Текст книги "Пора в отпуск"

⁂

А однажды торопился Лёха на концерт, вытащил из шкафа парадную рубаху, а она не глажена.

– Малая, погладь рубашку.

Оля на диване валяется, журнал листает про гламурную жизнь. Некогда ей.

– Малая!

– Сам погладь!

– Ну, пожалуйста!

– Иди лесом.

И тогда свершилось неслыханное. Под гнётом обстоятельств сквозь зубы Лёха произнёс:

– Оля, погладь, пожалуйста, рубашку. Очень надо.

Сестра чуть с дивана не свалилась. Впервые в жизни Лёха назвал её по имени.

⁂

А потом Лёха поступил в Институт культуры. Их коллектив звёздно засветился на каком-то международном конкурсе и внезапно свалился хороший и дорогой контракт в Китай. Провожали Лёху всей семьёй. Стояли в аэропорту, чувствуя внутри непонятную пустоту. Шутка ли, целый год они его не увидят.

– Ну, я пошёл? – робко спросил Лёха. Его ребята уже проходили таможню, звали к себе. Руководитель стоял с напряжённым лицом.

– Будем считать, что в армию забрали, – пробурчал отец.

Мать всхлипывала. Оля не знала, что она чувствует. Хотелось реветь и смеяться одновременно.

⁂

Лёха вернулся из Китая какой-то изменившийся, заматеревший. Родственники от него отвыкли, до первой рюмки в квартире царило какое-то стеснение. Словно не сын и брат приехал, а какой-то чужой человек нагрянул в гости. Посидели, поговорили, оттаяли.

– Малая, пошли покурим, – шепнул сестре Лёха.

Вышли в подъезд. Закурили, удивляясь своей взрослости и тому, что можно курить, не таясь от родителей.

– Я там много думал, – сказал Лёха. – Неправильно мы с тобой жили. С самого раннего детства как кошка с собакой. То дрались, то кричали друг на друга. Не должно так быть. Мы всё-таки брат с сестрой.

– Да нормально, – пожала плечами Оля. – Что на тебя нашло?

– Я там был один, – вздохнул Лёха. – Постоянно в напряжении. Вокруг вроде бы и знакомые лица, но чужие. Ни поговорить, ни помолчать не с кем. Вот тогда я и задумался.

– Что-то крупное в лесу сдохло, – рассмеялась Оля. – Пошли к родителям, философ.

– Ты на меня не обижаешься?

– За что? – удивилась Оля.

– За детский сад. За скисшее пюре. За то, что я тебя на диване лупил.

– А я от тебя всех девчонок отваживала, матери на тебя жаловалась, – улыбнулась Оля. – Будет, что на пенсии вспомнить.

– За девчонок – не прощу! Так и стукнул бы по лбу! – фыркнул Лёха.

А Оля протянула к его носу грозный кулачок.

– Только попробуй. Чуешь, чем пахнет?

Критический взгляд на отечественную фармацевтику

Некоторое время назад пришлось мне по работе лететь в Германию и посетить один известный завод, на котором производятся лекарства и зубная паста очень популярного бренда (не скажу какого, ибо реклама). У проходной выставлен пост вооружённой шокерами охраны, вход только по пропускам, чтобы попасть в производственную, зону надо переодеться два раза. Вхожу я на территорию завода – и словно в космический корабль попадаю. Кругом стерильность, бесшумно работают какие-то блестящие агрегаты, людей почти не видно, все они в тройном слое защитной одежды, каких-то респираторах. Углов в помещениях нет вообще, они закруглены для более качественной дезинфекции. Поток воздуха направлен сверху вниз, чтоб пыль не поднималась. Хотя какая там может быть пыль?

