Текст книги "Лето"

– Кто там?

– Ага, – отвечает Тоотс, – это я, сын хозяина из Заболотья, Йоозеп.

– Чего тебя носит?

– Зайти к вам нужно. Мне бы с хозяином поговорить.

– Чего тебе надо?

– Не могу же я, стоя за воротами, объяснять. Это разговор длинный.

– Обожди.

Кто-то опять заговаривает с кудахтающими курами и звякает дверью. Собака стала на задние лапы и царапает ворота когтями. Наконец кто-то во дворе, сопя и кряхтя, подходит к воротам.

– Но ежели собака тебе нос откусит – не моя вина.

– Гм… а вы заприте ее в доме, пока мы поговорим.

– Ишь ты… Запереть в доме, говоришь. Иди-ка сюда, Плууту, я тебя запру в доме.

Слышно, как Ванапаган оттаскивает собаку и как та со злобным ворчанием, пытаясь, видимо, укусить хозяина, сопротивляется.

– Иди, иди, Плууту. Марш!

Затем снова звякают дверной задвижкой, колотят камнем по какому-то железному предмету и бормочут непонятные слова. Наконец ворота отпирают.

– Ну, входи, ежели ты из Заболотья. Управляющий проходит в ворота, зорко осматриваясь по сторонам, нет ли где собаки, затем разглядывает стоящего перед ним низенького, толстого человека, известного в Паунвере под именем Ванапагана. Он совсем еще не так стар, этот Ванапаган, на вид ему лет сорок пять. Это тучный человек с красным лицом, седеющими волосами и тупой бородкой. Одного глаза – какого именно, этого управляющий не может сразу сообразить, – у него нет, но тем пристальнее глядит на пришельца второй. Густые седые брови придают отшельнику если не злой, то, во всяком случае, не особенно приветливый вид; из ноздрей тоже торчат такие длинные и густые волосы, что их можно было бы под носом завязать узелком.

– Ну, чего тебе? Собаки не бойся, я ее запер в сарай. Тоотс старается медленно и спокойно объяснить, зачем он пришел. Ванапаган слушает, не произнося ни слова, только маленький глаз его, зорко глядящий из-под седой брови, дает понять, что хозяин его все слышит и замечает.

– Кто ж вас прислал именно сюда, ко мне? – спрашивает Ванапаган, выслушав гостя, и почесывает виднеющуюся из-под расстегнутой рубахи волосатую грудь, покрытую блестящими каплями пота.

– Сюда? Кто меня сюда прислал?.. Кийр. Портной Кийр.

– Гм… Кийр. Что ж он вам сказал? Ванапаган подтягивает штаны и в упор смотрит на Тоотса.

– Что он сказал? Ну-у, что вы человек зажиточный и что ваше поручительство много значит. Ах да, еще сказал, что вы и раньше некоторым помогали.

– Да-да, Кийру я один раз одолжил денег, но это было давно. Подписи я, конечно, никому не дам, за этим не стоит ко мне и ходить; денег рублей двести можете получить под вексель, ежели покажете бумагу, что хутор записан на ваше имя… Заткни глотку, Плууту, он скоро уйдет!

Управляющий бросает взгляд в сторону сарая, как бы извиняясь перед Плууту, что вынужден еще немножко его задержать, и спрашивает:

– А сколько процентов хотите?

– Процентов… – Ванапаган топчется на месте – два шага вперед, два назад, – толстый и красный, как кровяная колбаса, потом опять подтягивает на себе штаны и пристально смотрит Тоотсу в лицо. – С земляка – двенадцать.

– Много, – улыбается Тоотс. – Кроме того, двести рублей мне маловато.

– Ну можно бы еще сотнягу подбросить. Но процент процентом и остается. Тут ничего не поделаешь. Время сейчас дорогое, за все плати чистоганом – шутка ли! Скажем, к примеру, этот самый Плууту – он за двоих мужиков жрет. Совсем меня обожрал. Теперь на старости лет научился еще и яйца есть, цыплят тоже жрет, дьявол. Скажем, к примеру… Когда-нибудь и меня самого слопает, это как пить дать, – тогда конец роду Сабраков на земле. Заткни глотку, Плуту!

– Зачем же такого обжору держать.

– Да, попробуй не держать! Скажем, к примеру, сейчас лето и бояться нечего. А осенью, когда темно? Разве услышишь, ежели кто через ворота или через забор полезет?

