Текст книги "Синдром гладиатора"

– Босс. По коду охраны номер первый – это Босс.

То есть – отец. Понятненько… Определив, таким образом, положение вещей, я с тех пор больше не предпринимал никаких провокационных действий, справедливо рассудив, что лежать с простреленной ногой в постели гораздо скучнее, чем всё остальное. Тем более что остального оказалось вполне достаточно: все тридцать три прелести цивилизации плюс большой спортивный зал, целиком отданный в моё распоряжение. Хочешь – физкультурой занимайся, хочешь – пьянствуй с утра до вечера, благо Рихо всегда готов был составить мне компанию. На него алкоголь, по-моему, вообще не действовал. Но из активной жизни «номер первый» вычеркнул меня однозначно и бесповоротно.

* * *

Отказавшись от «рюмашки» и с трудом избавившись от Рихо Арвовича, окончательно ошалевшего от безделья, после тренировки я надолго забрался под душ. А потом решил нанести визит Давиду. Странно, но за это время они довольно близко успели сойтись с Дашей и проводили вместе почти целые дни. За Давидом наблюдали двое врачей, входивших в «ограниченный контингент» этого дома, но несмотря на это ему с каждым днём становилось всё хуже и хуже. Сначала я заподозрил неладное, но сам Давид быстро объяснил мне, что травить его сейчас никому не выгодно. Скорее наоборот: пока ещё он нужен живым, договор отца со Стрекаловым был заключён именно на таких условиях. Просто болезнь прогрессировала сама по себе, и ни о каком улучшении здоровья уже не может быть и речи. Эта дорога вела в одну сторону, и дальше могло стать только хуже. Он мало ходил, почти не покидал своей комнаты и подолгу просиживал в кресле у окна, выходившего в зелёный внутренний дворик. При этом Давид продолжал с удовольствием курить свою трубку и никогда не отказывался от порции джина. Без тоника и льда. «В моём положении нет ничего более бессмысленного, чем забота о своём здоровье…» – говорил он.

И Давид, и Даша заметно сторонились меня, и я понимал, почему. Со мной всё было ясно – могучий папа наконец-то отловил своего блудного сына и держит его в золотой клетке, пытаясь решить – что же делать с этаким сокровищем дальше? Их положение было гораздо менее понятным и приятным. Давид пребывал на грани между заложником и смертником, в зависимости от того, как договорятся меж собой ребята с Олимпа, а Даша… О ней я по-прежнему ничего не знал. У меня не было ни малейших сомнений в том, что эта девушка не имеет отношения к российским спецслужбам. Но при этом она крепко держалась в самом центре этого гордиева узла и отчего-то была очень нужна моему отцу… Рихо упорно отказывался говорить на эту тему, Филипп сразу заявил, что подобные проблемы лежат вне его компетенции, а больше и спрашивать-то было не у кого. Кроме самой девушки. Я так и поступил: отловив её в комнате Давида, прямо и недвусмысленно поинтересовался – что всё это значит? А в ответ – тишина… Даша молчала, как крымская партизанка на допросе. Кончилось всё тем, что, заплакав, она убежала в свою комнату и с тех пор всячески меня избегала. Хотя… У меня осталось стойкое впечатление, что против меня лично Даша абсолютно ничего не имеет. Просто именно мне она не могла ничего сказать. В общем – тайна, покрытая мраком. Причём на самом деле все эти секреты наверняка уже не стоили выеденного яйца. Сплошная инерция мышления.

Против обыкновения, сегодня Давид сидел в своей комнате один. Увидав меня, он приветливо улыбнулся и показал рукой на кресло:

– Добрый день, Андре. Как дела, что у вас нового?

– Ничего, мистер Липке, – честно признался я. – Абсолютно ничего нового.

– Странно… – протянул он. – По моим расчётам… Всё уже должно определиться.

– Что именно? – поинтересовался я.

Давид покачал головой:

– Андре, Андре… Неужели вы сами не пытались размышлять на эту тему?

– Чего стоят мои рассуждения, – я скептически улыбнулся. – Предположим, я знаю, что сейчас происходит передел собственности. Мой отец и какая-то высокопоставленная сволочь из ЦРУ пытаются решить, кто из них будет главным в этом муравейнике. Так?

