Текст книги "Ключ. Возвращение странницы (сборник)"

Глава 10

Первые броские газетные заголовки появились на следующий день. Газета «Дейли вайр» выплеснула их на половину первой страницы, несколько оттеснив сообщения о последней победе русских.

ЧИСЛИВШАЯСЯ ПОГИБШЕЙ ТРИ С ПОЛОВИНОЙ ГОДА ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ, ЧТОБЫ УВИДЕТЬ СВОЮ МОГИЛУ

Под заголовком было изображение белого мраморного креста на церковном дворе в Холте. Ясно различима была надпись:

Анна

Жена Филиппа Джослина

Возраст 21 год

Погибла в результате действий противника

26 июня 1940 г.

Газетный текст содержал интервью с миссис Ремидж, кухаркой и домоправительницей в Джослин-Холте.

Миссис Армитедж спустилась в кухню с газетой в руке.

– О, миссис Ремидж, как вы могли?

Миссис Ремидж разразилась слезами, которые состояли на три четверти из возбуждения и на одну – из раскаяния. Ее большое бледное лицо блестело, и голова тряслась как бланманже.

– Он не говорил, что станет помещать это в газету. Слез с велосипеда у задней двери, когда девочки были в столовой, и спросил меня довольно культурно, не могу ли я проводить его на церковный двор. Я сказала, что он легко его найдет, если постарается, потому что церковный двор начинается за парком. Ну и показала ему колокольню со ступенек заднего крыльца, и любой бы так поступил, даже вы. Что ж, ведь вот она, во всей красе, никуда не денешься.

– Похоже, вы сказали ему гораздо больше этого, миссис Ремидж.

Миссис Ремидж вытащила носовой платок, больше походивший на небольшую простыню, и прижала к лицу.

– Он спросил меня, как ему найти могилу леди Джослин, и я сказала…

– Что вы сказали?

Миссис Ремидж шумно заглотала слезы.

– Я сказала: «Зачем нам думать о могилах или о чем-то подобном, когда ее светлость вернулась домой».

Миссис Армитедж покорно глядела на первую страницу «Вайр», потом стала зачитывать вслух:

– «Миссис Ремидж сказала мне, что ее словно громом поразило…» Жаль, что не по-настоящему! «“Ох, я помню, как леди Джослин приехала сюда новобрачной… Такие красивые жемчуга – те самые, что нарисованы на картине, которая висела в Королевской академии. И в них же она сейчас вернулась домой, и в своей чудесной шубе”… Мисс Айви Фоссет, горничная из Джослин-Холта, сказала: “Конечно, я не знала, кто это, когда открывала дверь, но как только я на нее взглянула, то увидела, что она одета точно так же, как на картине в салоне”…»

Миссис Ремидж продолжала давиться слезами и утирать лицо. Милли Армитедж как-то неожиданно расслабилась. Какой теперь толк, в самом деле? И она добродушно промолвила:

– Ох, да перестаньте плакать. Теперь уже какой толк? Не думаю, что вы могли противостоять ему – он был просто обязан все из вас вытянуть, – только не могу понять, как они узнали, что здесь есть какая-то сенсация.

Миссис Ремидж в последний раз всхлипнула и огляделась. Большая кухня была пуста. Айви и Фло заправляли наверху постели, но она все равно понизила голос до хриплого шепота:

– Тут все дело в Айви… Из девушек нелегко что-либо выудить… Но я вытянула из нее вчера вечером. Ее тетке газета однажды заплатила целую гинею за то, что она прислала заметку о кошке, воспитывающей крольчонка вместе со своими котятами, и это-то и навело девчонку на мысль. Она взяла и послала открытку в «Вайр» и сказала, что ее светлость вернулась домой, когда все думали, что ее нет в живых, а на кладбище стоит крест и все такое прочее. А я точно не допустила бы этого ни за что на свете, тем более что это так огорчает сэра Филиппа.

– Я и не думаю, что это была ваша вина, миссис Ремидж. Полагаю, газеты были обязаны за это ухватиться.

Миссис Ремидж убрала платок в обширный карман фартука.

– Красивый крест, – сказала она.

Милли Армитедж уставилась на снимок в газете.

