Текст книги "Россия и Современность: Проблемы совмещения. Опыт рационального осмысления"

Первые варианты национальных государств (Франция, США, испаноязычные страны Латинской Америки) возникли в борьбе с монархиями, что, по-видимому, и определило для них выбор республиканской формы правления. Однако если Северо-Американские Штаты оказались устойчивыми в своем изначальном демократическом выборе, то типовым вариантом для стран Латинской Америки был республиканский авторитаризм в виде пожизненного президентства, перемежаемого периодами демократических правлений и смутами государственных переворотов.

Высокий уровень сродства созданных национальных государств Современности, выражавшийся, в частности, в более высокой устойчивости соответствующих государственных образований, обратил на себя внимание продвинутых политических деятелей традиционных европейских монархий (первая половина XIX века). В результате проведенных реформ данные монархии были переформатированы с заменой их традиционного содержания на современное, определяемое логикой национального государства. Особенно в этом преуспело Прусское королевство, создав костяк, вокруг которого впоследствии была объединена Германия. По этому же пути пошли метрополия Британской империи, скандинавские королевства и другие продвинутые европейские монархии. В конечном итоге после серии трансформаций большинство стран этого пула преобразовали себя в демократии, сохранив при этом монархическую форму государственного устройства.

На общий демократический вектор развития национальных государств Европы в XX столетии периодически накладывались апробации различными нациями авторитарных и тоталитарных политических и социальных практик. Однако все подобные попытки в конечном итоге завершались крахом и переходом соответствующих стран к демократическому правлению. В целом можно сформулировать социальную закономерность, заключающуюся в том, что национальные государства Современности в своем развитии тяготеют к демократической форме правления. Данная закономерность, как это было показано в предыдущем подразделе, оправдана логикой «раскрытия» задействованных политических категорий.

В качестве сущностной альтернативы национальному государству в современности было исторически опробовано то, что можно назвать многонационалией. Данная форма была характерна для некоторых государств социалистического лагеря (СССР, Югославия). В основу многонационалий были положены марксистские идеи о специфичности национального государства лишь для буржуазного периода развития общества и то, что было названо «ленинской национальной политикой». Здесь следует обратить внимание, что представление советской концепции государственного устройства в рамках развиваемого подхода вскрывает множество логических противоречий. Данные противоречия в свое время были замаскированы с помощью выработки специального языка описания, который и был использован тогда для презентации концепции. Однако противоречивость концепции с легкостью порождала «еретиков», что делало практическую реализацию концепции неустойчивой и требующей насилия по ее удержанию в допустимых рамках. По всей видимости, данная неустойчивость и была одной из причин краха общественной системы при ослаблении насилия. Однако вернемся к советской многонациональной концепции, в основу которой был положен тезис о том, что классовые различия, как имеющие более универсальную природу, должны получить приоритет по сравнению со всеми остальными различиями в человеческих сообществах. Это требование с необходимостью вело к переходу основного ядра политики к классовой идентичности, что должно было бы сопровождаться соответствующей деполитизацией национальной идентичности²³⁰. Для стимулирования данного перехода была сделана попытка исключить понятие нации из обществоведческого дискурса, что удалось только частично – за счет первого понимания категории нации. И то не до конца: впоследствии в советское обществоведение была введена категория «советский народ», представлявшая по своей сути понятие «нация» в его первом понимании.

Второе этнонационалистическое понимание категории «нация» исключить не удалось. По-видимому, это было связано с тесным союзническим взаимодействием с различными маргинальными этнонационалистическими группами на ранней стадии развития большевизма и политикой интеграции националистических групп в победившую советскую власть во время революции. Как бы то ни было, в советском обществоведении категория нации понималась лишь во втором этнонационали-стическом смысле, что отражается общеизвестным определением нации, данным Сталиным²³¹. Впоследствии все этнические группы страны были отранжированы в несколько классов и для каждой отклассированной группы было создано недо-государственное образование с различной степенью «недо-» в зависимости от класса, в которую попала этническая группа. По большому счету была произведена массовая политизация этнического, что оставило в устройстве страны этнонационалистическую мину. Данная мина взорвалась, как только ослабло насилие, сдерживавшее групповой эгоизм этнических сообществ.

