Текст книги "Самый лучший пионер. Том 2"

Опомнилась Фурцева минут через пять малоразборчивых причитаний и плача. Как-то я прямо плохо на высших государственных деятелей влияю – натурально голову теряют.

– Поздно уже, тебе спать давно пора, а я тут… – виновато одернула она сама себя.

– Ничего, я по пути выспался, но вот у вас завтра очень тяжелый день. Постарайтесь поспать хоть немного, ладно?

– Ладно, – покладисто вздохнула она.

– Спокойной ночи, Екатерина Алексеевна.

– Спокойной ночи, Сережа!

Положив трубку, картинно вытер со лба отсутствующий пот и заявил родителям:

– Наконец-то сильные мира сего отвели от меня свой взор!

– Напугал тебя Андропов? – сразу же прижала сыночку к себе мама.

– Да нет, он нормальный мужик, было весело, – покачал я головой. – Но я устал и очень по вам соскучился.

– А завтра еще и похороны, – вздохнула мама.

– Не ходить нельзя! – кивнул я. – Давайте завтра утром поговорим? – предложил, потерев глаза. – Я же Екатерине Алексеевна наврал: спать ужасно хочется. Больше, чем есть! – добавил для мамы.

– Беги, сына, – поцеловала она меня в макушку и отпустила восвояси.

Прошел в комнату, включил свет, поставил на пол сумку и зачехленную «Эрику», скинул свитер и теплые штаны – досюда Муллерман не добрался, поэтому тепло – вывалил письма из мешков на пол, плюхнулся на кучу и счастливо улыбнулся – человеческая любовь очень мягкая и теплая!

Когда надоело, уселся на ковер и прочитал десяток случайно вынутых из кучи писем. Отвечу на семь – три с «ты-молодец, читали тебя всем селом/цехом» и четыре – с конструктивной критикой и предложением пообщаться на абстрактные темы. Три скомкал и сунул в пустой мешок – хейтеры отправляются прямиком в пункт приема макулатуры!

Надо будет с директрисой поговорить, чтобы почту в школу привозили – меня так в любви и обожании утопят.

На остатках выносливости разобрал сумку и сложил вещи в шкаф – «бабушка Агафья» все постирала и погладила электрическим советским утюгом. Снял чехол с «Эрики», поставил на стол, рядом аккуратно положил три полные копии «Марсианина» – одну из них завтра после похорон Фирюбина повезем Полевому. День завтра вообще загруженный – подразумевалось, что меня привезут ранним утром, выспавшегося и полного сил. Как бы там ни было, а нужно соответствовать! Раздевшись, сбегал в ванную почистить зубы и улегся на кажущийся после перины деревянным диван. Вот так связь с народом и теряют! Ну-ка быстро плоть смирять! Хохотнув, достал из шкафа тонкий матрас, кинул его на пол и лег спать так – для спины полезно.

Глава 9

Похороны Фирюбина оказались неожиданно скромными – панихида в здании МИДа во главе с плачущей Екатериной Алексеевной, ее мамой и лично начальником покойного в виде Андрея Андреевича Громыко: надгробные речи от старших товарищей – министр выступил от лица бесконечно скорбящих и столь же бесконечно занятых членов Политбюро и прочее тематическое. С министром иностранных дел пообщаться не получилось, но руку пожал. Теоретически это позволяет мне во время споров формата «у кого крыша выше» заявлять, что мы с Громыко без пяти минут кровные братья. Не стану – оно и чревато, и споров таких у меня не возникает.

Понять отсутствие Политбюро в полном составе можно – Фурцева у нас из «хрущевской» команды, и держали ее в моей версии реальности по большей части потому, что больше политических дам на такой высоте у нас нет. Не любят ее, в общем – Брежнев с каждым годом к соратникам Никиты Сергеевича охладевать будет все больше и больше. В интернете говорят, что из-за груза вины – он же типа Хрущева предал. Либо замминистра просто не настолько важная шишка, чтобы хоронить его всем Кремлём.

Присутствовали у гроба и дети Фирюбина от первого брака – Маргарита и Николай, а из необычного – вдова раздаривала добро покойного, ему-то без надобности, а гостям – память о таком замечательном человеке. Маме достались французские духи (жене дарить собирался, наверное), отчиму – малахитовая подставка под ручку, мне – французский аж блокнот. В тему – подаренный мамой я почти исписал.