– И то правда, – поддакивает Тоотс. – Значит, в поручители вы ни под каким видом не пойдете?

– Нет. В жизни такими делами не занимался. Денег можете получить рублей триста, когда хутор будет на ваше имя записан.

– Ладно, я подумаю. Не раздобуду нигде подписи – тогда вернусь сюда.

Тоотс отступает к воротам, в последний раз окидывая взглядом двор. Под забором валяется яичная скорлупа, селедочные головки и еще какие-то объедки. Рядом с сараем сушится грубое, словно сшитое из мешковины белье. Ванапаган, наверное, сам его выстирал и залатал: кажется, будто заплаты эти словно издалека брошены на разорванные места. Из сарая струится вонючая жижа – по-видимому, последний представитель рода Сабраков держит там поросят.

– Ну что ж, тогда – будьте здоровы, до свидания!

Управляющий слышит, как у него за спиной запирают на засов ворота, и весь вздрагивает. Действительно, страшно здесь все – и усадьба, и ее хозяин. Если Плууту в самом деле намерен когда-нибудь сожрать своего хозяина, то, по мнению Тоотса, пусть делает это хоть сегодня; Тоотс ничего не имеет против того, чтобы род Сабраков навсегда исчез с лица земли. Ванапаган уверяет, что за все должен «платить чистоганом», – а во дворе полно кур и петухов, в загородке хрюкает свинья, на огороде картофель и капуста – хорош чистоган! Но, в конце концов, все это его, Тоотса, не касается, ему нужно раздобыть поручительство. Уже в третьем месте он терпит неудачу. Черт его знает, почему все – и хорошее и плохое – случается по три раза? Почему три? В четвертом месте все же должно повезти, не то сегодняшний день совсем пойдет насмарку. Но где же это четвертое место?

– Боже милосердный! – раздается в эту минуту чей-то голос со двора волостного правления. – Мне, видимо, померещилось? Это, наверное, не вы, Тоотс, а ваш дух? Погодите, остановитесь, а то боюсь, что вы мгновенно превратитесь в воздух, пар или синий дымок!

– А-а, – оборачивается управляющий, – это вы, Тээле! А я уж подумал… Здравствуйте!

– Здравствуйте! – говорит девушка, проворно выходя на шоссе и протягивая ему руку. – Ну, слава богу, теперь я вижу, что это в самом деле вы, мой соученик Йоозеп Тоотс из Заболотья. Вы сказали: «А я уж подумал…»

– Да, я подумал было, что это опять Кийр за мной гонится. Он сегодня весь день меня преследует: куда ни пойду, везде он передо мной.

– Как же это получается? Нечего ему делать, что ли? Ах да, между прочим: он все еще ходит к вам учиться?

– Нет! Он побыл в Заболотье всего один день.

– Вот как. А я думала, он уже скоро станет настоящим опманом.

Управляющий с улыбкой качает головой. Глаза его встречаются с пристальным взглядом девушки – этот взгляд он все время чувствовал на себе.

– Так, так… – Тээле чуть краснеет и опускает глаза. – А теперь разрешите поблагодарить вас за страничку из Книги откровения. Я прочла ее от начала до конца, все искала какое-нибудь слово или фразу, которые относились бы ко мне, но не нашла. Не знаю, послали вы эту страничку с какой-нибудь скрытой мыслью или нет, я ничего в ней не нашла.

Теперь уже краснеет и управляющий.

– Простите меня! Надеюсь, вы не обиделись? Никакой скрытой мысли нет, и вообще это была довольно глупая выходка – я и сам потом понял. Какая там скрытая мысль могла быть: в комнате уже стало так темно, что я и сам не видел, что на листке написано.

– Ах, да ну вас, – смеется хозяйская дочь. – Чего я буду обижаться. Не такая уж я нежненькая, как вы думаете. Сначала я, конечно, была очень удивлена: что бы это могло значить? А потом вспомнила, что я написала, когда была в Заболотье, и все стало ясно. Нет, это ничего, это просто милый ответ на мою записочку. Но разрешите спросить, откуда вы сейчас идете и куда направляетесь? Вас давно нигде не видно. Я собиралась на днях сходить в Заболотье поглядеть, не заболели ли вы, не случилось ли какое несчастье. А сегодня мне почему-то пришло в голову, что вы, может быть, уехали обратно в Россию. Извините мое любопытство – женщины все любопытны, – не идете ли вы сейчас оттуда… от Ванапагана? Со двора конторы было слышно, как он гремел, открывая ворота; вообще-то он так легко к себе во двор не пускает.

