Текст книги "Пора в отпуск"

Юность в подъезде, или Когда-то я был гопником

На дворе стоял 1995 год. Я носил причёску под бокс, спортивные штаны «АдиБас» с рынка, черные классические туфли и белые носки. Если бы я сейчас встретил на улице такого красавца, то, наверное, рассмеялся бы. А тогда – ничего, мода такая в нашем городке.

Башню мне сорвало всего полгода назад. До этого я тусовался с неформалами, любил чёрные майки с непонятными надписями, тяжёлую музыку, отращивал волосы до плеч. Воевал в рыцарском ордене нашего города, даже успел поучаствовать в штурме потешной крепостицы.

За одну неделю что-то перевернулось. «Металлика» и «Си-Диси» перестали нравиться, волосы я оставил в ближайшей парикмахерской. Посидел пару вечеров дома – скучно. Бабушка по телеку смотрит какую-то муть, а когда начинаются нормальные фильмы на местном кабельном, тут же выключает. Мол, там кровища и разврат. Зачем тогда кабельное подключили и каждый месяц за него платим?

К исходу третьего дня я совсем извёлся, вышел на улицу и отправился искать компанию. У соседнего дома на спинках скамейки сидели парни из моей школы – Лёшка и Игорь.

– О, Пашка, здорово! Ты куда?

– Да так, шляюсь.

– Курить есть?

– Я же не курю.

– А-а, точно. Ты ж спортсмен. Тогда расскажи чего.

Я присел на спинку скамейки рядом с ними. И остался. Потом подошли Светка с Алесей, Толик, Малой. А за ними и остальная компашка. Посидели, поболтали.

На следующий вечер я опять пошёл. Бабушка заволновалась:

– Что-то от тебя сигаретами пахнет. Ты не куришь?

– Да ты чего, баб? Я в лифте ехал, там какой-то мужик накурил. Вот запах и впитался.

Какой лифт, у нас же первый этаж! Но бабушка поверила. Или сделала вид, что поверила.

Через неделю я был на скамейке уже своим. Знал все приколы, историю отношений. Компания расступилась, чтобы принять меня в свои ряды. И сомкнулась снова. А длинные волосы, черные майки и «Металлика» остались где-то снаружи.

Интернета тогда особо не было, поэтому мы собирались на скамейках, а когда становилось холодно – в подъездах между вторым и третьим этажом (между первым и вторым был люк мусоропровода – воняло, да и жильцы с ведрами помоев могли нагрянуть). Сидели, пили пиво или недорогое плодово-ягодное вино, а если удавалось достать, то и чего покрепче. Неумело тискали девчонок.

Будущее виделось простым и безоблачным. После школы на выбор два училища. Если повезёт, то 89-е, от нефтехимического завода. Если не повезёт, 28-е от строителей. Были сумасшедшие вроде меня, которые планировали попасть в другие учебки, в Военную академию, к примеру, но это скорее исключение. Училища – кузница кадров нашего города.

Отцы моих приятелей тоже заканчивали одно из училищ и трудились в той или иной сфере. «Заколачивали» неплохие деньги и другого будущего своим потомкам не желали. Лет двадцать назад они были такими же гопниками, только с уклоном в комсомол и марксизм-ленинизм. Поэтому не видели ничего плохого в наших посиделках. Ещё и денег на сигареты подкидывали.

И их отцы, наверное, тоже так сидели. Хотя нет. Их отцы строили этот город, завод и подъезды. И детей плодили, чтоб было кому в этих подъездах сидеть.

Подъезд – отдельная тема. Это крыша над головой, теплая батарея. Это сухо, когда на улице дождь или снег. Это место, в котором нельзя плеваться под ноги, сорить семечками, потому что если жильцы разозлятся, то выгонят нафиг и ищи тогда новое пристанище.

Ещё он должен располагаться близко от места жительства каждого участника компании. И путь к нему не должен проходить через территории враждебных групп. Целая наука. Подъезд искали долго. Оседали в нем крепко. Притаскивали какую-то сломанную мебель, даже коврики. Меняли место неохотно. Только в экстренных случаях.