Анна

Жена Филиппа Джослина

Возраст 21 год

Придется, конечно, изменить надпись. Филипп должен об этом распорядиться. Потому что если наверху, в салоне, с Лин находится Анна, тогда под белым мраморным крестом покоится чье-то другое тело. Невозможно быть в двух местах одновременно. Она бы от всего сердца желала, чтобы надпись на кресте была правдива. Вероятно, это очень дурно с ее стороны, но ей бы куда больше хотелось, чтобы Анна находилась на церковном погосте, а не наверху, в салоне. Беда в том, что полной уверенности у нее не было. Иногда ее убеждал Филипп, а иногда – Анна. Милли старалась быть честной, насколько могла. Собственно, не имело значения, хочет ли она, чтобы Анна была жива или чтобы была мертва. Главное, чтобы они знали точно. Было просто страшно подумать, что Энни Джойс захватит деньги Анны и безнаказанно заберет себе Филиппа и Джослин-Холт. Но еще ужаснее было думать, что Анна, вернувшись из мертвых, столкнулась с тем, что никому не нужна.

Ее взгляд был прикован к газетной странице.

Энни

Дочь Роджера Джойса

Вот что там должно быть написано, если Анна жива… Какое чудовищное дело!

Она подняла глаза, встретилась с сочувствующим взглядом миссис Ремидж и сказала с откровенностью, которая время от времени шокировала ее семью:

– Ну и передряга, верно?

– Порядком огорчительно, если можно так выразиться.

Миссис Армитедж кивнула. В конце концов, миссис Ремидж прослужила в Джослин-Холте двенадцать лет. Она видела, как Филипп женился. Невозможно скрыть правду от людей в своем собственном доме, так что какой смысл пытаться – все равно что строить хорошую мину при плохой игре.

– Вы узнали ее… сразу? – спросила она.

– Вы имеете в виду ее светлость, мэм?

Миссис Армитедж кивнула.

– А вы нет, мэм?

– Конечно, узнала. Я не подумала ничего другого.

– Вот и я также.

Они смотрели друг на друга. Миссис Ремидж промолвила неуверенным шепотом:

– Дело в сэре Филиппе, да? Это он не уверен…

– Он настолько уверен, что она умерла… ему трудно поверить, что он мог совершить ошибку. Мы-то не видели ее мертвой, а он видел. Потому ему так трудно.

Миссис Ремидж поразмыслила и медленно произнесла:

– Я повидала много мертвецов на своем веку. Некоторые выглядят как живые, будто просто заснули, но некоторые так меняются, что их с трудом узнаешь. А если представить ее светлость, когда все краски из нее ушли, а волосы намокли и распрямились от морской воды, которая хлещет через борт, как, по вашим словам, рассказывал сэр Филипп… что ж, тут разница будет большой, верно? А если та, вторая леди была так на нее похожа…

– Я не говорила ничего о другой леди, миссис Ремидж.

– Разве, мэм? Ходят слухи, да и как им не ходить, ведь ясное дело: если сейчас наверху ее светлость, тогда кто-то другой был похоронен вместо нее по ошибке. И идет молва, что это была мисс Энни Джойс, которую мы все видели, когда она приезжала сюда с мисс Терезой лет десять или одиннадцать назад. Гостила тут неделю, и каждому было видно, как она схожа видом с семьей.

– Вы ее помните – как она выглядела?

Миссис Ремидж кивнула.

– Высокая, худая, не девушка, а жердь, – выглядела так, что хотелось ее подкачать. Но все равно было семейное сходство – могла бы сойти за сестру сэра Филиппа. А если она пополнела, научилась держаться и набрала малость красок в лице, то мое мнение такое: она могла достаточно походить на ее светлость, чтобы сэр Филипп совершил ту ошибку… учитывая, какая бывает разница между живым человеком и мертвым. Так и случилось, можете быть уверены.

Милли Армитедж открыла рот, опять закрыла и затем поспешно промолвила:

– Вы думаете там, в доме, ее светлость?

Миссис Ремидж пристально посмотрела на нее.

– Так ведь от этого никуда не денешься, мэм. Выглядит немного старше, конечно, но разве все мы не постарели?

– Вы уверены?

– Уверена? Она входит вон в ту дверь, идет прямо ко мне и говорит: «Я так надеюсь, что вы рады вновь меня видеть, миссис Ремидж».

