Текст книги "Белое солнце пустыни (сборник)"

– Где вы их обнаружили?

– В загородном парке.

– Они совокуплялись?

– Я не знаю, но точно совокуплялись!.. Лежали под дубом.

– Ясно!.. Дальше!.. – перебили в трубке.

– Там нет дубов, там клены… – произнес стоящий рядом капитан.

Майор глянул на него, не понимая, и продолжал:

– Когда я хотел выяснить личность немки, он применил по отношению ко мне силу и дал ей возможность скрыться, и до сих пор решительно не хочет указать ее местожительство, что весьма подозрительно, а когда я пытаюсь этого добиться – грозит прямым нападением на меня!

– Каким образом?

– Ударил меня по лицу… почти ударил!.. И вообще грозит мне все время.

– Так какого же черта вы возитесь?! – прокричала трубка. – Извините, майор, дело совершенно ясное, а вы тянете там резину!.. Немедленно оформляйте материал и сразу шлите нам!

– Товарищ начальник, мне категорически запретил заниматься этим делом командир гарнизона генерал-майор Лукьянов. Мне кажется, что он специально поторопился посадить этого сержанта на «губу», чтобы не было второго наказания… То есть решил вывести преступника из-под вашего удара.

– Хорошо. Генерала Лукьянова я возьму на себя! А вы немедленно высылайте материал… В общем, я доволен вами, майор! Это то, что нам нужно! Особенно сейчас.

– Благодарю вас, товарищ начальник!

– А капитану Тимофееву передайте, что я им не доволен!.. Все! – В телефоне щелкнуло.

Майор подержал еще немного трубку и мягко положил ее на место. Повернулся к капитану, сказал:

– Он вами не доволен, товарищ капитан!

Капитан тихо покачал головой, вздохнул и сказал:

– Зачем вы погубили парня, майор?

– Что значит «погубил»?… Доложил все, как есть!

– Вы же прекрасно знаете, что в такой ситуации ваш доклад может подвести парня под что угодно… Вплоть до «вышки».

– Ну уж это не наша с вами забота, товарищ капитан… или мы будем обсуждать действия начальства?

– Я старше вас годами намного, майор, и видел многое. Поверьте, в нашем деле за каждую, даже самую маленькую, несправедливость рано или поздно… рано или поздно приходится рассчитываться сполна. Рано или поздно наступит и в вашей жизни такой день, майор, и тогда вы захотите все, что угодно, за то, чтобы только не было в вашей биографии сегодняшнего доклада.

– Не нужно каркать, товарищ капитан, – усмехнулся майор. – Мое будущее, – в моих руках.

– Это совершенно точно, майор. И чем чище руки, тем лучше будущее и наоборот.

Капитан закурил, задумчиво покачал головой и снова сказал:

– Зачем вы погубили парня, майор?

– Извините, капитан, я вас не понимаю. Я доложил все как есть.

– А как есть?

– Очень просто – как он под дубом с ней в парке валялся, как…

– Там нет дубов, там клены, – перебил его Тимофеев.

– Что?

– Там нет дубов, там клены, в парке.

– Какая разница – дубы, клены… Какое это имеет значение? – развел руками майор.

– Когда дело касается человека, все имеет очень большое значение. Дубы или клены, сидел или лежал… или «совокуплялся», как вы говорите… Эх, майор, майор… Зачем вы погубили парня?… – Ягодкин молчал. – Послушайте, майор, еще не поздно. Вот бумага и чернила. Садитесь и напишите рапорт командующему. Напишите, что вы сгоряча наговорили лишнего, что ничего такого не было. Поймите – ведь он хороший солдат, прошел всю войну. Это же счастье, что он жив остался, в разведке.

– Извини, капитан…

– Подождите. Положим, он вас действительно, ну… обидел. Попробуйте простить. Будьте великодушны. Погорячился парень, тем более – защищая девушку!.. Ну и характер у него действительно трудный. Разведчик. Нелегко остаться спокойным человеком, служа в разведке.

– Да если бы он с ней просто так – я бы, тьфу, давно наплевал. Ну сунул бы ему пару суток «губы», и порядок!

– Врете, майор, вам отличиться нужно, первому в связи с приказом.

– Нет, капитан, он темнит, на человека кидается… как вы говорите, «защищает девушку». Тоже мне «девушка» – сучка немецкая. Мало они наших людей поубивали!