Бесились как-то в этом самом подъезде. Подростки, энергии много, девать некуда, ещё и пиво ударило по мозгам неокрепшим. Толика обуяла страсть, и он носился за Светкой с недвусмысленными намерениями. Светка с визгом и хохотом убегала. Носились минут пять, наступая всем на ноги и толкаясь. Толик, неуклюжий идиот, повернулся как-то не так, взмахнул рукой, пытаясь ухватить Светку за высветленные космы, и выбил локтем стекло. Ну вот где мозг у человека? Мы потом в этот обжитый подъезд месяц не показывались. А там так удобно было: большая батарея у стены, можно и посидеть, и пятую точку погреть, если за окном холодрыга.

Скитались из-за Толика и Светки по углам чужим, по серым подворотням да неуютным подвалам. Потом набрались храбрости и пришли «домой». От стекла даже осколков не осталось. В дыру ветер задувает, подоконник весь мокрый.

– Видишь, что ты натворил, – ворчит на Толика Игорь. – Башкой бы тебя в это окно.

Только уселись, пиво открыли, открывается дверь на втором этаже. Выскакивает мужик и хвать Лёшку за шиворот. Остальные врассыпную.

Мужик спрашивает:

– Вы стекло выбили?

– Что вы, дяденька! – Лешка включает жалобный режим. – Это не мы! Нас тут вообще не было.

– Да как же не было, вы тут раньше каждый вечер заседали, а как стекло полетело, так вас и след простыл!

Потрепал Лёшку для виду, потом вытащил из коридора лист фанеры и заставил вставлять вместо стекла. Мы в этот подъезд больше не совались. А Лёшка дождался вечера и собственноручно прибитую фанеру выломал. Раскрошил на мелкие куски. Просто так, из анархических побуждений.

Мы были гопниками. Не совсем классическими, потому что привычного «гоп-стопа» с вечными вопросами: «мелочь есть? А если найду?» не практиковали. Лёшка с Толиком практиковали, но только когда на пиво не хватало, и в отрыве от общего коллектива. А чтоб массово, да постоянно – нет, это не к нам.

В остальном образы были идеальными. Короткие стрижки, в кассетнике – попса вперемежку с блатняком. Пиво, ленивые разговоры ни о чём. Летом и весной – «квадрат» во дворе, зимой – карты. Песни вполголоса. Но это так, после третьей бутылки пива.

⁂

Лешка выучил три аккорда и изгалялся на раздолбанной, не знавшей настройки гитаре.

– Витька любит сало, дайте ему сало…

Гениальная песня собственного сочинения. Всего две строки, но сколько души. Я потом по радио слушал хиты, так в них иногда было меньше смысла. И главное, можно подобрать под любого слушателя.

– Пашка любит сало, дайте ему сало, – это он лично мне спел. Душевно.

⁂

В период тотального дефицита сахара, бабушка где-то достала целый мешок сахарозаменителя для диабетиков. Белые колючие шары. Твёрдые – зубы сломаешь. И на вкус гадость редкостная.

Целый год мы с этими шариками пили чай, грызли вместо конфет. Я ненавидел привкус этого сахарозаменителя, но не мог оторваться, как от семечек. Бабушка расфасовала мешок по разнокалиберным полиэтиленовым мешочкам, мешочки эти рвались и шарики рассыпались по полу и шкафчикам. Они валялись по всем буфетам и полкам, прокрадывались в холодильник, находились в посуде и духовке. Годы спустя они ещё попадались в бабушкиной квартире в самых неожиданных местах. Последний я выбросил, когда делал капитальный ремонт. С обдиранием обоев, выламыванием плинтусов, заменой пола.

А через год нашёл белый колючий шарик в батарее. Когда я красил эту батарею, шарика там не было.

Так вот, я эти шарики таскал в карманах, приносил в подъезд. Грызли всей толпой. Плевались, а грызли. Потом родители Толика привезли из деревни огромный мешок семечек и нас отпустило.

⁂

Вечный круговорот отношений. Сегодня Светка с Игорем. Назавтра они поругались из-за того, что она выцыганила последнюю сигарету, не оставила Игорю даже затяжки. Поорали друг на друга и Светка ушла к Лёшке. Вечером Игорь с Лёшкой подрались. Светка обозвала всех придурками и ушла домой, уроки делать.

На следующий день явилась и не может определиться, вернулась она к Игорю или уже с Лёшкой мутит. А парни страдают, стараются на неё не смотреть, мрачно затягиваются сигаретами.

