Текст книги "Кот олигарха. РОМАН"

Из инструктажа Лена вынесла очень мало. Должность Новощекина называлась «директор по инвестициям и развитию бизнеса». Во что и зачем он инвестировал, оставалось пока туманным. Работа его была изматывающе сложной и полной почти непреодолимых препятствий, одним из которых был враждебный политический климат, а другим – Анина нерасторопность и несообразительность.

– Между нами говоря, – объяснял он, – Анечка прекрасный человек.

В его изложении это обстоятельство выглядело немного постыдным и требовало сохранения в тайне.

– И прекрасно знает все, что от нее требуется, – продолжал Новощекин. – Но иногда она отлетает куда-то на седьмое небо… Да по правде говоря, она с него и не возвращается. Не подумайте ничего плохого. У меня первая мысль тоже была, что она обколотая.

У Лены не было в мыслях ничего подобного, но скорее от общей невинности. Теперь, когда Новощекин упомянул такую возможность, хоть и как не заслуживающую рассмотрения, Лене пришло в голову, что Анино поведение, действительно, заманчиво было бы истолковать в подобном ключе.

– Ну, я это все к чему? – риторически вопросил он. – Анечка – чудо-ребенок, но ей надо еще подучиться. Ее работа – это здрасьте-досвидания, поднести кофе… все такое. Скажи сисадмину, чтобы он поставил переадресацию ее почты на тебя. И пусть мой календарь расшарит. Никуда не торопись, у тебя есть неделька, чтобы в расслабленном режиме войти в курс дела.

Конечно, он мог бы перейти на «ты» в более вежливой манере, а не исподтишка. Лену, однако, смутило не это.

– Эдгар Петрович, – сказала она, – но чем конкретно я все-таки буду заниматься?

Он, не переставая улыбаться, слегка прищурил глаза, как если бы теперь Лену неожиданно застелила от него легкая дымка.

– Заниматься? – переспросил он. Затем он развел ладони и слегка пожал плечами. – Моим расписанием. Календарем. Организацией встреч. Координацией. – Он посмотрел на нее слегка вопросительно, словно предлагал ей дополнить этот список, если в нем чего-то не хватает.

– Но я думала… – растерянно пробормотала она.

Его улыбка неожиданно потеплела еще на несколько градусов, и он махнул рукой в Ленину сторону.

– Да расслабься, – весело и убедительно сказал он. – С чего ты хотела начать? Сразу рулить холдингом? Привыкнешь, пооботрешься, наберешься опыта… через полгодика найдем тебе что-нибудь более интересное. Ты же умная дев… девушка, это сразу видно. Ты вон, считай, уже сразу поднялась на ступеньку выше Анечки. А она со мной год.

Несмотря на сладкую лживость его манеры, и несмотря даже на то, что вместо девушки он чуть было не употребил другое слово, которое определенно бы Лену покоробило, его слова ее успокоили. Без всякого сомнения, им нельзя было отказать в здравом смысле. Скорее было бы странно, если бы ей, только что закончившей гуманитарный вуз, сразу доверили бы вести какие-то важные и ответственные дела, от которых зависели бы, например, финансовый результат и общий успех компании.

Когда Лена уже выходила из кабинета, он сказал:

– Да, вот еще что… прикрой дверь.

Лена послушно снова закрыла дверь и повернулась к нему. Новощекин выразительно смерил ее глазами.

– Отличная фигура, – оценил он. – Ты ее специально прячешь?

Лена открыла рот и только после этого поняла, что у нее пока нет ответа.

Она издала звук, каким заполняет паузы плохой оратор, и снова закрыла рот.

– Нет, ты ничего не подумай, – заверил ее Новощекин. – Мне твои ноги не нужны. Но ты все-таки сидишь в приемной. Ты же понимаешь, что есть определенные ожидания.

– Ожидания, – повторила Лена.

Он улыбнулся карикатурно, по-обезьяньи, широко растянув закрытый рот и наклонив голову. Эффект явно был нацелен на то, чтобы подчеркнуть ее недогадливость.

