Текст книги "Белое солнце пустыни (сборник)"

«Мажордом» кивнула. Девушки с веселым смехом и возгласами занялись боцманом. Ритмично били «там-тамы».

Полицейские втащили Гриню в участок под руки. Гриня, отбиваясь, кричал свое.

– Я рашен фишмен!.. Дайте мне рашен консул!

– Заткнись, голубой! – показал дубинку один из полицейских.

Второй, открывая решетку «телевизора», сказал:

– Придет комиссар, он разберется, какой ты рыбак.

Гриню заперли. Он тяжело рухнул на стул, надулся.

Сидевший на полу в углу «телевизора» здоровенный парень в туго обтянутых джинсах поднялся и, слегка вихляя бедрами, подошел к нему. Очень ласково улыбнулся Грине, глядя ему в глаза, нежно провел рукой по его голове.

Гриня удивился.

– Ты чего? – оттолкнул он руку парня.

Парень еще ближе придвинулся к Грине, еще нежнее улыбнулся ему.

Наконец сообразив в чем дело, Гриня вскочил.

– Ты что!.. Эй, ты что! Уйди! – отмахнулся от парня. – Чего он ко мне пристает, мужики?!

Парень, не обращая ни на кого внимания, продолжал так же улыбаться, достал конфетку, протянул ее Грине.

– Уйди!!! – завопил Гриня и замахнулся на него.

Полицейские ржали. Один из них заметил:

– Не понравился.

Парень грустно вздохнул, обиженно заморгал глазами и ушел в свой угол.

Девушки, кончив умащивать боцмана душистой косметикой, надели на него набедренную повязку, подвели его к «мажордому».

– Спасибо, девушки!.. – от души поблагодарил боцман. – Давно так не мылся. Но мне нужно скорее назад.

«Мажордом» властно повернула его к себе, строго сказала по-русски:

– Успеешь! Тебе выпала большая честь. Моя госпожа влюбилась в тебя. И если ты ей понравишься – тебе будет очень хорошо. А если нет – тебе будет очень плохо!.. Смотри.

Она указала на шесты с черепами. Боцман глянул на черепа с шевелящимися от ветра волосами и начал трезветь на глазах.

– Будет сделано! А назад меня быстро отправите? – спросил, пугаясь, боцман.

– Конечно. Мы ведь не жениться тебя привезли.

– Пошли!.. – храбрясь, подкрутил усы боцман. – Еще не было женщины, которой бы я не понравился!

Управительница подвела боцмана к дверям бунгало, по обе стороны которого стояли раскрашенные воины в набедренных повязках. Открыв дверь бунгало, она легонько подтолкнула туда боцмана. Захлопнула дверь.

«Там-тамы» начали отбивать ритм «брачного» танца. Девушки в одних набедренных повязках запели и затанцевали свою африканскую «ламбаду». Они все убыстряли и убыстряли темп, все громче били «там-тамы»… Но страстного крика из бунгало не доносилось. Еще больше усилили темп «там-тамы», все громче пели и кружились в танце девушки. В бунгало было тихо. Прошла еще минута, и дверь бунгало распахнулась настежь. Из-за занавесок показалась черная женская рука, держащая боцмана за волосы, мелькнуло черное полное женское колено, поддавшее боцману под зад. Он взлетел над крыльцом и рухнул под ноги девушек. Музыка сразу оборвалась. Боцман, вскочив на ноги, посмотрел на нахмурившуюся управительницу. Она плавным движением руки указала на шесты с головами.

Взвизгнув от страха, боцман опрометью бросился от бунгало по направлению к джунглям. На бегу он успел только подхватить джинсы и рубаху, лежавшие около купальни.

Управительница, улыбаясь, смотрела ему вслед, пока он не скрылся в зарослях. Затем развернула журнал с фотографией и поставила галочку над головой боцмана. Без галочки остался один капитан.

…Солнце клонилось к закату, когда боцман в одной только набедренной повязке выбрался из джунглей к шоссе. Тяжело дыша, он остановился за кустиками, натянул на себя джинсы и рубаху. Из кармана достал часы, пристегнул на запястье, глянул на них и босиком помчался вдоль шоссе в сторону города. Пробежал он немного: сил уже не было. Остановившись на краю дороги, он начал энергично «голосовать» пролетающим мимо машинам. Машины не обращали на него внимания. Боцман, махнув рукой, побрел в город пешком.

