Текст книги "Белое солнце пустыни (сборник)"

– Нет, до свидания, – сказала Инга и заплакала громко, безудержно, как плачут девчонки.

– До свидания, Инга, не забывай меня!

Он, стесняясь, утирал слезы.

Петру подали руки и втащили в вагон. Эшелон тронулся… Инга пошла за ним… быстрее… быстрее. Она побежала… Эшелон уходил. Инга бежала за ним, бежала… пока высокий край платформы не остановил ее.

Издалека в последний раз донесся голос Петра «Инга-а!» – и заглушился протяжным гудком паровоза.

– Петер, – тихо ответила ему Инга, глядя на последний, качающийся вагон поезда.

Все стихло, а в городе, в их парке, где они встретились, вновь защелкали, засвистали соловьи…

Эшелон стоял у границы… Медленно таял туман под утренним солнцем. Трепались, стоя в открытых, как их называли, телячьих вагонах, солдаты.

Внезапно косо, по краю насыпи, подлетел автомобиль «виллис», остановился неподалеку от вагона Петра. Из машины выскочили стройный, почти мальчишка, лейтенант и за ним несколько солдат-патрульных.

Лейтенант прокричал:

– Бывший сержант Бородин в этом вагоне?

– А хрен его знает! – тут же ответил один из солдат.

Петр молча спрыгнул на насыпь, подошел к лейтенанту, негромко ответил:

– Ну, я бывший сержант Бородин.

Мальчишка-лейтенант восхищенно оглядел два десятка орденов и медалей, занимавших всю грудь Бородина, почтительно сказал:

– Товарищ сержант, приказано доставить вас в часть для дачи дополнительных показаний.

– В какую часть?

– В ту, из которой вы демобилизованы.

– Ясно. А нельзя сделать так, что вы меня не нашли?

Лейтенант, покраснев, оглядел своих патрульных, сказал:

– Нельзя. Приказ!

В маленькой, уцелевшей от бомбежки часовенке, стоявшей на краю парка, из которого сквозь все шумы доносилось неумолчное пение соловьев, молилась Инга.

Она стояла на коленях перед скульптурой Иисуса Христа, как полагалось изображать его по канонам католической религии, перед такими же изображениями всех святых и страстно просила, умоляла, кланяясь до пола. Это даже была не молитва, какой ей полагалось быть, а просто просьба девушки к Богу, как у маленьких детей:

 
Господи, Ты все видишь!
Господи, Ты все видишь!
Господи… Господи… Господи!
Сделай так, чтобы людей
больше не убивали на земле.
Ну что Тебе стоит, Господи!
Люди и так мало живут.
Я, простая маленькая дочь
Земли, прошу Тебя об этом,
Господи!
Если Тебе нужно – возьми мою жизнь. Только
в последний раз, и чтобы потом все другие
люди жили и больше не убивали друг друга!
Я очень хочу жить, Господи!
Я очень хочу жить так, чтобы мне больше не
было страшно в этом мире…
Господи, сделай так, чтобы в мире
остались только добро и любовь!..
Добро и любовь!
 
 
Господи… Господи… Господи…
 

Закрыв лицо ладонями, она надолго замерла, склонившись к коленям.

…По России мчался поезд с демобилизованными.

Полная тишина… Ни стука колес. Ни скрипа сцеплений. Кажется, что поезд летит над землей.

В широких проемах дверей – лица солдат. Они задумчивы и торжественны. Русоголовые, темноволосые, совсем молоденькие пареньки и ветераны-усачи – все, кого пощадила война. Они сделали свое дело: освободили мир и теперь спешили домой…

В. Ежов, Н. Готовцева, П. Которобай
Вольная жизнь
Киноповесть с элементами здоровой эротики

На залитой океанским солнцем палубе, в кормовой части большого корабля-плавбазы свободные от вахты моряки играли в «жучка», или, по-другому, в «сало».

Гриня Потемкин, средних лет матрос первого класса, отвернувшись, выставил через подмышку ладонь… Один из стоявших за его спиной моряков сильно ударил по этой ладони. Гриня повернулся и, внимательно оглядев корчивших рожи матросов, ткнул пальцем не в того, кто бил. Все, заржав, отрицательно замотали головами. Пришлось снова вставать в «позу».

К играющим подошел дружок Грини, приблизительно его же возраста, боцман Пал Палыч. Растолкав матросов, он встал позади Грини, сложил впереплет свои здоровенные ладони и, размахнувшись, со страшной силой двинул в гринину ладонь. От этого удара Гриня взмыл над палубой и, дугой перелетев через борт, упал в океан.