– Да-а, – запинаясь отвечает Тоотс. – Я… действительно был там.

– Ну да, так я и думала. Но странно, что вас туда привело?

– Так просто… – Тоотс пытается ответить как можно непринужденнее. – По делам ходил.

На это девушка сперва ничего не отвечает. Она чертит зонтиком по песку большака и бросает недоумевающий взгляд на хутор Ванапагана.

После небольшой паузы хозяйская дочь спрашивает:

– И куда вы сейчас идете?

– Сейчас… сейчас… пойду дальше. Путь далекий.

– Куда же именно? Не будьте таким загадочным, дорогой соученик.

– Туда… туда, – говорит Тоотс, указывая в направлении Каньткюла и мучительно ломая себе голову – как бы сейчас более или менее правдоподобно соврать. – Туда-а… в эту самую… как ее… ну да, туда… к Тыниссону, – придумывает он наконец хоть одно имя.

– Так далеко? – удивляется Тээле. – И тоже по делам?

– Да, почти.

– Ну хорошо, если вы ничего не имеете против, я чуточку провожу вас. Можно?

– Отчего же нет, – улыбается управляющий. – Будьте так любезны… Очень приятно.

– Да-а, – начинает по дороге Тээле, – что я хотела сказать… значит, Заболотье теперь почти в полном порядке. Смотрите, как быстро.

– О нет! – усмехается Тоотс. – Заболотье далеко еще не в порядке. Это только начало. Там еще добрых несколько лет придется потрудиться, пока все наладим. Сделано лишь то, что поважнее. Но, – добавляет он медленно, – потихоньку все сбудется, если сил и здоровья хватит. Теперь это уже вроде бы свое собственное… постараюсь.

– Как это – свое собственное? Оно же всегда было свое?

– Ну да… это верно. Но сейчас – еще больше. Теперь вроде бы сам полный хозяин… Старик собирается хутор на мое имя переписать, так что…

– В самом деле? Поздравляю! Ну, тогда вам пора жениться, дорогой соученик. Не теряйте времени. Женитесь поскорее, а то меня иногда страх берет – так же, как сегодня, – что вы здесь заскучаете и снова отправитесь в чужие края. Нет, в самом деле, теперь вам самая пора жениться.

– Ну, – усмехается управляющий, поглядывая в сторону леса, – это не к спеху… Да и где так сразу возьмешь жену. Поблизости нет никого… Вот и…

– Ну что вы! Неужели перевелись в Паунвере девушки на выданье? Вы сами не искали, никого себе не присматривали, – вот в чем дело. Живете в своем Заболотье, как рак в норе, даже не показываетесь на людях – разве так молодой человек подыскивает себе невесту… которая полюбила бы его! Не думаете ли вы, что какая-нибудь девица сама сделает вам предложение?

– Да нет… – Управляющий хочет возразить, но его школьная подруга только перевела дух и собирается продолжать свои наставления.

– А если вы и впрямь в этих делах такой беспомощный и неумелый, то позвольте хотя бы дать вам добрый совет и порекомендовать кого-либо. А?

– Да кто его знает… Ну хорошо, так и быть – рекомендуйте.

Тоотс закуривает папиросу и с интересом ждет – кого же ему собираются предложить в жены.

– Да-а, – говорит школьная подруга, чуть потупив взор. – Обещать легче, чем советовать. Но ладно. Только не смейтесь и не издевайтесь, если услышите нечто совсем неожиданное. Дело, видите ли, в том, что… я рекомендую вам прежде всего себя.

Услышав эти слова, управляющий поперхнулся – он так неудачно глотнул дыма, что его, опытного курильщика, начинает долго и мучительно душить кашель. Он швыряет папиросу на землю, вытирает выступившие слезы, пытается улыбнуться и произносит:

– Я думал, вы после такого вступления скажете что-нибудь серьезное, а вы… вы только шутите. Кх, кх… проклятый дым!

– Отчего вы думаете, что это штука? Я совсем не шучу, просто я чуть смелее других девушек и прямо говорю то, что думаю. Но если вы не хотите ко мне свататься, я могу посоветовать и другую.

