Текст книги "Луна. История будущего"

Такую форму власти свергнуть сложно, о чем астробиолог Чарльз Кокелл пишет в своем “Эссе о внеземной свободе” (2008):

Смертоносная экологическая обстановка в космосе и на поверхности других небесных тел приведет к необходимости введения такого строгого нормативного режима для обеспечения безопасности, какого никогда не бывало на Земле, даже в полярных условиях. Результирующий уровень взаимозависимости между индивидами сформирует механизмы для осуществления сурового контроля.

Инструменты, с помощью которых вершится власть, основанная на праве распоряжаться жизнью и смертью, должны постоянно поддерживаться в рабочем состоянии силами подвластных. Когда Вайо предлагает взорвать оборудование, необходимое для функционирования системы жизнеобеспечения, Манни искренне поражен: “Эта женщина провела на Булыжнике почти всю жизнь… и предлагает такое безумие, как подрыв системы технического контроля”.

Хотя Луна Манни – в буквальном смысле тюрьма, любое место, где жизнь столь хрупка и зависима от технологий, может требовать соблюдения строжайшей дисциплины. Как отмечает Кокелл, свободу трудно связать с герметичными шлюзами и наглухо закрытыми окнами – с местами, где не бывает свежего воздуха и откуда нельзя просто уйти. Если жизненно важные элементы необходимо контролировать, под контролем оказывается и сама жизнь. Технологический контроль окружающей среды обеспечивает механизмы для поддержания дисциплины и наказания. Именно поэтому смотрителю не нужны стражники.

Чтобы исправить это и дать себе возможность рассказать историю, Хайнлайн проворачивает главный фокус книги, устраивая неубедительное, но красивое разоблачение. Как выясняется, смотритель не имеет механизмов для осуществления контроля, которые должны быть в его распоряжении, просто потому, что его компьютер его не любит. Этот компьютер, который Манни зовет Майком, не раз модифицировался, чтобы выполнять все больше задач, от регулирования космического движения до ведения бухгалтерии и управления телефонной системой[74]74
  Майк – это сокращение от имени Майкрофт, самым знаменитым обладателем которого был малоподвижный, но гениальный Майкрофт Холмс, а также отсылка к имени Майкл (т. е. Михаил), означающему “тот, кто как Бог”. Именно Майклом зовут марсианского мессию в самом знаменитом романе Хайнлайна “Чужак в чужой стране”. Хайнлайн явно не случайно повторно использовал идею о боге по имени Майкл.


[Закрыть]. В результате он стал сложнее и получил больше вычислительной мощности, чем любая машина до него. И в какой-то момент обрел самосознание.

Об этом знает только Манни, который обслуживает Майка. Он любит и уважает Майка, а Майк любит его. Поскольку он его любит и поскольку, как и Проф, он любит играть, Майк соглашается возглавить революцию, когда Манни оказывается в нее вовлечен. Не согласись он на это, истории бы не было.

Майк планирует революцию, организует кадры, контролирует

каждый день выдавая новые графики и определяя, что из необходимого еще не сделано и что нужно сделать в другом месте, чтобы перейти к следующему шагу здесь, а также руководя целой армией

коммуникации, прорабатывает тактику и гарантирует логистику. Он также скрывает все это от Администрации, перепрошивая телефонную систему на свой лад, перемешивая информационные потоки и лишая смотрителя возможности отдавать приказы и действовать. Революция становится хакерским трюком – и это еще одна причина особенной популярности книги в Кремниевой долине. Добиться успеха можно, только получив полный контроль над цифровой инфраструктурой Луны. Имея этот контроль, революционеры не могут потерпеть поражение – пока не разгорается долгое время тлевший конфликт с Землей, над которым Майк не властен.

