Текст книги "Американская пустыня"

Глава 5

Пожалуй, Глория за всю свою жизнь не переживала такого горя, как в тот миг, когда Перри на пристани не обнаружилось. В такую рань народу там было раз-два и обчелся: пара-тройка рыбаков поджидали, чтобы открылся прокат лодок, двое мужчин открывали закусочную – расставляли на тротуаре стулья и включали торговые автоматы, да престарелая японка, как всегда, удила с пирса, точно приклеенная. Эмили и Ханна отошли в сторону, к закусочной, пока Глория допросила одного из мужчин, а затем взялась за старуху.

– Вы маленького мальчика не видели? – взывала Глория.

Не отводя взгляда от удочки, женщина покачала головой.

– Ему семь лет. Роста примерно вот такусенького. – Глория сама поразилась, какой на самом деле кроха ее сын. – Его зовут Перри; он потерялся. Вы маленького мальчика не видели?

Женщина вновь покачала головой. Затем, словно с запозданием осознав, чего Глория хочет, переспросила:

– Мальчика?

– Да.

– Лодка, – обронила женщина. Она перегнулась через перила и тронула пальцем леску, точно струну контрабаса. – Вода потеплела. Для рыбалки в самый раз.

– Он сел в лодку? – допытывалась Глория.

Но старуха не проронила больше ни слова. Глория оглянулась на Эмили и сестру, и в лице ее читалась такая мука, что те бегом бросились к ней – и успели-таки поддержать ее, чтобы она не упала. Как только Глория почувствовала, что вновь худо-бедно стоит на ногах, она направилась прямиком к прокату лодок и осведомилась, неужто они тут все настолько безответственны, чтобы выдать лодку маленькому мальчику – одному, без взрослых.

Человек за стойкой не стал занимать оборонительную позицию, но, в сдержанной манере страдальца, который все это не в первый раз слышит, заверил:

– Нет, мэм, конечно же, такое просто исключено. Даже если бы мальчик предъявил весомую кредитку и водительское удостоверение.

– Однако вон та женщина – вон она стоит – сказала, будто видела, как мой сын сел в лодку.

Мужчина перегнулся через стойку, одарил японку долгим взглядом, а затем опять переключился на Глорию.

– О'кей, мэм, если вы так настаиваете, я проверю. – И, высунувшись в заднее окошко, окликнул служителя, стоявшего внизу на помосте: – Эй, Пабло, сбегай посмотри, все ли лодки на месте. – Пока Пабло пересчитывал лодки, он вновь обернулся к Глории: – А сколько вашему сынишке лет?

– Семь. – Глория царапала руку ногтями: от запястий до локтевого сгиба медленно вспухали красные полосы.

Эмили потянулась к матери и завладела ее кистью, прекращая экзекуцию. Глория нагнулась, притянула девочку к себе, Эмили уткнулась ей в плечо. Ханна в сотый раз читала и перечитывала вложенные под стекло условия проката лодок.

– Даже если бы малец и впрямь спустился к лодкам – а начнем с того, что это просто невозможно, – он все равно не сумел бы завести мотор.

Пабло пробежал по настилу и столкнулся с начальником у боковой двери офиса.

– Двадцать второй недостает.

– Ох, Господи, – охнула Глория.

– Вместо нее привязана байдарка, – сообщил Пабло.

Глория и Эмили заплакали навзрыд. Ханна успокаивающе гладила их по спинам.

Работник проката снял телефонную трубку, позвонил шерифу и вызвал водный патруль.

На военной базе охранять можно много чего, но только не крематорий. Тед, Эйвери и Иисус-19 беспрепятственно вышли из полутемной, устланной пеплом камеры в яркий солнечный свет Нью-Мексико. Иисус-19 к свету не привык – он пытался заслониться сумками и, съежившись, раскачивался вперед-назад. Не привык он также и к открытым пространствам: бедняга пошатывался и спотыкался на каждом шагу. Тед отобрал у него одну из сумок. Все трое, тяжело дыша и покрываясь потом, кое-как преодолели пятьдесят ярдов по гравию и забились в дверную нишу одного из куонсетских бараков. Тед глядел из своего укрытия на проезжающие мимо «хаммеры» и на поджарых молодых солдат, что расхаживали туда-сюда, переговаривались, стреляли друг у друга сигаретки и косячки – и понимал со всей очевидностью, что выбраться из подземного комплекса – это, как говорится, игрушки в сравнении с тем, что делать дальше. За рядами построек, одной из которых был гараж-мастерская, высился забор, сверху затянутый блестящей колючей проволокой, а десятью ярдами дальше – еще один, точная копия первого.