К сожалению, многонационалия не устойчива по отношению к сепаратизму. Имея недо-государство каждая недо-нация стремится избавиться от приставки недо. При этом объективно существуют факторы, отделяющие каждую национальную группу от других. Во-первых, это обиды при дележе ресурсов. Во-вторых, обиды классификации – каждая группа, естественно, стремится увеличить свой класс, и кто-то говорит ей нет, создавая иллюзию дискриминации. В-третьих, этническая бюрократия, неконкурентоспособная на общестрановом уровне, имеет искушение повысить свой статус, отделившись или дискриминируя другие этнические группы на основе эксплуатации титульного статуса административного образования.

Единственный способ разминирования государственного устройства многонационалий – это отделение политики от этнической идентичности, или, другими словами, приватизация Этнического. Для этого с этнической принадлежностью людей предлагается поступить так же, как с их религиозной принадлежностью, – сделать ее и сопутствующие ей вопросы частным делом граждан. И таким образом совершить переход к национальному государству с формированием на общестрановом уровне нации в первом понимании данной категории.

В этом плане интересно проследить свежий пример «приватизации национального», который развертывается перед нашими глазами в рамках трансформации Евросоюза. На первом этапе это был просто союз государств. Затем были созданы координирующие органы, в рамках которых пошла работа по выравниванию нормативного поля и созданию общеевропейской идентичности. Для последнего был сформирован лист общеевропейских ценностей, на основе которого был достигнут консенсус элит входящих в союз государств. Как результат последующей пропаганды общеевропейской идентичности все более и более людей чувствуют себя европейцами. Например, по данным «Евробарометра» к 2000 году в целом по Европе уже было 10 % людей с доминированием «европейскости» в самоощущении²³², причем количество «европейцев» было выше в странах – основателях ЕС, доходя в Люксембурге до 31 %.

На настоящем этапе началось формирование общеевропейских политических органов, так что по самому вероятному сценарию последующего развития произойдет «накачивание» европейской идентичности политическим содержанием и выхолащивание текущих национальных идентичностей на уровне отдельных стран. В конечном итоге наличествующий тренд вполне может привести к формированию единой европейской нации, которая соберет в себе политические компоненты имеющихся национальных идентичностей. Все остальные компоненты, которые с необходимостью будут «очищены» от политики (типа этнической принадлежности), претерпят подобную обработку и будут опущены на коммунальный уровень добровольных объединений граждан. Следует заметить, что подобные процессы уже имели место в истории при образовании и развитии США, а также Швейцарской конфедерации.

Выше уже отмечалось, что национальное государство может получить вызов своему существованию при возникновении сепаратистского движения на основе кризиса общенациональной идентичности и развития какого-то альтернативного коллективного самоощущения людей. Зарождение сепаратизма обычно начинается с активизации субъектности какой-то уже имеющейся в стране протонации. Причиной возбуждения субъектности сообщества обычно является необходимость совместной защиты какого-то важного для данного сообщества интереса. При этом дело может ограничиться обычной политической активностью в рамках имеющегося национального политического поля без актуализации сепаратистских требований. Следующий этап – возникновение маргинальной националистической группы. На этой стадии сообщество еще продолжает оставаться протонацией, но уже возникает потенция его преобразования в нацию во втором понимании. Такая потенция становится реальностью при массовом охвате националистической идеологией членов рассматриваемого сообщества. Сепаратизм становится реальностью, что может сопровождаться уже не только политической, но и военной борьбой с элитой доминирующей нации. В конечном итоге сепаратистское движение может победить, организовав свое государство и преобразовав свою нацию в нацию в первом понимании данного понятия.

При анализе этого риска следует иметь в виду, что протонации могут иметь не только этническую природу. Одними из первых известных в истории протонаций являются янки и дикси в США, представляющие фактически сообщества внутри одного этноса. При этом история Гражданской войны и реконструкции Юга является хорошей иллюстрацией как восходящей стадии развития сепаратизма дикси, доведенного вплоть до военного столкновения, так и его нисходящей стадии деградации, вплоть до деконструкции идентичности дикси с нации в ее втором понимании обратно в протонацию. Другим примером неэтнического сепаратизма может служить недолгая история Великой Колумбии Боливара – ведь политические группы, развалившие данную страну на Венесуэлу, Колумбию и Эквадор, были совершенно «одной крови».