Рядом с основным конвейером, штампующим за смену таблетки для такой небольшой страны, как, например, Чехия или Венгрия, всего три человека. Плечистая дама, подающая на входе пустые пузырьки для таблеток, такая же дама на выходе, укладывающая уже наполненные пузырьки в картонные коробки. И инженер, который читает газетку. Если какой-нибудь пузырёк из процесса выпадает, система тут же блокируется. Над местом сбоя загорается красная лампочка. Тогда инженер встаёт, открывает ключом стеклянную панель (конвейер закрыт стеклянными панелями) поправляет пузырёк и снова запускает систему. И тут же делает запись о сбое в специальном журнале. Больше пяти сбоев за смену – это позор, кошмар, немцы рвут на себе волосы и пишут жалобы на завод-производитель оборудования.

Сырьё подаётся автоматически. И только на складе толпа народа, где готовая продукция сортируется по заявкам и отправляется заказчику.

И вот хожу я среди этой техники из фантастических фильмов, внимаю немцу-гиду и вспоминаю одну историю о том, как десять лет назад мы с приятелем – заместителем начмеда одной из воинских частей, закупали лекарства на отечественном фармзаводе. И мне становится грустно.

Приятеля звали Сашка. За полгода до нашего приключения он получил самые «звезданутые» в отечественной армии погоны капитана и очень этим гордился, постоянно называя меня пиджаком (в армии «пиджаком» называют офицера из гражданского ВУЗа). Хотя сам был таким же пиджаком, ибо окончил фармфакультет медицинского вуза и в армию призывался уже офицером. Однажды вызывает начмед капитана Сашку и говорит:

– Товарищ капитан, вам доверено выполнение ответственной задачи!

«За спиртом пошлёт!» – обрадовался Сашка.

Спирт в часть закупали литрами, большая часть этих литров «сгорала» в моей микробиологической лаборатории, остатками «лечили» пациентов. Спирт в нашем медицинском деле – очень важный компонент.

Но начмед капитана разочаровал. Он покопался в столе и достал сумму, равную двадцати долларам в валюте предполагаемого противника.

– Вот, – майор торжественно протянул Сашке тонкую пачку купюр. – Надо закупить для части лекарств на следующие полгода.

– Так денег мало, – приуныл Сашка.

– Было бы много – задача бы не была такой ответственной. Надо, товарищ капитан! Надо! Найдите возможность.

И Саша нашёл. Через забор и железную дорогу от нашей части располагался небольшой региональный фармзавод. Сашка созвонился с их отделом продаж и договорился о закупке ещё не расфасованных по блистерам таблеток. Взял оптом и сразу с конвейера. Скажете, что такое невозможно? Так для нашего капитана, которому начмед задачу поставил, нет невозможного. Он вам при умелом приказе и вакцину от лихорадки Эбола синтезирует.

Сашка договорился. Приходит ко мне в лабораторию ближе к обеду.

– Тебе делать нечего?

– Нечего конечно, я же на работе, – отвечаю ему. – Поток болезных на посевы с утра штурмовавших мои двери иссяк, проверок на сегодня не планировалось.

– Пошли, прогуляемся.

– Куда?

– Да на фармзавод через дорогу. Начмед сказал закупиться.

– А я тебе зачем? Солдат возьми.

– Уже взял двоих. Ничего тащить не придётся. Пошли за компанию.

Ну, пошли. Для транспортировки лекарств Саша приспособил четыре новёхоньких эмалированных ведра, которых ещё не касалась рука работника солдатской столовой. Бойцов выбрал покрепче, нести-то далеко и всё пешком.

Перелезли мы забор части в привычном месте, перешли железную дорогу и оказались на территории завода. Идём, ждём, когда на нас кто-нибудь внимание обратит.

И ведь никто не обращает. Ладно бы мы замаскированными шпионами проникли на территорию режимного объекта. Так ведь нет, идут по двору два офицера в форме, а за ними – два солдата с вёдрами в руках. Солдаты переговариваются, ведрами гремят. Заметнее группу трудно придумать. Тем не менее нас не замечают. Минут через десять Сашке надоело бродить в поисках отдела продаж, и он начал у пробегающего мимо народа спрашивать.