– Слушай, ну сама посуди, – задушевно попросил он. – Люди приходят ко мне, да? Им что, по-твоему, хочется меня видеть? Да их от меня тошнит. Как и меня от них, между прочим. Они приходят что-нибудь просить или что-нибудь продать. Это некомфортная ситуация. В чем заключается моя работа? Продать дороже либо купить дешевле. Условно говоря. Так?

Он вопросительно приподнял брови.

– Так, – сказала Лена.

– Ты мне собираешься в этом помочь?

– Как я могу вам помочь? – упрямо спросила она.

Он вздохнул, поднялся из кресла и прошелся позади просторного стола взад-вперед, словно бы планируя остаток выступления.

– Иногда людям приходится подолгу меня ждать, – продолжил он, снова поворачиваясь к Лене. – Ты думаешь, это идет бизнесу на пользу?

– Нет, наверное, – допустила она.

– Ну и на что, по-твоему, они должны смотреть там в приемной, пока меня ждут?

– На что? – спросила Лена.

Он снова качнул головой, с досады цокнул языком и выразительно поводил ребром ладони по своей ноге, как если бы демонстрировал портному, какой длины шорты ему нужны. Шорты получались очень короткие.

– От тебя же не убудет? – поинтересовался он.

– Вы хотите сказать, что мне нужно носить юбки? – уточнила Лена.

– Пф! – сказал он и взмахнул рукой. – Наконец-то!

– Но… – сказала Лена.

– Ну что еще? – удивился он.

– Но меня же не для этого взяли на работу?

– Ммм, – сказал Новощекин, сложил у груди ладони, словно моля о терпении, и сделал еще одно задумчивое дефиле.

У него на столе зазвонил телефон. Новощекин его проигнорировал, и после трех звонков с легким щелчком включился автоответчик.

– Леночка, – сказал он наконец и помедлил, глядя на нее, словно проверяя, как она воспримет такое обращение. – Ты же умница. Зачем себя так низко ценить? Конечно, тебя взяли не для этого. У тебя… – он махнул рукой в сторону монитора, – первоклассный диплом… я в этом всем не разбираюсь, но отделу кадров полностью доверяю в этом вопросе… и ты нас всех еще поразишь своими талантами и сделаешь головокружительную карьеру, и через пару лет я буду прибегать к тебе на прием и лебезить, и… и сосать валидол, пока ты мне устраиваешь выволочку. Да? Мы это оба прекрасно знаем. Но пока… пока… поверь мне… это не самая обременительная вещь на свете… юбочка… короткая… красивые чулочки… ну все, все… ты поняла… иди, ради бога.

И он с детской улыбкой замахал на нее рукой, показывая, что, хотя и утомлен разговором, все же доволен результатом.

Лена вышла в приемную и остановилась в легком остолбенении, прижавшись спиной к двери.

Аня внимательно всмотрелась в ее лицо.

– Брюки верботен, – зачарованно шепнула она, демонстрируя и неожиданную проницательность, и лингвистическую разносторонность.

Лена кивнула.

Аня вышла из-за стола, взяла ее за руку, подвела к бордовому дивану и села, увлекая Лену за собой вниз.

– Видишь? – спросила она и для верности указала пальцем.

Лена видела. Ее стол, стоявший точно напротив, был сконструирован из металла и дерева таким образом, что не имел под столешницей никакой вертикальной загораживающей панели, и сидящий на низком диване, таким образом, вольно или невольно получал заманчивую полноту обзора.

– У Эдгара Петровича есть теория, – сказала Аня.

– Я уже догадалась.

– До тебя тут сидела Мистериозова. Иногда посетители уже выходили от Эдгара Петровича и просили еще кофе.

– Что с ней случилось? – спросила Лена.

Аня прикрыла рот рукой и выдохнула:

– Замужем. За директором горно-обогатительного комбината.

– Пил много кофе, наверное, – предположила Лена.

Аня кивнула.

В дверь постучали, и вошел первый посетитель. Он переваливался из стороны в сторону на коротких толстых ногах и с трудом нес перед собой монументальных размеров живот, который Лена и Аня не смогли бы вдвоем обхватить руками (если бы по какой-то невероятной причине у них появилось такое намерение). По лицу посетителя крупными желтоватыми каплями катился пот. Поверх его черной рясы золотился наперсный крест.

