Текст книги "Оборона Пальмиры, или Вторая гражданская"

…нет, вляпаться в бесконечную иерусалимскую войну Зевс не желал. Но что ему оставалось делать, если никакой другой не светило? Оставалось только одно: самому уйти в партизаны. Пускай этот иерусалимский выскочка побудет Царем Вселенной, а мы перейдем на нелегальное положение беззаветных борцов с кровавым режимом Яхве…

…в результате откровенных удач, грубых просчетов, обидных поражений, незаслуженных побед, сонма правил и легионов исключений из них часть троянцев сумела бежать из своего, скажем прямо, не в благородном бою побежденного города. Так, из пожара Трои, неправедно оскорбленного достоинства, гнева и чувства мести на берегах италийских родились новый город и новая нация – Рим со своими римлянами…

…этих на Троянском коне уже было не обскакать. И мало-помалу они начали успешно завоевывать мир, пока еще довольно далекий от Иерусалима. И только на вершине своей славы и могущества, спустя сотни лет от основания Рима троянцами их потомки добрались и до логова самого Яхве. Пробил звездный час Зевса, хоть Юпитером его назови. Шансов на выживание у Иерусалима не было никаких. Тем не менее люди Яхве оборонялись с отчаянностью натуральных дикарей, вызывая недоумение честных римских воинов, которым боевой опыт подсказывал, что из страха перед дурным начальством так не дерутся. «Евреи безумны, поэтому у них отсутствует чувство страха», – писал в объяснительной записке на имя императора римский главнокомандующий, оправдывая некоторую задержку по части военных успехов и слишком большие потери своей армии…

…шли века, и однажды дело дошло до прокладки южно-пальмирских катакомб. И к началу двадцатого столетия в городе почти уже не осталось катакомб, в которых бы тайно не заседали сионисты, контрабандисты, социалисты, валютчики, фашисты, налетчики, гуманисты, сутенеры, защитники окружающей среды, короче – представители всех политических, общественных, религиозных, эстетических и криминальных направлений по родам их. Иные, правда, собирались просто выпить и закусить в романтической обстановке, но это были самые отчаянные экстремалы, в которых запросто могли усмотреть и нередко с удовольствием усматривали вражеских лазутчиков и провокаторов со всеми вытекающими для них последствиями, ведь надо же было подпольщикам всех направлений на ком-то оттачивать свое революционное мастерство, чья бы революция ни победила в конце концов…

…разумеется, генерал-губернатор края прекрасно был об этом осведомлен, но реально воспрепятствовать столь массовому движению никак не мог, поэтому предпочитал особо не расстраиваться.

– Ну, что с них возьмешь? – после очередного тревожного доклада говорил он начальнику местной жандармерии. – Все они, в сущности, маргиналы, и ничего у них не получится.

– А ну как получится, да еще у всех сразу? – бывало возражал глава жандармов.

– Да ладно вам, – примирительно замечал генерал-губернатор. – Что за апокалипсические настроения? Да и как это у всех может получиться? Если, скажем, получится у большевиков, то, значит, не получится у фашистов и сионистов, а если получится у фашистов, то не получится у других, и так далее. А вы говорите – у всех сразу. Где логика?

– Где, где, – недовольно бурчал шеф жандармов, – в окружающей среде.

Говорю вам, по нашим сведениям все и у всех получится. Разорвут Россию, а то и весь мир на куски – у сионистов будет своя страна, у фашистов – своя, у большевиков – третья. Да, кстати, достал вам «Протоколы Сионских мудрецов» почитать.

– Вот спасибо, милейший. Вам-то они как?