– Человек за бортом!!! – закричали все, и тут же раздались громкие прерывистые звонки корабельной тревоги.

Вынырнувший из воды Гриня тоскливо посмотрел на огромный, высотой в десять этажей, борт корабля, затем глянул на воду, и лицо его перекосилось от ужаса: к нему, разрезая волны, приближался косой плавник акулы. На корабле звучали звонки. Эти звонки и разбудили Гриню.

Спящий у себя в каюте Гриня открыл глаза. К нему склонился боцман, тормоша за плечо.

– Подходим, Гриня!

На плавбазе продолжали звучать звонки: «Палубной команде – аврал!»

Обалдевший от сна Гриня ткнул в него пальцем, как в игре.

– Ты?

Боцман удивился:

– Я, а кто же?

Гриня, окончательно освобождаясь от сна, покрутил головой:

– Ну, боцман!..

– Опять акула приснилась? – спросил боцман.

Плавбаза, которую тащили два крохотных буксира, проследовала маяк и медленно вошла в акваторию порта приписки.

Боцман и его дружок Гриня Потемкин стояли в группе сгрудившихся на палубе моряков. Все смотрели на медленно приближавшийся причал, вдоль которого с цветами в руках, как всегда, стояли женщины.

Неподалеку выстроился духовой оркестр мореходного училища.

Плавбаза медленно приближалась к причалу. Гриня, всмотревшись, первым заметил молодую, ярко одетую женщину, грудь которой с трудом помещалась в кофточке.

– Паша, вижу Клаву!

– Где? – испуганно спросил боцман.

Из толпы встречающих дородная женщина строго прокричала:

– Павел, я очередь в кассу заняла. Швартуйся быстрее!

Гриня тут же повернулся в сторону капитанского мостика, сложил рупором ладони:

– Кэп, Клава приказала швартоваться быстрее.

Капитан поднес к губам переговорное устройство, и на всю акваторию прозвучал металлический голос:

– Внимание палубной команде!.. Клава приказала швартоваться быстрее!

Дирижер духового оркестра взмахнул палочкой, и грянул марш. Но его перебил мощный маг, который врубил радист плавбазы.

В пароходстве, у окошка кассы, стояли рядом боцман и Клава, за ними – Гриня, и дальше – остальные моряки.

Боцман обеими руками принимал из окошка пачки денег и спускал их в объемную Клавину сумку… После этой операции Клава закрыла «молнию», повесила сумку на плечо и намертво прижала ее к своему боку. Отошла вместе с боцманом в сторонку. По выражению ее лица было понятно, что теперь эту сумку у нее можно было отнять только вместе с жизнью.

У Грини в руках был объемистый кейс с наборным замком. Он сунул кейс в окошко и сам с головой влез туда.

– Насыпай полней, Зиночка!

Смазливая, лет тридцати пяти, кассир Зиночка начала быстро заполнять пачками денег кейс Грини.

– На Клавкиной сестре жениться едешь?

– Да, Зинуля. Отшелестели юные деньки.

– Дураком будешь: тебе не такая жена нужна.

– Конечно, Зинок. Но что сделаешь – дал слово моряка.

– Откажись.

– Не могу Зинаида… Да и рыбку ловить – вот так надоело! – провел ладонью по горлу.

Зиночка вздохнула:

– Ну и пропадай тогда. – Закрыла набитый деньгами кейс, взяла лежавшую в стороне пачку денег, протянула Грине. – Заначка боцмана.

Гриня, кивнув, незаметно спрятал пачку в карман, взял кейс и вылез из окошка.

Поджидавшие его боцман с Клавой пошли к дверям. Боцман завел руку с раскрытой ладошкой за спину. Гриня достал «заначку» и положил ее в ладонь боцмана. Тот быстро сунул деньги в задний карман брюк. Боцман подмигнул и сказал:

– Встречаемся вечером – прямо в ресторане. Как всегда.

Иностранная машина подъехала к разноцветной веренице припаркованных у ресторана автомобилей. Все они были также иностранного происхождения. Из подъехавшей автомашины вышел средних лет иностранец с женой.

Разухабистая мелодия неслась из раскрытых дверей ресторана. Тротуар и часть мостовой были заполнены людьми не совсем обычного вида: такой люд не толпится возле ресторанов, а больше ошивается возле винных магазинов и пивных. Казалось, здесь собрались босяки со всего города, почти все небритые, с помятыми лицами. Но одна общая черта их объединяла: у большинства из них под расстегнутыми рубахами и куртками были видны вылинявшие тельняшки.

