Текст книги "Хранитель мечты"

– Тогда вам не помешает хорошенько отоспаться, – предложил Талиазин, потрепав ее по плечу. – Если вы вдруг свалитесь в обморок от усталости или заболеете от недоедания, это ничем не поможет милорду, а только заставит его тревожиться, когда он узнает.

Арианна подумала о жалкой комнатушке на втором этаже таверны, где на полу лежали вплотную друг к другу соломенные тюфяки, покрытые вшивыми одеялами. Она содрогнула от омерзения.

– Нет уж, лучше я посижу здесь, в зале. – Она откинулась на стену и закрыла глаза, но стоило векам опуститься, как перед ней возникло лицо Рейна. Это было лицо из глубин ее памяти, улыбающееся одной из его редких прекрасных улыбок. Если бы только можно было не думать о том, где сейчас находится Рейн! Если бы можно было забыть о том, что он заперт в одной из камер печально известного рндонского Тауэра!

– Интересно, – сказала Арианна вслух, – знает ли он что я осталась жива?

* * *

На следующий день чуть свет они влились в бесконечную процессию из ветхих подвод и вьючных животных, пересекающих Темзу по деревянному мосту буквально распадающемуся на части от старости. Из унылых серых туч, таких низких, что за ними скрывались верхушки городских башен, сеялся мелкий дождь.

– Взгляните туда, миледи, – вдруг сказал Талиазин, указывая на непривычного вида судно, покачивающееся на волнах рядом с изрядно прогнившей пристанью. – Этот корабль проделал путь от самой Испании. Как вы думаете, что за груз он доставил? Судя по запаху, это фиги.

Ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать перезвон многочисленных церковных колоколов и шум колес водяных мельниц, но он продолжал показывать Арианне баржи, суда и баркасы, покрывающие пространство речной глади. Она хорошо понимала, зачем он делает это: оруженосец старался отвлечь ее внимание, чтобы не дать заметить головы изменников на пиках, свежие и совсем сгнившие, которые устрашающе смотрели на приезжающих с городских ворот.

Сделав нечеловеческое усилие, Арианна сумела отвести взгляд от жуткой картины. Они заплатили пошлину и были пропущены внутрь городских стен.

Если посмотреть со стороны Саутуорка, на противоположном берегу были хорошо видны беленые (и потому не страшные, а лишь внушительные на вид) стены и квадратные башни Тауэра, называемого Белым. Они господствовали над окружающими строениями, нависая над черепичными крышами, серыми стенами и церковными шпилями города, они отражались в водах Темзы, словно, кроме них ничего вокруг не было.

Однако стоило пересечь реку, как путник попадал в лабиринт узких извилистых улочек, по которым свободно бродили вислоухие свиньи, крысы размером с упитанного кота и толпы людей, каждый из которых пытался что-то продать. Отсюда башни Тауэра вообще не были видны, к большому облегчению Арианны.

Она последовала за Талиазином (который как будто хорошо знал дорогу) по улице, отведенной под рынок домашней птицы. Не только сточные канавы с обеих сторон, но и сама земля под ногами были забросаны цыплячьими головами, перьями и потрохами. Вонь стояла такая, что Арианна не выдержала и зажала нос, – и к лучшему, потому что копыта лошадки Талиазина подбрасывали высоко вверх жидкую грязь, перемешанную с нечистотами, которая вскоре покрыла тыльную сторону руки Арианны.

Улочка повернула – и внезапно, вдруг, впереди возник необъятный бок квадратной башни. Она была так высока, что зубцы, украшающие ее гребень, казалось, касались неба. Беленое пространство каменной кладки, которое невозможно было охватить взглядом, прорезали лишь узкие щели, заменявшие окна. С близкого расстояния становилось ясно, чем заслужил Белый Тауэр репутацию самого грозного и неприступного каземата Англии.

Их без проблем пропустили внутрь, но потом Арианну и Талиазина начали, как мячик, перебрасывать от одного чиновника к другому, пока наконец они не предстали перед королевским смотрителем тюрьмы.

Тот бесцеремонно оглядел каждого из них с ног до головы, его толстая нижняя губа насмешливо оттопырилась.