Естественным способом управления риска сепаратизма со стороны национального государства являются постоянный мониторинг всех имеющихся протонаций и интеграция возникающих на их базе политических активностей в единое политическое поле страны. Политика «недопущения сепаратизма» наиболее эффективна в этом плане, поскольку «если этнический антагонизм превысил определенный порог насилия, то удержать борющиеся группы внутри одного сообщества становится очень трудно»²³³. Но даже если сепаратизм возник, то еще не все потеряно. Как показывает опыт США, даже очень мощное сепаратистское движение может быть успешно декон-струировано с практически полной ликвидацией его массовой опоры.

Другой интересный аспект проблемы устойчивого развития национального государства возникает при учете масштабного фактора – численности государствообразующей нации. Для понимания основного риска развития малых наций введем разделение националистических движений на две группы – группа национализмов-за и группа национализмов-против²³⁴. «Национализм-за» – это движение, направленное на развитие своей нации или этнической группы. «Национализм-против» – это борьба за ограничение других наций или этнических групп, за введение для себя привилегий по этническому признаку.

Каждой нации, каждой этнической группе для актуализации своей идентичности необходимо периодическое появление «великих людей», делающих значимый вклад в одно из направлений человеческой деятельности. Такие люди (национальный Пантеон) играют роль скреп соответствующей коллективной идентичности, подтверждают наличие «замысла Божьего» об инаковости данного сообщества.

С тех пор как развитие общества стало определяться быстротой усвоения новых технологий, а лидерство в мире – производством оных, резко усложнилась ситуация с коллективной идентификацией малочисленных субъектов истории. Действительно, для поддержания лидерства по какому-нибудь направлению необходимо поддерживать несколько творческих групп, способных продуктивно работать и соревноваться в этой области. Для малых сообществ это оказывается непосильным, поскольку практически все творческие ресурсы забираются другой задачей – задачей усвоения нацией наработанного в мире. Это делает дискурс малочисленного замкнутого сообщества объективно вторичным.

Единственное направление, в котором нация или этнос всегда первичны, – это традиция. Данный факт обусловливает концентрирование амбициозных творческих кадров на этом направлении и соответствующее развитие дискурса национализма. Как уже отмечалось, идеология национализма может принять формы «национализма-за» и «национализма-против». Что может предложить малой нации националистическая идеология в качестве «национализма-за»? Только лишь включение национального сообщества в дискурс какой-нибудь большой нации, которая «тянет» технологическое лидерство по некоторым направлениям, с тем, чтобы способные национальные кадры могли участвовать в позитивном мировом распределении труда на первых ролях, пополняя национальный Пантеон и обеспечивая сообществу ощущение первичности. Другими словами, частичную ассимиляцию малочисленной нации.

В итоге мы видим, что «национализм-за» при малочисленности носителей сам себя «съедает», и, следовательно, целостность и воспроизводство националистического дискурса малочисленной нации или этноса могут состояться только в рамках «национализма-против», который, впрочем, отнюдь не решает проблему ощущения обществом своей вторичности. Но может хорошо ее объяснить происками врагов.

Данный анализ показывает также ограничения для малых наций в плане поддержания различных эпистемных вариантов своего родного языка. При этом трудности имеются не только в плане поддержания языков строгого мышления, которые делают язык неоментальным и позволяют работать со сложными в интеллектуальном плане моделями, но и даже в плане литературного языка, наличие которого делает язык палеоментальным. (О принятой в настоящей книге классификации письменных языков см. подраздел «Социальное время и эпистема» раздела «Историческое время» главы 1.) Последнее связано в основном с обеспечением качества контента соответствующей эпистемы – у малых народов с этим возникают естественные трудности, связанные как с малочисленностью талантливых людей соответствующего уровня, так и с желанием данных талантов расширить зону своего признания путем перехода на язык более многочисленной нации.