– Да нет… Кх, кх, кх… ведь вы… Ну да, как же не шутка – не можете же вы сразу за двоих выйти замуж, вы же невеста Кипра.

– Я – невеста Кийра! Кто вам сказал?

– Кийр. Ваш будущий муж.

– Ха-ха-ха! – звонко хохочет хозяйская дочь. – Мой будущий муж! Кийр – мой будущий муж! Знаете, Тоотс, все, что относится к Кийру, в самом деле шутка, но то, что я сейчас вам сказала, – это серьезно. Можете мне верить. Но я уже вам говорила – если вы не захотите ко мне свататься, я охотно посоветую вам другую. Почему вам не быть таким же прямым и откровенным, как я? Это же так просто: да или нет. По-моему, среднего пути тут быть не может. Ну, видите – вы уже смеетесь. Так я и думала. Удивительная вещь: когда шутишь или лжешь, верят каждому твоему слову, а скажешь правду – принимают ее за шутку.

– Нет, нет, – отвечает Тоотс, в первый раз за все время разговора внимательно взглянув в лицо девушке. – Постойте, Тээле, дайте опомниться, у меня голова кругом идет. Дайте, как говорится, прийти в себя. Минутку, одну минутку. Позвольте раза два затянуться, и я вам отвечу, по-настоящему, как следует. Не умею говорить без папиросы, такая уж привычка.

– Ну, – возражает Тээле. – Раз вам, чтобы ответить, надо еще закурить да поразмыслить, – тогда ясно, что я вам не по душе. У вас просто не хватает мужества сразу сказать. Никогда бы не подумала, что мой школьный товарищ Тоотс такой трус.

– Гм… А я никогда б не подумал, что моя соученица Тээле так нетерпелива. Только две-три затяжки… Вот… Раз и… кх, кх… два. Так…

Управляющий забавно сжимает рот «в сборочку», проводит по губам тыльной стороной ладони и пытается выжать из себя хоть какую-нибудь фразу.

– Ну, ну? – Девушка смотрит на него испытующим взглядом.

– Да, да, одну минутку. Черт… гм… гм… Забыл начало. Очень милое словечко в голове промелькнуло и пропало. Поди поймай. Видите, и папироса не помогает – это уже третья затяжка.

– Ну, что ж, – вздыхает Тээле. – Садитесь у канавы л курите, пока не выкурите всю коробку. А я сяду около другой канавы и буду ждать, к какому решению вы придете… скажем, к вечеру…

– Постойте, Тээле, скажите мне сначала, в каком ухе звенит?

– Да ну вас! В левом.

– Правильно! Теперь скажите мне скорее, как объясняются в любви.

– Для чего вам это знать?

– Хочу объясниться… но начало забыл.

– Кому же вы хотите объясниться в любви?

– Да пропади я пропадом! Пропади я трижды пропадом! Конечно, вам! Тебе!

– Так бросьте дурачиться, но и не будьте таким высокопарным, как Кийр. Скажите просто: да или нет.

– Кх-кх-кх! Дым проклятый, до чего же сегодня в глотку лезет! Хм-хм! Тээле! Да! Если вы не шутите, то это замечательно, а если шутите, то… на свете одной шуткой больше стало. Тогда мы с Кийром два сапога – пара и только на свалку годимся.

– Славу богу! – снова вздыхает Тээле, на этот раз уже с облегчением. – Наконец-то добилась от вас… нет, теперь уж – от тебя, окончательно – от тебя… добилась от тебя этого несчастного «да»!

– Нет, Тээле, – смеется Тоотс, – это «да» было совсем не несчастное, это «да» было счастливое. Я готов был сказать его тебе в первый же день приезда в Паунвере, но… Правда, старик, подручный аптекаря, говорил мне… а это очень умный человек… он сказал: верь, люби и надейся, но… Я, значит, любить-то любил, но надеяться не смел, особенно после того, как приятель Кийр заявил во всеуслышание, что вы… что ты достанешься ему. Да ну, хорошо, что так обошлось!

Теперь улыбается и Тээле, она снимает с пиджака только что завоеванного жениха белую ниточку, которая где-то к нему прицепилась. Тоотс глядит вслед уносимой ветром ниточке, потом бросает почти испуганный взгляд в сторону Паунвере и говорит:

– Хорошо, но почему, черт возьми, мы так далеко отошли от Паунвере?