– Не совсем, – снова улыбнулся Давид. – Главным в этом, как вы изволили выразиться, муравейнике, будет месье Дюпре. Это уже понятно. Вопрос в том, какой ценой ему достанется эта роль. Что попросят американцы?

– Я сдаюсь, Давид. Вы самый умный в этом городе, и я вас внимательно слушаю.

– Американцы сдадут ему Кольбиани, а синьорина Бономи станет единственным и главным партнёром месье Дюпре в Италии. Взамен… Моё молчание будет той ценой, которую заплатит ваш отец. Уверяю вас, он это сделает.

– Вас это радует?

– Нет, Андре. По ряду причин меня это просто не волнует. Кстати – ещё есть господин Стрекалов, вы не забыли?

Я уходил от Давида со странным ощущением. Фактически, он сейчас рассказал мне, как именно ему предстоит умереть. Но у меня осталась твёрдая уверенность в том, что на самом деле Давид думает совсем иначе, чего-то недоговаривает, о чём-то умалчивает. Как и все остальные. Какой-то заговор молчания, честное слово. А может быть – он по-прежнему играет со мной в шахматы?

* * *

Но в том, что касалось судьбы Кольбиани, Давид оказался прав на сто пятьдесят процентов. В этом я убедился утром следующего дня. В доме существовала защищённая от прослушивания внутренняя телефонная линия, и звонок Рихо застал меня в ванной. Выругавшись и бросив на мраморную плиту зубную щётку, я наспех прополоскал рот и ринулся к телефону.

– Андре?

Он что, рассчитывал на беседу с Санта-Клаусом? У меня с утра было плохое настроение, и я с удовольствием рявкнул в ответ:

– Нет, мистер Эвер, это приёмная апостола Павла. К какому часу вы будете?

– Понятно, – ответила трубка голосом Рихо Арвовича. – Бросай валять дурака, одевайся и приходи ко мне в кабинет. Ты мечтал прогуляться? Я тебя приглашаю. Сегодня по плану – охота на жирного итальянского барсука. Ты участвуешь? Или я тебя вычёркиваю?

– Бегу, – коротко ответил я и бросил трубку на кровать. Рихо указали цель. Это стоило видеть.

Синьора Эвера я застал в его кабинете, который располагался на «минус втором» этаже. То есть – метрах в пятнадцати ниже уровня моря. Или суши, чёрт его разбёрёт. В общем, под землёй. Рядом находилось просторное помещение, более походившее на офис биржевой фирмы – много столов, компьютеры, постоянные телефонные звонки. Пятеро «мальчиков» умело и деловито распоряжались всем этим подмигивающим и позванивающим хозяйством. Сам шеф сидел в соседней комнате, отделённой от «операционного зала» прозрачной перегородкой, закинув ноги на низкий компьютерный столик и время от времени одним глазом поглядывая на экран стоявшего перед ним монитора.

– Что-то ты долго идёшь, – с укоризной сказал он, когда я вошёл. – Я тебя пригласил разделить со мной радость, а ты еле ногами передвигаешь… Бери кресло, садись.

Плюхнувшись в кресло, я с удивлением уставился на новый элемент интерьера, которого раньше здесь не было: на противоположной от Рихо стене сейчас висел большой деревянный щит, отдалённо напоминавший доску объявлений. Во всяком случае, на нём также присутствовало множество фотографий, пришпиленных цветными кнопками. В несколько фотографий были воткнуты узкие и длинные ножи, идеально подходящие для метания. А ещё с десяток таких «булавок», упакованных в перевязь, лежали на коленях у хозяина кабинета.

– Праздник у меня сегодня, – пояснил он в ответ на мой невысказанный вопрос. – Хочешь выпить? Ну – коли нет, таки нет…

– А ножи? – осторожно спросил я.

– Руку разрабатываю, – сказал Рихо, не отрывая взгляда от монитора. Внезапно его лицо озарила довольная улыбка.

– Отлично! – Короткий взгляд на часы. – Восемь двадцать две. Успеваем. Счастливого пути, синьор Луккези…

С этими словами он ловко перехватил правой рукой стальной клинок и, коротко размахнувшись, метнул его в доску. Остриё пробило лоб изображённого на фотографии толстяка. Я постепенно начинал понимать.