Слезы навернулись на глаза Милли Армитедж. Анна вернулась, и никто не рад ее видеть… Она резко одернула себя. Лин очень обрадовалась… но теперь она похожа на тень, она тоже не уверена…

Миссис Ремидж подвела итог:

– Тяжеловато, мэм, вернуться домой и узнать, что никто тебе не рад.

Глава 11

Туман, лежавший на церковном дворе весь день, к половине четвертого пополудни распространился в парк, и теперь медленно наползал по длинному склону в направлении дома. Краткий час бледного солнца не смог рассеять висящую над головой дымку. Милли Армитедж начала подсчитывать спальни и продовольствие, потому что, если туман сохранится, ни Инес, ни Эммелина не заходят возвращаться в город, а если они останутся – и, конечно же, Томас, – будет гораздо лучше, если и Перри с женой останутся тоже. Три спальни… и рыбные котлеты – трески в этом виде хватает на дольше, чем когда ее варят или жарят… А если Эммелина думает, что может в военное время придерживаться диеты, ей придется остаться голодной, потому что на второе придется подать сосиски. А на десерт можно запечь яблоки… Мистер Кодрингтон, вероятно, предпочтет вернуться в город, если только туман совсем уж не сгустится. Что ж, если он останется, надо дать ему синюю спальню… И Флоренс должна положить большие грелки во все постели… Вопрос в том: если мистер Кодрингтон останется, означает ли это, что его помощника тоже придется размещать? Она предположила, что тогда ему придется отдать гардеробную на верхнем этаже. Безобидный, пожилой, умеющий хранить тайны человек, которому предстояло делать стенографические записи всего, что будет сказано. Очень неприятно, но, конечно, мистер Кодрингтон совершенно прав: будет справедливо по отношению ко всем, если будет вестись точная запись.

Ее мысли опять вернулись к съестным припасам. Если будут еще две персоны, миссис Ремидж придется положить в рыбные котлеты побольше риса, и, пожалуй, лучше тогда сварить картофель в мундире… Или все-таки туман рассеется?.. Беглый взгляд за окно развеял эту довольно оптимистичную надежду.

Первыми прибыли мистер и миссис Томас Джослин. Встретив их в холле, Милли проводила гостей в столовую, где семью дожидался отполированный до блеска стол с прилагающимися к нему стульями.

Никто не мог бы сказать, что место действия было жизнерадостным. Стены покрывали потертые, грязные и исключительно ценные китайские обои – один из тех передаваемых из рода в род атрибутов, крайне мало приспособленных для комфортного проживания, но слишком дорогих, чтобы с ними расстаться. Превалирующим тоном на обоях был цвет долго варившейся зелени. Ковер, прежде игравший ярким викторианским узором, ныне превратился в нечто угрюмое, тускло-коричневое. Мебель традиционного красного дерева существовала в виде массивных буфетов и сервировочных столиков. Если в столовой обедало менее двадцати четырех человек, то комната выглядела пустынно. Большой дровяной камин тщетно старался смягчить промозглый холод длительного запустения.

Миссис Томас Джослин осмотрелась вокруг и сказала:

– Прекрасная комната, я всегда так считала, – и снова застегнула верхнюю пуговицу своей шубы.

Мистер Кодрингтон вошел вслед за ней и включил свет висящей над столом люстры. Тени отодвинулись в дальние концы комнаты, оставляя стол и то, что его окружало, в круге теплого золотого свечения. Следовавший за мистером Кодрингтоном служащий вступил в этот круг света, положил блокнот и карандаш на один конец стола и поставил небольшой атташе-кейс на другой его конец, после чего отошел к огню и встал там, греясь.

Мистер Кодрингтон кивнул в направлении чемоданчика.

– Я сяду там. Филипп желает, чтобы я, как прежде, занял место председателя. Все это для него крайне мучительно, но я надеюсь, мы придем к какому-то определенному выводу. Если не возражаете, мы не станем обсуждать дело заранее. Так трудно оставаться совершенно непредвзятым. – Он стал распределять по местам участников. – Итак, Филипп сядет от меня направо, а… э… полагаю, мне лучше назвать ее истицей, – от меня налево. Далее, рядом с ней, – мистер Томас и вы сами, а мистер и миссис Перри Джослин – рядом с Филиппом. Мисс Инес Джослин – рядом с ними, а миссис Армитедж и Линделл – по другую сторону стола. Мой помощник мистер Элвери сядет в дальнем конце стола и будет вести стенографический протокол процедуры. – Он выдвинул третий стул слева, посмотрел на стол и сказал: – Пожалуй, можно садиться. Кажется, Перри Джослин с супругой только что приехали. Мисс Джослин должна была их сопровождать, так что мы сможем начать немедленно.

