Текст книги "Белое солнце пустыни (сборник)"

– Правильно! Не сходи! Переночуем здесь, а к утру она перегорит.

– Клава не перегорит, – с тоской смотрел на причал боцман.

Последние моряки и их жены, нагруженные покупками, покидали порт. Уходили, неся под мышками трубы, молоденькие оркестранты. И только одна Клава, уперев руки в бока, мертво стояла на причале.

На палубе, за лебедкой, прятались Гриня и боцман.

– Глянь, не ушла? – спросил боцман.

– Стоит, – сказал, выглянув из-за лебедки, Гриня.

– До смерти стоять будет. Надо идти.

Приняв бодрый вид, они вышли из-за лебедки и направились к трапу. Клава стояла на прежнем месте.

Друзья с пустыми руками, не считая кейсов, подошли к ней.

– Здравствуй, Клава, – быстро сказал Гриня.

Клава, ничего не ответив, смотрела на мужа. Боцман, переминаясь с ноги на ногу, заговорил:

– Понимаешь, Клава, так получилось… Хороший магазин, где я все покупаю, был закрыт на санитарный день… А барахло, как у них… – показал в сторону моряков, грузивших в машину коробки с «аппаратурой», – я решил больше не брать.

Клава спокойно выслушала его и так же спокойно врезала ему два раза по физиономии, круто повернулась и пошла.

Гриня, забежав вперед, преградил ей путь.

– Постой, Клава. Он пошутил. Как ты могла так плохо о нас подумать! – раскрыл кейс, достал пакет, весь перевязанный разноцветными ленточками с бантиками. – Магазин был и правда закрыт, зато, смотри, что мы тебе купили на морвокзале… Всю валюту ухлопали!

Клава насторожилась:

– Что это?

– Разверни.

Клава тут же стала развязывать ленточки. Гриня помогла ей. Наконец Клава вынула из пакета кучу тяжелых разноцветных бус, которые были подарены Грине негритянкой.

Гриня взял длинные нити и накинул ей на шею. Бусы закрыли грудь и живот Клавы. Сложные, противоречивые чувства отражались на ее лице.

Боцман, приободрившись, сказал:

– Это, Клава, сейчас самое модное за границей украшение!

– Точно! Все бабы умрут! – подтвердил Гриня. – Только эти бусы, Клава, носят не так.

Клава растерялась.

– А как? – Она перебирала бусы руками.

– На тебе должна быть только одна юбка и эти бусы. – Гриня достал из кейса свернутый плакат одного из туристских бюро Африки, развернул его. – Вот так!

На цветном проспекте была изображена полная африканка с голой грудью, которую прикрывали многочисленные нити разноцветных бус.

Клава оглядела негритянку, ехидно заметила:

– На ней, между прочим, и юбки тоже нет! – Сорвав с шеи всю связку бус, швырнула их Грине. – Ты эти цацки лучше своей б… подари, которая сейчас на твои денежки гуляет! – Она снова пошла к выходу из порта.

Гриня с боцманом двинулись за ней. Последний подмигнул Грине.

– Легко отделались.

– Конечно. Всего два раза по морде схлопотал.

В пароходстве Гриня с головой влез в окошко кассы, подал кассиру Зиночке свой кейс.

– Сыпь, Зиночка, в последний раз… Все! Завязываю я с этой каторгой!

– Не зарекайся. А у меня для тебя две новости.

– Одна хорошая, другая плохая?

– Нет. Обе хорошие.

– Давай.

Зиночка не спеша укладывала пачки денег, щебетала:

– Начну со второй: Клавкина сестра, твоя невеста, замуж вышла. Клава тебе сказала?

– Не, она злится на меня… Говори первую, Зинок.

– Галю помнишь, мою подругу?… Я когда-то на танцах вас познакомила, в клубе моряков.

– Помню – черненькая такая… Очень симпатичная была!

– А теперь еще лучше!

– Но ты же сама тогда запретила ей звонить.

– Потому что муж и дети. А теперь она развелась. Теперь можешь звонить – я с ней договорилась.

– О чем? – слегка удивился Гриня.

– О том, что ты ей нравишься!

Гриня решительно рубанул:

– Все, Зинуля!.. Приглашаю в ресторан!

– Можешь и в загс пригласить!

Гриня оторопел:

– В загс?… А дети?

– А что – дети?… Уже готовые – и растить не надо. А у тебя еще неизвестно какие получатся!

Гриня помолчал.

