Текст книги "Смеющийся полицейский"

– Я всего лишь процитировал министра юстиции, – с невинным видом сказал Мартин Бек. – Лучшие силы полиции – он, очевидно, имел в виду Монссона и Нордина – работают без отдыха, чтобы выследить и схватить сумасшедшего убийцу, обезвредить которого наш первейший долг по отношению как к обществу, так и к каждому отдельному гражданину.

– Когда он это говорил?

– Впервые семнадцать дней назад. А в последний раз – вчера. Однако вчера ему предоставили всего четыре строчки на двадцать второй странице. Должно быть, он ужасно раздосадован. Ведь в следующем году состоятся выборы.

Меландер закончил телефонный разговор. Прочищая разогнутой скрепкой свою трубку, он предложил:

– А не пора ли уже сдать в архив дело об этом убийце-психопате?

Прошло полминуты, прежде чем Колльберг ответил:

– Да, самое время. Кроме того, не мешает закрыть двери и отключить телефон.

– А где Гюнвальд? – спросил Мартин Бек.

– Герр Ларссон сидит у себя в кабинете и ковыряет в зубах ножом для разрезания бумаги.

– Фредрик, попроси, чтобы все звонки переключали на него.

Меландер протянул руку к телефонной трубке.

– Заодно попроси, чтобы нам принесли что-нибудь, для меня три пирожных и капучино, заранее благодарен, – сказал Колльберг.

Через десять минут принесли кофе. Колльберг запер дверь.

Все уселись. Колльберг пил кофе и ел.

– Ситуация представляется мне следующей, – сказал он, прожевывая пирожное. – Псих, который жаждет сенсации, убийца, торчит в шкафу начальника полиции. При необходимости мы извлечем его оттуда и пропылесосим. Рабочая версия приблизительно такая: неизвестный, вооруженный автоматом «Суоми» тридцать седьмой модели, убивает девять человек в автобусе. Эти девять человек никак друг с другом не связаны, в автобусе все одновременно они оказались совершенно случайно.

– У того, кто стрелял, был какой-то мотив, – констатировал Мартин Бек.

– Верно, – согласился Колльберг. – Я с самого начала так считаю. Однако не может существовать мотив, который объяснял бы убийство девяти человек, совершенно случайно оказавшихся в одном месте. Следовательно, истинной целью было убийство одного из них.

– Это было убийство с заранее обдуманным намерением, – заметил Мартин Бек.

– Один из девяти, – продолжил Колльберг. – Но кто именно? Фредрик, у тебя есть список?

– Он мне не нужен, – ответил Меландер.

– Ну естественно. Я сказал это не подумав. Давайте снова по нему пройдемся?

Мартин Бек кивнул. Разговор перешел в диалог между Колльбергом и Меландером.

– Густав Бенгтсон, – сказал Меландер, – водитель. Его присутствие в автобусе можно считать мотивированным.

– Несомненно.

– Он вел размеренную жизнь. Брак удачный. Под судом не был. На работе о нем хорошего мнения. Коллеги любили его. Мы также допросили несколько друзей семьи. Они сообщили, что он был человеком обязательным и солидным. Состоял в обществе трезвенников. Сорок восемь лет. Родился здесь, в Стокгольме.

– Враги? Bрагов у него не было. Дурное влияние? Не замечено. Деньги? Денег у него не было. Мотив убийства? Отсутствует. Следующий.

Я не буду придерживаться очередности номеров, присвоенных Рённом, – сказал Меландер. – Теперь Хилдур Юхансон, вдова, шестьдесят два года. Возвращалась от дочери с Вестмангатан в свою квартиру на Норра-Сташенсгатан. Родилась в Эдсбро. Ее дочь допрашивали Ларссон, Монссон и… впрочем, это неважно. Пенсионерка, жила одна. Больше о ней ничего сказать нельзя.