– Милорд, миледи, – сказал он, отвесив им по очереди неприкрыто шутовской поклон (при этом на поясе у него зазвенела связка ключей на кольце толщиной в запястье), – вижу, вы заблудились. Такое дело, что вы теперь, значит, в Белом Тауэре. А вы, небось, думали, что здесь собор святого, черт его дери, Павла!

– Мне бы хотелось повидать лорда Руддлана, – сказала Арианна с достоинством, хотя для этого ей пришлось как следует собраться с духом.

– Ничего не выйдет, – отрезал смотритель, выпячивая губы.

– К-как это?

– А так это, что король приказал никого к нему не пущать.

Стараясь скрыть дрожь в руках, Арианна достала из-под полы кожаный кошель, расшитый золотом.

– У меня есть деньги...

Некоторое время смотритель не сводил глаз кошеля, облизывая толстые губы. Жадность явно боролась в нем с осторожностью, но, в конце концов, он все же отмахнулся с нескрываемым сожалением.

– Эх, миледи, обычно-то нет таких дураков, чтоб, значит, отказаться от небольшого подношения... и уж тем более от щедрого, да только неохота распроститься с жизнью, нарушив, значит, королевский приказ. – Он наклонился ближе к Арианне, обдав ее густым запахом недавно съеденного чеснока. – Он ведь что сделал-то, этот ваш Руддлан? Он ведь покусился на саму его королевскую милость, так-то вот! Его за это вздернут, да. И не просто вздернут, а еще выпустят ему кишки, отсекут, значит, его морковку вместе с яйцами, а потом...

– Ладно, ладно! – перебил Талиазин, заметив, что Арианна начинает медленно оседать. Он вовремя поддержал ее под руку и прошептал: – Мы отправимся к королю, прямо в Вестминстер.

Арианна покорно позволила отвести себя назад к реке, мало что сознавая из окружающего. Там оруженосец нанял лодочника, который за небольшую плату согласился доставить их в королевскую резиденцию.

«Я еду в Вестминстер с визитом к королю», – повторялось и повторялось у Арианны в голове, но она понимала, что, прежде чем ей удастся пасть к ногам монарха и умолять его даровать прощение ее мужу, придется еще не раз умолять других – тех, в чьей власти позволить ей предстать перед королем.

Лодка потихоньку двигалась вверх по течению медлительной, грязной реки, мимо бесчисленных борделей, лестницы которых спускались к самой воде, чтобы и лодочникам, и их пассажирам удобнее было добираться до этих средоточий плотских утех.

Лодочник, нанятый Талиазином, не умолкал ни на минуту. Пыжась от гордости за столицу, в которой имел честь обитать, он счел своим долгом показывать Арианне все местные достопримечательности.

– А вот, госпожа, перед вами знаменитый холм Тайберн с его виселицами, – говорил он, тыча грязным пальцем в небольшое естественное возвышение у самой воды.

Когда лодка приблизилась, вороны тучей снялись с земли и опустились во множестве на верхние перекладины виселицу. Одно из зловещих сооружений было занято.

В безмолвном ужасе Арианна следила за тем, как мертвое тело поворачивается под ветром, чтобы показать ей лицо. Здравый смысл подсказывал, что это никак не может быть Рейн, но она все равно затаила дыхание и впилась ногтями в ладони. Медленно-медленно висельник повернулся... но лицо его было до неузнаваемости расклевано птицами.

Домишки пригорода уступили место загородным особнякам, каждый из которых был окружен обширным садом и железной решетчатой оградой. За ними начались пустоши, по большей части заболоченные. И, наконец, посреди широкой травянистой равнины, как бы паря в тумане и пелене дождя и напоминая сказочный замок Фата-Морганы, возник королевский дворец с остроконечной крышей и белыми-пребелыми стенами. Над ним вздымались два высоких шпиля Вестминстерского собора.

Лодка причалила к небольшому пирсу у самой стены королевской резиденции, по которой от воды расползались зеленые пятна сырости. Дворец был назван «Уайтхолл», так как был сложен из белого известняка.