– При чем здесь она? Что вы плетете?

– Все они одинаковые! А у этого сержанта родителей тоже немцы убили, а он?… Вместо того чтобы их ненавидеть всю жизнь, сразу спутался с первой же немкой, да еще и защищает ее… и от кого? От меня, от своего!.. Раздавить грозится. Да ему за одно это!..

– А может быть, они поняли что-то такое, что очень важно понять после войны.

Ягодкин с презрением усмехнулся.

– Конечно, они все поняли, а я ничего не понял! И вообще, товарищ капитан, вы не хуже меня знаете нашего начальника особого отдела армии! Если я ему подам рапорт, что все наврал, – да что же он со мной сделает! Да он в два счета снимет с меня погоны… вместе со штанами. А я эту звездочку, – он постучал по своему погону, – между прочим, тоже не в дровах нашел!

Он заливисто засмеялся, достал сигарету, закурил.

Кабинет генерала Лукьянова. Он гневно говорит в трубку:

– Кто?! Кто имеет право через мою голову объявить ЧП?! Я не понимаю!

Генерал бросил трубку. Качая головой, хмуро смотрел на телефон. Послышался робкий стук в дверь.

– Войдите, – сказал генерал.

Дверь открылась, и на пороге объявился старшина Кузовков.

– Товарищ гвардии генерал, разрешите обратиться?

– Обращайтесь, – строго, но где-то и добродушно ответил Лукьянов.

– Я насчет сержанта Бородина, товарищ гвардии генерал.

– Что же насчет сержанта Бородина?

– Было б мне не пускать его в увольнение, – вздохнул старшина.

– Теперь об этом поздно.

– Разрешите начистоту, товарищ гвардии генерал?

– Да.

– Кого солдаты больше всех ругают? Старшину. Почему? Потому что старшина то, старшина се. Обратно же анекдоты про старшину рассказывают.

– Про генералов тоже рассказывают, – усмехнулся Лукьянов.

– Я не про то. Вы не обижайтесь, но генерал – что?… Далеко генерал. А старшина солдату первое начальство. Вот и выходит, что я больше всех в ответе за Бородина. Недоглядел. Так что он свое на «губе» отсидит, как положено, а уж по всей строгости с меня спросите. Со старого дурака.

– Не торопитесь, Иван Михайлович, за сержанта Бородина с нас всех спросят, – покачал головой Лукьянов.

– Да уж!.. Раз определили ЧП – понятно! Разрешите еще, товарищ гвардии генерал? Сержанта Бородина вы под арест посадили. Так что он свое получил. По уставу за одну вину дважды не наказывают. Так?

– Так.

– Вот и ладно! Ну а по следствию обратно же виноватый должен быть в наличии. – Встал смирно. – Вот он я. Я и есть виноватый. Не доглядел за Бородиным, не довел до него последний приказ. Судите. Заслужил.

Лукьянов после долгого молчания спросил:

– У вас все?

– Все, товарищ гвардии генерал!

– Можете идти, товарищ старшина. И больше не говорите об этом. – Старшина стоит неподвижно. – Идите. – Старшина стоит. – Ну!

Кузовков грустно вздохнул:

– Извините, товарищ гвардии генерал!.. Но ведь плохой-то человек и сам за себя постоит, а вот хорошему… другие помогать должны. Извините!

Четко повернувшись, старшина уходит.

Генерал в раздумье смотрит ему вслед.

На улице, недалеко от проходной стоит Инга и внимательно рассматривает всех, кто проходит в часть и из части. Она долго не может решиться подойти к часовому – то подойдет поближе, то отойдет снова назад. Наконец, набравшись смелости, она подходит к проходной.

Мы видим издалека, как она что-то горячо объясняет часовому, помогая себе жестами.

Солдат выслушал ее, отрицательно покачал головой.

Девушка попыталась еще что-то сказать. Солдат снова так же покачал головой. Инга, опустив голову, отошла в сторону, постояла и, видимо, задумав еще что-то, побежала вдоль забора, окружающего территорию части.

…Еще одна проходная.

Девушка с надеждой подошла к часовому, что-то сказала ему, но тот, так же, как и первый, в конце концов молча покрутил головой: «Нельзя!»