В целом похоже, что эволюция множества взаимодействующих национальных идентичностей аналогична эволюции множества зародышей новой фазы при фазовом переходе 1-го рода. При этом существует критический размер зародыша, так что зародыши меньшего размера растворяются, давая материал для роста зародышей большего размера. В свете этой аналогии, нации с численностью менее определенного критического значения объективно испытывают кризис национальной идентичности, втягиваясь в поле притяжения более крупных наций, способных обеспечить человеческое самоуважение в полном объеме. Современные данные по националистическим дискурсам в разных странах позволяют считать, что в настоящее время критическая численность нации, допускающая устойчивое существование «национализма-за», составляет 50–60 млн человек.

Демократия

Как это уже косвенно проявилось в предыдущем разделе (см. подраздел «Национальное государство: Логика общих принципов»), общественное устройство, естественно получаемое при логическом развертывании понятия «нация», является очень похожим на то, что обычно подразумевается под термином «либеральная демократия». Рассмотрим понятие демократии и связанный с данным понятием круг вопросов чуть более подробнее.

Понимание нации как множества людей, задающих правила игры в государстве, приводит к необходимости определения данных правил в части взаимодействия этих людей между собой. При желании минимизировать насилие и максимально расширить круг согласия приходим к необходимости различного рода делиберативных практик достижения компромиссов, а также к голосованию как основному способу разрешения конфликтов.

Представление любой социальной организации в виде структуры постов с предписанными функциями, которые занимаются ответственными за исполнение данных функций людьми, легко совмещается с вышеизложенным путем введения выборных процедур для определения достойных занимать руководящие посты граждан. Применительно к государству выборы фактически являются делегированием нацией своих властных полномочий неким своим представителям. Сложность соответствующей управленческой работы порождает необходимость профессионализации таких выборных представителей, то есть люди, желающие занимать соответствующие посты, должны посвящать подготовке к этому занятию все свое рабочее время. Так появляется профессия «политик» и пул избравших данную профессию людей, которые предлагают свои услуги нации по представлению ее интересов на государственном уровне.

На следующем шаге мы, естественно, приходим к возникновению дифференциации политиков, поскольку люди по – разному представляют себе национальные интересы и способы их реализации. Мы приходим также к конкуренции разных политиков за выборные места – за право представлять и реализовывать интересы нации. Возникает согласование действий политиков со сходной системой взглядов между собой, порождающее соответствующее политическое направление в обществе. Каждое политическое направление оформляется политическими партиями, движениями, сочувствующими данным структурам гражданами. Появляется конкуренция политических направлений, особенно острая в момент выборов, когда политики соревнуются в борьбе за голоса граждан. Таким образом мы приходим к модели демократии Шумпетера²³⁵, в рамках которой у общества должно иметься в наличии несколько конкурирующих групп политиков, способных выполнять возлагаемые на них функции по государственному управлению в случае их избрания на соответствующие посты. При этом, что очень важно, если какая-то группа проиграла выборы, то она должна иметь возможность достойного существования в стране без существенной потери управленческой квалификации.

Анализ проделанного вывода показывает, что в нем существенно используется положение о минимизации насилия в обществе. Снятие данного требования открывает возможность реализации авторитарной модели национального государства, когда государственная и публичная власть монополизируется представителями одного политического направления с насильственным подавлением политических конкурентов. Авторитарная модель государственного устройства может оказаться эффективной в краткосрочном плане, хотя бы за счет снижения издержек поддержания альтернативных управленческих команд или издержек от дискуссий при выборе направления общественного развития, однако в долгосрочном плане она неэффективна. Издержки от застойных явлений в обществе, которые развиваются из-за отсутствия политической конкуренции, издержки от общественных напряжений, возникающих в случае массового несогласия населения с проводимым политическим курсом, и особенно издержки при транзите власти, когда старая команда по каким-то причинам уходит и власть берется новой командой (иногда даже через кровопролитие), резко ухудшают общественный баланс авторитарного правления.