Небритый мужичок в телогрейке нас и послал. Если быть точным, «куда-то туда», и махнул рукой в юго-западном направлении. Мне кажется, именно таким жестом Чингисхан ставил задачу своим туменам. Но им было проще, их много. А нас всего четверо, но мы пошли.

Заходим внутрь завода через железную дверь и попадаем в коридор, а над коридором висит табличка «Цех № 1». Мы под табличку.

А там грохот, лязг, шум! Посреди сумрачного помещения с цементным полом, покрытым протёртым линолеумом, стоит железное нечто (если бы Стивен Кинг увидел это, то разразился бы серией новых рассказов). Вокруг агрегата снуёт с десяток тёток в желтоватых халатах, клеенчатых передниках. Маски и шапочки присутствуют, но маски стянуты на подбородки, ибо разговаривать мешают, хотя о чём можно разговаривать в этом грохоте. По конвейеру движутся стеклянные банки, в которые разливается стерильный раствор для капельниц. Банки грохочут, напоминая советский молокозавод. То и дело некоторые из них падают на цементный пол, разбиваются, тогда из своего угла выползает могучая старуха со шваброй, ворчит, собирая осколки в ведро, помеченное сакральной надписью «ЦЕХ № 1» (кстати, я тут же замечаю нарушение, потому что на швабре написано той же краской «КОРИДОР», а значит, маркировка не соответствует применению).

И всё бы ничего. И тётки вроде в масках, и по полу разлиты ядовито пахнущие лужи дезсредств. Но в двух шагах от работающего конвейера замер второй. То ли поломался, то ли на профилактике. И в его недрах ковыряются два электрика. Такие типичные представители пролетариата в грязных сапогах, телогрейках и чуть ли не с цигарками в уголках рта. Один из электриков яростно крутит отвёрткой, второй внимательно за ним наблюдает. Ну вы же знаете наши традиции. Если восемь человек выйдут копать яму, то копать будет один, а остальные семь будут наблюдать и корректировать процесс.

Наконец, тот, что крутил отвёрткой, поднял голову и заявил:

– Фиг его знает, что там поломалось, Петрович! Я уже и предохранители менял, не помогает.

– Дай я! – ответил Петрович. Перехватил отвёртку и полез в нутро конвейера. А его напарник уселся наблюдать.

Всё это время в двух шагах от них, не останавливаясь ни на секунду, грохотал конвейер розлива стерильных растворов. В одной из банок, проползавших мимо меня, отчётливо виднелся острый осколок стекла.

– А вы тут что делаете?! – возопил кто-то за нашими спинами.

Мы вздрогнули и обернулись. У входа, подбоченясь и угрожающе направив на нас швабру, стояла могучая старуха, собиральщица осколков. То есть уборщица – самый главный человек на предприятии. Солдаты испуганно спрятались за спинами офицерского состава, Сашка, старший по званию, выступил вперёд для переговоров.

– Мы ищем отдел продаж, хотим лекарств прикупить.

И в качестве доказательства протянул старухе эмалированное ведро. Аргумент был железный (точнее, жестяной), поэтому голос уборщицы потеплел на пару градусов.

– Так это вам в другой вход, – проворчала старуха. – Ходють тут и ходють по помытому. Проходной двор вам тут что ли? Между прочим стерильный цех.

Мы посмотрели на грохочущий конвейер, на электриков, которые отчаялись и теперь сидели на краю махины вдвоём, грустно разглядывая стену, на тёток в желтых халатах и спорить не стали. Сказано, стерильно, значит стерильно.

Лекарств мы купили четыре ведра. Традиционных круглых таблеток чёрного и белого цвета. Чёрные – активированный уголь (для живота), и белые – аспирин (для головы). Тут уж самый тупой солдат не перепутает. Денег хватило с лихвой. Начмед потом ещё Сашку хвалил за сообразительность.

Так вот, десять лет спустя ходил я по буржуйскому фармзаводу, прислушиваясь к едва ощутимому гудению агрегатов за стеклянными панелями и думал:

– Интересно, если бы вот этого немца-инженера сейчас в тот цех переместить, он сразу в обморок упал бы или успел закричать от ужаса?

