Текст книги "Новая погоня"

СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ
Вечер того же дня

Диапозитив: внутренний вид бани по-черному. Полумрак, тускло светит голая лампочка, висящая где-то под потолком. На заднике одна из стен бани. Вдоль нее установлена лавка, выше – широкий деревянный полок, на котором парится некто (это – Вадим, который останется невидимым на протяжении всего действия). В центре печь-каменка с раскаленными камнями сверху. Над каменкой поднимается дым, обволакивает внутренность бани и поднимается кверху, к потолку, где по идее должно быть отверстие для выхода дыма. Возле каменки две небольших кадушки: одна с квасом, другая с травяным раствором. В задней стене над полком врезано небольшое окно, в котором темнеет непроглядное ночное небо с редкими звездами. Вдоль левой стены перпендикулярно первой лавке стоит вторая. В правой стене дверь, возле двери кадушка с холодной водой. В бане, кроме невидимого Вадима, есть еще один человек – это Ксения. Она одета в ночную сорочку, на голове у нее вязаная шерстяная шапка, на руках – рукавицы. Ксения колдует с двумя березовыми вениками, распаривая их в шайке с горячей водой.

Ксения (не отрываясь от занятия, время от времени говорит в сторону полка). Давай-давай, лежи там и не дергайся. Что, жарко? Ха-ха-ха. Погоди, я тебе сейчас рай устрою. Да так, что и дух твой возликует, и тело отдохнет-расслабится. Чувствуешь, как пахнет славно, а? Сосновой смолкой, березовыми дровами, а сейчас, погоди, медом запахнет. (Черпает ковшом из кадушки, стоящей рядом с каменкой, и плещет на камни, пышущие жаром на печке. В тот же миг над камнями с жадным шипением возносится густое облако пара.) Ну как? Правда, здорово? Да лежи ты спокойно и забудь про все. Здесь ты в полной безопасности. Никто тебя не найдет и не тронет. Кроме меня, ха-ха-ха. (Становится на лавку, заглядывает на полок.) Небось, здорово голову печет, да? (Снимает с головы шапку, протягивает невидимому Вадиму.) На-ка, надень шапку, она тебе в самый раз, от лишнего пара голову сбережет. Но без пара тоже нельзя. Разве это баня, если в ней не достает пара? Пойду-ка поддам на каменку еще медового кваску. Или чего лучше? Может, мятного растворчика? Угу, стало быть, мяты с вишневым листом. (Спускается с лавки, черпает из второй кадушки и вновь плещет на камни – те с радостью обдают баню сухим душистым паром.) Ах, чудно-то как! Два часа назад я о таком даже не мечтала. Приехать со стужи, промокшей до нитки – и прямиком в горячую баню! Спасибо тебе за этот сюрприз… (Мигом обмирает против каменки, внезапно о чем-то вспомнив.) Не хотела тебе говорить, но все-таки скажу. Уж больно это странно и неожиданно… Ты не поверишь, но я встретила их на даче. Ровно два часа назад. Утром поехала на дачу к тете Римме за картошкой – у нас же ни одной картошки не осталось, – а они тут как тут! По грунтовке на своем драндулете ползли. Но… но ты знаешь, я им даже обрадовалась. Алек такой милый, правда, несет всякую чушь. Про любовь нашу вспомнил… Нет, ты ни о чем таком не подумай. Ни в кого я не влюбилась. Просто столько времени прошло с того дня, как я сбежала от них. Считай, почти пять месяцев уже. И вообще, мне показалось, что они сильно изменились. Потерянными стали, беззубыми; одни разговоры на уме, а дел никаких… Так, может, ты отменишь свою операцию?.. Ну, хорошо, хорошо, ты только не кипишуй – все одно я не слышу тебя: печка сильно трещит. Давай о чем-нибудь другом? Признавайся, тебе хорошо со мной?.. Ха-ха-ха. Зато мне хорошо как! Я глупая, да? Я – счастливая… (Берет из шайки веники и поднимается с ними к полку. Кладет один веник на полок.) На-ка, подложи