– Я лично не одолел. Если бы не про жидов, то вообще муть. А про жидов, так хоть польза какая-то…

…власть в Южной Пальмире на долгие годы – с небольшим перерывом на гастроли румынской оккупационной администрации – перешла в руки большевиков. Под их руководством в первые два десятилетия новой власти катакомбы из дискуссионных клубов по интересам превратились в место массовых захоронений тех, кто когда-то вел в них тайные беседы и плел заговоры против власти предыдущей…

…массовые споры о том, был ли другой способ сохранить империю и нужно ли было ее вообще сохранять, возобновились в районе Южной Пальмиры не раньше, чем народ ощутил, что вкус к массовым казням большевики уже потеряли. Правда, подпольные дискуссии велись уже в основном не в катакомбах, а на кухнях…

…как бы там ни было, а важнейшим знаковым обстоятельством нашего времени я считаю тот факт, что большая часть студентов из числа жидов нашего с вами учебного заведения приняла решение креститься. Что вы об этом скажете как ученый и как сионист? Кстати, как коммунист коммуниста, хочу вас спросить, вы ничего не слышали, на ближайшем парткоме этот вопрос будет подниматься? Как ни крути, а дело незаурядное. Или принято решение ничего не заметить?..

…к тому времени Тору явно готовились изгнать из учебных программ еврейских школ страны Израиля, с чем история человечества не сталкивалась со времен правления Селевкидов. Тогда это привело к восстанию Маккавеев, и ученик полагает, что в современном мире сложилась ситуация, которая с небольшими поправками практически один к одному соответствует ситуации, возникшей примерно двадцать два века тому назад.

…словно тени древности обрели плоть и явились в мир под новыми именами, но с той же политической ориентацией. Доктрина всеобщей и полной эллинизации, проводимая царем Антиохом Эпифаном, разве не совпадает по сути с нынешней американизацией всего и вся? Имя этой доктрине – Атлантизм. А древняя еврейская аристократия, употребившая все свое влияние на то, чтобы превратить Иерусалим в Афины, разве не дула в ту же чуждую исконным национальным традициям дуду, что и нынешняя политическая элита Израиля? Но ничего, додуются и теперь до того же, до чего додулись тогда. А тогда мрачные евреи-фанатики, поднявшиеся против власти просвещенных евреев-эмансипаторов, сорвали сначала план эллинизации Иудеи, а затем и всего прогрессивного человечества…

…знали бы греки, что так получится, ни за что бы с евреями не связались. Но какой спрос с греков, если сами евреи даже не подозревали, до какой степени они жестоковыйны и фанатичны. Ведь из ста евреев максимум одного-двух можно было заподозрить в особой склонности к религиозному мракобесию. Из остальных девяносто восьми процентов половину составляли эллинисты по убеждениям, а другую – по необходимости. Каким образом из этой статистики получилась первая в истории человечества религиозная война, до сих пор спорят все те, кто о ней еще не забыл… Но…

…факт остается фактом: в жизни большинства этих завзятых эллинистов вдруг наступал момент, когда они откладывали в сторону Платона с Аристотелем и вместо того, чтобы утром идти на мирную и цивилизованную греческую службу, отправлялись ночью в горы воевать за свое право на варварское обрезание себя и себе подобных…

…Смотришь, бывало на еврея, – докладывал царю завотделом идеологии Канцелярии Его Величества, – нормальный вроде бы с виду человек: заповедей не соблюдает, Аристотеля чтит, в Тору не заглядывает, курит и пьет, а как доходит до дела, куда все девается? Очень ненадежный народ…

…Что-то я никак в толк не возьму, – соглашался царь Антиох. – Первый раз в жизни вижу народ, готовый умереть за свое право не есть свинину, и это притом, что, по сведениям военно-политической разведки, девяносто процентов из них эту самую свинину ест и похваливает. Кто-нибудь что-нибудь понимает? Зачистки, зачистки и еще раз зачистки…

…древний римлянин Тацит являлся вполне современным европейским антисемитом махрового постмодернистского образца. Однако ученик заостряет внимание на кровавых побоищах между языческим и еврейским населением древней Кейсарии. Этот некогда иудейский город некоторое время принадлежал царице Клеопатре, и она успела поселить здесь греков, но не успела выселить отсюда евреев. За ее политический просчет или злой умысел приходилось расплачиваться римской администрации. Но если бы одной войной дело ограничилось, кто бы помешал Риму после победы не держать особого зла на евреев? Тацит просто диву давался. Вместо того чтобы, оказав героическое, но безнадежное сопротивление, сдаться и мирно зажить, признав победителя своим старшим братом, как все порядочные люди посупают, евреи, конечно, сдались, но при этом объявили Рим империей зла. Так прямо и говорили: «Сатанинская власть»…