Любовь зла

Сашка Михайлов попал. Точнее, потерял голову. Влюбился. Или сначала влюбился, потом потерял голову, потом понял, что попал. Или сначала попал, а потом появилась угроза потерять голову? Или… Запутался я что-то, давайте обо всём по порядку.

К своим двадцати годам Сашка влюблялся три раза. Это если не считать тот случай, когда пятилетний Сашенька Михайлов с горящими ушами и сердцем во время тихого часа перемыл двадцать тарелок и чашек, помогая своей первой любви, сорокалетней нянечке тёте Маше. Но этот случай действительно можно не считать, потому что детсадовская любовь прошла быстро, а избранница тётя Маша её даже не заметила.

На следующее утро Сашку укусила девочка из его группы, то ли Оксана, то ли Оля, и ветреный Михайлов переключил свои романтические чувства на неё. В пять лет он уже знал об ответственности, хотел было объясниться перед тётей Машей, целый час подбирал слова, что-то придумывал, оправдывался перед зеркалом в коридоре. Потом их позвали играть на улицу, Сашка замотался и забыл.

Любовь с Оксанкой (или Олей) продлилась почти неделю. Саша ходил с девочкой за ручку, терпел насмешки завистливых одногруппников (тили-тили-тесто и ещё кое-что похуже), делился конфетами и безропотно отдавал игрушки. Через неделю коварная Оксанка изменила ему с Васькой Трушкиным, соблазнённая красной машинкой на батарейках. Саша проплакал всю ночь и с тех пор разлюбил миниатюрных блондинок в частности и девушек с именами начинающихся на «О» вообще. Детские травмы психики, они такие.

Вторая любовь случилась в школе. Она сидела за первой партой, два года дразнила Сашку толстенной русой косой с неизменным белым бантиком. Два года Сашка страдал, замирая, когда кисточка косы, скользила по его тетрадке. В начале третьего класса набрался мужества и дёрнул. Получил тяжеленым портфелем по голове, был обозван нехорошим словом, да ещё избранница нажаловалась учительнице и та пересадила Сашку подальше. Обидно было жуть.

Старшие классы прошли в стеснении, позоре и постыдных желаниях. После удара по голове портфелем, Сашка обходил девочек за километр. А они считали его дурачком и размазнёй. Однажды Сашка всё-таки поцеловался. В десятом классе слегка нетрезвая Валька Зайцева сгребла его в охапку на вечерней дискотеке. То ли поддалась чувствам, то ли, скорее всего, перепутала его с кем-то другим. Размазала по всему Сашкиному лицу губную помаду и убежала в туалет попудрить носик. Поллитра креплёного вина – это вам не шуточки. Первый поцелуй Сашке даже понравился. Но подойти наутро к Вальке он не решился.

Потом был институт и первокурсница Лидочка. Сашка полгода ухаживал за ней, водил в кино на последние ряды. Опять же целовались и Михайлов уже стал надеяться на нечто большее. Но тут Лидочка сказала, что он слабохарактерный, нерешительный и вообще мямля. Что такими темпами она прождёт его до пенсии, а лучшие годы уходят. И ушла от него сама к хулигану и задире Трушкину. Да, да, к тому самому Ваське Трушкину, который лишил Сашу первой любви.

Михайлов с горя напился. Ему было плохо душевно и физически. Утром болела голова и разбитое сердце. Сашка окончательно разочаровался в девушках и всерьёз задумался, а не гей ли он? Может в этом всё дело?

И в этот переломный момент, когда до одинокой старости оставались считанные мгновения, Сашка встретил Соню. Встретил глупо, случайно, как-то нелепо. Так встречаются с девушками в старых и наивных французских комедиях. Шёл по коридору в институте, погружённый в свои невесёлые мысли. Зазевался и врезался в девушку. Та охнула и выронила стопку книг. Сашка бросился книги поднимать, долго извинялся, слово за слово и как-то само собой получилось, что пригласил девушку по имени Соня вечером в кафе. Вину заглаживать. А она неожиданно пришла.

