Текст книги "Избранные труды. Том IV"

2

Всеобщими формами воздействия права на человеческие поступки, как уже отмечалось, являются выраженные в юридических нормах запреты и дозволения.

Запрет может касаться действия, когда требуется воздержание от его совершения, и бездействия, когда предполагается выполнение обязанным лицом активных функций. По своему содержанию запреты бывают всеобщими и специальными. Всеобщий запрет подлежит соблюдению при всех условиях. Так, например, из норм, определяющих правоспособность субъектов советского права или компетенцию органов государственной власти, вытекает всеобщий запрет для каждого лица или органа устанавливать правоотношения, которые выходят за пределы его правоспособности или компетенции. Специальный запрет рассчитан на конкретную ситуацию и подлежит соблюдению в строго определенных условиях. Такой характер носят, например, правила, допускающие наложение запрещения на морской порт в течение определенного времени, или объявление о запрещении охоты в определенные периоды. Наиболее широкое применение в юридических нормах получают специальные запреты: даже нормы уголовного законодательства, запрещающие совершать преступления, признают преступными только такие деяния, которые соответствуют определенным, указанным в законе условиям и признакам. Всеобщий запрет, поскольку он подлежит постоянному и непрерывному соблюдению, может предполагать только воздержание от какого-либо поведения.

Напротив, специальный запрет бывает связан как с бездействием, так и с действием, поскольку он должен выполняться лишь в данной конкретной ситуации.

Дозволение касается преимущественно активных действий. С предоставлением возможности воздерживаться от каких-либо действий дозволение связано только в тех случаях, когда его содержание сводится к освобождению лица от ранее лежавшей на нем обязанности (например, отмена взимания налогов с низкооплачиваемых работников). Дозволения тоже бывают общими и специальными. Но так как они обращены почти исключительно к положительным действиям (а не к бездействию), нормы об общей дозволенности какого-либо поведения, как правило, не могут быть реализованы без установления норм, в которых формулируются дозволения специального порядка, рассчитанные на определенные точно установленные условия. Так, правоспособность представляет собой абстрактную способность к приобретению входящих в ее содержание субъективных прав и юридических обязанностей, но реализуется она в конкретных правоотношениях, возникающих лишь при наступлении определенных, законом предусмотренных, юридических фактов. Поэтому норма о правоспособности, включающая в себя общее (абстрактное) дозволение, оказалась бы лишенной практического смысла, если бы она не была дополнена нормами со специальными дозволениями, рассчитанными на возможность установления отдельных конкретных правоотношений.

В качестве средства правового воздействия на поведение людей, объединяющего в себе элементы запрета и дозволения, выступает предписание. Предписание является запретом в том смысле, что оно запрещает воздержание от поведения, в нем указанного. С другой стороны, поскольку какое-либо поведение предписано, то оно тем самым и дозволено. Но в то же время предписание качественно отличается от запрета и дозволения. Оно применимо лишь к активным действиям, носит не общий, а специальный характер, ориентируется на определенные условия, предполагает обязательное совершение указанных в нем действий (в противоположность дозволению) и обязывает к его исполнению при наступлении предусмотренных им фактов конкретное лицо, а не всех вообще третьих лиц (как это нередко имеет место при установлении запретов). Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться для примера к любой юридической норме, формулирующей предписание. Так, ст. 129 УК РСФСР, устанавливающая наказуемость неоказания помощи капитаном судна лицам, гибнущим на море или на ином водном пути, если эта помощь могла быть оказана без серьезной опасности для своего судна, его экипажа и пассажиров, формулирует определенное предписание – оказать помощь при наступлении указанных в данной норме условий. Это предписание является и дозволением, в данном случае особенно важным потому, что, согласно нормам морского законодательства, если отсутствует угроза жизни, помощь судну, терпящему бедствие, может быть оказана только с согласия его капитана; оно представляет собой также и запрет – запрещение уклоняться от оказания помощи. Но так как норма ст. 129 УК РСФСР рассчитана на активные действия (оказание помощи), ориентируется на конкретные обстоятельства (когда люди гибнутнаморе илинаином водном пути, если помощь может быть оказана без серьезной опасности для своего судна, его экипажа и пассажиров), требует обязательного совершения указанных в ней действий лицом, столкнувшимся с указанной в ней ситуацией (капитаном судна, получившего сигнал о бедствии), ее нужно рассматривать как норму-предписание, а не как дозволение или запрет.