…особенно допекали фарисеи, убеждавшие народ, что единственным легитимным правителем Иудеи является Бог. Поначалу, услышав такое, император Калигула даже обрадовался, направив фарисеями свое знаменитое письмо, начинавшееся словами: «Верной дорогой идете, товарищи! Я и есть Бог». Когда же фарисеи ответили, что, по их мнению, Бог это Кто-то другой, Калигула даже ушам своим не поверил…

…по его указу в Риме была созвана самая представительная за всю историю древнего мира теологическая конференция, участие в которой приняли не только выдающиеся жрецы, философы и поэты собственно Рима, но также представители провинциальных интеллектуальных элит, как то Греции, Востока и даже германских и славянских племен. Два дня отвели докладам и дискуссиям, а на третий – провели поименное голосование по вопросу, является ли император Рима Богом? И только делегаты от Иудеи ответили однозначным «нет». Остальные сказали твердое «да», правда, некоторые потребовали дополнить свои ответы особым мнением, мол, император, безусловно, Бог, но не самый главный…

…что скажете, господа? Неужели будете продолжать настаивать на том, что все ошибаются и только евреи правы? Сколько же стран завоевала Иудея, чтобы претендовать на право так о себе возомнить? Одно из двух: либо вы безумцы, либо обзавелись сверхсекретным оружием нового образца. Вот и проверим: кто сильнее, тот и есть Бог. С этим-то хоть вы спорить не будете?..

…вскоре власть переключилась на гонения на евреев, введя в отношении них законы и ограничения зрелого феодализма. Евреям было запрещено заниматься определенными, то есть самыми престижными видами общественной и производственной деятельности, а сам факт рождения ребенка еврейскими родителями становился неопровержимым компроматом на него. Нельзя сказать, что евреи были так уж довольны всем этим, но пока не слишком унывали. В своей давней и недавней истории они знавали и гораздо худшие времена…

…Время определенно пошло назад, но, как полагает ученик, особенно далеко зайти оно не успеет…

…проект «ПАЛЕСТИНА». Под понятием «Палестина» следует разуметь Землю Израиля, зачищенную от евреев и мусульман…

Старик ничего не объяснял, но Вадим понял, что снова оказался на фронте. Когда они успели добраться до Берлина и главное – как? Зрелище впечатляло. Уже по какому разу стороны неутомимо разрушали и без того до основания разрушенное, но бой шел так, словно и не думал заканчиваться. Сражались до полного упоения, но при этом как бы никто ни на кого внимания не обращал. Словно перестав играть с человеком в прятки, судьба в открытую демонстрировала, кто тут хозяйка. И каждый безропотно признал ее власть.

Еще можно было как-то догадаться, откуда брались убитые и раненые, но объяснить причину возникновения пленных не взялся бы никто. Их просто не хотели замечать, а тех из них, кто почему-либо пытался обратить на себя внимание, тут же расстреливали, чтобы не замечать было совсем уж комфортно. Гудели и воздух и земля, и оба дрожали. А творения рук человеческих словно и вовсе взбесились. Стены, когда хотели, играючи выдерживали прямые попадания самых увесистых снарядов, а то вдруг падали сами собой в разгар установившегося относительного затишья. Конечно, в такой ситуации в одиночку или вдвоем пробиться к бункеру фюрера оказалось значительно проще, чем в составе полка. Впрочем, точно так же, как из бункера выбиться. Несколько раз на своем пути старик и Вадим встречали тех, кто явно из бункера уходил. Однажды пришлось даже уточнить у них дорогу.