Очень душевно посидели. Сашку понесло, он рассказывал какие-то глупые, нелепые истории. Соня смеялась. Смех у неё был хороший, заразительный. На их оборачивались, и впервые Сашка понял, что парни за соседними столиками ему завидуют. Ещё бы, Соня – красивая, стройная, высокая. Коса у неё толстая, русая. Не девушка, а мечта. Квинтэссенция Сашкиных потаённых желаний. Вся какая-то гибкая, идёт, словно танцует. «Гимнастка, – решил Сашка. – Или танцовщица».

Набрался смелости и на следующий день её снова пригласил. Пришла. Ходили на какой-то американский фильм. Какой, Сашка убей не помнит. Половину фильма он решался положить ладонь на Сонину руку. А потом, когда положил, а она руку не убрала, половину фильма балдел от этого прикосновения. Провожал её домой, уже за руку держал. И тут, возле самого подъезда, случился казус.

Неспешно гуляли под фонарями, Сашка что-то цитировал из Есенина, Соня внимала. И тут из темноты соткалась огромная плечистая фигура и с кавказским акцентом спросила:

– Э-э, вы чего тут?

«Умру, – решил Сашка. – Вот прямо сейчас брошусь на него, вцеплюсь в горло, и пусть убивает. А Соня пока сбежать успеет».

Он уже рот раскрыл, чтобы крикнуть девушке: «Беги!», как Соня первая шагнула к фигуре.

– Ты меня караулишь?

Фигура выступила из тени и превратилась в небритого амбала.

– Нэ-э, я просто мимо шёл. Смотрю, вы гуляете. Думал, подойду, поздороваюсь. А это кто?

– Это Саша, мой парень.

Её парень?! Вот сейчас Сашка точно готов был умереть. Уже и умереть не жалко. Всё в его жизни, самое лучшее уже было. Именно в эту секунду, когда Соня назвала его «своим парнем».

– Вах, парень? – в голосе амбала Саша неожиданно уловил зависть. Хорошо. Парень – это хорошо. Ты завтра придёшь?

Соня почему-то ткнула его кулаком в живот.

– Иди уже! Приду, конечно!

Амбал протянул Сашке лопатообразную руку.

– Давик.

– С-саша.

Амбал щелкнул капканом рукопожатия, пальцы Михайлова хрустнули.

– Ты это… не обижай её. Пожалуйста, – неожиданно тихо попросил Давик.

– Дави-и-ид, – строго сказала Соня.

– А я что? Я – ничего, – тут же отпустил Сашкину руку амбал. – Ну, я пошёл?

– Иди, – сквозь зубы, чётко проговорили Соня.

– Парень, – заворчал амбал, удаляясь в темноту. – Парень. Вах!

– Кто это? – шепотом спросил Сашка.

– Испугался? – встревоженно спросила Соня.

– Нет, что ты! – запротестовал Сашка, хотя у самого коленки ходуном ходили.

– Ну и правильно. Ты не смотри, что он большой такой. Давид очень добрый и хороший. Не очень умный, но хороший.

– Он твой друг?

– Да, друг. Только друг, – подчеркнула Соня.

И Сашка почему-то ей сразу поверил.

Недели три прошли, как в тумане. Театр, музей, снова кино. Какая-то кафешка, неожиданно цирк. Сашка не верил своему счастью. Впервые он поцеловал Соню на исходе второй недели и она поцеловала его в ответ. А потом как-то утром он пришёл за ней, чтобы проводить в институт. Соня вышла из подъезда с плотным импозантным мужчиной в чёрном пальто. Мужчина чмокнул Соню в щёку и Сашка напрягся, но тут его заметили.

– О, привет. Давно хотела вас познакомить. Папа – это Саша, Саша – это папа.