Был бы среди нас Шекспир, замутил бы историю почище «Ромео и Джульетты». Лёшка, к примеру, сочиняет отличные байки. Просто на ходу выдаёт такое, что не знаешь, верить ли или заранее смеяться начинать. Он бы смог. Но писать не любит. В слове из трех букв сделает четыре ошибки, по русскому – стабильное «два» в четверти. Некому увековечить историю Светки и её поклонников.

⁂

А ещё в нашем дворе жили две сестрицы Катя и Маша. Катя старшая, ей к тому времени было лет 17–18, Маше едва исполнилось 15. Естественно, Катя считала себя намного старше, мудрее, ну и всячески Машу гоняла. Особенно в амурных делах. А ещё у Кати была подружка-врагиня Ленка. Как это принято у девушек, в глаза они чуть не целовались, а за спиной Катя Ленку осуждала за связь со взрослым тридцатилетним мужчиной.

– Представляете, – с возмущением рассказывала она нам. – Сидим на кухне, на гитаре играем. А этот заходит: «Что играете? Окуджаву?» Представляете? Окуджаву? Да он динозавр! Человек другого поколения! Что она с таким старпёром делать будет?

Мы киваем. Катька для нас авторитет. Она школу бросила, швейное училище бросила. Торгует сейчас на рынке колготками. Зарабатывает прилично. Жизнь удалась.

⁂

Город делился на районы. В каждом районе своя молодёжная банда. Не то, что мы, эти числились настоящими гопниками. С общаком и жизнью по понятиям. Наш двор – на тревожной пограничной территории. Между «шараями» и «барбосами». Спорные кварталы, пустынный участок постоянных стычек. Рейнджеры, кактусы и перекати-поле. А мы то ли в виде сторонних наблюдателей – индейцев, то ли в виде падальщиков-койотов.

Дом наш примыкал к задней стенке кинотеатра «Минск» – извечного места дискотек «барбосов». Так что мы вроде числились барбосовскими. Гопники из «старшей» банды иногда удостаивали разговором. Стреляли сигареты и делились произведениями устного народного творчества. На Диком Западе рассказывали о Поле Баньяне и Всаднике без головы. У нас во дворе рассказывали о Воване – Первом Барбосе. Я потом искал истории об этом человеке в интернете. Не нашёл. Жаль, красивые были байки.

«Шараи» тоже иногда заглядывали, но относились враждебно. Могли и по шее дать. Поэтому их тут не любили. Но были и те, кого не любили ещё больше. Дети кавказцев с рынка. Их набралось не то чтобы много, но они отличались какой-то организованностью. Если цепляли одного – мигом прибегали все остальные. А ещё они массово тренировались в местном бойцовском клубе.

Приходит как-то вечером в подъезд Толик. Задумчивый такой. Лицо такое странное. Толик – задумчивый? Такого отродясь не было.

– Чего ты? – спрашиваем.

– Есть такое слово – дилемма, – бормочет Толик.

– Ну ты дал! Умничаешь?

– Я другого термина не подобрал. Иду я сейчас мимо рынка, а там два малых хачика лупят Ваську-шарая. С одной стороны – их двое, да ещё хачи и вообще не наши. Надо вроде как помочь. С другой стороны – он у меня неделю назад мелочь на пиво у магазина отжал. И мне как-то радостно, что ему достаётся. Бабки вокруг ещё разорались: «Помоги мальчику! Что ты стоишь?!»

– А ты?

– А я выбрать не могу, кому из «мальчиков» моя помощь нужнее. Без меня хачи Ваську сильно не отпинают – здоровый больно. Да и он с двумя не справится. Разойдутся при своих. Так и ушёл я в задумчивости.

⁂

И ещё о философии. Сидели как-то, пиво на скамейке пили. Мимо бежит мужик в трусах. Серьёзный такой, дышит равномерно. Спортсмен, короче.

А Толик опять в состоянии прострации. Смотрит в пустоту, в Вечность.

Я говорю:

– Вот смотри, мы тут бухаем, а человек здоровье бережёт. Бегает.

– Человек, – задумчиво бормочет Толик. – Человек. Человек-паук.

И делает большой глоток из бутылки. Что они тогда в пиво подмешивали?

⁂

Не знаю, чем бы кончились мои посиделки на скамейках и по подъездам. Годам к семнадцати некоторые из моих соплеменников уже щеголяли судимостями, попадали в разные истории. Отца у меня не было – мозги вправить некому.