Чета иностранцев, косясь на рожи босяков, пробралась к дверям ресторана.

В дверях швейцар преградил им дорогу.

– Извиняюсь, граждане, ресторан закрыт.

Элегантный господин поднял бровь, сказал, старательно выговаривая русские слова:

– Вы ошибаетесь, ресторан открыт!

– Правильно, ресторан открыт, но закрыт – плавбаза пришла!

Господин не понял:

– Что это – «плавбаза пришла»?

В это время перед дверьми показались два, не хуже одетых, чем иностранец, молодых моряка с молодыми женщинами.

Швейцар с готовностью пропустил их. За моряками гордо шествовали несколько босяков-бичей. Указав на них швейцару, один из моряков сказал:

– Это со мной.

Господин удивился:

– Они тоже «плавбаза пришла»? – кивнул на босяков.

– Точно, – ответил швейцар.

Гремела музыка. В ресторане гуляла плавбаза. Хорошенькая певица в мини-платье хриплым голосом исполняла любимую песню рыбаков:

Ты морячка, я моряк! Ты рыбачка, я рыбак!

Ты на суше, я на море, мы не встретимся никак!

В помещении стоял дым коромыслом, на столах – море разливанное. У эстрады, высоко вскидывая ноги, отплясывали девицы и моряки помоложе. За столиками, в белоснежных рубашках и черных галстуках или в шикарном заграничном шмотье, сидел плавсостав вперемежку с босяками-бичами в тельняшках. Кроме того, в ресторане было полно веселых девиц, подруг и строгих жен. Подруги прижимались к морякам, жены безуспешно старались контролировать количество выпитого, а веселые девицы, не стесняясь, «страстно» обнимали своих кавалеров, целовали их, забирались на колени. В общем, шел загул моряков после долгого и трудного рейса.

За столиком, у раскрытого окна, сидел боцман, Пал Палыч, его супруга Клава, его друг Гриня Потемкин и два, по давнему обычаю, приглашенных бича. Один из них был патлатый, другой лысый.

Музыка кончилась, танцевавшие моряки зааплодировали. Сидящий ближе к окну патлатый бич налил в фужер водки и произнес с убийственной вежливостью:

– Простите, можно сказать тост? – Он посмотрел на боцмана.

Гриня тут же повернулся к Клаве:

– Клава, можно сказать тост?

Клава, как всегда, ответила без тени юмора:

– Можно.

Бич встал, поднял рюмку. Оркестр в это время играл медленную мелодию.

– Предлагаю выпить за Пал Палыча, лучшего боцмана рыболовной флотилии, не один раз обогнувшего земной шар!.. И за тебя, Гера!

– Вообще-то я Гриня, но это все равно, – спокойно заметил Гриня.

Патлатый смущаться не привык:

– За тебя, Гриня! За всех нас, тоже немало похлебавших соленой океанской водицы!.. Как сказал мой близкий кореш, моряк и поэт Гриша Уголек: «Мы живы друг другом, друзья! У нас одно плечо».

Все выпили.

Клава растрогалась:

– Хороший тост. – И тоже пригубила.

На улице за раскрытым окном появилась голова еще одного бича. Протянув руку через подоконник, он подергал за рукав патлатого, собачьими глазами смотревшего на него. Тот повернулся к боцману:

– Можно угостить человека?

Гриня быстро спросил у Клавы:

– Клава, можно угостить человека?

Клава, как всегда без юмора, разрешила:

– Можно.

Патлатый, плеснув в фужер водку, протянул через подоконник. Бич, жутко сморщившись, выпил и пожелал всем:

– Семь футов под килем!

Клава между тем повернулась к Грише, насмешливо посмотрела на него.

Ты, Потемкин, чем выгребываться, лучше б о себе подумал, о своей жизни дальнейшей.

– А у меня все о’кей… Симпл лайф.

– Чего-чего? – не поняла Клава.

Гриня взял с колен свою матерчатую кепочку с пришитым к козырьку верхом, повернул ее тыльной стороной к Клаве, спросил:

– По-английски сечешь? Видишь, что написано? – Доказал пальцем на надпись. – Симпл лайф.

– Ты мне дурочку не запускай. – Клава повернулась к мужу: – Павел, что тут написано? – спросила строго.