– А кто остальные? – тихо поинтересовался я.

– Барсуки, – ответил Рихо, внимательно наблюдая за экраном. – Ты уверен, что не хочешь выпить? Ага! Есть!

И ещё один нож с глухим стуком вонзился в щит, пришпилив фотографию моложавого мужчины в элегантном сером костюме. Я быстро пересчитал те фото, что ещё оставались целыми. Девять штук. Плюс семь уже «оприходованных» – итого шестнадцать.

– Варфоломеевская ночь? – спросил я у Рихо. Он кивнул.

– Ага. Избиение не агнцев, но – козлищ. Вон тот, последний, – Лучиано Феррони, глава семьи Феррони. Редкая сволочь и большой друг синьора Кольбиани. Рядом – Грациано Скьянти. То же самое. Короче, старые, добрые друзья. Я решил, что вместе им в аду будет намного веселее.

– Понятно. И долго ты это планировал?

– Неделю. То есть следили мы за всеми этими синьорами почти месяц, но окончательно операция была разработана на днях. Нравится?

– Впечатляет, – вздохнул я. – У тебя талант прирождённого стратега.

– Ха! Я, по-твоему, Высшее командное училище зря закончил? Между прочим, с отличием. Другого выхода не было. Ага! Восемь тридцать четыре. Удачи, синьор Поликано!

Очередной нож улетел в цель.

– А какой во всём этом смысл? – спросил я, наблюдая за ним.

– Исключительно практический. На десять утра назначено бракосочетание синьорины Радиче и синьора Кольбиани-младшего. Со стороны жениха, помимо отца, соберётся весь цвет и бомонд. Друзья и коллеги, так сказать.

С этими словами Рихо с силой метнул клинок в большую фотографию дона Кольбиани, расположенную на почётном центральном месте.

– Приглашаю, – он резко обернулся ко мне. – Поехали, такого ты ещё не видел. Мои ребята уже на местах. Ну?

– Поехали, – я пожал плечами и вытянул вперёд правую руку, ладонью вверх.

– Чего тебе? – Он секунду недоуменно смотрел на меня, потом сообразил. – А! Оружие? Да пожалуйста…

Достав из ящика воронёный пистолет, он кинул его через стол. Поймав на лету «игрушку», я удивился. Во-первых, это была излюбленная мною «Беретта 92F», а во-вторых… Отличать пистолет со снаряжённым магазином от пистолета с магазином разряженным я научился очень давно. Выщелкнув пустую обойму, я вопросительно уставился на Рихо. Он ухмыльнулся.

– Обойму? Не дам. Она тебе не понадобится. Я же тебя не воевать приглашаю. Так, полюбуемся. Смотри, – и, вытащив из плечевой кобуры свой пистолет, он положил его на стол.

– Видишь? Я вообще ствол с собой не беру.

– Хватит мне сказки рассказывать! – рявкнул я. – У тебя на каждой ноге по револьверу, я же прекрасно знаю!

– А вот и не угадал, – он хитро прищурился. – Можно было бы заключить пари, да времени нет. На, смотри, извращенец…

И он ловко поддёрнул вверх обе штанины. Пришлось сдаться. Чехлы на обеих голенях были, но сами стрелялки отсутствовали.

– Ладно, чёрт с тобой… Экскурсия так экскурсия.

* * *

– Ты замечательно выглядишь, – сказал Рихо, в последний раз придирчиво изучив мой наряд. – Я уже говорил, что ты похож на молодого Делона?

– На себя посмотри! – огрызнулся я. – Звериное лицо эстонского национализма…

– Ага… – неопределённо поддакнул он. В этот момент тихо курлыкнул его сотовый телефон. Выслушав звонившего, Рихо удовлетворённо хмыкнул и улыбнулся. – Всё. Аллес капут. Все шестнадцать. И нас уже ждут на площади. Двинулись?

– Двинулись, – согласился я. И бросил на соседнее сиденье бесполезный пистолет. Рихо ехидно усмехнулся, но промолчал.