– Вероятно, она села на Одеонгатан и проехала только шесть остановок. И никто, кроме дочери и зятя, не знал, что она будет ехать именно в это время и именно по этому маршруту. Дальше.

– Юхан Кельстрём, пятьдесят два года, родился в Вестеросе. Работал в авторемонтном мастерской Грена на Сибюлегатан. Задержался на работе и возвращался домой, это совершенно ясно. Его брак тоже нормальный. Больше всего его интересовали автомобили и летний домик. Под судом не был. Зарабатывал достаточно, но не слишком много. Те, кто его знают, сообщили, что, вероятно, он доехал с Эстермальмторг до центра на метро, а потом пересел на автобус. Он также мог сесть в автобус возле универмага. Его начальник сказал, что он был опытным специалистом и хорошим руководителем. Работники мастерской говорили, что…

– Он давил на подчиненных и лебезил перед начальником. Я был там и беседовал с работниками мастерской. Следующий.

– Альфонс Шверин, сорока трех лет, родился в Миннеаполисе в США от смешанного шведско-американского брака. Приехал в Швецию сразу после войны и остался здесь насовсем. Владел небольшой фирмой, занимающейся импортом карпатской сосны для резонаторов, однако десять лет назад фирма объявила себя банкротом. Шверин пил. Дважды сидел в Бекомберге и три месяца в Богесунде за управление автомобилем в нетрезвом виде. Три года назад, после того как фирма обанкротилась, стал рабочим. Последнее время работал в городским управлении, был дорожным ремонтником. В тот вечер находился в «Стреле» на Брюггаргатан и возвращался оттуда домой. Выпил он мало, наверное, потому, что у него не было денег. Жил очень бедно. Вероятно, выйдя из ресторана, он направился к остановке на Васагатан. Не женат, родственников в Швеции не имел, коллеги по работе любили его. Говорили, что он был веселым и милым, после выпивки – смешным, и у него не было ни одного врага.

– Он видел того, кто стрелял, и, прежде чем умереть, сказал Рённу что-то непонятное. Мы уже получили какое-нибудь заключение экспертов относительно той ленты?

– Нет. Мохаммед Бусси, алжирец, работал в ресторане, тридцати шести лет, родился в каком-то месте, название которого трудно выговорить и я его не помню.

– Это небрежность.

– Последние шесть лет жил в Швеции, до этого в Париже. Политикой не интересовался. Экономил, имел счет в банке. Знакомые говорят, что он был робким и замкнутым. Работу он закончил в половине одиннадцатого и возвращался домой. Солидный, однако скупой и скучный.

– Это звучит так, словно ты описал самого себя.

– Медсестра Бритт Даниельсон, родилась в одна тысяча девятьсот сороковом году в Эслёве. Сидела рядом со Стенстрёмом, однако нет указаний на то, что они были знакомы. Врач, с которым она встречалась, в тот вечер работал в больнице в Сёдермальме. Вероятно, она села на Одеонгатан вместе с вдовой Юхансон и ехала домой. Выйдя с работы, она прямиком направилась на автобусную остановку. Никаких неясностей здесь нет. Хотя, конечно, нет полной уверенности в том, она не была со Стенстрёмом.

Колльберг покачал головой.

– Откуда такие мысли, – сказал он. – Зачем ему была нужна такая страшненькая? Он имел у себя дома все, что только мог пожелать.

Меландер недоуменно посмотрел на него, но от расспросов воздержался.

– Теперь Асарсон. Внешне он чист, однако изнутри не так привлекателен. – Меландер замолчал и занялся своей трубкой. Потом продолжил: – Этот Асарсон очень подозрительная фигура. Дважды его судили за неуплату налогов и один раз за оскорбление морали, в начале пятидесятых годов. Он вступил в половую связь с четырнадцатилетней девушкой, которая служила курьером. И каждый раз он сидел в тюрьме. Денег у него было достаточно. В бизнесе он был жестоким, во всех других делах тоже. У многих имелись причины не любить его. Даже жена и брат считали, что его есть за что презирать. Однако присутствие Асарсона в автобусе легко объяснимо. Он ехал с какого-то собрания на Нарвавеген и направлялся к любовнице, фамилия которой Ольсон, она живет на Карлбергсвеген и работает в офисе Асарсона. Он позвонил ей и договорился о встрече. Мы допросили ее несколько раз.