Арианна последовала за Талиазином по ступеням лестницы, ведущей к главной зале дворца, но как только они достигли дверей, навстречу им вышел человек.

Он был одет роскошно и, без сомнения, являлся одним из приближенных Генриха. Он галантно склонился перед Арианной и благосклонно кивнул Талиазину.

– Я полагаю, вы явились сюда, чтобы получить королевскую аудиенцию. Мне очень жаль, но короля нет в Уайтхолле. Он отправился поохотиться на землях графа Камберленда.

– И когда же вы ожидаете его возвращения? – спросила Арианна, и голос ее невольно дрогнул от навалившейся усталости и разочарования.

Придворный склонился к ней с доверительным видом сплетника. Его цветущая физиономия расплылась в многозначительной улыбке.

– Не скоро, миледи, не скоро. Он ведь охотится не на оленя или, скажем, кабана. Его куда больше интересует иная добыча – старшая дочь графа Камберленда.

Хихикая и потирая руки, придворный удалился, предоставив Арианне смотреть ему вслед с выражением тупого отчаяния на лице. Колокола собора начали звонить к вечерней мессе, это означало, что вскоре стемнеет. Арианна понимала, что должна позаботиться о ночлеге и ужине, что нужно сейчас же отправиться на поиски ближайшей таверны, но она чувстовала себя настолько опустошенной, что едва дышала. Она устала, смертельно устала. Большую часть сил она отдала на то, чтобы добраться до Тауэра и попробовать увидеться с Рейном, остаток ушел на то, чтобы оказаться в Вестминстере.

– Что же теперь делать? – еле выговорила она. Голос Арианны дрожал, но она ничего не могла с этим поделать.

Ответа не последовало. Арианна обернулась. Талиазина простыл и след.

– Будь ты проклят! – прошептала она, чувствуя себя побежденной еще до начала борьбы за Рейна.

Впервые с того дня, когда она очнулась и узнала о том, что он схвачен, она усомнилась в том, что сумеет спасти его жизнь, что вообще когда-нибудь снова увидит его. Слезы навернулись на глаза и уже готовы были покатиться по щекам, а она все шептала беспомощно: «Будь ты проклят, проклят, проклят...»

Ее вывел из этого состояния удивленный возглас. Арианна устало повернулась и увидела в дверях дворца расфранченного господина, чьи длинные завитые локоны казались золотыми даже в ненастную погоду.

– Арианна?! – удивился он.

Она медленно отвернулась от окна, за которым виднелась великолепная панорама реки и – чуть правее – оба шпиля Вестминстерского собора. Возле жаровни, источающей благословенное тепло, стояло кресло, в которое Арианна почти рухнула, протянув руки к самым углям. Обручальное кольцо блеснуло в отсвете язычков пламени. Сама того не замечая она начала поворачивать его вокруг пальца.

«Рейн, Рейн...»

Недавно зарубцевавшаяся рана пульсировала болью, тело разламывалось от усталости и усилий скрыть отчаяние; она едва удерживала слезы, то и дело набегающие на глаза.

За дверью раздался звук, и Арианна не без труда заставила себя поднять голову и взглянуть на вошедшего Хью Честера. Тот держался непринужденно и выглядел весьма элегантно в болотно-зеленом одеянии, отороченном дорогим мехом. Он как будто преодолел первый шок от встречи с ней. Его красивые чувственные губы улыбались с легкой насмешкой.

– Я даже не подозревал, что воскресший Лазарь был на самом деле женщиной, и к тому же очень красивой. – Хью покачал головой, и улыбка на его губах стала привычно ослепительной. – В Уэльсе, должно быть, живут лучшие в мире лекари.

– Милорд граф... – начала Арианна, вставая и приседая в реверансе.

Хью сделал изящный, ленивый жест рукой, унизанной перстнями, указывая на сервированый стол. Ни одно из приготовленных блюд не было тронуто: ни вафельные трубочки с начинкой из сладкого сыра, ни крохотные пирожки с острой свининой.

– Неужели ты не проголодалась? И это после такого изнурительного путешествия?

– Благодарю вас, я не голодна. Милорд граф...

