сирены, оповещая присутствующих о том, что некий посетитель заведения сорвал большой куш. Под потолком и на стенах мерцали, вспыхивали, гасли и переливались зазывные надписи и рекламные панно, и отблески огней вскипали пузырями и рассыпались яркими брызгами в зеркальных колоннах.

Жизнь одного из самых знаменитых казино Лас-Вегаса шла своим чередом. У расположенных ближе ко входу «одноруких бандитов» толклись брюзгливые старухи с поджатыми тонкими губами. Крупье в одинаковых алых жилетах ловкими движениями рук запускали рулетки, выбрасывали на стол карты, передвигали фишки. За игровыми столами гомонила самая разношерстная публика. Мужчины в дорогих костюмах и женщины в вечерних платьях соседствовали с явно забредшими поглазеть на этот храм поклонения риску и азарту случайными наивными туристами. Тут же толклись нервные субъекты в потертых пиджаках, бледные и испитые настолько, что создавалось ощущение, будто вся их жизнь проходила среди игорных столов, а солнечного света они не видели уже много недель. По проходам сновали вышколенные официанты, разнося бесплатные напитки в бокалах, сверкающих в разноцветных электрических огнях. И посетители, не переставая пожирать лихорадочными глазами порхающие в умелых руках карты или резво скачущий по игровому полю шарик, машинально хватали с подносов бокалы, осушали их и совали обратно, не обращая внимания на то, что даровой алкоголь все больше затягивает их в пучину азарта.

Я вошла в зал, обменяла в кассе несколько купюр на фишки и медленно двинулась по помещению, осматриваясь и стараясь определить, где идет самая интересная игра. Увидела статную рыжеволосую даму, что нетвердой пухлой рукой, унизанной кольцами, двигала по игровому полю столбики фишек. Обратила внимание на тонкого скуластого юношу, с порывистыми рваными движениями, который то с надеждой вглядывался в карты, то в отчаянии вцеплялся руками в длинные блестяще-курчавые волосы. Заметила крупного вальяжного мужчину в нелепой цветастой рубашке, который нависал над игровым столом, добродушно улыбаясь полными яркими губами, откидывался на спинку стула, снова и снова подзывал к себе официанта, опрокидывал очередной стакан и ронял со стола фишки. Одного взгляда на него мне было довольно, чтобы определить, что этот вот рыжеватый – мой соотечественник, выходец из России. Должно быть, один из нуворишей, сумевший каким-то образом нахватать легких денег, а теперь так же легко и бездумно их тративший с чисто российским размахом.

Я остановилась чуть поодаль, укрывшись за обтянутым темным твидом плечом какого-то громоздкого посетителя, судорожно пересчитывавшего оставшиеся у него фишки, и принялась наблюдать за заинтересовавшим меня россиянином.

Выглядел он… Я, впрочем, даже не знала, как лучше описать его внешность. Любой другой мужчина такого типажа, с такими чертами лица, манерой одеваться и повадками показался бы мужланом без малейшего намека на вкус и воспитание. В нем всего было чересчур много – светлые глумливые глаза, крупный нос, яркие полные губы, кривившиеся в нахальной усмешке, рыжеватая щетина на массивном подбородке, мощная, тронутая красноватым загаром шея, могучий торс, проглядывавший в распахнутом вороте какой-то безвкусной расписной рубашки. Крупные широкие ладони, сильные пальцы, сейчас ловко вертевшие ножку бокала. На запястье красовались аляповатые, явно дорогие до неприличия часы. Он похож был то ли на внезапно разбогатевшего портового грузчика, то ли на удачливо сорвавшего куш бандита, лесного разбойника, пирата… В нем явственно чувствовалось что-то криминальное, опасное и в то же время легкое, бесшабашное, веселое. От всей его крупной фигуры веяло такой силой, таким животным магнетизмом и удивительным обаянием, что и дурацкая одежда, и нахальные глаза, и манеры трущобного выскочки гармонично сглаживались, и казалось, что именно так все и должно быть, что нет в этом человеке ничего лишнего, отталкивающего.