Папа смерил Сашку подозрительным взглядом.

– Саша, да?

– Ну, Папа! – с возмущением воскликнула Соня.

– Ладно, – импозантный поиграл желваками. – Подвезти вас?

– Нет, мы прогуляемся. Движение – жизнь.

– Ну-ну, смотрите, не опоздайте.

Мужчина сел в машину и укатил.

– Я ему не понравился? – испуганно спросил Сашка.

– С чего ты взял?

– Он так на меня посмотрел.

– Это же папа, – рассмеялась Соня. – Я его единственная, любимая дочь. Он не готов отдать меня кому попало. Вот и смотрит. Но ты не бойся, он замечательный.

– Я и не боюсь.

Сашка и вправду не боялся. С Соней он почему-то ничего не боялся. С отцом девушки они потом ещё встречались в институте. Даже поговорили о раннем творчестве братьев Стругацких. Натановичами Сашка с детства зачитывался, поэтому, когда Сонин папа процитировал как-то «Улитку на склоне», цитату подхватил, чем вызвал немалое удивление.

– Читали «Улитку»? – спросил папа.

– Да, два раза. Давно, правда.

– Ну и как?

– Честно? – Сашка решил не лукавить, чтоб сразу не кривить душой. – «Град обречённый» мне больше понравился.

– Ну-у, «Град», – потянул Сонин папа. – «Град» кому хочешь больше понравится. У Стругацких «Град» и моё любимое произведение.

Обсудили «Град», «Пикник на обочине», «Хищные вещи века». Как-то незаметно перешли к Привалову и компании. Но тут из дверей института выскочила Соня и бросилась к ожидавшим её мужчинам.

– Беседуете?

– Да, беседуем, – кивнул Сонин отец. – Неожиданно интересно.

– Саша, ты папу извини, – строго сказала Соня. – Он у меня литературовед и критик. И всех, кто не перечитывает ежедневно «Войну и мир» считает неандертальцами и троглодитами.

– Так уж и неандертальцами? – рассмеялся Сонин папа. – Просто твоих обычных кавалеров часто по голове били…

– Папа! – резко перебила отца Соня.

– Что? А-а, – понимающе кивнул отец. – Ну, не буду вам мешать. Я так понимаю, Александр, Софью вы сами проводите, и предложение подвезти будет в данном случае неуместным.

– Чего это он так быстро ретировался? – удивился Сашка.

– Ничего. Понравился ты ему, и это очень заметно. Спугнуть боится, – отшутилась Соня.

Это была вторая странность.

Третья случилась через неделю. Занятия у Сашки закончились рано, а у Сони была ещё одна пара. Сашка сидел на лавке в фойе, ждал звонка, читал что-то из Ремарка. И тут его похлопали по плечу. Поднял голову, а рядом стоит парень в модной одежде и огромных солнцезащитных очках.

– Привет!

– Привет, – нерешительно ответил Сашка.

– Не узнал?

– Не совсем. Очки мешают.

– Да Васька я!

– Васька? Васька Трушкин?

– Узнал, наконец? – с ухмылкой спросил парень.

– Что это с тобой? Лицо у тебя будто распухло. Зубы болят?

– Да не повезло. Вчера в клубешник завалился, думал, выпью, потанцую, девчонку какую-нибудь подцеплю. Взял коктейльчик, выбираю. А тут к бару такая чикса подруливает, закачаешься. Я прямо коктейлем подавился. Симпатичная, зараза. Я сразу в стойку и к ней. То да, сё. А она мне: «Отвалите, молодой человек, я несвободна». Когда Ваську Трушкина это останавливало?

– Ну да-а… – угрюмо поддакнул Сашка, вспомнив детсадовскую Оксанку и институтскую Лидочку.

– Вот и я о том же. Не бывает неприступных девушек, бывают нерешительные парни. Я ещё больше заинтересовался. Пошли, говорю, потанцуем. Согласилась. Танцуем, я её нежно за талию беру.

