Текст книги "Неприметный холостяк"

Глава XVII

1

Как-то миссис Уоддингтон читала рассказ, в котором описывалось, как многочисленные эмоции, а именно страх, ужас, изумление и тошнотворное смятение, «чередовались молниеносно, одна за другой» на лице презренного негодяя, когда он осознал, что его злодеяния выплыли наружу И теперь, ожидая увидеть их на луноподобной физиономии Ферриса, она нажала дверной звонок на девятом этаже.

Но ее ждало разочарование. Феррис, появившийся в ответ на звонок, слегка подрастерял обычную свою напыщенную величавость, но только оттого, что авторы после тяжких битв за письменным столом всегда выглядят несколько встрепанными. Волосы у дворецкого стояли дыбом, поскольку он хватался за них в муках творчества, а на кончике носа расплывалось чернильное пятно. Но вообще он пребывал в достаточно хорошей форме и даже не вздрогнул, увидев, что за посетительница пожаловала.

– Мистера Биффена нет дома, мадам, – ровно сообщил Феррис.

– Зачем мне мистер Биффен? – раздулась от праведного гнева миссис Уоддингтон. – Феррис! Мне известно все!

– Вот как, мадам?

– Нет у вас никаких больных родственников! – продолжала она, хотя тон ее намекал: у людей, связанных узами родства с таким негодяем, есть все основания заболеть. – Вы кропаете здесь статейку о том, что случилось в моем доме, для грязного листка, каких-то «Сплетен»…

– В корпорацию входят также «Шепотом на Бродвее» и «Пересуды на Таймс-сквер», – услужливо подсказал дворецкий.

– Постыдились бы!

– Осмелюсь поспорить с вами, мадам, – задрал брови Феррис. – Профессия журналиста весьма почетна. Многие очень достойные люди писали для прессы. Гораций Грили, например, Делани…

– Чушь!

– Мадам?

– Ладно, обсудим этот вопрос позже.

– Слушаюсь, мадам.

– А пока я требую, чтобы вы сопровождали меня на крышу…

– Боюсь, я вынужден, со всей почтительностью, отклонить ваше предложение, мадам. По крышам я не лазил с детства…

– А по лестнице вы еще в состоянии подняться?

– По лестнице? Разумеется, мадам. Я в вашем распоряжении через несколько минут.

– Нет, идемте сейчас же!

– Извините, мадам, – покачал головой дворецкий. – Я занят заключительным абзацем статьи, про которую вы только что упомянули, а мне очень хочется закончить к возвращению мистера Биффена.

Миссис Уоддингтон прожгла дворецкого тем властным взглядом, перед каким ее супруг скукоживался и потрескивал точно горящее перо. Но дворецкий отбил его непринужденно, с апломбом человека, который в свое время неодобрительно поглядывал на герцогов, давая им понять, что у них брюки пузырятся на коленках.

– Не желаете ли войти и подождать, мадам?

Миссис Уоддингтон вынуждена была признать, что она побеждена. Она расстреляла все патроны. От торнадо ее наглый дворецкий, может, и содрогнется, но взглядом его не пронять.

– Не желаю!

– Как угодно, мадам. По какой причине вы хотите, чтобы я сопровождал вас на крышу?

– Хочу, чтобы вы… взглянули кое на что.

– Если на вид города, мадам, то, должен заметить, я уже любовался им с крыши Вулворта.

– При чем тут вид! Я хочу, чтобы вы взглянули на мужчину, который живет в открытом грехе!

– Хорошо, мадам. – Феррис ничуть не удивился, разве что дал понять, что всегда не прочь взглянуть на мужчину, живущего в открытом грехе. – Через несколько минут я в вашем распоряжении.

И он мягко прикрыл дверь, а миссис Уоддингтон, раздуваясь от трусливой ярости, которая осмеливается лишь тлеть, но не отваживается полыхать, отказалась от намерения лягнуть дверь и осталась стоять на площадке, тихо посапывая. Вскоре до нее с нижних этажей донесся радостный свист.

Появился лорд Ханстэнтон.

– Привет-вет-вет! – весело воскликнул он. – А вот и я! Вот и я! Вот и я! – подразумевая, конечно же, что вот он и вернулся.

В наружности его с последнего раза произошла разительная перемена. Теперь вид у лорда был беззаботный и добродушный, как и положено человеку, недурственно пообедавшему. Искорки в глазах кричали о прозрачном бульоне, а улыбка буквально вопила об утке с зеленым горошком. Миссис Уоддингтон, у которой и крошки хлеба во рту не было, он показался преотвратительным субъектом.