Иисус-19 обильно потел, особенно в области отсутствующего рта. Теперь он сидел на сумке, опустив глаза, чтобы не смотреть на солнце.

– Что делать будем? – осведомился Тед.

– Не знаю, – сознался Эйвери. – С тех пор как я последний раз выходил на поверхность, все изменилось. Так много строений, так много людей.

Тед глянул сквозь проволочную сетку на море трейлеров, автофургонов и палаток. Эх, если бы им только удалось слинять за пределы огороженной территории, они бы с легкостью затерялись в толпе, сбросили бы с себя комбинезоны и со временем вовсе улизнули бы куда подальше.

– А разрослась база, – рассуждал между тем Эйвери. – Когда-то здесь было всего-то четыре барака. А теперь вон с виду настоящий военный объект, все как полагается.

– С настоящими солдатами и настоящими ружьями, – встрял было Тед и тут же осознал, что в этом отношении ему бояться нечего. Но, разумеется, он тревожился за безопасность Эйвери. И дело не только в том, что Эйвери вытащил его из этой дыры; Тед внезапно преисполнился решимости защищать жизнь в целом. Не то чтобы он чувствовал себя настолько в долгу перед Эйвери, чтобы радеть о его благополучии; просто Эйвери воплощал в себе жизнь, утраченную им семью – пусть и поломанную, – он нуждался в перемещении и, так сказать, в сопричастности, даже если, как подозревал про себя Тед, оно было не к добру.

– У меня планов больше нет, – объявил Эйвери. – Каждый день я думал о том, как воспользуюсь трупосборником. Многие годы я представлял себе, как забираюсь внутрь и выныриваю здесь, наверху – но это, в сущности, все. Стратег из меня никакой.

– Подергай-ка дверцу у тебя за спиной, – предложил Тед.

Эйвери послушался; дверь оказалась незапертой.

– Быстро внутрь. – Тед затолкал спутников в проем и закрыл дверь.

Барак оказался глухой, глубокий, сродни пещере, свет просачивался внутрь лишь сквозь пропыленные полупрозрачные панели, равномерно распределенные вдоль хребта строения. Это было хранилище – складское помещение, заполненное рядами составленных друг на друга ящиков, разделенных проходами. Воздух был спертым, затхлым, плесневелым.

– Подождем здесь, – объявил Тед. – Подождем здесь до темноты.

– А потом что?

– Пока не знаю.

Тед и в самом деле не знал. Зато знал со всей доступной ему определенностью, что чего-нибудь да придумает. Теперь у него было то, о чем он мечтал всегда – не уверенность, не компетенция, но решимость, – и сидя там, прислонившись спиной к ящику с консервированными грушами, он постепенно свыкался с этой мыслью.

Салли выехал из Лос-Анджелеса, свернул с автострады «Помона» и покатил по дороге № 215 на юг, к военно-воздушной базе «Марч», где и отыскал приятеля, что волею судеб работал в авиадиспетчерской.

– И чему же я обязан сим удовольствием, Горацио? – осведомился тот. Его голубая форменная рубашка была расстегнута у горла; из-под выреза майки топорщились жесткие волоски.

– Знаю, знаю, давненько я не проявлялся. – Голос Салли звучал покаянно, и глаза он пристыженно отводил.

– «Давненько»? Скажи уж, больше года!

– Извини, Леон.

– Из «извини» шубу не выкроишь, как говорится. Извинениями тебе не отделаться. Я-то думал, у нас есть что-то общее.

– Извини.

Вдвоем они уехали с базы на машине Салли и теперь сидели в мексиканском/тайском ресторанчике под названием «Гордоз». Леон встал и ушел в глубь зала, в туалет. Пока Салли скучал в одиночестве, официантка принесла воды. Вернулся Леон – и залпом выпил полстакана.

– Мне помощь нужна, – признался Салли.

В угловатом лице Леона отразился гнев; он раздраженно повертел в пальцах вилку.