– Ты же сам хотел идти туда… к Тыниссону.

– Верно. – Управляющий хлопает себя по лбу. – Сказал же я, что у меня голова идет кругом. Ну ясно, к Тыниссону! А ты как – пойдешь дальше или повернешь назад?

– Это не важно. Главное – что за дела такие у тебя с Ванапаганом и Тыниссоном?

– А, просто так… Как-нибудь расскажу. Вообще, это длинная история, сейчас не стоит начинать. Когда-нибудь потом…

– Ну ладно. Тогда иди. Но смотри теперь каждый день показывайся в Рая, чтобы не приходилось мне опять за тобой бегать.

– По вечерам, по вечерам, – отвечает Тоотс. – Днем некогда, сама знаешь.

– Ладно, ладно.

– Тогда до свидания!

– До свидания!

Они кивают друг другу головой и обмениваются почти холодным рукопожатием. Но отойдя несколько шагов, оба разом оборачиваются и густо краснеют.

– Да… – говорит Тоотс, лицо его выражает беспомощность. – Я-то буду приходить. Что я еще хотел сказать… Ах да… Нет, я ничего не хотел сказать, просто так оглянулся.

При этом Тоотс еще больше смущается и делает несколько неуверенных шагов к Тээле. Тээле стоит на месте, опустив глаза, и чертит зонтиком по земле.

– Да, да, – снова повторяет Тоотс, приближаясь к девушке еще на два-три шага. Тээле тоже делает шаг вперед и выжидающе смотрит на Тоотса. Несколько неловких мгновений они стоят друг против друга, не произнося ни слова. Потом гость из России словно испытывает какой-то толчок и, сам не отдавая себе отчета, что с ним происходит, с силой обнимает девушку за плечи и запечатлевает на ее губах крепкий, мужественный поцелуй.

– Наконец-то! – восклицает Тээле после всего этого и добавляет по-русски: – Догадался!

– Догадался, да, – с улыбкой отвечает Тоотс и быстро удаляется.

Но не успевает он сделать несколько десятков шагов, как его снова окликают. Хозяйская дочь торопливо догоняет его и машет ему зонтиком.

– Стой! Стой! Подожди!

– Что такое? – Спрашивает управляющий, раздувая ноздри. – Что случилось?

– Подожди, Йоозеп, я должна тебе что-то сказать, Это, правда, прямо меня не касается, но все-таки… Дело, видишь ли, в том, что… Ты, правда, сказал, что идешь по делам, но… Если тебе нужно занять денег, то не давайся в руки таким грабителям, как Ванапаган. Это же известный ростовщик. Вот это я и хотела тебе сказать, чтобы предостеречь от такого человека. А кроме того… если тебе понадобятся деньги, ты можешь в любое время получить их в Рая – столько, сколько нужно. Будь умницей, не делай глупостей – ты ведь уже не в приходской школе.

– Нет, нет! – яростно протестует управляющий. – Это совсем другие дела. Нет, черт возьми, этого еще не хватало! Спасибо, очень благодарен, но… нет… Иди себе спокойненько домой, не вчера же я родился, не дам любому дураку меня околпачить.

– Ладно, иди тогда, но будь умницей.

– Непременно! Безусловно!

XXI

Слегка сгорбившись и наклонившись вперед, управляющий прибавляет шагу и, не оглядываясь больше, устремляется по дороге в Каньткюла. Время от времени он закуривает новую папиросу, пожимает плечами и делает до того глупое лицо, что другого такого не сыщешь. Значит, это и было четвертое место! Черт его знает, сегодняшний день чуть было совсем не пошел прахом, как сенокос у того выруского мужика. Ой, ой, ой, он же теперь вдруг стал женихом, как Кийр в свое время! Конечно, на Тээле жениться можно, лишь бы тут не было какого-нибудь подвоха, как в истории со сватовством Кийра. На Тээле жениться можно, даже больше чем «можно». Однако отупелый мозг его не в состоянии сразу оценить, какой сладкий кусок сегодня ему прямо с неба свалился. Более того – в этой одурелой голове словно бы еще живет страх перед будущим. Безнадежный болван! Болван из болванов.