– Значит, в загс… Вот так, с ходу?… – Тряхнул головой. – А что – я люблю с ходу!

Поскольку Гриня действительно любил все делать «с ходу», в тот же день он и Галя вышли из дверей загса. Хорошенькая, лет тридцати пяти, Галя улыбалась, а в глазах ее блестели слезы радости. Гриня обнял ее, прижал к себе. Так, в обнимку, они пошли по улице, о чем-то разговаривая… Потом они остановились, и Гриня оглядел Галю с головы до ног, ее невзрачную кофточку, юбчонку, дешевенькие босоножки.

– А-теперь слушай меня, Галя, и не перебивай. С этой минуты я за тебя в ответе, и поэтому немедленно приступаю к своим мужским обязанностям. – Галя испуганно посмотрела на Гриню. – Поскольку я матрос первого, – подчеркнул он, – класса, то и невеста моя должна выглядеть тоже по первому классу. Поняла?

– Нет, – робко ответила Галя.

– Сейчас поймешь. Короче – берем курс на супермаркет, что в цивилизованных странах означает – универмаг.

В «супермаркете» они сначала прошли в ювелирный отдел. Здесь людей почти не было. Галя, смущенно стоя у прилавка перед зеркалом, примеряла большие золотые серьги.

Гриня оценивающе посмотрел на серьги.

– Они тебе нравятся?

Раскрасневшаяся Галя шумно вздохнула:

– Нет-нет!.. Это же безумно дорого!

Гриня спросил у молодой красивой продавщицы:

– Они правда хорошие?

Продавщица усмехнулась:

– Чудак ты, капитан. Я бы за эти серьги тут же отдалась.

Гриня улыбнулся и пошел к кассе. Открыв кейс, он начал «швырять» одну за одной пачки денег кассиру.

…Гриня с нечуявшей под собой ног Галей вышли из секции, где продавались женские костюмы. Гриня нес в руках большой фирменный пакет. Они направлялись к отделу, где висели дорогие шубы…

Напоследок Гриня, с большими пакетами в обеих руках, стоял около витрины «Салона красоты», расположенного на приморской улице. Он изучал перечень услуг, которые оказывал салон. По черному стеклу золотыми буквами был обозначен длинный список. Упоминались разные виды причесок, макияж, маникюр, педикюр, уход за лицом и пр., пр.

Изучив вывеску, Гриня открыл кейс. В нем осталось всего две пачки денег. Одну из них Гриня протянул Гале. Та смотрела на него уже с каким-то благоговейным ужасом.

– Зачем столько?

– Как раз! – Гриня кивнул в сторону стеклянной доски. – Гуляй по этому списку сверху донизу!.. И чтоб ничего не пропустила, а я пока покурю.

Галя робко открыла дверь салона, в котором она никогда в жизни не была. Гриня зубами достал сигарету из пачки в верхнем кармане кителя. Несколько девиц, чему-то смеясь, шли по этой приморской улице, подражая походке манекенщиц. Девицы, все как одна, были в совсем коротеньких плиссированных юбочках, а выше никакой одежды больше не было. Только многочисленные нити цветных бус прикрывали загорелые груди. Гриня шагнул к ним.

– Красавицы, огонек найдется?

– Сколько угодно, – достала одна из «косметички» зажигалку.

Прикуривая, Гриня разглядывал ее крупную грудь сквозь нити бус. Подняв голову, спросил:

– Случайно, не из Африки будете, девочки?

– Ты, тюлькин флот, – басом ответила другая. – За границей бывал?

– Молодой ишшо, не приходилось.

– Потому и не догоняешь, что там сейчас носят, село! – сказала третья.

Смеясь, девицы побежали к морю, синеющему за деревьями парка.

Вечером в ресторане, как всегда, шел большой загул по поводу прихода плавбазы. Играла музыка. У эстрады танцевали моряки. За столиком у прохода сидели боцман и Клава. Сбоку от них – Патлатый. Напротив стояли два пустых стула. Не было ни Грини, ни лысого бича. Клава надела на себя бусы, но мужа пока игнорировала и очень вежливо разговаривала с Патлатым:

– Извините, а где ваш друг?

– Какой, простите?… – напыщенно спросил Патлатый. – У меня тысяча друзей!

– Ну, этот… – Клава провела ладонью по голове.

– Лысый! – перевел боцман.

– A-а, мой верный товарищ… – грустно покачал головой бич, вздохнул. – Почивает в бозе.