– Хорошо пообедали, надеюсь? – ледяным тоном обронила она.

Английский пэр разулыбался совсем уж солнечно, а в глазах у него появилась мечтательная дымка.

– Чудесно! Начал с жюльена, потом перешел к омару, затем подали лонг-айлендского утенка, надо сказать, превкуснейшего…

– Замолчите! – потрясенная до глубины души, вскричала миссис Уоддингтон.

– А закончил я…

– Да замолчите вы, пожалуйста! У меня нет желания выслушивать подробности вашей трапезы.

– Прошу прощения! А я думал, вам хотелось…

– Вы отсутствовали так долго, что могли бы за это время съесть десяток обедов. Однако случайно так получилось, что вы не слишком опоздали.

– Отлично! Порок еще цветет?

– Несколько минут назад, – стала рассказывать миссис Уоддингтон, направляясь на крышу, – я заметила, как молодая женщина вошла на веранду рядом с квартирой этого Финча. И сразу же услышала ее голос. Она с ним разговаривала.

– Ай-яй-я-яй! – укоризненно покачал головой его светлость. – Какой разврат!

– Я спустилась сюда за Феррисом, своим дворецким, чтобы привести его как свидетеля, но, к счастью, появились вы. Почему вы не вернулись еще полчаса назад, понять не могу!

– Я же вам рассказываю! Начал с жюльена…

– Замолчите!

В полном недоумении лорд Ханстэнтон последовал за ней; он понять не мог, почему у его спутницы такое нездоровое отношение к еде. Они вышли на крышу, и миссис Уоддингтон, остерегающе подняв палец, подкралась к веранде.

– А теперь что? – спросил лорд, когда они остановились под дверью.

Миссис Уоддингтон постучала.

– Джордж Финч!

Ответом ей была мертвая тишина.

– Джордж Финч!

– Джордж Финч! – эхом прокричал пэр, вполне осознавая обязанности хора.

– Финч! – крикнула миссис Уоддингтон.

– Джордж! – подхватил лорд Ханстэнтон.

Миссис Уоддингтон толкнула дверь. Внутри царила кромешная темень. Она щелкнула выключателем. Пусто…

– Так-так! – проговорила миссис Уоддингтон.

– Может, они под кроватью…

– Посмотрите!

– А что, если он кинется на меня?..

Конечно, в таких случаях следует учитывать всяческие случайности, но в данном случае миссис Уоддингтон сочла, что предусмотрительность ее союзника заходит слишком далеко. Досадливо фыркнув, она повернулась… и застыла, уставившись на то, что вдруг материализовалось за его спиной.

А материализовался там долговязый, жилистый полисмен. Миссис Уоддингтон встречала его всего раз в жизни, но при таких обстоятельствах, что встреча накрепко врезалась ей в память. Узнала она его мгновенно и сразу же сникла, несмотря на сильную свою натуру. Словно улитка, которой насыпали соли между глаз.

– Что такое? – осведомился лорд Ханстэнтон и тоже обернулся. – О, вот это да! Констебль!

Офицер Гарроуэй смотрел на миссис Уоддингтон глазами, из которых вечер в нью-йоркском богемном квартале напрочь изгнал доброту. Теперь во взгляде у него бушевала неистовая злость, и сверли миссис Уоддингтон два глаза, а не один, она грохнулась бы в обморок. К счастью, второй был выведен из строя, а именно – прикрыт ломтиком сырого мяса и повязкой.

– Ах-ха! – произнес Гарроуэй.

На письме восклицание это невозможно передать во всей его зловещности. Но слышали бы вы, как оно звучит в устах полисмена после того, как в лицо ему швырнули пригоршню перца! Миссис Уоддингтон, пятившейся в глубь веранды, почудилось, что в возгласе слились воинственный клич индейцев и трубы Судного дня! Да, и еще вой волчьей стаи! Коленки у нее подогнулись, и она рухнула на кровать.

– Сцапал вас, да?

Вопрос чисто риторический; полисмен даже паузы не выдержал, чтобы выслушать ответ. Поправив повязку, он продолжил:

– Вы арестованы!

Лорду Ханстэнтону поведение полисмена представлялось крайне непонятным и неправильным.

– Э, послушайте-ка… – начал он.