– Извини, Леон. Ну, сколько еще раз мне извиниться? Закрутился как сумасшедший. Дни складывались в недели, недели – в месяцы. Так уж вышло. Все, что я могу, – это попросить прощения. – Салли подкрутил усы.

– По-твоему, это эффектно.

– Что?

– Ну, выпендреж с усами… По-твоему, это ужас как эффектно.

– Я непроизвольно, честно.

Подоспевшая официантка приняла заказ.

– Ну и что за помощь тебе требуется? – осведомился Леон.

– Во-первых, правильно ли я понимаю, что полетные листы для всех военных вылетов введены в единую центральную компьютерную систему?

Леон кивнул.

– То есть, если я, например, скажу, что из Колорадо-Спрингс вылетел реактивный самолет, ты сможешь это подтвердить или опровергнуть, верно?

– Допустим. И что?

– А то, что ты сможешь сказать мне, куда он полетел, верно?

Леон снова кивнул, но теперь он заметно нервничал. Он оглянулся через плечо на дверь и сложил руки на коленях.

– А ты можешь мне сказать, имели ли место вертолетные вылеты в некую конкретную ночь?

– Не по душе мне все это, – отозвался Леон.

– Так можешь или нет?

– Да, думаю, я смогу это выяснить. Горацию, что происходит? Ты меня до смерти пугаешь. – Леон понизил голос до еле слышного шепота.

– Я хочу знать, не летал ли какой вертолет в пустыню Мохаве в прошлый четверг, – пояснил Салли.

– Ах, вот что тебя интересует! Только это – и ничего больше?

– Да, именно это.

– А может, тебе будет также небезынтересно узнать, куда отошлют мою задницу по завершении военного трибунала? – Леон вновь оглянулся на дверь. Вытащил из нагрудного кармана пачку сигарет и засунул одну в рот.

– Леон, мне позарез надо, – сказал Салли.

– Ага, мне тоже много чего надо позарез.

– Я в долгу не останусь.

Леон заглянул Салли в глаза, затем откинулся на стуле и обнял лицо ладонями.

– Это ты чертовски верно сказал: я с тебя долг сторицей взыщу.

Они возвратились на базу; Салли подождал снаружи, пока Леон прогулялся в канцелярию боевой части. Наконец Леон вернулся, бросая по сторонам еще больше косых взглядов, чем прежде, подошел к Салли вплотную и уголком губ шепнул:

– Розуэлл.

Это название, по всей видимости, Горацио Салли говорило гораздо меньше, чем Леону. Салли, конечно же, слышал байки насчет инопланетных пришельцев и ангара, где якобы спрятан космический корабль, да и черные вертолеты были ему не то чтобы в новинку. Но он считал это все сущим фуфлом – и раньше, и теперь. Однако, уезжая с базы и зная, что путь его лежит в Нью-Мексико, даже Салли ощутил смутное беспокойство.

В ангаре стемнело. Тед оглянулся на Иисуса-19: тот спал, вытянувшись на некрашеном фанерном полу и положив голову на одну из сумок. Эйвери расхаживал взад-вперед – как, впрочем, на протяжении последних четырех-пяти часов.

– О'кей, вот и ночь, – сказал Эйвери. – А теперь что? Нам нужен план. Не сидеть же тут вечно.

– Ждите здесь, – сказал Тед.

– Ты куда?

– Ждите. Не знаю, удастся ли мне отыскать то, что нужно.

Тед открыл дверь и вышел наружу. И с тревогой обнаружил, что, хотя в небе над базой черным-черно, территория залита светом что твой стадион. Он отпрянул в тень дверного проема. По счастью, солдат во дворе поубавилось. Понатыканные повсюду лампы желтого искусственного света вроде как скрадывали синий цвет комбинезона, и Тед не слишком бросался в глаза – еще один плюс в его пользу. Он зашагал через открытое пространство к гаражу – так непринужденно, как только мог, – на полпути чуть не припустился бегом, но вовремя одумался. Добравшись до гаража, он заглянул внутрь сперва в одно окно, потом в другое, убеждаясь, что внутри – ни души. Затем обошел здание кругом и обнаружил заставленный машинами дворик – тут тебе и джипы, и «хаммеры», и грузовики, и даже один танк. Управлять танком Тед не умел, так что он выбрал крытый грузовик, забрался внутрь, нажал на стартер и невольно вздрогнул, когда мотор и впрямь завелся. Он объехал на машине вокруг парочки бараков и притормозил рядом с куонсетом, в котором оставил Эйвери и Иисуса-19.

