Текст книги "Мертвая вода"

– Кто тут? – громко спросил Кирилл.

Кусты затрещали. На чистый снег прогалины вышла огромная черно-серая собака. Не собака, с замиранием сердца понял Кирилл, – волк. Он сделал шаг назад, за ним еще и еще. Оглянулся: волк стоял на прежнем месте, чуть приоткрыв пасть, будто смеялся над Кириллом.

Кирилл видел волка только в зоопарке. Но что-то древнее, первобытное подсказывало: беги! Опасность!

Треск раздался справа и слева. Волки всегда охотятся стаей, вспомнил Кирилл. Он испугался, выронил шлем и побежал, не разбирая дороги, прочь от этого места. Вслед ему летел многоголосый вой.

Потеряв остатки самообладания, Кирилл бежал сломя голову. Волки не отставали. Почувствовав, что больше не может бежать, Кирилл расстегнул куртку и достал из кобуры пистолет, прощальный подарок Виктора. Если бы Кирилл хоть что-то соображал в то время, он бы обязательно помянул инженера добрым словом. Дрожащими руками передернул затвор. Справа мелькнула тень, Кирилл выстрелил не целясь. Слева затрещали кусты, он выпустил туда три пули, одну за другой. В кустах раздался жалобный скулеж. Не дожидаясь, чем все кончится, Кирилл спрятал пистолет в кобуру и поспешил вперед.

Увидев, что добыча может дать отпор, волки стали держаться подальше, но не отставали. Зимой, когда нечего есть, они не могли позволить себе пренебрегать таким жирным куском, как одинокий человек.

Кое-как успокоившись, Кирилл стал лихорадочно думать. Долго он так не пробегает, свалится. Залезть на дерево? Неплохо, ведь волки по деревьям не лазят. Значит, дерево, а там посмотрим? Дерево! Кирилл подбежал к ближайшей сосне и стал снимать снегоступы. Из кустов вышел волк, за ним еще и еще. Волки наблюдали за Кириллом, но нападать не спешили: знали, что добыча не сбежит.

Кирилл снял снегоступы и полез на сосну. Только оказавшись высоко над землей, он пришел в себя и задышал спокойнее. Волки подошли к дереву вплотную. Большой, не меньше метра в холке, очевидно, вожак стаи, подошел ближе всех и посмотрел вверх, на сидящего на суку Кирилла. Кирилл трясущимися руками достал пистолет и прицелился. Опустил оружие, ожидая, пока придет в порядок дыхание. Волк обошел дерево по кругу, остановился. Кирилл тщательно прицелился. Бабахнул выстрел, но за мгновение до того, как Кирилл выстрелил, волк двинулся вперед. Вместо того чтобы перебить хребет, пуля лишь задела похожий на метлу хвост. Волк подпрыгнул, перекатился, но быстро пришел в себя и остановился. Насмешливый взгляд хищника вывел Кирилла из себя. Он два раза выстрелил, не попал, пули взрыхлили снег перед носом у зверя. Волк насмешливо глянул на Кирилла, коротко тявкнул и скрылся за кустами. За ним исчезли остальные. Кирилл даже подумал, что они ушли; прислушался и услышал, как скрипит под лапами снег.

Пока Кирилл бежал, он не обращал внимания на холод. Но, оказавшись на дереве, в неподвижности, он с ужасом почувствовал, как мороз вонзает в него ледяные клыки. Особенно мерзла голова, ведь шлем Кирилл потерял. Пришлось снять куртку, выпуская драгоценное тепло, стянуть свитер и обмотать голову. Стало чуть легче. Не будь на Кирилле хай-тек куртки, теплых штанов и горных сапог, он бы давно замерз насмерть, а так – держался, хоть и выбивая зубами дробь.

Вскоре стемнело, мороз стал всепожирающим. Кирилл дрожал, сжавшись в комок на ветке. Волков не видно и не слышно, но Кирилл знал, что они там. Решив проверить, не ушли ли они, он крикнул:

– Ну, вы, собаки! Вы тут? А? А-а-а-а!

