Текст книги "Обитель мрака"

Фолкейн вздрогнул и опять зашагал рядом с ней.

– Да, должно быть, это сродни ожиданию наступления ада – сидеть вот так, день за днем, совершенно беспомощно… Я думаю, поначалу бабуриты обещали не вмешиваться в наши внутренние дела, это так?

– Более-менее.

– А потом, утвердившись здесь, они нарушили слово и начали ввозить подкрепления, дислоцируя их по всей планете, дабы устрашить возможных мятежников.

– Совершенно верно. Они посадили нам на шею верховного комиссара, который делает едва ли не все что душе угодно. Если госпожа Сандра не будет оказывать ему хотя бы минимальное содействие, он попросту свергнет ее, и нам придется жить по законам военного времени. Но бедная храбрая девочка еще держится, и Бог знает, как ей приходится бороться за то, чтобы кланы, Последователи и благонадежные траверы сохранили хоть какое-то представительство… какую-то часть наших общественных институтов.

– В то же время, оставаясь Герцогиней, она придает некоторую долю законности его указам… Впрочем, мне ли критиковать ее? Если бы мне пришлось сидеть там, на троне… Расскажи мне об этом верховном комиссаре.

– Никто почти ничего не знает. Зовут его Бенони Стрэнг. Это имя тебе тоже ни о чем не говорит? В общем, он утверждает, будто родился и рос на Гермесе, среди траверов. Мне удалось проверить метрики и школьные журналы, они подтверждают его слова. Кажется, горький опыт юности толкнул его на путь мятежа. Ни вместо того чтобы вступить в Освободительный Фронт, он покинул планету, получил от «Галактических проектов» стипендию и стал изучать ксенологию. Тридцать лет тут о нем никто не слышал, даже родственники, и вдруг он появляется снова, вместе с бабуритами. Он очень дружен с ними – насколько это вообще возможно для существа, дышащего кислородом. Однако Стрэнг вращался и в высших кругах человеческого общества: он прекрасно образован.

Фолкейн хмуро оглядел поля. Из живой изгороди выбрался попрыгунчик и побежал по стерне – маленький пушистый зверек, свободу которого не могли стеснить ни солдаты, ни космические корабли.

– Он хочет воспользоваться удобным случаем и отомстить, или, как говорит он сам, исправить несправедливость. Это одно и то же. Освободительный фронт одобряет его действия?

– В общем-то нет, – ответила Афина. – Их вождь, Криста Бродерик, выступила с речью по телевидению сразу же после того, как комиссар объявил о своем намерении провести коренные преобразования в обществе. Это она приветствовала. Несколько членов Фронта тотчас покинули его ряды, заявив, что прежде всего они – гермесцы. Да и потом, Стрэнг не прилагал никаких усилий, чтобы привлечь эту организацию на свою сторону. Он ее и вовсе не замечает, и Бродерик обиделась. Цензура не дает ей открыто объявить о непризнании Стрэнга, но молчание Бродерик ясно свидетельствует о ее нынешней позиции. Поддерживающие Стрэнга траверы задумали основать новую партию.

– Такие действия Стрэнга не удивляют меня, – заметил Фолкейн. – Ему не нужен союзник в лице сильной местной группировки. Такой группировке придется предоставить право голоса, и этот голос не всегда будет эхом его собственного. Если хочешь перестроить общество, для начала надобно разложить его на атомы.

– Он заявил устами правительницы, что-де соберет Великую Ассамблею, дабы создать проект новой конституции. Как ты знаешь, наша нынешняя конституция позволяет это сделать. И это произойдет, как только будут разработаны соответствующие процедуры выбора делегатов.

– Хе-хе. Значит, как только ему удастся обставить все жульническим образом, дабы не выпячивать то обстоятельство, что дела делаются под дулами бабуритских ракетных установок. Ты знаешь, какие преобразования он намерен провести?

– Пока никаких сколь-нибудь определенных посулов нет, только обещание «покончить с особыми льготами». Но об одном «предложении» говорят так много, что я уверена: оно будет принято. Имения подвергнутся «демократизации» и станут вести свои дела через центральное торговое учреждение.

– Прекрасная крепкая основа для тоталитарного государства, – сказал Фолкейн. – Матушка, я поступил правильно, вернувшись сюда.