– Неужели умер?! – испугалась Клава.

– Нет еще, но… Находится в реанимации при ЛТП. Выпьем за него, чтоб выздоровел!

Боцман тут же подхватил:

– За это нельзя не выпить! – Покосившись на Клаву, налил, и они с Патлатым выпили.

Патлатый, похрустев редиской, взял фужер, наполнил его до краев водкой, встал.

– Можно тост?

– Погоди, не гони, – сказал боцман.

Клава поджала губы:

– Не мешай человеку. Он очень хорошие тосты говорит.

Патлатый признательно поклонился Клаве, не расплескав, поднял фужер, помолчал немного и торжественно заговорил:

– Мой лучший друг, моряк и поэт Гриша Уголек написал обо мне такие стихи:

 
Я старомоден, как ботфорт
На палубе ракетоносца,
Как барк, который не вернется
Из флибустьерства в новый форт…
 

Клава удивленно подняла голову:

– Надо же, ни слова не поняла!

Патлатый презрительно усмехнулся. Запрокинув голову, он медленными глотками начал опорожнять фужер с водкой… Боцман, сообразив, чем это кончится, поднял руку и снова сделал знак швейцару. Тот, кивнув, нырнул в подсобку.

Когда Патлатый опорожнил фужер и обвел всех горящим взглядом, у столика уже стояли носилки, а к нему с двух сторон протягивали руки швейцар Степаныч и официант. Патлатый, оттолкнув их, шагнул к носилкам.

– Я сам!.. – Он улегся на носилки, скрестил на груди руки и, глядя в потолок, объявил: – Все. Сегодня возвращаюсь в родную гавань!

В это время Гриня, в своей шикарной фирменной куртке, светлых брюках и любимой кепочке «Симпл лайф», слегка надвинутой на глаза, подходил к ресторану. Держа его под руку, с ним рядом шла красавица. С первого взгляда в ней невозможно было узнать скромную Галю. На ней была короткая светлая шубка. Платье ее было гораздо выше колен и открывало ее стройные ножки в элегантных туфельках на высоких каблуках. Лицо ее, ухоженное тщательными процедурами, ослепительно сияло. Волосы, которые она до этого стягивала в пучок, были подстрижены и уложены, как у манекенщицы Пьера Кардена.

– Гриша, может, я зря надела шубу? – тихо спросила она.

Гриня строго ответил:

– Галя, еще раз тебе говорю – все нормальные женщины в развитых странах так ходят и летом.

Они подошли к ресторану. Толпившиеся около него мужчины уставились на Галю. Гриня с гордым видом подвел ее к дверям. Все расступились, швейцар Степаныч с приветливой улыбкой поклонился. И тут из толпы шагнул к ним лысый бич. Он умоляюще поглядел на Гриню. Гриня кивнул ему, бросил швейцару:

– Это со мной.

Гриня и Галя не спеша шли по проходу. Лысый деликатно держался в отдалении.

Сидящие за столиками моряки и их подруги реагировали однозначно: все не спускали глаз с раскрасневшейся и еще более похорошевшей Гали. Клава, сразу заметившая ее и Гриню, поджала губы, протянула:

– Теперь поня-я-тно, почему он опоздал.

Боцман тут же потянулся к бутылке шампанского, стоящей рядом с Клавой. Клава ударила его по руке.

Гриня подвел невесту к столику друзей. Клава, окинув Галю взглядом, опустила глаза. Гриня снял с Гали шубку, повесил ее на спинку стула и вежливо отодвинул его. Галя уселась, а Гриня громко сказал:

– Дорогие Пал Палыч и Клавдия Васильевна!.. Разрешите вам представить Галю. Сегодня мы с ней подали заявление.

– Ого!.. – Боцман тут же схватил стоящую перед Клавой бутылку шампанского. Клава только шумно выдохнула. – Ну, уж за это – только шампанское!

Он выстрелил пробкой и стал разливать пенистое вино. Как-то незаметно оказавшийся за столом Лысый деликатно пододвинул и свой фужер. Боцман, увидев его, вытаращил глаза. Клава удивленно покачала головой.

– Гляди, Клава!.. – подлизывался боцман к жене, – Уже выздоровел! Значит, не зря за него пили!

Лысый слегка наклонился:

– Благодарю вас. Я совершенно здоров.

Боцман встал, поднял фужер:

– Предлагаю выпить за молодых!.. За моего друга Григория Александровича Потемкина. Сегодня он потерял свободу!.. А это горько – мужчине потерять свободу!.. Очень горько! – громко закончил он.

