Текст книги "Кот олигарха. РОМАН"

– Погнется о кирасу, – дружелюбно возразила Лара.

– Мы, кажется, не встречались, – насупив брови, со значением произнесла Уткина.

– Лара, – сказала Лара.

– Клара? – подозрительно переспросила Уткина.

– Глухая тетеря, – проворчал Билл.

Пользуясь моментом и Лариной покровительственной близостью, Лена повернулась к Уткиной и спросила:

– Почему вы все время пытаетесь заманить меня в туалет?

Одновременно она дивилась тому, как Ларе удается сочетать подвижность лица с безупречной гладкостью кожи. Возможно, дело было в том, что Лара меняла маски одним движением какого-нибудь крошечного мускула, о существовании которого анатомы даже не подозревали. Сейчас она выглядела так, будто никогда в жизни сильнее не забавлялась, хотя ее губы сохраняли неподвижность.

– А! – удовлетворенно произнесла Уткина. – Теперь ей стало любопытно.

– Меня это держит в постоянном напряжении, – укоризненно сказала Лена.

– А нечего напрягаться, – опять вдруг рассердилась Уткина. – Туалет – это древнее сакральное место.

– Тоже мне, элевсинские мистерии, – фыркнул Билл.

– В чем, по-вашему, социальная функция туалета? – угрожающе спросила Уткина, обводя глазами стол.

– У туалета нет социальной функции, – сказала Лена. – Вся суть как раз…

– Двоечница, – прервала Уткина и качнулась на стуле, пихнув Лену рукой в бок. – В туалете рождается чувство юмора. Ты думаешь, обезьяну превратил в человека труд? Обезьяна тоже прекрасно умеет трудиться, как доказали зоологи. Просто в норме не хочет. Обезьяна стала человеком тогда, когда обратила внимание, что органы размножения совмещены с органами выделения, и нашла этот факт курьезным.

Лара громко хмыкнула.

Уткина подняла руку и довольно невежливо указала на Лару пальцем.

– Вот о чем я говорю. Все древние мистерии разыгрывались в пещерах или священных рощах, которые были по совместительству чем?

Она опять обвела глазами стол и ответила сама себе:

– Сакральными отхожими местами.

– И чему там учились посвященные? – поинтересовался Билл.

– Не воспринимать себя слишком серьезно, – объяснила Уткина. – Возьмите дикие племена Амазонии, Африки или какой-нибудь Новой Гвинеи. Почему они до сих пор на первобытной стадии развития, хотя давно могли изобрести колесо и микропроцессор?

– Почему? – заинтересованно спросила Лена, вопреки себе увлекаясь темой.

– Потому что до сих пор не поняли шутки.

– Ну уж… – сказала Лена.

– Юмор – это метафора, обнажающая гротеск существования, – спокойно продолжала Уткина. – Когда происходит грехопадение? Когда Адаму впервые приходит в голову использовать свой орган по другому назначению. Опасность не в том, что он порвал Еве целку, а в том, что он никогда больше не сможет видеть мир буквально.

– Это хорошо или плохо? – поинтересовалась Лара.

– Вы, случайно, не кантианка? – с подозрением спросила Уткина, враждебно глядя на нее исподлобья.

– Вы меня разоблачили, – с улыбкой признала Лара.

– Любой прогресс человечества, – изрекла Уткина, – или науки, или чего там еще возможен только в качестве шутки. Возьмите то же колесо. Посмотрите на него, отрешившись от практических аспектов, и вы увидите, что это гротескный объект. Земля круглая? Очевидная шутка для всех, кто по ней ходит. Недаром инквизиция сжигала еретиков в шутовских колпаках. Летательные аппараты тяжелее воздуха? Термоядерный синтез? Айфон, который нужно обновлять раз в год? Что из этого не гротескно, я вас спрашиваю?

– Уткина, я не подозревал в тебе таких глубин, – заметил Билл.

– Кстати, идея глубины в сознании человека неразрывно связана с идеей испражнения… – начала Уткина.

– Больше всего это напоминает сумасшедший дом, – рассказывала Лена пару дней спустя Марине Безруковой, своей лучшей подруге еще со школьных времен. – Сумасшедший дом, покинутый врачами и оставленный в управление душевнобольным.