этот веник под нос, да дыши. Во все легкие дыши, не стесняйся, выгоняй из себя долой хворобу и страхи все, а я тем временем пройдусь по тебе своим веничком. (Хлещет веником по невидимой спине и ногам.) Ах, хорош березовый – зверь! Распаренный какой! Вот так, вот так! (Хлещет.) Мне нужен не только путевый муж, но и здоровый. Во всем, слышишь, здоровый! Ха-ха… ой. (Внезапно обмирает и резко прижимает свободную руку к животу.) Дурно что-то стало. И впрямь жарко очень. Наверно, зря я это затеяла, баню и вообще. (Спускается, черпает из кадушки с квасом и пьет.) Вот так-то лучше. А то я чуть сознания не лишилась; в один миг раз – и все поплыло перед глазами: и ты, и эта чудная баня. (Пьет.) Я знаю, о чем ты думаешь: в моем положении это неудивительно. Хм, а как, по-твоему, на кого будет похож наш ребенок? (Выливает на камни остатки кваса, громкое скворчание пара заглушает ответ Вадима.) Брось, не говори ерунды, ты – классный. И неважно, кто у нас родится, мальчик или девочка, я хочу, чтоб они были похожи на тебя… Нет, не спорь. Но почему ты всегда пытаешься мне возражать?.. Ну и что, что время сейчас такое? Рожать детей всегда некстати: то война, то застой, то развал, то выборы-перевыборы… Почитаешь газеты, посмотришь новости по телевизору, послушаешь каждый день людей – такое кругом творится! Повсюду воруют, подкупают, преследуют, хают друг друга на чем свет стоит или делают вид, что ничего не происходит вокруг. А самые наглые и безбашенные делят-делят между собой эту бесхребетную и бессловесную, как забитая баба, страну, а все никак поделить не могут… (Пауза.) Но мы-то с тобой тут при чем, а? Ведь у нас любовь с тобой. Вадим, чтоб ты знал: я люблю тебя сильно-сильно!.. Ну и что с того, что ты – человек-бомба? Нашел еще, чем меня напугать. Знаешь, как меня там прозвали? (Кивает в сторону двери.) Сказать?.. (Понижает голос до заговорщического шепота, затем смеется.) А ты говоришь – бомба. Меня-то вон как прозвали, а я ничего. Живу, как видишь, и даже болтаю без умолку, ха-ха-ха. Потому как безгранично счастлива с тобой. Да что там говорить – люблю, просто обожаю тебя такого, какой ты есть, со всеми твоими недостатками и бомбами, люблю тебя и… и очень хочу от тебя ребенка. И, знаешь… (пауза) кажется, у нас получилось. Вадим, у нас получилось! (Прислушивается, повернув лицо в сторону полка.) Что-что?.. Какой же ты все-таки недотепа. Поражаюсь, как тебе только доверили эту твою бомбу? С твоей-то болезненной мнительностью? (Прислушивается. Набирает в ковш кваса.) Будешь квас? Ладно, не обижайся. Ты же сам говорил, что ужасно хочешь сына… Как ни говорил? Что же мне это приснилось, что ль? Да ты только представь: у нас рождается мальчик, красивый, крепкий, здоровенький, а главное, как две капли воды похожий на тебя… (Хватается руками за голову, возмущенно крутит ей.) Да при чем тут твоя бомба?! Откуда у нашего сына может взяться бомба? Да что ты такое городишь: бомба передается по наследству?! Вот чушь! (Обессилив от приступа чувств, опускается на лавку.) Ты просто боишься. Но чего ты боишься, скажи? Меня? Или этих двух кретинов, что гоняются за мною, как полоумные? (Вскакивает с решимостью с лавки.) Так я скажу тебе, со всей ответственностью скажу: я собираюсь быть тебе верной женой и заботливой матерью нашему сыну. А про преследователей даже не думай – если понадобится, я разберусь с ними так, что мало им не покажется… (За дверью в предбаннике раздается какой-то шорох.) Что? Ты слышишь какой-то шум?.. Я ничего не слышала. (Из-за двери доносится звук упавшего на пол предмета, девушка тут же поворачивает голову к двери.) Ага, что-то и вправду есть.