– И вы арестованы тоже, – перебил Гарроуэй. – Вы наверняка замешаны. Арестованы оба! И только попробуйте выкинуть новый фортель! – пригрозил он дубинкой. – Палочка эта прогуляется по вашим тыквам. Ясно?

Последовала пауза, столь часто возникающая в разговоре малознакомых людей. Гарроуэй, похоже, свое сказал. У миссис Уоддингтон слов не нашлось. Лорд Ханстэнтон не прочь бы задать пару вопросов, но от зрелища помахивающей дубинки все слова из головы у него улетучились. На такую дубинку посмотришь только, и уже начинает стучать в висках. Он слабо сглотнул – и промолчал.

Тут откуда-то снизу донесся голос человека, взывавшего: «Бимиш! Эй, Бимиш!» То был голос Сигсби X. Уоддингтона.

2

Ничто не вызывает такой досады у читателя, как персонаж хроники, который выныривает ни с того ни с сего, а летописец даже не удосуживается объяснять, откуда же он, собственно, взялся. Добросовестному рассказчику полагается объяснять появления и уходы даже таких малозначительных представителей рода человеческого, как Сигсби X. Уоддингтон. А потому мы сделаем сейчас перерыв и объясним.

Сигсби, если припоминаете, пустился на розыски полисмена по имени Галлахер, и Нью-Йорк предоставил ему широкий выбор. Перед взглядом его в изобилии прошли Галлахеры, всякие-разные, но так как на самом деле требовался ему Гарроуэй, то даже такой бурный наплыв не произвел на него впечатления. Каких только Галлахеров он ни навидался! Высоких и низеньких, худых и толстых, косых и прыщавых, рыжих и со сломанными носами, совсем кошмарных (их было двое), а под занавес – экземпляр Галлахера, уж вообще ни на что не похожий! Однако субъекта, которому он продал пакет акций, среди них не отыскалось.

Очень многие в подобной ситуации сдались бы без боя. Сдался и наш герой. Последний из Галлахеров патрулировал в районе Бликер-стрит, и Уоддингтон, свернув на Вашингтон-сквер, доковылял до скамейки и мешком рухнул на нее.

На несколько минут спустя несказанное облегчение вытеснило все другие чувства: на него снизошло озарение! Явись оно раньше, это сберегло бы ему массу энергии. Ему вдруг припомнилось, что сгинувшего полисмена встретил у Хамилтона Бимиша, и, следовательно, логический вывод – именно он может сообщить ему, где находится полисмен.

Ни один тоник, даже самый популярный и широко разрекламированный, не смог бы оказать столь мгновенного эффекта. Разница между Уоддингтоном до посетившего его озарения и после была почти магической. За миг до того он сидел, привалившись к спинке скамейки в изможденной позе. У любого стороннего наблюдателя и сомнений не возникло бы, что надо поскорее уведомить городские власти, чтобы останки подобрали и сунули в мусоросжигатель. Но теперь, сбросив обескураженность как плащ, Уоддингтон, резво вскочив, припустил через площадь к «Шеридану», да так быстро, что упомянутый наблюдатель не успел бы воскликнуть «ого-го!».

Даже неработающий лифт не сумел сдержать его. Бодрой рысцой он проскакал по лестнице к квартире Хамилтона Бимиша.

– Бимиш! – заорал он у двери. – Эй! Эй! Бимиш!

На крыше офицер Гарроуэй встрепенулся точно боевой конь при звуках горна. Он узнал голос. Если вас удивит, что узнал он его через несколько дней после одной-единственной беседы, мы готовы объяснить: голосу Уоддингтона были присущи определенные свойства. За скрежет напильника его, пожалуй, еще можно было принять, но спутать с чьим-то еще – немыслимо.

– Ах, черт! – Гарроуэй задрожал как осиновый лист на ветру.

Подействовал голос и на миссис Уоддингтон. Она спрыгнула с кровати, будто та вдруг раскалилась.

– Сядьте! – прикрикнул Гарроуэй.

Миссис Уоддингтон плюхнулась на кровать снова.

– Мой дорогой констебль… – начал было лорд Ханстэнтон.

– Ти-хо! Лорд умолк.

– Ах, черт! – снова выругался Гарроуэй.