Вскоре его обогнал черный «бьюик» и остановился впереди. Знакомые нам гангстеры в черных шляпах смотрели через черное стекло на приближающегося боцмана.

– Точно, это он! – сказал первый.

Обрадованный боцман подбежал к «бьюику». Задняя дверца раскрылась, и его быстро втащили в машину.

– Тебе не уйти от нас, Лисица Джо!

– Взял банк – надо делиться!

– Где прячешь деньги, Джо?

Боцман посмотрел на одного, на другого, вздохнул.

– Надоели вы мне, мужики, во!.. – Он провел ладонью по горлу и приподнялся, подавшись вперед. Перегнулся через спинку переднего сиденья и приспустил штаны.

Гангстеры, взглянув на его голую задницу, удивленно переглянулись, а один сказал:

– Лажа. Это не он!

Капитан стоял у трапа, поглядывая на часы. До отхода плавбазы оставались минуты.

На причале показался Гриня, он уже был умыт и переодет в свою одежду. На плече у него висела большая женская сумка, которую ему подарили девушки. В ней он и носил свои вещички, когда был «женщиной». Капитан подождал, пока он поднимется по трапу, поманил его к себе пальцем.

– Пришел… А я думал, опять тебя с вертолета скинут. А где боцман, твой дружок?

– Понимаешь, кэп… Как утром вышли, он мне тут же говорит: «Сейчас ударим по шампанскому»…

– Все ясно! – Капитан поднес ко рту микрофон, на весь корабль прозвучало: – Палубной команде, приготовиться к отходу!

Капитан повернулся, чтобы подняться в рубку, но тут увидел, что к трапу на большой скорости подъехал длинный черный «бьюик». Четверо в черных костюмах и шляпах выскочили из него, помогли вылезти боцману. Он держал перед собой, обнимая обеими руками, скромную коробку. Улыбаясь, кивнул своим «друзьям»; те разом, приподняв шляпы, осклабились, быстро сели в черную машину, и она умчалась.

Гриня, узнав гангстеров, которые за ним гнались, слегка обомлел. Боцман, ничего не видя перед собой, медленно карабкался по трапу. Капитан спросил у Грини:

– Что за машина?… Кто такие?

– Да так… – небрежно ответил Гриня. – Боцмана кореша. Люстру ему помогали купить.

Капитан кивнул головой, пошел на мостик, а боцман двинулся по палубе дальше. Гриня хотел ему помочь, но боцман оттолкнул его бедром. Он осторожно двигался по палубе, ничего не видя перед собой.

Не раз обиженная им обезьянка сидела на вантах, чистила банан. Когда боцман с ней поравнялся, она кинула ему под ноги шкурку. Боцман сделал еще шаг, другой и наступил на шкурку. Поскользнулся и с размаху грохнулся на палубу, накрыв своим телом картонную коробку. Раздался громкий звон разбитого вдребезги стекла. Боцман сел возле коробки и тупо уставился на нее. Подбежавшие к нему Гриня и двое матросов открыли коробку, извлекли из нее огромную, в несколько ярусов люстру. За исключением двух, все плафоны в ней были разбиты. На вантах ликовала обезьянка.

– Что ж я теперь Клаве скажу? – с ужасом проговорил боцман.

Радист Костя деловито предложил:

– А ничего!.. Железяки я поправлю. А эти два целых – выкинешь, – указал на плафоны. – И скажешь, так и было… мол, плафоны в магазин не подвезли.

Ранним утром плавбаза, покинув рейд, вышла в океан. Позади были видны вершины гор оставленной земли. На палубе шла приборка. Хмурый боцман наблюдал за приборкой, время от времени, как кошка, отпрыгивая от брызг воды. Раздался крик:

– Справа по борту – вертолет!

Капитан, стоящий на «балкончике» рубки, задрал голову. Вертолет приблизился к плавбазе и, спустившись, завис над палубой. Открылась дверца, и черная рука выкинула из кабины какой-то предмет. Вертолет развернулся, ушел в сторону земли. Предмет шлепнулся в лужу воды на палубе – это были ковбойские сапоги боцмана. Окружив сапоги, все недоуменно уставились на них.

Гриня посмотрел на боцмана, подмигнул и тихо сказал:

– Значит, ты у Пуси не прошел?

Боцман вздохнул.

– Ничего не помню: здорово перебрал.

Матросы были явно разочарованы, один протянул:

– Да-а-а, вот когда Гриня прилетел!..