Боцман вздохнул.

– Все прилично, Клава. Лайф – это кайф, то есть жизнь, а симпл – не знаю.

– Этого, Клава, никто не знает, – сказал Гриня.

Клава с укором покачала головой.

– Докатился. Сам не знаешь, какая у тебя жизнь! Ну, ничего – завтра новую начнешь. Билет не потерял? – Гриня, сунув два пальца в верхний карман куртки, вытянул железнодорожный билет. – Повтори маршрут. – Она требовательно смотрела на него.

– Все помню, Клава.

– Повтори.

Гриня заученно отбарабанил:

– Сутки на поезде, два часа на электричке… Село Кукушкино. Спросить Антонину Грушину.

– Забыл: дом под красной крышей!

Гриня кивнул, помолчал, робко спросил:

– Клава, а может, я еще пару дней покантуюсь? Напоследок?

Клава округлила глаза.

– Ты что!.. Ты что! Слово дал, а теперь девушку обмануть хочешь?

Гриня вздохнул. Боцман хлопнул его по плечу.

– Не тужи, Гриня! Тоська – баба что надо!

Гриня усмехнулся:

– Лучше Клавы?

– Лучше!.. Ровно в два раза! – Он развел руки, показывая габариты Грининой невесты. – Во!.. Выпьем за нее!

Этого предложения только и ждали Патлатый и Лысый. Они опрокинули свои фужеры разом. А боцману Клава не дала налить, отобрала бутылку.

– Тебе хватит – грубить начал! – Повернулась к Грине: – Я бы тебя сама отвезла, но этого, – кивнула на боцмана, – не могу оставить.

Боцман обиделся:

– Не доверяет!.. А мне, между прочим, корабль доверяют!

– На море тебе можно все доверить, на суше – ничего! – отбрила Клава.

Оркестр перестал играть, и сразу в зале раздался громкий возглас:

– Маша, стриптиз!

Этот возглас подхватили по всему ресторану:

– Ма-ша, стрип-тиз! Ма-ша, стрип-тиз!!!

Маша, улыбаясь, вышла на авансцену. В зале наступила тишина. Поднялся барабанщик, несколько раз ударил по тарелочке.

– Объявляется лотерея-аукцион… Лот номер один – стриптиз Маши с поцелуем! Начальная цена поцелуя десять долларов США. Кто больше, господа?

Голос из зала:

– Пятнадцать!

– Пятнадцать – раз!.. Пятнадцать – два!..

Голос из зала:

– Двадцать!

– Двадцать – раз!.. – начал барабанщик.

Голос из зала:

– Тридцать!

– Тридцать – раз!.. Тридцать – два!.. Тридцать…

Голос из зала:

– Сорок!

Барабанщик начал выкрикивать медленнее:

– Поцелуй Маши – сорок долларов – раз… Поцелуй Маши – сорок долларов – два… – Он сделал паузу. – Сорок долларов… – Он сделал очень большую паузу. Зал молчал.

– Сто! – громко сказал Гриня в тишине.

– Идиот! – еще громче сказала Клава в этой же тишине.

Стриптизерша Маша, посмотрев в сторону Грини, ласково улыбнулась. Лицо Клавы описать было трудно.

Барабанщик зачастил:

– Сто долларов – раз. Сто долларов – два. Сто долларов – три! – Ударил по тарелке.

Он сел, раздалась барабанная дробь. Свет погас. С двух сторон прожекторы осветили Машу. Маша несколько раз повернулась вокруг себя, демонстрируя длинные полные ножки. Снимать ей с себя было мало чего. Она расстегнула пояс, помахала им, потом одним движением руки сверху донизу расстегнула «молнию» своего мини-платья. Сдернула его с себя. Высокая грудь ее оголилась, бедра тоже, она осталась только в маленьких, отделанных кружевами трусиках. Маша повернулась еще раз, демонстрируя свою высокую грудь и крутые бедра. Зал зааплодировал. Не выдержав, из зала кто-то закричал:

– Даю еще сто! Раздевайся совсем!

Маша нежно улыбнулась:

– Совсем – только вместе с тобой, голубок!.. Выходи!