Всеобщие формы правового воздействия, каковыми являются запрет и дозволение, а также синтезирующее их предписание, используются и в нормах социалистического права. Но, не говоря уже о том, что это использование осуществляется в целях, которые прямо противоположны назначению тех же форм в эксплуататорском обществе, в социалистическом праве, соответственно его активно творческой роли, появились новые, совершенно специфические формы и способы применения запретов, дозволений и предписаний и установлено совершенно иное соотношение между ними.

В самом деле такой метод воздействия на поведение людей, как запрет, обычно воплощается в юридических нормах со своеобразным негативным содержанием, ограничивающимся указанием лишь на то, чего нельзя делать или не делать. В противоположность этому практика социалистического нормотворчества широко пользуется таким приемом, при котором запрет становится не более чем оборотной стороной правила, наполненного соответствующим позитивным содержанием. В результате – норма права, снабженная запретом, оказывается способной обеспечить необходимое государству направление активного поведения отдельных лиц или их организованных коллективов. Типичным примером тому могут служить нормы, в которых определяется целевое назначение вытекающих из них субъективных прав и юридических обязанностей. Придание субъективному праву целевого назначения заключает в себе одновременно как запрет использовать его не по назначению, так и необходимость совершения действий, направленных на достижение указанных целей.

Подобные нормы чаще всего применяются в области хозяйственной деятельности в целях обеспечения условий, необходимых для бесперебойного осуществления процесса расширенного социалистического воспроизводства. Таковы, например, юридические нормы, определяющие правовой режим фондов имущества государственных предприятий, кооперативно-колхозных и иных хозяйственных организаций. Каждый их имущественный фонд имеет строго целевое назначение, а отсюда вытекает запрещение использовать его для иных целей и, с другой стороны, необходимость эксплуатации отдельных видов имущества в строгом соответствии с потребностями социалистического производства. Однако к нормам аналогичной структуры прибегают также для соответствующего целенаправленного регулирования и многих других отношений социалистического общества. Когда, например, ст. 25 Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик[110]110
  В дальнейшем изложении Основы гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик именуются «Основы».


[Закрыть] указывает, что право личной собственности граждан предназначено для удовлетворения их материальных и культурных потребностей и, следовательно, может быть использовано лишь в потребительских, но не в производственных или каких-либо иных целях, она тем самым способствует укреплению принципа сочетания общественных и личных интересов не только пассивным (путем запрета), но и самым активным образом – путем придания строго очерченного направления поведению граждан – субъектов предусмотренного ею права.

Второй метод воздействия на поведение людей – дозволение – обычно характеризуется как предоставление субъектам права каких-либо возможностей, реализация которых зависит всецело от их собственного усмотрения. А это означает, что дозволение, формулированное законом, может быть реализовано, но может остаться и неосуществленным. Однако в тех случаях, когда социалистическое государство испытывает особый интерес в том, чтобы установленное им дозволение было проведено в жизнь, оно применяет специальные юридические средства, которые, не лишая дозволения характерного для него момента добровольности, обусловливают вместе с тем необходимость или даже неизбежность его реализации. Благодаря таким средствам, дозволение не только определяет известные рамки для предусмотренного им поведения, но и устремляет его в нужном для государства направлении. Например, утвержденное Советом Министров СССР 9 августа 1955 г. Положение о фонде предприятия для улучшения культурно-бытовых условий работников и совершенствования производства[111]111
  См. «Законодательные акты по вопросам народного хозяйства СССР»,т. I. Госюриздат,1961, стр.298–301.