Церемония бракосочетания проходила в здании муниципалитета, расположенном в самом центре Рима, на Капитолийском холме. По всей видимости, младший Кольбиани уже успел познать узы брака, потому что обычно такие сделки итальянцы предпочитали заключать в храмах. Но – в первый и единственный раз. Перед Богом жена может быть только одна, зато со светскими властями можно было договариваться по мере необходимости.

На большой площади перед Дворцом Сенаторов никогда не бывало малолюдно. Неисчислимые туристы со всех концов света с утра до поздней ночи бродили по «историческому центру города», отдавая должное экскурсионной программе. Желающих вступить в законный брак тоже хватало, а если учесть, сколько родственников, друзей и знакомых присутствовало на каждой итальянской свадьбе, становилось понятно, откуда возникало всё это столпотворение. Впрочем, сегодняшнее утро было посвящено одному браку. Дон Кольбиани женил сына не каждый день, и уж на это событие он не пожалел ни сил, ни денег. К тому же хитроумный дон всё ещё чувствовал себя «на коне», и удачное совпадение семейного торжества с успехами в бизнесе делало его счастливым вдвойне. Это я заметил, едва только его сияющая физиономия показалась в дверях муниципалитета. Несколько крепышей, одетых, несмотря на жару, в строгие чёрные костюмы, довольно профессионально взялись оттирать толпу зевак от появившейся на площади процессии. Впереди шёл новобрачный – полный мужчина лет сорока, весьма похожий на самого дона Кольбиани, а рядом с ним шествовала юная красавица, выглядевшая в своём роскошном белом платье настоящей царицей. Мне невеста очень понравилась, я так и не понял, с какой стати Паола обозвала её «ничтожеством»? Возможно, конечно, что синьорина Радиче – пардон, теперь уже синьора Кольбиани – являлась законченной идиоткой, но при её внешности наличие или отсутствие ума не имело никакого значения. Красивые женщины вообще не часто бывают умными, умные – красивыми, а если последнее и случается изредка, то в девяноста девяти случаях из ста мир получает классическую стерву. А зачем, спрашивается, миру стервы?

– Слушай, Рихо, а ты не боишься, что полиция заснимет эту церемонию для своего архива? Здесь, насколько я понимаю, собрался весь цвет мафии. Я бы обязательно посадил своего оператора.

Не отводя взгляда от разворачивающегося зрелища, Рихо быстро проговорил:

– Филипп всё отрегулировал. В Италии телефонное право действует без осечек. Пара звонков нужным людям – и всем спецслужбам отдаётся строжайший приказ – даже близко не подходить к Капитолию. Кстати, связь у людей Кольбиани сейчас тоже не работает.

Бросив на меня недовольный взгляд, он добавил:

– Если ты не заткнёшься и не перестанешь меня отвлекать – мы пропустим самое интересное. Смотри внимательно, сейчас начнётся…

Действительно, тут-то всё и началось… Рихо выудил из кармана портативную рацию, с виду напоминавшую обыкновенную уоки-токи, и произнёс одно короткое слово:

– Начали.

И толпа словно взбурлила, пошла волнами, люди заметались в разные стороны, началась суматоха. С того места, где находился наш наблюдательный пункт, было видно лишь какое-то непонятное «броуновское» движение, разом охватившее всех присутствующих. Я заметил полицейского, который с недоумением взирал на происходящее со своего поста у дверей муниципалитета, оседающего на землю Кольбиани, метнувшегося и разом сбитого с ног охранника – и всё. Никаких автоматных очередей, визга тормозов, взрывов, вертолётов и прочей киношной ерунды. Рихо пошёл по пути наименьшего сопротивления, благо его возможности это вполне позволяли. Он просто расставил человек пятнадцать своих «работников», замаскированных под туристов и прочий праздношатающийся люд, вокруг выхода из здания. По его сигналу большинство этих людей организовало суматоху, которая позволила нескольким стрелкам, вооружённым небольшими пистолетами с глушителями, тихо и методично расстрелять заранее намеченных «барсуков». Толпа быстро рассеивалась, и через минуту на площадке перед «твердыней власти» осталась лишь маленькая горстка людей, растерянно озирающихся по сторонам. Самый дурацкий вид был у жениха, который в испуге присел на корточки и, обхватив себя руками, что-то пронзительно кричал по-итальянски. На сером камне мостовой чёрными пятнами выделялись неподвижные тела павших «барсуков». Всего я насчитал пять трупов.