На «закапывание» мы не пойдем, поэтому покинули здание МИДа, и к нам подошел очкастый рыжий усатый мужик лет тридцати пяти.

– Ткачёвы?

– Ткачёвы! – подтвердил я.

– Иван Николаевич Фёдоров, – представился он, протянув руку сначала дяде Толе, потом маме, в конце – мне.

– Анатолий Павлович, очень приятно.

– Наталья Николаевна.

– Просто Сережа. Буду вас иногда тревожить вопросами и проблемами.

– Тревожь на здоровье, – улыбнулся мужик. – Чем я могу тебе помочь?

– Из-за вчерашнего инцидента я бы хотел вас попросить как-то объяснить нашим артистам, что песен мне для них не жалко, так что пусть звонят в нормальном, трезвом виде, и мы обо всем договоримся.

– Прячет тебя Александра Николаевна? – хмыкнул мужик, достав блокнот и записав в него просьбу.

– Нет, просто я не знаю как это все работает, поэтому и в голову не пришло рассказать об этом артистам – думал кому надо мой номер знают, а не звонят, потому что им не интересно. Мне-то чего – дают Магомаевых-Хилей, кто от них откажется? А теперь вот как нехорошо вышло. Лучше я от особо назойливых песнями буду откупаться, чем стекла менять.

– Настоящий позор! – нахмурив брови, высказал свое отношение к Муллерману МинКультовский функционер.

– Больше у меня к вам просьб пока нет, вас довезти куда-нибудь? – гостеприимно предложил я, указав на семейный «Москвич».

– Нет, мне еще на кладбище нужно, – покачал он головой.

Забрались в машину и поехали к редакции «Юности».

– Если всем песни раздавать – никакого покоя не будет, – поделилась соображениями сидящая на переднем сиденье – дала дядь Толе порулить – мама.

– Покоя теперь вообще не будет, – пожал плечами я. – Вот увидишь – когда я на Сойке через полтора года женюсь и от вас съеду, будешь тайком от меня от облегчения вздыхать.

– Я тебе съеду! – показала родительница кулак. – Мы что, от алкашей не отобьемся?!

Спорить я не стал, позволив маме перевести тему на обсуждение дачи.

– Никакого второго этажа! – сразу же обозначил я грани дозволенного. – Там места полно, вширь строй сколько хочешь, но за второй этаж мне рано или поздно прилетит, и плевать, что у каждого второго самого рыльце в пушку.

– А на кой нам второй этаж? Его же не протопить будет! – ловко сделала вид, что не расстроилась мама и рассказала, какая в соседнем подъезде живет хорошая бабушка-ботаник, работает в питомнике, поэтому может достать замечательные саженцы.

За этими познавательным рассуждениями доехали – нет, не до редакции, а до МГУ, где мама чмокнула Судоплатова в щеку и пересела за руль – у отчима сегодня рабочий день, как и у всех нормальных людей впрочем, просто у мамы затянувшийся больничный (а что поделать, если врач все время продлевает?), а я – привычно прогуливаю.

– Сойка-то придет вечером? – перешла она на интересную тему.

– Придет, – подтвердил я.

– Может все-таки русскую найти попробуешь? – без особой надежды на успех спросила родительница.

– А она русская и есть, – пожал я плечами. – И глаза не такие уж узкие – сама увидишь. Не волнуйся, внуки удадутся как надо, и «китайцами» их никто дразнить не станет.

Потому что чревато!

Можно вообще не заморачиваться, а просто приложить маму аргументом «я же твоего мужика принял, поэтому нефиг тут», но это – низко, она же за меня искренне переживает.

– Да не в этом дело, – запротестовала она.

– А в чем?

– Просто…

Вежливо подождав с полминуты, хохотнул:

– Видишь – вообще ни одной причины быть против у тебя нет, кроме старого доброго бытового шовинизма. Ты подожди до вечера хотя бы, познакомься, поговори, и потом, так уж и быть, я все твои претензии выслушаю. А пока, будь ты хоть трижды хорошая, любящая, заботливая мама, все твои аргументы не имеют веса.