Она долго смотрела на него, потом спросила:

– Что ты намерен делать?

– Мне придется побольше узнать и крепко подумать, прежде чем я смогу определиться, – ответил Дэвид. – Но первым делом я стану президентом имения, как мне и положено, а потом налажу сопротивление и во всех остальных.

– Тебя бросят в тюрьму, как только ты заявишь о себе! – с горечью возразила мать.

– Правда? Вряд ли. Я выступлю на сцену под гром фанфар. Что я сделал незаконного? Никто не может доказательно заявить, когда и как я прибыл сюда. Может, я сидел где-нибудь в глухомани, в келье отшельника, удалившись туда еще до войны, и медитировал. А события на Датине превратили меня в образцового героя. К черту скромность! Это обстоятельство часто причиняло нам неудобства, но факт есть факт. Если Стрэнг и впрямь действует так осторожно, как ты говоришь, он не пойдет против меня, пока я как следует не спровоцирую его, а я этого не сделаю. Полагаю, что я смог бы объединить кланы и Последователей, поднять их моральный дух и обратиться с призывом ко многим траверам. Когда созовут Великую Ассамблею, у нас будет там кое-какой вес. Вероятно, небольшой, но все-таки. Быть может, нам по крайней мере удастся сохранить основные гражданские права и Гермес как символ их соблюдения, чтобы Содружество не могло использовать нас в качестве предмета торга.

– Боюсь, ты не в меру благодушен, Дэвид, – предостерегла его Афина.

– Да, знаю, – мрачно ответил Фолкейн. – В самом лучшем случае следующие несколько лет, или сколько там продлится эта война, я буду очень страдать вдали от-Койи и наших детей, а в их душах тоже воцарится пустота… Но я должен попытаться, правильно? Только перестав надеяться, мы попадем в безнадежное положение.

Фолкейн оставил Эдзела и Чи в лесах, а сам прошагал последние несколько километров, отделявшие его от особняка. Одной из первых его забот было надежно спрятать друзей, чтобы об их присутствии даже в Хорнбеке знало как можно меньше народу.

Афина сумела устроить это незамедлительно. Как только бабуриты заявили о своих захватнических намерениях, Герцогиня Сандра разослала в самые надежные дома эвакуированных ею с Обители Мрака работников «Сверхметаллов». Афина взяла на свое попечение Генри Киттреджа, начальника разработок, и отправила его в глухомань, в охотничий домик. О его местонахождении знали только она сама и горстка наиболее доверенных слуг, снабжавших Генри всем необходимым. Когда к нему привели одинита и цинтианку (они летели на пропеллерах под покровом ночи), он обрадовался их обществу.

Наутро все трое уселись и принялись болтать. Киттредж устроился на крылечке бревенчатой хижины, Чи оседлала соседний стул, Эдзел развалился на дворе, подняв голову над перилами. Лучи светила пронизывали кроны ближайших деревьев, окрашивая немногочисленные еще не опавшие листья в яркие тона: желтый, красновато-бурый, белый, синий. Живность иногда напоминала о себе дробным топотом лап и мелодичными трелями, доносившимися из-под пронизанной снопами света сени леса. Больше ничто не нарушало тишины, а воздух был недвижен, терпко-душист и прохладен.

– Книги, музыка, пленки, телевидение, – говорил Киттредж. – Ну, поболтаешь малость с теми, кто приносит снедь. Начинаю тяготиться одиночеством. Хуже того, мне сделалось тоскливо. Поймал себя на желании увидеть какое-нибудь яркое событие, неважно, худое или доброе.

– Разве вы не могли найти себе развлечения в лесу? – спросил Эдзел.

– Я не отважился заходить слишком далеко. Можно заблудиться или попасть в сотню самых невообразимых передряг. Эта планета слишком не похожа на мою.

Чи постучала по кончику мундштука, чтобы стряхнуть пепел с сигареты.

– Но ведь среда обитания на Виксене пригодна для человека, – сказала она. – Там в числе прочего есть леса.

– Но не такие, как здесь. Сходство только внешнее, – ответил Киттредж. – Черт, вам ли этого не знать: вы повидали столько планет. Что до меня, – с тоской добавил он, – то я решил: коли увижу Виксен снова, буду сидеть там сиднем и больше никуда не поеду.