Не выключая мотора, Тед вошел внутрь.

– Пойдемте-ка, – позвал он, подхватывая сумку. Эйвери и Девятнадцатый последовали за ним; все трое уселись на длинном сиденье в кабине.

Тед подождал, пока пространство между ними и заборами не очистилось, затем медленно стронулся с места и неспешно выполз на свет. У здания крематория возникла суматоха. Из топочной камеры появлялись Иисус за Иисусом, все в синем, и во всю прыть выбегали на открытое место – надо думать, они подсмотрели, как управлять трупосборником, и теперь спешили по следам своего, так сказать, создателя. Солдаты орали во всю глотку, приказывая «стоять!»; завывали сирены. Тед нажал на газ – и на скорости сорок пять врезался в первое заграждение. Послышался треск – похоже, выстрелы, а там кто знает? Он двинул дальше: колючая проволока с громким скрежетом царапала по крыше и бокам грузовика. Глаза Иисуса-19 распахнулись шире, нежели область рта. Эйвери ликующе завопил: они благополучно миновали второе заграждение и вырвались за пределы базы. Тед со всей силы пнул ногой в педаль тормоза, и грузовик с визгом затормозил буквально в нескольких футах от трейлера «Эйрстрим». На мгновение воцарилось затишье, безмолвие – пока оседала пыль; а в следующий миг вакуум заполнился. Солдаты никак не могли пробиться сквозь бреши, проделанные грузовиком: любители НЛО, воспользовавшись шансом, дюжинами хлынули на правительственный объект. Очень скоро сотня людей, размахивая карманными фонариками, жестянками из-под пива и бейсболками, уже схватились врукопашную с охранниками, принялись дергать за все дверные ручки подряд и, запрокинув головы, взывать к небесам. К трем чужакам в сине-зеленых комбинезонах никто ни малейшего интереса не проявил, так что Тед, Эйвери и Девятнадцатый просочились сквозь толпу к центру лагеря, отбежали от грузовика ярдов на сто, а там остановились перевести дух под обширным белым навесом. Громкие, хотя и невнятные вопли звенели ликованием, радостью, счастливым воодушевлением.

Тед обернулся – и оказался лицом к лицу с четырьмя девушками в развевающихся белых одеждах. Девушки глядели на него во все глаза, склонив набок крашеные блондинистые головки на манер собак и словно пытаясь понять, что он тут делает. Тут из жилого автофургона с навесом вышла женщина погабаритнее – дебелая, грушеобразная, очень светлая блондинка с кремовой кожей – и простерла перед собою пухлые руки с таким видом, будто собралась вцепиться Теду в лицо.

– Быстренько, дети, – приказала она девушкам поминиатюрнее, – уведите их в фургон, укройте от опасности.

С территории грянули выстрелы, людской поток резко поменял направление, вопли зазвучали иначе, теперь интонации наводили на мысль о разочаровании и страхе. Тед позволил увести себя, Эйвери и Девятнадцатого в громадный автофургон. Они уселись рядком, втроем втиснувшись в красный виниловый диванчик «на двоих», а женщины молча выстроились перед ними. Лица их были столь же пусты и бессмысленны, как у оставшихся снаружи Иисусов. Внутри горели свечи и пара фонарей – только они и служили источником света. Дымились благовония.

Вошла толстуха. Она направилась прямиком к Теду, опустилась перед ним на колени, поцеловала его босые ноги и молвила:

– Господин, я ждала тебя.

– Сдается мне, вы меня с кем-то путаете, – пробормотал Тед.

Женщина подняла голову, подалась вперед и легонько коснулась швов на Тедовой шее.

– Нет, – возразила она. – Я бы узнала истинного Мессию где угодно. Ты пришел от Господа Бога, это мне ведомо. – Она указала пальцем на пришпиленную к стене вырезку из газеты. С фотографии на Теда смотрело его же собственное лицо, удрученное и озадаченное.

Тед оглянулся на Эйвери. Тот чуть заметно пожал плечами.