Я снова украдкой огляделась по сторонам, но никого более интересного не отметила и окончательно уверилась в том, что сегодняшний вечер хочу провести именно за этим столом. И совсем уже было вынырнула из-за так гостеприимно укрывшего меня плеча проигравшегося великана, когда все звуки в казино вдруг разом стихли, а следом за ними улегся и гомон голосов. И даже сумасшедшее мерцание, способное вызвать у не слишком подготовленного человека эпилептический припадок, слегка улеглось. В зале сгустились сумерки, зато над сценой, все это время остававшейся в тени, вспыхнули яркие софиты. Где-то заиграл невидимый оркестр – серебристо задрожали скрипки, вступили бархатными низкими нотами виолончели. Тяжелый занавес распахнулся, и белый луч прожектора выхватил из темноты выплывшую на сцену фигуру.

Разумеется, дама была мне знакома. Мария Левина, знаменитая оперная дива, блистающая на сценах Большого, Ла Скала, Гранд-опера и других. Наследница Вишневской и Каллас, артистка, чей удивительный, завораживающий, богатый интонациями голос мог не знать разве что последний непроходимый тупица, в жизни не слышавший о классической музыке. Увидеть ее здесь, на сцене фешенебельного казино, было, конечно, неожиданно. Впрочем, я полагала, что хозяин, посчитав, что такая утонченная шоу-программа сможет придать особый шарм его заведению и привлечь в него клиентов самого высокого уровня, отвалил Марии за это выступление неплохой куш. А сама дива, наверное, находилась где-нибудь поблизости на гастролях и решила, что неплохо будет заодно выступить в знаменитом на весь мир игорном заведении.

Игра на время замерла, и мне ничего не осталось, кроме как повнимательнее рассмотреть женщину, сумевшую своим появлением победить даже бушующую жажду азарта и наживы.

Темно-каштановые, тяжелые и блестящие волосы обрамляли властное лицо, очень ухоженное, гладкое и все же тронутое сетью мелких морщин в уголках глаз и у рта. Живые, цепкие глаза, черные и быстрые, с какой-то цыганской сумасшедшинкой, смотрели на зрителей прямо и без улыбки. Мария явно не утруждала себя попытками заигрывать с публикой, расположить ее к себе. Она несла себя как некий дар, твердо уверенная, что простые смертные должны немедленно стушеваться и упасть ниц перед ее великолепием. Плавные мягкие движения, в грации которых было что-то от матерой хищной кошки, и умело подобранное платье скрадывали некоторую полноту. Отсюда, из темного зала, можно было подумать, что женщине этой слегка за тридцать, но я догадывалась, что такого головокружительного успеха можно было добиться только за много лет кропотливого и упорного труда, а значит, блистательной Левиной давным-давно уже должно было исполниться сорок.

Вспыхнувший луч пронзительного белого света скользнул по ее величественной фигуре. Несколько секунд Мария не двигалась – черный силуэт на белом фоне, склоненная голова, опущенные плечи. И вдруг ожила – в плавном лебедином жесте взлетели руки, медленно качнулся стан, она обернулась, и прожектор высветил бездонные, плачущие и сопереживающие, казалось, каждому несчастному и обездоленному в мире, глаза. И я невольно вздрогнула – так не похожа вдруг стала эта страдающая душа на надменную диву, что выплыла на сцену пару секунд назад.

И тут в звенящем от напряжения воздухе над замершими игровыми столами и автоматами зазвучал голос – густой и сильный, наполняющий собой все пространство, то взлетающий ввысь, то обрушивающийся в кромешную бездну. Мария пела «Vissi d’arte». И окружающий мир будто перестал существовать: этот голос, требовательный и мягкий, обвиняющий и дарующий утешение, увлек его за собой, заставил съежиться, сжаться в точку и со свистом улететь в черную дыру. И в этот самый момент я поняла, почему Левина покорила самые знаменитые сцены мира, отчего ей поклонялись.

Мелодия все лилась, а я невольно покосилась на рыжеватого поддавшего игрока, который привлек мое внимание. И уловила кое-что интересное. Этот мужчина не то чтобы пожирал певицу глазами, наоборот, сидел, откинувшись в кресле, с равнодушно-доброжелательным видом, только вот видно было, как из-под тяжелых полуопущенных век он ловит каждое малейшее ее движение, каждый поворот головы. Любопытно, где только не встретишь поклонников классической оперы!

Мужчина меж тем заметил мой взгляд и вопросительно вскинул брови. Я, не желая нарушать повисшую в зале казино благоговейную тишину, в которой звучал только волшебный голос Левиной, кивнула на игровой стол, как бы спрашивая, согласен ли он принять меня в игру. Он тут же размашистым жестом указал мне на противоположное кресло и растянул губы в самой радушной улыбке, давая понять, что мне за этим столом будут крайне рады. Я улыбнулась в ответ и опустилась на предложенное мне место.