– Хью, моя милая. Называй меня просто Хью, – он одарил Арианну очередной обаятельной улыбкой. – Разве мы не одна семья?

Пройдя к столу, он налил бокал вина из вычурной бутылки и вынудил Арианну принять его. Это был вермут, приторно сладкий, запах которого вызвал у нее тошноту.

– Вы сказали, что поможете мне добиться королевской аудиенции, – напомнила она, поставив бокал на стол.

– Хм... – Хью прикусил нижнюю губу и задумчиво ее пожевал. – Дело в том, моя милая, что аудиенция принесет тебе мало пользы. Когда при Генрихе случайно упоминают имя моего братца, у него каждый раз начинается припадок ярости. Однако ты еще не сказала, как тебе нравится мой городской дом.

– Он прекрасен, – быстро ответила Арианна, которая едва бросила взгляд на окружающую роскошь за все время своего пребывания в лондонской резиденции Честеров.

– Я ведь очень, очень богат, – сказал Хью значительно (тоном, который напомнил ей рыбий жир: до того он был скользкий и маслянистый), – а деньги помогают удовлетворять самые дерзкие желания. К примеру, если бы я вдруг пожелал устроить брату побег из Тауэра... я говорю об этом просто в качестве примера... то мне бы это удалось без труда.

Арианна и сама не понимала, как сумела сохранить на лице бесстрастное выражение, потому что сердце вдруг начало неистово биться в груди. Она не могла позволить себе бесплодных надежд, потому что не доверяла графу Хью Честеру. Невозможно было забыть о том, что этот человек выпустил стрелу в грудь своему брату.

– Вы готовы пойти на это ради Рейна?

Граф не спеша подошел к ней. Его нижняя губа, еще более яркая от покусывания, слегка оттопырилась, как у королевского смотрителя.

– Вовсе нет, я сделаю это ради тебя... ну и ради себя, конечно, – ответил он и провел кончиком пальца по ее ключице, заметной под платьем. – Но у всего есть цена.

– Цена?

Ключица судорожно приподнялась под пальцами Хью, но тот ответил невозмутимо:

– Ах, Арианна, прекрасная Арианна! Разве тебе до сих пор не известно, что за все надо платить?

Хью был свято уверен, что платить надо за все на свете.

Например, существовала определенная цена слишком сильной любви к неподходящей женщине: за эту любовь приходилось платить заточением в Белом Тауэре прикованным к стене цепью, как собака.

Именно об этом думал он, следуя за смотрителем. Они спускались все ниже и ниже по источенной червями и сыростью лестнице, ведущей в самый нижний подвал. По правде сказать, наихудший из казематов Тауэра не был подвалом, это была всего лишь земляная яма, вырытая под часовней центральной башни. Наверху – там, где сиял дневной свет, – дождь давно уже прекратился, но здесь стены продолжали сочиться влагой. Хью пришло в голову, что они источали ее даже в самые жаркие месяцы лета, даже во время засухи. Это было ужасно... и это было благословением, потому что другой воды пленникам не давали.

Арианна предостерегала Хью, что смотритель не берет взяток, но попасть внутрь каземата оказалось до смешного просто: потребовалось только высокомерно назвать свое имя и титул. Он не мог удержаться, чтобы шепотом насмешливо не заметить Арианне:

– Все-таки есть кое-какие положительные стороны в том, чтобы родиться графом.

Спустившись по лестнице, они двинулись по узкому низкому переходу, ведущему, казалось, в самые недра земли. В конце его виднелась дубовая дверь, запертая чудовищным замком. Хью ощутил плечом дрожь Арианны и мимолетно задался вопросом: что породило эту дрожь – промозглый холод или суеверный страх, который охватывает каждого, кому случается оказаться в глубокой норе, разительно похожей на могилу?

– Позволь мне войти первым, – не столько попросил, сколько приказал он и вздрогнул, когда откуда-то ответило глухое угрюмое эхо. – В конце концов, неизвестно, что там, за этой дверью.

– Я жизнью рискую, дозволяя вам войти туда, – заканючил смотритель, успевший потерять свой внушительный вид. – Король-то, он ведь что приказал...