В свете луны загорелись красные волчьи глаза. Вокруг дерева собралось не меньше десятка волков. А чуть позже они решили спеть. От воя у Кирилла встали дыбом волосы, он пробирал до костей не хуже мороза. Потом все стихло. Кирилл боялся заснуть и свалиться с ветки. Да еще этот мороз… Можно было и не проснуться. Но неподвижность, подкрепленная усталостью, взяли свое: Кирилл заснул.

Его разбудил громкий стук. Спросонок Кириллу привиделось, что волки отрастили метровые стальные когти и лезут вверх, за ним, вонзая когти в дерево. Он полез за пистолетом, но вовремя опомнился – какие когти?

Протерев глаза, Кирилл увидел, что вокруг светло. Ветер стих, сквозь кроны деревьев пробивались солнечные лучи, наполняя лес искристым сиянием. Стояла ватная тишина, и в этой тишине раздавался равномерный стук. Кирилл посмотрел вниз. Под деревом стоял человек и бил палкой по стволу. Увидев, что Кирилл смотрит на него, он перестал стучать.

– Ты там как, живой? – спросил человек по-русски.

Кирилл закивал.

– Ну, раз живой, давай слезай. Или ты на дереве теперь жить будешь?

– А… – попробовал спросить Кирилл, но горло ему не повиновалось.

Он откашлялся и просипел:

– А волки?

– Волки медведя испугались и убежали…

Ответа Кирилл не понял, но волков видно не было, и он счел за лучшее слезть. Точнее, попытался слезть – пришлось добрых пятнадцать минут разминать затекшие конечности, прежде чем он смог хоть как-то двигаться. Человек терпеливо ждал. Наконец Кирилл спустился, тут же провалился по пояс в снег и обнаружил, что смотрит на своего спасителя снизу вверх. Тот стоял на лыжах и не думал никуда проваливаться.

Человек оказался уже немолод – с морщинистого обветренного лица, укрытого пышной седой бородой, смотрели ясные, пронзительно серые глаза. На старике была надета вывернутая мехом внутрь куртка, меховые же штаны, на ногах – валяные сапоги. Руки защищали меховые рукавицы. На голове меховая шапка-ушанка. Довершала картину висящая за спиной винтовка – над плечом торчал ствол с пламегасителем.

– Лицо покажи, – приказал человек.

Кирилл послушно размотал с головы свитер. Человек бесцеремонно осмотрел Кирилла, как жеребца на торгу, только что зубы не проверил.

– Выпьешь?

Не дожидаясь ответа, старик снял с плеч рюкзак, достал фляжку. Кирилл глотнул, внутренности обожгло огнем.

– Это что? – откашлявшись, спросил Кирилл.

– Самогон, конечно. Как тебя зовут, парень?

– Кирилл…

– Ты откуда здесь взялся, Кирилл?

– С поезда, – честно ответил Кирилл.

– А где твой парашют?

– Парашют? – не понял Кирилл.

– Это же парашютный шлем. – Старик достал из рюкзака потерянный Кириллом шлем. – Дак где парашют-то?

Кирилл объяснил. Он чувствовал, что стоит ему соврать, старик просто развернется и уйдет.

– Ну ты и затейник. Вот неймется вам, городским, вечно что-то чудите. – Старик покачал головой. – Жаль, что нет парашюта, в хозяйстве вещь нужная. Откапывай свои снегоступы, и пойдем.

Кирилл не стал спрашивать, куда: там будет дом, печка и какая-то еда. Что еще желать в зимнем лесу? Закрепив снегоступы – увидев их, старик похихикал в бороду, но ничего не сказал. Кирилл выпрямился, показывая, что готов идти. Старик пошел на лыжах впереди. Он не торопился, шел так, чтобы Кирилл не отстал, но при этом не оглядывался. То ли знал, что Кирилл не отстанет, то ли ему было все равно. Путь оказался неблизким, под конец Кирилл уже еле переставлял ноги. А дед знай себе шагал, напевая под нос какую-то песенку. «Наливалися знамена кумачом последних ран, шли лихие эскадроны приамурских партизан… Этих дней не смолкнет слава, не померкнет никогда… И останутся как в сказке, как манящие огни…»

Старик обитал в большом бревенчатом доме, стоявшем посреди большой поляны. Из трубы курился дымок. От дома в лес уходила засыпанная снегом просека.