Смягченный упрек мама приняла безболезненно, остановилась на парковке у редакции, повернулась и пригладила мне волосы, с улыбкой спросив:

– Пойдем?

– Пойдем! – улыбнулся я в ответ, и мы пошли.

Оставил Полевому рукопись, пообещал скорое получение одобрения от Министерства общего машиностроения, вместе с мамой порадовался свежей новости – завтра нужно съездить в издательство, оставить заявление на издание одной книжкой «Зорей» и «В списках не значился». Обещают издать быстрее, чем «Бима» – потому что про войну. «Списки» опубликуют и в журнале – уже в марте. Попрощались с классиком и поехали в гости к Пахмутовой – записывать «марсианские» песни.

– О чем с Андроповым-то говорил? – вернулась мама к утренней теме.

– Я понимаю, что тебе такое слышать обидно, – мягко слился я. – Но все, что было можно, я вам с дядей Толей уже рассказал. Прости.

– Везде у нас одни секреты, – вздохнула мама и ободряюще улыбнулась в зеркало заднего вида. – Главное – чтобы вредить не принялся!

– Не, у него на такие глупости банально времени нет, – развеял ее опасения я.

В квартире Пахмутовой и Добронравова (выбрали бы уже общую фамилию, блин!) пахло булочками и одеколоном Эдуарда Анатольевича Хиля – он у него приятный, но специфический. Певец тут явно по мою душу – я маму по телефону предупреждал, что кусочек марсианских песен ему отойдет.

А живет Хиль, на минуточку, в Ленинграде. Значит – специально прилетел. Приятно!

Поздоровались, прошли в столовую, и Николай Николаевич совершенно заслуженно похвастался:

– Гимн одобрили на самом верху! – указал пальцем в потолок. – Но до Первомая решили не трогать.

– Все равно очень круто! – порадовался за него я.

– Не так круто, как Муллерман! – фыркнула Александра Николаевна, наливая мне и маме чаю. – А каким приличным человеком казался!

– Прискорбная история, – вздохнул Хиль.

– Это – моя вина, – выдав нам с родительницей чашки и вручив мне булку с повидлом, Пахмутова заняла свое место. – Мне уже кто только не звонил, но Екатерина Алексеевна просила тебя не тревожить, – поведала она мне.

– Так не ваша вина получается, а грустное стечение обстоятельств, – успокоил ее я. – Кто знал, что так получится? И извините, что из-за меня вас дергают, я уже выпросил себе «связного» от министерства культуры, можно вам его номер дать, перенаправить страждущих?

«Добро» было получено, мама рассказала историю рокового визита спившейся советской суперзвезды, мы еще немного его попинали и переместились в кабинет. Заняв фортепиано, пропел весь плейлист, заодно отметив, что фортепиано из дедовской усадьбы звучало хоть и немного, но лучше. Точно дорогущее!

– Выбирайте, Эдуард Николаевич, любые пять штук, – начал я наделять годнотой мемного, а потому особо любимого Хиля, но был прерван телефонным звоном.

Александра Николаевна интеллигентно извинилась и вышла из кабинета, и аж лоснящийся от удовольствия – да тут тупо одни хиты, а еще и выбрать дают! – певец ответил:

– Мне нравятся «Эхо», «Дельтаплан» (я так «ракету» главного героя назвал, чтобы было в тему), «На дальней станции сойду», «Где же ты была» и «Богатыри». Но, если откровенно, выбирать из бриллиантов самые крупные почти мучительно больно!

– А забирайте тогда все, кроме «Рокота космодрома», – ответил я и пояснил. – Муслиму Магометовичу я нынче ничего не обещал, так что просто напишу потом других песен. А «Рокот» я вам не дам, потому что у меня на его аранжировку и исполнение другие планы есть, только личную ВИА заведу.

– Я мог бы познакомить тебя с некоторыми талантливыми ребятами, – предложил Эдуард Николаевич.

– Я сначала сам попробую, Эдуард Николаевич, но я вам очень за такое предложение благодарен, и, если возникнут проблемы, обязательно позвоню! – благодарно улыбнулся я.

В кабинет вернулась Александра Николаевна, недовольная и очень смущенная:

– Звонил Магомаев, он на закрытой части панихиды «Ноктюрн» пел, Екатерина Алексеевна у него на плече плакала.