Меж тем Мария допела арию. Последние едва слышные шелестящие слова прокатились по залу, мелодия смолкла, и она горделиво вскинула голову, встречая аплодисменты. Мужчина, сидевший напротив меня, несколько раз громко хлопнул в ладоши и тут же отвернулся от сцены, словно мгновенно потеряв всякий интерес к происходящему. Сейчас должна была начаться новая партия, и теперь уже очевидно было, что каким бы поклонником оперы он ни был, игра интересовала его куда больше.

– Хеллоу, – обратился он ко мне на ломаном английском. – Do you speak English?

– Yes I do, – отозвалась я.

Совершенно ни к чему было признаваться этому случайному партнеру по игре в том, что мы с ним земляки. Слава богу, за годы, проведенные за границей, говорить по-английски я научилась без акцента, так что вычислить мой блеф этот рыжеватый мужлан мог вряд ли. Меня же эта уловка избавляла от идиотской сцены братания, которая непременно должна была возникнуть в противном случае. Собеседник мой был явно навеселе, к тому же настроен раздражающе дружелюбно.

– Miss… What is your name? – залопотал он.

И я, сдержанно улыбнувшись, ответила:

– Jane.

– Михаил, – представился мой партнер по игре. – По-вашему, Майкл.

– Michael, – понятливо повторила я.

Тем временем у крупье в руках забегали, запорхали карты. Он ловко перемешал две колоды и протянул мне – снять. И я аккуратно сдвинула стопку карт, слегка задев их рукавом ярко-красного пиджака. Игра началась.

В первом коне мне не повезло, под конец я, растерянно вздохнув, подвинула в сторону Михаила стопку фишек. А тот, ухмыляясь, заговорил на какой-то дикой смеси русского и английского.

– Ох, мне очень жаль, мисс. So sorry. Я не нарочно, честное слово. Обыгрывать такую красивую девушку… Как-то даже не интеллигентно…

Но я лишь качнула головой, давая ему понять, что все в порядке, и решительно кивнула на предложение крупье сыграть еще один кон. Проиграв во второй и в третий раз, я в отчаянии вцепилась пальцами в сумочку. Кругом все так же шумело, звенело, гудело. Мигали разноцветные огни, и из-за отсутствия окон никак невозможно было определить, сколько времени ты уже провел в казино. Я тревожно заозиралась по сторонам и начала судорожно крутить в пальцах последнюю оставшуюся фишку.

– Мисс Джейн, может, вам хватит уже? – любезно наклонился ко мне через стол Михаил.

Весь такой бескорыстный, трепетный защитник азартных девушек. Но я упрямо покачала головой, приложила к губам свою последнюю фишку и выложила ее на стол. Потом сжала губы и уставилась на руки крупье так, словно молилась про себя, чтобы они принесли мне удачу. Тот снова протянул мне карты, и я, плавно взмахнув рукой, сдвинула на себя часть колоды.

Прошло каких-то десять минут, и вот уже до сих пор сладостно ухмылявшийся Миша в растерянности смотрел на выложенную перед ним комбинацию карт. Затем переводил взгляд на мои карты, снова на свои, недоверчиво тряс головой, щурился и бормотал что-то. Я же, радостно взвизгнув, сгребла к себе через стол все лежавшие на нем фишки, пролепетала что-то про «новичкам везет», поспешно попрощалась и выскользнула из-за стола. Теперь действовать надо было быстро, пока ошалевший Миша не пришел в себя и не попытался меня догнать и предложить отыграться. Я нырнула в толпу, собравшуюся у одного из столов, и, спрятавшись за спинами, отточенным движением вывернула двусторонний пиджак темно-серой стороной вверх. Надела его, на волосы же набросила легкий шарф. Пару секунд назад я еще была яркой блондинкой в алом пиджаке, запоминающейся, бросающейся в глаза. Сейчас же, вся в сером и с прикрытыми шарфом волосами, я мышью шмыгнула к выходу и никем не замеченной вышла из казино. В сумочке моей, лаская слух, побрякивали выигранные фишки, обменять которые я собиралась в более спокойной обстановке.

Теперь такси, номер в незаметной заштатной гостинице, притаившейся на самой границей с пустыней, и спать, спать…

Лас-Вегас всегда поражал меня своими контрастами. Сияющий огнями Стрип – множество игорных заведений на любой вкус, расцвеченных, нарядных, словно леденцы, завернутые в красивую упаковку, чтобы жадные до сладкого дети вожделели их еще сильнее. И тут же бары, клубы, наповал сражающие затейливой шоу-программой и почти дармовой выпивкой. Все средства хороши, для того чтобы клиент созрел и в приятно-расслабленном состоянии завалился в ближайшее казино.