В муках нерешительности он оглядел пленников, разрываясь от желания находиться в двух местах одновременно. Что говорить, ситуация замысловатая!.. Ринуться к входу и переговорить с типом, всучившим ему акции? Но как же оставить без надзора двух арестованных? Они же, несомненно, дадут деру, чего Гарроуэю хотелось бы меньше всего. Ведь это самый значительный арест с начала службы в полиции! Женщина – взломщица, застигнутая на месте преступления, да к тому же напавшая на полисмена. А когда он приведет мужчину в управление да проверит по картотеке, то, конечно же, выяснится, что это и есть Пижон Уилли, разыскиваемый в Сиракузах за сбыт фальшивых монет. Упрятать таких за решетку означает верное продвижение по службе.

С другой стороны, если спуститься и вцепиться в горло типу внизу, тогда он вернет свои кровные триста долларов… Как же поступить?

– О черт! – терзался Гарроуэй. – О ч-черт!

Послышались размеренные, неторопливые шаги, и в поле его зрения возник человек с посольской внешностью. Правда, жилет у него топорщился, а на носу красовалось чернильное пятно. Увидев его, полисмен издал ликующий вопль.

– Эй! – окрикнул он.

– Сэр? – отозвался пришедший.

– Вы меня замените! Станете ну как бы заместителем…

– Нет, сэр, я дворецкий.

– Э-эй! Би-и-и-миш! – все надрывался голос внизу.

Крик подстегнул полисмена на стремительные и решительные действия. В минуту более спокойную он, пожалуй что, оробел бы под взглядом зеленовато-серых глаз, взиравших на него сурово и невозмутимо, но сейчас остался непробиваем.

– Да, заместителем! – повторил он. – То есть понимаете? Я, полицейский офицер, назначаю вас своим заместителем.

– Простите, но я на эту должность не претендую. – Голос прибывшего подзвякнул ледяным колокольчиком. Именно из-за таких вот подзвякиваний младший сын маркиза прервал свое членство во всех клубах и удрал в Уганду.

Но на офицера Гарроуэя, одержимого яростью, никакие колокольчики не произвели ни малейшего впечатления.

– Не важно! – заорал он. – Я назначаю вас заместителем, и вы им станете! Не то угодите за решетку за сопротивление офицеру полиции при исполнении. А вдобавок получите по башке этой вот дубинкой! Так как?

– В ситуации, как вы ее обрисовали, – с достоинством откликнулся дворецкий, – у меня нет иной альтернативы, как только повиноваться вашему желанию.

– Как зовут?

– Руперт Энтони Феррис.

– Где живете?

– Я служу у миссис Сигсби X. Уоддингтон, проживающей в настоящее время в Хэмстеде на Лонг-Айленде.

– У меня тут двое арестованных, ясно? Их разыскивает полиция. Я их запираю. – Офицер захлопнул дверь и повернул ключ. – Вы стоите вот тут и караулите, пока я не вернусь. Не так уж велика услуга, а?

– Вполне в пределах моих сил, и я добросовестно все выполню.

– Так приступайте! – гаркнул Гарроуэй.

Феррис встал спиной к веранде, с легкой тоской уставившись на луну Лунными вечерами в нем пробуждалась ностальгия по дому, потому что Брэнгмарли-Холл был особенно хорош при луне. Как часто он, беззаботный, легкомысленный лакей, любовался лунными лучами, играющими в водах рва, и под легкие шорохи английской деревни праздно строил догадки: а кто же победит в двухчасовом заезде? Блаженные деньки! Да, блаженные деньки!

Голос, бормочущий его имя, вернул его улетевшие мысли в будничный мир. Он заинтригованно огляделся, и интерес его возрос, когда он обнаружил, что на крыше никого нет.

– Феррис…

Удивляться дворецкий себе никогда не позволял, но теперь поймал себя на том, что испытывает чувство, весьма близкое к удивлению. Никогда прежде не доводилось ему слышать бестелесные голоса, нашептывающие его имя. Вряд ли это кто из арестованных: они находились за бетонной стеной и толстой дверью, – чтобы их стало слышно, им надо было кричать, а не шептать.

– Феррис!

«А может – ангел?» – подумал дворецкий и обратился мыслями к другому миру, но тут заметил, что в стене, у которой он стоит, имеется маленькое оконце, довольно высоко над ним. Значит, все-таки один из арестантов… Едва он заметил оконце, как голос заговорил снова, и так отчетливо, что Феррис узнал свою хозяйку, миссис Сигсби X. Уоддингтон.

– Феррис!