Инга пошла дальше… и наконец очутилась перед входом в штаб. Теперь она больше не обращалась к часовому. Она просто стояла и смотрела на дверь. И тут из штаба вышла младший сержант Ниночка. Увидев женщину, Инга метнулась к ней.

Инга сначала робко, а потом все взволнованнее и горячее начала что-то объяснять Ниночке… Та вдруг всплеснула руками, склонилась к девушке, обняла ее, отвела в сторону. Они говорили, а в это время из проходной не спеша, мимо вытянувшихся часовых, вышел генерал Лукьянов.

Ниночка решительно бросилась ему наперерез. Генерал удивленно и строго взглянул на нее.

– Разрешите обратиться, товарищ гвардии генерал?

– Опять любовь? – чуть усмехнулся Лукьянов.

Ниночка с некоторым вызовом ответила:

– Да. Может быть.

– Я уже вам сказал.

– Извините, товарищ генерал. Но в данном случае речь идет не о моей любви.

– Не понимаю.

– Я вас прошу принять и выслушать девушку, немку.

– Немку?. – удивился генерал.

– Да, ту самую, из-за которой сержант Бородин опоздал в часть.

– Где вы ее нашли?

– Нигде. Она сама пришла. Долго бродила. Обращалась к часовым, но потом увидела меня. Знаете, женщина женщину скорее поймет.

– Мне нечего ей сказать.

– Вы должны ее принять, товарищ гвардии генерал! – сверкнула глазами красавица – младший сержант.

– Должен? Ого!.. Товарищ младший сержант, я не умею наказывать женщин, потому что считаю, что женщины не должны служить в армии. Но скажите – вас в детстве хотя бы наказывали?

– Нет, товарищ генерал. Меня воспитывали по-другому!

Лукьянов нахмурился.

– Хорошо. Где она?

Ниночка с улыбкой кивнула стоящей неподалеку Инге. Генерал с любопытством посмотрел на нее.

Инга, подойдя, сделала книксен, быстро сказала:

– Господин генерал. Я очень волнуюсь! Я прошу извинить мою дерзость… Я ищу одного вашего солдата, моего друга… Его зовут Петер. Мне очень нужно его увидеть, господин генерал!

Ниночка перевела.

– Товарищ генерал. Она волнуется. Она просит извинить…

Лукьянов жестом остановил ее.

– Зачем вы переводите, я же говорю по-немецки. Вы свободны.

– Разрешите идти? – спросила довольная Ниночка.

– Идите.

Ниночка пошла в часть, ободряюще улыбнувшись Инге.

Кабинет генерала Лукьянова.

Инга робко сидела на кончике стула. Раскрасневшаяся, взволнованная, она очень хороша сейчас. Генерал задумчиво смотрел на нее, совсем молоденькую девчонку.

– Я вас слушаю, – наконец сказал он.

Инга очень боялась этого сурового человека в сверкающем мундире, но тем не менее, пересилив свой страх, она решительно начала:

– Мне оказана большая честь говорить с вами, господин генерал. – Голос Инги звенел. – Благодарю вас. Мне очень надо видеть его, господин генерал.

– Сейчас его нельзя видеть. Он наказан.

– Я знаю. Это ужасно! Я пришла просить вас, господин генерал… Простите его, он ни в чем не виноват.

– Он совершил проступок и справедливо наказан.

– Нет-нет! Петер ни в чем… ни в чем не виноват! Это я виновата. Я задержала его. Он спас мне жизнь.

– Как спас жизнь? – удивился генерал.

– Я тонула. Он вытащил меня из реки, но это не самое главное. Он самый лучший ваш солдат, господин генерал.

– Вот как? – поднял голову генерал.

– Да, он самый лучший ваш солдат! Он смелый, добрый. Он… он благородный человек. Будьте великодушны, господин генерал!

– Ч-черт знает что!.. Простите… Вы что? Влюбились в него? Так. Сразу.

Инга опустила голову:

– Не знаю, господин генерал. Я ничего не знаю. У меня никого нет. Я совсем одна. И вдруг появился он, Петер. Но я не понимаю ваш вопрос. По-моему, люди всегда влюбляются сразу! Вот так и я и Петер.

– Петр, по-русски.

– Да, да… Пьетр. Я не знаю… имею ли я право. Он достоин любви самой лучшей девушки, а я не самая лучшая девушка, нет! Господин генерал, разрешите мне хотя бы увидеть его.