– Очень горюет, – сочувственно вздохнул я.

Не совсем чистосердечное сочувствие выразили и остальные, даже Хиль, который, похоже, понял к чему все идет даже раньше меня – опытный советский артист же, чутье иметь обязан – и теперь грустное прямо на глазах.

– И кто-то ему рассказал, что новая книга Сергея Ткачева будет полна шлягеров, – вздохнула Пахмутова.

– На ходу подметки режут! – позволил себе вздохнуть Эдуард Николаевич. – Все забирает?

– Кроме «Богатырей», – вздохнула Александра Николаевна.

– «Рокот» никому не отдам, имею право – я же никогда раньше не спорил, вот, оставлю себе. А вы, Эдуард Николаевич, не переживайте – мы стихийных бедствий не боимся, а песен у меня полно. Как вам такая, например? На недельку, до второго, я уеду в Комарово… [https://www.youtube.com/watch?v=G6NqhIYzpZM&ab_channel=MP3Nice]

– Эта даже лучше прежних! – оценил Хиль, полностью восстановив душевный покой.

– Давайте тогда ещё парочку сразу покажу, запишу, и мы с мамой поедем – у нас вечером смотрины.

Пришлось сделать паузу и дать маме впитать советов уровня «не мешай мальчику любить кого хочет». Будто она пыталась! Когда все настроились обратно на рабочий лад, спел «Эти глаза напротив» [https://www.youtube.com/watch?v=R9RWKriFiC4&ab_channel=mugler02] и «Восточную песню» [https://www.youtube.com/watch?v=UhRrQtecbj4&ab_channel=maximsx911]. Ободзинскому придется искать репертуар где-то еще, но его и так вся страна слушает, так что пофигу.

Покидали жилище Пахмутовой и Добронравова в компании напевающего «обновки» довольного Хиля.

– Сережа, я со студией Всесоюзного радио договорился, сможешь со мной туда на запись завтра и послезавтра прийти?

– Могу, конечно, – подтвердил я. – Только директрису меня отпустить сами просите, мне уже неловко. Она у нас хорошая и понимающая, но…

– Понимаю! – лучезарно улыбнулся Эдуард Николаевич и для проформы спросил маму. – Вы не против, Наталья Николаевна?

– Ну что вы, как я могу быть против? Вас подвезти куда-нибудь?

– В гостиницу «Москва», если вам по пути, – скромно попросил Хиль.

Нам было почти по пути, поэтому поехали втроем.

– Вам тяжело, наверное, из Ленинграда сюда мотаться? – посочувствовал я.

– У нас там всё, кроме тебя есть, Сережа, поэтому мотаюсь не так уж часто, – смутил ответом Эдуард Николаевич. – Приезжайте к нам как-нибудь в гости всей семьей, мы в прошлом году на Громова, 12, в Калининском районе квартиру получили, там сейчас каток во дворе залит, с Димкой, сыном, в хоккей там гоняем.

– В хоккей я бы тоже погонял! – разохотился я. – Когда-нибудь обязательно приедем.

Высадили звезду у гостиницы и поехали домой.

– Это ты молодец, что Эдуарду Николаевичу песен не пожалел – на него смотреть было жалко, – вздохнула мама.

– Жалко, – согласился я. – Он вообще хороший, и как человек, и как певец, но в подковерные интриги плохо умеет, вот и перебивается средними песенками. Ничего, исправим! А вот с Муслимом Магомедовичем нужно как можно быстрее знакомиться лично – он у нас, в свете последних событий, считай придворный менестрель министра культуры, вот и злоупотребляет. Поговорю с ним осторожненько, чтобы он не перегнул с грустными для нас всех последствиями. Не поймет – прибегну к секретному оружию в виде: «Как думаете, Муслим Магомедович, если я на вас Екатерине Алексеевне пожалуюсь, она поверит?».

Фыркнув, мама спросила:

– А что за «личная ВИА»?

– У нас в стране совершенно несправедливо запрещен жанр «рок», – ответил я. – Который, по сути, определение сугубо музыкальное. Почему-то старшие товарищи решили, что в такую обертку можно заворачивать только упаднические, вредные и агрессивные настроения. Вот, поговорю с Димой из ДК, и, если его ВИА потянет, отрепетируем небольшую программу и покажем товарищам из МинКульта, насколько советский рок отличается от унылых «Битлов».