– Мы защитим тебя от дьяволов и от неверных, – пообещала женщина.

Тед мысленно порадовался тому, что собеседница сочла нужным провести различие между теми и другими. Он выглянул в окно и убедился, что снаружи по-прежнему царит хаос. Затем перевел взгляд на женщину.

– Меня зовут Тед Стрит.

– Знаю, – кивнула она. – Тебя все знают.

– Это доктор Освальд Эйвери, – представил Тед. – А это… – Он запнулся, понимая, что явно не может идентифицировать третьего члена маленького отряда как Иисуса-19. – Это Гарольд, – сказал он наконец, вспомнив детскую бессмыслицу, звучавшую примерно так: «Отче наш, сущий на небесах, имя тебе Гарольд».

– А меня именуют Негация Фрашкарт, – представилась женщина. Она встала и в свою очередь выглянула в окно. – Вас, вне всякого сомнения, будут искать. Вам необходимо переодеться.

Тед отнюдь не разделял ее уверенности в том, что кто-то и впрямь станет их разыскивать. Сверхзасекреченность подземного объекта была залогом того, что погоня исключается: ну как прикажете сообщить офицерам и солдатам «сверху» о том, что кого-то (или чего-то) вдруг недосчитались? Никак невозможно.

Так Теда разом повысили от дьявола до мессии (Эйвери с трудом сдерживал смех – вот ведь ирония судьбы!). Беглецы временно остались втроем в тесной спаленке в глубине трейлера. Тед застегивал на себе белую рубашку, в то время как Эйвери пытался натянуть белые хлопчатобумажные брюки на еще более потрясенного Иисуса-19.

– Нет, вы только вообразите себе! – приговаривал Эйвери. – Величать тебя Мессией – под самым носом у старины Иисуса Христа! – Он застегнул на Девятнадцатом ширинку. – Эх, старина, вот будь у тебя рот – ты бы ого-го, верно?!

– Мне нужно позвонить жене, – сообщил Тед.

Тед как раз замешкался поглядеть, как они все выглядят в белом вместо сине-зеленого, когда в дверь требовательно постучали и всех троих запихнули в стенные шкафы, за груды белого свежевыстиранного белья. Напоенную благовониями атмосферу автофургона рассек характерный голос Клэнси Двидла:

– Возможно, одеты в синее. Одному около шестидесяти, седой, такой коренастенький, бледный. Можно сказать, толстяк. У второго – шов вдоль шеи. Этого вы не пропустите.

– Мы никого не видели, – заверила Негация Фрашкарт.

Тед чуял аромат благовоний, пропитавший наваленные на него одежды, и кисловатое благоухание дерева, и еще один запах – видимо, от нижнего белья одной из женщин, – что напомнил ему Глорию. Воцарилось долгое, тревожное молчание; Тед ждал, мысленно представляя себе, как полковник Двидл так и ест глазами предметы в каких-нибудь нескольких дюймов от него. Наконец, даже «спасибо» не сказав, тот хлопнул дверью. Две женщины выкопали Теда из-под груды белья и помогли подняться на ноги.

– Спасибо, – поблагодарил Тед.

Негация Фрашкарт, нервно постукивая в пол дебелой, обутой в сандалию ногой, глядела в окно.

– Недобрый человек все рыщет поблизости, – сообщила она, обернувшись к Теду. – О, Святейший, мы так долго тебя ждали. Когда по телевизору передали весть о твоем воскрешении, мы были здесь, но я не сомневалась: ты найдешь нас. Я знала, что если мы только подождем, если будем стойки в вере, – ты придешь к нам.

– У вас телефон есть? – спросил Тед, Сама мысль о просьбе настолько мирской в устах дьявола или мессии Теда изрядно позабавила, и он с трудом сдержал улыбку.

Негация Фрашкарт сочла это просто-напросто вопросом, требующим ответа.

– Нет, – проговорила она. И, обернувшись к своим сподвижницам, объявила: – Сестры, созовите остальных, дабы мы все вместе помолились пред Господом Богом нашим в присутствии его посланника, нашего Мессии Теодора.

Женщины вышли из фургона. Негация стояла лицом к лицу с тремя гостями – лицо это, к слову сказать, было широкое, невыразительное – и блаженно улыбалась.

– А где здесь телефон? – не отступался Тед.