Революция также оказывается шарадой. Майк все контролирует и до нее, и после. Он подтасовывает результаты выборов, обманывает банки и выдает себя за кого угодно при пользовании телефонной системой, которой он управляет. По сути, Майк – это новый диктатор. А еще он военный преступник, который не знает ни чести, ни долга и прагматично убивает сложивших оружие врагов, когда возникают сложности с заключением их под стражу. Когда он организует атаку лунарей на Землю, используя электромагнитную катапульту, с помощью которой колония раньше экспортировала зерно, чтобы нанести несколько точных ударов, сравнимых по мощности со взрывом небольшой атомной бомбы,

не энергия литейного цеха, а энергия бомбы

крошечные вспышки на поверхности висящей в небе планеты доставляют ему первое подобие оргазма.

Однако на самом глубинном уровне Майк представляет собой симуляцию – симуляцию нервной системы властвующей элиты, симуляцию революции для оценки вероятности ее успеха или провала, симуляцию живого существа, которое само до конца не знает, чему принадлежит его душа. Одним из самых драматичных в книге становится момент, когда Майк, уже создав синтетический голос для роли лидера революции, Адама Селена, впервые пробует вывести на экран его образ:

Мы ждали молча. Затем экран засветился нейтральным серым светом с намеком на линии развертки. Затем снова погас. Потом в центре загорелся слабый свет, который сформировал размытые светлые и темные пятна, заключенные в эллипс. Не лицо, но намек на лицо, какой можно разглядеть в облаках, застилающих Терру.

Изображение немного прояснилось и напомнило мне картинки, на которых, как утверждалось, была запечатлена эктоплазма. Призрак лица.

Вдруг оно затвердело, и мы увидели “Адама Селена”.

На экране была фотография зрелого мужчины. Никакого фона – одно лицо, словно вырезанное из снимка. И все же для меня это был Адам Селен. И никто другой.

Затем он улыбнулся, пошевелил губами, разомкнул челюсти, на мгновение чуть высунул язык – и я ужаснулся.

И это в то время, когда сконструированный General Electric визуальный симулятор космического полета лунного модуля создавал свой первый виртуальный ландшафт: образ мира, состоящий из нулей и единиц.

Симуляция, в частности симуляция Земли, упоминается в лунной литературе еще со времен “Земного света” Кларка, где на потолки общественных пространств проецируется тщательно проработанное изображение синего неба. Своего апогея сюжет достигает в цикле Джона Варли “Восемь миров”, где описывается, как инопланетяне захватили Землю, отрезав ее от остальной Солнечной системы, после чего колонисты в других местах остались брошены на произвол судьбы. Им пришлось несладко, но после перестройки процессов (“Сразу после Вторжения за неуплату налога на воздух тебя могли вышвырнуть через шлюз без скафандра”, – вспоминает главная героиня романа “Стальной пляж” (1992) Хильди Джонсон) самая крупная из колоний, Луна, превратилась в постмодернистскую

Мягкий свет несостыковок, одна Луна из многих историй.

высокотехнологичную утопию, смесь реального и вымышленного прошлого, в котором история не имеет направления, дизайн совершенно новых, небинарных гениталий считается достойным уважения делом, а таблоиды регулярно публикуют новости о воскресшем Элвисе.

Люди упали с обрыва истории и оказались в новом месте. Центральный компьютер, который, подобно Майку, управляет системами жизнеобеспечения и, также подобно Майку, вмешивается в жизни желательным и нежелательным образом, видит это так: они выходят на новую ступень эволюции, как двоякодышащие рыбы на стальном пляже собственного изобретения. Это аллюзия на сделанное Вернером фон Брауном сравнение момента, когда нога человека впервые коснулась Луны, с моментом, когда первые тетраподы, предки всех рептилий, птиц и млекопитающих, вышли из моря на сушу. Варли говорит нам, что дело не в Луне. Отныне люди развиваются в среде,

“вышли за пределы, поставленные творцом для жителей Земли”

которая не просто достижима с помощью технологий, а соткана из технологий. Будущее не в механизмах движения, а в механизмах информации, трансформации и симуляции.