– Транзитный Уран входит в двенадцатый, – задумчиво откликнулась Марина, глядя в монитор. – Делая оппозицию к куспиду шестого…

Они сидели у заставленного кактусами подоконника, на который Лена то и дело пыталась опереться локтем и каждый раз отдергивала руку с легким вскриком, натыкаясь на колючки разной степени жесткости. Августовский закат золотился в просторном старинном дворе за оранжевыми вертикальными жалюзи, в которых шелестело дыхание вечернего города, напоминавшее о приближении ночи и осени.

Марина, всегда отличавшаяся взбалмошным непредсказуемым характером, не выбрала после школы прямую дорогу высшего образования, и за те годы, что Лена училась в университете, успела сменить несколько профессий и закончить несколько учебных заведений альтернативного толка, в которых учили непрактичным вещам типа китайской чайной церемонии, тибетской медитации и игры на фондовой бирже. Как ни странно, из всех этих сомнительных начинаний Марина умудрялась извлекать вполне весомую материальную выгоду, причем совмещая без видимого труда применение уже освоенных знаний с новыми интересами столь же эксцентричного свойства. Кроме того, она как будто инстинктивно владела искусством заводить связи среди хорошо обеспеченных и даже влиятельных людей, которым неожиданно оказывались совершенно необходимы ее специфические и столь далекие от повседневной жизни навыки. В результате Марина никогда не испытывала недостатка в источниках дохода и, теряя один из них, обычно тут же находила два новых, в какой-нибудь совершенно неожиданной сфере.

В последние три года она писала ресторанные обзоры для одного не очень популярного, но безупречно снобского глянцевого журнала, созданного богатым нефтяником для развлечения скучающей жены. Журнал осваивал инвестиции без оглядки на рынок и оплачивал не только дорогие ужины, но и каждое слово рецензии, включая союзы и предлоги. Кроме того, насколько Лене было известно, Марина преподавала особенно редкую разновидность йоги жене другого (а могло статься, и того же самого) бизнесмена, посещая ее три раза в неделю на средиземноморской вилле в ближнем Подмосковье и каждый раз возвращаясь с суммой, почти эквивалентной месячному доходу квалифицированного, но не такого экзотического специалиста. Кое-какими менее стабильными заработками Марина жонглировала шутя и из чистой любви к искусству в свободное от основной работы время. Основной же работой в тот момент было ассистирование психоаналитику Троицкому, занимавшемуся частной практикой среди людей настолько состоятельных, что они могли позволить себе пару-тройку диагностированных неврозов. Практика была эксклюзивной; несколько раз, навещая Марину в офисе на Большой Садовой, Лена видела во дворе черные джипы с охраной и поднималась на крыльцо скованной походкой под тяжелыми взглядами плечистых пустоглазых истуканов. Марина была, на первый взгляд, лишь чем-то вроде секретарши, следившей за расписанием приемов и отвечавшей на телефонные звонки; однако, учитывая имена и общественное положение некоторых пациентов, даже этот круг обязанностей и сопряженная с ним ответственность поражали воображение.

Однажды, болтая с Мариной за ее стойкой, разделявшей приемную на два отсека, Лена подняла голову на звук открывшейся двери и встретилась глазами с вошедшей женщиной, мгновенно узнаваемой из-за того, что ее лицо редко сходило с экрана телевизора и со страниц глянцевой прессы. Марина непринужденно, почти пренебрежительно поздоровалась с пациенткой и добавила дежурную фразу:

– Ваше время начинается через три минуты. Евгений Федорович вас примет ровно в шесть.

Вошедшая скромно присела в кресло для посетителей, и Марина, как ни в чем не бывало, продолжила беседу, игнорируя Ленины распахнутые глаза и попытки указать немым движением бровей на ожидавшую по другую сторону стойки знаменитость. За пять секунд до шести по круглым настенным часам, похожим на больничные, Марина встала, подошла к двери кабинета, приоткрыла ее без подобострастия и ровно произнесла:

– Прошу вас.

Вернувшись в свое кресло, она сообщила:

– Вообще-то, Троицкий мне не разрешает никаких гостей, по понятным причинам, но для тебя делает исключение.