– Сережа… – осторожно протянула мама.

– Все еще разумный мальчик, который, услышав «нельзя!», сразу же перестанет писать против ветра, – заверил я ее.

Мама мелодично рассмеялась и сочувственно спросила:

– С самого утра мотаемся, не устал?

– Я с самого утра усталый и не выспавшийся, – пожаловался ей я. – Но если обещал – нужно стараться держать слово изо всех сил.

– Правильно я тебя воспитала! – расплылась от гордости родительница.

– Абсолютно правильно, – подтвердил я. – Если я себя правильно вести умею, значит – это твое не забылось, – добавил легитимности.

– Завтра с тобой съездить? – предложила она.

– Из школы меня Хиль заберет, а потом мы много часов будем на студии сидеть, – покачал я головой. – На такси доеду. А ты лучше на руины езжай, как собиралась!

– Командовать сносом! – фыркнула мама.

– И чертить откель докель будет новый дом! Только колонны не заказывай и импортный кирпич – у этой бригады что хочешь найдется, но мы же скромные, советские люди, к цыганской роскоши не склонные.

– Я вообще-то к ней вообще не склонна, у меня вкус есть! – надулась мама. – Я через год стенку продам и сделаю у нас как у тебя!

– Хозяин-барин, – выдал я ей карт-бланш.

– Еще успею все приготовить! – вспомнила о важном мама, посмотрев на часики. – Кроме торта, давай в кулинарию заедем.

Я был, конечно же, не против, и домой мы вернулись с покупным тортом. Мама тут же выгнала меня с кухни и принялась за дело, а я – в душ и немножко наряжаться. Соечка же на «смотрины» наряжалась, а я чем хуже? Пиджак, брюки, галстук – чем не жених?

– Ой, ну вылитый жених! – всплеснула ручками мама, когда я вышел в «гостиную».

На столе: картошка, рис (потому что японка), соевый соус (внезапно – немалая редкость в СССР, пришлось доставать через каких-то маминых знакомых, производство – Вьетнам. Ирония в том, что Саяка его терпеть не может, но мама захотела «чтобы все как у людей»), курица, котлеты, «Буратино» и разного вида компоты.

– Она же одна придет, – попытался я остудить мамин порыв.

– И ничего, потом доедим! – признала она мой аргумент ничтожным и выставила в центр стола торт.

Потрогал ветку все еще наряженной ели, оценил количество упавших иголок:

– Можно еще недельку постоит?

– Пусть стоит! – чмокнула меня мама в макушку и выставили в коридор. – Иди чайник карауль, мне тоже переодеться надо.

Пошел на кухню, посмотрел на чайник – тоже мне блин достойная задача для попаданца – поставил стул у окна и уселся на него, глядеть на потихоньку засыпаемый снегом пустой двор. Спать охота.

– Встречать-то пойдешь? – появилась в кухне одевшая черное (рассказал, что у японцев это – праздничный цвет) свободное платье, янтарные серьги и цепочку с янтарным же кулончиком мама.

– Я забыл! – схватился я за голову в ужасе от самого себя.

– Беги, дурачок! – захихикала мама.

Накинув пальто и сунув ноги в ботинки, сбежал по лестнице и поднял голову на мамин окрик:

– Шапку забыл!

Поймав сброшенный ею предмет, натянул на голову и выбежал из подъезда. Ох уж эти мамы и их любовь к шапкам – прямо на душе потеплело!

Глава 10

Успел ровно за минуту до того как Соечка вышла из метро – как раз отдышаться и одернуть шмотки.

Полюбовался пушистой белой кроличьей шапкой, такой же шубкой и белоснежными варежками. Потом про цвет спрошу, а пока полюбуюсь потихоньку напитывающие румянцем от мороза щечками. Ладно, хватит, а то она вон, к моему дому почесала, поправив висящий на спине портфель – с подарками идет, похоже.

– Хоба! – схватив ее за руку, развернул лицом к себе и заключил в объятия.

– Сережа! – радостно пискнула она, обнимая в ответ. – Давно ждешь? Не замерз? Я бы и сама дошла!