Миссис Джослин уселась. Когда она придвигала стул, с ее пышных рыжих волос каскадом обрушился свет. В ее сорок лет волосы оставались такими же яркими и блестящими, какими были в двадцать два года, под ее свадебной фатой, но, как и фигура, они требовали теперь более жесткого присмотра. Цвет лица у нее до сих пор сохранился очень хороший и вряд ли хоть сколько-нибудь был обязан этим искусству макияжа. Если бы ее глаза были несколько шире расставлены, а по цвету – несколько более синими, она была бы красавицей, но никакое подкрашивание ресниц, изначально песочного цвета, не могло замаскировать их простецкий молочный оттенок. Всякий раз, как Милли Армитедж ее видела, ей на ум приходила персидская кошка, которая была в детстве у нее с Луизой. Луиза умерла, и персидской кошки тоже больше нет, но вот они, ее глаза, на лице у Эммелины – точь-в-точь пара блюдец снятого молока. Что же до остального, миссис Томас Джослин была властной, энергичной особой, всегда нарядно одетой – от маленькой черной меховой шапочки на ухоженных волнистых волосах и гармонирующей с ней дорогой шубы до изысканных шелковых чулок и элегантных туфель.

Рядом с ней Томас Джослин выглядел серым и незначительным. У него были фамильные черты, но как будто ссохшиеся, уменьшившиеся в размерах. Ему было немногим за пятьдесят – на пять лет меньше, чем было бы отцу Филиппа, – но он выглядел на все шестьдесят пять. Возможно, замкнутость офисной жизни, а быть может, буйная энергия его жены были тому причиной.

Вошел Перри Джослин с женой. Перри перед этим смеялся, и Лилла щипала его за руку, чтобы он вел себя прилично. Когда они бывали вместе, это приводило их обоих в такое приподнятое настроение, что им было трудно вести себя чинно. Перри был белокурым, как все Джослины, но не таким высоким, как Филипп, и лицо у него было более квадратным, а рот более подвижным, чем у брата. Лилла была маленькой, пухлой и румяной, с широко раскрытыми карими глазами, большим красным ртом и обворожительно вздернутым носиком. Они были так влюблены друг в друга, что несли с собой счастье. Оно исходило от них в виде тепла и света даже в этой угрюмой комнате.

Вслед за ними, не слишком довольная тем, что замыкает шествие, и многословно болтая, по своему обыкновению, вошла мисс Инес Джослин. Когда Милли Армитедж повернулась, чтобы поприветствовать ее, после того как обнялась с Перри и Лиллой, ей пришлось проявить значительное самообладание, чтобы не показать своего замешательства.

Даже на фоне остальных появление Инес Джослин приковывало к себе внимание. Ее волосы, изначально светло-мышиные, были сейчас агрессивного платинового цвета. Забыв про свои пятьдесят лет, она носила их ниспадающими по плечам, они струились из-под маленькой черной шляпки, размером и формой напоминающей крышечку от банки с джемом. Все остальное с неизбежностью соответствовало этому: короткая юбка-клеш, сильно приталенное пальто, тонкие черные чулки и туфли на высоких каблуках. Противовесом этим крайностям молодежной моды служило неприятное лицо Инес – очень длинное, очень худое, очень старообразное, несмотря на обильный, но не слишком умело наложенный макияж. Каждый нашел бы в ней типичную представительницу рода Джослинов, но она была Джослин в карикатуре.

Она чмокнула Милли в щеку, непрерывно тараторя пронзительным голосом:

– Моя дорогая, я никогда не слыхала ни о чем столь из ряда вон выходящем! Невероятно, вот как я это называю. Как поживаешь, Томас? Как поживаешь, Эммелина? Где Филипп? Определенно он должен быть здесь! Как поживаете, мистер Кодрингтон? Определенно Филипп должен быть здесь! Весьма удивительно, если его не будет, но, с другой стороны, все это дело крайне удивительно. Что до меня, то я не могу понять, какие тут вообще могут быть сомнения. Либо Анна мертва, либо жива. Это совершенно неоспоримо.