– Кто ее допрашивал?

– Гюнвальд и Монссон. Каждый в отдельности. Она утверждает, что…

– Минуточку. А почему он ехал автобусом?

– Наверное, потому что немного выпил и боялся вести автомобиль. А такси не смог поймать при такой погоде. Центральная диспетчерская такси не принимала заказы, а в центре города не было ни одной свободной машины.

– Хорошо. Так что говорит эта дамочка?

– Что Асарсон вызывал у нее отвращение. Слабак, почти полный импотент. Что она делала это ради денег и чтобы не потерять работу. У Гюнвальда сложилось впечатление, что она почти проститутка, шлюха, причем довольно тупая. Он утверждает, что она похожа на За-Зу Габор[10]10
  За-За Габор (р. 1923) – американская киноактриса, тип «платиновой» блондинки; была особенно популярна в 1950—1960-е гг.


[Закрыть], не знаю, кто это такой.

– Герр Ларссон и женщины. Я мог бы написать повесть с таким названием.

– Монссону она призналась, что оказывала подобные услуги, как она это назвала, клиентам Асарсона. По его распоряжению. Асарсон родился в Гётеборге, а в автобус сел возле Юргордсброн.

– Благодарю, старина. Так начиналась бы моя книга: «Он родился в Гётеборге, а в автобус сел возле Юргордсброн». Замечательно.

– Любое начало хорошо, – невозмутимо сказал Меландер.

Мартин Бек впервые вмешался в разговор:

– Стало быть, остается только Стенстрём и тот, которого не смогли опознать.

– Да, – сказал Меландер. – О Стенстрёме нам известно лишь то, что он ехал от Юргордсброн, что весьма странно. И что у него было при себе оружие. О неопознанном мы знаем только то, что он являлся наркоманом в возрасте между тридцатью пятью и сорока годами. И больше ничего.

– Присутствие всех остальных в автобусе было мотивированным, – сказал Мартин Бек.

– Да.

– Мы выяснили, почему они там находились.

– Да.

– Самое время задать классический вопрос, – заявил Колльберг. – Что делал Стенстрём в том автобусе?

– Нужно поговорить с его девушкой, – ответил Мартин Бек.

– С Осой Турелль? Да ты ведь сам с ней беседовал. А потом ее допросили еще раз.

– Кто ее допросил? – спросил Мартин Бек.

– Рённ, больше недели назад.

– Только не Рённ, – словно размышляя вслух, сказал Мартин Бек.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался Меландер.

– Рённа нельзя ни в чем упрекнуть, – ответил Мартин Бек, – однако он не совсем понимает суть этого дела. Кроме того, у него не было тесного контакта со Стенстрёмом.

Колльберг и Мартин Бек долго молча смотрели друг на друга, пока наконец Меландер не нарушил тишину:

– Ну? Так что же Стенстрём делал в том автобусе?

– У него могло быть там свидание с девушкой, – медленно произнес Колльберг, – или с осведомителем.

Роль Колльберга заключалась в том, что в дискуссиях подобного рода он всегда был оппонентом, однако на этот раз он сыграл ее неубедительно.

– Ты забываешь об одном, – возразил Меландер. – Вот уже в течение десяти дней мы обнюхиваем каждый угол в этом районе. И до сих пор мы не нашли никого, кто слышал бы о Стенстрёме до этого происшествия.

– Это ни о чем не говорит. В этой части города полно притонов и подозрительных заведений, где недолюбливают полицейских.

