Текст книги "Белое солнце пустыни (сборник)"

– Есть! – ответила Ниночка и быстро вышла.

Тимофеев, подойдя к столу, сказал:

– Товарищ капитан…

Федоровский взволнованно перебил его:

– Простите, товарищ гвардии капитан! Вы понимаете – все это шутка… и я хотел…

Тимофеев спокойно и строго сказал:

– Товарищ капитан, я ничего не видел. Ничего. Иначе мне пришлось бы сказать вам несколько очень неприятных слов.

– Ясно, товарищ гвардии капитан!

– Вот свежий приказ, капитан. – Тимофеев достал из планшета пакет. – Потрудитесь с ним как следует ознакомиться и немедленно довести до каждого из своих подчиненных.

– Есть, товарищ гвардии капитан! – Раскрывает бумагу. – Интересно, чей?

– Там есть подпись.

Федоровский взглянул на подпись, испуганно сказал:

– Ого!

Тимофеев достал сигарету, закурил.

Федоровский бегло просмотрел приказ, присвистнул:

– Меры – будь здоров!..

– Надеюсь, вы понимаете, – спокойно сказал Тимофеев, – что значит сейчас вопрос бдительности, когда наша армия находится в прямом соприкосновении со всем западным миром.

– Ясно, товарищ гвардии капитан!

– Поведение любого военнослужащего в данной ситуации должно быть абсолютно безупречным, и особенно во взаимоотношениях с местным населением.

– Ясно, товарищ гвардии капитан!

Тимофеев захлопнул планшет.

– Я сегодня дежурный по части. Вы знаете, где меня найти. Честь имею. – Он откозырял.

– Есть, – щелкнул каблуками Федоровский.

Тимофеев пошел к двери. Федоровский обогнал его и услужливо открыл дверь.

Тимофеев усмехнулся:

– Не ройте землю, капитан. Во-первых, вы же не немецкую девушку обнимали, что имело бы отношение к одному из пунктов приказа. А во-вторых, я же вам сказал, что я ничего не видел.

Он вышел, не взглянув больше на капитана.

Федоровский прошелся по комнате, стукнул себя по лбу:

– Ч-черт! Дубина!.. Не кругло получилось. Застукал меня с Ниночкой этот тихий особист. Да-а, капитан Федоровский, пора вам на гражданку, пора!

В расположении части, у входа в одну из казарм, старшина Кузовков докладывает дежурному по части, только что вернувшемуся из комендатуры, капитану Тимофееву:

– Товарищ гвардии капитан, с увольнения не явился помкомвзвода первой стрелковой роты сержант Бородин!

Не успел дежурный что-либо ответить на это, как из темноты появился генерал Лукьянов:

– Что случилось, товарищ капитан?

Капитан Тимофеев вытянулся, доложил:

– Товарищ гвардии генерал, не вернулся из увольнения один сержант роты лейтенанта Шумова!

– Фамилия сержанта?

– Бородин.

– Знаю его. Что решили предпринять?

– Пошлю на поиски людей, товарищ гвардии генерал.

– Немедленно поднять по тревоге роту и в несколько групп прочесать весь район города. Искать, пока не найдете. Иначе взыщу очень строго! Ясно?

– Есть, товарищ генерал! Ясно! – еще строже подобрался Тимофеев.

– Выполняйте!

– Есть выполнять, товарищ гвардии генерал!

Генерал козырнул и, повернувшись, растаял в темноте.

– Ч-черт!.. – прошептал капитан Тимофеев. – И откуда он только появляется… всегда – в самый момент! – Он взглянул на старшину: – Идите, Иван Михайлович, поднимайте роту по тревоге, а я разбужу лейтенанта Шумова.

– По боевой, товарищ капитан?

– Да, по боевой!

– Есть! – Старшина коснулся козырька и побежал к чернеющему во тьме длинному зданию. Капитан посмотрел ему вслед, вздохнул и пошел к дверям офицерской казармы.

И тут из темноты, как привидение, возник и преградил ему путь майор Ягодкин, начальник Тимофеева по отделу. Он требовательно спросил:

– Капитан, скажите точно, куда были отпущены люди в увольнение?

Тимофеев пожал плечами:

– Ну, в город… В парк – там танцплощадка вчера начала работать.

– Ясно! – сказал майор Ягодкин и так же быстро растаял в темноте.

Петр и Инга медленно шли по парку.