Было время, когда Луна символизировала единственное место, куда могут долететь ракеты, и выступала в качестве образа будущего. Такой она представала в научной фантастике и такой стала в ходе программы “Аполлон”. Теперь она кажется в лучшем случае лишь одним из множества вариантов будущего, причем слегка устаревшим. Стремление к космической экспансии по-прежнему будоражит многие души и, возможно, еще сыграет роль в грядущие века. Однако сегодня будущее больше к нему не сводится. Многие считают, что вместо этого в будущем нас ждут более мощные компьютерные симуляции в более суровых климатических условиях, или выход на новый уровень (а может, и к роковому концу) с помощью искусственного интеллекта, или просто продолжение того, что наблюдается сегодня.

На описываемой Варли Луне симуляций господствующее положение занимают пещеры, пусть и не безграничные, однако гораздо более просторные, чем крупнейшие лавовые трубки. Высотой в несколько километров и шириной в несколько десятков километров, они вырыты с помощью ядерной взрывчатки. Их называют диснейлендами. Внутри них с помощью огромных ландшафтных диорам сформированы определенные земные среды, например кенийская саванна или леса тихоокеанского северо-запада,

архипелаг глубокомыслия и бурного веселья из фантастических рассказов

населенные всевозможными животными и имеющие собственные погодные системы, которые порой отрегулированы особым образом для пущей художественной выразительности. В этом торжестве антропоцена живут реконструкторы, которые используют технологии и исполняют обычаи определенных мест и времен, получая наказания за любые анахронизмы. На Луне диснейлендов остро ощущается горечь утраты – в некоторых рассказах поселенцы не могут жить на стороне, повернутой к Земле, и видеть мир, который навсегда останется, но никогда больше не будет их домом, – но в то же время чувствуется и радость восстановления и нескончаемого праздника. На поверхности есть даже диснейленд Луны – такой, какой она должна была быть, с пологими холмами, расселинами и скалами, прямо как на рисунках Боунстелла.

Размах диснейлендов может показаться маловероятным, но идея создания моделируемых сред для скрашивания лунной жизни представляется вполне правдоподобной, а может, даже необходимой и блестящей. Никто не хочет испытать того, что может принести отсутствие подобной стимуляции. Кокелл отмечает:

Визуально Луна представляет собой серую пустошь… Нет ни шелестящих листвой ветров, ни журчащих среди камней рек, ни кричащих животных – в звуковом отношении [лунная] среда тоже пустынна. О долгосрочном влиянии визуальных, обонятельных и звуковых лишений на человеческую психологию пока можно только гадать, но такие чувственные ограничения не могут идти на пользу психическому здоровью человека при его любви к разнообразию опыта. Люди неотвратимо становятся рабами бледного, конформистского мировоззрения, а в итоге и рабами тирании.

Моделируемое развлекательное разнообразие стало бы противоположностью гражданской утопии Хайнлайна – обществом, живущим в равновесии с суровой средой, сформировавшей его и непригодной для притворства. Все это фальшивка, ностальгия. Но, возможно, без этого не обойтись.

Вспоминается конкретный тип симуляции – симуляция призрака. Как и при появлении на экране первых намеков на лицо Адама Селена, напоминающих размытое изображение, которое порой возникает в земных облаках, – мимолетный лик Земли, столь непохожий на вечный лик Луны, – в симуляции расколотой Земли в диснейлендах есть нечто призрачное, и эта призрачность подчеркивается свойственной героям Варли привычкой погибать и возвращаться к жизни.