– Хоть бы бутылку прислала! – обиженно сказал другой, шагнул к валявшимся в луже сапогам. – Может, там есть? – Поднял сапоги, залез в голенище и вытащил смятый «стетсон» боцмана, залез рукой в другое голенище и вынул… трусы боцмана.

Все засмеялись. Боцман вырвал у матроса вещички и, посвистывая, пошел в каюту.

Через пару недель два небольших буксира втянули плавбазу в родной порт. Они миновали маяк – невдалеке открывался причал, как всегда забитый женщинами.

…Боцман с Клавой, получив деньги, отошли от кассы. В окошко, как обычно, просунулся Гриня, подал кейс Зиночке.

– Насыпай, Зиночка. Сегодня уж точно в последний раз!

– Да ну тебя!.. – отмахнулась Зиночка, укладывая в кейс пачки. – Ты скажи лучше – Клава тебе ничего не говорила?

– Нет, Зинуля. А что?

– У ее сестры муж помер.

– Ну да?! От чего?

– Не знаю… Теперь уж Клавочка тебя не выпустит! Женит на вдове!

– Да-а… Помер – это серьезно. Помер – значит домой не вернется.

– Я понимаю тебя, – вспомнив про Галю, вздохнула Зиночка, взяла лежащую в стороне пачку денег. – Заначка боцмана.

Боцман и Клава ждали Гриню. Тот, наконец, вылез из кассы. Все пошли к дверям, и Гриня с боцманом провели операцию по вручению «заначки». У дверей Клава обернулась, властно посмотрела на Гриню.

– Сегодняшний день побудешь у нас.

– А на фига?

– Так надо.

– Ничего… – толкнул его локтем боцман. – Сейчас пока пивка выпьем, а вечером отметим, как полагается.

Вечером Гриня с кейсом в руках, Клава и боцман шли в ресторан. Клава была одета в ярко-желтую кофту, в широкую юбку всех цветов радуги, чулки и туфли, короче – на ней был тот самый наряд, в котором Гриня когда-то маскировался от гангстеров. У ресторана толпы бичей и босяков не было, крутились только отдельные алчущие. В сторонке, неподалеку от дверей, стоял здоровенный амбал в пятнистой форме десантника, без погон. Сквозь расстегнутую рубаху был виден кусочек тельняшки на заросшей волосами груди.

Клава остановила мужчин около него, значительно произнесла:

– Знакомьтесь, это и есть Федя. – Она повернулась к Грине, подняла палец: – Твоя личная охрана.

Гриня и боцман окинули взглядом Федю.

– Подходяще, – кивнул боцман.

Федя пожал мужчинам руки, даже здоровенная лапа боцмана утонула в его пятерне.

– Федя, между прочим, мастер спорта! – гордо объявила Клава.

Федя деловито обратился к Грине:

– С условием ознакомлены? – Гриня неопределенно кивнул. – Беру пять процентов от суммы. Деньги вперед.

– Прямо сейчас? – спросил Гриня.

– Желательно.

Он деликатно отвернулся, чтобы не видеть, как будет оперировать цифрами замка Гриня. Гриня, подняв колено, положил на него кейс, открыл. Отогнул запасную рубашку, под ней лежали плотные пачки денег. Гриня, помедлив, прикинул, сколько будет пять процентов, и вынул пачку купюр. Протянул их Феде. Тот взял их и снова отвернулся. Гриня запер замок. После этой операции Федя отобрал у него кейс, и они двинулись к ресторану.

Двери ресторана были новые, глухие. Сбоку краснела кнопка звонка. Боцман нажал на кнопку. В глазок кто-то посмотрел, и дверь открылась. В новой форме перед ними стоял швейцар Степаныч. За его спиной виднелась пара нехилых парней из охраны ресторана. Со стороны скверика, где кружком расположились бичи, к дверям подбежал Лысый, схватил за руку Гриню.

– Гера!.. Понимаешь, приехал наш кореш Гриша Уголек! Прикажи для меня пузырь. Новая хозяйка, сука, поломала нашу морскую дружбу!.. Нас теперь не пускают.

Гриня сказал швейцару:

– Выдай ему бутылку, Степаныч, за мой счет.

– Слушаюсь, – наклонил голову Степаныч.

Все вошли в ресторан. Парни-охранники поздоровались с Федей.

Зал ресторана теперь выглядел по-другому: новые обои, в простенках узкие длинные зеркала, окна зашторены тяжелыми портьерами с кистями. Задняя стенка на эстраде переливались зеркальной мозаикой.