Но тут из армии пришёл сосед Мишка.

По молодости и глупости бегал Мишка на разборки с соседним районом. Толпа на толпу. «Барбосы» на «шараев». Был он спортивный, тренированный, злой, но отхватывал не раз. Приходил домой в синяках, с разбитым носом, рубашка-майка в крови, своей и чужой. Потом изменился очень. Ушёл из старой своей компании, за ум взялся. А после армии это уже совсем другой человек был. Вот и стал он меня вытягивать.

Приходят ко мне Толик с Лёхой:

– Пошли пиво пить.

А тут Мишка как чертик из табакерки.

– Не, пацаны. Ему в Академию поступать. Мы сегодня решили на турники вечером сходить. А после пива какие турники?

И идём вместо подъезда подтягиваться. Раз, другой. Он мне историй всяких расскажет. Про армию, про жизнь в старшей банде, про то, как там несладко, и законы волчьи. Потихоньку мозги вправлял. Меня и отпустило.

Последняя моя гастроль была летом перед выпускным классом. Завалились в гости Толик с Лёхой, Малой и Светка. Светка в юбке по самое «нихочу», у пацанов пакет, в котором что-то заманчиво позвякивает.

– Пошли, погуляем.

– Да лень чего-то.

– Пошли, на стадион кенты какие-то приехали. Песни петь будут.

– У меня денег нет.

– Так бесплатно. Сядем, как люди, пива попьём. Послушаем, что петь будут. Пошли, лето же.

Согласился. Пока шли, Толик пакет нести устал. Мы сели на скамейку на полдороги и весь пакет без закуски прямо там уговорили. До стадиона так и не добрались. А жаль, концерт, говорят, ничего получился. Уже в сумерках я со скамейки поднялся, на неверных ногах шагнул в сторону. Светка обжималась с Лешкой, поэтому они ничего не заметили. Один Толик поднял голову.

– Домой?

– Ага. Пойду. Холодно чего-то.

– Иди. Увидимся завтра.

И я поковылял в сторону своего дома.

Лет через пять, уже одолев четвёртый курс медицинского университета, я приехал в родной город и вечером пришёл в наш подъезд. Лёшка отрастил пузо и второй подбородок, Коля сходил в армию и добавил к своим байкам несколько историй. Светка забеременела, выскочила замуж. Малой уехал. В компании прибавилось несколько новых лиц. Но разговоры были о том же. Кто и сколько выпил, кому потом было плохо, а кто может бутылку из горла – и хоть бы хны. Среди «барбосов» и «шараев» произошёл очередной передел территории, но их разборки надоели местному начальнику милиции, поэтому многих повязали. Бандам нанесли непоправимый урон, и они медленно отходили в легенду.

Я посидел немного, мне стало скучно, и я ушёл.

А группа, на выступление которой мы тогда так и не попали, называлась «Ляпис Трубецкой».

Истории ночного ресторана (продолжение)

О грустном

– Остановка Октябрьская!

Я нехотя поднимаюсь из стерильной утробы метро, выхожу на продуваемую зимним ветром улицу. Сумка с учебниками по патфизиологии и топографической анатомии оттягивает руку. Очень хочется спать. Недосыпание накопилось за полгода, ещё и учил допоздна, сегодня зачет сдавали. Зачет незачет, а на работу надо. В этом году моя жизнь разбита на две большие части. Днём – я студент медицинского вуза, ночью – бармен-официант крупного ресторана.

Хочется есть. Я привычно поворачиваю налево, к недорогой кафешке. В ресторане будут кормить, но почти в десять вечера. А у меня с утра в животе плещется жидкий студенческий чай. Надо подкрепиться. У меня есть полчаса.

Почти не чувствуя вкуса, жую бутерброд, запивая его противным растворимым кофе. Смотрю в окно. Жизнь города проходит мимо меня. Улыбающиеся люди торопятся куда-то, улицы светятся в ожидании новогодних праздников. У меня есть ещё 20 минут. Я могу сидеть и ничего не делать. Но неумолимое время утекает минута за минутой. Чувствую, как мгновения пролетают через мой воспалённый мозг. И мне хочется вцепиться зубами в хвост одному из них и немного притормозить. Через 20 минут резко встаю, комкаю бумажный стаканчик из-под кофе и иду.