– Разумеется, мисс Джослин. Быть может, вы присядете? Филипп будет здесь через минуту. Перри, вы с женой сюда, пожалуйста, а мисс Джослин – рядом с вами. А теперь, прежде чем мы двинемся дальше, я хочу сказать следующее. Вас попросили приехать для того, чтобы вы высказали свое мнение касательно подлинности той, которая называет себя Анной Джослин. Она прибыла сюда во вторник вечером, одетая в послесвадебное платье Анны, в ее меховое пальто, украшенная ее жемчугом, ее обручальным кольцом и кольцом невесты и имея при себе сумочку Анны, где лежали ее паспорт и удостоверение личности. Ее без колебаний признали за Анну миссис Армитедж, Линделл и кухарка миссис Ремидж, единственная, кто остался от прежнего персонала. Филипп отсутствовал. Когда на следующий день он вернулся, то наотрез отказался признать эту женщину за свою жену. Он заявил тогда – и продолжает утверждать сейчас, – что настоящее имя истицы Энни Джойс.

– Энни Джойс, моей сестрицы? – визгливо переспросила Инес Джослин.

– Да.

Эммелина Джослин твердо сказала:

– В этом вопросе определенно не может быть большой сложности. Мы все знали Анну – я полагаю, мы все должны бы ее узнать. Вся история выглядит весьма странной.

Мистер Кодрингтон с некоторым облегчением повернулся к ней.

– Да, это так, но я думаю, нам лучше не обсуждать это сейчас. А вот и Филипп!

Филипп Джослин на какое-то время задержался в дверях. Он протянул руку к электрическим выключателям возле дверной коробки. Зажглись все остальные лампы в комнате: по одной над каждым из двух больших буфетов, по одной по обеим сторонам камина, одна над сервировочным столиком, одна над самой дверью. Комната продолжала оставаться мрачной, но перестала быть темной. Каждый предмет в ней, каждый человек, каждый оттенок выражения был беспощадно высвечен. Три больших окна, завешанных туманом, отступили в тень и потеряли свое значение. Меркнущий свет за окнами больше не мог конкурировать с электрическим и уже не принимался в расчет.

Филипп приблизился к столу и обменялся рукопожатиями с дядей и тетей, с Инес и Лиллой. Он тронул за плечо Перри и опустился в кресло между ним и мистером Кодрингтоном, который сразу же обратил взгляд на своего доверенного клерка мистера Элвери и сделал ему знак, после чего тот вышел из комнаты.

«Это точь-в-точь как похороны, только хуже, – подумала Милли Армитедж. – Лин упряма, но я не уверена, что хочу, чтобы она была другой. Она солидарна с Анной и дожидается, когда можно будет войти вместе с ней. Это ужасно заденет Филиппа. Она принимает противоположную сторону. Нет, не то. Она лояльна, поскольку любит Анну, и если есть хоть малейший шанс, что это Анна, она ее не подведет».

Мистер Элвери вернулся и, сев на дальнем конце стола, наклонился над блокнотом с карандашом в руке. Он оставил дверь открытой, и почти тотчас в нее вместе вошли Линделл и Анна.

Лин задержалась, чтобы закрыть дверь, но Анна прошла прямо к столу. На ней оказалось то самое голубое платье, в котором ее изобразили на картине, и тот самый жемчуг. Она была умело и со вкусом накрашена – темнели ресницы; кожа была хорошо увлажнена кремом и напудрена, но почти не было румян; губы тронуты помадой кораллового тона, ногти накрашены им в тон. Без колебаний она прошла справа от мистера Элвери и приблизилась к Томасу Джослину и его жене, подавая руку каждому из них.

– Дядя Томас! Тетя Эммелина!

Было ясно, что оба ошеломлены, но, не давая им времени заговорить, она прошла дальше и заняла стул слева от мистера Кодрингтона. Оттуда она кивнула через стол.

– О, Перри, как приятно тебя видеть! Как давно мы не встречались, не правда ли? И я не была знакома с Лиллой, но рада видеть и ее. – Ее взгляд скользнул дальше. – Как поживаете, кузина Инес?