Васька сделал мерзкое движение нижней частью тела.

– Гибкая, вся такая, подтянутая. Думаю, спортсменка. Вот свезло. Спортсменки в постели самое то! Перемещаю руки пониже.

– А она?

– А она мне – руки убери! – помрачнел Васька.

– А ты?

– А я не убрал, дурак. Чего ты, говорю, ломаешься? Поехали ко мне. Мой красный «Инфинити» у выхода. Девки, знаешь, как на машины ведутся.

– И тут подошёл её парень?

– Если бы. С парнем я бы договорился. Отбрехался бы как-нибудь. Да и приятели мои у стойки ошивались. Мы бы впятером этого парня…

– Тогда что случилось?

– И тут я узнал, какой у неё удар с правой.

– И какой?

– Трындец. Увидеть ничего не успел. Лежу на полу, в глазах звёздочки, танцующий народ по мне топчется. А феи моей и след простыл. Вот, видишь?

Васька приподнял очки. На всю левую половину лица расплывался огромный разноцветный фингал.

– Ничего себе! – удивился Сашка. – Как будто катком проехала. Может, она тебя стулом?

– То-то и оно, что кулаком. Вокруг нас же люди танцевали. Как она стул успела бы подхватить. А с виду такая хрупкая, тонкая. И не скажешь…

Раздался звонок. Сашка вскочил. Сейчас из аудитории выйдет Соня и не надо, чтоб Васька её видел. Он же не пропустит такую девушку мимо. А то, что это Сашкина девушка, Ваську только раззадорит.

– Пойду я, мне пора.

– Куда? – удивился Васька. – Погоди. Поговорим.

– Я тороплюсь, – Сашка рванул было к выходу, но Васька поймал его за рукав.

– Куда ты помчался, Шумахер? Что за тайны мадридского двора. А ну колись? Девицу ждёшь?

– Не твоё дело!

– Как это не моё, – коварно ухмыльнулся Васька. – Познакомь-ка меня со своей красавицей. Интересно же.

И облизнулся плотоядно, как только он и умел.

Сашка вырвался бы. Но тут из аудитории вышла Соня.

«Всё пропало! – мелькнула мысль. – Если Васька уведёт Соню, повешусь. Или из окна выпрыгну. Потому что если потеряю такую девушку, то и жить незачем».

Соня оглянулась, поискала взглядом Сашку. Михайлов решил было сделать вид, что не замечает её, подался за колонну. Лишь бы Васька не заметил её. Лучше потом оправдаться, придумать что-нибудь. Но тут Соня его заметила. Улыбнулась, и двинулась навстречу.

Сашка с горечью смотрел, как она идёт. Такая красивая, лёгкая. И походка у неё танцующая. И тут Сашка почувствовал, что Васька отпустил его рукав и куда-то исчез. Оглянулся по сторонам и увидел, что Трушкин почти полностью вжался в узкое пространство между колонной и стеной.

– Ты чего? – удивился Сашка.

– Это же она! – зашипел Вася.

– Кто она?

– Та самая девушка из клуба. Которая мне фингал поставила.

– Соня?

– Не знаю я, как её зовут. Не успел спросить.

– Привет, – Соня порхнула к Сашке, обняла его. У Сашки привычно закружилась голова от её запаха, от легкого прикосновения её пальцев. – Кого это ты тут прячешь?

– Никого, – растерянно улыбнулся Сашка.

– Ну-ка, – Соня заглянула за колонну. – А-а, старый знакомый. Голова не болит?

– Болит, – писклявым голосом отозвался Васька. – И глаз болит.

– А нечего незнакомых девушек лапать! – строго сказала Соня.

– Я не буду больше. Отпустите меня, пожалуйста, – чуть не плакал Васька.

– Отпустим? – улыбнулась Соня.

– Пусть идёт, – улыбнулся ей в ответ Сашка.

И Трушкин позорно сбежал. Из-за колонны и вообще, как потом оказалось, из Сашкиной жизни.