Несколько сотен шагов от кафе до ресторана. Я ковыляю и думаю «Вот поскользнутся бы сейчас, сломать ногу. Лежать в больнице в гипсе и спать. Я бы спал целыми сутками.

У дверей раздевалки курит бармен Олег.

– Паулик, – он, дурачась, протягивает мне широкую, как лопата, ладонь.

– Привет, – мрачно бросаю я. – Что в зале?

– Да как обычно, – отмахивается Олег. – Две драки, в углу труп. Мы ещё не разобрались – это официант или кто-то из гостей.

– Всё шутишь?

Олег хохочет. Поначалу мы с ним поссорились, неделю не разговаривали друг с другом. Потом помирились, и теперь он мне тут едва ли не лучший друг. Нельзя нам между собой ругаться. И так работа нервная, чего её ещё хуже делать.

Блин, чего так спать-то хочется.

Получаю в прачечной чистую рубашку, переодеваюсь в раздевалке. Брюки, жилетка, бабочка. И вот из зеркала смотрит на меня не студент третьего курса, а официант ресторана самого высокого класса. Ухмыляюсь своему отражению в зеркале, тренируя дежурную улыбку.

Иду в зал. Открываю дверь из коридора для персонала. Окунаюсь в атмосферу блеска, громкой музыки, натужного праздника. Здороваюсь со всеми, хватаю из стопки поднос, меню, беру первый за сегодня столик.

– Что будете заказывать?

Тут главное сразу закрутиться, чтоб не думать, не останавливаться. Тогда 12 рабочих часов быстрее пролетят.

За столиком сидит полный краснолицый мужчина с девушкой. Мужчина строит из себя… Кого-то строит. Достаёт из кармана сигару, кивает мне.

Щёлкаю зажигалкой, подношу огонёк. Клиент морщится:

– Вы испортили вкус моей сигары. Надо же спичкой поджигать. Вас тут что, совсем с улицы понабрали?

Молча киваю, забираю пепельницу. В пепельнице упаковка от сигары. Египетская. Двадцать штук за доллар. Такой вкус может испортить только верблюжья моча, в которой их вымачивают. Но я молчу. Пусть понтуется перед девушкой. Смотрю, а она мне незаметно улыбается и подмигивает. Ага, тоже в сигарах понимает.

Полный некрасивый турок лет сорока привёл в боулинг-бар двух длинноногих девушек, заказал им дорожку на час, бутылку минералки и сидит, поглядывает, как они играют. Сам страшненький, кожа на лице жирная, покрыта крупными прыщами. Девчонки – настоящие модели. Обе блондинки, симпатичные, фигуристые. Играют кое-как, больше принимают красивые позы. Турок поглядывает на них то ли снисходительно, то ли по-хозяйски.

– Ну вот зачем? – слышу я ядовитый и злой голос.

Смотрю, рядом подпирает колонну второй официант Денис и не отрывает взгляда от троицы.

– Что зачем?

– Зачем они с ним? Неужели нормальный парень вроде тебя или меня не может заказать им дорожку и купить минералку. На что они рассчитывают? Я ему счёт за воду принёс, ты бы видел, как у него руки тряслись, когда он каждую копейку отсчитывал.

– Может, они на перспективу стараются, – предположил я. – Планируют свалить за границу, а там уж найти себе кого поприличнее.

– Да противно же! – вспыхивает Денис. – Ты посмотри на него – жирный, прыщавый, старый.

– Денис, это не наше с тобой дело.

– Да знаю я, – машет рукой Денис. – Всё равно противно.

За окном быстро темнеет. Вечер буднего дня. Посетителей негусто. Бармен Саша, сменивший Олега, в двадцатый раз перетирает стаканы, официантки треплются с кассиром. В зале всего две компании. У окна – квартет типичных офисных менеджеров. Обмывают сделку весьма скромно, ведь завтра на работу. Клюют профитроли, попивают кофе, спорят вполголоса о каких-то фьючерсах-акциях. В другом углу, у двери, чтоб далеко не ходить на перекуры, прям полные антиподы – четыре потрёпанные жизнью дамы среднего возраста глушат водку под одинокий салатик. Тоже о чем-то увлечённо разговаривают, но как-то мрачно, озлобленно. То и дело повышая голос, даже до нас сквозь грохот музыки доносится отнюдь не есенинская лирика. Охранник уже два раза подходил:

– Дамы, не материтесь, пожалуйста.