Пятеро молоденьких эсэсовцев и пожилая сестра милосердия охотно вступили в переговоры, предлагая, как водится, отплатить услугой за услугу. Старик торговаться не стал и, игнорируя вялые протесты спутника, охотно объяснил, как, с его точки зрения, удобнее всего выбраться из Берлина. Взамен ему рассказали, что до бункера фюрера осталось совсем недалеко, но, правда, по понятиям мирного времени, о котором, правда, никто уже толком не знал, что это вообще такое. Лишь пожилая медсестра с трудом вспомнила, что до войны добиралась отсюда туда пешком минут за пятнадцать. А теперь они оттуда сюда уже четвертый день как бегут и успели так породниться, что стали фактически семьей, и все бы хорошо, но все ужасно проголодались, да и пить хочется.

Тут с гиком и посвистом запели и заплясали пули. Совсем рядом стали взрываться тяжелые снаряды. Неподалеку в воздухе лопнула шрапнель. Потом еще. Вадим невольно залюбовался причудливо курящимся в воздухе дымком. «А все-таки красиво», – заметил один из немцев. «Во дурак! – искренне отреагировала на это замечание медсестра. – Чисто детский сад. Дети, за мной!». Командование отрядом явно было в ее руках.

А русские между тем начали бить по площадям, и решать в такой момент какие-то боевые задачи прямо на улице дурных не нашлось. Вадим и старик нырнули в ближайшее подземелье, оказавшееся набитым лицами местной немецкой национальности всех возрастов и полов. Среди них попадались и военные, а среди военных – уже и в чисто биологических категориях дети. «Сколько вам лет, унтер?» – не удержался и поинтересовался старик у какого-то не очень строгого с виду военнослужащего-ребенка. «Двенадцать», – пряча глаза, ответил тот. «Научились стрелять раньше, чем врать. Совершенно искалеченное поколение, – посетовал Вадиму старик. – Как минимум год себе приписал. Я бы ему посоветовал скинуть форму пока не поздно, да переодеться в гражданку, так ведь не поймет. Пристрелит».

Тут в подвал, тоже ища укрытия от наружного огня, пробились превосходящие силы русских. «Наши», – обрадовался Вадим. Старик посмотрел на него как на больного. Пришли русские не налегке. За ними тянулись подводы с остатками продовольствия и ранеными. В подвал втащили и несколько тяжелых орудий на конной тяге. За орудиями попытался въехать и танк, но пехотинцы и артиллеристы бурно запротестовали. «Лошадь – животное экологически чистое, – при полном одобрении здоровых и раненых ругался с танкистами возница, держа под уздцы видавшую и не такие перебранки кобылу, – а этот, – он кивнул на танк, – все тут засрет». Танкисты огрызнулись для порядка, но вынуждены были уступить борцам за чистоту перманентно окружающей среды, уже начавшим разворачивать орудие в направлении бронетехники. На прощание мстительно взревев двигателем, танк обиженно принялся отползать восвояси.

А в подвале, все стремительнее съезжая со всех катушек, победители разбирались с побежденными. «Стрелял в нас?» – тыча гранатой в нос мальчишке в форме унтера, спрашивал его ефрейтор средних лет. «Оставьте, ефрейтор», – вяло возражал с головой погруженный в вещевой мешок пожилой немки сержант. «Занимайтесь своим делом, сержант», – откликнулся ефрейтор и изо всех сил опустил гранату на голову мальчишки. Череп раскололся, как скорлупа ореха.

«Помилуйте, ефрейтор, да этак вы всех нас взорвете», – заметил какой-то рядовой. «Прямо как мы в восемнадцатом в этой станице хреновой, помните, поручик?» – сказал по-русски один престарелый немец другому. «Как не помнить, прапорщик, – утирая накатившую слезу, отвечал тот. – И что любопытно, тоже ведь в основном расправу над пацанами учинили. А над кем учинять? Над кем-то ведь надо. Всех, конечно, не перевешаешь, но это не значит, что не стоит хотя бы некоторых».

Между тем на середину подвала под конвоем вывели группу подростков человек в пятьдесят. «Как вы думаете, пороть будут?» – поинтересовался поручик у прапорщика. «Или вешать, – предположил тот. – А может, сначала выпорют для порядка, а потом и повесят для еще пущей острастки».