– Этого я вам обещать не могу.

– Но почему, господин генерал? Ведь это так важно, чтобы он знал, что я пришла. Сейчас, когда ему плохо. Ведь он же из-за меня попал в беду. Господин генерал! Поверьте, это я… я во всем виновата. Он хотел уходить, это я его задержала, упросила его. Мне было страшно снова остаться одной. Он остался ради меня. Это я… я… я… во всем виновата!

Она вдруг горько заплакала.

Лукьянов растерялся.

– Черт знает что!.. Простите. Немедленно перестаньте плакать – не унижайте себя!

– Я понимаю, он вернул меня к жизни. Я снова поверила, что в мире не одно только зло. Господин генерал… господин генерал! Я впервые перестала бояться будущего. Все последние годы, прожив каждый день, я со страхом думала: «Что меня ждет завтра?» А теперь я вдруг перестала бояться того, что будет завтра!.. И все это сделал он, ваш солдат, которого я считала врагом, так же как и вас. А теперь я пришла к вам… У меня все перепуталось в голове. Я сама никак до конца не могу понять, почему он так отнесся ко мне. Он был так добр и все про меня понял. Я так ему за это благодарна!.. А теперь он наказан. Разве можно наказывать человека за то, что он сделал другому добро? – Лукьянов как-то неловко поморщился. – Как же тогда жить, если людей будут наказывать за добро? – Лукьянов молчал. – О, простите, господин генерал. Я наговорила много лишнего. Вы недовольны. Теперь я буду бояться, что моя глупая болтовня навлечет еще большую беду на Петера. Простите, господин генерал!

Она встала, чтобы уйти.

Лукьянов задумчиво смотрел на нее:

– Как вас зовут?

– Инга.

– До свиданья, фрейлейн Инга.

– До свиданья, господин генерал!.. Извините, господин генерал… Простите и спасибо вам, господин генерал!..

Сделав книксен, она быстро направилась к двери, вышла.

Генерал Лукьянов хмуро смотрел на дверь, за которой скрылась девушка… Очень долго смотрел… Затем, взяв трубку телефона, приказал:

– Машину мне. Быстро!

…По автобану на большой скорости мчалась машина. Генерал Лукьянов, откинувшись на сиденье, прикрыв глаза, думал о своем.

Генерал Лукьянов в просторном кабинете командующего армией. Они сидели за столом. Стояла нераспечатанная бутылка водки, на тарелках розовое сало, колбаса.

Командующий того же возраста, что и генерал Лукьянов, хотя у него на две звезды на погонах больше. Но разговаривали они друг с другом как старые и самые близкие друзья.

– Я все узнал, Митя… – хмуро сказал командующий. – Это дело дошло до самого ихнего верха, и оттуда вышел приказ отдать парня под трибунал и расстрелять перед строем.

– Та-ак… – Генерал Лукьянов опустил голову, долго сидел молча, потом, чуть усмехнувшись, сказал: – Зачем же тогда трибунал, если уж и приговор обозначен?

– Все-таки форма… – сказал командующий.

Они снова долго молчали.

Командующий вздохнул.

– Я пытался остановить. На меня так очень вежливо цыкнули и… все. Эх, Митька, ты этого еще не отведал, а мне приходилось стоять на тех коврах… Неуютно. И знаешь, что ни в чем не виноват, а все равно почему-то чувствуешь себя кругом виноватым.

– Понимаешь, Иван… Никак не могу я с этим смириться. Словно это все во мне что-то убивает.

– Ты зачем мне все это говоришь? – сердито спросил командующий.

– Не знаю, Иван… – Генерал Лукьянов опять надолго задумался. – А что, если я нарушу их приказ?

Командующий усмехнулся:

– Тут тебе, брат, мало не будет!.. Это, по-моему, все равно что ты себя подставишь под этот приказ.

– Да-а… – протянул генерал-майор.

– Нужно подумать, как бы родителям этого парня сообщить, чтобы…

– У него нет родителей.

– Тогда легче… – вздохнул командующий.

– Кому легче, Иван?… – спросил генерал Лукьянов и поднялся. – Ну, прощай. Мне нужно ехать.

– Ты что?! Сейчас пообедаем вместе. Водка у меня отличная.

– Нет, – покачал головой генерал-майор и задумчиво добавил: – Не нужно мне водки! Прощай.