– Больше не будем, – обещают посетительницы.

А потом увлекаются – и опять.

С грохотом отодвигая стул, встаёт одна из дам, наверное, самая потрёпанная.

– Надька, куда ты?

– Счас! – Надька стряхивает руку подруги и на неуверенных ногах дефилирует к столику менеджеров.

Останавливается, навалившись ладонями на столешницу, нависает над испуганными любителями кофе. Жалобно звякает упавшая на пол ложечка.

– Мужчины, угостите даму сигаретой!

Это не просьба. Требование! Самый трусливый озирается в поисках охранника. А тот как назло отошёл покурить. Я не полезу. Ну его, уже пару раз получил в ухо. Моё дело тарелки носить.

– Ну?! – хмурится Надька.

– Мы не курим, – слабо отзывается тот, что посмелее.

– Не курят они, б…! Слыхали, девчонки, не курят они!

– Да что вы к нам привязались! – повышает голос самый глупый. – Идите за свой столик.

– Я привязалась? – удивляется дама. – Это вы на меня весь вечер пялились.

Несчастные менеджеры, которые даже не помышляли ни о чем подобном, бледнеют.

– Надька, да плюнь ты на них! – советует одна из подруг.

– Плюнуть? Это я могу, – уверенно заявляет дама. – И не только плюнуть. Слышь ты, стриженый.

Она резко отрывает руки от столешницы и приподнимает бюст.

– Нравлюсь?

Стриженый сглатывает. Шарахается. Через зал уже спешит охранник, да и подруги Надьку оттаскивают.

– Чего завелась?

– Я завелась?! Да потому, что из-за вот таких чистеньких сволочей я восемь лет от звонка до звонка! Да потому, что я уже старая баба, никому не нужная, а молодая красивая была! Помнишь, Валька, как на меня мужики пялились?! А теперь эти носы ворочают.

Менеджеры торопливо расплачиваются, бегут домой, к женам и телевизорам. Надька навзрыд плачет, уронив голову на столешницу. На руках синеют размытые татуировки. Охранник смотрит на Эльшана, вопросительно подняв бровь. Директор машет рукой, мол, не трогай, всё равно зал пустой. Закуривает, ёжится.

– Вот так, Паша, от сумы да от тюрьмы. А ведь верно, красивая баба. Была.

У Эльшана по этому вопросу большой опыт. Я ему верю.

Огонь над стойкой

Терпеть не могу горящие коктейли. Как закажут какой-нибудь «Б-52» или, прости Бахус, «Самбуку» с «Тараканом», так у нас начинаются проблемы. Были случаи, что чуть ресторан не сгорел. Первый раз нетрезвый мужичок свой «Галилео» на стойку опрокинул. Стойка вспыхнула, но Сашка-бармен был наготове, сбил огонь мокрой тряпкой. Второй посетитель похуже учудил. Заказал «Чиваву» и махнул её, не глядя. А мода на бороды-усы тогда только начиналась. Люди ещё не привыкли. Короче, полыхнула его борода, по залу палёным запахло. Мужичок бегает между столиков, орёт, дымится, а за ним Наташка-официантка с полотенцем. Другие посетители рты раскрыли, не понимают, то ли это файер-шоу и хлопать надо, то ли пора ноги в руки и бежать.

Посетитель в сцену врезался. Тут Наташка на него хищной тигрицей набросилась и по морде полотенцем – хрясь, хрясь! Потушила. Он потом, кстати, вместо благодарности на неё жалобу накатал. Мол, чего это какая-то официантка его по щекам мокрым полотенцем отхлестала?

Поэтому ну их, эти горящие коктейли. Наш директор Эльшан как-то не на шутку озадачился. Притащил из машины запасной огнетушитель. Как в очередной раз горящий коктейль заказывали, так бармен Эльшану кивал и директор поближе к огнетушителю передвигался. Ему так было спокойнее.

Я тоже один раз попал. Одиннадцать вечера, бегаю как обычно между столиками. Этим – пива, этим – дурум (куда белорусскому ресторану без кебабов-дурумов, национальная кухня). А тут приходит компания девиц, которая уже где-то хорошо погуляла. Берут на час биллиард и начинают около него красивые позы принимать, фотографироваться. Игра им, понятное дело, побоку. Они за кавалерами пришли.