– Для меня? – переспросила Лена.

– Ммм, – Марина утвердительно кивнула. – Я ему сказала, что ты моя лучшая подруга и я в тебе абсолютно уверена.

Немного подумав, Лена с любопытством поинтересовалась:

– Получается, он тоже абсолютно уверен в тебе?

Марина загадочно улыбнулась.

– Он три месяца меня уговаривал у него работать, – ответила она не совсем прямо.

И действительно, оседлость и относительная монотония такого рабочего места были на Марину непохожи. Как выяснила постепенно Лена, Троицкому удалось ее соблазнить двумя вещами: во-первых, фантастической по всем разумным меркам зарплатой и, во-вторых, тем, что несколько раз в неделю по окончании рабочего дня он задерживался на час-другой, чтобы обучать Марину своей профессии, устраивая для нее, таким образом, что-то вроде частных семинаров. Одновременно он зачислил ее в обход правил на заочное отделение престижного учебного заведения, в котором преподавал.

Но и этого было Марине мало: последний год она ходила заодно на курсы астрологии.

– Не уверена, что мне может помочь астролог, – скептически бормотала Лена, по-собачьи положив подбородок Марине на плечо и разглядывая экран монитора, на котором по исчерченному разноцветными линиями колесу были разбросаны загадочные символы. – Психиатр, может быть. Или даже экзорцист.

Она успела рассказать Марине про первые дни в «Интербесте» и своих новых знакомых, за исключением Лары. Лару она еще не готова была обсуждать.

– Первый раз вижу человека, который не хочет знать свое будущее, – проворчала Марина.

– Но это временной парадокс, – объяснила Лена. – Если ты знаешь свое будущее, то ты можешь его изменить, а значит, опровергнуть предсказание. Поэтому любое предсказание обречено быть неверным. Можно мне еще кофе?

В углу под стойкой у Марины стояла на столе красная машина, перерабатывавшая разноцветные капсулы в ароматный напиток.

– По-твоему, все астрологи на протяжении веков были идиотами? – спросила Марина, протягивая руку к стеклянному контейнеру с капсулами.

– Или шарлатанами, – согласилась Лена. – Исключая, конечно, присутствующих.

– Ах вот как, – сказала Марина, не отрывая взгляд от монитора и одновременно вставляя капсулу в кофемашину. – В таком случае, не прибегай ко мне плакаться, когда через год у тебя Сатурн войдет в шестой дом с Нептуном на куспиде.

– У меня пока даже первого дома нет, если не считать мамину квартиру, – заметила Лена.

– Эк ты оживилась на кофеине, – фыркнула Марина, ставя перед ней новую чашку с кофе.

Лена поднесла кофе к губам, подула на него и вернула остывать на подоконник.

– Ну хорошо, так что мне обещают звезды через год? – примирительно спросила она.

– Возможно, тебе придется пересмотреть свой розовый взгляд на жизнь, – мрачно предположила Марина. – Нептун управляет мечтами и идеалами, а Сатурн накладывает на все вокруг себя жесткие ограничения.

– Когда это у меня был розовый взгляд на жизнь? – удивилась Лена.

– Солнце мое, – с суровой фамильярностью сказала Марина, – ты встретила на новой работе пару эксцентричных персонажей и уже зовешь психиатра. Ты домашнее тепличное растение, которое еще не видело настоящей зимы. Люди коварны, мир жесток, и ты к нему не готова. Кроме того, учитывая оппозицию Урана к Нептуну, я бы на твоем месте была осторожнее с водой…

Лена облокотилась на подоконник, задела локтем кактус и, тихо вскрикнув, отдернула руку. Чашка кофе, предупредительно звякнув о блюдце, полетела вниз и выплеснула дугообразный темный с золотистым отблеском фонтанчик Лене на джинсы.

– … и с другими жидкостями, – задумчиво закончила Марина, глядя на расползавшееся по синей ткани мокрое пятно.

Лена подскочила из кресла, беспомощно подняв руки в универсальном жесте всех облитых.

– Твою мать, – с чувством произнесла она.

– Действительно, – согласилась Марина.

– Как я теперь поеду домой?

– Если признаешь, что веришь в астрологию, я найду тебе юбку.