[Закрыть] установило, что половина этого фонда расходуется для проведения мероприятий по внедрению новой техники и модернизации действующего оборудования, на расширение производства, строительство и ремонт жилищного фонда сверх планов капитальных вложений, а вторая половина предназначается для расходов по улучшению культурно-бытового обслуживания работников предприятий, выдачи премий, приобретения путевок в дома отдыха и в санатории и для оказания единовременной помощи рабочим и служащим. Однако 31 июля 1957 г. ЦК КПСС и Совет Министров СССР издали постановление о развитии жилищного строительства в СССР[113]113
  См. «Законодательные акты по вопросам народного хозяйства СССР», т. II. Госюриздат,1961, стр. 536–540.


[Закрыть], в котором директорам предприятий было разрешено в течение 1957–1960 гг. направлять на финансирование жилищного строительства до 70 % средств этого фонда. Приведенная норма содержит в себе дозволение директору предприятия на совершение определенных действий. В то же время согласно названному Положению 1955 г. порядок использования средств из указанного фонда директор обязан согласовывать с фабрично-заводским профсоюзным комитетом[114]114
  Согласно Положению 1961 г. Смета расходования средств фонда предприятия утверждается директором совместно с фабзавместкомом.


[Закрыть]. Участие же профсоюзной общественности в составлении сметы расходования денежных средств оказалось вполне достаточным, чтобы обеспечить направление их на нужды жилищного строительства в том именно объеме, который был предусмотрен (в порядке дозволения) постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 31 июля 1957 г.

Как и иные формы правового регулирования, дозволение призвано известным образом мотивировать человеческие поступки. На первый взгляд может показаться, что оно всегда мотивирует совершение тех именно действий, которые им предусмотрены. Практика социалистического правотворчества, опираясь на вновь возникшие общественные отношения и учитывая их объективное качество, открыла новые пути применения этого юридического средства. Например, интересам всех народов Советского Союза соответствует сохранение и дальнейшее укрепление государственных отношений, установленных между союзными республиками, которые объединились в единое федеративное социалистическое государство. Казалось бы, что при таких условиях закон должен был бы воспользоваться методом правового запрета, предусмотрев юридическую нерасторжимость указанных отношений. Однако, учитывая, что прочность отношений между социалистическими нациями зависит от последовательного и строгого соблюдения принципа добровольности, Советская Конституция в решении этого вопроса пошла прямо противоположным путем, использовав вместо запрета дозволение, т. е. предоставив союзным республикам право свободного выхода из Союза ССР (ст. 17). Признание за союзными республиками такого права, выраженное в форме дозволения, стимулирует не совершение охватываемых им действий, а, наоборот, всемерное укрепление государственно-федеративных отношений на основе возведения начала добровольности в ранг юридической нормы. Таким образом, существуют дозволения с прямой или обратной мотивацией. Первые позволяют направлять развитие общественных отношений посредством действий, которые становятся юридически дозволенными. Вторые способствуют сохранению и дальнейшему укреплению наличных общественных отношений посредством воздержания от совершения действий, незапрещенность (дозволенность) которых служит дополнительным мотивом к их несовершению. Благодаря новому социальному качеству общественных отношений, складывающихся при социализме, государство социалистического типа приобретает возможность добиваться необходимого эффекта при помощи дозволения там, где эксплуататорские государства вынуждены прибегать единственно и исключительно к методу правового запрета.

В качестве юридического средства дозволение представляет одну из форм реализации государством своих властных функций. При этом тот факт, что государство разрешает совершать субъектам права определенные действия, разумеется, сам по себе ничего не меняет в природе и организации государственной деятельности. Но в условиях социалистического общества дозволение используется и как правовой метод отказа государства от некоторых его властных полномочий, знаменующего процесс постепенного преобразования отношений, опирающихся на государственное принуждение, в отношения общественной самодеятельности. Известно, что именно в такой форме и производится передача общественным организациям ряда функций, которые ранее выполнялись государственными органами.

Третья форма правового воздействия, синтезирующая две предшествующие, – предписание, рассчитанное на обязательное совершение указанных в нем конкретных действий определенными лицами в конкретной обстановке, также приобретает в практике социалистического нормотворчества существенно новые признаки и качества.