Хозяин открыл низенькую дверь, запертую снаружи на простой крючок, и пригласил Кирилла внутрь.

Внутри было чисто, пол и стены из потемневших от времени досок. В углу – иконы, теплится лампадка. На стенах связки сухих трав, часы с кукушкой, тележное колесо. У внутренней стены русская печь, рядом ухваты, какие-то чугунки. Никаких следов цивилизации, ни компьютеров, ни гаджетов. Старик зажег керосиновую лампу, открыл дверцу печи, подкинул дров. Добравшись до дома, он стал словоохотлив:

– Хорошо, не успел дом выстыть-то. Я вчера как выстрелы услыхал, так и понял, что кого-то волки загнали. С утра, как развиднелось, побежал тудой. А как уходил, так поленьев потолще в печь, того, засунул, чтоб не выстыл дом-то.

В печи загудело, огонь жадно набросился на свежую пищу. Стало тепло, замерзшие на морозе уши оттаивали; Кирилл кривился от обжигающей боли. Казалось, что уши распадаются на куски. На столе появилась глиняная миска с горячим – аж пар клубится, супом. Рядом легла деревянная ложка.

– Спасибо, – поблагодарил Кирилл и накинулся на еду.

– Вы не сказали, кто вы и как вас зовут, – сказал Кирилл, утолив первый голод.

– Зови меня дед Пахом. Я – красный партизан!

Седые усы дрогнули: старик улыбался.

– Кто? – Кирилл от удивления чуть не разлил суп.

– Партизан! – с нескрываемой гордостью отчеканил старик, показывая на висевшую на гвоздике шапку-ушанку, наискось перечеркнутую красной ленточкой.

Было ясно, что старик свихнулся. Но Кирилл махнул на это рукой: его привели в дом, кормят – какая разница, в своем уме его неожиданный спаситель или нет?

Надежды Кирилла отогреться у старика и отправиться дальше, развеялись как дым.

– Куда ты пойдешь? – всплеснул руками дед Пахом на следующий день, услышав, что Кирилл собрался уходить. – Снег кругом, все замело! А ты городской, к нашей погоде не приучен. Сгинешь, косточек не найдут.

– Ну, от волков я как-нибудь отобьюсь, – не согласился Кирилл.

– Так разве тут в волках-то дело? С пути сбиться – раз плюнуть, забредешь, куда Макар телят не гонял, и поминай как звали. А морозы тут знаешь какие? Ого-го, деревья трещат! Нет, ты уж оставайся до весны. А весной, как снег сойдет, тогда и отправишься.

Кирилл сдался: старик лучше знал местность. Правда, когда Кирилл попытался выяснить точное местонахождение хутора, тот только развел руками:

– Вот туда, верст пятнадцать, будут Малые Гниличи, а вот туда двадцать – Каменка. В Гниличах пять семей, в Каменке три. Есть еще, которые как я, на хуторах. Тех тоже…

Старик стал загибать пальцы, но бросил.

На картах Кирилла таких населенных пунктов не было. Он назвал старику несколько отмеченных на картах городов и поселков, но тот только разводил руками: не слышал, и все тут.

– А еда, горючее откуда? – удивился Кирилл. – Патроны, наконец?

– Так, это, ходоки приносят. Или в город кого отрядим, шкурки обменять. Да и много ль нам надо? Еда с огорода, коровок люди держат, птицу. А на спички, соль да керосин ужо как-нить набирается. Шкурки в городах ценят. Если лисья или волчья, с руками отрывают. По весне, как подсыхает, начинают ходоки ходить, выменивать.

Получалось, что в считавшемся пустынным краю теплится жизнь, совершенно независимая от правительства и полисов.

– Все так, все так, – подтвердил старик. – Вы там в своих вонючих городах позаперлись, носу не кажете. Передвигаетесь по ниткам железным, до остального вам и дела нет. А нам того и надо, чтоб никто нас не трогал. Подати платить вроде не за что, так зачем нам ваша власть?

– Ну, вам-то, может, и незачем, а вот вы власти, наверное, нужны. Налоги не платите… – Кирилл хмыкнул.

– А ты заставь нас платить, заставь, попробуй! – хитро прищурился старик. – К каждому солдата с ружьем не приставишь. А леса вокруг большие, уйдем и все. Не найдут. После Чумы леса разрослись, дорог, почитай что, и не осталось. Как нас прижать? Пробовали, было дело. Наезжал в Каменку какой-то хмырь, не по-нашему говорил, через переводчика. Что-то там вещал про какую-то федерацию-шмедерацию. Народ послушал, да и разошелся. Дел других нет, заезжую немчуру слушать!

Кирилл остался жить у деда Пахома. Если не считать того, что дед всерьез считал себя партизаном, во всем остальном он оказался вполне нормальным. Поначалу, Кирилл все время думал о своей цели, думал о Хелен, но прошел день, другой, третий и мысли отошли на второй план. Покой, тишина, вековые сосны вокруг поляны отодвинули прошлую жизнь.

Кирилл рубил дрова, таскал из колодца воду, как мог, помогал по хозяйству. Особенно понравилась Кириллу баня – непередаваемые ощущения. Дед присматривался к Кириллу, словно проверял. Учил слушать и понимать лес, ставить силки на зайцев. Научил ходить на коротких охотничьих лыжах, подбитых мехом.

Вечера коротали за чаем. На стенах висели пахучие связки сушеных цветов, из которых дед заваривал потрясающе вкусный чай. Ему было интересно узнать и про полисы, и про то, что в мире делается. Кирилл охотно рассказывал, а старик много спрашивал, и Кирилл быстро сообразил, что дед не так прост, как хочет казаться.

Увлекшись разговором, дед забывался. Бывало, что Кирилл бросался выполнять просьбу сломя голову, а потом удивленно чесал в затылке. Маска недалекого лопуха-хуторянина сползала, обнаруживая умного, знающего человека, привыкшего командовать.

Так они и общались, по молчаливому согласию обходя некоторые темы. В один прекрасный день старик исчез. Утром Кирилл обнаружил, что на гвоздике нет ушанки, а в углу лыж. Дед куда-то ушел. Такое случалось, поэтому Кирилл не очень волновался: ушел – придет. Но прошел день, за ним другой, а деда все не было. Кирилл встревожился и собрался на поиски. Как назло, в тот же день зарядила метель. Спустя несколько дней, когда погода улучшилась, оказалось, что все вокруг засыпано снегом. Так он никуда и не пошел, хотя на душе кошки скребли.

День шел за днем. Кирилл, больше от скуки, чем с какой-то осмысленной целью, решил обыскать дом. Зачем ищущему тишины и покоя человеку жить так близко к железной дороге? Пустых земель полно, он мог поселиться там, где никто и никогда бы его не нашел. Достаточно случайно залетевшего беспилотника, чтобы его обнаружить; это риск, и немалый. Деду зачем-то нужна железная дорога. А зачем дорога партизану? Пустить под откос поезд. Значит, где-то должен быть тайник со взрывчаткой!

Кирилл тщательно обыскал дом, но ничего не обнаружил. Ни в сараях, ни в погребе, ни в бане ни намека на взрывчатку. Кирилл сел на ступеньку крыльца и стал покручивать в голове места, прикидывая, не пропустил ли он чего. Такое место было: дровяной сарай, под дровами он не смотрел. В сарае их было кубометров десять, в высоких, до потолка, штабелях. Переложить кучу дров – задачка не из легких. Только привычка не бросать начатое на полпути заставила его взяться за дело. Кирилл потянул полено в самом низу штабеля и еле успел отскочить. Дрова обрушились на место, где он только что стоял.

Завал пришлось разбирать и складывать у противоположной стенки.

Кирилл напряженно работал несколько часов и уже был готов опустить руки, когда увидел среди устилавшей пол древесной трухи длинную щель. Кирилл провел вдоль щели рукой. Когда рука неожиданно повернула на девяносто градусов, он расплылся в улыбке: вот и люк! Оставшиеся дрова Кирилл перекидал за каких-то полчаса.

Спустившись в погреб, он зажег висевшую у входа керосиновую лампу и замер в немом изумлении. Погреб оказался под завязку набит оружием. Кирилл прошелся вдоль полок, стирал пыль с ящиков, пытался разобраться в маркировке. Гранатометы, автоматы, мины и взрывчатка, взрывчатка, взрывчатка со всеми принадлежностями вроде детонирующих шнуров, подрывных машинок и прочего минерского хозяйства. Дед мог в одиночку вести целую войну.

В конце склада обнаружился атташе-кейс. Внутри, кроме небольшого планшетника, ничего не было. Кирилл забрал планшетник и поднялся наверх: чутье подсказывало ему, что он нашел то, что искал.

Вход в систему оказался защищен паролем. Это остановило бы обычного человека, но не Кирилла. Планшетник сопротивлялся целых полчаса, а затем сдался на милость победителя. Кирилл вернулся в дом, перекачал содержимое планшетника в имплант. Информация в планшетнике была организована по старинке – дерево каталогов, папки с текстовыми и видеофайлами.

Информации оказалось неожиданно много. В папках, помеченных как главные, оказались карты и схемы незнакомых территорий, каких-то городов и объектов. Это Кирилла не заинтересовало, он искал информацию о деде. Но разобраться в нагромождении папок оказалось неожиданно сложно. Дед не всегда жил в лесу – в папках было много информации из сети. Аналитические статьи, исследования, версии с комментариями. Все на русском – других языков дед либо не знал, либо не признавал. Информация оказалась устаревшей – последние файлы были скачаны из сети восемь лет назад.

Кирилл так углубился в изучение материалов, что не заметил, как вернулся дед.

Увидев на столе планшетник и сидящего со стеклянными глазами Кирилла, дед все понял и рассмеялся. Кирилл удивленно на него вытаращился: он ожидал гнева.

– Я… я думал, ты пропал, – пробормотал Кирилл, забыв поздороваться.

– Не дождетесь. – Дед стал веником обметать снег с валенок. – Ну что, нашел что-то интересное?

– Я не знаю пока, – честно ответил Кирилл. – Дед, извини!

– Пустое, – махнул рукой дед. – Ты все равно в бегах, так что доносить не станешь. Да и нравишься ты мне, Кирилл, вот сам не знаю, почему. Толковый ты парень, жаль только, что немец. Так что читай на здоровье про подвиги своих предков.

– Дед, а ты кто? Только про партизана не надо рассказывать…

– Я – русский офицер!

– Бывший?

– Офицер бывшим не бывает. – Дед сказал это с таким достоинством, что смешок замер у Кирилла на губах.

– Я… русский тоже.

Кирилл впервые в жизни сказал это вслух.

– Да? – Дед пристально на него посмотрел. – Бывает…

В полисах среди хай-теков было немало русских. Их никто не притеснял, только в СС не брали. Но многие как будто стеснялись своей русскости. При первой же возможности меняли фамилии, говорили по-английски или по-немецки. В армии Кирилл видел русских, которые и двух слов на родном языке не могли связать, потому что родители говорили с ними по-английски или по-немецки. Выбившиеся наверх русские больше всего притесняли именно своих. Хуже не было, чем русскому оказаться в подчинении у русского. И в глазах деда говорящий с акцентом Кирилл, с его немецкой фамилией, был именно таким Иваном, родства не помнящим.

– Меня усыновили, – сказал Кирилл.

Прозвучало это как оправдание. Дед задумался, глядя сквозь Кирилла. Покачал головой, встал и через плечо сказал:

– Там папка есть, называется «Оккупация». Посмотри на досуге, русский Кирилл. Потом поговорим…

После ужина Кирилл сел за чтение. Сначала было скучно – схемы развертывания войск, какие-то многостраничные директивы. Читая аналитические статьи, Кирилл недоверчиво хмыкал. Потом пошли воспоминания очевидцев, обрывки каких-то блогов, снятые на мобильные телефоны ролики и записи с камер беспилотников. Перед Кириллом разворачивалась картина трагической гибели огромной страны. Он не поверил, стал сравнивать и проверять… но нестыковок не было, все сходилось.

Не было никакого слияния России и Европы. Воспользовавшись вызванным Чумой хаосом, частные армии, до того охранявшие технополисы, заняли все ключевые точки страны. К ним присоединились отступившие на территорию России остатки европейских армий. Попытки сопротивления беспощадно подавлялись. А европейцы радостно это приветствовали, ведь из бесправных беженцев они становились хозяевами.

В условиях, когда приходилось выбирать между службой оккупантам и смертью от холода и голода, многие выбирали службу. Но такую возможность предоставили не всем. Все энергоресурсы контролировали оккупанты. Целые районы и области, признанные бесперспективными, просто отключили, отрезали от сети энергоснабжения, прекратили подвоз продовольствия. При российском климате это обрекало на смерть от голода и холода миллионы. Строчки аналитических отчетов не могли передать того тоскливого ужаса, который пережили люди, бегущие из превратившихся в смертельные ловушки городов. Но от блогов, в которых немногие уцелевшие делились воспоминаниями, волосы становились дыбом.

«…Мы долго шли по дороге. Ночами было очень холодно и многие замерзали. Все время шел дождь… Вдоль обочин лежали полураздетые люди… На перекрестке стояли бронетранспортеры с белыми крестами на броне. Возле них стояли солдаты, которые говорили по-польски, и офицер-прибалт… Мужчин отделили, отвели в сторону и расстреляли. Потом построили женщин и стали выбирать, как на рынке… Мне повезло, меня изнасиловали всего пять раз. Ночью, когда все заснули, я выбралась и убежала в лес. Долго блуждала, пока нашла деревню. А всех, кто остался там, убили, детей тоже…»

Таких воспоминаний были десятки, сотни, тысячи. Их дополняли видеоролики и фото, где все было ясно без комментариев. Забитые трупами рвы. Дома, превращенные реактивными снарядами в руины. Забитые беженцами шоссе: детские коляски, тачки из супермаркетов, нагруженные нехитрым скарбом, замурзанные худые дети. И снова трупы, трупы на обочинах дорог, в канавах, на столбах… Сгоревшая бронетехника, русская вперемешку с европейской. Стоящие на коленях пленные в форме бундесвера и строй солдат, вскинувших автоматы, в русской форме.

Поняв, что еще чуть-чуть, и он не выдержит, Кирилл вернулся к аналитическим статьям. Перед ним развернулась хроника вооруженного противостояния, длившегося почти год. Разрозненные части российской армии и ополченцы сопротивлялись оккупантам. Но итог везде был один: поражение и тотальная зачистка территории. Добила Кирилла таблица человеческих потерь. Данные были указаны приблизительно, но цифры говорили сами за себя: не Чума и атомные бомбы стали главной причиной смерти граждан России. Гораздо больше погибло от пуль оккупантов, от голода и болезней.

Кирилл читал всю ночь, спать ушел на рассвете, но проспал немного. Во сне отец дирижировал массовым насилием над женщинами, стрелял в детей, давил гусеницами танка связанных пленных. Где-то на краю сознания, как птица в клетке, билась мысль, что это невозможно, что отец воевал на фронте, а не в тылу, но навязчивый кошмар не проходил. Проснулся Кирилл еще более разбитым, чем засыпал.

Когда он проснулся, деда не было. Стоило ему появиться, как Кирилл с порога на него накинулся:

– Это невероятно! И это правда!

– Да, – ответил дед. – Это правда.

– Но… – Кирилл замолчал и вдруг закричал, надрывая глотку: – Как же вы это допустили?! Вы, офицеры, мать вашу так и эдак!

Он схватил деда за грудь, поднял в воздух.

– Поставь на место, сопляк! Уши оборву! – рявкнул дед, встопорщив седую бороду.

Кирилл послушался, разжал руки.

– Все, парень? Больше истерик не будет?

– Не будет, – Кирилл засунул дрожащие руки в карманы, опустился на лавку.

Пахом снял верхнюю одежду и сел напротив Кирилла.

– Русским не нужен никто со стороны, чтобы устроить себе лютый песец. Мы сами с этим отлично справились…

Дед рассказал свою версию той истории, которую Кирилл учил в школе, захватывающую версию очевидца и участника. Он был тогда лейтенантом, только что из училища. На его глазах разваливали армию, превращая дивизии в бригады, а бригады – в кадрированные полки. Когда передавали под контроль НАТО стратегические ядерные объекты, он молча держал руки по швам – потомственный офицер, военная косточка.

Он своими глазами видел, как вымерзали и умирали от голода города и села. За протокольной фразой «коллапс инфраструктуры» скрывались сотни тысяч трагедий и смертей. Все произошло не за один день: страна умирала постепенно. С телеэкранов объясняли: трудности временные, МЧС работает. К тому времени единственным работающим министерством в стране осталось МЧС. А теперь, дорогие телезрители, немного позитива и гламура.

Русские наблюдали, как продавалась власть: за замки в Европе, за яхты, за альпийские курорты. Видели, как страну растаскивают по частям. Да ее уже к тому времени не было, страны: так, кучка уделов, управляемых князьками, которые уже не боялись Москвы. Все шло своим чередом, даже когда ползучая оккупация стала явной.

В Европе дела шли неважно: мультикультурализм и толерантность достигли апогея. Во многих странах считалось нормальным, что дети, начиная с детского сада, не должны различать, кто мальчик, кто девочка. Традиционная семья ушла в прошлое. Демографический кризис опустошил Европу.

Толпы мигрантов-мусульман заполонили европейские города. У них с идентификацией и с размножением все было в порядке. Мусульмане стали прибирать власть к рукам: Франция, Германия, Бельгия, Голландия… Радикальный ислам пошел в наступление.

Европейцы за бесценок распродавали недвижимость и переезжали на восток – подальше от мусульман. Мигрантам не нужны были визы: Россию вовремя приняли в Европейский Союз.

Русские и глазом не успели моргнуть, как уже на всех ключевых постах сидели выходцы из Старой Европы, а финансовая сфера полностью перешла под контроль европейских консорциумов. Нашлись такие, кто радовался: земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, приходите и владейте. Рано радовались…

Началась война, и маски оказались сброшены. Сначала обмен ядерными ударами с Халифатом и Китаем, потом стремительное, как лесной пожар, распространение Чумы, поставило жирный крест на том, что еще оставалось от русской государственности. Сопротивление разрозненных русских войск было жестоко подавлено частными армиями, в которых многонациональным сбродом командовали кадровые офицеры немецкой, английской и израильской армий.

Оставшиеся в живых ушли в подполье, дополнив собой пеструю мозаику антигосударственных групп.

– А кто же тогда выпустил Чуму? В школе нас учили, что русские, – спросил Кирилл. – Но я думаю, что это не так, тогда бы они из образовавшегося хаоса как можно больше выжали.

– Хочешь знать, кто выпустил вирус? Посмотри на тех, кто синтезировал вакцину. Как только мировая элита сосредоточилась в технополисах, судьба остальных была решена. Идеально бесчеловечный план: убить потребителей нужных хозяевам ресурсов, оставив только обслугу.

– Но ведь войну это не остановило, – Кирилл покачал головой.

– Кому война, а кому мать родна, – дед усмехнулся. – Все равно хозяева сами не воюют, воюет быдло. А чего быдло жалеть?

– Ты зачем мне это рассказываешь? Хочешь меня завербовать?

– Вербовать тебя? Да зачем и, главное, – куда? – Седая борода затряслась. – Мы уже давно не боремся с вами. Почитай, десять лет уже, вот как твой отец умер, так и бросили.

– Почему? И какая связь с моим отцом?

– Прямая, парень, прямая. Твой отец был приближенным одного из самых адекватных руководителей Федерации. И не он один, их целая команда была. Когда их не стало, началось такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Нам больше незачем с вами бороться. Вы сами создали такие перекосы в обществе, такие внутренние противоречия, которые мирным путем уже не устранить. Федерация обречена!

– Ну, я думаю, мы еще побарахтаемся!

– Барахтайтесь, кто вам мешает, – усмехнулся дед. – Только определись сначала, кто эти «мы».

– Мы… – начал Кирилл и осекся.

Простой вопрос поставил его в тупик. «Мы» – Федерация? Хай-теки, которые оказались банальными оккупантами? «Мы» – русские? Какие русские? Те, что служат оккупантам не за страх, а за совесть, как служил Кирилл? Или такие, как Степан, жалевший, что не может отправить сына работать в бордель? Или уютно устроившиеся в полисе и стыдящиеся своего русского происхождения хай-теки?

