Текст книги "Луна. История будущего"

Царь-Член – гигантский, извергающий сперму член в сотню километров длиной, очертания которого были ботинками и гусеницами нанесены на дно Моря Дождей стараниями рабочих, имевших слишком много свободного времени.

Я не жду ни черного квадрата на серебристом диске, ни крошечных огоньков кратерных городов, затмевающих пепельный свет. Но шансы увидеть изменения на лике Луны, или на ушах кролика, или на вязанке хвороста на спине старика в следующие 500 лет бесконечно более высоки, чем в предыдущие 500 лет.

* * *

Если только лунные люди не повернутся к Земле спиной.

Точно не установлено, почему моря сосредоточены на видимой стороне Луны, но отсутствуют на обратной стороне. Кажется, это точно должно иметь связь с асимметрией, создаваемой присутствием Земли, но какую? В настоящий момент я склоняюсь к версии об асимметричном распределении тепла

Расплавленная Земля терзается под расплавленным небом.

на заре существования Луны, хотя и не могу ручаться за ее достоверность. Тогда пепельный свет был не просто остаточным сиянием отраженного солнца, а жаром, вырывавшимся из открытой топки расплавленной породы, занимающей четверть неба. Обращенная к земной магме сторона Луны в таком случае нагревалась значительно сильнее обратной стороны и была значительно менее стабильна, что могло оставить свой след при охлаждении океана магмы.

Как бы то ни было, моря доминируют на видимой стороне Луны, но не на всей ее поверхности, и создают обманчивое впечатление. Никогда не заполнявшиеся базальтом бассейны, многочисленные кратеры, повсеместные неровности – чтобы увидеть лунные правила, а не исключения, нужно отправиться за лимб, на ее обратную сторону. Если навсегда убрать Луну с небес, Земля, возможно, что-то потеряет. В отсутствие Земли на обратной стороне Луна, напротив, способна обрести себя – перестать играть вторую роль, оставаясь в тени своего властного родителя, освободиться от земных тревог и открыться огромной Вселенной.

В практическом отношении, как уже упоминалось ранее, свободное от Земли небо представляет особенный интерес для радиоастрономов. Перед ними стоит конкретная цель: изучать раннюю Вселенную с помощью волн определенной длины, способных

не способом постичь огромную, безлюдную Вселенную, а способом использовать эту Вселенную для изучения Земли и людей

обнаружить невидимые свидетельства космической инфляции, начавшейся после Большого взрыва. Необходимые для этого длины волн на Земле либо блокируются ионосферой, либо тонут в шумах высокочастотных радиопередатчиков. Ученые могут установить свои антенны лишь на обратной стороне Луны. Сами антенны невелики и напоминают автомобильные, но их установка – дело нелегкое. Понадобится примерно миллион таких антенн, рассредоточенных по дну бассейна диаметром 100 км. Они будут прислушиваться к эху из времен создания Вселенной, пока роботизированные луноходы будут бороздить поверхность в поисках метеоритных останков ранней Земли.

Обратная сторона также может стать трамплином. Начальник генерала Уордена, миллиардер Мильнер, вливает миллионы долларов в безумную идею полетов к далеким звездам. Поскольку свет не имеет массы, но имеет импульс, лазерный луч сообщает объектам, на которые он направлен, силу, не связанную с энергией нагрева: в частности, гигаватт света обеспечивает шесть ньютонов тяги, что примерно соответствует весу пинты пива на Земле или одной пятой бочонка на Луне. Если сконструировать космический корабль из тончайшей отражающей фольги, нагрузив его всего одним квадратным сантиметром микрочиповых датчиков, массив лазеров совокупной мощностью 100 гигаватт сможет за несколько минут разогнать его до 20 % скорости света. Стоит признать, что эта мощность сравнима с мощностью электросети крупного государства, но не так уж сильно превышает мощность пяти двигателей F-1, которые в 1969 году подняли “Аполлон-11” в космос. Просто в проекте Starshot эти гигаватты разгоняют корабль, который весит несколько граммов, а не 3000 тонн.

В грядущие годы направленные на экзопланеты телескопы будут искать в их тусклом свете признаки наличия несбалансированной, живой, похожей на земную атмосферы. Если они обнаружат свидетельства существования такой планеты рядом с одной из ближайших звезд, рой летящих на одной пятой скорости света кораблей проекта Starshot сможет достичь ее всего за несколько десятилетий (но сначала нужно сконструировать и сами корабли, и лазер для их запуска). Пролетая мимо цели, они смогут передать на Землю новые измерения, а возможно, и новые изображения обещанной коперниканством живой планеты, прибывающей или убывающей в темноте.

Это невероятная идея. С инженерной точки зрения, собираемая Мильнером команда понимает ее не лучше, чем, скажем, пионеры ракетной техники, включая Германа Оберта и Роберта Годдарда, в 1920-х годах понимали устройство ракеты “Сатурн-5”. Некоторые аспекты полета на Луну оставались неподвластны пионерам начала XX века, ведь в их время не существовало цифровых компьютеров, а некоторые аспекты полета к звездам, несомненно, неподвластны современным технологиям. Однако за полвека до создания первых ракет пионеры уже понимали основы их конструкции. Думаю, вполне можно побиться об заклад, что в ближайшие 50 лет никакие корабли не устремятся к Альфе Центавра или другой соседней звезде. В конце концов, “Сатурн-5” появился не только потому, что сторонники космических полетов справились с поставленной перед ними задачей, но и потому, что, как отметил Кларк, влиятельные люди нашли для этого другие важные причины. И все же мне кажется, что поставить в этом пари на обратный исход будет не так уж глупо.

Впрочем, есть потенциальная помеха. Подобно тому как ракеты, о которых Оберт рассказывал молодому Вилли Лею в 1920-х, подходили не только для доставки почты и космических путешествий, но и для перемещения высоковзрывчатых веществ, 100-гигаваттному массиву лазеров тоже можно найти недоброе применение, особенно если для оптимизации мощности разместить его над земной атмосферой. Нацеленный на звезды, он станет великолепным двигателем. Нацеленный на Землю – страшным оружием, которое наносит удар на скорости света и защититься от которого невозможно. Мало кто захочет, чтобы такая установка появилась на орбите.

Можно построить ее на земной поверхности и постараться свести к минимуму потерю производительности из-за наличия атмосферы, а можно разместить в единственном месте, где ее невозможно будет направить на Землю, – на обратной стороне Луны. Получая столько же солнечной энергии, сколько и любая другая точка в этих краях, она также располагает сырьем для солнечных батарей и лазерных зеркал.

Когда люди вернутся на Луну – хоть на долгий, хоть на короткий срок, – большинство из них будут смотреть в прошлое. И это правильно.

Но некоторые, возможно, заглянут в будущее. И это тоже правильно.

Кода

Громовая Луна

19 июля 2016 года, округ Бревард, Флорида

Вскоре после заката небо на юге разрезали зеленые зигзаги молний, но к четверти первого ночи в теплом, влажном воздухе над мысом Канаверал не осталось ничего, кроме тонких лоскутков залитого лунным светом облака. А затем, ровно в тот момент, когда это должно было случиться, появилось нечто новое – внезапный яркий свет над горизонтом. Свет восходящий.

Я написал эти строки, сидя в фойе отеля “Хилтон” в Коко-Бич примерно через три часа после восхода этого света. Как и месяцем ранее, когда я ехал по Калифорнии на поезде, я чувствовал усталость. Но вместе с тем и радостное возбуждение.

Около двадцати лет назад, за обедом в Колорадо-Спрингс – том самом городе, откуда взлетел лунный корабль “Пионер”, построенный Д. Д. Харриманом, – мой друг Джон Логсдон, ведущий историк американской космической политики, спросил меня, доводилось ли мне наблюдать за пуском ракеты. Я сказал, что не видел ни единого пуска. Он ответил, что если я хочу и дальше оставаться бесстрастным хроникером космической программы, то мне не стоит смотреть на пуски. Стоит увидеть один, сказал он, как меняешься навсегда, словно подхватив заразу.

Возможно, Джон несколько предвзят. Первым он увидел пуск “Аполлона-11” – не столь внезапный, но гораздо более величественный. Он говорит, что встретить утром человека, который после обеда уже будет на пути к Луне, незабываемо.

Не все пуски производят такой эффект. Но некоторое время я серьезно относился к его словам и противился желанию отклониться от маршрута, чтобы увидеть, как взлетает ракета. А потом на время перестал писать о космосе – и возможности больше не представлялось. Той ночью я увидел свой первый пуск: Falcon-9 поднял Dragon с мыса Канаверал на космическую станцию.

Как выяснилось, Джон был прав. Когда у тебя на глазах 550-тонная машина высотой больше 20-этажного дома взмывает в небо, начинаешь по-новому относиться к таким предприятиям. Но я не могу сказать, как именно, из-за того, что случилось дальше.

Прежде чем перейти к этому, мне следует сделать две оговорки. Во-первых, я процитировал написанные той ночью строки (позже они стали началом статьи для журнала The Economist) отчасти потому, что в них кое-что осталось неупомянутым. В небе было не одно лишь облако, иначе оно не могло бы быть залито лунным светом. Полная Луна стояла высоко у нас за спиной, пока мы с другими журналистами наблюдали за происходящим, и освещала не только облака, но и землю. Кажется, я даже подумывал упомянуть о ней в своей статье, но в итоге счел, что для создания желаемой атмосферы достаточно и упоминания о лунном свете. Сама Луна – ярчайшая, как в кино – осталась за кадром.

Во-вторых, за несколько дней до этого умер мой друг, Майкл Эллиотт.

Сразу после пуска ракета Falcon-9 уверенно устремилась в небо. Мы еще не слышали шума двигателей, но столб пламени полыхал в ночи, снизу подсвечивая серебристые в лунном свете облака красноватой медью. Ракета поднялась к ним и над ними, набрала скорость, отклонилась от вертикали и вытянулась. Она вырвалась из плотного воздуха – пора было лечь на восточный курс, чтобы набрать характеристическую скорость, необходимую Dragon для выхода на орбиту. Даже сквозь облака ослабевающее пламя – девять языков, сливавшихся в один, – все еще казалось острым, как лезвие.

Через 160 секунд пламя погасло, затем мигнуло еще раз и погасло насовсем. Первая ступень отсоединилась. Единственный двигатель второй ступени должен был набрать остаток нужной Dragon характеристической скорости. Первая ступень свое дело сделала. Когда пламя погасло, она пропала из виду. Но это был еще не конец.

Высоко над Атлантикой она повернула, как машина, входящая в поворот. Снова запустив три двигателя, теперь направленные в противоположную сторону от нас, она погасила набранную в восточном направлении скорость. Когда Земля оказалась под ней, первая ступень стала падать обратно на мыс. Через пару минут, когда ее двигатели снова запустились, чтобы защитить ее от уплотняющейся атмосферы с помощью теплового экрана из огня, скорость ее падения составляла 4500 км/ч. Титановые решетчатые стабилизаторы контролировали траекторию ее движения.

Падение замедлилось, но продолжилось. Его скорость по-прежнему значительно превышала скорость звука. Затем, на высоте около десяти километров, двигатели запустились в четвертый и последний раз. Облака осветились сверху, свет Луны померк. В возвращении не было величия взлета – пламя падало быстро и целенаправленно, как головка огромного поршня. Когда ступень достигла земли, в ее основании раскрылся плоский огненный цветок. Четыре опорных стойки размером с могучие дубы опустились на бетонную посадочную платформу, которая находилась гораздо ближе к нам, чем стартовая площадка. Секунду спустя двойной сверхзвуковой хлопок поставил идеальную точку в конце истории. Зрители возликовали и зааплодировали.

Я не могу сказать наверняка, что меня изменил именно запуск – кажется, посадка изменила меня сильнее. Она была совершенно целенаправленной: она не высвобождала, а использовала мощность двигателей – и использовала ее уверенно. Я вспомнил, как один мой знакомый, который затем возглавил программу запусков Управления перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США, рассказывал мне о том, как учился на плотника, и пытался описать баланс силы, опыта, точности и готовности предоставить инструменту возможность исполнить свое предназначение, позволявший мастеру одним великолепно рассчитанным ударом загнать в дерево гвоздь, передавая импульс молотка гвоздю, пронзающему дерево. Именно так выглядела посадка Falcon: верный инструмент, верный навык, верный результат. Концовка, но не полная остановка.

Через восемнадцать месяцев та же самая первая ступень, B1023, вернулась на мыс Канаверал в качестве одного из двух боковых ускорителей для первого и пока единственного запуска Falcon Heavy: того самого, который отправил красный спортивный автомобиль Илона Маска на орбиту Марса. На этот раз я наблюдал за запуском по телевизору, но меня снова охватило волнение, когда я увидел, как ступени одна за другой с разницей в секунду приземляются на расстоянии нескольких километров друг от друга, столь же грациозно переходя от движения на сверхзвуковой скорости к стационарному положению.

B1023 впоследствии списали, потому что более новые ускорители Falcon кажутся более надежными при повторном использовании. Полагаю, B1023 сдали в утиль. Или пустили на запчасти.

После посадки другие репортеры устремились на пресс-конференцию, организованную по случаю запуска. Я побродил по Порт-Канаверал, но не сумел отыскать ни одного бара, чтобы поделиться впечатлениями с незнакомцами, и отправился обратно в “Хилтон”. Все еще чересчур взбудораженный, чтобы спать, в четыре утра я сидел в фойе, пытаясь облечь в слова свою встречу с границей космоса. А затем вышел на улицу, чтобы взглянуть на садящуюся на западе Луну.

* * *

Я упомянул о смерти Майка Эллиотта по трем причинам. Во-первых, это помогает понять, как я чувствовал себя той ночью. Его смерть не стала неожиданностью – он долгое время страдал от рака, – но наступила внезапно. Как выяснилось, всего за пару дней до этого в его честь устроили большую вечеринку, на которой он чувствовал себя хорошо. Если бы я знал о ней, я вполне мог бы ее посетить. Я был в нужный день в Вашингтоне, но не подумал позвонить ни ему, ни нашим общим друзьям. Это была не худшая из упущенных возможностей – мы виделись незадолго до того, – но к моей печали все равно примешивалось чувство стыда. “Сколько еще раз ты увидишь восход полной луны?” – спросил Пол Боулз. Возможно, ты никогда этого не узнаешь.

Во-вторых, в июле 1999 года Майк попросил меня написать заглавную статью для номера Newsweek International, посвященного 30-летию высадки на Базе Спокойствия. На обложке предполагалось разместить фразу: “Жизнь в космосе: через тридцать лет после высадки на Луне Вселенная кажется более дружелюбной”. В статье утверждалось, что в 1970-х “Восход Земли” и отсутствие признаков жизни на пустынном Марсе убили любую надежду обнаружить жизнь за пределами нашей планеты, но в 1990-х открытие множества экзопланет возле других звезд, обнаружение океанов подо льдом по крайней мере одного спутника Юпитера, а также предположение, что Марс был гостеприимнее на заре своего существования, эту надежду возродили.

О возможности возвращения на Луну в статье не говорилось. В ней шла речь о Марсе, об огромных орбитальных телескопах, разыскивающих экзопланеты, и о зондах, которые могут проникнуть под лед Европы, чтобы изучить скрывающийся под ним океан. Идея о живой Вселенной преподносилась в ней скорее как успокоение, чем как приглашение, как абстракция, а не как цель. Практичной, достижимой, но второстепенной Луне в этом обзоре просто не нашлось места.

Статья так и не попала на обложку. Я неделю работал над ней в Нью-Йорке, но вскоре после взлета из аэропорта Ньюарка самолет, на котором я летел домой, в Лондон, пролетел над местом крушения самолета, на котором Джон Кеннеди-младший летел из Фэйрфилда, Нью-Джерси, в Мартас-Винъярд. Когда мы приземлились в Лондоне, сотрудники Newsweek уже переверстывали номер и спешно переделывали обложку. Погиб очередной Кеннеди, и жизнь затмила небо. Разве могло быть иначе? Все понимали, что небо никуда не денется.

В-третьих, я вспомнил, как гулял с Майком по пляжу Лонг-Айленда после свадьбы нашего друга несколько лет спустя, и рыжие волосы его дочери развевались на ветру, пока мы говорили обо всем на свете в момент величайшего единения.

* * *

Назавтра я слонялся по Коко-Бич, не зная, чем заняться. Я взял билет на следующий день, забронировав дополнительную ночь в гостинице, потому что все твердили, что в ином случае тот запуск, ради которого я приехал, гарантированно отложат. Ближе к вечеру я вышел прогуляться на пляж, размышляя обо всем подряд: конечно же, о смерти и о космосе, о зрелище, которое предстало передо мной накануне, и о Ларри Хэгмэне (по пути мне попалась улица с названием “Я мечтаю о Джинни”), о шампанском по утрам и церквях Норфолка, о волнах, о свекрах и даже об ужине. Тепло Солнца поднимало море к небесам, где в прохладном воздухе пар конденсировался в капли, лед и энергию, закручивая атмосферу в огромные облака глубоких и нежных пастельных тонов, покоящиеся над океаном, – туманные, но пышные облака, казавшиеся дальше, чем на самом деле, и словно бы обширнее грозовых туч, но при этом мягче. Облака, сквозь которые можно привести “Тысячелетний сокол” в парящий город. Солнце заходило за горизонт, делая их краски сочнее.

Все казалось огромным, но нежным. Волны мерно накатывали на берег при отливе, а в наушниках звучали сплошь прекрасные песни. Когда Солнце в мягком небе закатилось, взошла Луна, сначала незаметная, воссиявшая не внезапно, но безупречно, совсем бледная на исходе дня, знакомая и незнакомая, привязанная к воде, которая была готова как по волшебству последовать за ней, захватывая пляж. Она поднималась все выше, постепенно сжимаясь и становясь все ярче и тверже в темнеющих небесах.

Я не был один и не ощущал одиночества – на пляже гуляли и играли люди. И все же я чувствовал странный, уединенный покой и мягкую, окрыляющую радость, которые были связаны с утратой, связаны с обязательным возвращением, связаны с надеждой и глубиной небес. И даже с тем светом, что взмыл вверх накануне. Луна в тот момент была не на первом плане, ведь на первый план она не выходит никогда. Но она была там, была частью момента и играла свою роль.

И она была прекрасна.

В наушниках заиграла композиция Арта Блэйки Moanin’ – кашель в микрофон, уверенное, ударное фортепиано, хриплый, напряженный, скользящий саксофон, а затем, через восемь фраз, неотразимая, высокая, как само небо, труба. Я остановился, снял ботинки, включил песню сначала. Улыбаясь и поворачиваясь, меняясь и зная, что изменюсь снова, я танцевал в прибое под встающей Луной.

Обратная сторона

Благодарности

При создании этой книги мне помогало множество людей – и пока идея долго зрела у меня в голове, и когда я приступил к ее неистовому воплощению. Мне хочется поблагодарить тех, кто делился со мной информацией, дарил мне вдохновение и оказывал практическую помощь: Одеда Ааронсона, Эрика Оспо, Стюарта Брэнда, Холли Джин Бак, Нила Кэмпбелла, Эндрю Чайкина, Кариссу Кристенсен, Чарльза Кокелла, Эшли Конуэй, Олафа Корри, Иэна Кроуфорда, Мартина Элвиса, Джеффа Фоуста, Майка Френча, Тревора Хэммонда, Билла Хартманна, Джима Хида, Трейси Хестер, Скотта Хаббарда, Лору Джоанкнехт, Роз Кавени, Джона Кесселя, Джеффа Льюиса, Саймона Льюиса, Саймона Лока, Джона Логсдона, Нила Маэра, Уилла Маршалла, Криса Маккея, Джея Мелоша, Фару Мендельсон, Филиппа Мецгера, Клайва Нила, Теда Нордхауса, Теда Парсона, Стивена Памфри, Боба Ричардса, Пола Роббинса, Стэна Робинсона, Саймона Шаффера (как всегда), Джин Шнайдер, Расти Швайкарта, Сару Стюарт, Тимоти Стаббса, Брона Шершински, Дэвида Уолтэма, Денниса Уинго, Ника Вулфа, Пита Уордена и Кевина Занле.

Три состоявшиеся в 2018 году встречи очень помогли мне определиться с темами этой книги: я благодарен организаторам и участникам 49-го симпозиума по лунной и планетной науке в Хьюстоне и предшествовавшего ему микросимпозиума “Вернадский – Браун”; Дэниелу Зиззамии и участникам семинара по планетному дизайну в Гарварде; а также Брону Шершински, Катарине Дамьянов и участникам Конференции о многопланетном будущем в Университете Ланкастера. Выставка “Луна: из внутренних миров во внешнее пространство”, организованная в Музее Луизианы силами Мари Лорберг, подарила мне новое вдохновение на последних этапах процесса.