– Воды, – хрипло выдохнул он.

Девушки вспорхнули с дивана, и он тут же повалился на освобожденное ими место, приминая диван еще ниже к полу.

Аня щелкнула кнопкой интеркома.

– Эдгар Петрович, – сказала она, – к вам отец Дональбайн.

Когда посетитель прошел в кабинет, Лена спросила:

– Зачем к нему ходит священник?

– Эдгар Петрович исповедуется, – объяснила Аня. – Каждый понедельник.

– А почему не в церкви?

– У него экклезиофобия.

По ее манере можно было подумать, что она произносит это слово каждый день.

Лена нашла во внутреннем телефонном справочнике сисадмина, фамилия которого оказалась Боллинг, и передала ему поручения Новощекина.

– Зайду в течение дня, – вальяжно пообещал он.

До обеда Лена в основном бездельничала. Ближе к двум часам она задала Ане вопрос про столовую.

– На втором этаже, – сказала Аня. – Но, во-первых, нам с тобой нельзя уходить одновременно. Во-вторых, я в столовой не обедаю.

– Почему? – спросила Лена.

– Меня там Уткина подстерегает, – объяснила Аня.

Лена немного помолчала, потом осторожно вернулась к теме:

– Но она же… не может ничего тебе сделать… в столовой?

Аня высунулась из-за монитора.

– Она подсаживается ко мне… и…

– Что? – испуганно спросила Лена.

– Начинает меня кормить, – стыдливо прошептала Аня и спряталась обратно.

Через полчаса Лена не выдержала и попросила печенья. У Ани лежала на столе почти полная пачка «Юбилейного», на бумажном отвороте которой ютился обглоданный треугольник – насколько Лена могла его идентифицировать, тот же самый, который Аня грызла утром. Лена взяла одно печенье и сразу поперхнулась сухой крошкой.

Еще через час пришел Боллинг. У него были очки в металлической оправе и короткая, но густая и солидная бородка. Пока он возился с ее компьютером, Лена села на диван.

– Ты вечером что делаешь? – спросил он через минуту, глядя в монитор.

Лена перебирала в уме свои юбки, оценивая сравнительную степень нравственного компромисса, сопряженную с каждой.

– Ммм? – вопросительно протянул Боллинг. – Вечером?

Без посредничества телефона его голос звучал еще вальяжнее, приобретая местами даже нотки кошачьего урчания.

– Я? – испуганно встрепенулась Лена.

– М-ну дааа. Я знаю, что эта делает.

Он не пошевелился, но было понятно, что он подразумевает Аню.

– Вечером, – лихорадочно повторила Лена. – Мне нужно в магазин. Да, в магазин, – твердо повторила она.

– Ммм, – не меняя интонации, отозвался Боллинг. – А может, в кино?

Лена в замешательстве посмотрела на Аню, которая выглядывала одним глазом из-за монитора и многозначительно качала головой.

– Нет, спасибо, – сказала Лена. – Не сегодня.

– Я могу второй раз не позвать, – сказал Боллинг.

– Тем хуже для меня, – сказала Лена.

Около шести вечера Новощекин выскочил, как ужаленный, из своего кабинета, замер над Аней и уставился на нее молча.

– Ой, – тихо пискнула Аня из-за монитора после нескольких секунд абсолютной тишины.

– Ты что, мать, с дуба рухнула? – с отчетливой угрозой в голосе произнес Новощекин.

– Ой, – повторила Аня.

– Я тебе русским языком сказал меня с Кабанен не соединять. Русским или нерусским?

Лена неловко съежилась у себя за столом, не зная, куда спрятать глаза.

– Ой, Эдгар Петрович, – замирающим голосом прошептала Аня.

– Что «ой»?

– Я не знала… Она чужим именем представилась.

– Быстро ко мне, – сказал он, указал пальцем на дверь и исчез за ней.

Аня встала, одернула юбку, бросила на Лену заговорщический взгляд и последовала за Новощекиным.