– Только пришел, не замерз, жутко соскучился! – по порядку ответил я.

– Ишь, бесстыдники! – осудила нас проходящая мимо бабушка.

Соечка покраснела, я хохотнул – ну кто на такое обижается? – отпустил девушку, взял варежку в варежку, и мы пошли к дому.

– Наконец-то я у тебя побываю! – помеха не испортила настроения и Соечке.

– Как-то я затянул, – покаянно кивнул я.

– Не мог же ты привести домой кого попало! – похлопала своими длинными ресничками на меня Саяка.

– Это точно! – подтвердил я. – А вдруг ты ловко замаскированная шпионка во втором поколении?

– Я бы давно тебя придушила – просто на всякий случай, – с милейшей улыбкой ответила она. – Ух ты таинственный, Ткачёв!

– Да я – открытая книга! – сымитировал я удивление. – Совершенно обычный пионер!

– А я про тебя никому не рассказываю, – поделилась девичьей тайной Сойка.

– Это почему? – неподдельно обиделся я.

– Потому что засмеют – я-то уже комсомолка, а ты, получается, маленький! – ехидно хихикнула она.

– В школу к тебе приду, – грозно пообещал я.

– Обязательно приходи! – поднявшись на цыпочки, она чмокнула меня в щеку.

– Подловила, да? – хмыкнул я.

– Подловила!

– Я бы и так пришел.

– Я знаю! – с улыбкой кивнула она. – Но так ведь интереснее?

– Интереснее! – признал справедливый я.

– А потом, когда ты весь такой важный ответишь со сцены на все вопросы – или что вы там писатели на сцене делаете? – спустишься прямо в зал и при всех возьмешь меня за руку! – продолжила она пользоваться мной самым циничным образом.

А я и не против!

– Хочешь достану где-нибудь белого коня и приеду на нем?

– Принцев у нас в стране упразднили! – рассмеялась она, остановилась, сняла варежку со свободной руки и погладила меня по щеке. – Но я бы тебя никогда, ни за что ни на одного принца бы не променяла!

– Это хорошо! – поцеловал я ее ладошку, и мы пошли дальше.

– Это пруд у вас? – поинтересовалась она, указав на замерзший, а потому используемый в качестве катка, водоем.

– Пруд. Грязнющий, говорят, – ответил я. – По весне займусь: почистим, углубим, пляжик песчаный насыплем – чтобы купаться можно было.

– Даже не сомневаюсь, что у тебя получится! – продемонстрировала Соечка еще один свой немалый плюс – никогда такого не было, чтобы я от нее услышал «может не надо?» или «это невозможно, а ты – фантазер!».

А еще она не просит стихов и песен о ней, скромно довольствуясь тем, что я целиком в ее лапках.

Ну неужели невозможно в рамках социалистической системы, будучи двойным членом с крышей на самом верху и горой денег на сберкнижке как-то улучшить бытие вокруг себя? Кроме пруда планов громадье, и к осени наш район сильно изменится к лучшему.

– Получал зарплату за январь? – проявила Саяка рациональную сторону характера.

– Не, десятого всегда приходит, – покачал я головой. – Но песен моих в инфополе прибавилось, так что там нормально.

– Я тобой горжусь! – ловко подкрепила она паттерн «принес домой денег-жена довольна».

Так вот они нас и дрессируют. А я что, я только «за!».

– На четвертом живете, правильно?

– Вы повыше будете, но я сильно позже начал, – вздохнул я.

– Да ну тебя! – фыркнула Соечка.

Вошли в подъезд, и на втором этажи наткнулись на поливающую цветочки корейскую соседку тётю Лин. В прошлой жизни я бы буркнул «здрасьте» – и это не всем, а только примелькавшимся – и пошел бы дальше, но в эти времена так с соседями не поступают. Поговорим!

– Здравствуйте! – культурно поздоровался я.

– Ой! – сделала вид, что не видела, как мы вошли в подъезд она. – Здравствуй, Сережа, уже вернулся? Как лечение?

Соечка густо покраснела – она про мое «лечение» благополучно забыла. Не осуждаю – мне так даже легче, меньше вранья.

– Отлично! – улыбнулся я. – Поделился с поварихой рецептом вашей замечательно морковки, вы не против?