Филипп откинулся на спинку стула. Если это был первый тест, она выдержала его с честью. Но, с другой стороны, Энни Джойс тоже была достаточно осведомлена, чтобы его выдержать. Тереза знала всю семейную историю, и у нее было много семейных фотографий. Эта женщина, конечно, не могла знать о Лилле, но это уж, как Филипп себе представлял, заслуга Лин. Он бросил на девушку осуждающий взгляд. Та заняла стул рядом с Милли Армитедж. На Линделл было темно-зеленое платье с отложным воротничком из муслина. Цвет придавал ей особую бледность. Быть может, дело вовсе не в цвете. Ее кожа была гладкой и бледной как молоко. За черными ресницами темнели причудливые, в крапинку, глаза. Она на него не смотрела. Он тоже не должен на нее смотреть. Филипп нахмурился и с усилием отвел взгляд. Линделл подумала: «Он злится… он меня ненавидит… Уж лучше так… Что будет с нами со всеми?.. Я не могла бросить ее одну».

Мистер Кодрингтон посмотрел на стол и сказал:

– Кто-нибудь хочет задать какие-то вопросы?.. Да, миссис Джослин.

Эммелина подалась вперед над столом.

– Вы только что узнали моего мужа – быть может, вы расскажете нам о его месте на семейном древе?

Томас Джослин откинулся назад и опустил глаза. Ему все это чрезвычайно не нравилось. Лучше бы Эммелина не приходила или, если уж пришла, сидела бы тихо и предоставила говорить кому-то другому. После почти двадцати лет брака ни одна из этих двух вещей не представлялась ему возможной. Тем не менее он все равно о них мечтал.

Сидящая по другую сторону от него Анна с улыбкой ответила:

– Ну конечно. Отец Филиппа имел двух братьев. Дядя Томас – младший. Отец Перри был средним братом.

Эммелина продолжала:

– А какие у нас дети?

– Четыре мальчика. Полагаю, старшему около шестнадцати. Его зовут Том, а других – Амброз, Роджер и Джеймс.

– Мы называем его Джимом, – сказала Эммелина, и Анна засмеялась.

– Вы знаете, я думаю, подобного рода вещи нас никуда не приведут. Я имею в виду, если кто-то спросит меня, кто такая кузина Инес, и я отвечу, что она сестра кузины Терезы, а их отец был двоюродным братом моего дедушки, – что ж, это попросту ничего нам не даст, потому что Филипп, судя по всему, думает, что я Энни Джойс, а Энни все это было бы известно так же хорошо, как и мне.

Все посмотрели на нее. Филипп – тоже. Казалось, она являла собой воплощенную откровенность: щеки ее чуть порозовели, губы освещала улыбка, левая рука с сапфиром принадлежавшего Анне кольца невесты, перекрывающего платиновое обручальное кольцо, небрежно лежала – или же, напротив, это было тщательно выверено? – на темной отполированной столешнице. Глаза женщин были устремлены на кольца.

– Совершенно верно, – сказала Инес, – все это никуда не годится, сплошная трата времени. – Ее светлые глаза злобно сверкнули на Эммелину. – Что нам требуется, так это здравый смысл. Почему Филипп считает, что она не Анна? Почему думает, что она Энни Джойс? Вот с чего мы должны начать.

Здравый смысл на сей раз облекся в крайне раздражающую форму. Голос Инес, ее стремительные взгляды, бросаемые на Эммелину, на Линделл, на Филиппа, были весьма враждебного свойства.

Мистер Кодрингтон принял безропотный вид.

– Быть может, Филипп ответит на это?

Филипп смотрел прямо перед собой, через голову Анны, на элегантный портрет Филиппа Джослина, который был пажом при дворе Вильгельма и Марии. Узкие белые бриджи и лимонного цвета плащ, небрежно спадающие на лоб очень светлые волосы. На портрете ему восемь лет. В двадцать восемь он погиб на дуэли из-за неверной жены. Ее портрет висел, сосланный, в углу, на втором этаже – множество красно-розовых оборок и темных, спускающихся на лоб локонов.

Филипп изложил свою историю, как излагал ее в салоне: падение Франции – Дюнкерк – отчаянная попытка вызволить Анну – ее смерть в ходе этой попытки. На всем протяжении рассказа его голос был крайне спокоен и лишен экспрессии. Он был очень бледен.