(Внезапно кто-то начинает нетерпеливо дергать дверь, пытаясь войти в баню; снаружи доносятся недовольные голоса Геры и Алека.)

Голос Алека (озабоченный). Там кто-то есть, Гера.

Гера (недоверчиво). Что ты мне паришь? В гостинице что сказали? Баня к нашим услугам. Усек, чувак, – к нашим! (Принимается неистово барабанить в дверь.) Это ж какая там сука залезла вперед нас?!

Ксения (с тревогой). Ого, да к нам кто-то ломится. Но ты не волнуйся. Не переживай, говорю я, так! Короче, иди отсюда, я сама справлюсь. (Становится на лавку, заглядывает на полок.) Ишь как напрягся и тикаешь весь так, словно в тебе будильник заговорил. Иди же, Вадик, а то, не ровен час, наш ребенок лишится отца. Дай я тебя поцелую напоследок. (Склоняется над полком, слышен звук поцелуя.) А теперь лезь в оконце по-быстрому, а я прикрою… Собой прикрою, чем же еще!

(С диким грохотом валится дверь, и в баню врываются запыхавшиеся, заведенные, охваченные злобой Гера и Алек. Завидев их, Ксения бросает под потолок ковш, лампочка мигает и гаснет, баня погружается в полумрак. Полузатемнение. Девушка беззвучно и неподвижно замирает, стоя на лавке. Застигнутый врасплох внезапной тьмой, Алек останавливается посреди бани. Гера проскакивает мимо и налетает впотьмах на каменку.)

Гера (вскрикивает о боли). Мать твою! Что еще за хрень?!

Алек (всматривается во тьму и протягивает руку в сторону Ксении). Вон там он. Я едва успел его заметить.

Гера. Да? Так это он, паскуда, занял нашу баню? Дай ему в морду, Алек!

(Алек подходит ближе к девушке, она инстинктивно натягивает на нос вязаную шапочку.)

Алек. Эй, ты кто? В морду хочешь? (Рассмотрев в Ксении женскую фигурку, с изумлением восклицает.) Смотри-ка, баба.

Гера. Баба?! (Молниеносно подскакивает к девушке, дает ей пощечину; Ксения не издает ни звука.) Не баба это, дурак, а Немая женщина!

Алек. Да ну?

Гера. Точно она. Видишь, какую невинную из себя корчит. Ночнушку на себя нацепила, а на голову – вязаный гондон. И молчит многозначительно, типа умная больно. Что ты молчишь, сука?! (Хватает Ксению за руку, сильным рывком привлекает ее к себе.) Поглядим, как ты сейчас запоешь, когда мы тебя трахать будем! (Валит девушку спиной на лавку.) Алек, чего встал?! Держи ее за руки, я первым буду!

Алек. Да, сейчас. Попалась, тварь!

(Алек, встав за головой Ксении, хватает ее за руки. Гера стягивает с себя джинсы, ложится на девушку сверху, совершает с ней половой акт. Ксения лежит безмолвно и не сопротивляясь.)

Гера. Вот дрянь, даже не пищит. Хоть бы застонала, деревянная, что ли?

Алек. Не деревянная, а Немая она.

Гера (стонет, тяжело дышит). У-у, ну все, я кончил. (Встает с Ксении, застегивает змейку на своих джинсах. Обращается к Алеку.) Теперь твоя очередь.