– Придурок, – куда-то в пространство сказал Рихо, с удовлетворением оглядывавший поле брани.

– Кто? – не понял я.

– Гоблин… охранник, – пояснил он, безмятежно глядя на меня своими голубыми глазами. – «Мишеней» было всего четыре. Этот баран сам виноват, полез под пулю. Пойдём, Андре. Ничего интересного больше не предвидится. Приедет полиция, ещё запишут нас с тобой в свидетели… Вон, слышишь?

Вой сирены приближался с каждым мгновением, ещё пара минут – и эта шумная компания примчится на место происшествия. Я кивнул и полез в карман за сигаретами. Никуда не торопясь, мы прогулочным шагом двинулись по направлению к Via dei Fori Imperiali, где нас ожидала машина. Рихо молчал, но на круглой физиономии блуждала счастливая улыбка, выдавая его с головой. И действительно, он имел все основания гордиться собой. За неполные два часа ему удалось сделать то, чего итальянская полиция не могла добиться годами. Вся верхушка сицилийской мафии была ликвидирована, но помимо этого пунктуальный эстонец устранил и большинство крупных политиков, защищавших интересы кланов в коридорах власти. На восстановление работоспособной структуры требовалось время, а времени-то как раз у них и не было. Синьорина Бономи стояла наготове, и ей оставалось только поднять с земли оброненную южанами пальму первенства. «Я работаю с деньгами, а не с людьми» – так, кажется, она говорила? Прошло совсем немного времени, но как всё изменилось… Паола успела пасть с олимпа и вновь взойти на него, но, увы – нельзя взобраться на один и тот же олимп дважды. Всё стало иным, а главное – изменилась Паола. Теперь ей придётся – «заниматься людьми». И это её, сегодняшнюю, уже не пугало.

* * *

Она пришла вечером. Резко распахнув дверь, в мою комнату стремительной походкой прошествовала Её Величество синьорина Бономи. Она очень изменилась за эти дни, и я вновь, особенно остро, ощутил эту перемену. Наши последние встречи были короткими и поспешными, но даже этих минут мне хватало, чтобы понять – пропасть между нами растёт с каждым днём. Вроде бы всё оставалось таким же, но исчезало главное – любовь, страсть, желание… Я не знаю, как называется чувство, которое делает некрасивую девушку – прекрасной, одну из многих – единственной, обычную – неповторимой. Всё это время оно жило во мне, вопреки голосу разума, опыту, знанию – вопреки всему. Любовь «благодаря» чему-то – бред, её не бывает в природе. Мы любим только «вопреки», и хорошо, прекрасно, что это происходит именно так. Но… Что-то ушло из моей души. Паола по-прежнему была необычайно красива, но сквозь нежный шёлк её смуглой кожи вдруг проступил стальной каркас, которого я не замечал, не видел раньше. Маленькая девочка исчезла, и на её место вернулась Железная Леди. А железо – удивительно холодная штука…

– Ты не представляешь, как я устала, – с порога заявила она, входя в комнату. – Целый день ушёл на переговоры с попечительским советом фонда «Rinascente»… Зато – они согласились на встречу, это главное. Налей мне виски. Филипп уезжает со мной, нужно окончательно…

– Ты уезжаешь? – мягко прервал я Паолу. – Когда?

Она удивлённо посмотрела на меня, потом словно вспомнила о чём-то, слегка смутилась.

– Разве я не говорила тебе? Странно… Наверное, просто вылетело из головы. Сегодня, через… – Паола взглянула на изящные часы, украшенные мелкими бриллиантами, и закончила: – Через час. Со мной летит Филипп и охрана. Завтра, в восемь утра, у меня уже начинаются встречи в Милане, нужно столько сделать… Спасибо, достаточно льда.

– Красивые часы, – заметил я.

– Подарок Филиппа, – улыбнулась она. – Он, по-моему, просто помешан на часах…

– Это его хобби, – подтвердил я, подавая ей тонкий бокал. – Если я когда-нибудь буду в Милане, я позвоню тебе, ты не против?

– Но… – Паола с недоумением взглянула на меня. – Разве ты… разве мы не будем там вместе?