Были ещё странные случаи. Когда гуляли по парку, с Соней постоянно здоровались странные здоровенные типы. У некоторых из этих типов были сломаны носы, у некоторых – уши. И все без исключения были накачанны, с огромными кулаками, похожие на Давика и Николая Валуева одновременно.

– Кто это? – не выдержал как-то Сашка.

– Ты меня любишь? – неожиданно серьёзно спросила Соня.

– Очень люблю, – откровенно признался Сашка.

– Тогда не задавай вопросов. Всему своё время.

Что не сделаешь для девушки, в которую влюблён по уши.

Правду Сашка узнал случайно. Шёл как-то с занятий по коридору. А на стене на первом этаже висела доска объявлений, на которую, кроме расписания, вешали театральные афиши и рекламу разных городских событий. Студенты падкие на зрелища. Голодать будут, а на концерт какого-нибудь Егора Крида придут. Шёл Сашка мимо этой доски, как вдруг краем глаза уловил что-то знакомое. Приостановился, обернулся и обмер. На самом видном месте висела яркая афиша: «Чемпионат республики по тайскому боксу, вход свободный». И на первом плане десяток боксёров в характерных позах. Третий слева – Давик. А рядом с ним в майке с логотипом клуба – Соня. Кулаки сжаты, взгляд суровый. Вот тебе и гимнастка.

Сашка подошёл поближе. Прочитал. «Участники: кандидат в мастера спорта, обладатель серебряной медали чемпионата Европы Софья Павловец». Вот тебе и танцовщица. Сразу понятны стали её знакомые со сломанными носами. И Васькин фингал. Немного не вписывался в общую картину папа литературовед. Но кто их знает этих литературоведов. Хемингуэй тоже дрался на каждом углу. А Довлатов. Ну, вы знаете про Довлатова.

Сзади кто-то подошёл. Сашка вздрогнул и обернулся. Соня.

– Афишу увидел?

Глаза у неё были грустные-грустные. И вся она как-то поникла.

– Чего ты?

– Сбежишь теперь?

– Зачем? – удивился Сашка.

– Были случаи, – вздохнула Соня. – Так уж получается в моей жизни. Вокруг отличные парни, смелые, сильные. Но все спортсмены. Боксёры, борцы. С ними просто и легко, с ними есть о чём поговорить и что обсудить. Общих тем много. Но большинство из них, как говорит мой папа, слишком часто били по голове. А если встречаю кого-то вроде тебя, то узнает он, чем я занимаюсь, и сбегает тут же. Только пятки сверкают. Прячутся от меня за колоннами и в углах. Чуть под столы не залазят. Мужчина должен быть сильным, а если женщина сильнее его, то это позор и ужас. А я никого и не держу! Можешь бежать!

Сашка поднял голову. Посмотрел на Соню. Какая она красивая. А когда злая ещё красивее. Шагнул навстречу, обнял.

– Никуда не побегу. У меня в школе двойка по бегу. Куда мне с тобой соревноваться.

И сильная женщина в его руках наконец почувствовала себя слабой.

P. S.

На свадьбу этой чудесной парочки меня не пригласили, но я не обиделся. Да и не смог бы – грыз гранит медицинской науки в столице, за триста километров от города, в котором эта история произошла.

Имена и фамилии изменил. Да и ещё кое-что изменено, например, вид спорта, которым занималась Сашкина избранница. Я это сделал потому, что «Соня» рассказала мне историю под большим секретом.

– Ты пиши, но если хоть одна душа догадается, – грозно произнесла она, поднося к моему интеллигентскому носу солидных размеров кулак.

Вы же помните, серебряный призёр, медалист и все остальные титулы. Я, наверное, забыл добавить, что всё это в полутяжёлом весе. И удар у неё с правой за эти годы слабее не стал. Мне очень не хочется оказаться на месте незадачливого Васьки. Фингалы мне, знаете ли, не идут. Поэтому приукрасил, польстил, надеюсь меня всё-таки не побьют.