В шкафчике из белого дерева – под общие тона светлой приемной – у Марины нашелся целый гардероб. Зная свою подругу, Лена не удивилась: Марина обладала обостренным чувством гармонии, а потому чувствовала себя некомфортно, если в ее представлении костюм не соответствовал оказии. Поскольку род занятий она могла менять несколько раз в день, не говоря уже о бурной ночной жизни, которую тоже успевала втиснуть в свой насыщенный график, переодеваться ей приходилось часто.

В мокрых до колен джинсах Лена изучила доступные варианты. Марина в это время деловито оценила ее фигуру.

– Боюсь, что с твоими бедрами тебе подойдет только прошлогодний вариант, – заявила она и достала из шкафа нечто красное, похожее на очень маленькую набедренную повязку.

– Это можно носить на улицу? – недоверчиво спросила Лена.

– Не на всякую, – вынужденно согласилась Марина.

– Тогда, если ты не против… – решительно сказала Лена и выудила из шкафа три вешалки с более универсальными моделями.

После этого она вопросительно посмотрела в сторону короткого коридора, за углом которого располагался кабинет психоаналитика. Марина пренебрежительно махнула рукой.

– У него клиент.

Лена скинула джинсы и быстро примерила одну за другой три юбки. Марина оказалась права: любую из них на ходу пришлось бы придерживать рукой.

– Я не знала, что ты так поправилась, – укоризненно сказала Лена.

– Все эти офисные бутерброды, – вздохнула Марина.

Лена, оставшись посреди приемной в футболке и трусах, с сомнением посмотрела на красный прошлогодний вариант.

– Давай-давай, – подбодрила ее Марина. – Ты же знаешь, что тебе хочется.

– Где у тебя тут зеркало? – спросила Лена через минуту.

– Тут нет зеркал, – хмыкнула Марина. – Троицкий не разрешает. Он здесь единственное зеркало.

Лена опустила взгляд, недоверчиво рассматривая свои ноги.

– К счастью, нам нечего стыдиться, – утешила ее Марина.

– Ты это носила? – спросила Лена шокированным тоном.

– Ну, в ночной клуб, солнце мое, – объяснила Марина. – Не к маме домой. И не с кроссовками.

Она достала телефон и, не оставив Лене времени среагировать, молниеносно сделала несколько фотографий.

– Не вздумай их никуда выкладывать, – предупредила Лена. – Если тебе дорога жизнь.

– А для чего тогда фотографировать? – удивилась Марина. – Я выложу это с тегом «жертва астрологии».

– Безрукова! – закричала Лена и попыталась вырвать у подруги телефон.

Марина ловко отскочила назад и одновременно, приложив палец к губам и указывая наклоном головы в коридор, зашипела:

– Тс-с-с!

Лена остановилась в нерешительности.

– Может быть, ты наложила на меня порчу своей астрологией, – сказала она.

– Глупая, – посетовала Марина, пряча телефон. – Астрология не для этого.

– Но можно же предотвратить неприятные события, если ты знаешь о них заранее? – просительно произнесла Лена.

Марина немного подумала.

– Можно попробовать направить события в другое русло, – утешила она.

– Например?

– Ну, например, тебя ожидает ингрессия Сатурна в шестой дом, – задумчиво сказала Марина. – Обычно это влечет за собой проблемы с работой и здоровьем…

Лена поморщилась.

– Но можно, допустим, завести в этот период домашнее животное…

Лена подняла брови.

– Домашние животные тоже управляются шестым домом, и его энергия может перенаправиться на них, – объяснила Марина.

– И у них будут проблемы с работой и здоровьем? – спросила Лена.

– Нет. Вместо работы и здоровья у тебя будут проблемы с домашними животными. Возможно. Если сработает.

– Если ход событий можно изменить, – возразила Лена, – значит, его по определению нельзя предсказать.

– Софистика! – презрительно бросила Марина.

– Возрази по существу, – предложила Лена.

Вместо ответа Марина подняла ее мокрые джинсы, молча демонстрируя Лене кофейные пятна.

– Я бы построил возражение, – мягко вмешался новый голос, – на том, что соответствие события предсказанию является не прямым, а символически опосредованным.