– Нет, Паола, – я покачал головой. – Нет.

– Но почему? – Она ещё не понимала, как реагировать. – Что-то случилось? Я спрашивала у Филиппа, он сказал, что это вполне возможно, ты будешь занят здесь ещё пару дней, и всё… Я думала, что… Что ты будешь рядом со мной?

Паола окончательно растерялась. Я присел на ручку кресла рядом с ней и обнял за плечи, прижимая к себе. Опустив голову, она тихо произнесла:

– Почему, Андре? Я… я уже решила, где и как мы будем жить, и потом – я хочу, чтобы ты помогал мне, ты же превосходный специалист… Почему ты бросаешь меня сейчас, когда ты так нужен мне…

– Зачем, Паола? Чтобы организовать твою охрану? У тебя будут прекрасные специалисты. А устраивать мою жизнь за меня… Не стоит, наверное. Я долго добивался именно такой «неустроенности», и она меня – устраивает. Мы слишком разные люди, Паола. Ты стремишься стать «первой», а я – нет. Но и быть «при тебе» я не смогу. Роль принца-консорта не для меня. А других вакансий рядом с тобой нет и никогда уже не будет…

– Мы могли бы просто жить вместе…

– Вместе… Мне было безумно хорошо с тобой, и это могло продлиться ещё какое-то время – месяц, два… А потом? Ты сделала свой выбор. А лезть вместе с тобой на высокую золотую гору? Нет, Паола.

– Ты не любишь меня?

– Я любил маленькую девочку, которая жила в большом доме и плакала по ночам от одиночества. Помнишь её? И я никогда не смогу любить главу дома Бономи, Железную Леди со стальными когтями. Даже если она будет плакать по ночам… Нельзя жить с человеком только из жалости, понимаешь?

Она взглянула на меня, и на мгновение мне почудилась в её глазах та, прежняя Паола. Почудилась и – исчезла.

– Ты не любишь меня… – горько повторила она, словно подтверждая свою мысль. – Жаль! – И, резко вскинув твёрдый подбородок, она закончила: – Жаль, что всё именно так. Но я рада, что это выяснилось сейчас. Лучше быть отвергнутой сегодня, чем преданной завтра. Прощай, Андре. И – если ты когда-нибудь ещё окажешься в Милане… Не звони мне.

Резко развернувшись, она быстро вышла из комнаты.

Всю ночь я тупо пялился в телевизор и пил виски прямо из горлышка, вслух разговаривая с самим собой. Если бы я знал, как непросто будет вырывать из души ту часть «меня», в которой жила Паола… Возможно, всё было бы иначе? Не знаю… Наверное, нет. Но от этого мне не становилось легче.

* * *

А утром в мою комнату ворвался Рихо. За ночь я умудрился одиноко прикончить бутылку «Lagavulin», но даже это не помешало мне сообразить: он был страшно, феерически разъярён. Что совсем не походило на обычно спокойного Рихо Эвера.

– Где она? – заорал он с порога.

– Уехала, – ответил я, с трудом разлепляя глаза. Чёрт, надо же… Так и заснул в кресле.

– Как – уехала? Куда уехала? Какого чёрта?

– Чего ты орёшь? – поинтересовался я. Затёкшее тело болело в самых неожиданных местах, словно меня всю ночь сгибали мимо суставов. – Паола уехала в Милан, вчера, вместе с Филиппом, – по буквам сказал я.

– Да при чём здесь Паола?! Я говорю о твоей мамзели, этой Софи-ибн-Даше! Её нет нигде!

– Ну и что? – резонно спросил я.

– Что – ну и что? – опешил Рихо.

– Ну и что с того? На кой чёрт она вообще тебе нужна?

– О боже… – Он рухнул на кровать. – Как же тебе хорошо живётся…

– Твоими молитвами, – отозвался я. – И папиными заботами. Так я не понял – чего ты суетишься?

– Ладно, – Рихо обречённо махнул рукой. – Зная твой дурацкий характер, было решено тебе ничего не говорить. Слушай, ты и в самом деле ничего не знаешь? Она с тобой не разговаривала?