– Горько! – подхватил Лысый.

Гриня без лишнего смущения сграбастал Галю и влепил ей поцелуй. Все выпили. Лысый, чокаясь с Галей, наклонился к ней:

– А я вас где-то видел.

Галя, пожав плечами, отвернулась. Боцман под шумок стал снова наливать себе, но Клава, отстранив бутылку, накрыла фужер ладонью.

– Хватит. Ты в Африке хорошо попил!

Боцман шумно вздохнул:

– Эх, Клава, ничего ты не понимаешь – в Африке муха цеце живет! Скажи ей, Гриня!

Гриня поднял палец:

– Укус мухи цеце смертелен.

– И единственная защита – шампанское! – добавил боцман.

– Да, – кивнул Гриня. – Против шампанского муха цеце слаба!

Гриня стал ухаживать за невестой: положил ей салат, ветчину… Клава иронично наблюдала за ним.

– Григорий, а где, между прочим, твой кэйс? – «по-иностранному» произнесла Клава последнее слово.

Гриня, улыбнувшись, взглянул на Галю, весело ответил:

– У Гали дома лежит… На рояле!

Оркестр заиграл медленный танец. К Грине подошел молодой моряк, наклонился к нему:

– Разрешите пригласить вашу даму?

– Нет-нет, я не танцую, – отказалась Галя.

– Танцует, – сказал Гриня. – Но сначала ей нужно подрубать.

Моряк удалился. С соседнего столика повернулись двое и, улыбнувшись Гале, приподняли рюмки, показав, что они пьют за нее. Галя опустила глаза, успех ее был очевиден.

Лысый снова наклонился к Гале:

– И все-таки, девушка, я вас где-то видел.

Из глубины зала раздался громкий возглас:

– Маша, стриптиз!

Весь ресторан дружно подхватил:

– Ма-ша, стрип-тиз!.. Ма-ша, стрип-тиз!

Оркестр перестал играть. Из-за барабана вышел ударник.

– Дорогие друзья, – обратился он в зал. – С великим сожалением сообщаю вам, что с очаровательной Машей мы расстались надолго. Маша подписала контракт на работу за границей в совместном предприятии. Теперь вместо нее будет выступать Юра.

– Ууу-у-у-у-у!!! – разочарованно загудел зал.

Оркестр заиграл снова. К Грине подошел, под большим градусом, здоровенный матрос, покачнувшись, спросил:

– Раз-зрешите?

Галя испуганно взглянула на Гриню. Гриня поднялся с места и, как девица, приглашенная на танец, приподнял руки.

– С удовольствием.

Это он сделал зря. Матрос сначала ничего не понял, потом озверел.

– Надсмехаешься, падла?!

Размахнувшись, он врезал Грине так, что тот повалился на колени невесты. Боцман встал, взял бутылку и спокойно опустил ее на голову матроса. Тот сел в проходе. Сидящие за тремя сдвинутыми столиками морячки, откуда пришел матрос, вскочили на ноги. Сидящие за столиками по обе стороны от боцмана тоже вскочили… Швейцар Степаныч пронзительно засвистел и вырубил свет.

– У-у-у-у!!! – дружно завопил зал.

В темноте сверкали только сигареты. Степаныч выждал и снова включил свет.

Сидящий на полу матрос поднялся и, приложив руку к груди, наклонился к Грине:

– Прости, кореш… Перебрал.

На эстраде появился парень в расстегнутой до пупа красной рубахе, в белых брюках. Он колесом прошелся до микрофона. Это был новый певец Юра.

Юра объявил в микрофон:

– По традиции – любимая песенка экипажа плавбазы!..

Оркестр грянул песенку. Юра запел:

 
В Кейптаунском порту, с какао на борту,
«Жанетта» поправляла такелаж…
И прежде чем уйти в далекие пути
На берег был отпущен экипаж…
 

Выход Юры понравился, и весь зал подхватил песенку.

Утомленные жених и невеста подошли к Галиному дому. Галя, взглянув на Гриню, ласково потрогала огромный «фонарь» под его глазом.

– Это все из-за меня!

– А-а-а, чепуха!.. Не так били.

– Спасибо тебе за все. За ресторан, за эту лунную ночь… И вообще за все!

Они зашли в подъезд. Гриня тут же сграбастал ее и крепко поцеловал в губы.

Галя ласково отстранилась.

– Какой ты ненасытный.