– Умолкни! – прикрикнул Хью. – Иначе, клянусь Господом, твоя жизнь будет стоить не больше плевка чахоточного!

Смотритель притих, часто дыша. Дыхание клуб за клубом вылетало из его толстогубого рта и влагой оседало на бороде. Он счел за лучшее не сердить графа Честера и забренчал ключами над замочной скважиной. Наконец раздался натужный скрип и дверь неохотно открылась.

Хью ступил внутрь крохотной «тюремной камеры».

Это было все равно что ступить в кромешную тьму смерти. Воздух был клейко-влажным и тухлым, его прикосновение к коже заставляло вспоминать о мокром бархате. Самые стены, казалось, мелко сотрясались от дрожи, порожденной холодом – застарелым, изначальным холодом помещения, куда ни разу не проникали солнечные лучи. Скрывая невольный трепет, Хью сделал знак смотрителю, тот передал ему факел.

В углу на куче полусгнившей соломы лежал человек. Единственная каменная стена за ним сочилась какой-то мерзкой черной слизью. Когда на лицо ему упал свет факела, человек зажмурился и закрыл глаза руками. Хью вставил факел в кольцо, ввинченное в камень над головой пленника, и отступил, чтобы получше рассмотреть брата.

Рейн сел, а потом медленно поднялся на ноги. Его движения были медленными и неловкими, как у акробата, впервые пытающегося ходить на ходулях. Толстенные цепи, сковывающие его лодыжки и запястья, тянулись к стене, к внушительному кольцу. Они побрякивали при каждом движении пленника. Рейн повернул к Хью осунувшееся бородатое лицо, и глаза, серебром отливающие в свете факела, равнодушно уставились в лицо гостю. Это был взгляд человека, безропотно ожидающего смерти... призывающего смерть.

– Рейн... старший братишка! – вырвалось у Хью, и голос, к его смущению, прозвучал неестественно, хрипло, словно не Рейн, а он сам последнюю пару месяцев просидел в темной норе и отвык разговаривать. – У меня для тебя есть подарок, Рейн! Ты удивишься!

Тот продолжал смотреть пустым взглядом, не выказывая никакого любопытства. В полумраке было трудно различить черты его лица, но Хью был уверен, что оно сейчас почти ничего не выражает, как лицо человека, который знает, что уже никогда и ничему не сможет удивиться.

Хью сделал знак смотрителю, который топтался за порогом распахнутой двери, и тот ввел в камеру Арианну.

При виде мужа она издала едва слышный возглас, похожий на жалобное мяуканье заблудившегося еще слепого котенка. Рейн повернулся резко, рывком. Некоторое время он просто смотрел туда, где она стояла, прижимая руки к груди, потом судорожно напрягся, заставив зазвенеть свои цепи, но не двинулся с места. Хью сообразил, что брат боится поверить в то, что видит, боится не вынести нового разочарования.

Со сдавленным рыданием Арианна бросилась к нему.

Рейн принял ее в объятия и опустил голову, прижимаясь к ее волосам то одной, то другой щекой. Потом он запрокинул лицо, изо всех сил стиснув веки. Это было так трогательно, что Хью испытал неловкость за брата и тычками выдворил из камеры смотрителя, прикрыв за ним дверь.

Он заметил, что пальцы Рейна сжимаются и разжимаются, словно бьются беспомощно в волосах Арианны. Он плакал, не сознавая, должно быть, что плачет. Арианна обхватила его голову обеими руками и притянула к себе, целуя жадно, отчаянно, ну а Рейн... он не целовал ее – он пил ее дыхание и вкус рта, как пьет ключевую воду человек, почти погибший от жажды.

– Арианна... – только и сказал он, прижимая ее к себе и содрогаясь всем телом.

Они оставались в этой позе долго, очень долго. Они почти не прикасались друг к другу, просто покачивались медленно и синхронно. Наконец Арианна откинулась в кольце обнимающих рук и всмотрелась в лицо мужа. Она дотронулась до шрама, оставленного рукавицей Генриха, и проследила его пальцем. Рана давно зажила, и теперь только тонкая красная линия, пересекающая щеку, напоминала о случившемся.