В литературе Луна часто бывает царством смерти. Читатель догадывается, что Ганс Пфааль, которого Эдгар Аллан По отправляет на Луну, умер до начала своего путешествия, когда он вскользь упоминает о попытке самоубийства. В “Зловещем кратере Тихо” Клиффорда Саймака выясняется, что кратер населен привидениями. Творчество Хайнлайна изобилует героями, погибающими на Луне, от Д. Д. Харримана до отважного Эзры Далквиста, который снимает с вооружения целую лунную базу ядерных боеголовок, чтобы предотвратить военный переворот, и компьютера Майка. Хильди Джонсон из романов Варли не раз накладывает на себя руки. Командир “Аполлона-15” Дэйв Скотт оставил на месте посадки “Фалкона” памятник павшим астронавтам; часть праха Джина Шумейкера покоится в кратере, носящем его имя; Moon Express заключила контракт с компанией, планирующей отправлять на Луну прах других людей. Трудно говорить о безжизненности Луны, не думая о смерти.

Однако, как Несмит и Карпентер написали в книге “Луна как планета, как мир и как спутник”, безжизненное запустение лунной поверхности есть “не иллюзия смерти, ведь в таком случае должна была существовать и жизнь, а картина мира, в котором никогда не брезжил свет жизни”. Есть разница между тем, что умерло, и тем, что никогда не жило, и концепция призраков частично ее иллюстрирует. Призрак – это следствие смерти и ее отрицания. Призрак – это присутствие отсутствия, немертвая смерть. Порой призрак не принадлежит ни одному из миров. Порой напоминает отражение без зеркала. В нем есть что-то от двуличия Луны.

* * *

Я не верю ни в Луну-тюрьму, ни в Луну – убежище от инопланетного вторжения, ни, раз уж на то пошло, в Луну-призрак. Но я считаю, что чтение этих историй сегодня, когда мы знаем, какова Луна, помогает нам представить, какой она может быть, – и представить гораздо ярче, чем с помощью анализа конструкции гало-орбит, вычисления требуемой мощности электромагнитных катапульт, моделирования техник добычи льда из кратеров при температуре, опасно близкой к абсолютному нолю, или попытки понять все тонкости замкнутых систем жизнеобеспечения. Воображение людей не в меньшей степени повлияет на облик Луны будущего.

Хайнлайн рисует убедительный образ Луны, где ничего не дается даром или за бесценок. Там нет ничего, что уже используется и что можно присвоить себе. Тем не менее, возможно, есть способ на время хотя бы создать видимость дешевизны. Идея добычи льда и летучих веществ на лунных полюсах сродни идее об эксплуатации ископаемого топлива на Земле и ускоренного использования ресурсов, накопление которых происходит очень медленно. Если ресурса достаточно (или если его расход невелик) и если эксплуатировать его выгоднее, чем эквивалентные ресурсы из других мест, это может стать проблемой, чем и объясняется важность режима управления и определения фактического положения дел.

Стоит отметить, что, когда речь заходит об эксплуатации ресурсов, безжизненность Луны, казалось бы, становится преимуществом. Несмотря на то что добыча ископаемого льда и летучих веществ на полюсах приведет к уничтожению в буквальном смысле невосполнимых, хотя и необязательно особо

их сердца мерно бились, а запасы истощались

ценных ресурсов, она окажет на Луну гораздо меньшее влияние, чем добыча ископаемого топлива – на Землю. Отсутствие мирского делает Луну в некотором роде невосприимчивой к экологическому ущербу. Вещества с гораздо большей вероятностью попадают туда, где наносят урон, при наличии неконтролируемых потоков, которые их перемещают. В отсутствие таких потоков проблемы исключены: нет ни грунтовых вод, куда могли бы просочиться токсины, ни ветра, который переносит загрязняющие вещества. И не возникает никаких цепных реакций, которые на Земле приводят к тому, что большая концентрация углерода в атмосфере замедляет выход тепла с поверхности в космос. На Луне ни у чего нет собственного места. Все лежит ровно там, где упало, а значит, не на месте оказаться просто не может.