– Версию подруги в любом случае мы можем отбросить, если речь идет о Стенстрёме, – сказал Мартин Бек.

– Почему это? – мгновенно возразил Колльберг.

– Я в это не верю.

– Но ты согласен с тем, что так могло быть?

– Да.

– Хорошо. В таком случае отбросим ее. Пока.

– Итак, главный вопрос: что Стенстрём делал в том автобусе? – Сказав это, Мартин Бек сразу же встретился со встречным вопросом.

– А что там делал неопознанный?

– Его мы можем временно оставить в покое.

– Вовсе нет. Его присутствие там точно так же достойно внимания, как и присутствие Стенстрёма. Тем более, что нам неизвестно, кто это был, куда он ехал и по какому делу.

– Он попросту ехал в автобусе.

– Попросту ехал?

– Да. Многие, кому негде жить, поступают так. За крону можно проехать дважды из конца в конец. А это два часа.

– В метро теплее, – заметил Колльберг. – Кроме того, в метро можно ездить сколько угодно, главное, не выходить со станции, а только пересаживаться с одного поезда на другой.

– Да, конечно, но…

– Ты забываешь об одной важной вещи. У неопознанного были не только крошки гашиша и других наркотиков в карманах. У него оказалось больше денег, чем у всех остальных пассажиров, вместе взятых.

– Это исключает подозрение, что речь идет о грабеже, – вставил Меландер.

– Не будем забывать, – сказал Мартин Бек, – что, как ты сам упоминал, эта часть города буквально нафарширована притонами и пансионатами особого рода. Возможно, он жил в одной из этих дыр? Нет, давайте вернемся к главному вопросу: «Что Стенстрём делал в автобусе?».

Почти минуту они сидели молча. В кабинете за стеной звонил телефон. Время от времени до них доносились голоса Гюнвальда Ларссона и Рённа. Наконец Меландер спросил:

– А что Стенстрём умел делать?

Ответ знали все трое. Меландер кивнул и сам ответил на свой вопрос:

– Стенстрём умел следить.

– Да, – подтвердил Мартин Бек. – В этом деле он был ловким и упрямым. Он мог неделями за кем-нибудь ходить.

– Помню, как он довел до бешенства того сексуального маньяка, который убил девушку на Гёта-канале, четыре года назад.

– Он буквально затравил его, – сказал Мартин Бек.

Никто не возразил ему.

– Уже тогда он умел это делать. А потом научился еще лучше, – заметил Мартин Бек.

– Ты наконец спросил у Хаммара, – внезапно оживился Колльберг, – чем Стенстрём занимался летом, когда мы изучали нераскрытые дела?

– Да, – ответил Мартин Бек. – Но из этого ничего не вышло. Стенстрём был у Хаммара, они разговаривали об этом. Хаммар предложил ему несколько дел, каких, он уже не помнит, однако тот отказался, так как эти дела оказались слишком старыми. Вернее, Стенстрём был слишком молод. Ему не хотелось заниматься тем, что произошло, когда ему было десять лет и он еще играл на улицах Халстахаммара в полицейских и преступников. В конце концов он решил остановиться на том исчезнувшем, которым занялся и ты.

– Он никогда не говорил об этом, – сказал Колльберг.

– Очевидно, он ограничился тем, что там было написано.

– Очевидно.

Молчание снова прервал Меландер. Он встал и спросил:

– Ну и к какому же выводу мы пришли?

– Честно говоря, непонятно, – констатировал Мартин Бек.

– Извините, – сказал Меландер и вышел в туалет.

Когда дверь за ним закрылась, Колльберг посмотрел на Мартина Бека и сказал:

– Кто сходит к Осе?

– Ты. Это занятие для одного человека, и ты лучше всего для него подходишь.

Колльберг ничего не ответил.

– Тебе не хочется? – спросил Мартин Бек.

– Не хочется. Но я схожу.

– Сегодня вечером?