– Мадам?

– Это я, миссис Уоддингтон.

– Очень хорошо, мадам.

– Что вы сказали? Подойдите ближе! Мне не слышно.

Дворецкий, хотя и был не из тех, кто потакает хозяевам, на этот раз сделал исключение и встал на цыпочки. Приблизив рот к оконцу, он повторил ответ.

– Я сказал – очень хорошо, – повторил современный Пирам.

– Да? Тогда действуйте поскорее.

– Поскорее, мадам?

– Выпустите нас отсюда быстрее!

– Вы желаете, чтоб я освободил вас, мадам?

– Да.

– Хм!

– Что?

Дворецкий, посчитавший было, что для ступней тяжеловато напрягаться, приподнялся опять.

– Я сказал: «Хм!», мадам.

– Что он сказал? – послышался голос лорда Ханстэнтона.

– «Хм!», – ответила миссис Уоддингтон.

– И что это означает?

– Откуда мне знать? По-моему, он пьян.

– Дайте я с ним поговорю! – предложил лорд. Наступила пауза. У стены заняла место Тисба мужского рода.

– Эй!

– Сэр? – отозвался Феррис.

– Вы, как вас там зовут…

– Феррис. Так меня зовут и всегда звали, сэр.

– Значит, так, Феррис. Слушайте меня и сразу же примите к сведению – я не из тех, кто терпит всякую чепуху. Так вот, эта добрая леди велела вам выпустить нас, а вы ответили «хм!». Это означает – да или нет?

Дворецкий снова привстал на цыпочки.

– Восклицание это я издал, выражая сомнение, милорд.

– Сомнение? Насчет чего?

– Насчет того, что не вижу способа выпустить вас, милорд.

– Не будьте болваном и идиотом к тому же. Не такие уж тут потемки. Все разглядеть можно.

– Я имел в виду трудности, встающие передо мной из-за щекотливого положения, в которое я поставлен, милорд.

– Что он говорит? – поинтересовался голос миссис Уоддингтон.

– Какое-то щекотливое положение.

– Чем же оно щекотливое?

– Сам не вполне понимаю.

– Дайте я с ним поговорю.

Послышалось шарканье, тяжелое падение и жалобный вскрик дамы, попавшей в беду.

– Так и знал, что стул сломается, если вы на него встанете, – заметил лорд Ханстэнтон. – Эх, досадно! Надо было пари заключить…

– Подвиньте к окну кровать, – попросила неукротимая женщина. Она здорово ободрала правую лодыжку, но белый флаг все-таки не выбросила.

Скрежет возвестил, что кровать передвигают. Скрипнули под тяжестью пружины. Окно в своей функции радио объявило, что говорит миссис Уоддингтон.

– Феррис?

– Мадам?

– Почему у вас щекотливое положение?

– Потому что я заместитель, мадам.

– Какой еще заместитель?

– Я, мадам, представляю закон.

– Что? – переспросил лорд Ханстэнтон.

– Закон, – пояснила миссис Уоддингтон. – Говорит, что представляет закон.

– Дайте я поговорю с этим поганцем!

Воцарилась новая пауза. Воспользовавшись ею, дворецкий принялся массировать нывшие ступни.

– Эй!

– Милорд?

– Что за ерунда собачья? Какой-такой закон?

– Меня назначил полицейский офицер, который недавно ушел. Велел караулить вашу светлость и миссис Уоддингтон – следить, чтобы вы не совершили побег.

– Феррис, постарайтесь не болтать глупости. Соберитесь, напрягите извилины. Надеюсь, вы не предполагаете, что мы с миссис Уоддингтон совершили что-то дурное?

– Не мне судить о том, милорд.

– Послушайте, Феррис. Давайте перейдем к низменной практической стороне дела. Будь в вас жив добрый старый феодальный дух, вы бы выпустили нас отсюда из чистой преданности хозяйке. Это ж такой пустяк! Но учитывая, что мы живем в коммерческую эпоху, – сколько?

– Вы предлагаете мне взятку, милорд? Если я правильно вас понимаю, я должен предать оказанное мне доверие за деньги?

– Именно. Сколько?

– А сколько у вашей светлости есть?

– Что он сказал? – опять не вытерпела миссис Уоддингтон.

– Спрашивает, сколько у нас есть.

– Чего?

– Денег.

– Он еще хочет вытянуть из нас деньги?

– Похоже на то.