В проеме коридора стоял обладатель лирического баритона: сухощавый мужчина среднего роста лет пятидесяти в темно-синем костюме, с аристократически интеллектуальным лицом, черты которого сочетали безупречную солидность с полной неприметностью. Последнее могло объясняться идеальным соответствием типажу: Евгений Федорович Троицкий был настолько похож на врача и профессора, что едва ли кому-то могло прийти в голову искать в нем что-либо другое. Оправа очков типажно поблескивала золотом, маленькая бородка типажно серебрилась легкой сединой, и даже волосы, густо зачесанные назад немного на манер Элвиса, внушали идею основательной добропорядочности. Лена читала в фейсбуке, что интеллектуальная деятельность благоприятно воздействует на состояние волосяных луковиц.

С этой мыслью она потянула вниз юбку, вспыхнула и неловко пробормотала:

– Здравствуйте.

В надежде скрыть смущение и голые ноги она поспешно опустилась в кресло, но юбка определенно не была на это рассчитана, поэтому Лене пришлось тут же подскочить обратно, что со стороны не могло не выглядеть странно.

Марина, все еще державшая в руке ее джинсы, повернула их к Троицкому.

– Кофе, – сообщила она в качестве объяснения.

– А! Ммм, – сказал Троицкий, все это время не отрывавший глаз от Лениной юбки и не потрудившийся даже взглянуть на предложенный ему альтернативный предмет гардероба.

Вероятно, убедившись, что его вниманием не так легко завладеть, Марина вздохнула и сказала:

– Лена Найденова. Моя подруга.

– Очаровательно, – отозвался Троицкий, имея в виду бог знает что. – Как приятно застать двух красивых женщин за интеллектуальной беседой.

Лена окинула тоскливым взглядом свои белые носки и лежавшие в стороне кроссовки, которые она скинула, когда снимала джинсы.

Марина посмотрела на часы.

– У вас через восемь минут…

– Я помню, – прервал Троицкий. – В противном случае непременно поделился бы с вами кое-какими соображениями об истоках астрологии. – Его голосовые модуляции имели обволакивающий эффект, словно были специально рассчитаны на легкий гипноз пациентов и студентов. Он поднял взгляд и улыбнулся Лене немного плотоядной улыбкой, демонстрируя ровные, но слегка желтоватые зубы. – Звезды мне сегодня определенно благоволят. Надеюсь, вам тоже.

Лене казалось, что ситуация красноречиво говорит об обратном.

– В проблемах на работе для меня нет ничего нового, – брякнула она, понимая необходимость ответить хотя бы из вежливости. – А то, что через год у меня должно пошатнуться здоровье, так это неудивительно.

– Ну, по крайней мере, сегодня простуда вам не грозит, – обнадежил Троицкий, бросая взгляд за окно в летние сумерки. – Даже в этой… ммм… экзотической обновке.

– Ей благоволят, даже не сомневайтесь, – заметила Марина, словно хотела поддержать своего шефа. – Юпитер скоро войдет во второй дом, которым сам управляет, и соединится там с натальным Плутоном.

– Трудно поверить, что Юпитеру с Плутоном есть до меня какое-то дело, – пробормотала Лена и попыталась как можно непринужденнее повернуться к Троицкому вполоборота, чтобы хоть немного сместить анатомически мотивированную фокусировку его настойчивого взгляда.

– Ну почему же, – возразил Троицкий, – оба были вполне неравнодушны к… ммм…

– Кажется, их женщинам не очень везло, – поспешно прервала Лена. – Надеюсь, это не к замужеству.

– Это к богатству, – объяснила Марина. – Так что не забудь про своих друзей, особенно про тех, кто первым это предсказал. И не пытайся опровергать из чувства противоречия.

– Откуда ко мне может прийти богатство? – спросила Лена, стараясь скрыть легкое раздражение. – Тем более если я не собираюсь замуж. Жаль, что твои предсказания нельзя застраховать.

– Почему бы вам не открыть свой бизнес, раз вы так материалистически настроены? – поинтересовался Троицкий.

– По страхованию предсказаний?

– Что-нибудь менее рискованное, – предложил он. – Вам не понадобится другой рекламы, кроме… ммм…

– Боюсь, для этого я слишком инертна, – торопливо сказала Лена.