Под светом луны снова те же покалеченные статуи, побитые снарядами деревья… Из тени на свет, со света в тень бредут, прижавшись друг к другу, солдат и девушка. Мир этой ночи сейчас принадлежит им.

– Петер, – тихо сказала Инга.

– Что, Инга?

– Нет… ничего, Петер.

– Что, Инга?

Они не отрывают друг от друга глаз.

Инга решается на трудное признание.

– Как мне тебе рассказать… Сколько раз я гуляла здесь одна. Всегда одна… Я думала о каком-нибудь немецком парне. Но разве я могла представить, что первый человек, с которым я вот так здесь буду бродить, будешь ты, русский солдат. Боже мой, а может быть, я преступница? Может быть, я сейчас виновата перед моей Родиной?! – Она вдруг со страхом отпрянула от него, вскрикнула: – Петер!

– Что, Инга?

Он ласково посмотрел в ее испуганные глаза и сам, боясь того, что произошло, решил сказать ей о том же:

– Я понимаю твой страх. Я понимаю, что нам во многом еще будет трудно… Слишком много всего лежит между нами. Но пройдет всего несколько лет, и уже нам придется отвечать за многие вещи в этом мире! Но сейчас я думаю больше о другом. Я думаю о том, что мы должны были встретиться. Я думаю о том, какой была бы наша встреча, если бы между нами не лежала война. Я понимаю тебя… Не бойся ничего. Я все понимаю, Инга.

– Спасибо. – И это было единственное, что могла прошептать Инга.

Она на секунду прижалась к Петру. Потом отбежала к раскидистому клену, уселась на траву, позвала:

– Иди сюда, Петер, трава совсем сухая, никакой росы!

Петр, сняв с себя автомат, поставил его у подножия дерева, опустился на траву рядом с Ингой. Она, прильнув головой к его груди, закрыла глаза, потом, подняв голову, как девчонка, поцеловала его где-то около губ.

– А теперь… будем молчать и слушать, как поют соловьи.

– Да.

– Тихо, тихо.

Она пальцем дотронулась до его глаз. Он тоже закрыл глаза. Все так же пели, захлебываясь, тысячи соловьев. Постепенно стало немного яснеть и обозначаться вокруг. Приближалась пора рассвета. Петр и Инга сидели обнявшись. Она расстегнула его гимнастерку и уткнулась в его грудь.

– Наверно, за тобой много парней бегало? – ревниво спросил Петр, как мальчишка.

– Почему ты так думаешь?

– Как будто сама не знаешь почему… Потому что ты очень красивая.

– Спасибо, – улыбнулась Инга.

– Я ведь тебе правду сказал, что я никогда не видел такой красивой девушки.

– Спасибо… А что, у вас нет красивых девушек?

– Почему же, есть. Вон у нас Нина, переводчица, знаешь, какая красивая, но ты… Это другое. Ты мне нравишься. Ну ладно, будем молчать.

– Нет, говори. Это можно говорить.

– Ты хорошая, гордая.

– Спасибо.

– Только… очень глупая.

– Хорошо, больше не надо говорить.

Петр, улыбнувшись, еще крепче обнял ее.

– Петер.

– Что, Инга?

– Ничего. Мне нравится повторять твое имя. Петер.

– Мне тоже хочется повторять – Инга.

– Петер.

– Что, Инга?

– А ты знаешь, те камни… Я их не бросала в тебя.

– А кто же?

– Никто. Просто я оступилась, и они сами выпали из стены. Я очень испугалась.

– А чего же ты кричала: «Стреляй, я не боюсь тебя»?

– Это я от страха. Я думала, что ты меня убьешь, и от страха стала смелой. Смешно, правда? Осмелела от испуга.

– Ну вот, я же говорю, что ты глупая!

– Тс-с-с!.. Больше ни слова… Закрой глаза, и будем слушать, слушать.

Петр закрыл глаза. Свистят, щелкают соловьи. Петр ласково провел рукой по лицу Инги и почувствовал, что ее щека в слезах.

– Инга!.. Что ты?

– Молчи. Не смотри. Это так. Это хорошие слезы. Мне хорошо. Я вдруг сейчас впервые перестала бояться. Я каждый день всего боялась. И того, что будет сегодня, и того, что будет завтра. Я не знаю, может быть, за это я должна сказать спасибо тебе?… Я не знаю.