– Да, но только предварительно мне нужно уладить два дела. Одно в Вестберге и одно дома. Позвони ей и скажи, что я приду около половины восьмого.

Через час Колльберг пришел к себе домой на Паландергатан. Было около пяти, но уже давно стемнело.

Жена, одетая в старенькие джинсы и клетчатую фланелевую рубашку, красила кухонные табуретки. Рубашка принадлежала Колльбергу, однако он давно не носил ее. Гюн подвернула рукава и небрежно подвязала полы. Руки, ноги и даже лоб у нее были измазаны краской.

– Разденься, – сказал Колльберг.

Она замерла с поднятой кистью и руке и испытующе посмотрела на него.

– Тебе совсем невтерпеж? – с улыбкой спросила она.

– Да.

Она сразу стала серьезной.

– Ты должен уйти?

– Да, у меня допрос.

Она кивнула, опустила кисть в банку с краской и вытерла руки.

– Допрос Осы, это будет ужасно.

– Тебе нужна прививка?

– Да.

– Ты испачкаешься краской, – сказала она, расстегивая рубашку.

XX

Перед одним из домов на Клуббакен в Хегерстене какой-то мужчина, весь в снегу, пытался прочесть что-то на листке бумаги. Листок уже намок, чернила начали расплываться, и текст нелегко было прочесть при такой метели и слабом свете уличных фонарей. Однако, судя по всему, мужчине это наконец удалось. Он встряхнулся, как промокший пес, потом поднялся по ступенькам, позвонил, снял шляпу и стряхнул с нее снег.

Дверь приоткрылась, и в щель выглянула женщина средних лет, в фартуке и с испачканными мукой руками.

– Полиция, – хриплым голосом сказал мужчина. Он откашлялся и добавил: – Старший ассистент Нордин.

Женщина испуганно смотрела на него.

– У вас есть удостоверение? – наконец спросила она. – Я имею в виду…

Нордин вздохнул. Он взял шляпу в левую руку, расстегнул плащ и пиджак, вынул бумажник, а из бумажника достал удостоверение.

Женщина наблюдала за этой процедурой с таким страхом, словно ожидала, что он сейчас вытащит бомбу, автомат или что-то неприличное.

Он не выпустил удостоверение из рук, и она рассмотрела его через щель.

– А разве у агентов нет таких табличек? – поколебавшись спросила она.

– Да, конечно, у меня есть табличка, – меланхолично ответил Нордин.

Служебный жетон он носил в боковом кармане и теперь размышлял, как его достать, не надевая шляпу на голову.

– Ну ладно, не надо, – решилась женщина. – Так вы из Сундсвалла? Значит, вы приехали из Норланда, чтобы поговорить со мной?

– У меня в этом городе есть еще несколько дел.

– Да, я понимаю, но видите ли, я считаю… – Она замолчала.

– Что вы считаете?

– Я считаю, что в нынешние времена нужно быть очень осторожной. Никогда заранее не известно…

Нордин размышлял, что делать со шляпой. Снег падал ему на голову, снежинки таяли на лысине. Он не мог так стоять, с удостоверением в одной руке и шляпой в другой. Может, понадобится что-нибудь записать. Самым практичным было бы надеть шляпу на голову, однако, с другой стороны, это выглядело бы не совсем вежливо. А положить шляпу на ступеньки было бы и вовсе глупо. Может быть, попросить, чтобы она его впустила. Однако это означало, что ей придется принять решение, а если он правильно оценил эту женщину, для того, чтобы на что-либо решиться, ей понадобилось бы много времени.

Нордин был родом из тех краев, где любого постороннего человека пускают в кухню, усаживают рядом с печью, чтобы он согрелся, и угощают чашечкой кофе; это просто входит в обязанности хозяев. Прекрасная и практичная традиция, подумал он. Хотя, впрочем, и не применимая в больших городах. Он сосредоточился и сказал:

– Вы звонили и упоминали что-то о каком-то мужчине и о гараже, так?