– Да о чём, скажи на милость? – взвыл я. – Я расстался с девушкой, с горя напился, у меня трещит голова, а тут врывается какой-то идиот и начинает загадывать мне загадки… Либо ты скажешь, в чём дело, либо я сейчас выкину тебя ко всем чертям, понял?

– Эта су… Эта твоя Даша – жена генерала Стрекалова, – устало произнёс Рихо. Подобрав с пола бутылку, он покачал ею перед глазами. – Ну, естественно… Всё высосал… Где у тебя бар? – И, не дожидаясь ответа, направился к стоявшему в углу бюро. У меня было полное ощущение, что я окончательно рехнулся.

– Рихо, – тихо позвал я эстонца. – Жена Стрекалова умерла. Лет семь назад. Ты ничего не путаешь?

– Я похож на идиота? – спросил он, возвращаясь со стаканом на кровать. – Твой Стрекалов – старый кобель. Пару лет назад он где-то подобрал эту девицу, долго охмурял её и, в конце концов, женился. Его уже тогда начали прижимать, так что всё это он держал в строжайшем секрете. Самое смешное, что эта дура в него влюбилась. Ты не пробовал её трахнуть? Меня она отшила мгновенно. Стерва…

Его сексуальные неудачи интересовали меня сейчас меньше всего. Суть происходящего по-прежнему оставалась совершенно недоступной для моего сознания.

– Подожди, – промямлил я. – Пусть она его жена, ладно. Но какого чёрта он послал её со мной? Он же прекрасно знал, зачем я еду? Надоела она ему, что ли?

– Его попросили, – нехотя сказал Рихо. – Ты же в курсе их договора с Боссом?

– Стрекалову – Давид, отцу – досье, – кивнул я.

– Правильно. Но не только. Стрекалову нужен был ты. Почему-то он вбил в свою тупую голову, что, кроме тебя, ему послать некого.

– Потому что так оно и есть, – усмехнулся я. И отнял у него почти опустевший стакан.

– Хам, – беззлобно прокомментировал Рихо. – Короче, Босс устроил твой отлёт в Россию, но взамен потребовал заложника. Собственно говоря, это я настоял. Об этой его… Латышевой, я узнал довольно давно. А тут как раз и пригодилось. Стрекалов, конечно, сперва подёргался, но деваться-то ему было некуда… Послал её с тобой, а дальше ты знаешь…

– Она знала, зачем едет? – поинтересовался я. Он кивнул:

– Конечно. Что она – идиотка?

– Знала и молчала… Хорошая девушка. И куда она делась?

– Понятия не имею. Пока мы с тобой беседуем, охрана ставит на уши весь дом. Странно всё это…

Обычно мягкие и расплывчатые черты его лица затвердели, а глаза недобро сузились. Настроение у нас обоих было – хуже некуда, так что я не стал к нему приставать, а молча направился в ванную, принимать водные процедуры. Тут его очень кстати вызвали по рации. Молча выслушав короткое сообщение, Рихо тихо выругался и, забыв обо мне, пулей вылетел из комнаты. Пожав плечами, я пинком закрыл за ним дверь.

* * *

Очень скоро всё прояснилось. Даша действительно сбежала, но даже не это было самым интересным. Она исчезла не одна, вместе с ней пропали ещё два человека. Охранник и один из двух врачей, находившихся в доме. Рихо рвал и метал: оба беглеца служили под его началом уже много лет, и их неожиданное предательство поставило шефа службы безопасности в весьма и весьма неприятное положение. Зная характер отца, я вовсе не завидовал Рихо. Но и терзаться по этому поводу отнюдь не собирался. Как он там говорил: «Игры взрослых дядей»? Проиграл? Плати…

Днём я зашёл к Давиду. Большой и достаточно «многонаселённый» дом словно вымер, испуганно притаившись в ожидании грандиозного разноса. Рихо пребывал в таком состоянии, что соваться к нему явно не стоило, собственные покои мне уже опротивели. О самосовершенствовании в спортзале после ночной пьянки мне даже думать было тошно. Компания Давида показалась мне оптимальным выбором. К тому же я не видел его со вчерашнего дня.

Давид встретил меня приветливой улыбкой.

– Добрый день, Андре, – поздоровался он, по обыкновению указывая рукой на кресло, стоявшее рядом с кроватью. – Присаживайтесь, прошу вас. Партию в шахматы?