Логическая проработка периодов властного транзита в сторону смягчения приводит к другой устойчивой в долгосрочном плане государственной конструкции – монархии, которая является одной из логически непротиворечивых форм реализации авторитаризма. В рамках монархии противоречия властного транзита снимаются принципом наследственности при передаче роли высшего авторитета в государстве. Однако возможность возникновения общественных напряжений, могущих привести к восстанию народа против правительства, является стандартным риском любого авторитаризма, а следовательно, и такой его формы, как монархия.

Еще одна устойчивая общественная конструкция может быть получена при «смешении» авторитарной и демократической моделей. Если политическая элита (актив) страны использует демократическую модель для внутриэлитных отношений и авторитарную модель для отношения с народом (массой), то реализуется вполне устойчивый в долгосрочном плане гибрид. По большому счету все современные демократии со стажем были такими гибридами на ранних фазах своего развития²³⁶.

Проработка характеристик различных моделей общественного устройства реальных государств с целью выделения основного определяющего качества демократий приводит к определению государственного демократического устройства К. Поппера²³⁷: «демократия – это форма государственного устройства, позволяющая нации совершать бескровную ненасильственную смену правящей команды даже против ее на то желания»²³⁸. Очевидно, что данное качество оформляет практическую реализацию принципа минимизации общественного насилия, и оно позволяет, в частности, понять, почему монархии Великобритании, Дании, Бельгии и ряда других европейских стран считаются образцовыми демократиями.

На основе данного определения можно увидеть, что конечное отнесение обсужденной выше гибридной модели к авторитаризму/демократии будет зависеть от того, насколько политическая элита подчиняет себя нации. В крайнем случае сословного общественного устройства, когда элита и нация совпадают между собой, государство можно в принципе посчитать демократическим, поскольку оно удовлетворяет приведенному выше критерию. Однако в современных условиях по умолчанию признается расширительное понимание нации, включающее большинство взрослых дееспособных подданных государства. Поэтому элитарная демократия в таких условиях представляет собой форму авторитаризма и соответственно включает в себя риск восстания народа (массы) против политической элиты (актива) страны.

Целью любого восстания народа против правительства является смена данного правительства, и если возможность бескровной смены правящей команды интегрирована в государственное устройство страны (см. выше понимание Поппера), то можно говорить о демократии как о способе институализации права нации на восстание²³⁹. Другими словами, неотъемлемым свойством любой демократии должно быть спокойное отношение к праву граждан бороться против возможности установления деспотии (авторитаризма). И это в принципе подтверждается практикой – в современном мире наблюдается поддержка элитами стран, которые называют себя демократическими и признают таковыми друг друга, наполнения права на восстание массы реальным ресурсообеспечением (доступ граждан к оружию, военным технологиям и т. д.)

Интересный аспект демократии открывается, если задуматься над конкретным содержанием процессов делиберации элит (особенно в плане разрешения конфликтов) и поддержания внутриэлитных социальных норм. Так можно выйти на проблемы обеспечения доверия, организации единого коммуникационного пространства, внутриэлитной солидарности в плане наказания девиантов. Весь этот комплекс институтов можно определить термином «элитный консенсус». При этом нетрудно видеть, что элитный консенсус является необходимым условием для демократии: «Политический режим любого сорта, включая либеральные демократии, прежде всего является продуктом действия элит. И стабильные либеральные демократии являются продуктом действия конкретного типа элит. Это тот тип элит, который я называю объединенным на основе консенсуса. Я могу сказать, что никогда не было стабильных либеральных демократий, которые бы не возникли на основе консенсуса элит, потому что элиты всегда предшествуют режиму. Если режим существует в форме либеральной демократии, то этой форме демократии предшествует создание элиты, объединенной на основе консенсуса»²⁴⁰. И действительно, только элитный консенсус определенного качества может обеспечить гарантии безопасности уходящему правителю, без чего тот с очевидностью будет противодействовать попыткам своей смены, опасаясь за жизнь и имущество – свои и своей семьи. Другим важным моментом является признание одной из сторон соревнования за верховную власть своего проигрыша в случае прихода к финишу «ноздря в ноздрю» – уж больно велик соблазн для формально проигравшего перевода спора в силовую плоскость путем мобилизации своих сторонников. Эти и многие другие моменты показывают, что демократии без элитного консенсуса действительно быть не может.