– В городе, – отозвалась Негация. И развернулась к Эйвери: – Вы – ангел?

– Нет, мэм. Я ученый.

Она вгляделась в безротое лицо Иисуса-19.

– А ты – ангел, я знаю. Я по глазам вижу.

Тед в свою очередь встретился глазами с Девятнадцатым и прочел в них только страх и ничего больше. То были глаза ведомого на заклание агнца – ласковые и глупые. Тед попытался отойти от Негации, на свободе перевести дух, однако натолкнулся на плиту, так что распахнулись дверцы буфета и на пол посыпались горшки и кастрюли. Тед нагнулся собрать посуду – и обнаружил, что пол грязный, покрыт слоем жира, следами от обуви и ошметками волос.

– Пустяки, не надо, – сказала Негация. – Ступай со мной. Пойдем, чтобы я могла явить тебя своим братьям и сестрам из Небесного Ордена Пиромантического культа «Руах Элоим».[xlvii]  [xlvii] «Дух Святой» (иврит).


[Закрыть]

– А сколько вас всего? – полюбопытствовал Эйвери.

– Здесь – двадцать семь, – отвечала Негация. – Но кто знает, сколько родственных душ ждет нас за размытой внешней границей нашего собственного лагеря. – Низкий грудной голос Негации Фрашкарт обрел новые интонации – сделался медоточивым и сладкозвучным, словно она уже приступила к священному действу.

Девятилетняя толстушка Негация Фрашкарт для своего возраста была чуть высоковата, зато в обхвате сошла бы за трех своих сверстниц. Из всех фильмов ее отец предпочитал первую часть «Элмера Гантри».[xlviii]  [xlviii] «Элмер Гантри» – фильм, снятый по одноименному роману Синклера Льюиса об успешной карьере лицемерного священника на Среднем Западе.


[Закрыть] Сам он был мужчина тучный и так про себя и говорил – «тучный мужчина», хотя вместо «ч» произносил «ш». Волосы у него были седые, глаза – темно-карие, глубоко посаженные. Он считал себя хиромантом.

– Ох, не доверяю я этому новому министру, – приговаривал ее отец, сидя на стуле с прямой спинкой в своем кабинете. За его спиной горел торшер с украшенным кисточками абажуром.

– А почему, папа? – спрашивала Негация.

– Левая рука у него совершенно безликая. Ты разве не видела?

Девочка качала головой.

– Там линий почти что и нет, ничего прочесть невозможно. Ни тебе ligne de vie, ни тебе ligne mensale.[xlix]  [xlix] линия жизни, линия судьбы (фр.).


[Закрыть] Он – не читаем.

– Папа, а какая была левая рука у Иисуса? – любопытствовала Негация.

– Я думаю, у Иисуса было две левых руки, – рассуждал ее отец. – Разумеется, при этом линия жизни оказывалась совсем короткая, а линия судьбы, конечно же, резко обрывалась. Его сатурнианская линия для меня загадка, зато, я практически уверен, линия здоровья проявлялась очень четко.

– Папа, а чего люди в церкви говорят, что ты никакой не христианин. Говорят, ты язычник.

Отец посадил Негацию на колени и на мгновение поморщился от этакой тяжести.

– Да потому, что мелкие людишки всегда боятся науки. Есть граница между религией и суеверием. Истинная религия принимает в себя все, в том числе и науку.

– А Дорис Уиллз говорит, ты колдун.

– Очень может быть, что она и права, да только не совсем в том смысле, как ей самой кажется. – Отец завладел ладонями ребенка и принялся изучать их линии. – У тебя чудесные руки – такие четкие, такие выразительные. Господь коснулся тебя, моя Негация. – Он запустил пальцы под подол девочкиной юбки и почесал ее пухлое бедро. – Вот, например, смотри. – Он коснулся внутренней стороны ее запястья. – Вот эти браслетные линии – их еще называют зазат и расцет, – они говорят мне о том, что ты проживешь жизнь не только долгую и счастливую, но еще и угодную Господу, и что тебе, возможно, суждено встретить Его Сына, когда он к нам вернется. – Его пальцы раздвинули складочки жира, туго прильнувшие к ее детской вагине. – Закрой глаза, дитя, и представь себе, будто встречаешь Христа. Христа с двумя левыми руками. Господь любит тебя. Господь любит тебя, моя малышка Негация.