Во-первых, если обычно указание, которое в предписании содержится, ограничивается лишь наименованием предписываемых действий, то в нормах социалистического права, особенно в тех, которые направлены на регулирование производственно-хозяйственной деятельности, значительное внимание уделяется также характеристике подлежащего обязательному достижению объективного результата. Именно такой характер носят нормы-задания, широко распространенные в советском законодательстве[115]115
  См.подробнее: С. А. Голунский, К вопросуо понятии правовой нормы в теории социалистического права («Советское государство и право» 1961 г. № 4, стр. 21–36); Н. Г. Александров, Правои законностьв период развернутого строительства коммунизма. Госюриздат,1961, стр.199–200;Л. С. Явич. Творческая роль советского права в строительстве коммунизма («Советское государство и право»1962 г. № 2, стр. 26).


[Закрыть]. Нормы такого рода включаются в законы о государственных планах развития народного хозяйства и на данной стадии не имеют или могут не иметь какого-либо конкретного адресата. Издаваемые же в соответствии с ними акты планово-регулирующих органов разверстывают задания этих норм между отдельными хозяйственными организациями и, таким образом, придают им вполне конкретную адресованность. В целях выполнения полученных плановых заданий хозяйственные организации вступают в разнообразные (гражданские, административные и т. д.) правоотношения с вышестоящими органами, друг с другом и с гражданами, подчиняясь при установлении таких отношений как регулирующим их нормам, так и норме-заданию. Предписание, содержащееся в правовой норме, считается выполненным, если достигнут результат, указанный в самой норме-задании и в конкретизирующих ее актах государственных планово-регулирующих органов[116]116
  В интересной статье И. С. Самощенко «О понятии юридического нормативного акта» («Советское государство и право» 1962 г. № 3, стр. 77–86) этот вопрос получает несколько иное разрешение. Автор полагает, что задания народно-хозяйственных планов всегда конкретны. Но так как сумма конкретных плановых предписаний обеспечивает регулирование народного хозяйства в целом, то в своей совокупности они приобретают нормативное значение (стр. 79–80). Представляется, однако, что как бы многочисленны ни были сами конкретные предписания и отношения, с которыми они связаны, их сумма не образует общего правила и не становится нормой права. Если в законодательном плановом акте определяются общие показатели объема производства, повышения производительности труда, снижения себестоимости продукции и т. п., он приобретает значение нормативного акта. Когда же такие задания адресуются конкретным предприятиям и иным организациям, их следует квалифицировать не как норму права, а как юридический акт или факт, порождающий конкретные права и обязанности.


[Закрыть].

Во-вторых, хотя предписание и должно быть рассчитано на указанные в нем конкретные условия, советский закон знает и некоторые общие предписания, используемые для того, чтобы при их помощи оказать определяющее воздействие на содержание целой совокупности возникших или могущих возникнуть конкретных правоотношений. Такие предписания тоже подлежат выполнению лишь в строго определенной обстановке. Но, будучи сформулированными в общем виде, они позволяют законодателю охватить одной нормой самые разнообразные конкретные ситуации. Так обстоит, например, дело с нормой ст. 131 Конституции СССР, которая возлагает на граждан обязанность беречь и укреплять социалистическую собственность и применение которой конкретизируется в ряде других юридических норм, например в ст. 95 Основ.

В-третьих, предписание, поскольку оно включено в правовую норму, по своей природе является требованием юридическим.

Но ввиду тесного единства, существующего между социалистическим правом и социалистической нравственностью, в форму юридического предписания может быть облечено требование о соблюдении этических установок советского общества. Типичный пример – ч. II ст. 5 Основ, в которой говорится, что «при осуществлении прав и исполнении обязанностей граждане и организации должны соблюдать законы, уважать правила социалистического общежития и моральные принципы общества, строящего коммунизм». Разумеется, ни правила социалистического общежития, ни принципы коммунистической морали не становятся источниками права в силу одного только того факта, что закон требует их соблюдения от граждан и организаций при осуществлении прав и при исполнении обязанностей. Но они, бесспорно, приобретают значение критериев, сообразно с которыми должно оцениваться поведение индивидов и их организованных коллективов, если ставится вопрос о том, что кем-либо из них было нарушено предписание, воплощенное в юридической норме. А это создает для граждан и организаций дополнительный, уже сугубо юридический мотив к строгому выполнению требований коммунистической морали и, таким образом, расширяет рамки этического воздействия также и на те отношения, которые подвергаются правовому регулированию и потому приобретают вид или форму правовых отношений. Сказанное позволяет утверждать, что процесс превращения юридических норм в социальные нормы будущего коммунистического общества отнюдь не исчерпывается такими фактами, как перенесение некоторых правил из правовой сферы в область морали. Он имеет и вторую, нередко, к сожалению, упускаемую из виду сторону, заключающуюся в том, что и некоторые моральные принципы могут приобрести на известном этапе правовую окраску, благодаря чему постепенно стираются грани между правом и нравственностью, но не посредством сокращения, а наоборот, путем увеличения численности и расширения сферы действия юридических норм, содержание которых ничем не отличается от чисто нравственных, этических правил.