(Алек отпускает руки Ксении и на шаг пятится от нее.) Ну, чего там? После меня, что ли, брезгуешь?

Алек (крутит головой). Не могу я так.

Гера. Что значит "не можешь"?!

Алек. Я должен видеть, с кем сексом занимаюсь.

Гера. Вот придурок. Так посмотри. Алек. Как? Ни хрена не видно. Гера. Гонишь, а фонарь на что?

Алек. А фонарик… (Судорожно роется по карманам.) Черт, кажись, я его в вездеходе оставил.

Гера. Тоже мне проблема! Посвети мобилкой.

Алек. Не могу, батарея почти на нуле.

Гера. Тьфу, надо ж было связаться с таким идиотом!.. (Хихикает.) У меня, по правде, у самого (похлопывает по левой стороне груди) батарейка села. (Достает из кармана мобильный телефон, протягивает Алеку). На вот, моим посвети.

(Алек светит телефоном на лицо девушки и внезапно роняет телефон на пол.)

Да ты что, охренел?! Телефон решил мне разбить! Там, знаешь, какой телефонный справочник?!

(Алек по-прежнему с молчаливым изумлением взирает на девушку.) (Нетерпеливо и раздраженно.) Так ты будешь трахать Немую?

Алек (дрожащим голосом). Она… не может быть.

Гера. Да что ты мямлишь? Девка вон даже ни разу не ойкнула, пощады не попросила, а ты сюсюкаешь и трясешься, как маменькин сынок!

(Алек поднимает с пола телефон, Гера нетерпеливо отбирает его у приятеля.)

Дай-ка, я гляну, что там. Небось, уродина такая, что у тебя, бедняги, все упало. (Светит телефоном на лицо девушки и от неожиданности сам едва не роняет мобильный.) Ксюха… Ни хрена себе!

Алек (ошарашенный встречей). А… а мы тут случайно… зашли в баню, хотели помыться. А ты что здесь делала?

(Ни слов не говоря, Ксения садится на лавку, все так же молча поправляет сбившуюся на ней ночную сорочку.)

Гера (зло). Почему молчала, когда я тебя… того?!.. Тебе ведь, я чувствовал, явно было не в кайф, что я с тобой делал?

Алек. Ксения, поверь, мы не хотели, мы спутали тебя с другой женщиной…

Ксения (с вызовом). Да что ты и впрямь разнылся, как баба?! Кажись, твой черед меня трахнуть? Так давай, не тяни!

Алек (вздрогнув, пятится прочь). Я?! Ни за что!

Ксения. А что так? Разве я тебе никогда не нравилась? Ха-ха-ха! Ну да, конечно, сейчас я уже не та, что раньше. Но в таком положении это и неудивительно.

Гера (подозрительно). В каком еще положении?

Ксения (презрительно). А ты вообще молчи, импотент несчастный!

Гера. Я…

Ксения. Да – ты! Только вид делал, что трахал меня. Да от пальца больше толку, чем от пениса твоего. Что вы за мужики оба, тьфу! Размазни, а строят из себя невесть кого. (Пауза.) Вот Вадим – это мужчина.

Алек. Как ты сказала?

Гера. Ты знаешь близко этого недоумка?

Ксения (Гере). Недоумка? Да ты даже близко с ним не стоял! Вадим – с большой буквы мужчина! Он без ума любит меня, а я очень, очень люблю его.

Гера. Бред какой-то.

Ксения. Только этот мужчина способен сделать меня счастливой женщиной.

(Девушка поднимается с лавки в полный рост, выходит на середину бани. В этот момент через окно в задней стене в баню заглядывает полная луна, освещая молочным светом фигуру Ксении. В тот же миг под ее ночной сорочкой вырисовывается круглый живот.)

Гера. Черт, ты беременна! Какого ж хера ты все это время молчала?!

Алек. Боже мой, Ксюха. (В истерике.) Гера, это подло, то, что ты с ней сделал, – подло! Подло!