Официант провел их к небольшому столику, снял табличку с надписью «Заказано». Играла музыка, моряки танцевали, сидели за столиками с женами и девицами, бичей среди них не было.

Едва официант открыл бутылку, боцман тут же начал всем разливать.

Федя накрыл рюмку своей огромной лапой.

– На работе не пью. – На коленях у него лежал кейс Грини.

Музыка прекратилась, и к краю эстрады подошел знакомый нам барабанщик. Теперь он был одет в белый с блестками костюм, как и все музыканты. Громко объявил:

– Господа! Поздравляю вас с возвращением в родной порт и спешу сообщить радостную весть – к нам вернулась наша Маша!.. Извиняюсь, Мария Николаевна! Она приватизировала наш ресторан! Теперь вы можете веселиться до самого утра!

Вышла Маша, все зашумели, зааплодировали.

Кто-то из-за угла сразу закричал:

– Маша, стриптиз!

И тут же весь ресторан грянул:

– Ма-ша, стрип-тиз!.. Ма-ша, стрип-тиз!

Со вкусом одетая, похорошевшая, ухоженная Маша, теперь Мария Николаевна, стояла и поглядывала в зал со снисходительной улыбкой. Переждав крики, она сказала:

– Программа у нас обширная, господа, будет и стриптиз. А сейчас разрешите вас познакомить с новой певицей, очаровательной Лулу.

Заиграла музыка, на сцену выскочила фигуристая негритянка в коротком обтягивающем платье «стрейч». Гриня тут же узнал свою черную подружку из бывшего заведения Маши. Оркестр заиграл мелодию: «Ты морячка, я моряк…» Лулу, ритмично двигаясь, запела в микрофон, безбожно коверкая русские слова:

 
Я рибаська, ты рибак,
Я на сусе, ты на морье,
Се ни стретимся никак.
 

Залу нравился ее акцент, все шумно аплодировали.

Гриня не отрывал глаз от Лулу, улыбаясь про себя, затем оглядел одежду Клавы. Еще раз улыбнулся, покачал головой.

Клава недоуменно посмотрела на него, спросила:

– Ты что смотришь?

– Все нормально, Клава. Хорошо выглядишь!

– А моя сестра еще лучше! – Клава поглядела на часики. – Между прочим, твое время подходит, – повернулась к телохранителю Феде. – Проверь билеты.

Федя двумя пальцами достал из кармана железнодорожные билеты, показал и спрятал.

– Маршрут помнишь? – строго спросила Клава.

– Помню, – ответил Федя.

– Повтори.

– Поезд. Электричка. Станция Васильки. Село Кукушкино. Антонина Васильевна Грушина.

– Дом под красной крышей!.. Забыл?

Боцман покачал головой, улыбнулся.

– Обложили тебя, Гриня, как зайца!

– Замолчи! – цыкнула Клава. – Человеку счастье выпало, а он!..

– Ладно. – Боцман обнял Гриню. – Давай выпьем на посошок!.. Приедешь, скажи Тоське, что я неделю на свадьбе гулять собираюсь.

Все, кроме Феди, выпили. Тот молча поднялся, крепко сжал ручку кейса и, кивнув, направился к выходу.

Гриня натянул свою кепочку, оглядел ресторан, посмотрел на оркестр, на Лулу… Очень ему не хотелось расставаться со всем этим.

– Иди, иди, – строго приказала Клава. – Раз договорились – держи слово!

Гриня вздохнул, а боцман ободряюще подмигнул ему.

На стоянке такси около ресторана никого не было. Подошла машина.

– Первую пропускаем, – сказал Федя и махнул машине рукой, та отъехала.

Появилось второе такси. Федя открыл заднюю дверцу, пропустил Гриню, сам сел рядом, захлопнул и запер за собой дверцу, сказал шоферу:

– Вокзал.

Они проехали улицу, свернули на другую. Шофер, повернувшись, спросил:

– Возьмем матрешку?

– Исключено, – спокойно сказал Федя. Они проехали мимо молоденькой девушки, стоящей с поднятой рукой.

– Мне бы заправиться надо… – начал шофер.

– Исключено, – повторил Федя.

Шофер уважительно посмотрел в зеркальце на могучего Федю.

– Слушаюсь, командир.

Через несколько минут по застланному ковром проходу спального вагона шли Федя и Гриня. У одного из купе Федя остановился, пропустил вперед Гриню. Купе, как и полагалось в «СВ», было двухместным, Федя закрыл за собой дверь, спросил:

– Спать будешь?