«Этак они всю Европу против себя восстановят, – неодобрительно покачал головой поручик. – А вся Европа поднимется, не удержат они Берлин, как мы Ростова не удержали. Говорили ведь его высокоблагородному отцу нашему превосходительству: „Ваше высокоблагородное превосходительство, всех не перевешаете“. А он в ответ вечное свое: конечно, всех не перевешаешь, но это не значит, что не стоит хотя бы некоторых. Мудрейший был человек. Чаадаева наизусть целыми страницами цитировал. Или, может быть, то был устав караульной службы. Теперь-то, какая разница. Да и тогда, признаться, практически никакой не было. Текст как текст. А теперь вот, пожалуйста, сиди тут в эмиграции да красных встречай. Хорошо хоть они, скорее, белыми оказались».

– Товарищи, товарищи, – пошел вдоль потрошивших мешки бойцов безусый политрук. – Кто на расправу, товарищи? Имейте совесть, сначала общественное, а потом личное. Попрошу на расправу, бойцы.

Нехотя из толпы начали по одному выходить бойцы и строиться в расстрельную команду. Дернулся, будто на зов боевой трубы, и престарелый прапорщик.

– Прапорщик, вы куда, – попытался удержать его поручик. – Себя и меня погубите. Но было поздно.

– Готов послужить, – по всей форме обратился бывший прапорщик к действительному политруку.

– Кто такой? – строго глянул тот. – Жид? Большевик? То есть, прости господи: власовец? полицай?

– Никак нет, – отрапортовал прапорщик. – Не жид, не большевик, скорее, русский человек, патриот то есть, по правде сказать, действительно в известном смысле власовец, полицай! Можно даже сказать, убежденный черносотенец, если хотите.

Русская речь и погоны на плечах русских воинов сыграли с ним злую шутку. Он стал забываться, чего и в менее сложных всемирно-исторических обстоятельствах лучше никакому человеку не делать.

– А ну, ребята, связать его, – распорядился политрук.

Прапорщик просто ушам своим не поверил:

«Да вы, ребятушки, кому служите? – искренне возмущался он, пока его связывали. —Уж не сплю ли я?»

Но, к его большому сожалению, он не спал.

– Заткнись, дед, уши вянут. Или хочешь, чтобы я сам гудок тебе залепил? Так мне не жалко, – довольно дружелюбно сказал ефрейтор и заехал прапорщику в зубные протезы. Тот проглотил вставную челюсть и начал задыхаться.

– Пристрелить мерзавца, или пусть помучается? – задумчиво поинтересовался сержант. – Или, может, оказать первую медицинскую помощь?

– А ты прислушайся к себе, – серьезно посоветовал ефрейтор. – Сердце подскажет. Как думаете, товарищ политрук?

– Я думаю, что истинная жизнь любящих людей состоит в любовании друг другом, – отвечал политрук. – Где-то я во всяком случае что-то такое слышал. Но что же тут любить и чем же тут любоваться?

– Помирает гад, – подытожил ефрейтор. – А вон и еще один окочурился. Что это на них накатило?

Между тем в толпе, в немом отупении наблюдавшей за экзекуцией, действительно скоропостижно скончался поручик. А канонада снаружи стала затихать.

Воспользовавшись моментом, старик и Вадим выбрались из подвала и продолжили свой путь. Часа через три, за ближайшим углом, до которого, прижимаясь к стенам, они добрались, их поджидал порученец самого фюрера.

– Ну что же вы так долго, – ужасно нервничал порученец. – Фюрер непременно решил дать вам аудиенцию, а жить ему осталось не так уж много. Вместе с тем фюрер не может не выполнить данного им обещания. В то же время и желание фюрера не может не быть не исполнено. Что же вы со мной делаете, ей-богу.

– Ну, извини, генерал, и не нервничай так. Помяни мое слово, и в либерально-демократической Германии человеком будешь. Да что там: лучше, чем сейчас, заживешь.

– Ну что за стеб в военное время, да еще накануне полной и безоговорочной капитуляции нашей многострадальной родины, уже не великой и, возможно, надолго?