Он пожал руку командующему и быстро вышел из кабинета.

Командующий, нахмурив брови, сердито смотрел на дверь.

Через некоторое время он услышал, как от штаба отошла машина.

По прямому, как стрела, широкому бетонированному шоссе с огромной скоростью мчалась машина генерала Лукьянова. Вокруг – на что ни посмотришь – на всем следы только что закончившейся войны: изрытая воронками земля; рухнувшие в воду мосты; сгоревшие, разбитые строения; черные остовы мельниц с заломленными в небо перебитыми крыльями…

Генерал ни на что не смотрел. Он сидел в глубокой задумчивости.

Смеркалось, когда машина подъехала к его части.

У штаба генерал вышел. Поднялся к себе в кабинет, бросив на ходу дежурному:

– Попросите ко мне начальника штаба.

В кабинете Лукьянов уселся за стол и, достав свой массивный портсигар, закурил.

В дверях появился худощавый, с выправкой старого кадрового офицера полковник.

– Товарищ генерал…

Генерал поднялся, протянул руку:

– Здравствуйте, Владимир Александрович… Прошу вас, садитесь.

Начальник штаба сел к столу, сказал:

– Слушаю вас, Дмитрий Сергеевич.

– Скажите, когда у нас завтра уходит первый эшелон с демобилизованными?

– Утром. В девять ноль-ноль.

– Очень хорошо. А теперь слушайте меня внимательно. Это, если хотите, приказ, но и моя дружеская просьба к вам, Владимир Александрович.

– Ради бога, Дмитрий Сергеевич!

– Внесите в списки демобилизованных сержанта Бородина, оформите все соответствующие документы и завтра с первым эшелоном отправьте его на родину.

Начштаба с откровенным удивлением посмотрел на генерала:

– Простите, Дмитрий Сергеевич, но ведь уже есть приказ, по которому мы должны отправить этого сержанта… совсем в другом направлении.

– К этому приказу я напишу объяснительную записку, и вы пошлете его с ней обратно. В этой записке будет сказано, что я демобилизовал сержанта и отправил его домой… Что я считаю этот приказ несправедливым… и, таким образом, с парнем все будет в порядке.

– С парнем-то, может быть, да!.. Хотя я думаю, они его везде достанут.

– Достанут, а может, и не достанут.

– Но вы понимаете, что будет с вами, Дмитрий Сергеевич? – испуганно спросил полковник. – Когда там доложат об этой вашей записке? – почти шепотом закончил он.

Генерал молча пожал плечами.

– Это же значит принять весь огонь на себя! – сказал начальник штаба.

– А-ля герр ком а-ля герр, – усмехнулся генерал. – Иногда приходится принимать огонь на себя.

– Дмитрий Сергеевич… Товарищ генерал! – снова волнуясь, заговорил начштаба. – Я тысячу раз знаю: когда вы приняли решение – спорить с вами бесполезно, но в данном случае…

– И в данном случае бесполезно, – мягко перебил его генерал. – Очень прошу вас, Владимир Александрович, идите и сделайте все, что нужно.

Начштаба покивал головой, помолчал.

– Хорошо, я сделаю, все что нужно.

Он повернулся и пошел к дверям. Прежде чем выйти, он с последней надеждой оглянулся на генерала. Тот молча склонил голову, но полковник, остановившись, сказал:

– Товарищ гвардии генерал!.. Может быть, я так называю вас в последний раз. Но то, что вы сделали, мне недоступно, но, поверьте, я восхищаюсь вами!

Он быстро вышел, плотно закрыв за собой дверь.

Глубокая ночь стояла над гарнизоном. Все спали, кому полагалось спать.

Не спали часовые, не спал дежурный по части офицер, не спали дневальные в ротах, не спал наряд на кухне, наполняя бездонные бочки чищеной картошкой, – не спали все, кому полагалось не спать.

Но из тех, кому полагалось спать, не спали еще три человека.

…Во всем мрачном здании штабной казармы светилось только одно окно. Окно кабинета генерала Лукьянова. Подперев голову руками, в глубокой задумчивости сидел он за столом.

…В помещении гауптвахты лежал на откинутой на ночь койке, глядя в потолок, сержант Петр Бородин. Он еще не знал, что его ждет утром.