– Хорошо бы!.. Неделю не спали – штормило.

– Тогда ложись, я посижу.

Федя запер дверь на замок и пристроил рядом с рукояткой особую скобу, чтобы дверь снаружи нельзя было открыть. Гриня прилег поверх одеяла. Вскоре кто-то попытался из коридора открыть дверь вагонным ключом.

– Кто? – строго спросил Федя.

– Откройте. Начальник поезда, – послышалось из-за двери.

– Исключено, – спокойно сказал Федя.

После паузы из-за двери спросили:

– Федя?

– Да.

– Тогда порядок.

Поезд дернулся.

Веселье в ресторане было в самом разгаре. Барабанщик из оркестра исполнил дробь, ударил палочкой по тарелке. Громко объявил:

– Стриптиз Лулу с поцелуем. Начальная цена поцелуя – двадцать долларов.

Из зала тут же донеслось:

– Двадцать пять.

– Двадцать пять – раз! – начал считать барабанщик.

– Двадцать пять…

В зале перебили:

– Тридцать!

И тут же:

– Сорок!

– Сорок долларов – раз!.. Сорок долларов – два!.. Сорок долларов… – Барабанщик сделал паузу.

Сидевший за столом, точно за спиной боцмана, красавец-штурман, окруженный четырьмя девицами, крикнул:

– Сто!

Зал притих.

– Сто долларов – раз, сто долларов – два, сто долларов – три! – зачастил барабанщик и ударил палочкой по тарелке.

Повернулся к Лулу и улыбнулся ей. Затем взял стоящий рядом пуфик и поставил перед оркестром. Из-за ширмы вышла хозяйка Маша. Она остановилась в сторонке.

Свет был притушен, только ярко высвечен круг на сцене, в центре которого помещалась Лулу. Звучала «интимная» музыка. Лулу, пританцовывая, начала медленно раздеваться: не спеша сняла пояс, скатала, кинула назад через плечо. Не спеша расстегнула «молнию» своего облегающего платья, пританцовывая, спустила его с одного плеча, потом с другого, наконец, сняла его совсем, и снова отбросила назад… Затем уселась на пуфик, сбросила туфли и стала по очереди снимать с полных ног чулки, скатывая их книзу…

Клава, оставшаяся за столом вдвоем с боцманом, строго смотрела на мужа, а он не спускал восторженных глаз с Лулу.

Клава дернула его за рукав:

– Не пяль зенки!

Боцман тут же сделал вид, что ему все это безразлично.

– Что ты, Клава, она ж черная. Ее же не видно – одни только зубы!

Оставшись в узеньком бюстгальтере и таких же трусиках с кружевами, Лулу подошла к краю эстрады. Музыка зазвучала громче, как в цирке. Раздалась дробь барабанщика. Сделав еще несколько «па», Лулу повернулась лицом к залу и неуловимым движением скинула с себя бюстгальтер, обнажив полную высокую грудь… Зал на секунду затих и разразился восторженными криками и аплодисментами. Лулу, постояв немного, взялась двумя пальчиками за край трусиков. Чуть оттянув их, вопросительно посмотрела на Машу, Марью Николаевну. Та отрицательно замотала головой.

– С ума сошла!.. Они тебя растерзают!

Лулу, громко рассмеявшись, поклонилась… Схватила одежду и убежала за ширму.

Боцман, забывшись, снова не отрывая от Лулу глаз, проводил ее взглядом. В зале зажегся свет.

– С тобой стыдно ходить на люди! – прошипела Клава.

Боцман скорчил невинное лицо:

– Да что ты, Клава. Вечно ты всем недовольна. Я вон тебе какие наряды привез! Сама говорила – первый раз так угодил!

– Когда захочешь – у тебя хороший вкус, но сейчас мне за тебя стыдно!

Весь зал смотрел, как в своем коротеньком платье со сцены спустилась Лулу и пошла по проходу к красавцу штурману. Штурман встал, когда Лулу обняла его. Соблазнительные бедра ее оказались как раз рядом с лицом боцмана. Он покосился на эти бедра, схватил рюмку и выпил.

Лулу крепко поцеловала штурмана. Зал зааплодировал. Повернувшись, чтобы уйти, Лулу вдруг узнала свою желтую кофточку, которая плотно облегала грудь Клавы. Она быстро оглядела Клавину юбку – узнала свою одежду и широко заулыбалась. Потрогала рукав кофточки, прикоснулась к юбке и снова улыбнулась Клаве, закивала ей.