– Я у тебя переночую, да?

– Только прошу тебя, потише. Сам понимаешь – коммунальная квартира, восемь семей живут, а в комнате дети спят.

– Понятно, снимаем ботинки.

Гриня сбросил свои светлые мокасины, пошел на второй этаж. Галя тихо шла за ним. Неслышно открыла дверь. Они на цыпочках прошли по коридору забарахленной коммуналки. За углом перед кухней Галя открыла дверь своей комнаты. Гриня поставил у порога туфли, Галя сбросила свои и сняла шубку. В комнате было темно. Они шептались.

– Чай поставить? – спросила Галя.

– Ну его. Давай скорей баиньки.

– Раздевайся. Только свет не включай.

И первой сняла с себя платье, чулки. Гриня стащил брюки, куртку, разделся до трусов. Коротенькая комбинация Гали высоко открывала ее белевшие в темноте стройные ноги.

Подойдя к кровати, Галя включила небольшой торшер… В кровати, наполовину прикрытой одеялом, спал здоровенный волосатый мужчина. Галя остолбенела, окаменел и Гриня. Мужчина открыл глаза, прищурился и сел в кровати, опустив ноги на другого мужчину. Тот спал у кровати, на коврике.

Гриня узнал в сидящем Патлатого. На коврике же спал Лысый. Патлатый пошире открыл глаза и удивился:

– Гера… ты?

Лысый тоже открыл глаза, приподнял голову и посмотрел на Галю.

– Я ж говорил вам, девушка, что мы где-то встречались.

В это время проснулись спящие «валетом» на диванчике дети. Они радостно закричали, перебивая друг друга:

– Мама, к нам папка вернулся!

– Папа дома!.. Папа дома!

Они кинулись к отцу. Девочка обхватила его за шею, парень тоже прижался к нему. Оба с ненавистью глядели на Гриню.

В широко раскрытых глазах Гали появились слезы, она закрыла лицо руками.

Гриня все понял и покорно кивнул:

– Все ясно. Всем привет!

Сгреб под мышку свою одежду, взял в руки ботинки и в трусах вышел из комнаты… На лестничной площадке натянул брюки, надел рубаху. Дверь открылась, на площадку вышел Патлатый с шубкой в руках, заговорил вполне дружелюбно:

– Я все понимаю, Гера… Сам кругом виноват. – Гриня молча одевался, но, как ни странно, особой горечи он не чувствовал. – Ты тут кое-что прикупил – возьми! – протянул шубку Патлатый.

– Извини, друг. Купленные вещи назад не принимаем.

– Тогда одолжи на пузырь, – тут же попросил Патлатый. – Сам понимаешь – к жене вернулся. Надо отметить!

Гриня достал тонкую пачку оставшихся у него денег, отделил купюру. Патлатый изящно выхватил ее из его рук.

– Хороший ты парень. Заходи как-нибудь.

– Спасибо, – чиркнув «молнией» куртки, Гриня побежал по лестнице.

– Кепарик забыл!.. – Гриня оглянулся. – Патлатый держал в руках его кепочку, рассматривая этикетку. – «Симпл лайф». Все правильно!

Гриня усмехнулся:

– Может знаешь, что там написано?

– А как же!

– Ну?…

Патлатый трезво и остро взглянул на Гриню.

– Тут написано: красиво жить не запретишь.

Подначка попала точно. Гриня сказал:

– С меня двадцать копеек.

Он надел кепочку, засунул руки в карманы и, насвистывая любимую песенку плавбазы, побежал по ступенькам вниз.

Штормило за ревущими сороковыми. В океане тьма, светили только прожектора плавбазы.

Плясал на бешеной океанской волне маленький тунбот. В него посыпался из брезентового рукава мелко накрошенный лед, за ним по штом-трапу – экипаж…

В унисон ревели ветер и мотор ярусоподъемника, скрежетал барабан, наматывая стальной трос с острыми крючьями. Отчаянно бьющаяся туша тунца упала в тунбот, за ним – другая… В сто «этажей» матерился боцман, сопровождая свои команды, но «слова» трудно было расслышать в свисте ветра и грохоте двигателя.

Гриню швыряло от борта к борту. Он схватился за поручень, стер с рук рыбью кровь. Боцмана швырнуло на него.

– Все!.. – заорал Гриня. – Теперь уж точно завязываю!

Боцман ощерился, прокричал в ответ:

– Не любишь?! – Подмигнул. – А шубы дарить любишь?!