– Да я только рада! – расплылась соседка.

– А это невеста моя, Саяка! – представил я подругу.

Тетя Лин послушно изобразила удивление снова:

– А где это ты японку у нас нашел?

– Сам удивляюсь, – признался я. – Но, если дают, надо брать!

– Совет да любовь! – пожелала нам соседка.

В СССР корейцам японцев и наоборот ненавидеть необязательно – у нас тут территория дружбы народов.

– А что за морковка? Острая? – предположила Соечка, когда мы пошли дальше.

– Она, – подтвердил я.

– Я тоже умею! – похвасталась девушка.

– Очень рад, потому что пожрать я люблю! – признался я и открыл нашу дверь своим ключом.

– Когда закрываешься – значит есть что взять! – просветила меня Сойка.

– Я когда тебя провожать буду, объясню, почему так, – пообещал ей я и потянул дверь, ожидаемо увидев в коридоре вышедшую на скрежет ключа маму.

Разговор о запирании дверей был непростым, но родительница пообещала постараться не забыть. Дядя Толя меня понимает и дверь запирает, поэтому с ним разговаривать на эту тему не пришлось.

– Здравствуйте, – с совершенно несвойственной ей робостью тихо поздоровалась Саяка, потупив глазки.

– Здравствуй! – вполне радушно поприветствовала ее мама.

Затолкав девушку в квартиру, зашел следом и помог ей снять портфель.

– Меня Сережка попросил вот так сделать! – поведала родительница и легонько поклонилась на японский манер.

Саяка сначала низко согнулась в ответном, а потом запротестовала:

– Это – пережитки темного феодального прошлого, и мне кланяться совсем не обязательно, но спасибо вам большое, что научились!

Повернувшись ко все еще держащему ее портфель мне, отобрала и достала оттуда завернутый в подарочную бумагу прямоугольный предмет:

– Это вам от моей мамы!

Стоп, мы забыли о главном

– Мама, это – Саяка Каташиевна Микото, – представил я девушку принявшей подарок маме, стягивая с Сойки шубку. – Я на ней через полтора года женюсь.

Соечка смутилась окончательно.

– А это – мама моя, Наталья Николаевна Ткачева, – представил и маму, повесив шубу на плечики.

Под ней обнаружился вязаный серый свитер и длинная юбка такого же цвета – ее я уже видел на улице.

– Шапку-то с невесты сними! – не без ехидства подсказала мама.

– Извините! – за что-то извинилась девушка и сняла шапку сама.

У нас сегодня «конский хвост», и он нравится мне ничуть не меньше остальных Саякиных причесок.

Следом Сойка сняла кремового цвета югославские сапожки, и мама, цапнув ее за руку, повела за собой:

– А меня-то Сережка запугал совсем, бегает как заведенный всем рассказывает, что японку себе нашел. Ты уж прости, Соечка, но я себе напридумывала – приведет мой оболтус в дом страшилу, а мне потом всю жизнь страдай. А ты – вон какая! – мама отошла подальше и смерила Саяку довольным взглядом. – Настоящая красавица!

– Спасибо, Наталья Николаевна! – смущенно пролепетала багровая от смущения Сойка.

– А особенно Сережка любит повторять, какие у вас с ним будут красивые дети! – сдала меня родительница с потрохами.

– Я буду стараться изо всех сил! – пискнула Саяка.

– Тебе-то чего стараться? – удивилась мама. – Это мужик стараться должен, а наше дело маленькое! И по отчеству меня называть не обязательно, можно прямо по имени – не настолько уж я тебя и старше!

Мама усадила Саяку за стол, села напротив, а я – рядом с девушкой.

– Можно я открою?

– Конечно!

Родительница аккуратно развязала ленточку и достала застекленную рамку с дивно красивым «гербарием».

– Это икебана, – пояснила Сойка.

– Очень красиво! – похвалила мама, встала со стула и примерила рамку к стене. – Сюда и повесим!

– Мне бы руки помыть, – смущенно попросила Саяка.

В этот раз краснеть пришлось маме, а я, старательно сдерживая смех, повел Соечку в ванную, по пути постаравшись успокоить:

– Не переживай, ты ей уже понравилась, а даже если бы нет – думаешь я бы стал ее слушать?