– Оо-о! Мой сувенир!.. – потрепала еще раз за рукав кофточки. – Бьютифул. Карашо. Очень карашо, – ласково посмотрела на боцмана. – Хороший рашен фишмен, – потрепала его по щеке. – Иметь вкус, как Лулу!

Боцман, побледнев от ужаса, опустил голову. Лулу еще раз потрепала его по щеке и отошла. Боцман сидел бледный, уставившись в тарелку. Клава, вспыхнув, впилась в него взглядом, зловеще протянула:

– Та-ак!.. Говоришь, одни только зубы видно?… Подлец!

Поднявшись, она врезала боцману по физиономии и, подхватив сумочку, побежала к выходу. За соседним столиком зааплодировали.

Боцман, вскочив, закричал:

– Клава!.. Это ж Гринина баба!.. Я сам только что понял!.. Я тебе все объясню!

На следующий день Гриня и Федя сидели у окна в электричке, поглядывали на багровый закат. Вокруг них сидели одни женщины. Федя выбрал место специально для полной безопасности. На полу, между ними, на четверть выдвинутый из-под скамейки, стоял Гринин кейс.

Динамик прохрипел:

– Следующая остановка «Якутино».

– Наша после нее, – сказал Федя.

Гриня, подремывая, кивнул головой.

В вагоне быстро смеркалось, поезд подошел к остановке. Раскрылись двери, в вагон ввалилась шумная ватага парней. Это была команда футболистов, с чемоданчиками, кейсами, сумками в руках, с большой сеткой, набитой мячами. Они начали располагаться в свободных отсеках. Поезд двинулся дальше.

Один из футболистов кинул сетку с мячами в проход, сам уселся у окна, на скамью, по другую сторону от Феди и Грини, затылком как раз к Феде. Он поставил на пол кейс, в точности похожий на кейс Грини, пяткой ноги послал его дальше под скамейку. А сам прислонился к простенку окна и тут же задремал.

Сумерки уже сгустились, когда из динамика снова прозвучало:

– Следующая – «Васильки-Кукушкино».

Федя толкнул Гриню:

– Наша.

Гриня и Федя быстро шли по дороге, вьющейся по жнивью. Невдалеке показалось небольшое село с разрушенной церквушкой.

– Ну, вот и дошли, ты можешь возвращаться, – сказал Гриня.

– Клавдия Васильевна сказала до крыльца – значит до крыльца, – отрезал Федя.

Федя и Гриня вошли в село. У половины домов накрест были заколочены двери и окна. Пройдя до последних изб, они увидели стоящую на отлете усадьбу, поверх ветел поднималась красная крыша дома. Они свернули к этой усадьбе и наконец подошли к крыльцу бревенчатого дома-пятистенки. Федя передал кейс Грине, пожал ему руку.

– Бывай.

– Может, зайдешь?… – предложил Гриня. – Ударим по стопарю!.. Думаю, у невесты найдется. Ты ж больше не на работе.

– Нет. Все рассчитано до минуты. – Федя поднял руку. – Салют!

Гриня долго смотрел ему вслед, потом вздохнул, взошел на крыльцо.

В избе на широкой лавке, за длинным столом, сидела Тося, краснощекая, упитанная молодка. Она была очень похожа на свою сестру Клаву, только ее грудь и стан были в два раза больше. Напротив нее на стуле сидел Гриня. Стол был заставлен закусками, стояла бутылка. В углу, над столом, висели иконы, светилась лампадка. В другом углу стоял цветной телевизор, перед ним сидел шустрый дедок и все время крутил головой, то на гостя, то на экран, где шел международный футбольный матч.

Тося наливала Грине, пододвигала закуски. Кофточка, обтягивающая ее могучую грудь, потрескивала при каждом ее движении.

Тося взглянула на осоловелого Гриню, кивнула, залпом допила остатки водки, потянулась, пропела:

– Будем ложиться?… – Повернулась к дедку: – Дедуль, пора тебе на сеновал.

– Погоди минутку, угловой подают. – Дед впялился глазами в телевизор. – A-а, мазилы эти испанцы! – встал, выключил телевизор. – Мне лично спать рано, пойду на крылечке поиграю.

Он вышел за дверь.

Тося выдернула шпильки, и ее длинные волосы рассыпались по плечам и спине. Шагнула за перегородку, где в небольшой каморке, между печкой и окном, стояла широкая кровать с огромной пуховой периной и множеством подушек. Тося быстро разобрала кровать и стала раздеваться.