Нагруженная под завязку рыбой плавбаза пришвартовалась в африканском порту. Ей, как всегда, предстояла суточная стоянка, чтобы пополнить запасы воды и топлива, а экипажу погулять в городе и прибарахлиться.

Радист Костя врубил на всю мощность магнитофон с любимой песенкой экипажа. У борта нетерпеливо толпились моряки. Наконец, с грохотом упал трап, и сидящие на мачтах волнистые попугайчики, словно воробьи, разом взлетели в яркую синеву африканского неба.

Боцман и Гриня в своих «тропических» одеждах двинулись к трапу. Боцман поддал носком сапога под зад обезьяне, пытавшейся проскочить впереди него. Обиженная обезьяна, вскочив на ванты, с гримасой плюнула ему вслед.

Моряки поднялись на набережную.

Боцман и Гриня, как всегда покачиваясь в такт мелодии, двинулись вдоль улицы. Гриня на всякий случай оглянулся, ища глазами знакомый «кадиллак», но ничего подозрительного не заметил. Боцман, как всегда, с удовольствием оглядевшись, потер руки, сказал:

– Надо же, всегда тепло!.. Программа, значит, прежняя…

– Ударяем по шампанскому, – привычно закончил Гриня.

– Нет. Чистим сапоги и покупаем Клаве люстру, ты сам ей слово дал!

– Да, но сначала по шампанскому.

– Сначала в банк, меняем валюту, – вспомнил боцман.

Они подошли к зданию одного из международных банков. Прошли через массивные сверкающие никелем и стеклом двери.

Неизвестно откуда взявшийся серебристый «кадиллак» с чернокожими друзьями Грини подъехал и остановился напротив этих дверей. Почти тут же подъехал большой черный «бьюик» и пристроился за «кадиллаком». В нем сидели четверо белых в черных костюмах, черных очках и черных шляпах. На коленях у переднего лежал автомат, а у сидящих позади большая мягкая сумка.

Передний, положив на сиденье автомат, пошел в банк, а сидящие позади завязали черными платками лица до самых глаз. Неожиданно их товарищ выбежал из банка, сел в машину и захлопнул дверцу.

– Что делать?… – взволнованно сообщил он. – Там Лисица Джо!

– Проклятье! – выругался второй. – Опять он нас обошел!

– Тихо! Может, это и лучше, – сказал третий. – Пусть берет банк, а мы заставим его поделиться.

– Правильно. И стрелять не надо!

В банке у кассы был всего один клиент. За ним стояли боцман и Гриня. Клиент, получив деньги, пошел к выходу. Боцман, встав на его место, наклонился к окошечку. Гриня с сумкой, стоящей на стеклянном прилавке, придвинулся к нему. Боцман протянул руку с купюрой в кассу, сказал на своем английском:

– Чендж.

Девушка-кассир, подняв к нему голову, на секунду оцепенела и ахнула. Все служащие банка, увидев боцмана, мгновенно вскочили со своих мест, бросились к стенам, повернулись к ним лицами и вытянули вверх руки. Девушка открыла сейф, через окошко проворно схватила сумку Грини и стала наполнять ее пачками банкнот. Боцман не успел ничего понять, как она подала ему сумку, полную денег, через окошко. Наконец, боцман сообразил в чем дело, широко улыбнулся:

– Ноу, ноу… – Быстро вытряхнул всю сумку девушке на стол и снова протянул ей свою купюру. – Чендж!

– Дурак ты, боцман, – тихо сказал Гриня.

Кассирша быстро обменяла купюры того и другого, и они оба, сказав «сенк ю», пошли к выходу. Девушка изумленно смотрела им вслед. Остальные служащие продолжали стоять у стен. Когда боцман с Гриней вышли, девушка прошептала:

– Джо заболел!

Боцман и Гриня вышли из банка и, считая деньги, остановились перед серебристым «кадиллаком», не видя ничего вокруг. Из черного «бьюика», стоящего позади «кадиллака», выскочили трое с черными платками на лицах и кинулись к боцману. В это же время из распахнувшейся дверцы «кадиллака» вытянулась черная рука, схватила боцмана за ремень джинсов и втянула его в машину. Дверца захлопнулась, и «кадиллак» помчался по улице. Гриня, увидев людей в черных масках, рванул со своей сумкой бегом. Гангстеры на секунду растерялись.

– Опять под носом ушел! – скрипнул зубами первый.