Они снова долго молчали… Петр, прислонившись спиной к дереву, закрыл глаза. Доверчиво положив ему голову на плечо, заснула усталая, успокоившаяся девушка. А вокруг, не унимаясь, пели и пели соловьи, особенно громко под утро. Соловьиная ночь была на исходе… Скоро из-за реки должно было подняться солнце…

И тут из-за деревьев, снова как привидение, вышел дивизионный особист майор Ягодкин. Увидел Петра и Ингу, подошел к ним. Долго стоял, смотрел. Усмехнувшись, поднял автомат Петра, спрятал его за деревом. Снова, с удовлетворенным тщеславием охотника за людьми, смотрел на парня и девушку, потом негромко скомандовал:

– Товарищ сержант… встать!

Сразу умолкло соловьиное пение, как бы оборванное этой командой. Петр открыл глаза. Смотрел некоторое время не понимая. Рывком поднялся с земли, вытянулся. Вскочила испуганная Инга.

– Что ж… Доброе утро в приятной компании! – с противной улыбочкой сказал Ягодкин.

Инга бросилась в сторону, побежала в кусты.

– Стойте! Остановитесь немедленно!.. Девушка, стойте! Буду стрелять! – закричал майор и, выхватив пистолет, поднял его вверх для предупредительного выстрела.

Петр, шагнув к нему, схватил его руку с оружием, рывком опустил вниз.

– Не нужно ее пугать, товарищ майор.

– Что-о?! – с изумление посмотрел на него Ягодкин.

– Не нужно ее пугать. Она и так напугана.

– Вы!.. Вы с ума сошли, сержант! Вы понимаете, что вы делаете? Да я вас за это!..

– Понимаю, – отпустил его руку Петр.

– Та-ак!.. Оч-чень хорошо, – процедил Ягодкин и язвительно спросил: – А может, вы скажете, где ваш автомат, товарищ сержант? – Петр бросился к дереву. – Отставить! – Петр остановился. – Так где же он?

– Вы его спрятали. – Петр с презрением посмотрел на Ягодкина.

– Если я его спрятал – это еще полбеды. А если его украли враги, пока вы здесь с этой немецкой шлюхой валандались?… И может быть, из него уже стреляют недобитые фашисты в ваших советских солдат.

– Слушайте… вы, майор! – вспыхнул Петр. – Вы не имеете права так говорить об этой девушке. Она не шлюха!

– А кто же? Может быть, это ваша школьная подруга, которой вы назначили свидание в шесть часов вечера после войны? Брось свои байки!.. Сколько дал? Буханку хлеба и банку консервов? Девочка вроде ничего, стоит!

Петр прикрыл глаза и тихо проговорил:

– Если бы на вас не было мундира нашей армии…

– Что бы тогда?… – оскалил зубы Ягодкин.

Не в силах больше сдерживаться, Петр шагнул к нему, схватил его за гимнастерку на груди, притянул к себе и сказал:

– Я попросту набил бы вам морду!.. – И он брезгливо отбросил майора к дереву. Тот на полусогнутых бросился к Петру и, протянув руки, хотел вцепиться в него, но, наткнувшись на спокойный взгляд сержанта и оценив его физические данные, понял, что лучше не суетиться, а Петр, приблизив к нему лицо, добавил: – Должен вам сказать, майор, что вы подлец!..

Из-за кустов появился старшина Кузовков со своими солдатами. Услышав последние слова Бородина, он подбежал к нему, сердито крикнул:

– Сержант Бородин, прекратите сейчас же!

Ягодкин, увидев старшину, тут же вцепился в него:

– Товарищ старшина, вы свидетель!.. Вы видели, что он здесь вытворял.

– Никак нет, товарищ майор! – ответил старшина. – Мы только что из-за кустиков, а там видимости – никакой!

Майор пристально посмотрел на стоявшего с невинным выражением старшину, оглядел солдат – те безразлично поглядывали по сторонам.

Петр отвернулся, прикрыв глаза.

Долгое молчание первым нарушил майор.

– Та-ак! – зловеще протянул он. – Прекрасно! Ну что ж, сержант… Даю слово – ты оч-чень пожалеешь о том, что сейчас произошло. Оч-чень!

Он быстро шагнул к дереву, обошел его и появился с автоматом Петра в руках. Повернувшись к старшине, сказал:

– Товарищ старшина, сейчас же доставьте арестованного в часть и немедленно приведите его ко мне. Его оружие я забираю с собой.

– Есть, товарищ майор! – небрежно приложил руку к козырьку старшина.

Ягодкин скрылся в кустах.

Старшина медленно повернулся к Петру, тот стоял, низко опустив голову.