Через некоторое время Лена поймала себя на том, что грызет ногти. Она встала и подошла к окну, где далеко внизу раскинулся пресный газон с мощеными камнем дорожками и двумя клумбами настурций. За газоном начиналась автомобильная стоянка «Интербеста», безобразный штамп регламентированной городской жизни, но правее между домами была видна набережная, и за ней – спокойная, как удав, Москва-река, золотистая в лучах вечернего солнца. Лена вспомнила слова Ибисова про концентрационный лагерь. Почему он не посоветовал ей бежать, пока не поздно?

Теперь, конечно, было поздно, потому что любой побег подразумевал признание поражения – признание перед собой и признание перед мамой.

Аня вышла от Новощекина минут через двадцать и, быстро проскользнув через приемную, исчезла в коридоре. Лена, обернувшись от окна, успела увидеть только ее спину. Часы на стене неумолимо близили конец рабочего дня. Лена немного подумала и отправилась в туалет.

Аня стояла перед зеркалом и шевелила губами, растирая помаду. Из зеркала синий взгляд метнулся Лене навстречу, как всегда, напуганный, но с чем-то затаенным в глубине. Лена подумала, не был ли этот вечный испуг обманчивым впечатлением, эффектом какого-нибудь особенного разреза глаз или привычного, заученного выражения лица.

– Все в порядке? – спросила она.

– Ммм, – сказала Аня и кивнула, не отрываясь от зеркала.

Лена немного постояла в смущении, потом сделала вид, что ей необходимо срочно вымыть руки.

– Он… часто так бесится? – снова попробовала она под плеск воды.

Аня на мгновение скосила на нее глаза в зеркале и ничего не ответила. Кончиком пальца она промокнула едва заметно размазанную тушь на правом глазу.

Они вместе вышли из «Интербеста» и, не сговариваясь, повернули в сторону метро, но метров через пятьдесят Аня неожиданно открыла дверцу серебристого «мини».

– Тебя подвезти?

– Мне в центр, – неуверенно сказала Лена.

– Мне в Химки, – объяснила Аня.

Вечернее происшествие подействовало на Лену угнетающе. Миновав станцию метро, она отправилась дальше пешком, погруженная в задумчивость. Тем не менее, не обманув Боллинга, она провела остаток вечера в магазине и вышла оттуда еще с одним брючным костюмом и с овердрафтом на кредитке. В качестве компенсации она поклялась себе два месяца не обедать.

– Ну как твой первый день? – жизнерадостно спросила мама, выходя в прихожую.

Лена солнечно улыбнулась.

– Отлично, мам. Страшно устала.

Она оставила пакет с покупкой за дверью и контрабандой пронесла его в квартиру десять минут спустя, пока мама лила воду на кухне.

На следующий день с утра пораньше в приемную ввалилась брюнетка лет тридцати с идеальным, словно только что уложенным каре, но в страшноватом коричневом платье и с неприятными дерганными движениями, как у куклы. Закрыв за собой дверь, брюнетка несколько секунд рассматривала Лену тяжелым взглядом, точное выражение которого трудно было определить, но который во всяком случае нельзя было назвать дружелюбным. Аня не показывалась из-за монитора; раздававшийся до этого из ее норы шорох вощеной бумаги полностью стих.

Лена попыталась изобразить улыбку и уткнулась в монитор, еще некоторое время неуютно ощущая на себе враждебное внимание. Затем брюнетка протопала по комнате на толстых каблуках и открыла дверь кабинета. Остановившись на пороге, она громко сказала железным голосом:

– Эдгар Петрович… а почему новенькую мне не отдали?

Ответа не было слышно, но после него, по крайней мере, неприятная брюнетка вошла в кабинет и закрыла за собой дверь.

Аня тут же материализовалась.

– Это Жанна, – громким шепотом объяснила она. – Его помощница. Ведьма.

– Насчет ведьмы я успела догадаться, – угрюмо заметила Лена.

– Теоретически, – продолжала Аня тоном эрудированного ребенка, знающего много сложных слов, – она руководит приемной, и мы ей подчиняемся.

– А практически? – с робкой надеждой спросила Лена. – Ни одна теория еще не нуждалась так сильно в опровержении.