– Какой стеб, генерал? Истинно говорю тебе, не пройдет и пяти лет, как станешь ты секретарем западно-германской комиссии по выплате репараций еврейскому государству и членом комитета по терапии германо-израильских травм.

Порученец постарался сделать вид, что не расслышал слов старика, достал компас, карту, линейку, циркуль и принялся за какие-то вычисления, закончив которые в состоянии, близком к паническому, подытожил:

– Усохнешь в натуре. Отвечающие братки, похоже, в завязку решили пойти и отписать без нотариуса. Какие к черту расчеты, когда все ориентиры уничтожены шквальным огнем противника. Что же нам делать, что делать, что? К тому же, может быть, и фюрер уже, наконец, умер как солдат. Как вы считаете?

Старик промолчал, и порученец, вздохнув, достал из планшета позолоченную бонбоньерку, извлек из нее цветные мелки и попытался изобразить на едва уцелевшем клочке сплошь перепаханного асфальтового поля что-то вроде пентаграммы. При этом он сильно нервничал. Ничего у него не получалось.

– Генерал, – не выдержал и вмешался старик. – Если вы не хотите возвращаться в ваш подземный рейх, то никакая пентаграмма не поможет туда попасть. А русские между тем туда без всяких пентаграмм раньше нашего доберутся.

– Ой, русские сами не знают, куда хотят, – огрызнулся генерал-порученец. – Поэтому они уже везде. Как евреи. Ну вот. По-моему, получилось.

Из-под земли выросло что-то похожее на небольшой общественный туалет. Посреди берлинского ада он казался посланцем совсем другого, шведско-швейцарского, нейтрально-сельского мира без всех этих аннексий, капитуляций и контрибуций.

– Что вы видите? – спросил старик у Вадима.

– Вроде бы туалет. Но как бы туалет будущего. Типа экспонат с Всесоюзной сельскохозяйственной выставки.

– И впрямь – нужник? – удивился старик. – Вы себя не обманываете? Ну, впрочем, нужник так нужник. Тогда полезайте в то, что вам должно представляться, простите, очком.

– А вам чем оно представляется?

– Тем что есть. Перед нами вяз, которому как минимум полторы тысячи лет. Я лично намереваюсь забраться в дупло.

– Да ладно гнать-то, – осклабился генерал-порученец. – Вязы так долго не живут. А даже если и живут, то это все равно не вяз, а пещера Зевса Ликейского.

– Скажите еще мавзолей Ленина, – проворчал старик. – Так вам Волк свою пещеру и предоставит.

– Сильно вы Волка знаете.

– Знаю не знаю, а кочан срывает напрочь…

– Господа, господа, – вмешался Вадим. – Я, конечно, слышал про Зевса Ликейского, нам в АКИВЕ и не такое рассказывали, но я также кое-что слышал о маршале Жукове. По-моему, наши опять начинают бить по площадям. И если кто-то из присутствующих полагает, что по сравнению с пещерой Волка – это пустяки, то…

Однако Вадим напрасно сомневался. Никто так не считал. Не успел он закончить фразу, как старик юркнул в дупло, порученец – в пещеру, а самому Вадиму пришлось забраться в очко. И кто сам хоть раз попадал под огонь по площадям, его бы не осудил. Так вся компания оказалась в бункере фюрера, и Вадим ужасно расстроился, открыв для себя, что Красная армия могла бы добраться сюда без потерь в живой силе и, черт с ней, в технике.

Однако угадавший эти мысли старик поспешил успокоить спутника. Или еще больше его огорчить. Он объяснил, что обладание высшими тайнами магии никаких существенных преимуществ в достижении поставленной цели не дает. Самый невежественный маг, пользуясь элементарными методами, зачастую добивается результатов не меньших, а то и больших, чем глубочайшие практики и теоретики запредельной магии. Это одно из труднейших испытаний для подлинного посвященного. И первым его выдержал Авраам. Ну, вы, разумеется, помните эту историю с жертвоприношением Исаака?