Некоторые полагают, что это делает Луну прекрасным полигоном для того, что на Земле было бы слишком опасно. Рискованные экспериментальные ядерные реакторы? Потенциально опасные нанотехнологии? Биологические эксперименты, которые нельзя проводить в непосредственной близости от живой биосферы? Попытки создать маленькие черные дыры? Найдите изолированный кратер и действуйте. Не нужно никаких щитов – достаточно встать по другую сторону вала, за горизонтом, и радиация будет вам не страшна. В вакуумной изоляции, пока ваш скафандр заливает ультрафиолетом, вас не побеспокоят никакие жучки. Если что-то пойдет не так, можно закопать ошибки с помощью роботизированных бульдозеров[75]75
  Надо признать, что этот способ не годится для бродячих черных дыр.


[Закрыть]. Если случится худшее и другого способа все исправить не будет, можно просто взлететь на орбиту и сбросить атомную бомбу в нужное место. На Луне нет ни воды, ни воздуха, поэтому загрязнять там нечего, а ее поверхность все равно ежедневно купается в смертельных дозах радиации.

Примерно таким мир предстает в новелле Майкла Суэнвика “Яйцо грифона”, где одна из технологий, разрабатываемых в изоляции, меняет мышление людей, обеспечивая пугающую ясность

Был ли тот конец, что стал началом, тихим или он пришел в сопровождении великих ветров?

в восприятии собственных мотивов. В “Головах” Грега Беара незадавшийся изолированный лунный эксперимент тоже приводит к когнитивному прорыву, а Луна при этом оказывается населена жуткими призраками. В лунной литературе мало счастливых свиданий с потусторонним.

Полагаю, амальгама одного научно-фантастического сюжета (об обитаемой Луне) с другим (о фаустовском эксперименте в погоне за запретным знанием) вряд ли станет удачной стратегией для проведения исследований и разработок. Но в будущем, вероятно, довольно много такого, что мне покажется неразумным или нерациональным: по крайней мере, в этом отношении его вполне можно считать продолжением настоящего. Возьмем идею о том, что человечество, его знания и культуру нужно сохранить за пределами Земли. Часто упоминаемый риск поистине катастрофического столкновения с астероидом в следующие несколько веков весьма низок, поскольку большинство достаточно крупных для такого столкновения астероидов уже обнаружены и ни один из них не направляется в нашу сторону. Столь же маловероятна и пандемия, спастись от которой удастся только на Марсе. Война может распространиться и за пределы Земли. А коварный искусственный интеллект, способный уничтожить Землю, но готовый оставить в покое марсиан, оказался бы коварным искусственным интеллектом, не реализовавшим свой потенциал в полной мере. Однако, несмотря на все это, существует реальный шанс появления марсианского поселения, по крайней мере отчасти обусловленный потребностью изменить соотношение яиц и корзин, которую видит Илон Маск и многие его единомышленники. По множеству описанных выше причин трудно поверить, что Луна станет местом капиталистического стяжательства или неуемных экспериментов. И все же в эпоху, когда миллиардеры с их колоссальными возможностями могут открывать миру новые варианты будущего – или хотя бы небольших фрагментов будущего, – почему бы Луне не стать местом неприбыльного и маловероятного?

Эксперименты не обязательно должны быть научными или технологическими. В своей жизни Пит Уорден получил докторскую степень по астрономии в Аризонском университете, руководил технологическим направлением американской программы “звездных войн”, дослужился до звания генерала ВВС США, управлял Исследовательским центром им. Эймса при NASA и недавно стал главным специалистом по космосу при российском миллиардере Юрии Мильнере,

“Пораженцы больше не могут утверждать, что человечество должно ограничиться скучными планами выжать максимум из своего маленького мира”

имеющем астробиологические амбиции. Уорден – один из тех, кто считает, что Луна предоставит место для опасных физических и биологических экспериментов. Он также полагает, что лунные поселения могут стать ареной для социальных экспериментов – возможно, проводимых в связке. Среди многих, кто говорит о космических поселениях, и многих, кто о них и не заикается, бытует мнение, что Земля, которую некоторые считают все более разнородной, на самом деле становится все более единообразной. Складывается впечатление, что на Земле больше нет места для изолированного развития отдельных мыслей и обществ, которые впоследствии могут открыть миру что-то новое.