– Практически… – повторила Аня и пожала плечами, – как обычно. Позиционная война с переменным успехом. Новощекин то бросает ей приманку… то опять прячет.

Определенно, Анин лексикон и кругозор еще требовали изучения и сопоставления с ее публичным образом.

– Они с Яной сидят по другую сторону кабинета, – продолжала она обрисовывать диспозицию сил. – Ты заметила, что у Новощекина нет отдельной двери? Он может выйти только через приемную или через их комнату.

– Два выхода из норы, как у лисы, – сказала Лена.

– Вот-вот.

Лене теперь казалось, что даже в фамилии их начальника есть что-то пронырливое и ненадежное. Она встала и нервно прошлась по комнате. Аня вытянула шею.

– А ты упертая, – заметила она.

Лена пришла на работу раньше, и Аня еще не видела ее во весь рост. Она была в новом брючном костюме, купленном накануне. Ходить каждый день в одном и том же было невозможно, но чередовать два казалось приемлемым… по крайней мере, какое-то время.

В это время дверь кабинета открылась, и на пороге вырос Новощекин. Он тоже оглядел Лену и сделал короткое движение головой, эквивалентное приглашению, но лишенное учтивости.

Жанны в кабинете уже не было: она, без сомнения, вернулась к себе через вторую дверь, располагавшуюся по центру противоположной стены, по правую руку от Новощекина.

Лена остановилась у входа, чувствуя себя, как солдат, которому грозит гауптвахта.

Новощекин потер ладонями лицо, как будто запоздало умывался, потом раздвинул пальцы правой и выглянул одним глазом.

– Ну и о чем мы вчера говорили? – спросил он.

Лена перебрала в уме несколько вариантов ответа, но не нашла ни одного, который не ослабил бы ее тактическую позицию. Вопрос был хитро поставлен. Она осталась стоять молча.

Новощекин выждал немного и тем же нейтральным голосом поинтересовался:

– Ты себя видишь оплотом феминизма в «Интербесте»?

И опять любой ответ означал бы либо попытку оправдания, либо переход в бесперспективное наступление без малейшего резерва за спиной.

– Давай исправляйся, – сказал Новощекин, тоном давая понять, что разговор окончен.

На обед в этот день Лена принесла яблоко. В инбоксе постепенно начала расти колонка писем. У Ани постоянно звонил телефон, и на большинство звонков она отвечала чахоточным полушепотом либо «Нет», либо «Как вас представить?» После второго варианта звонок переводился на полминуты в режим ожидания, после чего почти без исключений Аня снова снимала трубку и сообщала: «Эдгар Петрович на совещании». Алгоритм казался простым.

Утром на третий день Новощекин пришел на работу в начале одиннадцатого, направился к своему кабинету, но с полпути, покосившись на Лену, вернулся и сел на диван. Его лицо потемнело. Лена непроизвольно сжалась.

Аня высунулась из-за монитора с дальней стороны, приподняла брови и закусила нижнюю губу, словно показывая, что дело плохо. Новощекин ничего не сказал и скрылся в кабинете.

Аня вздохнула и пожаловалась:

– Я к тебе успела привыкнуть.

Лена тоже хмуро покусывала нижнюю губу, отрывая от нее зубами полоски живой кожи. Быть уволенной на третий рабочий день! Это ли путь к жизненному успеху?

Через час из коридора вошла Жанна. Она бросила на Лену свой тяжелый взгляд и, размахивая руками, словно занимаясь спортивной ходьбой, пересекла приемную. Открыв дверь кабинета, она просунула голову внутрь и громко сказала:

– Эдгар Петрович… так я эта… новенькую угоняю в рабство.

Выслушав довольно длинный ответ, который до Лены не доносился, Жанна коротко хохотнула, закрыла дверь и повернула голову, как на шарнирах.

– Так, давай, быстренько, – распорядилась она, глядя в Ленину сторону, но сквозь нее. – Собирай вещи. Если у тебя есть.

Лена встала, подцепила ремешок сумочки и неуверенно оглядела стол.

– Что мне взять? – спросила она, подразумевая в основном необходимость переноски ноутбука.

– Носовых платков побольше, – посоветовала Жанна и кивнула на дверь.