Зал заржал и снова зааплодировал. Кричавший не вышел. Маша надела на себя платье. Свет зажегся, и она, сойдя с эстрады, направилась к столику Грини. Гриня поспешно крутил цифровой замок кейса, в нем что-то заело. Кейс открылся, как раз когда Маша подошла к столу. Он был наполнен пачками денег. Гриня достал из отдельного кармана кейса небольшую пачку двадцатидолларовых купюр, отсчитал пять штук и, поднявшись, вручил их Маше. Маша с улыбкой приняла деньги, изящным движением сунула их за отворот платья и, обвив двумя руками шею Грини, очень крепко поцеловала его в губы. Снова раздались аплодисменты. Боцман сидел не дыша, косясь на кругленькие ягодицы Маши, которые находились в одном сантиметре от его глаз.

Маша, поцеловав Гриню, ласково потрепала его ладошкой по лицу и пошла к эстраде. Боцман залпом выпил стопку водки. Гриня сел и тоже налил себе, не спеша выпил, повернулся к Клаве:

– Ты права, Клава, надо жениться.

Клава сидела насупившись, строго поджав губы. Под шумок хватил свой фужер и патлатый бич. Лысый ударил ладонью по столу, крикнул:

– Надо жениться! – опрокинул в рот фужер.

Клава, покачав головой, презрительно скривила губы.

– Ну до чего ж бесстыжие девки пошли. Я бы, например, и за миллион не разделась.

Захмелевший Пал Палыч не удержался:

– Ты, конечно, извини, Клава, но, я думаю, тебе этого никто и не предложит.

Клава с тем же презрением ответила:

– Конечно! Я порядочная женщина! – Сообразив, что имел в виду муж, вскочила.

– Хам! – Со всего размаха она влепила боцману пощечину и, крепко стиснув сумочку, быстро двинулась к выходу.

За соседним столиком зааплодировали.

Полуобернувшись, Клава бросила:

– Придешь пьяный – будешь ночевать за дверью. На коврике!

Боцман, проводив ее взглядом, усмехнулся.

– Как всегда она думает, что унесла все деньги, – подмигнул Грине боцман. Он приподнял ногу, отвернул брючину и, запустив руку под носок, вытянул пачку денег, хлопнул ею о стол. – Что ж, значит будем ночевать на коврике!.. Витек! – подал знак официанту.

Официант сделал ручкой.

– Пал Палыч, уже! – Подбежал к боцману. Тот вручил официанту несколько купюр.

Через некоторое время в оркестре снова поднялся барабанщик, ударил палкой по тарелке, объявил:

– По просьбе всеми любимого боцмана Пал Палыча – любимая песня плавбазы.

Оркестр заиграл вступительные такты. Маша подошла к микрофону, запела:

 
В Кейптаунском порту, с какао на борту,
«Жанетта» поправляла такелаж…
И прежде чем уйти в далекие пути,
На берег был отпущен экипаж.
 

Весь зал подхватил:

 
У них походочка, как в море лодочка,
У них ботиночки, как сундучки…
 

Лысый, улыбаясь, кивал в такт головой и, вдруг закатив, как ребенок, глазки, клюнул носом и опустил лицо в тарелку.

Патлатый с трудом поднялся и утвердился на ногах. Со стеклянным блеском в глазах налил полный фужер водки, коротко объявил:

– Тост!

Лысый приподнял из тарелки измазанное гарниром лицо, повторил:

– Тост! – И снова уронил голову.

Гриня взглянул на часы.

– Мне пора идти, ребята.

– Тост! – не унимался Патлатый.

– Я тебя провожу, – сказал Грине боцман и стал разливать «на посошок».

Патлатый рявкнул в третий раз. Он стекленел все больше.

– Тост!

– Валяй! – разрешил Гриня.

Патлатый торжественно начал:

– Мой кореш Гриша Уголек сказал… – Оглядел зал и громко задекламировал: – «Не стригите деревья, кому это надо»?… – И вопросительно уставился на боцмана.

Не издав больше ни звука, он рухнул на пол между столом и подоконником, исчез из глаз.

Боцман спокойно повернулся и сделал знак швейцару. Тот, кивнув ему в ответ, нырнул в подсобку.

Гриня и боцман выпили, бросили в рот закуску.

Быстро подошли швейцар и официант. В руках у них были носилки. Деловито завалив на них Патлатого, они рысцой, словно санитары, помчались к выходу.

Гриня встал, взял свой кейс.

– Наливай по последней!

Швейцар и официант с носилками, на которых лежал вырубившийся Патлатый, быстро перебежали улицу и очутились в небольшом скверике. На скамейке сидела парочка.

– Извиняюсь, молодые люди, – попросил швейцар.

Парочка молча снялась.

Швейцар и официант бережно вывалили на скамейку Патлатого и, свернув носилки, пошли назад.