– Нет, спасибо, – решительно отказался я. – С вами бессмысленно играть. Вы не умеете проигрывать.

– Отчего же, – усмехнулся он. – Это «умение» присуще всем. В игре, Андре, важно только одно – способность всегда выбирать единственно верную позицию. Всегда, понимаете? Увы, мне это удавалось не так уж часто.

– Вы очень скромный человек.

– Нет, Андре. Скорее, я очень доверчивый человек. Впрочем, вы в этом ещё убедитесь. Я слышал, мадемуазель Софи нас покинула?

– Её имя – Даша, Давид, – ответил я. Он кивнул.

– Это уже неважно. Как вы думаете, её найдут?

– Вряд ли. Насколько я понимаю, генерал Стрекалов заранее готовил этот вариант. А он неплохой профессионал. Не думаю…

Давид покачал головой. Протянув руку к узкой полке над изголовьем кровати, взял с неё какую-то газету и протянул мне. Я с удивлением признал московский «Коммерсантъ».

– Вот, полюбопытствуйте. Вчерашняя. На седьмой странице, правая полоса. Криминальные сообщения.

Я послушно нашёл указанную заметку. Она оказалась короткой и скупой, как и множество других, напечатанных на этой странице.

«Очередное заказное убийство в Москве. Сегодня, около девяти часов утра, у дома № 6 по Алтуфьевскому шоссе был взорван автомобиль „BMW“, принадлежавший генерал-майору Федеральной службы безопасности РФ В. В. Стрекалову, который в момент взрыва находился в машине. Дело об убийстве высокопоставленного контрразведчика взято на особый контроль Генпрокуратурой РФ и Главным управлением ФСБ. По предварительным данным…»

Прелестно… Стрекалов всё-таки нашёл свою Голгофу…

– Даша видела это? – спросил я, откладывая газету в сторону. Давид кивнул:

– Вчера.

– А сегодня – она исчезла… Рихо в курсе?

– Думаю, да. Но дело не в этом. Скажите, Андре, что вы думаете о моей судьбе? Честно.

– В свете последних событий… Мне она видится весьма печальной, – чуть помедлив, признался я.

– Мне тоже, – согласился Давид. – Американцы наверняка запросили у месье Дюпре мою голову. Сделка заключена, Кольбиани мёртв. Значит – месье Дюпре согласился. Я рассчитывал на помощь господина Стрекалова, но… похоже, напрасно. Обмен не состоится. Меня просто убьют.

– Но… – Я чувствовал себя на редкость неуютно. Искренне симпатизируя Давиду, я, тем не менее, не видел ни малейшей возможности ему помочь. А признаваться в своём бессилии… Он меня остановил:

– Нет, Андре, вы меня неправильно поняли. Поверьте, я вовсе не сожалею об этом. Так или иначе, но я всё равно умру. И достаточно скоро. У меня есть месяц, максимум – два. Не больше. Вот только… Ужасно не хочется умирать просто так. Я много думал об этом, Андре. И пришёл к совершенно гениальному в своей простоте заключению: за всё надо платить. Единственное, что я ещё могу сделать хорошего в жизни, это поехать в Россию и заплатить там. По всем счетам. Разом.

– Вряд ли отцу понравится ваш выбор, – грустно усмехнулся я.

– Ваш отец здесь совершенно ни при чём, – ответил Давид. – Насколько мне известно, он не нарушал законов России и никогда не вёл там никаких дел. Его это не коснётся. Я уже говорил вам, что ничего не имею против него лично. Он гений, и именно поэтому глубоко внутри себя он – несчастный человек. Поверьте, я знаю, о чём говорю. У нас с ним очень много общего. Просто я уже стою на краю жизни, а он ещё идёт к этому краю. И знаете – осознание вины гораздо страшнее, чем забвение. В конце жизни я понял, что на всём её протяжении творил зло. И не попытаться исправить его, хоть часть, хотя бы малую толику этого зла, – не имею права…

– Вы верите в бога? – Тихо спросил я. – Хотя бы в одного из них?

– Бог один, Андре. Не знаю… Раньше не верил, а теперь? Не знаю. Но если он есть – он простит мне моё неверие.