Лена, проклиная невозможность достойного отпора, направилась на выход.

– Хочешь печенья? – сказала Аня ей в спину.

Лена обернулась с благодарной улыбкой.

Ее новое рабочее место находилось в комнате 16—15 по другую сторону от кабинета Новощекина. Комната была поменьше приемной, но по офисным меркам московской золотой мили вполне изрядных, чтобы не сказать расточительных, размеров. Стол Жанны стоял дальше всего от двери; позади кресла с высокой эргономичной спинкой на окне были опущены жалюзи, через узкие просветы которых солнце полосовало противоположную стену со средиземноморской апатией. Больше ничего томного в комнате не было. Напротив окна сидела Яна, референт Новощекина, невысокая, похожая на тряпичную куклу, сшитую без оглядки на реализм, набитую равномерно каким-то материалом много прочнее ваты, с одной меркой охвата на каждую часть тела – так что, например, рука ее была практически одинаковой толщины в плече и в кисти.

Между столами Яны и Жанны располагалась закрытая дверь в кабинет Новощекина, за которой Жанна могла исчезать один-два раза в день, а Яна – в среднем раз в неделю. Сам директор показывался только тогда, когда хотел избежать ненужной встречи в приемной. В этих случаях он неизменно улыбался Жанне и объяснял, от кого скрывается.

– Опять Кабанен меня подстерегает, – говорил он. – Если найду, кто заказал ей пропуск, уволю.

Или что-то в подобном ключе.

Ленин стол стоял перпендикулярно плоскостям начальственных столов, между дверью в коридор и вторым окном. В отличие от угловых столов Яны и Жанны, этот был точно того же типа, что стол в приемной; но здесь пока никто не требовал от Лены коротких юбок.

В первый день на новом месте на нее не возложили никаких обязанностей, кроме ношения частых чашек кофе по первому требованию. Кофемашина стояла в коридоре, в просторной нише, оборудованной под кухню и содержавшей также огромный офисный принтер. Аня научила Лену заваривать эспрессо, капуччино и американо.

– Как там обстановка? – спросила она.

– Полна заманчивых карьерных возможностей, – горько ответила Лена.

Ее должность, как она выяснила у Жанны, называлась координатор, но что ей предстояло координировать, никто не хотел или не считал нужным ей объяснить.

– На, ознакомься пока, – сказала Яна на второй день, с грохотом плюхнув Лене на стол толстую папку. На обложке под названием компании стоял гриф Совершенно конфиденциально. Внутри было подшито порядка пятисот страниц цифр, набранных в два столбика без всяких пояснений. Лена машинально перелистала несколько страниц, потом заглянула в конец папки. Вид столбиков не отличался от начала до конца. В некоторых строчках стояли натуральные целые числа от единицы до девятизначных величин. В других значения были дробными с восемью знаками после запятой.

На сто тридцать восьмой странице Лене попалось иррациональное число. Рядом с ним стояла карандашная пометка Ч3Х?

Лена бросила исподлобья взгляд на Яну и Жанну, которые не обращали на нее никакого внимания. У Жанны противно пискнул в компьютере корпоративный мессенджер. Яна сидела, положив пухлые ноги в остроносых черных туфлях на раболепный шреддер и красила ногти на руках. Насколько реалистично в этой ситуации Лена должна была изображать усердие? Она начала листать страницы с цифрами по одной, но довольно быстро. Вскоре ей попалась еще одна карандашная интерполяция – непристойного свойства рисунок на полях, выполненный уверенными штрихами и не без изящества.

Лена вздохнула. Предложенные для изучения колонки цифр содержали для нее не больше смысла, чем порнографическая картинка; меньше, если на то пошло. Она долистала папку до конца и не встретила больше ничего интересного.

Стараясь как можно чаще выходить из комнаты, где ей было неуютно, Лена время от времени заглядывала в приемную, но там почти всегда сидел как минимум один посетитель.

Как ходоки у Ленина! – написала она Ане в мессенджере.

Мертвяки, – откликнулась Аня. – Я думала, ты не носишь юбки.

Ну почему, – отбарабанила Лена. – Просто не хотела по приказу.