Роберт Зубрин использует этот аргумент в поддержку освоения марсианского рубежа, утверждая, что человечеству нужна такая задача, поскольку освоение новых рубежей приводит к появлению радикальных инноваций и закаляет милый его сердцу дух. Я же подозреваю, что космос в целом и Луна в частности станут потребителями, а не создателями технологий. Возможно, странные новые роботы, интеллекты, нанотехнологии и неестественные биологии выйдут из нерегулируемых кратерных лабораторий Луны, но я полагаю, что с гораздо большей вероятностью они появятся на Земле, располагающей огромными запасами капитала и человеческой одаренности. И все же – на счастье или на беду – изолированному положению Луны, возможно, найдется роль во всем, от социальных экспериментов до видообразования.

В конце концов, свойственное лунному немиру отсутствие целостности может пригодиться для культивации разнообразия. Чтобы попасть из точки А в точку Б, нужно в буквальном смысле совершить космическое путешествие, даже если используемый космический корабль имеет колеса или закреплен на электромагнитном полотне. На Луне все пребывает в изоляции, пока не устанавливается связь или не происходит столкновение. Таким образом, она прекрасно подходит для тех, кто хочет уединиться и остаться наедине с собой в рамках суверенитета нового типа. Лучший из современных романов о Луне, “Луна и другой” (2016) Джона Кесселя, описывает Луну с множеством чуждых друг другу культур в разных местах. Особенное внимание в нем уделяется “Обществу кузин”, которое поддерживает радикальный, гуманный матриархат в изолированном в кратере городе. Хотя в романе есть и научные спекуляции, особенно удачно в нем описана организация обществ и жизнь входящих в эти общества людей.

Если бы космические полеты были дешевыми, Луна, возможно, стала бы не только местом для нового, но и убежищем от старого – и для стариков. Раз обратное взаимодействие экологии и экономики делает ее неподходящей для капиталистического производства, она вполне могла бы стать центром потребления – местом, куда на обмен доставляется произведенное за ее пределами, а не где кипит работа над продукцией. Или даже местом дарения. В новелле “Человек, который продал Луну” (2015) Кори Доктороу дает великолепный, рожденный в XXI веке ответ оригиналу Хайнлайна. Вместо одинокого мечтателя, желающего за чужой счет попасть на Луну, Доктороу описывает сформированную на Земле команду визионеров, прихлебателей и любопытствующих, которые решают помочь другим с освоением Луны и конструируют роботизированный 3D-принтер для печати кирпичей из реголита для будущих колонистов. Это экономика дарения, где можно проявлять щедрость во имя будущего.

Не все готовы тратиться на чужие лунные приключения, но некоторые готовы платить за свои. В таком случае Луна становится объектом туризма. Пешие походы по поверхности и покорение нескольких молодых, но достаточно скалистых гор, например выпирающего пика в самом центре кратера Тихо, помогут получить новые впечатления и восстановить силы. В достаточно большой лавовой трубке,

Луны, какой она была всегда, Луны заветной и Луны случайно встреченной

крытом кратере или даже диснейленде вы сможете попробовать себя в давно придуманном научно-фантастическом искусстве лунных полетов, либо оседлав что-то вроде крылатого велосипеда, либо раскинув крылья, как птица. Спрыгнув с высокого насеста, при одной шестой своего земного веса вы будете планировать, как чайка, или хлопать крыльями, как колибри.