…И за несколько улиц от него, у себя в башне, свернувшись калачиком, лежала с открытыми глазами Инга.

А на следующий день, к вечеру, когда роты расходились с ужина и песни набегали одна на другую, генерал, как всегда, стоял у окна, наблюдая за своими солдатами.

Прошла последняя рота, и песня кончилась, и стало вдруг очень тихо.

Из окон напротив, видимо, из приспособленного под клуб помещения, понеслись звуки исполняемого на трофейном аккордеоне вальса «В лесу прифронтовом»…

Генерал, слушая вальс, смотрел на своих солдат, куривших перед отбоем у врытой в землю бочки.

Больше из них никому не нужно было погибать. Война окончилась, и можно было слушать музыку, петь, играть, хулиганить, любить…

Думая обо всем этом, растроганно слушал вальс генерал.

Внезапно позади него раздался громкий стук в дверь. Генерал, словно очнувшись, повернулся – в кабинет вошли майор Ягодкин и за ним крайне смущенный капитан Тимофеев.

– Товарищ генерал, разрешите вручить вам этот приказ! – с оттенком злой радости в голосе сказал майор Ягодкин и протянул генералу бумагу…

Генерал взял ее… прочитал один раз, другой… и, усмехнувшись, сказал:

– Быстрая работа.

– Я получил распоряжение немедленно доставить вас по указанному адресу! – почти истерично от волнения воскликнул майор. В это время послышался шум подошедшего к штабу автомобиля. – Машина внизу! – снова крикнул майор.

– Хорошо, – спокойно сказал генерал. – Подождите меня за дверью. Через десять минут я буду готов.

– Товарищ генерал, я отвечаю головой!

– Подождите меня за дверью.

Майор не уходил.

– Вы слышите?… Вон отсюда! – сказал генерал и положил руку на пистолет. Майор, стиснув зубы, повернулся и вышел из кабинета.

Генерал постоял немного молча и, вдруг, грустно улыбнувшись, сказал капитану:

– Я понимаю вас, Василий Васильевич. И в одном отделе могут служить совершенно разные люди.

– Да, да… Я сейчас… – пробормотал тот и тронул очки. – Я только…

Генерал протянул ему руку. Они обменялись долгим рукопожатием, и капитан, опустив голову, вышел.

Генерал снова шагнул к окну и увидел, что к воротам части на большой скорости подошла машина. Часовой, подняв шлагбаум, вытянулся. Машина подлетела к штабу, резко затормозила. Из нее выпрыгнул командующий армией. Войдя в штаб, он почти бегом понесся по коридору к дверям кабинета генерала Лукьянова. Увидел стоявших недалеко от дверей майора Ягодкина и капитана Тимофеева.

– Здравствуй, Василий Васильевич! – протянул он руку капитану.

– Здравствуйте, товарищ генерал-полковник! – почтительно ответил тот.

Командующий круто, на каблуках повернулся к майору Ягодкину. Брезгливо оглядел его с головы до ног, сказал:

– И из-за этого… – он выдержал паузу, – погорел такой человек? – Глаза его сузились. – Счастье твое, майор, что война кончилась, а то бы я с тобой поговорил! Ну ничего… Жизнь – она штука длинная, а память у меня хорошая! – И он, повернувшись, пошел дальше.

– Товарищ генерал, я выполняю свой долг! – истерически выкрикнул майор, и он успел еще дважды повторить эту фразу, пока командующий входил в кабинет. – Я выполняю свой долг!

У окна, прислонившись к косяку плечом, стоял генерал Лукьянов.

Чуть повернув голову, он сказал:

– Спасибо, Иван. Я боялся, что ты не успеешь.

– Что ты наделал, Митя!.. Что ты наделал! – Командующий подошел к другу, встал рядом. – Как был ты всегда солдатом… Как был прямой, как штык!..

– Иван, не нужно слов… Давай вот так постоим, помолчим.

Они помолчали… Командующий снова заговорил:

– А этот сержант даже не узнает, что ты сделал ради него.

– Это не имеет значения, Иван. Пойми, это не только для парня, это и для меня очень важно, что Я до конца сделал все, что мог. Понимаешь – для меня! Ведь проще всего сказать: «Этому человеку все равно нельзя помочь» – и пройти мимо. Один раз пройти мимо… другой… и потом ничего не останется святого. А без этого жить нельзя… Нельзя!