Эльшан оживился, подсел к биллиардному столу, принялся советы давать, шары подкатывать. Посетительницы хихикают, но в лузы, несмотря на советы, не попадают. И тут одна мне машет.

– Молодой, – говорит, – человек. А можно мне коктейльчик?

– Можно, – говорю. – Отчего нельзя. «Пина Колада», «Секс на пляже», «Лонг-Айленд».

– Не-е-е, – мотает головой девушка. – Мне градус понижать нельзя. А дайте-ка «Б-52».

Сашка-бармен застонал. У Эльшана сразу улыбка пропала, и он от биллиарда к огнетушителю подался. Всё-таки даже у азербайджанцев основной инстинкт это не размножение, а выживание.

Сашка снимает с полок бутылки, жонглирует ими, наливает ликёры послойно. В финале кладёт на поднос трубочку, завёрнутую в кокетливую салфеточку, и чиркает зажигалкой.

Девушка с улыбкой берёт трубочку и, не снимая салфеточки, начинает пить. Естественно, салфеточка у неё в руках мгновенно загорается. Девушка пару секунд оторопело смотрит на пылающий в её маникюре факел.

– Так и знал! – выхватываю горящую салфетку из рук посетительницы, огонь обжигает пальцы, но я уже мчусь за стойку, где мойка для стаканов и кран с водой. За мной вдоль стойки бегут Наташка с полотенцем, Шурик с тряпкой и Эльшан с матами. Огонь полыхает, боль вот-вот станет нестерпимой, но мойка уже в двух шагах. Несусь, как олимпиец с факелом. А стойка не кончается. Я потом замерял, она всего-то в длину пять шагов, но тогда мне казалось, что я минимум стометровку бегу. Пахнет палёным официантом, люди вокруг разбегаются. Чувствую себя каким-то Геростратом.

Добежал, короче. Потушили. Пальцы слегка обжёг, но не смертельно. Эльшан, держась за сердце, к стене привалился.

– ПашА, нехороший ты человек. Надо было на пол бросать и ногами топтать!

Надо было. Не сообразил. Да и пол жалко. Почти новый, блестящий. Ещё вычтут из зарплаты порчу иностранного имущества.

А девушки около биллиарда оклемались, руками машут. Понравилось им файер-шоу.

– Молодой человек. А можно нам «Стратосферу»? Всем троим.

– Ну бли-и-ин, – застонал Эльшан и полез за огнетушителем.

С тех пор не люблю я горящие коктейли. Ну их. Опасное это дело.

Полный контроль

Забавно наблюдать за иностранцами, которые впервые приехали в нашу страну. Особенно если иностранец экзотичный. Поляка или чеха нашими порядками не удивить. И нас их личностями не удивить. Но иногда бывает.

Бегаю как-то летним вечером по террасе, день будний, гостей мало, в основном семейные. Кофе-мороженое, кофе-профитроли. Чаевых сегодня точно не будет.

И тут приходит симпатичный смуглый парень, садится за дальний столик. Девчонки тут же делают стойку, хватают меню и наперегонки бегут к столику. Почуяли, паразитки, вероятность «чайника». А не тут-то было. Парень по-русски ни в зуб ногой. Улыбается, лепечет на плохом английском. Девчонки разочарованно зовут меня. А вот надо было в школе иностранный язык учить!

Подхожу. Парень приехал из Саудовской Аравии. Для него Беларусь – крутая экзотика. Поговорили. Рассказал ему, куда сходить, чтоб прочувствовать город, и куда ходить не надо, чтоб не отхватить за свою внешность. Араб выпил чашку кофе, и в счет вложил крупную купюру. Ещё и спросил с улыбкой:

– Хватит?

Конечно хватит. Кофе – два евро, чаевые – пятёрка.

Араб отправился покорять просторы столицы, я искренне пожелал ему не разочароваться. Проходит дня три, парень снова появляется на террасе. Смотрю, точно не разочаровался. Рядом с ним шикарная блондинка лет двадцати. Юбка по самое «ух ты», боевой макияж. Араб приветливо машет мне. Подхожу.

– Понравилось в Минске?

– Да, это просто потрясающе. Вот, познакомился с Вероникой, – хвастается араб, с трудом выговаривая имя спутницы.

– Поздравляю. Что принести?