– Черт с ним. Берем его кассира! Сумка у него! – кивнул его напарник в сторону убегающего с сумкой Грини.

Гангстеры, сорвав платки, бросились вслед за Гриней. Гриня, обернувшись, припустил быстрее, но понял, что ему не уйти. Тут он увидел какую-то дверь, открытую в сторону тротуара, в ней торчал большой ключ. Гриня юркнул в эту дверь, быстро закрыл ее, повернул ключ. Перевернул табличку на стекле двери и задернул занавески. Гангстеры подбежали к двери, дернули ее – она не открывалась.

– Ломать? – спросил первый.

– Тихо! Там есть запасный выход? – спросил второй.

– Нет. Я точно знаю, – сказал третий.

– Тогда подождем, – усмехнулся второй. – Куда он из этого заведения денется.

На стене, по одну сторону двери, у которой они стояли, был нарисован на большой стеклянной вывеске русский самовар, с другой стороны – румяная девица в кокошнике и сарафане. На табличке, перевернутой Гриней, было написано по-русски «обед», по-английски «закрыто». Над всем этим красовалась большая вывеска, тоже на русском и английском языках: «У самовара я и моя Маша».

Не успевший прочитать вывеску и вообще не понявший, куда он попал, Гриня оказался в небольшом уютном холле, главной достопримечательностью которого был стоящий на столе огромный самовар. Все остальное напоминало чем-то обстановку приемной частного врача. По стенам стояли диванчики, а над ними висели портреты девиц в кокошниках и сарафанах в разных позах, а с небольшой лесенки, ведущей на второй этаж, спускалась молодая женщина, тоже в кокошнике и сарафане. Гриня посмотрел на нее и ахнул – он тут же узнал Машу, певицу и стрипзвезду из ресторана его родного города.

Гриня радостно заорал:

– Не может быть?! Это ты, Маша?!

Маша присмотрелась.

– С ума сойти. Кажется, Гриня?!

– Точно!

– Плавбаза пришла?

– Точно!

– Заходи.

Она повела Гриню наверх.

Наверху был также холл, только еще более уютный. У стены – стойка бара. За стеклом были видны бутылки с разнообразными напитками. Посредине – стол с высокими стульями. По стенам – мягкие пуфики, диванчики, над ними тоже висели фотографии смазливых девиц в сарафанах, экстравагантных костюмах и вовсе без них.

Гриня оглядел все, спросил:

– А что ты здесь делаешь, Маша?

– Так. Руковожу небольшим коллективом. Можно сказать, маленькое совместное предприятие… Ударим по шампанскому? – Маша пригласила Гриню к бару.

Гриня оглядел бутылки.

– Можно, но мне не до этого!.. Маша, здесь есть другой выход?

– Нет.

– Я там дверь запер – за мной какие-то бандиты гонятся!..

– Бандиты? – удивилась Маша. – Ладно. Что-нибудь придумаем. Двери крепкие.

Она хлопнула в ладоши, пять дверей в простенках холла открылись, и пять молоденьких девиц вышли в холл, четыре белых и одна черная.

Маша повела рукой:

– Знакомьтесь, это мой русский друг!

Девицы представились, благовоспитанно приседая.

– Катя, Лора, Нина, Наташа, Лулу.

Маша объяснила:

– Эти все наши, а Лулу – местная. Хочешь побеседовать с Лулу наедине?

Гриня оглядел озорную полненькую негритянку, вздохнул.

– Хорошо бы!.. Но мне правда не до этого, Маша. Мне бы выбраться отсюда.

– Успеешь. Я же сказала – что-нибудь придумаем.

Гриня подумал и лихо махнул рукой.

– Давай Лулу! Только сначала по шампанскому!

По зеркально гладкому шоссе на большой скорости мчался «кадиллак». В нем сидели боцман и те же чернокожие парни, которые когда-то сопровождали Гриню. Сменялись картины африканского пейзажа.

– Ладно! – махнул рукой уже хорошо принявший боцман. – Ваших имен я все равно не выговорю. Лучше так: ты будешь Коля, ты – Петя, ты – Вася, – указал на каждого. – А я Паша. Наливай!

Сидящий впереди «Вася» достал из раскрытого бара еще бутылку, разлил по стаканам, кинул в них кусочки льда. Все выпили, боцман блаженно откинулся на сиденье, посмотрел в окно. На горизонте вереницей шли игрушечные слоники.

Боцман обнял «Васю» и сидящего с ним «Петю».