Гера. Заткнись, урод!

Ксения. Ну, все сказали? А теперь пошли вон, козлы вонючие! Дайте одеться порядочной женщине и будущей матери. (Тихо, но с твердым убеждением.) Эх, если б я носила под сердцем не ребеночка, а бомбу, как мой Вадим носит, я б подорвала вас, не задумываясь. В сию же секунду разнесла б вас на куски, ублюдки! (В отчаянии закрывает лицо руками.)

(Пауза.)

Гера (задумчиво). Слышь, Алек, я вот гляжу на нее…

Алек. Не ослеп еще?

Гера. …И вот, что сейчас подумал. Может, Ксюха, того…

Алек. Думаешь, у нее крыша поехала?

Гера. …Может, она и есть Немая женщина?

(Пауза.)

Алек (потрясенный). Да ну, Ксюха – это Ксюха. Она же и двух минут не может прожить, чтобы не поболтать о чем-нибудь.

Гера. Но ведь она и звука не издала, когда я ее…

Алек. Это ничего не значит. Что если ты… удивил ее сильно?

Гера. Удивил?

Алек. Я слышал, такое бывает с некоторыми женщинами, особенно с беременными, которым нельзя, но они тупо занимаются сексом.

Гера. И что?

Алек. И вот так же не в состоянии произнести ни слова.

(Мужчины поворачивают головы к Ксении; она застыла, по-прежнему не отнимая от лица рук. В эту минуту у кого-то из них звонит телефон. Гера хватается за свой мобильный.)

Алек. Гера, это мой. (Смотрит на дисплей телефона.) Хм, подавленный номер. Кто это может быть? (Подносит телефон к уху, говорит грубым голосом.) Ну что надо?

Голос Ксении (пропущенный через синтезатор, оттого неузнаваем). Узнал?

Алек (растерявшись). Нет, ты кто?

Голос Ксении. Кто, кто – твоя смерть. Ха-ха-ха!

(Алек судорожным движением отбрасывает в сторону руку с телефоном. Гера мгновенно группируется в стойку, словно готовясь тут же вступить в схватку.)

Что, страшно? Ха-ха-ха! Ладно, ладно, я пошутила… (Грозно.) Хуже, парень, я – душа.

Алек. Чья душа?

Голос Ксении. Неужто не догнал еще, кретин? Я душа Немой, которую ты с твоим придурковатым дружком никак не можете поймать. Так я скажу вам: напрасно из кожи лезете, недоумки, – вам меня ни за что не словить!

(Гера и Алек выхватывают пистолеты и, встав спина к спине, принимаются кружить на одном месте, тыча пистолетами в стены и потолок бани.)

А ее отпустите. Слышите – ее немедленно отпустите! Я буду неотступно за вами следовать и, если пойдете против воли моей, расквитаюсь с вами сполна. Тогда пеняйте на себя! Это я вам говорю – Немая женщина! Ха-ха-ха!

(Пригнувшись, Гера и Алек пятятся задом к двери, толкаясь, едва ли не вываливаются из бани. Ксения наконец отнимает от лица руки – на лбу и щеках ее пятна сажи. Она принимается неистово растирать сажу по лицу, плечам и ночной сорочке.)

Я грязная, грязная… Боже, как стыдно! Прости меня, я оказалась слабой, не смогла за себя постоять. Мне так стыдно перед тобой, любимый, я больше не достойна тебя… (С глухой обреченностью.) Я больше не твоя, а ты – не мой. Прощай! Ты встретишь другую – молодую, красивую, с чистым сердцем… А про меня забудь. Мое сердце опозорено, мое сердце навек в черной саже…

(Ксения беззвучно рыдает. Свет гаснет. Затемнение.)