– Иначе говоря, – обратился к образам, более доступным сознанию Вадима, старик, – чтобы сюда попасть, Сталину вовсе не нужно было десятилетиями изучать пентаграммы, корпеть над запоминанием заклятий, рецептов изготовления зелий и все такое. Вполне достаточно обойтись кратким курсом истории ВКП (б) и элементарными человеческими жертвоприношениями. Ну, правда, чем сложнее поставленная мистическая задача, тем больше нужно принести жертв, иногда, сами знаете, счет на миллионы идет, а далеко не каждый маг такими человеческими ресурсами располагает. Но если располагает, тогда у него тайноведческих проблем нет. Зато появляются философские. Ведь не успеешь завладеть ресурсами, как начинаются новые сложности. Со временем открываешь, что важно не только количество, но и качество жертв. А это уже элементы высшей политэкономии. Фактически, основной вопрос магии. На подготовительных отделениях школ элементарной магии любят рассматривать задачу о том, что рентабельнее: отрубленная голова великого праведника, сожженный труп серьезного грешника или десять тысяч невинно убитых по ложным обвинениям условных человеческих единиц? Ответ подвижный и разноместный, сразу предупреждаю. Но в любом случае кровь простого человека, даже если он юная красавица-девственница, ценится многим дешевле крови значительных праведников и грешников, не говоря уже о великих. А ведь возможны и ошибки. Вы думаете мало таких, которые косят под великих? Да и как мастерски косят. Правду сказать, именно они на великих больше всего и похожи. А настоящий великий ничем своего величия не выдает. Бывает, выстроят наугад сотню претендентов на распятие там или сожжение, а среди них ни одного великого, хотя все чем-то на него теоретически похожи. А он на себя на практике ну никак не похож. Не без выкрутасов устроен наш мир, и в этом его специфика, и если существует спасение, то что же оно, как не специфика? Неужели в АКИВЕ вам всего этого не рассказывали? Тогда почему не перебиваете? Или вы уже не патриот России, которая, что и говорить, с точки зрения количественного и качественного состава ее населения была всегда лакомым кусочком для элементарных магов. Иные утверждают, что элементарные маги ее и создали для решения задач, на суть которых я вам даже пока не намекаю, но я не склонен разделять подобных теорий… А вот и фюрер.

Фюрер трясся и ковылял. Глаза его не горели, но устало, хотя довольно-таки зловеще, мерцали. Однако, вопреки ожиданиям, заговорил он решительно и бодро:

– Сколько можно про евреев, Горалик! Ну сколько можно? Что, больше не о чем поговорить, как про евреев? Но раз уж вы тут объявились, так, может быть, объясните мне, товарищ Горалик, почему евреи решили спасти Россию и погубить Германию? Не можете ответить? Так я и предполагал. Евреи никогда не могут ответить за свои преступления.

Эта вспышка энергии утомила фюрера, он вяло махнул рукой, приглашая собеседников садиться, и сам устроился в кресле у камина.