– Мне, главное, быстрее назад. Мне люстру надо купить. Понял, Вася?…

– О’кей! – улыбнулся «Вася».

– О’кей! – улыбнулся «Петя».

Напротив заведения Маши, на улице, рассредоточившись, стояли трое гангстеров, преследовавших Гриню. Они делали вид, что читают газеты, а на самом деле сквозь дырки в них посматривали на дверь машиного заведения. Ждали. У одного из них пола черного пиджака чуть-чуть отошла, и можно было увидеть торчащую из-под мышки рукоятку пистолета. Внезапно из раскрытого окна второго этажа машиного заведения раздался громкий и продолжительный страстный вопль Лулу.

Гангстеры подошли друг к другу.

– Что это?! – спросил первый гангстер.

– Может, у него наши деньги отнимают? – предположил второй.

– Ломать? – спросил третий.

– Подождем, – сказал первый.

Четверо носильщиков бежали с паланкином сквозь джунгли. Боцман повторял путь Грини. Высунувшись из паланкина, крепко закосевший, он зычно подгонял, словно своих матросов, несущих его туземцев, которые уже научились понимать его русские команды.

– Быстрее!.. Еще быстрее!..

Били «там-тамы». Сигнальный столб дыма поднимался к небу.

– Стоп! – скомандовал боцман. Носильщики тут же исполнили команду.

Боцман плеснул из бутылки в стакан, залпом выпил, закусил протянутым ему бананом и снова скомандовал:

– Вперед! Я говорю – полный вперед!

Гриня сидел в кресле перед большим зеркалом, а вокруг него хлопотали четверо девиц во главе с Машей. Они весело смеялись, примеряли на Грине женские парики разного цвета, с разными прическами. Гриня сидел в майке и трусах. Одна из девиц старательно гриммировала его, румянила щеки. Другая, замазав его брови, наводила тонкие дуги повыше их. Две девицы натягивали на его ноги черные колготки. В общем, они превращали Гриню в молодую красивую женщину.

Из своей комнатки вышла Лулу. Она была одета в ярко-желтую кофту, широкую юбку всех цветов радуги. Встала перед Машей. Та оглядела ее, потом «обмеряла» взглядом Гриню.

– Годится!.. Раздевайся.

Лулу быстро скинула с себя юбку и кофту.

Стоящие «на стреме» гангстеры увидели сквозь отверстие в газетах, как дверь машиного заведения открылась, оттуда вышла молодая фигуристая женщина с рыжими волосами, в туфлях на небольших каблуках. Большая дамская сумка висела у нее через плечо.

Гангстеры переглянулись, подмигнули друг другу и двинулись было к заведению, но дверь быстро защелкнулась. Табличка же не была снята, и они разошлись по своим местам.

Гриню так искусно загримировали под женщину, что его и сам боцман не узнал бы. С перетянутой широким лакированным ремнем талией Гриня, вихляя бедрами, быстро-быстро пошел по улице и, дойдя до первого угла, тут же свернул, смешался с толпой.

Гриня шел по краю тротуара, все время оглядываясь – бежать в туфлях он не мог. Гангстеров не было видно. Но зато его заметили из полицейской машины. Она тихо пристроилась за ним. Двое полицейских обменялись репликами.

– Ты знаешь эту шлюху?

– Первый раз вижу. Такой в нашем районе не было.

– Надо проверить.

Сидящий за рулем прибавил газу, и машина поравнялась с Гриней.

Выскочив на тротуар, полицейские быстро подхватили под руки Гриню и сунули его в машину. Гриня отчаянно закричал, зажестикулировал.

– Я рашен фишмен! Рашен фишмен! – Он рванул с себя парик.

Полицейские засмеялись, один из них сказал:

– Смотри, голубой!

Путешествие боцмана закончилось у того же бунгало.

Чернокожие девушки с оголенными грудями приготовились мыть стоявшего в воде у края бассейна боцмана. Импозантная управительница-мажордом склонилась к нему, показывая страницу журнала «Лайф», на которой был помещен большой цветной снимок Грини, боцмана и капитана. Над головой Грини стояла «галочка»-отметка. «Мажордом» наклонилась к боцману, ткнула пальцем в его изображение.

– Это ты?

Боцман по-прежнему находился в большом подпитии и продолжал «гулять».

– Я!.. – обрадованно заорал он. – А это мой дружок Гриня! Матрос первого класса. А это наш капитан, видный мужик, но лопух – без меня ничего не может!