– Видишь, я не умерла, – сказала Арианна, и странно было видеть улыбку на ее мокром от слез лице. – У меня теперь тоже есть шрам, и он гораздо больше твоего.

– Господи!..

Рейн притронулся к ее мокрым щекам пальцами обеих рук. Они слегка шевелились, словно он пытался собрать слезы и хранить их как память.

– Ну что ты за ребенок, Арианна! – прошептал он и получил в ответ прерывистый смех, сменившийся рыданием.

– Ты не лишился ни замка, ни земель, знай это, Рейн, – сказала Арианна и снова провела снизу вверх по его шраму. – Отец отвоевал Руддлан и ждет лишь, чтобы ты вернулся. Ты рад?

Рейн согласно помотал головой, но Хью сильно подозревал, что он пропустил сказанное мимо ушей, а если бы даже и услышал, ему было бы все равно. Единственным, что сейчас волновало брата, было чудесное воскрешение жены, потому что он снова и снова касался лица Арианны, словно не мог поверить в ее реальность.

– А что?.. – начал он, но голос сорвался, и он вынужден был прокашляться, прежде чем повторить вопрос. – Что с нашими детьми?

– Они сейчас с моей матерью, на острове Мон. Они так выросли, Рейн, они такие крепыши!

– Все это трогательно, дорогие мои, но времени у нас не так уж много, а еще предстоит обсудить один важный вопрос, – вмешался Хью (дьявольщина, эти двое чуть было не заставили прослезиться и его самого!). – Я разработал план, в соответствии с которым ты, старший брат, завтра ночью совершишь побег из этой мерзкой норы.

Слова отзвучали, но казалось, что эхо их не может угаснуть и как бы висит в спертом влажном воздухе крохотного помещения.

– Почему ты делаешь это? – спросил Рейн. Хью не удивился вопросу. Кому, как не его старшему брату было знать, что молодой граф Честер ничего не делает даром.

– Объяснение очень простое, – протянул он почти так же томно, как обычно, и лениво пожал плечами. – Я намерен провести ночь с твоей очаровательной женушкой. Она согласилась отдать это восхитительное тело в мое распоряжение на одну ночь, а я взамен обязался напрячь свой изобретательный ум и выложить кругленькую сумму, чтобы обеспечить спасение твоей жизни, братец. Разумеется, оказавшись на свободе, ты никогда больше не ступишь ногой на английскую землю. Это значит, тебе придется провести остаток жизни в ничтожном и жалком Уэльсе. Впрочем, о чем это я? Разве ты не доказал своими последними деяниями, что жаждешь как раз такой участи? Разве ты не сделал все, чтобы заточить себя в границах Уэльса?..

Тут Хью прервался, чтобы полюбоваться результатами своих усилий. Надо сказать, они весьма, весьма порадовали его.

Арианна не ожидала, что он сделает явным их тайное маленькое соглашение, и это было видно по ее ошеломленному лицу. Но цель Хью была не в том, чтобы шокировать жену брата, куда больше он был заинтересован в реакции Рейна. У того на лице было знакомое выражение: так он смотрел в детстве, когда лежал ничком, принимая порку. Он словно собрался в один тугой комок, получив жестокий удар – удар, от которого темнеет в глазах.

Вдруг он отстранил Арианну на расстояние вытянутых рук и спросил, держа ее за плечи:

– И ты пошла на это?

– Рейн!..

– Он говорит правду или лжет?

Голова Арианны склонилась. Рейн выпустил ее из рук, и Хью не удержался от довольной улыбки. Он жадно следил за переменой, происшедшей с братом: сначала лицо Рейна окаменело, потом стали пустыми, безжизненными глаза.

– Я запрещаю, – сказал он голосом таким же холодным и ровным, как и взгляд.

– Ты не имеешь права голоса! – воскликнула Арианна, высоко вскидывая голову. – Выбор тут за мной, и решение уже принято.

Она быстро пошла к двери, гордо держа голову, но на полдороге обернулась и простерла руки к мужу.

– Рейн!

Тот отпрянул к стене, и цепи забренчали все разом.