У дверей они столкнулись с выходящими из ресторана Гриней и боцманом.

Боцман вынул купюру, сунул в верхний карман фирменной тужурки швейцара.

– Как жизнь, Степаныч… Нормально?

– Сейчас нормально, Пал Палыч, – носилки выдали, а раньше на руках приходилось таскать!

– Тогда свистни такси, Гриня опаздывает!

Швейцар передал носилки официанту, вынул свисток и громко засвистел.

От стоянки к ресторану направилась машина, и в это время перед ними резко затормозило другое такси, шофер приоткрыл дверь, спросил:

– Вам куда?

– На вокзал, – ответил Гриня.

– Падай.

Пал Палыч обнял Гриню.

– Сразу сообщи! Приедем с Клавой на свадьбу.

Гриня кивнул, уселся на переднее сиденье.

Шофер развернулся, и когда машина еще раз проезжала мимо ресторана, Гриня увидел, как оттуда швейцар и официант выносили очередного клиента.

Порядком закосевший, он развалился на переднем сиденье. Но кейс, лежащий на коленях, держал крепко. Таксист, посмотрев вперед, покосился на него, притормозил.

– Возьмем матрешку?

Гриня поднял глаза. На краю тротуара стояла миловидная блондинка с поднятой рукой. Через плечо у нее висела большая сумка на длинных ремнях. Короткая юбка едва прикрывала колени стройных ног. Грине она показалась очень красивой.

– Возьмем, если по дороге.

Таксист, перегнувшись через колени Грини, крикнул:

– Мы на вокзал.

– Ой, как хорошо! Мне тоже на вокзал! – обрадовалась блондинка.

Шурша плиссированной широкой юбкой, она уселась в машину. Салон сразу наполнился запахом дорогих духов. Гриня, втянув носом воздух, полуобернулся и небрежно бросил:

– «Магриф»?

– Ого! Редкий мужчина так разбирается в духах, – удивилась молодая женщина.

– Так я ж моряк! И, как говорится, «загранзаплыву»… Закурим?

Гриня вытащил пачку «Мальборо», протянул блондинке.

– Спасибо, не курю.

Гриня угостил таксиста, они закурили.

Гриня повернулся к блондинке, окинул взглядом ее высокие круглые колени, спросил:

– А вы на какой поезд спешите?

– На двадцать один ноль пять.

– И я на двадцать один ноль пять. Совпадение!

Блондинка усмехнулась:

– Ну, какое же это совпадение. Сейчас все торопятся на этот поезд, другого нет.

Они свернули в переулок, и тут машина чихнула и остановилась. Таксист начал ее заводить, стартер выл, но машина не запускалась.

– Старушка уже!.. Карбюратор не карбюрирует, генератор не генерирует, стартер не стартирует, – весело трепался таксист.

Он выскочил из машины и, подняв капот, нырнул под него.

Ковыряясь в моторе, он время от времени поглядывал через лобовое стекло на пассажиров, делал успокаивающие жесты.

Гриня взглянул на часы:

– Ч-черт! Можем опоздать!

– Это было бы ужасно! – воскликнула блондинка.

Гриня громко постучал в стекло, показал таксисту кулак.

Таксист, подняв голову, проговорил что-то неслышное, явно не совсем цензурное, снова нырнул под капот.

Гриня махнул рукой, забрал свой кейс и выскочил из машины. Открыл заднюю дверцу.

– Побежали! Может, успеем!

– Какой ужас! – прошептала его попутчица.

Гриня надел себе на плечо ее сумку, и они побежали… Добежав до конца переулка, она начала отставать: ей мешали каблуки. Гриня, оглядываясь, жестами подгонял ее. Они выбежали из переулка на улицу и увидели здание вокзала.

Первым выбежал на перрон Гриня с сумкой и кейсом, за ним из последних сил ковыляла блондинка. Взглянув на пути, они увидели только красный фонарь уходящего поезда. Блондинка обессиленно прижалась спиной к чугунному столбу.

– Я маме телеграмму дала… Они с дочкой встречать меня будут!

Она тяжело дышала. Ее высокая грудь волновалась, она раскраснелась и была очень хороша собой. Гриня, любуясь, смотрел на нее.

– Не огорчайтесь, уедем завтра. Ваш муж только обрадуется.

Блондинка сердито отвернулась.

– Нет у меня никакого мужа.

Еще не протрезвевший Гриня наивно удивился:

– Как нет? А дочка откуда взялась?