Ага-а, верно, она уже и деньги предложила… Эх-хе, не так-то это просто. Он скорее пойдет к тому же самому Ванапагану и займет денег хоть и под тридцать шесть процентов, чем станет просить помощи в Рая. Во всяком случае, со стороны Тээле было очень мило проявить такое сочувствие и заботу о нем, это еще больше сблизило их… у них уже появились общие интересы… И все-таки – не годится! Снова попасться паунвереским на язык, чтобы злорадствовали: Тоотсы из Заболотья «опять» деньги занимают?

Жених он Тээле или не жених, но одна хорошая сторона у сегодняшнего их свидания все же есть: он может теперь воспользоваться своей вынужденной ложью. Удивительное дело, как это ему сразу Тыниссон не пришел в голову! Именно с Тыниссона надо было начинать, а не кончать им. Этот толстяк сидит себе на своем давно выкупленном хуторе и знай загребает денежки; ничего с ним не сделается, если он поможет своим бедным товарищам по школе,

Тыниссон сидит на пороге амбара и чинит зубья граблей. Красное лицо его от загара еще больше покраснело, нос шелушится. Соломенная шляпа сдвинута на затылок, на ней повис кусок паутины.

– Здорово, мешок с деньгами! – восклицает Тоотс. – Бог в помощь!

– Здорово, здорово! Спасибо. Гляди-ка, паунвереские пожаловали, может, на подмогу – сено убирать?

– Еще чего – сено убирать. Будто у меня дома возни мало. Развязывай-ка опять свою мошну и проветривай свои сотенные, а то моль в них заведется и все погрызет. У Лесты уже книга готова, он их продает, с него ты скоро долг получишь. Теперь будь добр, вызволи и меня из беды.

– Что же с тобой? приключилось? Садись-ка, расскажи толком.

– Чего там садиться да рассказывать, дело простое: денег нету.

– Куда же ты свои деньги девал, милый человек? Ты ведь из России добрую пачку их привез, как же они так скоро кончились?

– Ничего не поделаешь, за все приходится чистоганом платить, как говорит Ванапаган. Да и какую уж такую пачку я из России привез! А Заболотье – сам знаешь, такая прорва, знай только пихай в нее, а обратно ни копейки не получаешь.

– Скажи на милость! Ну, а что вообще нового?

– Нет ничего нового. Какие там еще новости в такую жару. Ах да, был я в городе, бродил там по всем углам и закоулкам, даже в университетской библиотеке побывал и в «Ванемуйне».

– Ну, и что ты там видел?

– Все, что видел, было очень интересно. Леста всюду меня водил, все устраивал – приятно ходить было. Сейчас Леста приехал вместе со мной в деревню отдохнуть. Скоро принесет тебе книгу.

– Вот как.

– Так, так, дорогой мой однокашник. А теперь будь молодцом и дай мне поручительство, хочу в кредитной кассе немного денег занять. Вот тут подпишешься – и дело в шляпе, и не надо будет долго рассуждать и торговаться.

– Да-а, – отвечает Тыниссон, продолжая возиться с зубьями граблей, – оно, конечно, так, но… не нравятся мне такие дела.

– Черт побери, ты думаешь – мне они нравятся? Но ничего не поделаешь. Сейчас на хуторе трое наемных, кроме постоянного батрака – один пни корчует, другой канаву копает, третий дом чинит, – и всем платить надо. И рассчитать никого нельзя: все работы до зарезу нужные.

– Н-да, так оно так, но… Знал бы, что ты придешь, так я из дому ушел бы.

– Вот чудак, уйти сможешь и тогда, когда подпишешь,

Тыниссон с минуту озадаченно смотрит на школьного приятеля и, поняв наконец шутку, начинает громко хохотать.

– На кой же шут мне тогда из дому уходить, раз я уже подписал? – говорит он. – Однако ты и жук! Бес тебя знает, ты такой же точно, как в школе был. Ну, конечно, повыше стал да в плечах раздался. Но проделки и шуточки те же, что в школе.

– Ну, а ты чудак, разве переменился? Дай тебе сейчас в руки добрый кусок мяса – подбородок так же заблестит от жира, как и в школьные годы.

– Не городи чушь, никогда у меня подбородок не блестел.

– Хэ-э! Да чего мы попусту спорим, бравые парни мы оба, только я чуть победнее, лучше давай подписывай, скорее от меня избавишься. Я все равно без подписи не уйду, об этом и не помышляй.

– Ты же слышишь – не буду я подписывать. Боюсь таких дел. Я лучше денег дам, тогда хоть буду знать, что счет ясный.

– Ладно, давай денег.

– Гм… Денег тоже вроде бы не хочется давать. По правде говоря, и нету их. Немного, конечно, есть, но мне и самому понадобятся.

– Не болтай ерунду. Не греши! Бог тебя накажет, если будешь такие вещи говорить. Видишь ли, я завтра со стариком в город еду, в крепостное. Если хочешь, опять привезу тебе салаки. Вообще, если ты дашь подпись, я берусь тебе круглый год салаку возить. Тогда у тебя только и будет заботы, что передать в Заболотье: «Тоотс, салаку!» И я уже, как на крыльях, несусь в город, бочку – на плечи и мигом сюда, прямо к воротам твоего амбара.

– Сколько же, ты думаешь, мне нужно этой салаки?

– Много, много. Или, может быть, тебе коса понадобится, серп, или сеялка, или… Все тебе доставлю, хоть памятник Барклая.

– Нет, я бы и впрямь удрал, кабы знал, что такой искуситель явится. Вообще-то я не прочь с тобой повидаться, поговорить, но вот то, что ыт вечно денег клянчишь, мне совсем не по нутру.

– Вечно денег клянчишь! Побойся бога, Тыниссон, не греши против восьмой заповеди, пузан несчастный. Единственный раз ты Лесте дал сотенную – и это значит, что я вечно денег клянчу? Сейчас ты молодой, а что из тебя еще получится, когда постарше станешь, – черт знает. Будешь, наверное, настоящий Плюшкин, из которого никакая сила и копейки не вытянет. Не жадничай, не то прежде времени состаришься. Будь порядочным человеком, живи сам и жить давай другим, чтоб и овцы были целы и волки сыты, как старики говорят.

– Да-а, говорить ты умеешь – это точно, тебе адвокатом быть, а не землеробом. Ну так вот, велю накормить тебя и дам хорошего свежего квасу, только брось ты этот разговор насчет подписи.

– Хм-хм-хм… Ты большой шутник, Тыниссон. Уж на что Кийр шутник, а ты дашь ему этак… очков десять вперед. Если б ты только знал, как сейчас обстоят мои дела, ты не дал бы мне говорить и пяти минут – сразу сделал бы то, о чем прошу, но… Жаль, что сейчас еще не могу тебе ничего сказать. Жизнь меня крепко обломала и научила не выбалтывать все с пылу – с жару. Но ты еще услышишь обо мне, еще услышишь… Время бежит, а счастье не минует.

Проходит порядочно времени, пока наконец, как говорится, доброе слово вражью силу ломит. В конце концов Тыниссон уступает нажиму и, кряхтя и охая, дает свою подпись. После этого Тоотс быстро заканчивает беседу, кладет долговое обязательство себе в записную книжку и молниеносно исчезает. «Везет, везет, везет! – говорит он себе по дороге в Паунвере. – Раньше не везло, а потом повезло и везет до сих пор. Гм, теперь и шагается как-то увереннее. Человек никогда не должен отчаиваться! Верно, Йоозеп Андреевич, гм, а?»

В Паунвере на мельничном мосту встречаются ему два однокашника – Леста и Кийр. Георг Аадниэль уже переоделся в воскресный костюм и, по-видимому, тоже занят какими-то делами.

– Опять кийр! Ох черт! – восклицает управляющий еще издалека. – ВУсюду, куда ни пойдешь, перед тобой Кийр. Ты словно побывал у Лаакмана и дал себя отпечатать в тысяче экземпляров, как Леста свою книгу. Кийр да Кийр! Нцу прямо-таки спасения нет от Кийра!

– А тебе-то что, дорогой соученик? Разве я тебе так мешаю и везде тебя беспокою? Скажи-ка лучше, раздобыл подпись?

– Да, – отвечает Тоотс, скривив шею. – Раздобыл, раздобыл, женишок!

– Ну, тогда хорошо.

– Конечно, неплохо, женишок.

– Что за женишок такой? Затвердил свое. Я тебе уже сказал, что не позволю собой играть.

– Ты и не знаешь, Леста, – упрямо твердит свое Тоотс. – Ведь это жених. Ездил в Москву сельскому хозяйству обучаться… Потом еще у меня доучивался… Земледелец хоть куда, только пуп да кости слабые.

– Судишь обо мне, как о быке или лошади, – презрительно бросает Кийр.