Гриня заглянул за перегородку:

– А где мне ложиться?

Тося удивилась:

– Как где? Со мной. Мы ж не чужие.

Гриня быстро скинул с себя одежду, бросил на лавку и в одних трусах вошел в каморку. Тося лежала в кровати, розовый свет торшера освещал ее. Тося откинула одеяло, призывно взглянула на него. Гриня, увидев ее огромные белые ляжки, зажмурился и юркнул к ней под бок. Тося, навалившись сверху, утопила Гриню меж своих грудей, влажными толстыми губами впилась в его губы. Протянув свою толстую белую руку, она нажала кнопку торшера и выключила свет.

…На ступеньке крылечка сидел дедок и наяривал на старом трофейном аккордеоне плясовую, все увеличивая темп. Из дома несся громкий протяжный крик. Но это был не крик страсти, а крик ужаса. На этот раз кричал Гриня. Залаяла во дворе собака, из деревни тотчас же послышался ответный лай.

Дедок наяривал плясовую, до предела взвинчивая темп.

На корме плавбазы матросы играли в «жучка». «Водил» Гриня. Отвернувшись, он ждал удара. Боцман, сложив ладони, двинул Грине так, что он взмыл вверх и, перелетев через борт, упал в океан.

– Человек за бортом! – закричали матросы.

Раздались громкие звонки корабельной тревоги… Все увидели, как к барахтающемуся в воде Грине приближался косой плавник акулы.

– Акула! – снова закричали матросы и кинули вниз конец линя.

С выпученными от ужаса глазами Гриня вцепился в линь. Матросы выдернули его из воды в самый последний момент – белое пузо акулы мелькнуло в воде под ним.

Звонок корабельной тревоги продолжал громко звучать… Это в темноте громко звенел будильник. Утонувший в перине Гриня проснулся. Тося включила свет, заглушила будильник. Гриня со сна очумело смотрел на нее.

– Что случилось? Мы еще и часа не спали!

– Вставай. Папаню с маманей встретить надо. Они комбикорм привезут.

Гриня, широко зевая, сполз с кровати. Тося быстро оделась в старенькую одежду, приказала:

– Полезай на печку, возьми там папанины старые штаны и рубаху.

Засунув руки в рукава телогрейки, Гриня стоял рядом с Тосей на перроне станции. Рассвет едва занимался. Тося была свежа, как огурчик, а Гриня полусонно пошатывался из стороны в сторону. Зевота по-прежнему раздирала ему рот.

Подошла электричка. Не успели двери ее раскрыться, как раздался истошный голос Тосиного папани:

– Тоська, тут я!!!

– Папаня!!! – Схватив за руку Гриню, Тося бросилась к вагону.

Электричка стояла минуту, но не прошло и тридцати секунд, как папаня с маманей, при помощи Тоси, вышвырнули из тамбура восемь попарно связанных здоровенных мешков с комбикормом.

Электричка ушла, папаня окинул взглядом Гриню.

– Принимай, жених.

Схватив два мешка, папаня накинул их на плечи Грине, наперевес. Под огромной тяжестью колени Грини согнулись, но он все-таки выпрямился.

Папаня подмигнул дочери:

– Слабоват в коленках твой суженый.

Папаня, Тося и маманя лихо вскинули по два мешка на свои плечи и бодрым шагом тронулись вперед. Гриня, мотаясь из стороны в сторону, старался поспевать за ними.

Когда Гриня подходил к крыльцу, все, уже сгрузив мешки, поджидали его. У крыльца Гриня рухнул, выбрался из-под мешков.

Папаня приветливо улыбнулся.

– Вот что, женишок, пока бабы приготовят пожрать, мы успеем сделать пару ходок в поле – навоз надо вывезти!

Всходило солнце. Во дворе папаня накладывал на двуколку с высокими бортами навоз. Гриня, почти по колено в дерьме, стоял между оглоблями, держась обеими руками за поперечину. Бросив вилы в переполненную телегу, папаня скомандовал:

– Трогай!

Гриня, судорожно вздохнув, навалился грудью на поперечину, но воз с места не сдвинулся. Папаня подсобил сзади, и опять, мотаясь из стороны в сторону. Гриня вывез телегу со двора.

Полевая дорога все время шла в гору. Гриня, задыхаясь, тащил телегу, пот с него уже не капал, а, соединяясь на подбородке, почти струей стекал на землю. Даже его кепочка «симпл лайф» промокла почти до самого затылка.