Когда он закончил, у Эммелины был наготове вопрос:

– Ты поехал, чтобы забрать Анну, и видел ее и Энни Джойс вместе. Насколько я знаю, никто никогда не видел Энни после того, как ей было пятнадцать лет… разве только Инес?

Мисс Джослин затрясла платиновой головой в несообразной легкомысленной шляпке.

– Я считала каприз Терезы смехотворным! Я говорила ей об этом, и ей это не нравилось. Людям очень редко нравится правда, но я положила за правило говорить то, что думаю. Я говорила это Терезе, и она со мной ссорилась. Никто не может сказать, что это моя вина. Мы встретились на свадьбы Анны, но не разговаривали. У Терезы был очень злопамятный характер. Что до Энни Джойс, я видела ее только раз, примерно лет десять назад. Весьма неуклюжий, непривлекательный ребенок. Не было в ней ничего, что бы объясняло такую прихоть Терезы. Но если вы меня спросите, она делала это лишь за тем, чтобы досадить семье.

Поскольку все за столом разделяли это мнение, ответных реплик не последовало.

Эммелина торопливо сказала:

– Пусть Филипп ответит на мой вопрос, Инес. Он видел Анну и Энни Джойс вместе – не так ли, Филипп?

– Да.

– В таком случае, насколько они были похожи? Вот что мы все хотим знать.

Филипп посмотрел на нее. Милли Армитедж подумала: «Он страшно напряжен. Это хуже, чем любые похороны, и это собирается продлиться не один час».

Затем прозвучал его лишенный эмоций голос:

– Боюсь, я не думал о сходстве. Было за полночь. Мне пришлось войти с тыльной стороны дома. Пьер проснулся и сходил за девушками. Вы говорите, я видел их вместе – мы находились в кухне при единственной свече. Я отослал их собираться. Послал Пьера за другими людьми. Девушки вернулись, и мы тут же тронулись в путь.

– Но ты все же видел их вместе, – настаивала Эммелина, – и должен был заметить сходство.

– Конечно, сходство было.

– Волосы Энни были темнее, чем у Анны, – сказала Инес Джослин. – Даже в пятнадцать лет, я уверена, они были темнее.

Эммелина бросила на нее выразительный взгляд.

– Волосы не всегда остаются одного цвета – не правда ли, Инес?

Лилла сдержала смешок, и слава богу! Эти ужасные платиновые локоны! Почему люди не могут позволить своим волосам седеть, когда приходит время? А потом вдруг ей расхотелось смеяться, и она подумала: «Это ужасно… они злые».

Филипп отвечал тетке Эммелине:

– У Энни Джойс на голове был повязан платок. Я не видел ее волос.

– Значит, ты не знаешь, насколько она походила на Анну с волосами до плеч – если именно так Анна тогда причесывалась.

Впервые подал голос Томас Джослин:

– Все это очень мучительно, но дело должно быть прояснено. Ты говоришь, что Анна умерла в лодке. Я так понимаю, что тебе потом пришлось формально ее опознать. А кто-нибудь еще ее опознал?

– Больше никого не просили.

– И ты был совершенно уверен, что женщина, которая умерла в лодке, – Анна?

– Совершенно уверен.

– Чтобы ввести тебя в заблуждение, потребовалось бы весьма примечательное сходство. Но, судя по первому впечатлению, это сходство, очевидно, существовало. Если это вернулась не Анна, то некто настолько на нее похожий, что Милли, Линделл и миссис Ремидж немедленно ее признали. Я должен сказать тебе, что и сам признал бы ее. Возможно, мы ошибаемся. Я не высказываю мнения, что это Анна, пока еще нет. Но разве ты по крайней мере не допускаешь возможности, что ошибся и что в лодке умерла Энни Джойс?

– То была Анна.

– Ты определенно думаешь, что Анна. Мне кажется, в отношении мертвого человека гораздо легче сделать ошибку, чем в отношении живого. На сходство сильно влияет прическа. Голова Энни Джойс была повязана платком. Если этот платок был снят, что весьма вероятно, не могло ли семейное сходство настолько возрасти, что ты принял Энни за Анну – особенно после смерти, когда индивидуальность и выражение лица исчезли и остались только общие черты?

Двое Джослинов смотрели друг на друга. Филипп всегда уважал рассудительность своего дяди.

– Я согласен, что это могло произойти, – задумчиво проговорил он. – Я не согласен, что это произошло.