– В капусте нашла… Ладно, мне пора домой. Дайте сумку.

– Я вас провожу, можно?

– Как хотите, – ответила она холодно.

Они не спеша направились к площади, где была длинная очередь на стоянку такси. Гриня решил кинуть пробный шар.

– Вам-то хорошо, есть где ночевать. – Он вздохнул, посмотрел на часы. – А мой корабль уже заперли.

– Разве корабли запирают?

– На ночь – всегда!

– А у вас что, в городе друзей нет?

Гриня снова вздохнул:

– Нет. Я человек одинокий.

Она приостановилась, внимательно посмотрела на него.

– Вот что, одинокий человек, я пригласила бы вас, место найдется, но, откровенно сказать, боюсь.

– Боитесь?… Чего?

– Вы не совсем трезвы, – строго сказала она.

– Да что вы?! Это я так, с приятелями! На прощание! – с жаром оправдывался Гриня. – Чисто символически!

– Только что вы сказали, что у вас нет приятелей.

Гриня махнул рукой:

– А-а-а! Какие это приятели. Так, шелупонь одна.

– Ну хорошо. Только дайте мне честное слово, что все будет…

– Честное слово моряка! – перебил ее Гриня.

Дом, где жила блондинка, был довольно далеко от вокзала. Гриня даже немного устал после этого суматошного дня.

Они тихо прошли через подъезд. В лифт блондинка вошла первой, Гриня остановился ближе к выходу, протянул руку к кнопкам:

– Какой этаж?

– Подождите… – подняла палец блондинка. – Прошу вас соблюдать абсолютную тишину. У меня сосед больной человек, плохо спит. И вообще я не хочу, чтобы обо мне что-то говорили.

– Вас понял. Какой этаж?

– Я живу на девятом, но мы доедем до восьмого. Чтобы не шуметь дверью.

– Все будет о’кей! – нажал на кнопку Гриня.

Лифт тронулся, она опять откинулась к стенке.

Гриня видел очень близко перед собой ее высокую грудь, губы. Не сдержавшись, он обнял ее, привлек к себе. Она гневно оттолкнула его, нажала на кнопку ближайшего этажа. Лифт, громко щелкнув, остановился.

– Уходите сейчас же! – сверкнула она глазами.

– Нет-нет. Это случайность. Это чистая случайность!.. – горячо начал оправдываться Гриня. – Вы такая красивая, и я случайно не удержался.

– Теперь понятно, что значит честное слово моряка. А я, наивная и глупая женщина!..

Гриня взмолился:

– Нет. Даю честное слово!.. Не моряка, не моряка!.. Честное слово нормального человека!

– Вот и сочувствуй после этого людям. Дура я!

– Нет, не дура! Не дура!.. Это я дурак!

Блондинка чуть-чуть улыбнулась, и Гриня радостно нажал кнопку восьмого этажа.

Щелкнул лифт, и она поднесла палец к губам. Гриня молча закивал, выпустил ее из лифта, закрыл дверь, стараясь, чтобы она не щелкнула. Но дверь все равно громко щелкнула, блондинка опять поднесла палец к губам. Гриня показал пальцем на свои ботинки, она утвердительно наклонила голову. Гриня снял ботинки и так, с сумкой через плечо, с кейсом в одной руке и с ботинками в другой, в белых носках, почапал наверх. Блондинка бесшумно следовала за ним. У дверей квартиры она вынула из кармана изящного пиджака связку ключей, стала открывать дверь, но замок плохо поддавался. Гриня молча отстранил ее руку и одним движением открыл дверь.

Они сидели в кухне хорошо обставленной однокомнатной квартиры. На столе стояла тарелка с сыром и колбасой, два яблока и чай.

– Простите, я очень устала и, честное слово, готовить не могу.

– Что вы? Я после ресторана. На два дня наелся.

Он все еще находился в порядочном подпитии, но держался вежливо и достойно.

– Хотите выпить? – предложила она.

Гриня отвел глаза в сторону.

– Вообще-то я совершенно не пью. Сегодня – это случайно.

– Это хорошо, терпеть не могу пьяниц. У меня в сумке бутылка хорошего вина. Везла в подарок.

– Ну, если капельку.

Она быстро вышла из кухни и вскоре вернулась с бутылкой марочного вина.

– Простите… но штопор куда-то затерялся.

Гриня небрежно усмехнулся:

– Имеется много способов.