Старшина вздохнул, покачал головой:

– Ну, Бородин… Бородин! Ну, наломал ты дров, Бородин!.. – Старшина снова сокрушенно покрутил головой. – Да ты знаешь, кто этот майор? Знаешь?

Петр отвернулся, пожал плечами.

– Это же из контрразведки майор. Из «Смерша». Ягодкин ему фамилия. Он недавно у нас, заместо майора Чекулаева прислан. Тот-то был мужик настоящий и погиб, как герой… А этого все как огня боятся – шурует и шурует цельными днями.

– Кто бы он ни был, ему никто не давал права так со мной разговаривать, – сказал Петр.

– А ты знаешь, что нам вчера приказ объявили: что мы в Европе и чтобы советским воинам никаких репутаций не допускать. И насчет всяких дел с немками – вплоть до строжайших наказаний!

– Все равно, он со мной не имел права так разговаривать, – упрямо повторял Петр.

– Тьфу!.. Заладил одно: «Право… Право!» Вот он тебе возьмет и покажет, где «право», а где «лево». Эх, сержант Бородин, умный ты, умный… А дурак! До демобилизации и недели не осталось, а ты взял и всю обедню себе испортил!

– А что он со мной может сделать?… Я ни в чем таком не виноват.

– Что может сделать?… Сосунок ты телячий… Пожил бы с мое, тогда бы знал, что может плохой человек сделать с хорошим. Моли Бога, чтобы теперь бока у тебя не трещали!.. Ладно, пошли в часть!.. – Старшина повернулся к одному из солдат: – Ты, Фирсов, дай одну зеленую, а то его до вечера остальные искать будут… Да-а, Бородин, все бы нормально, если бы не этот приказ.

– Подумаешь, приказ! – сказал Бородин. – Их каждый день по десятку объявляют.

– Нет, Бородин. Этот приказ совсем другой.

– А чей? Чей приказ?

Старшина вздохнул, долго молчал.

– Чей, спрашиваешь? Хуже нет – чей! Самого Верховного!

– Ну и пусть Верховного! А при чем здесь я?

Фирсов вытащил из-за пояса ракетницу и, подняв руку вверх, выстрелил в небо. Над парком взвился зеленый огонек ракеты.

Они шли по аллее к выходу из парка, а метрах в сорока позади них из-за кустов появилась Инга. Стараясь оставаться незамеченной, она приблизилась к группе солдат и у самого выхода, не выдержав, негромко сказала:

– Петер!..

Сержант, услышав ее голос, быстро обернулся. За ним обернулись солдаты и старшина. Девушка стояла метрах в пятнадцати от них. Видно было, как она боится и вот-вот готова убежать, но все-таки она не убегала, а стояла и смотрела на Петра.

Старшина усмехнулся:

– Смелая твоя кралечка.

Петр взмолился:

– Товарищ старшина, разрешите мне поговорить с ней?

– Нет, Бородин, не разрешаю. Теперь тебе ничего не разрешается… Ты арестованный. Слыхал приказ – немедленно в часть!

Тогда Петр посмотрел в сторону девушки и, сделав ей успокаивающий знак рукой, крикнул по-немецки:

– Не волнуйся, Инга!.. Иди домой. Все в порядке. Я приду к тебе. Не волнуйся!

Инга согласно кивнула в ответ, и солдаты, повернувшись, пошли дальше.

Кузовков спросил:

– Что это ты ей сказал?

– Чтобы шла домой.

– Ох, чуяло мое сердце, Бородин… – вздохнул Кузовков. – Было б мне не пускать тебя в увольнение.

Через некоторое время старшина оглянулся, оглянулись и солдаты.

Инга не ушла. Далеко отстав, она все-таки тихонько двигалась за ними.

Фирсов оглянулся, с чувством сказал:

– Красивая… твоя фрау!

– Не фрау, а мадемуазель, село! – поправил младший сержант Бутенко.

– Оба вы темнота… – засмеялся Зубов. – Не мадемуазель, а фрейлейн! И как только войну с такими выиграли. А вообще… девочка – в норме. Везет некоторым военным! – толкнул он Петра.

Старшина рассердился:

– Разговорчики!.. Что обозначает везет? Арестовали человека, а он – «везет»!

Группа солдат свернула за угол дома, на другую улицу.

Инга заторопилась к этому углу… Выглянув из-за него, она увидела, как в конце улицы Петр и сопровождающие его солдаты скрылись в воротах проходной, около которой маячила фигура часового.