Наряду с новыми формами и способами применения в практике социалистического правотворчества юридических запретов, дозволений и предписаний между ними устанавливается и новое соотношение. Особенно явственно оно проявляется в области правового регулирования экономических, т. е. социалистических имущественных отношений.

Позиция буржуазного государства по отношению к экономике выражается в формуле: все, что не запрещено, дозволено. Обусловлена такая позиция тем, что непосредственная экономическая деятельность современного капиталистического государства ограничивается производством военных расходов и (в некоторых странах) эксплуатацией национализированных отраслей промышленности. В остальном же хозяйство при капитализме ведется частными предпринимателями и капиталистическими монополиями, а потому буржуазное государство оказывается неспособным направлять его развитие. При помощи запретов оно лишь устанавливает границы осуществления экономической деятельности, долженствующие обеспечить охрану интересов класса капиталистических собственников в целом. Таковы, например, мы, запрещающие недобросовестную конкуренцию, шикану и т. п. За указанными пределами действуют диспозитивные нормы, восполняющие волю участников экономических отношений путем формулирования условий, которые являются типичными для каждого вида таких отношений, или «формулярные» нормы, навязывающие волю одной стороны другой.

Социалистическое государство, опирающееся на безраздельное господство общественной собственности, призвано не только определять дозволенные границы развития социалистического народного хозяйства, но и направлять это развитие в соответствии с познанными экономическими законами на основе широчайшей активности и творческой инициативы трудящихся масс. Такая цель достигается посредством как специальных запретов, дозволений и предписаний, так и путем закрепления общих правовых принципов, которыми должны руководствоваться участники производственных и иных хозяйственных процессов. В соответствии с этими общими принципами и надлежит оценивать правомерность или неправомерность, запрещенность или дозволенность совершаемых в данной области действий. Можно поэтому сказать, что здесь действует формула: не все то, что не запрещено, дозволено, но и дозволено не только то, что прямо разрешено законом[117]117
  См. С. Н. Братусь, Субъекты гражданского права, Госюриздат,1950, стр.198.


[Закрыть]. Обусловлена такая позиция тем, что признавать дозволенным лишь прямо разрешенное законом – значит сковывать инициативу оперативных звеньев социалистической хозяйственной системы. Отсюда правило: «Дозволено не только то, что прямо разрешено законом». Но и, наоборот, считать все не запрещенное дозволенным – значит ослабить направляющее и организующее начало, заложенное в общих принципах социалистического права. Отсюда второе правило: «Не все то, что не запрещено, дозволено»[118]118
  Примером, иллюстрирующим применение указанной формулы в законодательной практике, могла бы служить ч. I ст.4 Основ.


[Закрыть].

Особенно тесное переплетение запретов, дозволений и предписаний с использованием разнообразных специфических форм их применения наблюдается в нормативных актах, посредством которых осуществляются реорганизационные мероприятия и, прежде всего, мероприятия, направленные на реорганизацию форм управления социалистическим народным хозяйством.