Весь остров подняли по тревоге. Перри Стрит числился пропавшим вот уже более трех часов. Водный патруль и лодки шерифа прочесывали океан, в лос-анджелесский окружной офис шерифа, где ждала Глория, то и дело поступали радиосигналы – неутешительные. Глория страшилась худшего; помощница шерифа делала все, чтобы ее успокоить. В противоположном конце кабинета Ханна изучала топографическую карту острова. Эмили словно сбросила четыре года и укрылась под маминым крылом.

Весь город уже знал о происшедшем; мальчика искали все. Прохожие заглядывали в окна офиса и видели Глорию, крепко-накрепко прижимающую к себе дочь. К тому времени люди, чего доброго, уже поняли, кто она такая, и теперь Глория страшилась еще и того, что Перри угодит в лапы какого-нибудь психа.

– Не могу я здесь сидеть! – жаловалась она. – Я должна идти искать сына.

Помощница шерифа успокаивающе потрепала ее по плечу.

– Вы сейчас не в том состоянии, чтобы отправиться на поиски, – возразила она. – Вам лучше оставаться здесь и предоставить нам выполнять свою работу.

В устах помощницы шерифа все это звучало очень даже хорошо и убедительно, но Глории на месте не сиделось. Она вскочила и принялась расхаживать туда-сюда. Эмили отошла к Ханне.

И тут в кабинете появился Ричард. Он шагнул к Глории и обнял ее, точно они были старыми друзьями; Глория обняла его в ответ.

– Есть что-нибудь? – осведомился он, обращая свой вопрос к помощнице шерифа.

– Пока нет.

– Возможно, он где-то там, в море, на лодке, – сказала Глория.

– Так давай его поищем, – предложил Ричард.

– Думаю, миссис Стрит лучше остаться, – вмешалась женщина.

Ричард ухватил Глорию за подбородок и заглянул в ее покрасневшие глаза.

– Ты хочешь ждать здесь?

– Нет, я хочу искать Перри.

– Тогда пошли.

Глория обернулась к Ханне, затем, опустившись на колени, обняла Эмили.

– Побудь здесь пока с тетей Ханной, хорошо?

Братья и сестры Небесного Ордена Пиромантического культа «Руах Элоим» завесили свой лагерь по периметру чистой белой тканью поверх плотного брезента, что даже под ветром почти не дрожал. На территории по-прежнему царил хаос: в ярком свете прожекторов ремонтировали заграждения. Мимо, по пути к палаткам и прицепам, возвращались люди, взахлеб рассказывая друг другу о космическом корабле в ангаре, об Элвисе и о пришельцах, которых ну почти разглядели.

По углам огороженного пространства и по обе стороны от кафедры пылали факелы. Вся сцена показалась Теду пугающе древней. Он восседал в первом ряду составленных вместе низких табуреток, по обе стороны от него – Иисус-19 и Эйвери. Негация Фрашкарт вышла вперед и обратилась к своим единоверцам с той самой блаженно-идиотской улыбочкой, с горящими светом веры глазами. Ее подопечные улыбались столь же вяло: все – блондинки или блондины, натуральные или крашеные, лица мертвенно-бледные, невзирая на жизнь на открытом воздухе под солнцем пустыни, взгляды безучастные, а невнятное бормотание напоминало скорее неумолчное одобрительное гудение.

– Вижу, вижу и посейчас, – взывала Негация, простирая руки, словно в попытке обнять всю свою светловолосую паству. – Темный туннель, освещенный тусклыми факелами – нет, не яркими, как те, что зажгли мы, но совсем блеклыми, и мой ныне покойный друг, основатель нашего движения, Эррол Флинн Мак-Мастере, пошатываясь, бредет впереди меня…

Пока та вещала, стоя между двумя пламенеющими факелами, Тед заметил, что в языке у нее серьга в виде серебряного шарика – и более он ничего уже не видел, лишь отраженное в шарике пламя, что эхом отзывалось на ее речи о свете в конце туннеля. А Негация между тем продолжала:

– В дверях стояли христианин и иудей, оба лили слезы, оба плакали навзрыд. Мы вошли; он поднял глаза и узрел на потолке того грандиозного храма звезду, мерцающую звезду. Тогда он протянул ко мне руки – вот как я сейчас протягиваю руки к вам – и молвил: «Подойди ближе, дитя, подойди ближе». Я шагнула вперед – и вот оказалась перед ним, омытая заревом огня еще более яркого! И он коснулся меня рукою и рек: «Теперь должно тебе принять на себя тяжкое бремя. Тебе – вести их оставшуюся часть пути». И тут из туннеля донесся вопль боли – боли такой нестерпимой, что нам и вообразить не дано. Этот вопль боли звенел в моих ушах каждый Божий день – а теперь вот почти затих. Боль унялась, ибо бремя снято, снято, ведь Господь Бог откликнулся на мои молитвы и исполнил предначертание, о котором говорил мой отец столько лет назад, когда он домогался меня, когда дьявол овладевал им и направлял все его поступки. Но ныне, здесь с нами, здесь с нами на этой бренной, сладостной, недужной земле мы обрели Сына Божьего, Мессию Господа Бога нашего.

Негация помолчала и вновь осияла улыбкой Мессию, сиречь Теда. Эйвери изо всех сил старался сдержать неуместное веселье, хихикая сквозь туго сжатые губы и крепко зажмуриваясь: от смеха на глаза его наворачивались слезы.

– Моя бедная, потерянная душа горела в огне, тщась разрешить мучительную загадку бытия – и се! – мы обрели ответ, мой возлюбленный Господь пришел ко мне. Но, конечно же, это – лишь неоспоримое свидетельство того, что мы не готовы. Свершилось: судный день грянул над нами. Ныне мы в умелых руках нашего Господа Бога Иисуса Христа Всемогущего. Остается лишь уповать, что Он сочтет нас достойными, снизойдет до того, чтобы направить и сопроводить нас в сии последние дни. О, Господи Христе, молю, говори с нами, молю, подари нам первый отблеск своего божественного и высшего света! – Негация сошла с кафедры, колыхаясь всей своей массивной тушей, и раскинула жирные руки, приглашая Теда занять свое место.

Тед поднялся и шагнул на кафедру, еще хранящую тепло ее тела.

– Есть ли тут где-нибудь поблизости телефон? – спросил он.

Ветер врывался в открытые окна «форда»: Салли мчался на восток, углубляясь все дальше в Аризону. Он устал, смертельно устал; подумав об этом – о том, как мертельно он устал, – Салли рассмеялся. Что ж, пожалуй, он заслужил разрядку; более того, весьма в ней нуждался. А еще он нуждался в сне; очень скоро ему придется-таки затормозить и закрыть глаза – но прямо сейчас у него еще хватало пороху вести машину. Один раз Салли остановился подзаправиться – и заодно оставил сообщение на автоответчике Глории Стрит: дескать, дела идут на лад.

Глория стояла рядом с Ричардом: он провел лодку мимо длинного зеленого дощатого помоста – и дальше, за волнолом. Дело было к полудню. Они миновали огромную чайку, балансирующую на буйке; чайка была такая белая, а вода была такая синяя, что от этакой красоты Глория снова расплакалась.

Ричард наклонился к ней, положил руку ей на плечо.

– Мы найдем его.

Свернули направо, к выходу из гавани, и оттуда на юг. Ричард помахал одной из шерифовых лодок, что вроде бы держала курс в открытое море. Глория проводила глазами лодку, направляющуюся к пока еще невидимой большой земле, гадая, уж не попытался ли Перри вернуться домой и подождать отца там.

– Ты ведь не думаешь, что он мог податься туда, правда? – Ветер трепал ее волосы и сглаживал черты лица.

Ричард протянул Глории желтый бинокль и сказал:

– Смотри в него. Не пытайся ничего увидеть – просто смотри.

Рокот мотора отчасти успокаивал. Глория глядела в бинокль, однако видела только синеву.

И вновь просьба Мессии о телефоне была проигнорирована. Тед вернулся на прежнее место, в то время как братья и сестры радостно загомонили, взывая к Господу, и под конец затянули: «Майкл, к берегу греби». Тед ерзал на табуретке: сострадание его быстро иссякало, он чувствовал, что закипает. Наконец он решил, что воспользуется своей яростью себе же на благо. Он встал и воздел руки, обрывая пение.