Подождав немного, девушка повернулась и побрела обратно, по еще пустынной в эти часы, разбитой улице.

Когда Петр Бородин и сопровождающие его очутились в расположении части, то старшина Кузовков первым делом посмотрел в сторону высокого мрачного дома, где расположился штаб и офицерские казармы. Он посмотрел на окно генеральского кабинета… Посмотрел в тайной надежде, что генерал их не заметит, но окно в этот ранний час было распахнуто настежь, и в нем, как всегда подтянутый, в полной форме, был виден генерал Лукьянов. Больше того, видно было, что он их давно заметил, потому что из его окна просматривалась во всю длину улица города, по которой они шли к части… Генерал ждал, когда они подойдут поближе, поравняются с его окном. И тогда он спросил:

– Товарищ старшина, нашли сержанта?

– Так точно, товарищ генерал, вот он! – кивнул на Петра старшина, вытянувшись в струнку. Вместе с ним вытянулись и остальные.

Генерал внимательно оглядел Петра и строго приказал:

– Сержант Бородин, зайдите ко мне, а вы, старшина, подождите.

– Есть, товарищ генерал! – почти одновременно выкрикнули старшина и сержант.

Петр побежал к дверям казармы, а старшина, переступив с ноги на ногу, несмело спросил:

– Товарищ генерал, разрешите обратиться?

– Да.

– Майор Ягодкин приказал немедленно доставить сержанта к нему.

– Отставить майора Ягодкина! – сказал генерал.

– Есть отставить! – удовлетворенно повторил старшина и, увидев, что генерал повернулся спиной к окну, сказал солдатам-патрульным:

– А вы можете идти спать.

– Есть идти спать, товарищ старшина! – дружно ответили те и рванули через плац, напрямки к солдатской казарме.

Старшина подошел к стоящей в сторонке скамье и, усевшись на нее, закурил.

В генеральском кабинете замер с рукой, поднесенной к головному убору, сержант Петр Бородин. Он докладывал:

– Товарищ генерал, по вашему приказанию сержант Бородин прибыл!

Генерал долго смотрел на него, так долго, что у Петра от напряженной стойки дрогнуло колено… Наконец генерал сказал: «Вольно» – и Петр, вздохнув, ослабил ногу.

– А теперь рассказывайте мне все!.. И учтите – если то, что мне недавно о вас доложил майор Ягодкин – правда, вас немедленно следует отдать под трибунал!

Петр снова вытянулся, испуганно посмотрел на генерала:

– Товарищ генерал, я вам расскажу всю правду… Честное слово – одну только правду!

Сидя на скамейке, задумчиво курил старшина.

А по улице города тихо брела одинокая Инга. Она шла обратно к парку, той же дорогой. Из парка навстречу ей сначала тихо, а по мере ее приближения все громче и громче неслось соловьиное пение… Она вошла в парк, и снова оглушительное и самозабвенное пение птиц твердило ей об ее коротком счастье прошедшей ночи. Инга медленно добрела до того дерева, под которым они сидели, и, опустившись на траву, поджала ноги, обхватив их руками. Положив подбородок на колени, она крепко закрыла глаза и надолго замерла в этой позе.

Вокруг оглушительно пели соловьи.

В кабинете генерала взволнованный Петр заканчивал свой рассказ:

– Вот все, как было, товарищ генерал! Это точно. Я ничего не утаил, – сказал он и умолк.

Генерал, заложив руки за спину, медленно расхаживал по кабинету. Петр со страхом и надеждой следил за ним взглядом, ждал его решения.

Наконец генерал остановился, посмотрел на Петра и сказал:

– Я верю вам, товарищ сержант.

– Спасибо, товарищ генерал! – горячо воскликнул паренек, и глаза его засветились радостью.

– Но вы действительно хотели ударить майора?

– Очень хотел, но я сдержался!

– Сержант Бородин! – сурово, чуть повысив голос, продолжал генерал, и Петр опять невольно подтянулся. – За самовольную отлучку и грубость старшему офицеру объявляю вам пять суток строгого ареста!

– Товарищ гвардии генерал!.. – Губы парня дрогнули. – Товарищ генерал, хорошо… Пусть будет так, но разрешите мне сначала сходить к девушке, а то она совсем одна. Понимаете? Ей будет страшно, что я ее обманул, товарищ генерал!

– Десять суток! – еще суровее произнес генерал.

Петр сразу осекся и, опустив глаза, тихо ответил:

– Есть десять суток. Разрешите идти?

– Идите и передайте старшине, чтобы он вас сейчас же отправил на гауптвахту.

– Есть передать старшине, чтобы он меня отправил на гауптвахту.

– Выполняйте.

– Есть выполнять.

Сержант четко повернулся и вышел из кабинета.

На улице Петр подошел к сидящему на скамейке старшине, доложил:

– Иван Михайлович, генерал приказал вам сейчас же отправить меня на гауптвахту.

Старшина неспешно поднялся:

– Сколько?

– Десять.

– Простой?… Строгой?

– Строгой.

– Ого! Значит, почти на всю катушку!.. С праздником тебя, Бородин! Доигрался!

Петр только молча вздохнул в ответ.

– Ну-к что ж… Пойдем – отправлю тебя по всей форме. – Они тронулись с места, и старшина добавил еще: – Да-а, Бородин, может, ты первый солдат, который будет сидеть на заграничной «губе». Эх, чуяло мое сердце – было б мне не пускать тебя в увольнение!

Утро следующего дня.

На городской площади выстроилась длинная очередь местных жителей. В этой очереди нет ни молодых, ни среднего возраста мужчин. Одни только старушки и женщины. Это была, наверное, самая дисциплинированная и тихая очередь на свете. Даже дети обращались к матерям шепотом. Это была очередь за продовольствием.

Во главе ее стояла походная кухня, около которой орудовали старшина продовольственной службы, повар и два дежурных солдата.

Немцы получали пайки хлеба с салом, протягивали котелки или кастрюльки, которые повар щедро наполнял густым, как каша, супом… чинно и аккуратно укладывали все это в сумки и отходили, вежливо поблагодарив и попрощавшись.

У кухни появился веселый комендант капитан Федоровский.

– Что рубает сегодня Германия? – спросил он у старшины.

– Хлеб, сало и гороховый концентрат, товарищ капитан! – доложил старшина.

Капитан повернулся к очереди.

– Веселей, граждане немцы… веселей! – обратился он к очереди по-русски, подскочил к маленькой, дряхлой старушке. – Разрешите помочь, мамаша!.. – поставил ей в сумку котелок. – Битте!

Немка, вздохнув, поблагодарила его, отошла.

Капитан поднял глаза и… замер на месте: к кухне подходила Инга.

– Ни-ч-ч-его!.. – сочно протянул за его спиной чей-то голос.

Капитан оглянулся и увидел расплывшегося в восхищенной улыбке повара, который тут же забыл о своих обязанностях.

Старшина и оба солдата тоже во все глаза смотрели на девушку.

Инга, коротко взглянув на них, опустила глаза, ждала…

Старшина, крякнув, протянул ей хлеб и ляпнул на него два куска сала вместо одного – единственное, чем он мог отличиться в данной ситуации.

– Дай еще кусок!.. От меня, – с акцентом сказал солдат-грузин. – Скажи – от Гии Данелия!

Старшина, подмигнув, щедро ляпнул на хлеб еще один кусок сала.

Инга изящным движением опустила продукты в свою немецкую авоську и, ласково поблагодарив всех, пошла восвояси.

Очередь на некоторое время перестала двигаться: снабженцы провожали глазами девушку.

Капитан, зачем-то откашлявшись, повернулся к старшине и озабоченно сказал:

– Ну, я вижу, у вас порядок, а у меня еще полно дел!.. Продолжайте в том же духе, славяне!.. Благодарю за службу.

– Есть продолжать в том же духе! – ответил старшина, подмигнув повару.

Капитан пошел вроде бы и не за девушкой, а куда-то в сторону, но на самом деле это он делал «заход», темнил для старшины.

…Через некоторое время он уже шел по улице за Ингой.

Девушка, словно почувствовав его взгляд, оглянулась. Капитан широко улыбнулся ей. Тогда Инга так быстро пошла по улице, почти побежала… и капитан понял, что его улыбка не прошла. Он с сожалением вздохнул, остановился… долго смотрел девушке вслед. Потом посмотрел зачем-то в небо и, сделав озабоченное лицо, круто развернулся и пошел к реке, к причалам.

Вечер. Мрачное помещение немецкой гауптвахты.

В пустой камере этой временной тюрьмы сидел сержант Петр Бородин.

Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене, ибо на строгой «губе» никакой мебели не полагалось, а койка откидывалась только на ночь – теперь она накрепко была привинчена к стене… В уголке стояла кружка с водой, накрытая ломтем черного хлеба.