– Да-а, женихов в Паунвере хоть пруд пруди, – замечает Леста. – Я только что был у одной своей школьной подруги, там тоже речь шла о женихе, о замужестве и…

– У какой школьной подруги ты был? – настороженно спрашивает рыжеволосый.

– Да у раяской Тээле. О-о, это чудесная девушка, тот, кто на ней женится, может благодарить судьбу. Между прочим, я отнес ей свою «знаменитую» книгу.

Леста улыбается и обменивается с Тоотсом многозначительным взглядом. Но их приятеля Кийра охватывает вдруг страшное волнение.

– Ах так, ах так? – допытывается он. – Ах, значит, там уже заговорили о замужестве? Хю-хю… Вот видишь, я же тебе говорил, Тоотс, чем больше ты показываешь характер, тем больше тебя уважают. Хи-хи-и, девчонка перепугалась, как бы я совсем ее не бросил. А я и не собирался бросать, я только так… постращал ее чуточку, чтоб немножко поумнела. Ах так, значит? Ну вот, а то пляши под ее дудку и выкидывай всякие штуки… Теперь сама видит.

– Да нет, ведь… – Лесте хочется что-то сказать, но Тоотс трогает его за плечо, покашливает и, подмигивая, подает знак, чтобы он не спорил с Кийром; пусть рыжеволосый уверяет себя, что своим грозным выступлением он отчаянно испугал Тээле, ибо лажены те, кто не видят и все же веруют.

В это время из аптеки выходит аптекарь; держа в руках трость и завернутый в газетную бумагу пакетик, он медленно направляется к мосту. Подойдя к приятелям, он пристально смотрит на Тоотса, снимает шляпу, кланяется и говорит:

– Будьте здоровы, господин Тоотс, я желаю вам всяческого благополучия!

– Как? – удивляется управляющий, протягивая старому господину руку. – Куда же вы?

– Куда… – отвечает аптекарь. – Этого я никак не могу сказать. Разве вы уже забыли историю о человеке, который шел по улице с куском мыла и веником под мышкой?

– Но вы еще вернетесь в Паунвере? Не уходите же вы отсюда навсегда?

– Все может быть, но по моим собственным расчетам я, видимо, вернусь сюда нескоро. Во всяком случае, моя служба здесь кончилась.

– Вот как! Жаль! Очень жаль. Ну, а ваши вещи, ваше имущество остается пока здесь?

– Почему вы так думаете? Я никогда своих вещей не разбрасываю. У меня хозяйство не такое большое, чтобы я не мог держать его в порядке. Взгляните! Omnia mea mecum porto! [12]12
  Все свое ношу с собой (лат.).


[Закрыть] Если вы учили латынь, то должны знать, что это значит.

Аптекарь вертит завернутым в газету пакетиком и тростью перед самым лицом Тоотса.

– Вот это, – добавляет он, – это трость, а в газете – табак и гильзы. Так какую же из этих вещей мне следовало бы, по-вашему, оставить здесь, чтобы потом за ней вернуться?

– Ах, ну тогда – конечно, – извиняется Тоотс. – Я не знал, что у вас так мало вещей.

– Мало? – переспрашивает аптекарь, подняв свои седые брови. – Мало? Как на чей взгляд. Для меня этого на первых порах больше чем достаточно. А вообще, чем меньше у человека разного хлама и рухляди, тем он счастливее; это особенно чувствуешь в поездках. Обратите внимание и запомните, молодой человек: на любом вокзале всегда найдется какой-нибудь ребеночек, какая-нибудь там малышка Индерлин, которую мне придется взять на руки и внести в вагон: а таща большой чемодан, я, чего доброго, мог бы нечаянно толкнуть этого ребеночка к стенке вагона и сделать ему больно. Кроме того, мне не нужно возиться с багажными квитанциями и бояться, что поезд уйдет как раз тогда, когда я пью на вокзале свою бутылку пива. Я хочу путешествовать и пить свое пиво в полном покое, в полком покое… а покой – самое главное в этом мире. Или, может быть, я не прав, а?

– Нет, против этого мне нечего возразить.

– Ну, вот видите. Если у вас сейчас нет каких-либо планов, как тогда на поле в Заболотье, неплохо было бы нам пойти распить рюмку-другую на прощанье. Не бойтесь, я не опоздаю на поезд, я никогда никуда не опаздываю.