Он ударил донышком бутылки об ладонь, пробка наполовину вылезла. Гриня зубами вынул пробку, поднес бутылку к фужеру блондинки. Та загородила его рукой.

– Нет, нет. Я вообще не пью.

– Символически.

Он плеснул ей немного, а себе налил доверху. Поднял фужер.

– Выпьем за вас. Вы такая красивая. Я вам желаю хорошего мужа.

Он с удовольствием, не отрываясь, выпил до дна.

Блондинка к своему еле прикоснулась, сказала:

– Наливайте еще. Это марочное вино – его нельзя оставлять! Испортится.

Гриня снова налил себе полный фужер, выпил.

– Очень хорошее вино! – Он пристально посмотрел на хозяйку. – Скажите откровенно: вот вы такая… могли бы выйти замуж за такого… в общем, за такого, как я?

– Я не девочка. И давно поняла, что в мужчине главное, чтоб он был человек хороший.

Гриня заулыбался.

– Это как раз я… «человек хороший»!

Блондинка рассмеялась.

– Мы заболтались. Давайте лучше отдыхать. Уже поздно.

В большой комнате на широкой кровати лежала под одеялом блондинка. Гриня под постельным покрывалом, покряхтывая, крутился на узеньком «дворянском» диванчике. Его кейс стоял в изголовье. В комнате был розовый полумрак от небольшого торшера.

Гриня, перевернувшись в очередной раз, приподнял голову, тихо спросил:

– Вы спите?

Блондинка открыла глаза.

– Нет. Что-то разволновалась, не спится.

– Я вам что хочу сказать… Я никогда не видел такой прекрасной, как вы. Можно мне к вам на минуточку?

– Вы с ума сошли!

– Нет, нет! – поднялся и сел на диванчике Гриня. – Вы не думайте, я же слово дал! Я просто полежу рядом с вами. Я ничего такого, честное слово!.. Можно?

Блондинка помолчала.

– А вдруг вы больны? Откуда я знаю? Может, у вас СПИД?

– Ни в коем случае. Нас проверяют. Мы рыбаки. Рыбу ловим!.. И вообще, я только что из рейса. Полгода в океане болтался. А там одни акулы.

– А в Африке?

– И в Африке – ни в коем случае!.. Там нас не выпускают. Запрещено Министерством здравоохранения! Можно?

Блондинка промолчала… Потом широким движением откинула одеяло, открыв свое обнаженное тело.

Гриня, ахнув от восхищения, одним прыжком преодолел расстояние до кровати, накрыл ее собой. Она крепко обняла его шею руками, прижала к себе, впилась губами в его губы. Через несколько секунд голова ее откинулась на подушку, она простонала раз… другой – и зашлась в продолжительном, страстном крике.

…На залитой солнцем палубе матросы играли в «жучка». Гриня, отвернувшись, выставил ладонь.

Боцман размахнулся обеими, сцепленными в замок, руками, изо всех сил врезал по Грининой ладони. Гриня дугой взмыл в воздух и, перелетев через борт, упал в воду.

– Человек за бортом!!! – закричали матросы, и раздались громкие прерывистые звонки корабельной тревоги…

К барахтающемуся в воде Грине приближался косой плавник акулы… Оглянувшись, он с ужасом увидел, что плавник был уже рядом с ним.

Звенели звонки…

Гриня один лежал на широкой кровати. Тревожные звонки продолжали раздаваться, потом к ним присоединился громкий стук в дверь. Гриня обалдело потряс головой, поморщился, сел в постели, оглядел комнату. С трудом сообразив, где он находится, сполз с кровати и, широко зевая, в одних трусах пошел к двери. Не отпирая, спросил:

– Это ты, рыбка?

На лестничной площадке у квартирной двери стояли два дюжих омоновца с автоматами, в бронежилетах и касках, рядом с ними – следователь в гражданском, его молодой помощник и маленькая старушенция-соседка.

– Я спрашиваю, кто там? – снова спросил Гриня из-за двери.

Следователь, кивнув старушке, дернул ее за рукав. Соседка старательно подыграла «нежным» молодым голосом:

– Это я… твоя рыбка. Открой.

Щелкнул замок. Омоновцы, распахнув дверь, ворвались в прихожую. Схватили голого Гриню, повалили и за волосы прижали к полу.

Следователь повернулся к соседке:

– Вы знаете этого человека?

– Первый раз вижу, – перекрестилась старушка.

Гриню подняли и поволокли на кухню, соседка заторопилась следом, приговаривая на ходу: