Текст книги "Переплет"

3

На следующий день, в два часа, Гедж лежал на диване в гостиной, пребывая не в самой отменной форме. Во рту чувствовался какой-то темно-серый привкус, и он испытывал нерасположенность к любым мыслям или действиям. Снаружи весело щебетали птички, но ему хотелось одного – чтобы они умолкли.

Вчерашний вечер расплывался в тумане путаными обрывками. В общих чертах припоминалось, что он пережил приключения, каких у него не случалось со времен Лос-Анджелеса, но детали как-то комкались. Четко проступало одно: он с кем-то дрался.

Потом картина прояснилась, и он со страдальческим вздрогом сел. Ему четко припомнилось, что соперником в драке был молодой человек в ярком костюме ящерицы. А так как такой костюм носил только виконт де Блиссак, следовательно, он и был противником. Особой сообразительностью Гедж не отличался, но уж такой простой вывод сделать одолел.

И пришел в смятение! Сегодня виконт должен был приехать в шато на неопределенный срок, и вставала проблема – как же правильно вести себя хозяину с почетным гостем, если накануне вечером он приложил столько усилий, чтобы придушить его? А вот решить столь сложную задачу с ходу Геджу было не под силу.

Он все еще сражался с ней, когда дверь открылась и голос дворецкого, объявляющий о приезде виконта де Блиссака, вынудил его подскочить, будто диван под ним взорвался.

Через минуту вошел Пэки, протягивая руку.

– Добрый день, добрый день, добрый день! – зачастил он. – Какой денек! А-ах, какой же сегодня денек! Жаворонок на крыле, улитка на листе, Бог в небесах. Все расчудесно в нашем мире! А как вы, мистер Гедж?

Гедж взирал на гостя, содрогаясь от холодной враждебности. Для человека, который терпеть не может улиток и не так уж обожает жаворонков, бьющая через край веселость в такой момент, даже выказанная дорогим другом, непременно показалась бы несносной. А уж если это не друг… Почему в точности, припомнить Гедж не сумел, но знал наверняка, что этого типа он здорово невзлюбил. Мало того, цитируя стихи, когда и прозу-то с трудом вытерпишь, мерзейший этот субъект ни с того ни с сего объявляет себя виконтом де Блиссаком. Какой бы в голове Геджа ни царил хаос, но уж кто Блиссак, а кто нет, ему помнилось распрекрасно.

– Какого такого дьявола вы сюда ввалились?

– В гости приехал!

Кинув на него короткий взгляд, Гедж потянулся к звонку.

– Я бы не стал, – остерег его Пэки.

– Что?

– Не стал бы, и все.

– Я хочу позвонить дворецкому, чтобы он вас вышвырнул отсюда.

– Вот я и говорю – не стал бы.

– Врывается, видите ли, прикидывается де Блиссаком…

– Прикидываться покойным де Блиссаком у меня есть особые причины. Ах, Гедж, Гедж! – вздохнул Пэки. – Вы сами не осознаете всей своей силы!

– О чем это вы, черт вас дери? – выкатил глаза Гедж.

– О драке с виконтом. Вы, надеюсь, не запамятовали?

Гедж явно старался проглотить свое адамово яблоко.

Это ему не удалось – оно по-прежнему скакало вверх-вниз.

– Да я до него и не дотрагивался!

– Хм… А вот полиция придерживается другой точки зрения. Они раскинули сети и прочесывают окрестности, разыскивая невысокого, но плотного убийцу, которого в последний раз видели в восточном наряде с тюрбаном на голове.

Гедж затрясся.

– Да я и поколотил его самую чуточку…

– A-а, вы говорите о первой стычке! Позвольте, я назову ее предварительной разминкой?

– О первой?

– Ну да, а про вторую, значит, забыли?

– Ой Господи! Вот те на!

Гедж суматошно копался в закоулках своей ущербной памяти в поисках хоть крупицы воспоминаний о драке. Но не сыскалось ни единой.

– Вы что же, хотите сказать, случилась и вторая?

– Ого! Да еще какая!

– И субъект этот в неважнецкой форме?

– Вообще ни в какой. Вот я и решил: единственно, что можно сделать, – приехать сюда вместо него. Конечно, если рассматривать вопрос под строго формальным углом, я не виконт де Блиссак. Но вы совершите чудовищную ошибку, если не примете меня в этом качестве. Миссис Гедж, вернувшись, не найдет в шато ни одного виконта. Вам не кажется, что она кинется наводить справки?

Гедж мешком рухнул в кресло и принялся усердно тереть лоб. Верить или не верить, вот в чем вопрос!

Одна частичка разума нашептывала ему: нелепо предполагать, что человек, отчаянно подравшись за ужином, может наглухо забыть все на следующий день. Но тут же закрадывалась обескураживающая мыслишка: а что, если этот Пэки все-таки говорит правду? В таком случае выгонять его – попросту катастрофа!

Тем самым натуральный цвет решения окрасился болезненным оттенком метаний, а энергичные и срочные меры, вроде звонка дворецкому, потеряли всякое право именоваться поступками. Мало кто из людей в альпаковом пиджаке и полосатых фланелевых брюках так напоминал Гамлета, как Гедж в эту минуту.

– Нет, я не могу – простонал он. – Неужели я мог забыть? Когда «Храмовники» встретились в Лос-Анджелесе, я все прекрасно помнил и на другой день! Отчетливо вспоминал, как врезал этому Уэнстейну. Рыжий такой, недвижимостью занимался. Посмел отколоть шуточку насчет калифорнийского климата… Все, все помнил!

– Не имел удовольствия видеть вас в Лос-Анджелесе, – отвечал Пэки, – но вряд ли тогда вы упились как вчера. Уж и не припоминаю, когда мне доводилось встретить такого упившегося человека. Просто в лоскуты! Пожалуй, вы забыли, что и мне врезали?

Глаза у Геджа совсем выпучились.

– А я врезал?

– Еще как! Глянули нехорошо так – и бамц!

Гедж наконец уверился. Если уж он запамятовал, что налетел на субъекта таких габаритов, да еще и врезал ему, то мог забыть что угодно.

– Так как мы поступим? – осведомился Пэки. – Стараюсь я ради одного – спасти вас от неприятностей. Если желаете, чтоб я ушел, разумеется, я уйду сейчас же. Но тогда – как же с миссис Гедж? Она ведь напишет виконтессе, интересуясь, куда же запропастился ее сынок. Несомненно напишет. И выплывет вся история. А уж полиция обязательно нападет на ваш след. А после… Да, насчет гильотины можно шутить сколько угодно… единственное средство от перхоти и так далее… но никто не убедит меня, что вам она придется по вкусу. Так что? Оставаться мне или убираться?

Гедж метнулся с кресла и лихорадочно вцепился в пиджак гостя.

– И не думайте уходить!

– Итак, по зрелом размышлении, вы хотите, чтоб я остался?

– Конечно, черт вас дери!

– Думаю, решение разумное.

Гедж промокнул лоб и подобострастно взглянул на Пэки. Неужели было время, когда ему не нравился – да что там, когда не внушал, как сейчас, обожания, – этот достойный молодой человек?

– Не знаю, как и благодарить…

– Что вы, что вы! Не за что.

– Так благородно с вашей стороны. Да, именно. Благородно!

– Ну что вы! Так, ерунда!

Запоздалое воспоминание о вчерашнем вечере всплыло у Геджа.

– Послушайте-ка, я вроде брякнул на празднике, будто настоящего футбола в Йеле нет…

– A-а, чепуха! Забудьте!

– Нет, не чепуха! – серьезно возразил Гедж. – Так знайте, я восхищаюсь тамошним футболом. По-моему, классный футбол. – И, поколебавшись с минутку, точно бы чувствуя, что необходимо принести последнюю жертву, закончил: – Спросите меня, и я скажу: Йель превосходит университет Южной Калифорнии на три очка.

– Ну не на три же!

– Да-с, сэр! Именно – на три!

– На одно максимум.

– Ладно, скажем, на два, – уступил Гедж.

Глава VII

В каждой запутанной повести вроде той, что рассказывается тут, наступает момент, когда добросовестный рассказчик обязан урвать минутку и устроить своего рода инспекцию или парад различных персонажей драмы, если он желает вести честную игру Очень удобно для читателей и способствует четкому видению, когда дается обзор событий с птичьего полета для тех, кто – не по своей вине – не умеет летать как птичка.

Вот он, краткий обзор того, что происходило, когда Пэки Франклин явился в шато «Блиссак».

Миссис Гедж сидит в офисе своего лондонского адвоката. Ее не удовлетворили его действия от ее имени на предмет уклонения от английского подоходного налога, и она выкладывает ему все начистоту.

Леди Беатриса Брэкен сидит в саду отцовского поместья (Уорблс, графство Дорсетшир), уже в третий раз перечитывая письмо Пэки, сообщающее об отъезде в Сен-Рок. Хорошо зная, что курорт этот – осиное гнездо азартных игр и там слоняются толпы весьма сомнительных личностей, а среди них и виконт де Блиссак, она ни в малейшей степени не одобряет его поездки. Читая, она хмурится, а хмурясь, притопывает ножкой, а притопывая, приборматывает «хм!». И отнюдь не шутит! За ленчем, когда ее тетя Гвендолин снова высказывает мнение, что Пэки – вертихвост и висельник, Беатриса ловит себя на том, что разделяет мнение допотопной дамы.

Гордон Карлайл, джентльмен хоть куда в новехонькой шляпе, новехоньких туфлях, новехоньком костюме и с гарденией в петлице, сидит на палубе парохода «Антилопа», наблюдая, как все четче обрисовывает полуденный свет красные крыши Сен-Рока. На новехоньком чемодане рядом с ним – свежая наклейка, на которой востроглазый наблюдатель прочитал бы «Герцог де Пон-Андемер».

Суп Слаттери сидит в казино. От ночных приключений голова у него утром была тяжеловата, но алкогольный тоник собственного изобретения быстро поправил дело и теперь он в отменной форме. Осторожно понтируя за одним из столиков, и, если это кому интересно, выигрывая по маленькой.

Виконт де Блиссак – в форме не такой отменной. Он лежит (а не сидит) на кровати в своем номере, уставившись в потолок, конвульсивно вздрагивает всякий раз, как за дверью раздаются шаги, и неимоверно страдает: некий невидимка упорно старается ввинтить накаленные добела шампуры в его глазные яблоки. Это, вдобавок к его терзаниям, что вот-вот распахнется дверь, протянется рука закона и поволочет его в тюрьму, оказывает самый угнетающий эффект на разнесчастного молодого человека.

Гедж снова вернулся на диванчик в гостиную и слегка постанывает.

Сенатор Опэл резво прогуливается по окрестностям шато.

Блэр Эгглстон пребывает в замке, в комнатах для прислуги, где задумчиво чистит обширный зад хозяйских брюк. Счастливым его назвать нельзя, да и не один из длинной череды камердинеров сенатора Опэла счастливым не был. Любой камердинер сенатора сразу открывал, что жизнь – штука суровая, и посланы мы в этот мир не для веселья и удовольствий.

Мисс Путнэм, личная секретарша миссис Гедж, опять же сидит в библиотеке, решая кроссворды. Этой формой умственной тренировки она весьма увлечена.

Кухарка спит.

Дворецкий пишет письмо матери.

Мэдвей, горничная миссис Гедж, занимается своими обязанностями, чтобы, переделав все, пройтись к озеру и отдохнуть там с детективным романом, читать который она начала накануне вечером.

Пэки разыскивает Джейн.

А Джейн стоит на заросшей тропинке, вьющейся по холму, на котором расположилось шато, и задумчиво глядит на гавань.

День, как мы уже намекали, был не из самых удачных для жаворонков и улиток. Тот факт, что жаворонки на крыле, а улитки на листе, приносил мало утешения Геджу. Так же мало утешало это обстоятельство и Джейн. Пока она стояла, обозревая пейзаж, сердце у нее ныло. С тех пор как внезапная любовь бросила их в объятия друг другу, она впервые задумалась, а вправду ли ее Блэр так богоподобен, как она считала. Ей даже подумалось на миг, а нет ли в нем, если покопаться, чего-то и от хлюпика?

Едва выскочив из подсознания, мысль эта моментально унырнула обратно, но все-таки возникла, отчего Джейн охватило смутное беспокойство. Молниеносная мысль омрачила солнечный свет и унесла по меньшей мере процентов сорок удовольствия от лазурного неба и щебетания птичек.

В последние несколько дней Блэр, несомненно, выказывал себя не с лучшей стороны. Постоянное общение с сенатором породило в нем раздражительность, брюзгливость и жалость к себе. На их коротких тайных встречах, когда Джейн предпочла бы беседовать о любви, он стремился свернуть разговор на свои личные горести, да так на них и застревал. А это мучительно для чувствительной и романтичной девушки: летишь как на крыльях в тихих сумерках, чтобы увидеть возлюбленного, и выясняется, что единственное его желание – обсуждать привычку ее отца швыряться в него овсяной кашей.

Однако все бы это Джейн могла простить, если бы Блэр хоть раз пришел с хитроумным планом кражи. Если правда, что критический час порождает Героя, правда и то, что критический час безжалостно разоблачает слабаков. Как заговорщик Блэр выказал полную свою никчемность. Никакого конструктивного курса действий выдвинуть он не сумел. С таким же успехом его могло бы и не быть здесь.

Нехотя Джейн пришла к выводу: в подобных затруднительных обстоятельствах ей требуется кто-то, больше похожий на Пэки Франклина. Вот он, понимала она, человек действий, на которого можно положиться; он хотя бы попробует что-то предпринять, а не станет без толку слоняться и тратить попусту время на нытье из-за того, что кто-то метнул в него капельку овсянки. Да, она вспоминала Пэки с печалью, и внезапно ей всем сердцем пожелалось, чтобы он оказался здесь, и сейчас же. А подняв глаза, она увидела, что он и вправду здесь, спускается к ней по тропинке. Вот это быстрое обслуживание, подумала Джейн и подпрыгнула в изумлении дюйма на два с четвертушкой, чувствуя себя Аладдином, случайно потеревшим лампу.

– Вы!

То же самое выкрикнула она и в предыдущую их встречу, но тогда это короткое слово разорвалось точно ручная граната. Теперь же оно вызвало на лице Пэки радостную улыбку. Знаток словечка «вы», он сразу распознал его тайный смысл – благожелательность и даже восторг. Такое «вы» всегда приятно услышать молодому человеку.

– Что?.. Почему?.. Как?..

Пэки пожал ее маленькую ручку. Строгий ревнитель нравов, пожалуй, отметил бы, что для помолвленного с другой он пожимает ее чересчур ласково.

– Все в порядке!

В нескольких простых словах Пэки обрисовал ситуацию. Он передал разговор с виконтом де Блиссаком и более недавнюю беседу с Геджем. Предвосхищая возможный вопрос: а как же теперь, очутившись в шато, он намерен проникнуть в запертый сейф, – Пэки поведал о безграничной благодарности Супа в доказательство того, что у него имеется рукастый помощник. Сейчас, сообщил он, нужно дождаться миссис Гедж, потом оставить открытым ближайшее окно, а уж Суп довершит остальное.

– Вот такие дела, – завершил рассказ Пэки.

Джейн глубоко вздохнула. Не будь она на редкость прелестной девушкой, кто-то мог бы и сказать, что она засопела. В глазах у нее сиял свет, какого Пэки еще не видел. Сияние ему очень понравилось, и его снова укололо сожаление – ах какая девушка бросается в объятия этому обсевку природы, Блэру Эгглстону!

– Ой, как вы чудесно все устроили! – тем временем вскричала она.

– Ну что вы! Ничего особенного.

Сейчас-то и вообще не было ни малейшей необходимости снова брать и пожимать ее ручку, но он все-таки взял и пожал.

– Почему вы все это делаете для меня?

Джейн затронула вопрос, который и самого Пэки ставил в тупик. Нелепо было бы предполагать, что легкая физическая привлекательность как-то повлияла на человека, помолвленного с леди Беатрисой. Приходилось относить все за счет внутреннего благородства. Встречаются порой такие люди – великодушные, бескорыстные альтруисты. Без всякой личной выгоды носятся они по белу свету, творя добро налево-направо.

Слишком скромный, чтобы выдвигать такую теорию, Пэки только отмахнулся.

– Ну, мне подумалось, что вам потребуется помощь. Как я догадался из ваших слов по телефону, от Эгглстона вы особого проку не ждете.

– От Блэра вообще толку нет! – вздохнула Джейн.

– Этого я и опасался.

– Он никак не может оторваться от мыслей об овсяной каше.

– От каши?

– Ой, ну все случилось в первое же утро. Папа потребовал завтрак в постель, и Блэр принес. А кухарка, зная, что папа – американец, естественно, сочла, что ему на завтрак требуется овсянка, а папа именно ее терпеть не может. Овсянку то есть, не кухарку.

– Многие не могут ее терпеть.

– Да, но он не сказал об этом попросту. Не такой у него характер. О нет! Дождавшись, пока Блэр поставит поднос у кровати, он поднял крышку и спрашивает: «А это что? Овсянка?» Блэр отвечает: «Да, овсяная каша». Папа переспрашивает мягко так, ласково: «Ах, овсянка?» Блэр уже двинулся к дверям, и вдруг что-то горячее и скользкое хлопнуло его по затылку. А папа сидит в кровати и зачерпывает ложкой овсяную кашу. Блэр стал гадать, что же это такое, почему у него весь затылок в каше. Тут папа вынимает полную ложку и, придерживая дно левой рукой, а верх – двумя пальцами правой, мечет ее, ну, знаете, как раньше, в древности, метали из катапульты ядра? Все выплеснулось на Блэра, прямо ему в лицо.

Легкая дрожь сотрясла стройную фигуру Пэки. Ему припомнился эпизод со стрижкой, и до него дошло, на какой же риск он, беспечный, так опрометчиво нарывался. При мысли, что Амброуз Опэл мог сотворить, окажись у него под рукой бланманже или чашка бульона, его озноб прошиб.

– Ну, значит, стоит Блэр с кашей на затылке и по всему лицу – в общем, сплошная каша, – а папа так спокойненько, с обаятельной улыбкой, и говорит: «Не люблю овсянку». Это происшествие засело у Блэра в мозгу. Боюсь, он чуточку злится. Говорит, мне следовало предупредить его, чему он себя подвергает.

– Откуда вы-то могли угадать?

– Папа рассказывал мне, что его камердинеры никогда не задерживаются у него дольше чем на неделю, но объяснял это тем, что большевистский дух сейчас очень силен. Досадно все это. Блэр стал капельку капризным… сварливым… вряд ли он очень счастлив.

– Да, вряд ли. Лично я скорее впал бы в немилость у Аль Капоне, чем служил камердинером у вашего папы.

Пэки был бы не прочь развить эту тему, но в эту минуту донеслось пыхтение и из-за поворота появился самолично сенатор Опэл.

При виде Пэки сенатор застыл как вкопанный. На лицо его набежала тень озабоченности: последнее время он много нервничал, а нервы, как ему было известно, вызывают галлюцинации. Потом, рассмотрев, что призрак держит его дочь за руку, а та, по всей видимости, вполне осознает его присутствие, он чуточку приободрился. Когда Джейн повернулась к нему и окликнула: «А, папа! Это мистер Франклин!» – последние его сомнения развеялись, а остатки страха сменились праведным гневом.

– Только, – продолжала Джейн, пока лицо ее папы постепенно багровело от воспоминаний о стрижке, а глаза, устремленные на Пэки, загорались огнем, – смотри не забудь: теперь ты должен называть его «виконт де Блиссак»!

Как подметил еще Шекспир, нет ничего скучнее, чем история, рассказанная дважды, но когда Пэки второй раз повествовал о событиях, которые привели его в шато под чужим именем, в манере Джейн не было и намека на скуку. Она буквально сияла, вставляя изредка: «Правда здорово?» и «Подумай только, папа, как умно!».

Сенатор и сам не остался равнодушным. Потихоньку багровый оттенок сползал с его физиономии, а на ней проступали благоговение и почтительность, как незадолго до того на лице его дочери, а еще раньше – на лице Геджа. Ближе к финалу он засопел и, наконец, заговорил с видом человека, для которого все прояснилось.

– Так вы – тот самый парень?

– Какой, папа?

– Да тот, про кого ты говорила мне в Лондоне. Ну, за которого ты хочешь выйти.

Джейн приохнула от изумления. Ошибка была естественной и даже неизбежной, но все-таки вызвала неловкость. Покраснев, она взглянула на Пэки.

Во взгляде его тоже читалось легкое замешательство, но он незаметно подмигнул ей, как бы советуя: «Не возражайте ему. Так лучше». Объясняться, понял Пэки, значило напрямую ввести тему Блэра Эгглстона, а интуиция подсказывала ему, как прежде подсказала и Джейн, что сейчас делать это безрассудно.

– Да, сэр, – поддакнул он, слабое эхо Геджу, – все верно.

Сенатор Опэл излучал добродушие и сердечность. Самым задушевным манером он похлопал Пэки по плечу.

– Раздобудьте обратно письмишко, и никаких с моей стороны препон! Никаких! Франклин?.. Франклин?.. А не футболист ли Франклин, а?

– Да, я играл в футбол в Йеле.

– Ничего себе! Играл! Да вас включили в сборную Америки!

– Э… в общем-то да.

– Я и сам из Йеля. Черт, мне ведь все про вас известно! Пару лет назад вам кто-то оставил пару-тройку миллионов.

– Да. Дядя.

Сенатор обежал дочку взглядом, в котором таилась серьезная тревога за ее рассудок.

– Студент Йеля… полузащитник американской сборной… с тремя миллионами долларов… Почему же ты хотела сохранить все в тайне? Ума не приложу. Чего не сказала прямо? – Сенатор повернулся к Пэки, и его суровость смягчилась до елейной сладости. Он стал похож на викторианского папашу, готового осенить пару благословением.

– Вы именно тот зять, о каком я всегда мечтал. Поцелуйте ее!

Если Пэки и раньше слегка смущался, то теперь смущение разрослось не на шутку. Он был не из тех, кто заливается румянцем на каждом шагу. Напротив, многие его друзья были убеждены, что краснеть он разучился еще в далеком детстве. Тем не менее сейчас под здоровым загаром зарделся розовый румянец, мигом превратившийся в довольно красивый цвет давленой клубники.

– Да, ничего, сэр, все нормально. – Пэки попятился, избегая смотреть на раскалившуюся от неловкости Джейн.

Однако сенатор Опэл был из породы людей, которые, отдав распоряжение, любят, чтобы исполнялось оно в мгновение ока. Вдобавок он придерживался здравых и старомодных взглядов на то, как подобает вести себя молодым влюбленным. Сердечность на лице у него поугасла.

– Слышали, что я сказал? Поцелуйте ее!

– Но…

– Давайте! Давайте!

Нелегко одарить девушку поцелуем, таким нежным, чтобы остался доволен отец, которому нравятся поцелуи от всей души, и одновременно выразить ей намеком глубокие и самые почтительные извинения. Но Пэки старался изо всех сил.

– Вот, правильно! – оживленно одобрил сенатор, очевидно, сочтя поцелуй вполне удовлетворительным. – Разрешаю делать это всякий раз, как захочется! А теперь – к письму. Знаете, куда я иду? – осведомился он, внушительно глядя из-под кустистых бровей.

– Папа, ты же еще не уходишь? – немножко встревожилась Джейн.

– Именно что ухожу, и скажу тебе куда. Теперь, когда приехал этот молодой человек, можно начать действовать. И первое, что требуется, – выяснить, куда эта гадюка запрячет мое письмо. Его она наверняка привезет с собой. Знаю я вас, женщин. Попади такой документ к мужчине, он бы хранил его в банковском сейфе. Но вам, идиоткам, нравится держать ценности при себе, чтобы можно было вынимать каждые две минуты и любоваться.

– Истинная правда! – согласился Пэки.

– Разумеется, правда. Так же поступит и эта морда. Вы смотрите, как она хранит драгоценности! Сколько раз ей советовал, чтобы положила их в банк, но она – ни в какую. И письмо, конечно, тоже запрет в сейф. А сейф, пари держу, у нее в спальне. Вот я и наведаюсь туда, взгляну. Ждите меня на террасе через двадцать минут…

И он тяжело затопал прочь, а Джейн и Пэки направились обратно в замок. Оба молчали в задумчивости.

Пэки слегка удивлялся – как же так, он влюблен в Беатрису, а не стал особо протестовать против поцелуя. Удовольствия, разумеется, никакого, но и противно не было. Однако очень удачно, что Беатриса не видела этой сцены.

Приблизительно в том же русле текли и мысли Джейн. Мы бы не решились сказать, что она получила удовольствие, но, с другой стороны, поцелуй и не оскорбил ее до глубин души. Кстати, она тоже радовалась, что Блэра не оказалось поблизости.

Словом, они в задумчивости приблизились к замку.

– Какие эти замки забавные, – обронила Джейн.

– Ужас, – согласился Пэки.

– Башенки эти… всякие штуковины…

– Угм, башенки…

И они пустились сдержанно обсуждать средневековую французскую архитектуру.