– Мне очень жаль, что я побеспокоила вас…

– Ну что вы, мы очень благодарны вам.

Женщина повернулась и посмотрела внутрь квартиры, почти закрыв при этом дверь. Судя по доносящемуся запаху, она, очевидно, пекла пироги и опасалась, чтобы они не подгорели.

– Чрезвычайно милые люди, – пробормотал Нордин. «Невероятно гостеприимные. Даже выдержать трудно», – подумал он.

Женщина приотворила дверь.

– Вы что-то сказали?

– Так я насчет гаража…

– Он там.

Нордин посмотрел в указанном направлении.

– Я ничего не вижу.

– А со второго этажа видно.

– Понятно. А что вы говорили насчет того мужчины?

– Он очень странно выглядел. А теперь вот уже две недели, как я не вижу его. Он такой низенький, чернявый.

– Вы постоянно наблюдаете за этим гаражом?

– Ну, его видно в окно спальни.

Она покраснела. «Я совершил какую-то ошибку», – подумал Нордин.

– Этим гаражом владеет иностранец. Там крутится много подозрительных типов. Поэтому человеку хочется знать…

Трудно было догадаться, замолчала она или продолжала говорить, но так тихо, что Нордин ни слова не мог услышать.

– И что же странного было в том невысоком темном мужчине?

– Ну как бы это сказать… Он смеялся.

– Смеялся?

– Ну да, очень громко.

– Вы не знаете, сейчас в гараже кто-нибудь есть?

– Минуту назад там горел свет. Я была наверху и видела.

Нордин вздохнул и надел шляпу.

– Я схожу туда разузнаю. Благодарю вас.

– А вы не хотите… войти?

– Нет, спасибо.

Она еще на какую то долю сантиметра приотворила дверь, пытливо оглядела его и с алчным видом спросила:

– Мне положено вознаграждение?

– За что?

– Ну… откуда мне знать.

– До свидания.

Он побрел в указанном ему направлении. Ему казалось, что на голове у него мокрый компресс. Женщина мгновенно закрыла дверь, сейчас она уже наверняка была наверху, на своем посту у окна спальни.

Гараж представлял собой маленький домик с этернитовыми[11]11
  Так в книге.


[Закрыть] стенами и крышей из оцинкованного железа. В нем могло поместиться максимум два автомобиля. Над дверями горела электрическая лампочка.

Нордин открыл одну створку дверей и вошел внутрь.

В гараже стояла зеленая «шкода-октавия», модель 1959 года. Не будь она такой разбитой, за нее можно было бы получить четыреста крон, подумал Нордин. Бóльшую часть времени, которое он прослужил в полиции, Нордин занимался автомобилями и связанными с ними аферами. Под автомобилем совершенно неподвижно лежал мужчина. Видны были только его ноги в голубом комбинезоне.

Труп, подумал Нордин. Его охватила ледяная дрожь. Он забыл о Сундсвалле и Йогбёле, где родился и вырос, подошел к автомобилю и толкнул ногой лежавшего.

Мужчина под автомобилем дернулся, как от удара электрическим током, выполз из-под машины и встал. Держа в руке переносную лампу со шнуром, он вытаращил глаза на гостя.

– Полиция, – сказал Нордин.

– У меня документы в порядке, – сразу же ответил мужчина.

– Я в этом не сомневаюсь, – заметил Нордин.

Владелец гаража выглядел лет на тридцать, он был худощавым, с темными глазами, вьющимися волосами и ухоженными бакенбардами.

– Итальянец? – спросил Нордин, который не слишком разбирался в иностранных акцентах и различал только финский.

– Швейцарец. Из немецкой Швейцарии.

– Ты хорошо говоришь по-шведски.

– Я живу здесь шесть лет. Что вам нужно?

– Мы хотели бы встретиться с одним из твоих приятелей.

– С кем?