– Давайте я поговорю с этим человеком!

Миссис Уоддингтон забралась на кровать.

– Феррис!

– Мадам?

– Постыдились бы!

– Да, мадам.

– Ваше поведение меня изумляет! Оно мне противно… отвратительно…

– Очень хорошо, мадам.

– С этой минуты вы больше не служите у меня!

– Как пожелаете, мадам.

Миссис Уоддингтон отвернулась для короткого совещания.

– Феррис! – снова вернулась она к окну.

– Мадам?

– Все, что у нас есть. Держите! Двести пятнадцать долларов.

– Сумма, мадам, вполне приемлемая.

– Тогда, будьте добры, поторопитесь и отоприте дверь!

– Слушаюсь, мадам.

Миссис Уоддингтон сердито перебирала ногами. Убегали минуты.

– Мадам!

– Ну что еще?

– Сожалею, мадам, но должен сообщить, – почтительно проговорил Феррис, – что полисмен унес с собой ключ!

Глава XVIII

Джорджу потребовалось немало времени, чтобы дозвониться до дома в Хэмстеде, но наконец он дозвонился. Однако ему сообщили только, что Молли нет. Она заезжала на своем автомобиле, проинформировал его шведский голос, но, задержавшись дома совсем недолго, уехала снова.

– Превосходно! – воскликнул Джордж, когда его собеседник уже перешел на родной язык.

Бурлящее расположение к ближним переполняло его, когда он вешал трубку. Если Молли уже выехала в Нью-Йорк, то ждать ее надо с минуты на минуту. Сердце его ликовало, и все соображения о том, что пребывает он в незавидном статусе беглеца да вдобавок полицейская ищейка, кровно заинтересованная в его розыске, шныряет в округе, позабылись напрочь. Пренебрегши всякой осторожностью (хотя, казалось бы, именно она прежде всего должна бы заботить человека в его ситуации), Джордж залился веселой песенкой.

– Эй, Пинч!

Джордж, как раз забравшийся на высокую ноту, брякнулся на землю, заледенев от страха. Первым его порывом было стрелой метнуться в спальню и забиться под кровать – в этом он уже приобрел известную сноровку – потом верх взял разум и паника поугасла. Только один из знакомых мог назвать его Пинчем.

– Мистер Уоддингтон? – Он приоткрыл дверь гостиной.

– А кто ж еще? – Аромат свежей сигары защекотал ноздри Джорджа. – У тебя что, света нет в этой твоей квартиришке?

– А полисменов тут не видно? – заговорщицким шепотом осведомился Джордж.

– Торчит один у Бимиша, – с довольным хохотком ответил Уоддингтон. – Продал мне только что все мои акции кинокомпании в Голливуде, штат Калифорния. За триста зелененьких! Вот я и зашел отпраздновать. Выставляй выпивку! – В настроении Уоддингтон явно пребывал самом радужном, только что не дошел до стадии, когда крушат мебель.

Джордж включил свет. Если его враг так далеко, то осторожностью можно и пренебречь.

– А-атлично! – воскликнул Сигсби. Он привалился к книжной полке, заломив шляпу, сунув в рот сигару. Глаза его поблескивали почти человеческим разумом. – У меня, Пинч, здорово насчет бизнеса котелок варит, – похвастал он, ловко, одним движением губы перебрасывая сигару с крайнего востока на крайний запад. – Парень я с ба-а-альшими мозгами!

Хотя все данные, какие ему удалось собрать за время их знакомства, доказывали прямо противоположное, спор Джордж затевать не собирался. Сейчас его занимали вопросы более значительные, чем дискуссия об умственных способностях будущего тестя.

– Я разыскал ту девушку! – сообщил Джордж.

– Какую еще?

– Да ту, что стащила ожерелье. И оно уже у меня!

Тему он выбрал удачно. Сразу заинтересовавшись, Уоддингтон временно позабыл о своих деловых удачах. Глаза у него вытаращились, и он выпустил облако ядовитого дыма.

– Не может быть!

– Смотрите, вот оно!

– Дай-ка мне! – вскричал Сигсби.

Джордж нерешительно покачивал ожерельем.

– Отдать его нужно Молли.