Командующий в последней надежде сказал:

– Но там… в прокуратуре… они, может быть, смогут разобраться?

– В прокуратуре? – усмехнулся Лукьянов. – Сейчас же разберутся! Им ведь что нужно? Немедленная реакция на приказ Верховного. Примерно и строго наказать первого, кто попадется… Даже расстрелять. Но главное, тут же доложить!.. А дальше до лампочки, доложили первыми, отличились, и все!.. – Он махнул рукой.

– Да я все знаю, – поморщился командующий. – Но может быть, твой сержант совсем не стоит такой твоей заботы?

– Стоит, Иван!.. – Лукьянов подошел к окну. – Ты посмотри на этих ребят… Кажется, совсем недавно и мы были такими. И их юность, так же как наша, пришлась на войну. Они доказали, чего они стоят! Нам уже недолго осталось… скоро их черед владеть этим миром. И они должны получить его из чистых рук… – После долгого молчания он заговорил о том, что его поразило в последние сутки: – Вот ведь как получается, Иван. Вроде кругом был виноват сержант, а высшая правда оказалась на его стороне. А эта немецкая девушка, почти ребенок… Если бы ты видел, как она его защищала! И кого защищала? Нашего солдата, которым ее до смерти годами стращали. Ты только вдумайся в это. А я, старый солдафон, не смог в этом сразу разобраться. Ладно, давай прощаться. Ты знаешь, в жизни у меня нет другого друга. Я только тебя и ждал!

Они обнялись.

От штаба отходила машина. В ней, рядом с сопровождающим его майором Ягодкиным, сидел прямой, как свеча, суровый генерал Лукьянов.

Из окна его кабинета эту машину мрачным взглядом провожал командующий…

Он смотрел ей вслед до тех пор, пока она не скрылась вдали, и еще долго стоял, не двигаясь. Потом он отошел от окна и тяжело опустился в кресло.

В кабинет тихо вошел капитан Тимофеев:

– Разрешите, товарищ командующий?

– Что тебе, Василий Васильевич?

Капитан вздохнул:

– Опечатать здесь надо… Полагается так.

– Погоди… Давай посидим, покурим немного. Садись, Василий Васильевич.

Капитан присел к столу, а командующий подошел к окну, крикнул шоферу:

– Савелий, быстро ко мне!

Буквально через несколько секунд в кабинет влетел здоровенный патлатый парень с непонятно как державшейся на его голове пилоткой.

Он, пройдя к столу, лихо водрузил на нем литровую бутылку «Корна» (немецкой водки) и уже вскрытую банку тушенки. Положил на стол алюминиевые вилки. Кроме того, он поставил на стол, как пизанскую башню, стопу воткнутых один в другой стаканов.

– Можешь идти, – сказал командующий, и Савелий так же, без слов, покинул кабинет.

Командующий поставил на стол два стакана, наполнил их водкой.

– Выпьем за моего друга Митьку! – предложил он капитану и, долго не раздумывая, опрокинул в себя целый стакан.

Капитан робко пригубил, вздохнул, потрогал очки.

Командующий, сокрушенно покачав головой, сказал:

– Эх, Василий Васильевич, не было у меня ближе друга, чем Митька Лукьянов, и не будет! – Капитан снова вздохнул и потрогал очки, а командующий, наполнив свой стакан водкой, снова опрокинул его. – Знал бы ты, что он за человек!.. Из всех этих двадцати пяти лет, что прошли после революции, половина падает на войны. И Митька воевал. Со всеми воевал!.. Тут тебе и КВЖД, и Халхин-Гол, и Хасан, и Западная Украина, и Испания, и Финляндия… И еще, чего тебе никогда не узнать… А-а! – махнул рукой командующий. – У меня хоть семья, а он и жениться толком не сумел. Так за службой и остался один: вся его жизнь в этом и вся честь! – Он плеснул в стакан водки. – Ты выпей, Василий Васильевич, прошу тебя! – Тимофеев снова пригубил. Командующий, склонившись через стол, приблизил к нему свое лицо. – Я тебе скажу, Василий Васильевич… только между нами, понял?…

– Конечно, товарищ генерал-полковник, – ответил Тимофеев. – Естественно, если вы хотите, то я…