Нордин, внимательно глядя на него, сказал:

– Он ниже и немножечко полнее тебя. Волосы темные, довольно длинные, глаза карие. Возраст около тридцати лет. Мы не знаем, как его зовут.

Мужчина покачал головой.

– У меня нет приятеля, который так выглядит. И вообще, у меня не столько много знакомых.

– Так много знакомых, – с доброжелательной улыбкой поправил его Нордин.

– Да. Так много знакомых.

– Однако я слышал, что здесь бывает много народу.

– Они приезжают на автомобилях. Хотят, чтобы их отремонтировали. – Он немного подумал и объяснил. – Я занимаюсь ремонтом. До обеда работаю в мастерской на Рингвеген. Все немцы и австрийцы знают, что у меня здесь гараж, поэтому приезжают, чтобы я бесплатно отремонтировал их автомобили. Часто я вообще с ними не знаком. Их столько много в Стокгольме.

– Тот, который нам нужен, – сказал Нордин, – носил черный нейлоновый плащ и бежевый костюм.

– Нет, мне это ничего не говорит. Я не помню никого похожего. Это точно.

– У тебя есть друзья?

– Друзья? Несколько немцев и австрийцев.

– Кто-нибудь из них был здесь сегодня?

– Нет. Они знают, что я занят. Я ремонтирую ее и днем, и ночью. – Он измазанным в масле пальцем показал на машину и сказал: – Мне нужно исправить ее до Рождества, чтобы я смог поехать домой, к родителям.

– В Швейцарию?

– Да.

– Этот автомобиль нелегко будет отремонтировать.

– Нелегко. Я заплатил за него только сто крон. Но я приведу его в порядок. Я хороший специалист.

– Как тебя зовут?

– Хорст. Хорст Дике.

– А меня зовут Ульф. Ульф Нордин.

Швейцарец показал в улыбке крепкие белые зубы.

Он производил впечатление симпатичного, порядочного молодого человека.

– Так значит, Хорст, ты не догадываешься, о ком я говорю?

Дике покачал головой.

– Мне очень жаль, но я не знаю.

Нордин вовсе не чувствовал себя разочарованным. Как все и ожидали, информация оказалась бесполезной. Если бы с уликами дело не обстояло так плохо, ее вообще не стали бы проверять. Однако Нордин не спешил уходить, ему не хотелось снова оказаться в метро, переполненном раздраженными людьми в промокшей одежде. Швейцарец явно хотел помочь. Он спросил:

– А вам больше ничего не известно? Ну, об этом человеке.

Нордин немного поразмышлял и сказал:

– Он смеялся. Громко.

Лицо Дике просветлело.

– Тогда я, кажется, знаю. Он смеялся вот так.

Дике открыл рот и издал блеющий звук, резкий и пронзительный, как крик бекаса.

Это было настолько неожиданно, что Нордину понадобилось около минуты, чтобы прийти в себя. С приличным опозданием он сказал:

– Возможно.

– Да, да, – настаивал Дике. – Теперь я уже знаю, кого ты имеешь в виду. Невысокий, темный мужчина.

Нордин насторожился.

– Он был здесь четыре или пять раз. Может, и больше. Однако его фамилию я не знаю. Он пришел с испанцем, который хотел продать мне запасные части. Испанец приходил много раз. Но я не купил.

– Почему?

– Слишком дешевые. Наверняка краденые.

– А как звали того испанца?

Дике пожал плечами.

– Не знаю. Пако. Пабло. Пакито. Что-то в таком роде.

– А какой у него был автомобиль?

– Хороший. «Вольво-амазони». Белый.

– А у того, который смеялся?

– Не знаю. Он приезжал с испанцем и всегда выглядел пьяным. Но он ведь не сидел за рулем.

– Он тоже был испанцем?

– По-моему, нет. Возможно, он был шведом. Не знаю.

– Когда он был здесь в последний раз?

– Три недели назад. Может, две. Я точно не помню.