– Нет, мне! – категорически заявил Уоддингтон. – Я глава семьи и отныне вести себя буду как глава. Слишком долго, Пинч, я позволял попирать себя железной пятой и лягать шипастыми башмаками. Ты понимаешь? Но отныне власть переходит ко мне. С сегодняшнего дня и впредь, все долгие годы, пока мои друзья и родственники, собравшись у моего гроба, не прошепчут: «Какой же умиротворенный у него вид!» – все пойдет по-моему. Давай сюда ожерелье! Отдам сделать новую оправу. Или продам и верну Молли вырученные деньги. В любом случае давай сюда!

И Джордж отдал. Вид у Сигсби стал совсем иной, властный и повелительный, так что не захочешь, да отдашь то, что он просит. У него стал вид человека, который питается мясом.

– Пинч!

– Финч, – поправил Джордж.

– Джордж! – вдруг воскликнул девичий голос, и от неожиданности Уоддингтон ткнул сигарой себе в глаз.

Волна чувств захлестнула Джорджа.

– Молли! Это ты?

– Да, милый. Я пришла!

– Как ты быстро!

– Я спешила.

– Но мне все равно показалось, что прошло много-много часов.

– Правда, милый?

Мистер Уоддингтон все еще не оправился от потрясения.

– Если б мне кто сказал, что родная моя дочка так вот подкрадется да рявкнет за спиной над ухом, – проворчал он, – ни в жизнь не поверил бы.

– А, папа! Ты здесь. А я и не заметила.

– Пока – да, здесь. Но едва не очутился там! От твоего крика у меня чуть голова не отлетела.

– Прости, пожалуйста!

– Чего теперь толку извиняться? – капризно бурчал Уоддингтон. – Явилась и испортила лучшую сигару в Хэмстеде.

Грустно оглядев огрызки, он извлек новую из верхнего кармашка жилета и откусил кончик.

– Молли, ангел мой! – трепещущим голосом выговорил Джордж. – Подумать только! Мы снова вместе!

– Да, Джордж, милый! Знаешь, мне показалось, что в твоей спальной веранде кто-то есть.

– Что?

– Правда-правда! Я слышала голоса.

Если разобраться как следует, то нет инстинкта более глубокого, чем уважение к собственности – тем более своей. Добрейшая из собак набросится на ищеек, защищая свой личный двор, а добродушнейший из людей, будь он даже червяк по натуре, восстанет, если кто покусится на его владения. От новости, что кто-то опять забрался к нему на веранду, Джордж просто вскипел. Ему почудилось, будто уже все население Нью-Йорка считает его веранду фешенебельным курортом. Не успел он выгнать одну толпу визитеров, нагрянула новая!

С бессловесным мычанием он ринулся на крышу. Невеста с отцом спешили по пятам. Молли боялась, что Джорджу нанесут увечье, а Уоддингтон опасался, вдруг его все-таки не поколотят. Вечер для Сигсби выпал великий, и ему не хотелось, чтобы под конец его лишили завершающего удовольствия.

– Приготовь револьвер! – крикнул он, держась в глубоком тылу. – Стреляй, едва блеснут белки их глаз!

Добежав до веранды, Джордж бабахнул кулаком в дверь.

– Эй! – закричал он и повернул ручку. – Господи! Вдобавок еще и заперто!

Из верхнего окошка донесся ослабленный расстоянием умоляющий голос:

– Эй-эй! Послушайте! Послушайте! – Для лорда Ханстэнтона удары в дверь прозвучали первыми выстрелами армии-освободительницы. Он испытывал все чувства девушки, которая слышит музыку волынщиков, марширующих по освобожденному Лакноу. – Послушайте, кто там! Выпустите нас! Пожалуйста!

Джордж заскрипел зубами.

– То есть как – кто?! Я Джордж Финч, и эта веранда принадлежит мне!

– А, Джордж! Выпусти нас поскорее, Джордж, старина! Ты ж отличный парень!

– Зачем вы туда забрались?

– Нас полисмен запер! А болван-дворецкий сначала пообещал отпереть дверь, а потом наплел какие-то небылицы, будто не может разыскать ключ. И еще удрал со всей нашей наличностью. Так что будь мужчиной, Джордж! Бог тебя вознаградит! Действуя быстро, ты спасешь жизнь моего доброго друга. Он, то есть она, начала уже икать и, по-моему, на грани истерики.

– О ком ты говоришь?

– О миссис Уоддингтон.

– А что, и миссис Уоддингтон там с тобой?

– Конечно!

Джордж резко втянул воздух.

– Да-а, мама, – укоризненно протянул он, – от вас я такого не ожидал!