– Тогда купите лотерейный билет. Плутон, Юпитер все-таки.

– Вы думаете, боги не справятся без ее помощи, Евгений Федорович? – ревниво спросила Марина.

– Почему бы нам не собраться через год, – предложил он, – и не поставить точку в этом древнем вопросе?

За его спиной открылась дверь, и в офис вошел мужчина лет тридцати с всклокоченными волосами, в которых чередовались крашеные пряди нескольких цветов. Троицкий бросил на Лену последний вороватый взгляд, сложил черты лица в прохладную улыбку и повернулся к клиенту.

– После вас, – сказал он в профессорской манере, наклоняя голову и протягивая руку в сторону кабинета.

Не убежденная астрологией, Лена, тем не менее, находила для себя странное удовольствие – практически полностью лишенное любопытства – в широком круге Марининых эзотерических интересов. Ей самой казалось, что путь к духовному совершенству через арканные практики требует слишком много времени и сил, а ведь что-то должно оставаться и на материальную повседневность: неспроста все-таки человек рождается именно в нее прежде, чем становится открыт для более высоких материй. К тому же из всего пестрого разнообразия доступных путей так легко было выбрать ошибочный. Было бы обидно потратить большую часть жизнь на заблуждение какого-нибудь ложного пророка или выдумку откровенного шарлатана. С другой стороны, иметь опосредованную связь с вечным через Марину было легко и приятно; и Лена признавала за ней некоторый инстинкт, который мог удержать ее от неверных шагов в этом направлении. Примерно так человек, не имеющий никаких личных инвестиций в мировую политику, тем не менее с интересом узнает о ней из газет.

Частичным следствием было отсутствие в Лениной жизни других глубоких дружеских связей. Подруги, заведенные faute de mieux77
  За неимением лучшего (фр.)


[Закрыть] на филфаке, по сравнению с Мариной казались поверхностными и тривиальными до безмозглости; большинство из них не интересовались даже литературой.

Эта мысль, навеянная визитом к Марине, напомнила ей про Ледышку. И снова Лена вздохнула, но не от скуки, а скорее от смутной тревоги. В пятницу она еще раз попросила у Жанны разрешения уйти пораньше. Жанна окинула ее своим самым черным взглядом, порылась в ящике стола и достала оттуда старую картонную папку со скоросшивателем.

– Дуй сюда, – сказала она.

Лена осторожно подошла к ее столу.

Жанна открыла перед ней папку, содержавшую страниц тридцать машинописного текста, напечатанного под фиолетовую копирку где-то в последней четверти прошлого века.

– Так, глаза вниз, – приказала Жанна. – Читать умеешь? Вот этот текст нужно сегодня до конца дня набрать на компьютер. Как справишься, можешь быть свободна.

Текст оказался инструкцией по распорядку дня, режиму, регламенту и технике безопасности для сотрудников НИИ биологической абсорбции цельноцеллюлозных отходов. На последней странице стояла подпись секретаря комсомольской организации Э. П. Новощекина.

– Вместо названия НИИ везде пиши «Интербест», – вдогонку кинула Жанна.

– Сотрудникам «Интербеста» запрещается помещать в центрифуги мышей, тараканов и другие посторонние предметы, – мстительно прочла Лена.

– Твое дело не рассуждать, а исполнять, – лязгнула Жанна.

Во второй половине дня, возвращаясь из туалета, Лена встретила Уткину, выходившую из лифта. Та была почему-то в приподнятом расположении духа. Обхватив Лену за талию, она воздела ее ладонь в правой руке и сделала вместе с ней несколько вальсирующих па вокруг просторного холла.

Лена с трудом вырвалась.

– Как дела? – жизнерадостно спросила Уткина. – Ты еще не в карцере?

– На исправительных работах, – хмуро сказала Лена.

– Так, – сказала ее мучительница и насупилась. – Принуждение несовершеннолетних к рабскому труду строго карается. Расскажи тете Уткиной.

Они стояли у окна в холле с лифтами, под листьями искусственной пальмы, торчавшей из декоративной кадки. Неожиданно для себя Лена начала объяснять, что ее заставляют заниматься бессмысленной работой только за то, что она попыталась отпроситься пораньше в надежде успеть сегодня к Ледышке в больницу.