– А того испанца ты видел с тех пор? Ну, Пако или как его там?

– Нет. Он, наверное, вернулся в Испанию. Ему нужны были деньги, поэтому он хотел продать запчасти. По крайней мере, он так говорил.

Нордин снова задумался.

– Так ты говоришь, тот мужчина выглядел пьяным. А может, он был одурманен? Находился под действием наркотика?

Дике пожал плечами.

– Не знаю. Мне казалось, что он попросту пьян. Хотя всякое может быть. Наркоман? Почему бы и нет? Тут почти все наркоманы. Когда не воруют, отсиживаются в притоне. Разно не так?

– А ты не знаешь, как его звали или какая у него была кличка?

– Нет. Но пару раз в автомобиле была девушка. Она была с ним. Высокая, с длинными светлыми волосами.

– Как ее звали?

– Не знаю. Но у нее есть прозвище…

– Какое?

– Белокурая Малин. Так мне кажется.

– Откуда тебе это известно?

– Я еще раньше видел ее в городе.

– Где именно?

– В заведении на Тсгнергатан, недалеко от Свеавеген. Туда ходят все иностранцы. Она шведка.

– Кто? Белокурая Малин?

– Да.

Нордин не смог придумать больше ни одного вопроса. Он внимательно посмотрел на зеленый автомобиль И сказал:

– Надеюсь, ты доедешь домой без всяких приключений.

Дике улыбнулся своей заразительной улыбкой.

– Да, это было бы неплохо.

– А когда ты вернешься?

– Никогда.

– Никогда?

– Швеция – плохая страна. Стокгольм – плохой город. Сплошной шум, наркотики, воры, алкоголь.

Нордин ничего не ответил, потому что был полностью согласен с мнением насчет Стокгольма.

– Здесь скверно, – продолжил швейцарец. – Ну, разве что иностранцу легко заработать. Остальное безнадежно. Я живу в одной комнате еще с тремя такими же, как я. Плачу четыреста крон в месяц. Это настоящий грабеж, просто свинство. Потому что нет квартир. Только богатеи и преступники могут ходить в рестораны, есть. Я экономил. У меня есть деньги. Я уезжаю домой. Куплю мастерскую и женюсь.

– А здесь ты не встретил какую-нибудь девушку?

– Шведские девушки не для таких, как я. С хорошей девушкой может встречаться студент или еще кто-нибудь. А для рабочего только такой сорт. Как та Белокурая Малин.

– Что значит, такой сорт?

– Шлюхи.

– Ты имеешь в виду, что не хочешь платить девушкам?

Хорст Дике надул губы.

– Их много бесплатных. Бесплатных шлюх.

Нордин покачал головой.

– Ты видел только Стокгольм, Хорст. Жаль.

– А остальное лучше?

Нордин энергично кивнул и сказал:

– А о том мужчине ты больше ничего не помнишь?

– Нет, кроме того, что он смеялся. Вот так.

Дике открыл рот и снова заблеял, пронзительно и резко.

Нордин попрощался с ним и ушел. У ближайшего фонаря он остановился и достал блокнот.

– Белокурая Малин, – пробормотал он. – Притоны. Бесплатные шлюхи. Ну и профессию я выбрал.

Впрочем, это не моя вина, подумал он. Меня заставил отец.

Мимо проходил какой-то мужчина. Нордин приподнял припорошенную снегом шляпу и сказал:

– Извините, не могли бы вы…

Прохожий бросил на него быстрый недоверчивый взгляд, съежился и ускорил шаг.

– …сказать мне, где находится станция метро, – тихо и робко закончил Нордин, обращаясь к снежной вьюге.

Потом он покачал головой и записал несколько слов на листке бумаги.

«Пабло или Пако. Белый „вольво“. Заведение на Тегнергатан. Смех. Белокурая Малин. Бесплатная шлюха».

Он спрятал карандаш и блокнот и вышел из круга света.