По юридическому содержанию акты о реорганизации представляют собой совокупность предписаний, дозволений и запретов. В самом деле, выражается ли реорганизация в упразднении одних и создании новых либо в изменении функций существующих органов, она по необходимости сопряжена с предписаниями, касающимися ее осуществления, а также с дозволениями и запретами, посредством которых определяются компетенция и функции вновь создаваемых и реорганизуемых органов. Своеобразие издаваемых социалистическим государством актов о реорганизации состоит в том, что в их состав обязательно входят как общие правила (нормы права), так и конкретные административные предписания (юридические факты), порождающие у строго определенных лиц обязанность совершить указанные действия. Правила, определяющие структуру и компетенцию вновь образуемых органов, имеют нормативное значение, а указания на организации и должностных лиц, которые обязуются совершить вытекающие из реорганизации действия, выполняют функцию юридических фактов.

Значение реорганизации, следовательно, не ограничивается одним только совершенствованием правового регулирования соответствующей области общественных отношений. В отличие от многих других нормативных актов, на основе которых могут возникнуть, но могут и не возникнуть, конкретные правоотношения, акты о реорганизации реализуются при всех обстоятельствах и, значит, действия, ими предусмотренные, подлежат обязательному совершению. Поэтому наряду с совершенствованием правового регулирования и обусловленным им совершенствованием реальных общественных отношений такие акты во всех случаях способствуют возникновению или по крайней мере созданию предпосылок для возникновения новых общественных отношений.

Таковы важнейшие из числа разнообразных форм мотивационного воздействия, оказываемого нормами социалистического права на поведение людей, если их рассматривать в пределах одних только выраженных в нормах правил поведения (диспозиций). Однако помимо этого огромную роль в образовании мотивов для совершения определенных поступков или, наоборот, для отказа от их совершения играют стоящие за правовыми нормами обеспечительные средства.

Эти средства весьма многообразны и могут быть разбиты на две основные группы – юридические и материальные формы обеспечения. Так, например, охраняющие уголовно-правовые нормы меры наказания составляют юридическое средство, а природа социалистических общественных отношений, исключающая необходимость преступности, – материальное средство, обеспечивающее соблюдение этих норм. Но так как нас интересует сейчас лишь мотивационное воздействие самих правовых норм на поведение людей, представляется целесообразным сосредоточиться только на анализе юридических средств их обеспечения.

Подобно тому как универсальными формами правового регулирования являются запреты, дозволения и предписания, в качестве всеобщих, т. е. применяемых в любой исторической системе права средств, которые обеспечивают соблюдение требовании юридических норм, выступают меры государственного принуждения, – все равно, выражаются ли они в виде санкции данной нормы права или всей совокупности охранительных мер, которыми государство располагает.

Общеизвестно, что в процессе реального осуществления норм социалистического права принуждение играет вспомогательную роль и что эти нормы исполняются на основе убежденности в их целесообразности и правильности. Это означает, что мотивационное воздействие на поведение людей нормы социалистического права оказывают не столько стоящими за ними санкциями, сколько выраженными в них диспозициями. Отсюда, однако, иногда делаются ошибочные выводы о том, что, во-первых, в социалистическом законодательстве все большее место начинают занимать нормы, которые вообще не предусматривают самой возможности применения принудительных мер[119]119
  См.,например, С. А. Голунский, К вопросу о понятии правовой нормы в теории социалистического права. «Советское государство и право»1961 г. № 4, стр.31.


[Закрыть], и во-вторых, что из определения понятия социалистического права следует вовсе исключить указание на меры государственного принуждения, поскольку для социалистического права они неспецифичны и потому не выражают его подлинной сущности[120]120
  См.,например, Д. А. Керимов, Сущность общенародного социалистического государства. «Вестник Ленинградского университета»1961 г.№ 23, серия экономики, философиии права, вып.4, стр.137.