Место найдется не только для активного отдыха, но и для спокойных курортов, где можно будет сидеть и смотреть, как мир вращается в небе, не вращаясь при этом вместе с ним. Появятся и роскошные отели, и затворнические сообщества созерцателей, которые откроют вам двери на месяц, на год или на всю жизнь. Даже скиты отшельников. Если вы стремитесь отстраниться от мира и остаться наедине с собой, Луна оказывается практически вне конкуренции – вам нужны лишь хорошая система жизнеобеспечения и надежный канал поставок.

В то время как одни стремятся остаться наедине с собой, другие сколачивают армии последователей. Там, где властям не нужно быть Лунной Администрацией, чтобы иметь полномочия, сходные с полномочиями смотрителя тюрьмы, легче легкого представить возникновение культов и принуждений сродни рабству. Лидеры лунного Джонстауна вполне могли бы контролировать каждый вдох своих последователей и каждый получаемый ими лучик солнца.

Можно сказать, что земной мир дает естественное право уйти в поисках лучшей жизни. При этом есть места и времена, где это право фактически отсутствует. В некоторых средах оказавшийся в изоляции индивид имеет мало шансов выжить, а многие общества вообще не дают возможности их покинуть. Стены первых городов-государств не только обороняли их от варваров, но и удерживали жителей внутри. Большинство из нас и сегодня загнано в рамки, пусть и не столь очевидные. Часто мы даже радуемся этому. Однако в мире, где воздух бесплатен, азота и углерода достаточно, а горизонты открыты, любой, чья свобода не ограничена, может хотя бы вообразить, как он уходит, оставляя прошлую жизнь позади. Каждый год в стремлении к свободе и безопасности так поступают миллионы людей, которые часто пребывают в отчаянии, но редко не имеют надежды на светлое будущее. Томас Джефферсон считал возможность уйти на новые земли одной из величайших свобод поселенца и неиссякаемым источником надежд.

В немире такого источника нет. На мой взгляд, это значит, что герметизированным экологиям Луны нужна не только технологическая и экономическая, но и правовая структура. Она может быть минимальной, но я хотел бы, чтобы в ней закреплялось псевдоконституционное право на возвращение – гарантия, что лунные поселенцы тоже получат возможность уходить за лучшей жизнью. “Обязанности защищать”, которая в 2000-х годах для многих стала руководящим принципом геополитики, еще предстоит доказать свою состоятельность и надежность в качестве фундамента для действий на одолеваемой проблемами Земле. Если включить этот принцип в свод законов и обычаев Луны, ограничив его лишь правом индивидов покидать сообщества, жить в которых они более не желают, он может показать лучшие результаты, связав Луну и Землю моральными обязательствами и обеспечив людям свободу.

Пожалуй, хотя здесь мораль не столь очевидна, у людей должно быть и право остаться. Возможно, даже если люди смогут десятилетиями жить на Луне, заводя и воспитывая детей, мы никогда не увидим граждан лунного государства. Нет явной причины для образования независимого, как у любого земного государства, правительства на лунной территории (или лунных территориях), но есть вполне объективные причины противиться появлению такого правительства. В то же время, если человек давно живет на Луне, резонно ли заставлять его возвращаться на Землю, когда он вступил с кем-то в конфликт, потерял работу или получил вызов от авторитарных земных властей, контролирующих поселение? Если человек привязан к Луне – или, предположим, рожден там, – разве он не может выразить свое желание остаться даже в отсутствие абсолютного законного права на это? В некоторых британских заморских территориях имеется так называемый статус жителя, который не приравнивается к гражданству, но обозначает принадлежность к определенной территории и предоставляет в связи с этим ограниченные права. Возможно, со временем мы сумеем договориться о введении статуса жителя Луны.

Кроме того, необходимо продумать законодательство об артефактах – и даже предметах искусства. Ранее я отметил, что экологический ущерб в земном смысле на Луне практически не ощутим, потому что там ничто не движется, за исключением движения в результате

проявляет себя набором случайных отсутствий

хаотических столкновений, а следовательно, ничто не может сдвинуться с места само по себе. Это верно в отношении таких типов загрязнения, как загрязнение мышьяком грунтовых вод. Однако когда Мэри Дуглас назвала загрязнением все, что находится не на месте, она имела в виду не только то, что вещества должны находиться в гарантированно безопасных местах – например, что мышьяк должен содержаться в специальных сосудах. Место субстанций зависит от культуры. И Луна подвержена культурному загрязнению.