Завизжала несмазанная в петлях дверь, и в камеру вошел старшина Кузовков.

Старшина сочувственно посмотрел на парня, подмигнул, протянул ему большой кусок сала на свежем ломте хлеба и котелок, полный какао.

– Рубай!.. Большой звон поднял этот майор, засранец Ягодкин, но ты держись. Я тебя выручу – всю вину беру на себя.

– Иван Михайлович, прошу… Я сам как-нибудь отбрешусь, тем более никакой особой вины за мной нет, – приложил руки к груди Петр.

– Молчи, говорю… Все продуманно!

Старшина подошел к стене, отпер и откинул дощатую, как в простом вагоне, койку.

– Отдыхай! – сказал Кузовков и скрылся за дверью «губы».

Петр сел на койку, опустил голову, задумался, снова завизжала несмазанная дверь, и в камеру вошел майор Ягодкин.

С явной неохотой Петр поднялся и вытянулся перед ним. Ему неловко в неподпоясанной, балахоном, гимнастерке: ремень и звездочка отобраны у него.

Майор пристально посмотрел на парня:

– Докладывайте, сержант!

Петр молчал.

– Вы будете отвечать или нет, Бородин?

– Что я вам должен отвечать? – устало спросил Петр.

– Правду!

– Я все, как было, рассказал товарищу генералу… Всю правду.

– Врешь! – крикнул майор.

Петр вытянулся, словно от удара, прикрыл глаза.

– Тогда почему ты не хочешь показать, где живет эта твоя немка?

Петр отрицательно покачал головой.

– Значит, ты боишься?

– Да, – сказал Петр.

– Вот!.. Но ты учти – мы и без тебя ее найдем и все узнаем!

– Это ваше дело, – вздохнул парень.

– Но тогда ты будешь наказан сильнее, много сильнее!.. Понял? А так – чистосердечное признание, смягчающее вину.

Петр молчал.

– Значит, я прав – ты боишься сказать правду! – заключил майор.

– Да нет же, товарищ майор!.. – не выдержав, горячо воскликнул Петр. – Неужели вы действительно не понимаете, почему я не могу вас к ней отвести, товарищ майор?

– Не понимаю. Я бы ее допросил, и все стало бы ясно.

– Вот именно, «допросили» бы!

– Ну?

– Да ведь тогда сразу все погибнет!

– Что погибнет?… Что?

– Все!.. – вздохнул Петр и добавил с глухой тоской: – После того как вы с ней поговорите, уж какое там может быть… между нами… доверие. Вы поймите, я же первый советский солдат, которого она встретила. А ведь это очень важно. А вы хотите вмешаться… и тогда она… и тогда все будет испорчено. Это все равно, что вмешаться в любовь!

– Любо-овь?! – с изумлением протянул майор и заливисто рассмеялся… Он смеялся противно и долго, до слез… Вытер глаза и повторил: – Любо-овь!.. Ну и насмешил ты меня, Бородин!.. Да ты хоть фамилию-то ее знаешь?…

– Нет, не знаю, – жестко ответил парень.

Майор снова рассмеялся:

– Ну вот, фамилии не знаешь, а говоришь – любовь.

– Да, любовь, – упрямо сказал Петр.

Майор покрутил головой.

– Это значит… Это значит, что со всеми шлюхами, с которыми я валялся под деревьями, у меня была любовь?! Ну, силен ты, Бородин!..

И майор снова было рассмеялся, но в это время Петр сделал шаг вперед. Майор увидел его лицо и… попятился, бросил испуганный взгляд на дверь, заговорил, повышая голос до крика:

– Товарищ сержант!.. Вы что?! Опомнитесь!.. Товарищ сержант!.. Отставить!.. Смирно!

Может быть, эти окрики остановили Петра, может быть, он сам сдержался из последних сил, будто на незнакомого посмотрел на майора и молча отошел в сторону, отвернулся. Но тут же, не выдержав, снова двинулся к нему, негромко, но яростно сказал:

– Слушай, майор, война кончилась!.. Понимаешь – война кончилась!.. И теперь мы начнем давить таких клопов, как ты!.. Я знаю, нам, может быть, придется трудно, очень трудно, но мы все равно передавим вас всех!

– Ты, сержант! Да как ты смеешь! Да я тебя сейчас же пристрелю, как… – Майор Ягодкин начал в ярости лапать кобуру пистолета.