СЦЕНА ДВЕНАДЦАТАЯ
В ту же ночь

Три часа ночи. Полузатемнение. На заднике – картинка стены в комнате в дешевой придорожной гостинице. Сзади слева окно, справа дверь. В комнате едва высвечивается скудная мебель: диван, стоящий изголовьем к левой стене; рядом с изголовьем тумбочка с настольной лампой; слева от двери умывальник с маленьким зеркалом. Диван разложен, на нем спит Гера. Внезапно, без стука, в комнату входит Ксения. Она несет поднос, накрытый сверху салфеткой, другой, нащупав на стене включатель, зажигает в комнате свет. Гера продолжает спать. Ксения опускает поднос на тумбочку, стоящую в изголовье кровати, и садится на краешек одеяла. Заботливо поправляет одеяло на Гере, затем ласково проводит рукой по его волосам.

Гера (мычит спросонья). Ну что там еще?

(Ксения мягко, но требовательно треплет его по щеке.)

(Грубо отталкивает ее руку.) Отвали, я сказал! (Открывает глаза – видит склоненное над ним лицо Ксении, невольно вскрикивает.) Ты?! Чего тебе надо? (Резко садится на кровати; Ксения неторопливо, с достоинством поднимается.) Чего приперлась, не видишь, я сплю?

(По-прежнему, не проронив ни слова, Ксения подходит к тумбочке, включает настольную лампу.)

(Оглядев с ног до головы ладную фигурку девушки, ухмыляется.) Видать, понравилось, как я тебя вчера трахнул, так еще хочешь?

Ксения (несколько отстраненным голосом). Не возьму в толк, о чем ты, сынок? Я, твоя мама, принесла тебе ужин.

Гера. Что ты мелешь, дура?! Ты, Вадимова подстилка, даже думать не смей о моей матери!

Ксения. Как же я не буду думать о себе, а в особенности о тебе, о моем ненаглядном сыночке. Такова моя судьба – думать и заботиться о тебе, ведь больше не о ком.

(Пауза.)

Гера (ему неловко). Дура… (В сторону.) Видно, помешалась, после того как я поимел ее. (Снова Ксении.) Не обессудь, Ксюха, что так вышло, просто я был очень зол в ту минуту, когда схватил тебя в бане. Но против тебя, честно, я ничего не имею. Меня достала Немая женщина – попадись она мне сейчас, такой легкой поркой, как с тобой, она б наверняка не отделалась!

Ксения. Я мало смыслю в том, что ты говоришь мне. Ты ж знаешь, мне сызмальства приходилось много работать и совершенно не было времени на учебу. Но я чувствую, что тебе сейчас нелегко, какой-то груз тяготит твое сердце. Этот душевный камень мешает тебе жить, потому не держи в себе слез, избавься от сердечной боли.

Гера. Если ты и полоумная, то другой мне сейчас и не надо.

Ксения. Я не полоумная, я твоя мать, сынок!

Гера. Брось, Ксюха, это совсем не смешно.

Ксения. Боже, о каком смехе ты говоришь?! До меня дошла весть, что ты ровным счетом ничего не ешь. Зачем ты, мой сын, объявил голодовку? Что ты хочешь этим мне доказать?

Гера. Да ничего, мам… тьфу! Ксюха, я не собираюсь тебе ничего доказывать!

Ксения. Ксюша? Ты снова сказал: Ксюша?! Так зовут твою девушку – Ксения?

Гера. Это твое имя… мама.

Ксения. Ха-ха-ха, ты что, нарочно искал девушку с таким именем, как мое?

Гера (схватившись за голову). Да это вовсе не моя девушка, а моего приятеля, и даже не его. Короче, это бывшая его подружка.

Ксения. Боже, как все интересно и запутано. Похоже, эта Ксюша, о которой ты так горячо говоришь, тебе самому очень нравится?