– Вот то-то и оно, – сказал дед, прочитав мысли Кирилла по лицу. – Сначала с собой разберись, а потом бросайся переделывать мир. Вот когда найдешь мертвую воду, тогда мы с тобой поговорим по-другому! Знаешь, что это такое?

– Дед, ты меня вербуешь все-таки, – задумчиво глядя в сторону, сказал Кирилл. – Я ведь не называл тебе своей фамилии…

– Вижу, что служба в СС даром не прошла, – с уважением во взгляде кивнул дед. – Ты прав, я действительно хочу, чтобы ты был на нашей стороне.

Кирилл криво усмехнулся, покачал головой. Дед стукнул кулаком по столу:

– На стороне своего народа! Скоро, очень скоро хай-теки передерутся с туземцами, а полисы друг с другом. И нам останется только прийти и забрать то, что принадлежит нам по праву: нашу страну!

Кирилл надолго задумался.

– Кстати, за что тебя выгнали из СС? – внезапно спросил дед.

– А? Что? За невосторженный образ мыслей, – пробормотал Кирилл.

На этом разговор закончился, и они пошли спать. Кирилл долго ворочался, обуреваемый противоречивыми мыслями. Утром за завтраком дед сказал:

– Через неделю по зимнику пройдет торговый караван. С ним сможешь добраться до Метрополиса.

– Караван?

– Да, караван. Жить-то людям надо. Раз есть спрос на товары, есть и предложение, вот и ходят караваны.

Неделя пролетела незаметно. Подошел день, когда по зимнику западнее Каменки должен был пройти караван. Дед с Кириллом обосновались в небольшой охотничьей избушке рядом с зимником и спали по очереди, чтобы не пропустить караван.

Приближение каравана выпало на дежурство деда, тот услышал шум моторов вдали и растолкал Кирилла:

– Вставай, надо загодя на открытое место выйти. Если наперерез из леса ломанемся, они шмальнут, и привет, пишите письма, – бурчал дед, натягивая одежду. – Лихие людишки на Руси испокон веков на дорогах промышляют, и сейчас главное – за них не сойти.

Услышав за лесом рев моторов, Кирилл понял, что караван солидный, не два-три раздолбанных грузовика. Из-за поворота одна за другой выезжали мощные машины, окрашенные в белый цвет. Передняя не ехала по снегу, она сминала снежную целину, пробивала в ней дорогу, точно плывя по белому морю. До головы колонны было уже рукой подать, а хвост еще не показался. Лязгая гусеницами и наполняя воздух дизельными выхлопами, караван приблизился. На машинах сидели вооруженные люди.

Дед бесстрашно вышел наперерез железному потоку и поднял руку. Головная машина остановилась, с нее спрыгнул человек в белом маскхалате. Подошел, проваливаясь в снег по колено.

– Кто такие? Чего надо?

– Старшего позови, – негромко приказал дед.

Человек, не говоря ни слова, не пошел – побежал к машине. Не прошло и нескольких минут, как от колонны отделилась фигура. Человек подошел, увидел деда; обветренное бородатое лицо расплылось в улыбке.

– Здорово, Пахом! Все партизанишь?

– Привет, Арсенич! Ну, куда деваться, партизаню помаленьку. – Дед пожал протянутую руку.

Последовал обмен дежурными любезностями – как семья, как дети. Видно было, что дед с караванщиком давно знакомы, причем караванщик деда уважает.

– А это кто с тобой?

– Хороший человек, – ответил дед, выделив интонацией слово «хороший». – Надо ему помочь, до Метрополиса подбросить.

– Ну, раз хороший, поможем. Хорошим людям надо помогать. – Арсенич пристально посмотрел на Кирилла.

– Ну, все, парень, бывай. – Дед помедлил и обнял Кирилла. – Удачи тебе! Ищи мертвую воду, парень! Ищи мертвую воду и ничего не бойся!

У Кирилла защипало глаза, он отвернулся и поспешил вслед за Арсеничем. Двигатель головной машины взревел, колонна тронулась. Один за другим вездеходы проехали мимо деда, а он стоял и долго смотрел им вслед.

Из рабочих материалов Клуба Прикладной Истории