– Как, очевидно, и остальные ваши, – пробормотала Чи.

– Сочувствую вам, – ласково проговорил Эдзел. – Дом есть дом, и безразлично, насколько там суровые условия жизни.

– Сейчас на Виксене живется лучше, чем прежде, – ответил Киттредж, почувствовав внезапный прилив гордости. – Наша доля в «Сверхметаллах» позволила оплатить сеть станций искусственного климата, столь необходимую нам, и… Что ж, этого у нас уже не отнять, независимо от дальнейшей судьбы Обители Мрака.

Чи заерзала.

– Еще неизвестно, может, нам удастся изменить эту судьбу, если мы с Эдзелом сможем и впредь работать над нашим заданием, – заявила она. – Вы не знаете, как достать здесь космический корабль?

Киттредж пожал плечами:

– Понятия не имею, уж не обессудьте. Наверняка это зависит от того, как пойдут дела в других местах.

– Ну, на этот счет у вас наверняка есть какое-то мнение, – пристал к нему Эдзел. – Вы довольно долго пробыли здесь, смотрели выпуски новостей и, должно быть, общались с гермесцами лично.

Киттредж вскинул брови:

– Как общался?

– Не обращайте на него внимания, – посоветовала Чи. – Иногда на него находит.

– Что ж, я на этой планете – чужак, – сказал Киттредж. – А вы? Что вы знаете о ней? Какого типа тут общество, к примеру?

– Дэвиду Фолкейну не раз приходилось беседовать с нами на эту тему, – заверил его Эдзел.

– Да, это понятно, – сочувственно ответил Киттредж. – Теперь, насколько я могу уразуметь, бабуриты намерены через своих наймитов из числа людей осуществить на Гермесе революцию сверху, хотя они, несомненно, рассчитывают и на поддержку снизу. Вся система законов и отношения к собственности будет пересмотрена, знать – уничтожена как класс, и на свет появится «республика дольщиков», что бы сие ни значило. Эдзел выпрямил шею, а Чи застыла, будто изваяние; бакенбарды ее встопорщились.

– Chu wai? – воскликнула она. – Да за каким космосом бабуритам волноваться, что за правительство на Гермесе, если они все равно заправляют тут?

– Полагаю, они намерены остаться тут хозяевами, – ответил Киттредж. – И после войны тоже. А для этого им нужен пробабуритский режим из местных, поскольку иначе Гермес будет оттягивать на себя слишком большую часть их сил. – Генри потеребил бородку. – Полагаю, захват планеты имел целью не просто опередить Содружество и не позволить ему сделать то же самое.

– А это была фарисейская ложь с самого начала, – прошипела Чи. – Содружество никогда не имело таких намерений, и бабуриты не настолько глупы, чтобы не понимать этого.

– Вы уверены?

– Вполне. Ван Рийн хоть что-нибудь да прослышал бы, а тогда уж сказал бы и нам. Кроме того, мы прямиком из Солнечной системы. Мы видели, как бестолково предпринимаются военные усилия: вооруженные силы не готовы, политики бесятся, одна из важнейших партий скулит, что-де надобно добиться мира любой ценой… Содружество не в форме, и никогда не было в достаточно хорошей форме, чтобы проводить завоевательскую политику.

– Но тогда за каким безумным чертом бабуриты вторглись на Гермес? И почему хотят сохранить его в составе империи, которую задумали построить вокруг Обители Мрака?

– Это загадка, – ответил Эдзел. – Одна из загадок, среди которых самая таинственная заключается в том, почему Бабур вообще начал завоевательскую кампанию. Чего он рассчитывает добиться? Как планета, как сообщество холоднокровных существ, он может только понести потери, подменив мирную торговлю подавлением при помощи силы оружия. Сам Наполеон однажды заметил, что штыки всем хороши, да вот только сидеть на них нельзя. Конечно, на Бабуре может быть свое немногочисленное, но господствующее сословие, которое хочет извлечь выгоду… Ого-го!

Он резко вскочил. Чи схватилась за кобуру лучемета. Над деревьями показался летательный аппарат.