Но из окна моей гостиницы всего этого было не видать. Находилась она в одном из отдаленных от центра районов, где не было ничего, кроме выгоревших домишек, пыльных улиц и зудящей скуки. Чуть ли не сразу за оградой начиналась высохшая, безжизненная пустыня. И сейчас, утром, видно было лишь, как сухой ветер гоняет по песку спутанные комья желтой травы.

Селиться в этом богом забытом захолустье, где в основном кантовалась лишь мексиканская обслуга, мне было на руку. Меньше вероятность столкнуться в коридоре отеля с кем-нибудь из моих случайных партнеров по игре. Те предпочитали фешенебельные отели в центре, сюда же развеселые и богатые туристы почти никогда не забредали.

Проснувшись утром, я пересчитала свой вчерашний выигрыш и, прикинув в уме, сколько получу за эти фишки в кассе, удовлетворенно улыбнулась. Десять тысяч долларов. Бедняга Миша, наверное, никак не ожидал такого завершения вечера, садясь играть с наивно хлопающей глазами блондинкой. Откуда же ему было знать, что в рукаве моего приметного алого пиджака скрывается портативная камера. Ловкость рук и применение сверхсовременных технических средств, а также толика актерской игры и неплохие знания из области человеческой психологии – и вот, выигрыш у меня в кармане. Эх, не дожил до нашего времени мой знаменитый папаша, профессиональный катала, вот бы развернулся.

Я не то чтобы хорошо его помнила – так, остался в памяти смутный образ высокого мужчины с крупными, но при этом удивительно ловкими, чуткими руками. В нашей с матерью квартире он появлялся наездами. И каждый раз устраивал праздник – сорил деньгами, заваливал подарками, тащил нас в кино, в театр, по магазинам. Чтобы затем снова исчезнуть на несколько месяцев. Мать обожала его до самозабвения – видимо, было в нем что-то, этакая привлекательность отрицательного героя, заставлявшая даже разумных, в общем-то, женщин совершенно терять от него голову. И когда однажды он так и не вернулся, а вскоре до нас от многочисленных его дружков дошли слухи о том, что отец погиб – заигрался, обставил в карты не того человека и получил в результате перо в печень, – мать как-то разом погасла, постарела и с этих самых пор больше не жила, а доживала.

Я, разумеется, временами мечтала об отце – таком же, как у моих школьных подруг. О верном друге и защитнике, который учил бы меня кататься на велике, удить рыбу, выжигать по дереву. Который гонял бы моих кавалеров и ругал за двойки. Впрочем, с годами выяснилось, что то, чему успел научить меня мой непутевый папаша, пригодилось мне в жизни куда больше, чем одобряемые обществом детские забавы. Это ведь он когда-то, видимо понятия не имея, чем заниматься с детьми, но желая принять какое-никакое участие в моем воспитании, научил меня проделывать съемку с подменой, тасовать карты «ласточкиным хвостом», крапить и метить карты, прятать их в рукаве и извлекать при необходимости. Похоже, я уже тогда, в детстве, унаследовав от отца чувствительные пальцы, освоила эти приемы в совершенстве. А с годами лишь приумножила свое мастерство, добавив к испытанному новые техники и компьютерные разработки.

Вот только заняться семейным ремеслом я предпочла не на просторах нашей необъятной родины, а за границей. И декорациями мне, в отличие от отца, служили не вагоны поездов дальнего следования и подпольные карточные притоны, а респектабельные клубы и фешенебельные казино. Отбыв в Израиль вслед за одним доверчивым влюбленным лопухом, я вскоре разжилась израильским паспортом, и теперь вот уже четыре года жила перелетной жизнью, переезжала с места на место, срывая небывалые куши в самых разных игорных заведениях мира, и до сих пор ни разу еще не попадалась. Мне нравилась эта кочевая жизнь, полная азарта, страсти, риска и легких денег. И если и посещал меня порой страх оказаться раскрытой, то я умело заталкивала его подальше и вечером отправлялась покорять очередное эльдорадо. Порой, правда, мне приходило в голову, что можно было бы действовать куда эффективнее и зарабатывать еще больше, если бы у меня появился напарник. Но мысль о том, что придется кому-то довериться, положиться на чьи-то навыки, самообладание и умение работать в паре, смущала. Мне проще было одной – рассчитывать только на себя, доверять только себе. Пусть это и несколько ограничивало возможности игры и снижало потенциальные барыши, но так мне было спокойнее.