[Закрыть]. Между тем нормы, которые не просто реализуются добровольно, но за которыми не стоит даже возможность применения государственно-принудительных мер, не являются правовыми нормами, и говорить, что они занимают все более значительное место в системе права, – значит выдвигать положение, опровергающее самое себя: либо эти нормы (имеются в виду нормы рекомендательные) действительно занимают место в системе социалистического права, и тогда они опираются на государственную, в том числе и государственно-принудительную охрану, либо они вообще исключают возможность государственного принуждения и, следовательно, никакого места в системе права не занимают, а находятся за ее пределами. Что же касается общего определения понятия социалистического права, то ничем не оправданная гиперболизация принудительных мер, нашедшая отражение в формуле, которая была предложена в 1938 г., теперь для всех ясна и очевидна. Однако нет решительно никаких оснований полностью исключать из определения понятия социалистического права указание на государственно-принудительные меры, так как это лишь дезориентировало бы наших теоретиков и практиков. Если бы и было верно утверждение, что принудительные меры не выражают сущности социалистического права, то и тогда от них не следовало бы отказываться в общенаучном определении, которое должно строиться на основе сочетания признаков рода и вида. А родовая характеристика права, одним из видов которого является право социалистическое, по необходимости включает в себя также и указание на меры государственной охраны, в том числе – на меры государственного принуждения. Но дело здесь прежде всего в том, что ошибочна самая посылка, на которой критикуемая концепция строится. Поскольку государственное принуждение остается при социализме объективно необходимым, то как бы относительно малочисленными ни были случаи его фактического применения, оно сохраняет значение существенного признака социалистического права наряду с тем, что в этом качестве выступает и убеждение в его различных формах. Вот почему нельзя абстрагироваться от государственного принуждения как при разработке общего определения понятия социалистического права, так и при анализе методов его воздействия на человеческие поступки в социалистическом обществе.

Однако (и на это надлежит обратить особое внимание) меры государственного принуждения, если даже ограничиться одними только юридическими средствами, не исчерпывают всех методов стимулирования должной реализации норм социалистического права. Они хотя и стоят за любой юридической нормой, но остаются на заднем плане – только как последствия, устанавливаемые для случаев правонарушений. Напротив, на передний план все более выдвигаются в современных условиях такие юридические обеспечительные средства, как разъяснительные, организационные, стимулирующие и рекомендательные.

Разъяснительное значение имеют широко применяемые в законодательной практике нашего государства, особенно в законодательной практике последних лет, преамбулы к важнейшим законам, совместным постановлениям ЦК КПСС и Совета Министров СССР, а также к важнейшим постановлениям правительства по вопросам государственного, хозяйственного и культурного строительства. В преамбулах разъясняются мотивы, приводящие к изданию соответствующего акта, и задачи, разрешению которых он призван способствовать. Достаточно вспомнить, например, какое место было отведено преамбулам в таких нормативных актах, как Закон о дальнейшем совершенствовании, организации управления промышленностью и строительством[121]121
  См. «Ведомости Верховного Совета СССР»1957 г. № 11, ст. 275.


[Закрыть] или Закон об укреплении связи школы с жизнью и о дальнейшем развитии системы народного образования в СССР[122]122
  См. «Ведомости Верховного Совета СССР»1959 г. № 1, ст. 5.


[Закрыть].

Самые законодательные разъяснения, содержавшиеся в преамбулах, выполняют и организационную функцию. В то же время во многих случаях соответствующие части нормативных актов посвящаются непосредственно организационным мерам, проведение которых должно способствовать реализации определенных теми же актами общих юридических правил. Вследствие этого нередко и возникает необходимость, наряду с общими правилами, включать в законы и постановления статьи, которые приобретают значение юридических фактов, порождая конкретные права и обязанности у тех или иных государственных органов.

Упомянутые меры зачастую сочетаются с мерами стимулирующего порядка. При этом если содержание правовой нормы исчерпывается единственно и исключительно тем, что она объявляет какое-либо поведение противоправным, то никакие особые, дополнительные стимулы, кроме мер ответственности, для обеспечения ее соблюдения в закон не вводятся. Когда же норма права направлена на урегулирование нормальной и полезной деятельности, она может быть снабжена теми или иными стимулами в случаях формулирования не только дозволений, но и подлежащих безусловному выполнению юридических предписаний. Так, например, общие плановые нормы носят обязательный характер, чем и обусловливается обязательность конкретных плановых заданий, устанавливаемых для каждой социалистической хозяйственной организации в отдельности. Тем не менее Положение от 4 февраля 1961 г. о фонде предприятия, значительная часть которого расходуется на премирование и иные виды поощрения работников, устанавливает, что для производства отчислений в этот фонд достаточно выполнения плана по основным его показателям.