Несколько секунд Арианна стояла, прямая и напряженная, как приготовленное для броска копье. Руки ее были сжаты в кулаки, по щекам текли слезы.

– Будь ты проклят, Рейн! Я хочу, чтобы ты был свободен, чтобы ты снова был со мной, и ради этого пойду на все, на все абсолютно!..

– Даже станешь шлюхой?

Голова ее дернулась, словно от пощечины. Она повернулась к Хью и сказала надменно, как королева:

– Я готова удалиться, милорд граф.

Когда она была уже у самой двери, Рейн повернулся и посмотрел вслед. На одно мгновение в глазах его мелькнуло тоскливое голодное выражение, но потом невидимые заслонки снова опустились на них.

Хью передал Арианну с рук на руки их сопровождающему, а сам поспешил вернуться за факелом. Когда он вошел, Рейн, поникнув, сидел на соломе. Хью вдруг сообразил (и это открытие ошеломило его), что старший брат очень ослабел от голода, отсутствия солнечного света и двухмесячной неподвижности. Вынув факел из кольца на стене, он поднял его над головой, чтобы пламя лучше осветило камеру. То, что он увидел, заставило его содрогнуться. Подземная нора была омерзительной до тошноты: земляной пол покрывал слой неописуемой грязи, слизь на стенах была не черной, как показалось Хью вначале, а зеленой, и она едва заметно копошилась.

У графа начало зудеть все тело. Он решил, что сразу же по возвращении в Вестминстер заставит слуг приготовить ванну с двойной дозой душистого мыла и будет отмокать в ней не менее часа... да, и велит отдать нищим все, что сейчас на нем надето!

– Хью!

Он повернулся, держась рукой за ручку двери.

– Не поступай так с ней, – прошептал Рейн умоляюще.

– Я поступаю так не с ней, а с тобой, дорогой мой брат. За тобой должок, не забывай этого. Этот должок долгие годы не дает мне покоя. Я хочу, чтобы ты проводил каждую ночь своей последующей семейной жизни точно так же, как я провожу мои ночи: когда ты будешь пристраиваться между прекрасных белых ног своей жены, ты будешь вспоминать, что другой мужчина тоже был там, куда ты так стремишься!

Рейн откинул голову на скользкую стену темницы и закрыл глаза.

– Ты хочешь, чтобы я пресмыкался перед тобой? – спросил он, помолчав. – Чтобы я умолял?

– Должен признать, это весьма соблазнительная мысль – заставить тебя поползать передо мной на коленях, – ответил Хью со смехом. – Я мог бы долгое время вспоминать это зрелище... но гораздо приятнее будет представлять себе другое: как ты, старший брат, валяешься здесь на куче гнилой соломы, изнемогая от боли при мысли о том, что я делаю с твоей женой!

– Я убью тебя за это, – ровно сказал Рейн, открывая глаза.

Хью склонил голову, как бы обдумывая эти слова, и его роскошные локоны один за другим начали соскальзывать с плеча, отливая золотом в свете факела. Потом он улыбнулся.

– Нет, ты меня не убьешь. Потому что я не стану сопротивляться, а ты слишком благороден, Рейн, чтобы убить того, кто не может дать тебе сдачи.

* * *

Хью приблизился к двери своей спальни и поднял руку, чтобы постучать. Потом, внезапно передумав, он опустил ее и просто толкнул дверь.

Арианна стояла у окна полутемной комнаты. Услышав шаги, она повернулась и положила руку на горло, словно за дыхалась. Но взгляда она не отвела, и темные бездны немигающих глаз непроницаемо уставились на графа. Потом (очевидно, осознав сделанный жест) она опустила руку вдоль груди, как бы огладив ее. Это было всего лишь нервозное движение, и Хью понял это, но все равно почувствовал возбуждение.

На Арианне был алый халат из плотного бархата, и было видно, что под ним нет даже белья.

– Сними его, – сказал Хью.

Она развязала пояс и повела плечами, так что халат соскользнул с них на пол и остался у ног алым пятном, очень похожим на лужу свежей крови. Спальня была освещена несколькими свечами, но туда, где стояла Арианна, достигал лишь лунный свет. Он проникал в раскрытое окно широким и светлым полотнищем, омывая тело женщины серебряным сиянием. Было тихо, так тихо, что Хью мог слышать ее дыхание.