– Но когда понравилась – это же лучше, верно? – улыбнулась она мне.

– Намного лучше! – согласился я, показал как включить свет и деликатно свалил обратно в гостиную.

– Хорошая, – прошептала сидящая за столом мама.

– Лучшая! – не согласился я.

Оперев голову на кулачок, родительница умиленно протянула:

– Все у тебя не как у людей, Сережка!

– Так где люди и где я? – скорбно вздохнул я.

– Электроник ты мой! – протянув руку через стол, родительница убрала с моего плеча невидимую соринку.

– Хорошо, что от батареек работаю, а не от сети, – адаптировал я анекдот про деда Юру из будущего под себя и под мамин смех пошел в коридор – шум воды в ванной стих.

– Пойдем? – протянул руку Саяке.

– Угу!

Вернулись в комнату.

– Чего тебе положить, Соечка? – решила немножко поухаживать за ней мама.

– Картошки, если можно, – попросила она.

Родительница ловко перенаправила заранее устремленную к рису ложку. Расистка!

– Рис мне тоже нравится, но картошку люблю больше, – пояснила заметившая это Саяка.

Не пропадать же добру?

– Мне Сережка говорил, но я не поверила, извини, – покаялась мама.

– Ничего, я привыкла! – светло улыбнулась Сойка. – А это у вас соевый соус? Извините, он мне тоже не нравится.

Наложив себе невостребованный рис, залил его невостребованным соусом, пояснив:

– А это для меня!

Немного покушали.

– А ты хорошо учишься? – спросила мама будущую невестку.

– Отличница! – похвасталась она.

– Молодец! А куда поступать будешь?

Соечка смущенно поерзала:

– Мама и папа говорят, что мне проще всего будет заниматься японистикой или переводами, но этим заниматься я точно не хочу. Я не знаю, – развела ручками.

– Ничего, ты же в девятом только, время подумать есть, – успокоила ее родительница.

– Я тоже так думаю, – кивнула девушка.

Следующие полчаса мама под курочку с картошкой и торт с чаем выпытывала из Сойки все, что положено в таких ситуациях. Взяв с девушки обещание передать ее родителям приглашение приходить в гости, посмотрела на часики:

– Нужно ехать жениха с работы забирать.

– А вы сами на машине ездите? – загорелись глаза у Саяки.

– Сама. Права получишь – дам покататься, – пообещала мама и покинула квартиру.

А ведь буржуйский презерватив так благополучно и остался под обивкой старого дивана в старой квартире. Не забыл – просто из головы вылетело. Ладно, мы все равно еще маленькие.

– Наелась? Пойдем на экскурсию? – предложил я.

– Пойдем!

– Это у нас кабинет, тут дядя Толя вечерами наукой занимается, потом в детскую переделаем.

– Смешные обои! – оценила Сойка легкомысленные цветочки.

– Я вообще глубоко ироничный, – шаркнул я ножкой, и мы пошли ко мне.

– Ничего себе! – первое впечатление вышло как надо!

– А у тебя тут пустовато, – а вот второе подкачало.

– Так все влезает в шкаф, – отодвинул дверцу вбок, показав одежду и книги. – А на полки подарки ставлю, думаю через полгодика место закончится, – скромно прокомментировал почти пустые полочки вокруг телека.

А что поделать, если дарят утилитарное? Не ставить же мне туда импортный унитаз!

– А это от кого? – не стала глумиться над начинающей творческой единицей Сойка, взяв в ручки желтенькую игрушку-модель с надписью «Милиция».

– От Советского ГАИ, за образцово-показательный доклад на мероприятии по безопасности дорожного движения, – честно ответил я.

Ну и что, что подарок прибыл только через два месяца, после получения «корочек»? У меня и грамота соответствующая есть.

– Все тебя любят! – не без гордости похвалила меня Сойка, поставила машинку на место и показала на составленные в угол мешки. – А там у тебя что?

– Письма от читателей и слушателей, не успел разобрать пока.

– Хочешь я тебе помогу? – предложила она.

– Хочу! – обрадовался я. – По-хорошему нужно нанимать на это дело специальных людей, которые будут письма читать и выдавать статистику – что людям нравится, что нет, чего хотят и так далее, но у нас эксплуатировать других людей можно только на добровольной основе.