Петр, шагнув к нему, перехватил его довольно хлипкую руку, усмехнулся и теперь уже с юмором, спокойно сказал:

– Дерьмо ты, майор! Ты говеный особист, а я сержант разведроты. Пока ты вытащишь свою пукалку, я тебя два раза убью!

Снова заскрипела дверь, и солдат, козырнув майору, доложил:

– Товарищ майор… Товарищ гвардии генерал приказал вам немедленно явиться к нему!

Не совсем еще пришедший в себя майор сказал:

– Хорошо. Я сейчас буду… Можете идти.

– Есть! – ответил солдат, подмигнул Петру и скрылся за дверью.

– Ну ты… тип, Бородин! Опасный тип, – сказал майор, обрадованный тем, что его выручили из сложной ситуации. – Мы с тобой теперь по-другому поговорим! – пригрозил он и быстро вышел из камеры.

Петр долго стоял на месте, потом медленно подошел к стене, опустился на пол, поджав ноги, обхватил их руками. Опустил на колени подбородок и закрыл глаза.

И тогда вдруг тихо-тихо засвистел, защелкал соловей… Потом к нему присоединился еще один… еще… Соловьиная песнь неслась над сидящим на полу гауптвахты сержантом.

Недалеко от штабной казармы перед генералом стоял майор Ягодкин.

– Я вам запрещаю заниматься этим сержантом!.. – строго отчитывал его генерал. – Он уже наказан. Вы что – устава не знаете?

– Знаю, товарищ генерал: в армии двух наказаний не бывает. Но по-моему, это дело темное и оно выходит за рамки армейского устава.

– А по-моему, ясное! – Генерал повысил голос. – И я за это отвечаю. Все. Идите!

– Товарищ генерал, моя служба…

– Я вам сказал – идите!

– Разрешите, товарищ генерал…

– Майор Ягодкин! Слушать мою команду!.. – загремел генерал. Майор вытянулся. – Смирно!.. Кру-гом! – Майор повернулся. – Шагом марш!

Майор пошел к штабу, морщась от досады и злости.

В одной из комнат штаба, где «скромно» размещался особый отдел, по телефону разговаривал капитан Тимофеев, тот самый пожилой человек в пенсне, дежуривший по части в злосчастную ночь. Он работал в одном отделе с майором Ягодкиным. По тому, как он стоял и как отвечал, видно было, что он говорит с высоким начальством. Слышны и ответы того, с кем он говорит.

– Нет, товарищ начальник… Никаких происшествий, которые бы могли заинтересовать нас в гарнизоне, нет… Все мелкие нарушения в рамках дисциплинарного устава.

– Смотрите, товарищ капитан! Мы и за мелкими нарушениями подчас должны угадывать тенденции к крупным проступкам… – рокотал начальственный баритон. – Учтите, и мы сейчас должны быть особенно бдительны… Армия разболталась за время войны… Радость победы кружит голову, а враг в это время не дремлет… – Капитан с безучастным лицом слушал всю эту болтовню. – И мы сейчас должны особенно остро отзываться на каждое имеющее место происшествие, чтобы все чувствовали нашу руку и знали, что мы на страже!.. Вам ясно, товарищ капитан, особенно в свете последнего приказа Верховного?

– Ясно, товарищ полковник!.. Но пока ничего нет.

– Ищите, ищите упорно!..

Во время всего этого разговора в комнату вошел майор Ягодкин. Некоторое время он стоял молча, а теперь шагнул к капитану, тихо спросил:

– Это начальник особого отдела армии?

Тимофеев кивнул.

Ягодкин протянул руку:

– Дайте мне трубочку, товарищ капитан!

– Товарищ начальник, с вами хочет говорить майор Ягодкин, – сказал капитан и протянул трубку майору, а сам сел и закурил.

– Товарищ начальник особого отдела армии! Докладывает майор Ягодкин, – стоя навытяжку, проговорил майор. – В гарнизоне имеет место ЧП, но его стараются скрыть!

– Что-что?! Чрезвычайное происшествие? Объясните сейчас же! – раздался голос в трубке, а капитан Тимофеев поднялся и, глядя на майора, застыл с папиросой в руке.

Майор продолжал докладывать:

– Один сержант вступил в весьма подозрительную и преступную связь с немкой. Не исключается попытка вербовки… Самовольно отсутствовал в части почти полсуток. Когда я их обнаружил, он еще не собирался в часть – самоволка перерастала в прямое дезертирство. Его боевое оружие валялось в стороне. Я его подобрал, он даже на это не обратил внимания.