Сигсби издал страшный вопль.

– Моя жена! Там! С мужчиной! Дай я поговорю с ними!

– Это еще кто? – осведомился Ханстэнтон.

– Мистер Уоддингтон, – объяснил Джордж. – А это кто? – удивился он, когда еще один пронзительный вопль огласил воздух.

– Миссис Уоддингтон. Послушай, Джордж, старина, – тревожно осведомился лорд, – как поступать, если женщина вдруг синеет и тихонько булькает?

Смекнув, что с его ростом бесполезно докрикиваться через окошко, если он не встанет на что-то, Сигсби метнулся через крышу и вернулся в обнимку с цветочным горшком. Горящие глаза и то, что он продолжал пыхтеть сигарой, придавало ему поразительное сходство с изрыгающим пламя драконом. Он бухнул горшок на пол и, точно человек, всходящий по камням умершего «я» к другому «я», высшему, взобрался на него.

Теперь он легко дотянулся до оконца, и у него получилось врезать лорду Ханстэнтону по физиономии, что оказалось к лучшему. Его светлость, зашатавшись, упал, открыв вид оскорбленному мужу на провинившуюся жену.

– Р-р! – зарычал Сигсби.

– Сигсби, я могу все объяснить!

– Наглость, – фыркнул Сигсби, – нравится мне, но в меру и на своем месте. У женщины хватает нахальства порочить прекраснейшего молодого человека, одного из лучших на золотом Западе, а когда я случайно приезжаю в Нью-Йорк по важному делу и нахожу ее запертой наедине с мужчиной, она заявляет, что может все объяснить!..

Тут Уоддингтон прервал сам себя, чтобы набрать воздуха.

– Сигсби!

– А все оттого, что живем мы на тлетворном Востоке, – продолжил Сигсби, набрав свежего воздуха в грудную клетку. – Я сто раз говорил…

– Сигсби, все получилось нечаянно. Лорд Ханстэнтон сказал правду. Нас действительно запер полисмен.

– Как вы вообще там очутились?

Наступила короткая пауза.

– Я зашла посмотреть, чем занимается Финч. Я слышала, как он разговаривал здесь с распутной девицей.

Уоддингтон вопросительно взглянул на Джорджа.

– Ты разговаривал с распутной девицей?

– Конечно, нет! – негодующе вскричала Молли.

– Я не говорил ни с одной представительницей противоположного пола, – с достоинством ответил Джордж, – кроме девушки, укравшей ожерелье. У нас с ней вышел чисто деловой спор. Я потребовал: «Отдайте мне ожерелье!» – и она отдала, а потом пришел ее муж и увел ее.

– Ну, слыхала?! – спросил Уоддингтон.

– Нет, мне тут ничего не слышно.

– Так вот, поверь мне на слово, этот замечательнейший молодой человек с Запада чист как свежевыпавший снег. А теперь послушаем тебя. Почему полисмен вас запер?

– У нас случилось недоразумение…

– Какое?

– Я… э… нечаянно бросила ему немножечко перца в лицо…

– Господи милостивый! Зачем?

– Он застал меня в квартире Финча и хотел арестовать.

– В самом деле? – холодным, непреклонным голосом спросил Уоддингтон. – Да, дальше некуда! Если не можешь жить на Востоке, не швыряясь перцем в полисменов, придется нам переехать на Запад, пока ты с топором на них не стала кидаться. Это мое последнее, непоколебимое решение! Мы едем на Запад, женщина, где сердца чисты. Попытаемся начать жизнь с чистого листа!

– Я поеду, Сигсби! Я поеду, поеду!

– Это точно. Можешь поклясться своим крашеным рыжим перманентом. Поедешь, никуда не денешься!

– Завтра же куплю билеты!

– Не надо! – И горшок с кустом, на котором стоял Уоддингтон, чуть не опрокинулся от его широкого жеста. – Билеты куплю я. Может, тебе интересно узнать, что благодаря коммерческой сделке, придуманной этой вот головой, я снова стал богатым. Да, да, да! Я могу купить все билеты, требующиеся моей семье, и управлять этой семьей, как ею нужно управлять. Теперь я большой человек! Да, я, Сигсби X… – Горшок с кустом чуть накренился, и оратор свалился на руки Гарроуэя, который поднялся на крышу проверить, что там с пленниками, а очутился вдруг в дискуссионном клубе. – …Уоддингтон! – заключил Сигсби.