Я думала, у тебя что-то не так с ногами, – сообщила Аня.

Вот еще! – возмутилась Лена.

Ну, больные например… – продолжила Аня.

Вы сами тут все больные! – с легкой обидой выпалила Лена.

– Разобьешь клавиатуру, будешь покупать за свои деньги, – желчно сказала Жанна.

После этого Лена старалась нажимать на клавиши беззвучно, и в результате медленно, что в значительной степени лишало виртуальное общение непосредственности.

Вечером по дороге домой она пыталась утешать себя тем, что ее работа, хоть и бессмысленна, по крайней мере не обременительна. На следующее утро Жанна первым делом прислала ей файл с договором на русском и английском языках, а Яна положила на стол бумажную копию того же договора на семидесяти страницах.

– Сравни два варианта, – распорядилась Жанна. – Составь список всех отличий.

Лена потратила весь день на то, чтобы сверить каждое слово. Задача была кропотливой, и Яна с Жанной все время отвлекали: то требованиями кофе, то громким разговором о светской театральной премьере, которую они посетили накануне. Кто-нибудь из них то и дело вспоминал какую-нибудь знаменитость, мелькнувшую в толпе, после чего следовало детальное и как правило презрительное обсуждение замеченной одежды, обуви и аксессуаров. У Жанны был резкий лязгающий голос, звук которого, похожий на работу какого-нибудь неисправного станка для обработки металла, каждый раз заставлял Лену вздрагивать. Яна говорила на высокой пронзительной ноте, приближавшейся по тональности к психотронному оружию. Лена, стискивая зубы, бегала глазами от монитора к бумажным листам и обратно. К вечеру оказалось, что два текста абсолютно идентичны.

Она сообщила об этом Жанне, которая готовилась к выходу, корча ритуальные гримасы перед миниатюрным зеркальцем.

– У тебя не работа, а сплошная лафа, – сварливо клацнула Жанна.

В пятницу Лена проспала и опоздала на полчаса. Ворвавшись в комнату, она попробовала виновато улыбнуться, но Яна и Жанна встречными взглядами ясно дали понять, что видят в ней в лучшем случае какое-нибудь гадкое пресмыкающееся. Ленино кресло было занято. В нем, медленно вертя кресло вокруг оси и вертясь вместе с ним, сидела Уткина.

Лена остановилась у двери.

Уткина молча сделала полный круг, толкнулась рукой о стол и продолжила вращение.

– Я пришел к тебе с приветом, – сказала она куда-то в окно.

Лена тут же вспомнила продолжение четверостишия и поспешно начала оправдываться:

– Я случайно. У нас на линии поезда не ходили, человек бросился на рельсы. Это больше не повторится.

Уткина неторопливо поворачивалась лицом к ней.

– Насмерть? – с интересом спросила она.

– Я не знаю, – пробормотала Лена, вспомнив, что о несчастных случаях в метро обычно сообщают в новостях, и поэтому ее ложь может легко вскрыться.

– Как это не знаешь? – поинтересовалась Уткина, уплывая. – Если ты уверена, что это больше не повторится, значит насмерть. Конечно, ему могло, например, отрезать ноги. Но даже так ему ничто не помешает снова броситься на рельсы в инвалидном кресле.

– Я имела в виду… – начала Лена.

Уткина внезапно издала громкий звук непреодолимого рвотного позыва. Яна и Жанна подняли головы.

– Что случилось? – испуганно спросила Лена.

– Голова закружилась от твоего кресла, – слабо объяснила Уткина. – Я представила, что ему могло колесом разрезать живот… и кишки… на рельсах…

Ее горло спазматически дернулось, и она подставила под подбородок раскрытую ладонь.

– Помоги мне дойти до туалета, – сказала она.

– Ой… я… – забормотала Лена.

Уткина встала, подошла к ней и оперлась о ее плечо.

– Иначе я за себя не отвечаю, – сказала она.

– Я тоже себя плохо чувствую, – шепнула Лена, ловко выскользнула из-под ее руки и метнулась в освободившееся кресло.

Уткина посмотрела на нее изучающим взглядом.

– Заразилась от подруги, наверное, – предположила она.