Папаня, держась сзади рукой за обшивку двуколки, утешал Гриню:

– Ничо… В будущем году лошадку прикупим. А пока придется нам с тобой.

Папаня оставил Гриню около небольшой кучки навоза, сваленной на стерне. Упершись в двуколку двумя руками, они, как с самосвала, сбросили навоз, остатки папаня выгреб вилами. Гриня рухнул на землю, дрожащей рукой достал сигарету «Мальборо».

– Курить бросай – табачок нынче дорог. – Папаня задрал голову кверху. – Только бы дождика не было. Сегодня надо весь вывезти, а завтра будем раскидывать.

Гриня, сидя, покивал головой.

Наконец, все собрались за столом к завтраку. Гриня сидел босой, в рубахе и портках папани. Посреди стола стояли огромная сковорода с яичницей, блюдо с картошкой.

– Пища у нас здоровая… – сказал папаня и повернулся к супруге: – Мать, плохо встречаешь женишка-то!

Мать кивнула Тосе, та сбегала на кухню, приволокла бутыль самогону. Маманя между тем отрезала всем по кусочку колбасы и завернула ее снова в бумажку.

Папаня разлил по стопкам самогон.

– Ну, за молодых!

Измочаленный Гриня залпом хлопнул свою стопку и задохнулся. Выпучил глаза.

Папаня похвастался:

– У меня он восемьдесят градусов. Меньше гнать нет расчету. – Степенно выпил, занюхал кусочком колбасы, положил его обратно на стол.

Маманя, дедок и Тоська сделали то же самое.

Гриня наконец выдохнул, запихнул в рот колбасу и, как собака, проглотил ее. Слезы катились по его щекам. Все уплетали яичницу. Гриня, посидел немного, спросил:

– Извините за любопытство – а от чего помер муж Тоси?

Папаня спокойно пояснил:

– Легко помер, царство ему небесное! Ночью, в кровати, – кивнул на стоявшую за перегородкой кровать, где ночевал с Тосей Гриня. – Тоська проснулась, а он у ей под боком уже холодненький.

Гриня понимающе покачал головой. Маманя перекрестилась. Тося спокойно поджала губы.

Папаня разлил еще по стопке.

– Теперь слушай пропозицию, зятек. Вон, видишь это поле. – Папаня ткнул пальцем в окно. – Пока оно колхозное, значит ничье! Так мы его решили прикупить… Лошадку, сам понимаешь, тоже нужно.

Насчет лошадки Гриня сразу согласился.

– Лошадку обязательно.

– И потом мы решили домик вам с Тоськой пока не покупать, проживем и так. В тесноте – не в обиде. Вы с Тоськой будете в каморке, мы с матерью – тут.

Дедок опрокинул стопку и сразу что-то запел, замурлыкал про себя, предложил:

– Может вам сыграть? – Он кивнул на аккордеон, стоящий на комоде.

– Погоди, папаня!.. Свадьбу играть тоже погодим. Набегут и все жрут в три глотки, на халяву-то, а денег у нас лишних – ни-ни! – Он спросил у Грини: – Ты-то много-ль привез?

– Да денег хватит, – небрежно махнул рукой Гриня.

Он достал свой кейс и поставил его посреди стола.

Все впились глазами в кейс. У папани глаза даже слегка округлились.

– Желаешь сказать, что весь этот чемоданчик – деньги?

Гриня с улыбкой вздохнул:

– Они, проклятые.

Он не спеша поднялся, покрутил замки и широким движением распахнул кейс… То, что он у видел в кейсе, ошарашило не только остальных, но, в первую очередь, и его самого. Вместо его рубашечки, которая прикрывала деньги, в чемодане лежала выцветшая красная футболка с номером десять.

Папаня растерянно спросил:

– Это что?

Маманя перекрестилась. Тоська разинула рот.

Гриня поднял майку, под ней лежали: потрепанные бутсы, трусы, гетры, пара помидоров, бутылка местного пива. Кроме того, все дно кейса было усеяно незавернутыми в упаковку презервативами, пересыпанными тальком. Лицо папани багровело.

– Я тебя спрашиваю, что это?

А Гриня уже оправился от оторопи и преобразился. Облегченно улыбаясь, покрутил головой.

– Ну, ребята!.. Ну, молодцы!

– Кто ж ты такой есть? Клавка писала одно… А ты, выходит, мячик гоняешь? Шантрапа несчастная! – Голос папани зазвенел.