– Сухие цифры, Горалик, сухие цифры и никаких фантазий, извольте взглянуть. Вот самые последние, уточненные, чтобы не сказать итоговые данные о ваших-наших. А то вы, небось, полагаете, что с немцами воевали. Вынужден вас разочаровать. Не с такими уж немцами, с какими вам бы возможно хотелось. И так будьте предельно внимательны, пред нами исторический документ военного времени. Типичный подлинник, да еще в моих руках, что, несомненно, многократно увеличивает его историческую ценность. Думаете, шучу? Цитирую: в составе моих доблестных войск, как оказалось недостойных своего фюрера, воевали в том числе шесть туркестанских рот, расширенных до Туркестанского легиона, казахский батальон «Алам», Волжско-татарский легион, в котором на 10 октября 1944 года в 12 полевых батальонах служили 11 тысяч татарских добровольцев (а еще в армии Власова служили 20 тысяч татар), Кавказско-магометанский легион, в который входили соединения «Горец», «Альпинист» и другие, шесть азербайджанских батальонов, Армянский легион, в котором было восемь армянских батальонов, Грузинский легион, который состоял из четырех батальонов, каждый из которых насчитывал по 800—1000 солдат и офицеров. Батальонам присвоили имена: «Георгий Саакадзе», «Давид Строитель», «Царица Тамара», «Илья Чавчавадзе». В 1942 году на мою сторону в полном составе в районе Чегема перешли два батальона Красной армии, а грузинские легионеры сражались на моей стороне даже в Курской битве. К августу 1943 года был сформирован Калмыцкий корпус. В нем было не менее пяти тысяч бойцов, и он воевал против партизан Польши, Украинской повстанческой армии и советских партизан. А всякие другие русские и не русские? Кроме Власова и его РОА, были еще другие русские, полностью поддержавшие меня в моей борьбе, – это русские эмигранты. Далее – часть советских военнопленных. И, наконец, казаки. Но сначала о русских эмигрантах. Часто они привлекались мной к борьбе с партизанским движением: в Югославии и в других странах. А среди взятых в плен в боях с высадившимися во Франции англо-американскими войсками несчастных немцев оказалось чуть ли не 10% «русских добровольцев». Слушайте, Горалик, и не перебивайте! Наиболее крупной была организация эмигрантов в Сербии. Там русская колония насчитывала 10 тысяч человек. Был создан Русский охранный корпус под руководством генерал-лейтенанта М. Ф. Скородумова. В Русском корпусе было пять полков трехбатальонного состава, артиллерия, противотанковые и даже музыкальные подразделения. По разным данным, через корпус прошло 12 тысяч человек. В декабре 1944 года корпус подчинился генералу Власову, а русские эмигранты на Востоке примкнули к японцам, ожидая их нападения на СССР. Там возглавлял эмигрантов атаман Г. М. Семенов, генерал-лейтенант. В январе 1945 года Семенов заявил о подчинении своего 60-тысячного войска генералу Власову и возглавляемому им Комитету по освобождению народов России. К февралю 1945 года общее число советских граждан на немецкой военной службе составляло 600 тысяч человек в вермахте, до 60 тысяч – в военно-воздушных силах и 15 тысяч – во флоте. И, наконец, казачьи формирования. Казачьи формирования базировались и на казачьих эмигрантских объединениях, и на казачьих организациях, возникавших на оккупированных нами территориях. Еще 6 марта 1941 года казаки были объявлены народом – союзником Германии. Им разрешили создавать вооруженные части. В октябре 1942 года в Новочеркасске с разрешения оккупационных властей прошел казачий сход, на котором был избран штаб Войска Донского. Началось формирование казачьих частей для борьбы против Красной армии. И так далее, и так далее. Так кто же погубил Германию, Горалик, я вас спрашиваю? Кто заставил русских против немцев воевать, если все сами на сторону немцев перешли? И вы думаете, вам казаки спасибо скажут за вашу победу? А, Горалик? Или русские – за свою? Да ладно уж, не будем напоследок злословить. Хотя и хочется. Лучше скажите, как вам наш подземный рейх? Впрочем, времени на экскурсии не осталось. Вот ведь как бывает. Взять, например, доктора Геббельса. С виду он, ну вылитый чистый шплинт, однако боец отвечающий. А маршал Геринг с виду амбал исключительный, а с национал-социализма соскочил. Интересно, как бы эту мысль сформулировал Теодор Герцль? Видимо, приблизительно таким образом: «Перед своей смертью я изгоняю бывшего рейхсмаршала Германа Геринга из партии и лишаю его всех прав, которые могли бы вытекать из указа от 29 июня 1941 г., а также из моего заявления в рейхстаге от 1 сентября 1939 г.». По-моему, хорошо. Так и запишем: и увидел я, что это хорошо, хорошо весьма. Правда, к сожалению, хорошего мало и его становится все меньше и меньше. Ну и что этот боров Геринг? Он вам не говорил: «Ах, Вена, Вена!..». Что он знает о жизни, которой никогда не видел, хотя ее и любил, а любил именно потому, что никогда не видел. Вот, может, только сейчас и увидит, и сразу любить перестанет. Так, как он там, я спрашиваю?