– От какой подруги? – удивилась Лена.

– Ах да, – вспомнила Уткина. – Я же говорю, с приветом пришла. Подруга твоя, ледышка из приемной. В психушку загремела.

– Давно пора, – сказала Яна.

Уткина покачала головой.

– Все забываю. В одно ухо влетает, в другое вылетает.

С этими словами она вышла из комнаты и аккуратно прикрыла за собой дверь.

Лена выждала несколько минут и тоже выскользнула в коридор. В приемной Новощекина на Анином месте сидела тяжело беременная из отдела кадров и заполняла сканворд.

– Я думала, вы… – начала Лена и осеклась.

– Ложная тревога, – спокойно объяснила та, не поднимая взгляд. – Любимый инструмент неаполитанца.

– Орган? – машинально предположила Лена, уловив католическую коннотацию.

– Мандолина, – пробормотала беременная, водя карандашом.

Лена немного помолчала, потом спросила:

– А что с Аней?

Беременная покачала головой.

– Авитаминоз, – сообщила она, останавливая карандаш над страницей. – Больше овощей и фруктов. Соки, желательно свежевыжатые. Хлеб только бородинский или из амарантовой муки. Овсяная каша. Молоко свежее, непастеризованное. Крапивный суп. Салат с листом манжетки и подорожником. Зимой особенно тяжело, поэтому хорошо засушивать корень одуванчика…

Лена тихо закрыла дверь.

Когда в обеденный перерыв Яна с Жанной ушли в столовую, она поспешно съела свое ежедневное яблоко и позвонила Краликовой. Та недовольно похмыкала в трубку и дала Лене адрес больницы.

– Можно мне сегодня уйти на полчаса пораньше? – робко спросила Лена под конец дня у погруженной в глянцевый журнал Жанны. – Я хочу навестить Аню.

– А мою почку тебе не нужно отдать? – ни к селу ни к городу спросила Жанна и перелистнула страницу.

Ехать нужно было в унылое Измайлово, и от метро двадцать минут на автобусе. Высокий желтый забор, похожий на фортификационный, скрывал парк со столетними деревьями, среди которых плохо заасфальтированная дорога вилась живописно и таинственно. Яркий задний свет отбросил Ленину тень под колоннаду корабельных сосен. Лена едва успела отскочить, и мимо нее промчалась со включенными фарами «скорая», высоко подпрыгнувшая на ухабе с предсмертным криком то ли подвески, то ли заключенного внутри пациента. От заднего колеса оторвался колпак, просвистел в метре от Лениной головы и улетел в парк.

На окошке справочной у Лены перед носом задернулись шторки.

– Девятый час, девушка, – раздраженно сказал изнутри скандализированный голос. – Мы закончили принимать.

– Мне бы хотя бы узнать, что с моей подругой, – взмолилась Лена. – Она в психиатрическом отделении.

После нескольких секунд молчания шторки разъехались в стороны. Пожилая женщина с изуродованными перманентной завивкой волосами смотрела на нее поверх очков.

– У нас нет психиатрического, девушка, – полным невыразимых намеков голосом сказала она. – К сожалению.

Лена растерянно помолчала.

– Как фамилия? – потребовала женщина.

Пауза затянулась до неловкости.

– Не знаю, – сказала наконец Лена.

– Кто вас в психиатрическую направил? – с подозрением поинтересовалась собеседница.

– Ее Аня зовут, – обреченно сказала Лена. – Она сегодня или в крайнем случае вчера вечером поступила. Может быть, ночью.

Женщина подперла подбородок ладонью и посмотрела на Лену с видом бесконечного терпения.

– Аня? – переспросила она. – Редкое имя. Впервые слышу.

– Мы с ней коллеги, – предприняла Лена последнюю отчаянную попытку. – Я просто боюсь, что с ней что-то серьезное… и я даже не знаю, навестит ли ее кто-то еще…

Женщина вздохнула и открыла лежавший перед ней толстый журнал, своей ветхостью и безысходностью напоминавший книгу Судного дня.

– Смотри-ка, – с интересом сказала она, обращаясь не столько к Лене, сколько к самой себе. – За два последних дня единственная Анна.