Огромную поддержку мне оказали коллеги и друзья из журнала The Economist. Особенное спасибо Барбаре Бек, Рози Блау, Тиму де Лилю, Дэниелу Франклину и Тому Стэндейджу, которые редактировали мои статьи на эту тему; Саймону Райту, который самоотверженно взвалил на себя чужую нагрузку; Ивонн Райан, которая помогла мне не сойти с ума; а главное – Занни Минтон Беддоуз, которая уделила этой книге огромное количество своего ценного времени. Пространство, которое не оплатить никакими деньгами, мне дал фонд Avron Foundation в The Hurst в Шропшире – большое спасибо Наташе Карлиш и Дэну Прэвитту, а также моим коллегам на выезде Сэнди, Карстену, Сэму и Клэр – и Эли Шоу в Саутси. Временное гостеприимство мне оказывали многочисленные кафе, в частности Buenos Aires Café в Гринвиче и Southsea Coffee Company, и всевозможные пабы, включая The Wave Maiden в Саутси, The Union в Гринвиче и The Barley Mow в Кемптауне.

За духовную и моральную поддержку я хочу сказать спасибо всем многочисленным Мортонам, Жак-Мортонам, Пирсонам, Дайкинам, Лукасам, Хайнсам, Лофтам, О’Фэллон-Карлсонам, Хайнс-Сьерниа и другим моим родственникам, а также всевозможным Бейконам, Херле-Шафферам, злостным рецидивистам и так далее.

Я не благодарю человека, который нашел мой потерянный блокнот с идеями о том, как улучшить эту книгу, увидел на первой странице мое имя и контактные данные, прочитал, что этот блокнот мне очень нужен, и даже увидел намек на вознаграждение, но все равно не вышел со мной на связь.

Идея этой книги родилась несколькими часами раньше, чем мне предложили ее написать, на собрании консультативного совета издательства Economist Books в конце 2017 года. Большое спасибо Клайву Приддлу из PublicAffairs и Эду Лейку и Эндрю Франклину из Profile Books, которые оценили книгу по достоинству, после чего Клайв вжился в роль редактора и вывел ее на новый уровень, несколько изменив тональность повествования, всего через 20 лет после того, как мы с ним впервые вместе поработали над книгой. Спасибо также Мелиссе Веронези из PublicAffairs, которая прекрасно справилась с руководством несколько скомканным процессом публикации, проявляя огромное великодушие, и Кристине Палайе – за великолепную корректуру.

Сара Чалфент и Альба Циглер Бейли, как всегда, демонстрировали исключительную эффективность, поддерживая меня на протяжении всего процесса: спасибо им обеим, а также Экин Оклап и остальным сотрудникам Wylie Agency. И большой привет Джой.

Я бесконечно благодарен моему другу Ральфу Эшлиману за карты, которые прекрасно дополняют этот текст, и за составление хронологической шкалы. Я также признателен издателям Пола Боулза и Джеймса Джойса, разрешившим мне процитировать их произведения в эпиграфах. Небольшие фрагменты этой книги основаны на статьях, которые раньше публиковались в журнале The Economist, и я благодарен за позволение переработать их на этих страницах.

Ряд людей, не обязанных читать мою рукопись целиком или частично, все равно любезно читали ее на разных стадиях создания книги, и я благодарю за это Тони Кристи, Билла Хартманна, Джона Логсдона, Дэвида Моррисона, Адама Робертса, Саймона Шаффера и Фрэнсис Спаффорд. Отдельное спасибо Джону Мортону – который также сделал многое, чтобы повысить шансы на появление книги, отложенной в пользу этого проекта, – внимательной и зоркой Оливии Джадсон и придирчивому Кевину Занле.

Как всегда, самое большое спасибо моей любимой Нэнси Хайнс, которая всегда любила смотреть на Луну и представлять ее и с радостью делилась со мной своими мыслями, идеями, наблюдениями и стихами, а также всячески поддерживала меня и дарила мне вдохновение.