По мере ее рассказа на лице Уткиной проступала снисходительная улыбка.

– Так, – повторила она, поставила правую ногу высоко на каменный край кадки и задрала юбку.

Лена испуганно огляделась.

– Сюда смотри, – одернула ее Уткина.

Ее ляжка над обшитой кружевами резинкой чулка оказалась неожиданно загорелой и стройной.

Уткина очертила острым красным ногтем квадратик голой кожи размером с почтовую марку.

– Вот на такой поверхности, – объяснила она, – легонько срезаешь кожу бритвой и втираешь в ранку небольшое количество сульфата хрома. На следующее утро имеешь язву, неотличимую по внешнему виду от симптомов третичного сифилиса. Идешь к врачу и берешь больничный. Все ясно?

– Спасибо, – слабо сказала Лена.

– Главное, не перепутай сульфат хрома с сульфитом, – посоветовала Уткина. – Это разница между неделей больничного и ампутацией ноги.

– Я постараюсь, – пообещала Лена.

В итоге она отправилась к Ане в субботу. Вспоминая с некоторой долей смущения свой первый визит, она ожидала, что парк больницы при свете дня будет более приветливым. Но усталое августовское солнце на излете лета окутывало сосны странной парализующей дымкой, и монотонный путь казался бесконечным, пока впереди из-за поворота не замаячил, наконец, старинный корпус больницы. На скамейке у сухого фонтана дремали две старушки.

Холл первого этажа пустовал, и на окне вахтерши, несмотря на приемные часы, были задернуты занавески. Лена поднялась на третий этаж. Из-за приоткрытой двери триста восьмой палаты раздавался знакомый храп. Лена заглянула внутрь.

Анина койка была безупречно застелена, как в пионерском лагере. Старушка в кровати напротив дернулась во сне и громко хрюкнула. Лена поспешно отступила в коридор и направилась дальше в глубь отделения.

У правой стены ей встретилась невысокая этажерка, набитая книгами, – по всей вероятности, оставшимися в наследство от выписанных и невыписанных пациентов. Лена остановилась и привычно пробежала глазами по корешкам. В самом углу одной из нижних полок стояло потрепанное дореволюционное издание Метафизики нравов Канта. Лена достала книгу, смахнула пыль с верхнего обреза, на котором еще сохранялись следы серебристой краски, и засунула ветхий, но приятный на ощупь томик в полиэтиленовый пакет поверх принесенного для Ледышки винограда, пообещав себе, что вернет в следующий визит.

Пройдя вдоль ряда закрытых палат, она дошла до небольшого помещения, вся наружная стена которого, полностью застекленная, была завешена изнутри плотными жалюзи. На двери висела табличка: «Старшая медсестра».

Лена постучала и, не получив ответа, приоткрыла дверь. Внутри у окна стоял письменный стол, не слишком отличавшийся от ее собственного офисного. Вдоль стен, однако, теснились старые белые металлические шкафы и медицинские столики с многочисленными инструментами, от которых, как обычно в таких местах, взгляд поспешно отталкивался, тускнел, сожалел об увиденном.

У правой стены стояла короткая узкая банкетка, на которой, поджав ноги в розовых полуботинках, лежала лицом к стене женщина в белом халате и накрахмаленном чепце. Ее дыхание, тихое, но отчетливое, было безупречно ровным.

Лена бегом спустилась на первый этаж и забарабанила костяшкой пальца в стекло справочной. Занавески оставались упрямо задернутыми.

Лена в панике обвела глазами холл. В нише под лестницей на кособоком стуле сидел охранник, закинув голову назад и упираясь затылком в стену.

Лена выбежала на улицу. Одна из старушек на скамейке приоткрыла мутный глаз.

– Почему все спят? – лихорадочно спросила Лена.

– Тихий час, – пробормотала старушка и опустила голову на плечо подруги.

Лена впервые почувствовала то, что многие чувствовали до нее и в менее странных обстоятельствах: Измайлово удушает. Она прошла аллею парка быстрым шагом, стараясь не искать взглядом место, где спала Ивонна. В метро она открыла Канта, и через страницу на нее тоже навалился сон.