Долгая борьба за жизнь изнурила ее: тело выглядело исхудалым, и его сильно портил безобразный свежий шрам на груди. Однако в ней было очарование зрелой женщины, создания не приземленного, но в высшем смысле земного.

«Она способна желать мужчину и умеет ублажить его так, как ему того надобно, – думал Хью. – Должно быть, она кричит в полный голос и царапает спину, когда достигает пика наслажления». Он почувствовал, что его плоть твердеет при мысли о том, что вскоре случится.

Неспешным шагом он подошел ближе и остановился перед Арианной, которая следила за ним, по-прежнему не отводя взгляда. Глаза ее были так зелены, что даже в полумраке можно было определить их цвет. В них была густая зелень сумеречного леса, в них была его настороженная пустота. Хью спросил себя, каким она видит его.

Он протянул руку и легко провел по изгибу ее шеи. Арианна сделала над собой усилие, чтобы не содрогнуться, он заметил это с угрюмым восхищением. Они были ровней, были под стать друг другу, она и Рейн – оба чертовски смелые и идиотски благородные. Хью сильно сомневался, чтобы Сибил была способна принести подобную жертву даже ради человека, которого, как утверждала, она любила всем сердцем.

Его рука спустилась ниже, коснулась вершинок грудей. Вправо-влево... вправо-влево... через некоторое время соски выступили и затвердели, но на лице Арианны не выразилось и тени удовольствия.

– Может, попробуешь хоть немного наслаждаться всем этим? – спросил он с некоторым раздражением в голосе.

– Когда мы заключали сделку, о наслаждении речи не шло! – отрезала Арианна, жутковато усмехнувшись.

Хью отвернулся и отошел к столу, чтобы налить себе бокал вина. Пока он пил, то не сводил взгляда с женщины, застывшей у окна. Облака успели скрыть луну, и теперь ее кожи едва касался свет свечи, придавая ей мягкий оттенок золотистого меда. На высоких, резко обозначившихся скулах горели два пятна румянца, и это было единственное, что выдавало ее неловкость от сознания своей наготы.

– Ты можешь отказаться от сделки, если тебя тяготит, что она заключена именно со мной, – заметил Хью. – На моем месте вполне может быть король Генрих, который питает слабость к хорошеньким мордашкам. Наконец ты можешь попробовать сама купить Рейну свободу. Это я к тому, что мой брат, похоже, не преисполнился благодарности, когда узнал, какую великую жертву ты собралась принести ради него.

– Рейн не слишком умен, – спокойно ответила Арианна. – Я не совершаю смертного греха, поступая так. Но я могла бы совершить и настоящий грех, чтобы спасти его жизнь. Я могла бы разделить ложе с Люцифером, стала бы уличной шлюхой, раздвинула бы ноги для каждого из англичан, даже самого последнего...

– А он в ответ никогда не простил бы тебя.

– Ну и пусть! – сказала она, вскидывая голову. – Я все равно пошла бы на это. Я уже это делаю.

– Нет... – задумчиво покачав головой, Хью поставил пустой бокал на стол. – Нет, жертвы мне не нужны.

Он подошел, поднял с пола халат и протянул Арианне. Она не приняла его. Она даже отступила слегка и глубоко, неровно вздохнула.

– Прошу вас, милорд граф, не разрывайте нашего соглашения! Прошу вас! Я постараюсь... я сделаю вид, что наслаждаюсь... милорд!

Он невольно засмеялся: даже Сибил никогда не утруждалась тем, чтобы изображать удовольствие, – и ткнул халат Арианне в руку.

– Не нужно умолять, девочка моя, дело не в тебе. Я только что подумал обо всем хорошенько и понял, что вот-вот сам себя высеку. Если ты отдашься мне из любви к Рейну, то это никак не поможет мне расквитаться за те ночи, когда Сибил отдавалась мне из любви к нему же. И в том и в другом случае я получаю только объедки с чужого стола.