– Да, хочу! – хлопнул ладонью по столу командующий. – Только между нами. Знай – я слабак перед Митей Лукьяновым… Слабак!.. Я, конечно, могу сказать, что я не понимаю, на что он решился, но… но, может быть, моя жизнь, моя судьба все-таки малость поломала меня… Тогда, в тридцать восьмом, были арестованы почти все командиры Красной армии, вплоть до полковников. Ну, сам понимаешь, я оказался в одном из лагерей… Ладно, об этом не будем. Но потом Сталин поручил маршалу Тимошенко порекомендовать ему, кого бы он освободил, поскольку началась война и все-таки нужны были опытные командиры… Тимошенко составил список и внес туда только тех людей, кого он лично знал. К счастью, мне повезло – я с ним вместе учился, – и вот я перед тобой…

– Простите, товарищ генерал-полковник, – взволнованно сказал Тимофеев. – Вы выиграли войну, и вы теперь можете рассчитывать на любую благодарность Верховного.

– Может быть, и могу, – усмехнулся командующий. – А теперь я прошу тебя еще раз выпить за моего лучшего друга Митю Лукьянова, настоящего генерала и воина!

Командующий встал. Быстро поднялся и капитан Тимофеев. Они стоя выпили, и на этот раз Тимофеев опорожнил свой стакан до конца.

Было раннее утро, когда по высокой насыпи подошел к границе эшелон с демобилизованными. Он весь был украшен зелеными ветками. Все двери вагонов были широко открыты, и в них толпилось полно солдат.

Паровоз, с шумом распустив пары, остановился у самой границы.

Внизу, в лощине, клубился и таял под первыми лучами солнца туман.

В распахнутом на все двери товарном вагоне стоял Петр с его попутчиками-солдатами. Он улыбался, глядя на эту мирную красоту занимающегося утра. Он вспоминал свое прощание с Ингой. Он вспоминал парк, в котором он встретился с девушкой, и утро, в которое простился с ней.

…В парке, как в храме, стояла торжественная тишина. Все было залито ярким солнцем.

Меж деревьев замелькала фигура солдата. Это со всех ног через парк бежал он, Петр Бородин. За плечами у него тощенький «сидор»… Петр пробежал через парк, побежал дальше. И очутился у «замка», в котором жила Инга.

– Инга!.. Инга!.. – позвал он девушку.

За старым одеялом, закрывающим вход, раздались непонятные восклицания, и на улицу, прямо из сна, выбежала девушка и бросилась к солдату:

– Петер! Ты пришел!.. Господи, ты пришел! Я знала, что ты придешь, я знала!.. Я так ждала!

– Инга, я уезжаю, – сказал Петр.

– Что?

– Я уезжаю домой… на родину.

– Когда?

– Сейчас. Сию минуту! – Издалека доносились звуки духового оркестра. – Ты слышишь?… Это провожают наш эшелон. Бежим скорее!..

Взявшись за руки, они побежали через парк, затем вдоль улицы…

Петр и Инга стояли на платформе. Вокруг них – невообразимый шум, ор, суетня. И над всем этим гремел ликующий марш.

А парень и девушка не замечали ничего. Они не отрывали друг от друга глаз.

– Петер!.. А как же я?… Как же я, Петер?

– Инга, милая, я сейчас не могу, не имею права взять тебя с собой. Не могу остаться.

– Но что же теперь будет, Петер?… Что будет? Если так могло случиться, что я полюбила тебя, значит – это на всю жизнь. Ты понимаешь, Петер, – на всю жизнь!

– Ну конечно, Инга, милая… Если бы ты знала, как я люблю тебя! Это конечно же на всю жизнь!.. Мы встретимся. Я еще не знаю как, но я знаю, что это будет. Теперь все будет по-другому в этом мире. Ведь это была последняя, самая последняя война на земле… Иначе зачем же пролито столько крови!.. Ты понимаешь, теперь все люди в мире будут счастливы. – Гудит паровоз. – Инга, Инга, мне пора. Мы скоро встретимся. Я очень люблю тебя и очень прошу – не забывай меня!

– Хорошо. Иди, – тихо сказала Инга.

– Инга.

– Иди. Я буду тебя ждать. И если нужно, буду ждать долго… Ведь это все равно большое счастье, когда есть кого ждать. – И она порывисто обняла его.

– Прощай, Инга! – сказал Петр, и слезы покатились по его мальчишеским щекам.