Гера. Мне? Не знаю, не думал об этом. К тому же…

Ксения. К тому же у Ксюши есть новый парень, и ты никак не решаешься отбить девушку у ее кавалера. Ну, меня это абсолютно не удивляет: ты на редкость воспитанный, чуткий и добрый мальчик. Таким я помню тебя с самого детства…

Гера. Мама, дай мне слово сказать…

Ксения. Лучше помолчим, ведь мы и так говорим с тобой битый час, куда уж больше? Но если ты хочешь мне что-то сказать, то сначала поешь, иначе все остынет… (Снимает с миски салфетку, трогает содержимое.) Ой, уже остыло! Сынок, прости, это я во всем виновата, заговорила тебя своей болтовней, вместо того чтобы сразу тебя накормить; картошка захолонула, котлеты тоже, но котлеты можно есть и такими; скажи, ты любишь котлеты холодными?

Гера. Мама, я не люблю котлеты.

Ксения. Да? А что ты любишь?

Гера. Я вообще ничего не люблю. Все отстой, мама.

Ксения. Ты брезгуешь моей едой?

Гера. Ты говоришь глупости, мама! Ну, может, тебе станет легче, если я признаюсь тебе: я вообще ничего не ем.

Ксения. Это как "вообще"?

Гера. А так. Я давно не беру ничего в рот. Потому что мне это не надо. Но все это ерунда, мама, я хотел признаться тебе совсем в другом. Скорее всего, это тебя шокирует, как мою мать…

Ксения. Чтоб меня еще что-то шокировало? Ты отказываешься есть мои котлеты, что может быть больней и обидней для матери?

Гера. Мама, я очень хреново… прости, плохо поступил с той девушкой.

Ксения. Это с кем же? С Ксюшой, что ль? Не иначе она забеременела от тебя, а ты струсил и не предложил ей выйти за тебя.

Гера. Беременная? Откуда тебе извест… (Смотрит в упор на живот Ксении.) Ну да, она беременна. Но я тут причем?! Я только переспал с ней, но к тому времени она уже была беременной. Черт, какой бред я несу!

Ксения. Ты переспал с девушкой и за это казнишь себя, мой сын? Конечно, этот твой неблаговидный поступок я никак не могу одобрить. С другой стороны, это физиология, реакция одного пола на противоположный… Одним словом, с кем из юношей в твоем возрасте этого не случалось.

Гера (опешив), Ты что, оправдываешь мой подлый поступок?

Ксения. Я вовсе не оправдываю его, как ты выразился, твой "подлый поступок". Но не есть из-за этого моих котлет, знаешь, это прямо какой-то психоз!

Гера. Психоз, говоришь? А то, что я взял ее силой, можно сказать, изнасиловал – это как тебе, тоже психоз?! Я опорочил беременную женщину!

Ксения. Боже, что ты такое говоришь? Ты… ты бессердечный, сын.

Гера. Хэ, бессердечный. Это еще мягко сказано, мать. Я просто подонок после этого.

Ксения. Ты зациклился на своей вине, мой сын, а я… Я и вправду сочту тебя бессердечным ребенком, если ты и после третьей моей просьбы опять отвернешься от котлет.

Гера. Издеваешься?! Да пошла ты на хер со своими котлетами!

Ксения (плачет). У тебя совсем нет сердца.

Гера (орет). А ты только об этом узнала, мать?! У меня и в самом деле нет сердца!

Ксения. Ты не имеешь права в таком тоне разговаривать с матерью!

Гера. Да ну, неужели? Я лишился сердца именно в тот момент… когда не стало тебя. (Пауза.) Я утратил тебя два года назад, и в тот же день, когда это случилось, в мою осиротевшую грудь вставили батарейку!

Ксения. Ну и бог с ней, с твоей батарейкой. Твой юный организм не может долго жить без мяса, свежего натурального мяса; фарш для котлет я делала своими руками, поперчила, добавила рубленого лука, картошку потерла на терке, разбила одно яйцо, чтоб котлеты не разваливались при жарке…

Гера. Кончай мне впаривать свои гребаные котлеты!