– Кофе покрепче. Как в прошлый раз. А девушке мороженое.

Приношу. Терраса пустая, работы нет, постоял, поболтал с ним. Араб допил кофе, девушка едва поклевала мороженое. Опять вкладывает в папочку пятёрку.

Девица увидела, тут же выхватила купюру.

– Ты что? Зачем так много?

Пятерка мгновенно исчезает в крошечной сумочке.

Арабу неудобно за поведение спутницы. Вы когда-нибудь видели, как аравитяне краснеют? Я видел. Посмотрел на меня извиняющимся взглядом. Что мне оставалось, подмигнул, улыбнулся, мол, всё понимаю. И парочка ушла. Вероника цепко держала свою добычу под локоток, а острыми коготками за кошелёк.

Ссоры

За третьим столиком ссорится семейная пара. Дело обычное. Придут в ресторан радостные, влюблённые. Посидят, выпьют, обиды припомнят, куда без обид в семейной жизни. А там слово за слово и вот уже ругаются. Сначала вполголоса, потом всё громче и громче, так, что за соседними столиками начинают оборачиваться.

Эти разошлись не на шутку. Женщина тыкает супругу какой-то Светкой. Тот в долгу не остаётся. И где только любовь делась? Тут он что-то ей сказал особенно обидное. Дама встала, с гордым видом схватила со столика бокал с шампанским и всё содержание на лысину супругу вылила. И стремительно бросилась прочь. Мужчина остался обтекать. Сидит, вытирает голову ладонью, опрокидывает в себя рюмку за рюмкой. Осторожно приношу ему пачку салфеток. Бывало, срывались такие на официантах.

Молчит. Сгрёб комок салфетки, вытер лицо, руки, бросил весь этот натюрморт на стол. Потом поднялся и зашагал к выходу. Наперерез к нему Наташка. Это её столик.

– Уже уходите? Счёт принести?

Мужчина останавливается, зло смотрит на Наташку.

– Какой счёт?

– Вы же заказывали напитки, еду. Надо оплатить.

– Вот она пусть и платит! – мужчина зло кивает в сторону убежавшей жены, отодвигает Наташку и шагает к выходу.

Наивный. У выхода его мягко разворачивает охранник, берёт за плечи и настойчиво подводит к кассиру.

– Расплачиваемся, уважаемый. Нехорошо так.

– Да все деньги и карточки у неё в сумочке остались! – огрызается мужчина.

– Звоните. У вас же есть телефон.

– Она трубку не берёт! Да я сейчас схожу домой за деньгами и отдам.

– Оставляйте залог, – не верит охранник. – Документы, права есть?

– Как я домой без прав поеду?

– Нелогично. Вы выпивали, поэтому домой только на такси. Оставляйте документ.

– Я же говорю – всё у неё в сумочке, – юлит гость.

– Кольцо оставляйте, – предлагает Эльшан. – Вон, на пальце кольцо золотое. Вернётесь, тогда и отдадим.

– Оно обручальное.

– Не бойтесь, нам чужого не надо, – уверяет бармен. – Отдадим в целости и сохранности. Когда счёт оплатите.

Мужчина смотрит на нас враждебно. Скручивает с пальца обручальное кольцо, швыряет на стойку и уходит.

Кольцо потом ещё два месяца лежало в подсобке. За ним никто так и не пришёл.

Джентльмен

Девушка-официантка несет к столику поднос, на котором кувшин с соком, бутылка шампанского, бокалы и стаканы. За столиком компания – девушки и парни. Один из парней подскакивает, хватает с подноса бутылку. Кувшин перевешивает, и весь сок с осколками бокалов оказывается на столике, обрызгав окружающих. Больше всего достается его девушке.

– Ничего у него сегодня не получится, – флегматично заключает бармен Ильгар.

Высокое искусство

По четвергам в ресторане устраивали стриптиз-шоу. Приезжал маленький, накачанный, как гроздь праздничных шариков мужичок. Страшненький, как смерть, зато мускулистый. Прыгал по сцене, тряс пятой точкой, крутился на шесте. Ильгар с директором Эльшаном плевались и отворачивались.

Зато когда на сцену выходила красавица Милена, оба азербайджанца замирали в восхищении.

Подбегаешь к стойке:

– Ильгар, два коктейля на третий столик. Быстрее, народ волнуется.