В этом, наверное, и заключалась вся суть моей тяги к большим деньгам. Я не была падка на роскошь, брендовые шмотки и бриллианты. Но деньги могли дать то, чего мне так не хватало всю мою жизнь, – ощущение надежности и спокойствия. И я твердила себе, что однажды, когда на руках у меня окажется достаточная сумма, я навсегда завяжу со своим опасным ремеслом, осяду где-нибудь в теплых краях и буду неспешно любоваться закатом, потягивая прохладные коктейли и никуда не спеша. Однако до всего этого было еще очень далеко, а пока что меня ждала работа.

Итак, вчерашний вечер прошел на редкость продуктивно. За ночь я отлично выспалась и теперь готова была составлять план на сегодня.

В этот день я решила не заглядывать в казино. Я не сомневалась, что службы безопасности игорных заведений контактируют между собой. А это значило, что если мое лицо слишком часто будет мелькать на записях камер наблюдения, акулы могут заволноваться. Однако проводить вечер впустую тоже не хотелось, и я решила выбрать на сегодня местом охоты небольшой клуб в центре города – не из тех молодежных заведений с бешено пульсирующим ритмом и мельканием огней, способными даже здорового человека довести до эпилептического припадка. Нет, это был респектабельный клуб для солидных людей, а в одном из залов его – в соответствии с местным колоритом, – разумеется, располагались игральные столы.

Едва явившись в клуб, я сразу заприметила свою дичь и, как опытный охотник, начала подманивать ее – осторожно, мягко, почти ласково, чтобы не спугнуть. Это был мужчина небольшого роста, судя по выговору – британец, с утиным носом и встрепанными наполовину седыми волосами. Он был уже сильно навеселе, все моргал покрасневшими глазами, мутно смотрел в свои карты, качал головой и изредка заливался тонким фыркающим смехом.

Я подсела к нему за столик, для начала перекинулась парой фраз с другими игроками, посмеялась дурацким шуткам, привычно изображая безмозглую очаровательную блондинку. За столом шла игра в покер, и после очередного тура меня позвали присоединиться, что я с радостью и сделала, не забыв упомянуть, что едва помню правила и играла-то в основном только с компьютером.

– Значит, вам повезет! Новичкам всегда везет, – принялся уверять меня англичанин.

Я уже знала, что зовут его Мартин.

Игра началась. Американец откуда-то с Запада, сидевший справа от меня, выложил свои карты на стол рубашками вверх и откинулся на спинку стула с непроницаемым выражением лица. Рядом с ним ерзал на кресле какой-то тип в круглых очочках, похожий на бухгалтера. Я только раз взглянула на свои карты и тут же завела какой-то идиотский разговор, все так же не скупясь на солнечные улыбки.

– А вы не знаете, какая сегодня будет шоу-программа? Так хотелось бы посмотреть что-то необычное.

Я всеми силами давала понять, что совершенно не интересуюсь ни своими картами, ни игрой в целом. Словно я уселась за этот стол, просто чтобы поддержать неожиданно вспыхнувшую беседу и не обидеть своих случайных знакомых, которые меня пригласили.

Игра шла своим чередом. Мартин лихо сдвигал к центру стола измятые денежные купюры и задушевно объяснял, оборачиваясь то направо, то налево:

– Сегодня мой вечер! Вы уж извините, ребята, везет мне сегодня! Я, может, всю свою жизнь прожил только ради этого дня.

– Да, друг, карта тебе сегодня идет, – невозмутимо произнес американец.

«Бухгалтер» мелко закивал, поправил очки:

– Поразительная удачливость!

Я, успевшая уже пару раз «продуть», тяжело вздохнула, обиженно фыркнула и произнесла:

– Да у вас, должно быть, четыре туза на руках? А вот у меня слабовато опять… Ну почему так? А говорили, новичкам везет…

– Повезет в любви, – заверил меня «бухгалтер».

Раздухарившийся англичанин явно не понимал, с кем уселся играть. Сыпал деньгами, не осознавая, что над его головой уже завис топор, готовый обрушиться в любую минуту.

– Ну что, мне теперь либо бросать карты, либо ставить тысячу, – раздумчиво произнес «бухгалтер».