Ксения. Не смей орать на мать!

Гера. Врешь! Ты не мать мне, моя мать два года назад пропала без вести, осталась лежать под обломками, бомба разнесла ее на куски – а ты…

Ксения. Не кричи на меня, сын!

Гера. …А ты – шлюха, тупая шлюха, что я вчера трахнул в бане! И мне плевать, что ты беременна…

(Ксения дает Гере пощечину. От неожиданности он смолкает и застывает на кровати, взгляд его замирает на руках Ксении.)

Ксения (берет с подноса миску с котлетами). Ешь! (Подносит миску близко к лицу Геры, говорит строго, словно отдает команду) А потом я решу, что с тобой делать.

Гера (отталкивает от себя миску). Да пошла ты, дура! Возомнила о себе, хрен знает что… О!

Ксения (резко хватает его за пах). Ешь, сынок, прошу тебя по-хорошему. Иначе я из тебя самого сделаю котлету!

Гера (вертится на кровати, безуспешно пытаясь освободиться от хватки девушки). Да кто ты такая, черт?! Какого хрена ты придолбалась ко мне?! А! (Неожиданно коротко вскрикивает и обмирает, пораженный не то какой-то внезапной мыслью, не то болью.) Стой… неужто ты…

Ксения. Дошло наконец. Вот так бы и сразу.

Гера. Ты… (В сильном волнении, будто рыба, хватает ртом воздух.) Ты – Немая!

Ксения. Это я-то немая?! Да ты нахал! (Делает Гере больно, он вскрикивает.) Что ты там говорил мне, что у тебя нет сердца? Ха-ха-ха! А теперь посмотри на свою мамочку, вот уж у кого поистине никогда не было сердца! Ну, ешь, сволочь, а то калекой сделаю!

(Она насильно впихивает в рот Гере котлету, тот поначалу давится, но уже спустя мгновенье взгляд его вспыхивает от волчьего аппетита. Он принимается жадно поглощать содержимое миски.)

Что, распробовал? А столько времени ломался, тьфу! Да ведь и не мудрено, что тебе пришлись по вкусу мои котлеты. Вчера ты меня опозорил, взял силой, насмеялся над моим лоном и моею душой. А сегодня я тебе сама принесла – мое сердце!

(Потрясенный признанием девушки, Гера замирает с набитым ртом.)

Кому нужно опозоренное сердце? Вот я и перекрутила свое сердце на мясорубке и котлет нажарила целую миску! Ты удивляешься, откуда их так много вышло, котлет-то? Да ведь сердце мое большое, от любви оно было большим, а ты его опозорил. А теперь жрешь мое сердце и не подавишься! Даже добавку просишь… Ладно, ешь давай. Того, что было, все одно не вернешь и не исправишь.

(Гера покорно принимается снова есть, Ксения с жалостью наблюдает за ним.)

Бедный, никчемный ты человечек. И сердце твое никчемное – жалкая, нелепая батарейка! Но скоро ты о ней напрочь позабудешь и станешь думать только о том, как набить свой глупый желудок. Ха-ха-ха! И все ради одного-единственного мгновенья – в надежде пережить еще раз вкус моего горячего, пламенного сердца. Вкус моей сочной, как фарш, любви, ха-ха-ха!

(Ксения разражается истеричным смехом, Гера кричит; вскоре его крик перерастает в неистовый отчаянный рев смертельно раненого зверя. В следующий миг, не выдержав такого нервного напряжения, разлетается вдребезги лампочка, вставленная в настольную лампу.

Затемнение. Ксения незаметно исчезает. Вмиг все стихает. Слышен только стук сердца и сбивчивый, испуганный Герин шепот.)

Гера (сидя на кровати). У-у! Мне снилось, что я жрал сердце… Ее сердце. Что за хрень! (Гера без сил падает на кровать и вскоре вновь забывается в тревожном, беспокойном сне.)