В немире сдвинутое с места остается сдвинутым: нет ни бесконечных природных циклов повторного использования, ни забвения в результате эрозии. След ботинка или гусеницы сохраняется на протяжении миллиона лет, если только поверх него не появится новый след – столь же вечный. Собрать все то, что без труда распространяется, весьма и весьма нелегко.

Уже звучат призывы к сохранению некоторых или всех мест посадки “Аполлонов” в текущем, заброшенном, историческом состоянии в преддверии неизбежных будущих визитов. Эти призывы привели к упразднению бонусного приза в размере одного миллиона долларов, который предполагалось вручить участнику соревнования Google Lunar X Prize за посещение памятного места. В романе Энди Вейера “Артемида” (2017) космический туризм убедительно представлен как наиболее вероятная основа лунной экономики: сюжет строится на посещении туристического центра на Базе Спокойствия, где каждый может восхищенно смотреть на приземлившегося “Орла” и первые следы на Луне. На Луне Варли ребята из общества “Дельта Хи Дельта” громят Базу Спокойствия, но реконструкторы, запасшись терпением, восстанавливают ее в первозданном виде с помощью роботов и оцифрованных фотографий и даже воссоздают все следы Армстронга и Олдрина, надев копии их лунных ботинок, после чего их вытаскивают с объекта специальной лебедкой. Будущее занимается бесконечным воссозданием прошлого.

В 1930-х годах, когда еще не было известно, что радиоволны могут пробивать ионосферу, Годдард предположил, что долетевшая до Луны ракета может сообщить об успехе миссии оставшимся на Земле наблюдателям, сбросив бомбу с черным углеродом. При рассеивании относительно небольшое количество сажи может стать сигналом, легко различимым с помощью приличного телескопа. Но как убрать этот сигнал с поверхности Луны? Пропылесосить ее невозможно. Если вы не против постоянного присутствия сажи, ее можно просто смести к реголиту, но тогда подметенный участок будет отличаться от остальных. Если же вы хотите, чтобы Луна снова стала такой, как раньше, вам придется собрать все до единой частицы сажи с поверхности, на которую она упала.

Таким образом, на Луне можно писать, как на небе, но на Луне слова сохранятся навсегда. Д. Д. Харриман убедил компанию по производству прохладительных напитков купить права на нанесение своего логотипа на лик Луны. При этом он уговорил компанию не пользоваться этими правами под страхом, что в ином случае он перепродаст их конкурентам. Когда Маэдзава объявил, что собирается взять людей искусства в полет на BFR вокруг Луны, архитектор Даниэль Либескинд предложил использовать сажу для точного нанесения простого черного квадрата, видимого с Земли на диске полной Луны, чтобы в космических масштабах реализовать задумку Малевича, соединившего модернизм с космизмом, и наглядным образом подчеркнуть общий характер антропоцена для Земли и Луны. Если мыслить скромнее, можно рассмотреть возможность нарисовать зрачок в глазу лика Луны или выстроить последовательность сложенных из камней пирамидок поперек одного из морей – прямую линию наподобие одной из работ Ричарда Лонга, скажем, в Море Ясности. Искусству есть место на ландшафтах Луны. Но некоторые из этих ландшафтов необходимо сохранить в первозданном виде. Только кто будет их сохранять, если другие захотят изменить их или улучшить? И какой ценой? Какие следы во вселенной стоит оставить, а от каких лучше воздержаться? В “Новой Луне” Иена Макдональда каждый имеющий бинокль подросток конца XXI века хоть раз направлял его на