– Спокойно, спокойно, – Киттредж засмеялся и тоже встал. – Это везут еду, добавку для вашего пропитания. Эдзел расслабился. Чи тоже, но не так быстро.

– Немного рискованно, не правда ли? – спросила она. – Их может засечь патруль оккупантов.

– Я уже задавал этот вопрос, – успокоил ее Киттредж. – Госпожа Фолкейн сказала, что их семья всегда разрешала слугам пользоваться этим домиком в свободное время, если он не был нужен для иных целей. В том, что они прилетают сюда на несколько часов, нет ничего необычного.

Машина опустилась на площадку перед хижиной, пилот выбрался наружу, и вдруг Киттредж воскликнул:

– Я его не знаю!

Рука Чи скользнула к лучемету.

– Свои! – крикнул незнакомец. – Меня послала госпожа Афина. Я привез вам еду.

Человек приблизился. Он шагал немного вразвалку – невысокий, коренастый, с обветренным лицом, в простой гражданской одежде.

– Я Сэм Ромни из Лонгстрэндза. Последовала церемония знакомства, сопровождаемая рукопожатиями. Киттредж принес пива, и все уселись поудобнее.

– Я рыбак, – сообщил Ромни. – Независимый судовладелец, но дела веду большей частью с Фолкейнами, и мы сдружились. Скажу больше: один ваш парень с Обители Мрака сейчас работает суперкарго на моем «рыбьем пастухе» и находится в море. Буфетчики Хорнбека не могут прокормить такую громадину, как ты, Эдзел. Во всяком случае, не нанося серьезного ущерба кладовым. Вот госпожа Афина и прислала вчера вечером гонца с просьбой приехать и привезти побольше всего, в общих чертах объяснив, как обстоят дела. Кроме того, она думает, и, полагаю, справедливо, что сейчас, когда никто не знает, что будет завтра, тебе было бы полезно вступить в связь с внешним миром.

– Возможно, – . пробормотала Чи, свернувшись клубочком на сиденье и закурив новую сигарету. Даже если это и не так, теперь уже ничего не поделаешь.

Эдзел пытливо взглянул на вновь прибывшего.

– Извините, – сказал он, – но ведь вы из сословия траверов?

– А то как же, – ответил Ромни.

– Я не хочу подвергать сомнению вашу лояльность, сэр, но мне дали понять, что на Гермесе существуют весьма серьезные трения.

– Траверам из этой усадьбы можно доверять, – сказал Киттредж. – Будь иначе, меня бы схватили уже много недель назад.

– Да, разумеется, такое явление, как вассальная преданность, распространено весьма широко, – согласился Эдзел. – И совершенно очевидно, что капитан Ромни на нашей стороне. Мне просто любопытно, много ли еще таких, как он?!

Моряк сплюнул.

– Не знаю, – признался он. – В том-то и заключается главная подлость: теперь, когда среди нас враги, мы больше не можем открыто высказывать свои мысли. Но вот что я могу вам сказать: многие траверы так и не заглотили наживку, брошенную Освободительным фронтом. Например, я. Зла на кланы и Последователей я не держу. Ни капельки. Их предки заработали свои льготы, и если потомки не постоят за себя, то все потеряют. Справедливо. Кроме того, если правительство начинает делить собственность, когда оно остановится? Я вкалывал изо всех сил, чтобы получить то, что имею, и хочу, чтобы после моей смерти все это получили дети, а не кучка ничтожеств, которые только и умеют, что орать в один голос по указке своего вожака, а больше ни на что не годятся. – Он достал из кармана трубку и кисет. – И вот еще что. Несколько этих освободителей сказали мне (вы ведь знаете: люди иногда болтают, несмотря ни на что, якобы по секрету), так вот, несколько освободителей говорят, что и они не больно-то рады. Они не хотят перемен, которые эти ползучие гады силой заталкивают в глотки всем и каждому. Кроме того, бабуриты добиваются своего руками предателя Стрэнга, а от этого все дело воняет еще гаже. И они, освободители то есть, не получают приглашений ни на какие совещания. Стрэнг кинул им кость, похвалив за, как он выразился, «стойкую приверженность благородным идеалам». Фи! Сказал им несколько добрых слов, будто подачку презренным кинул, и дело с концом.

Набив трубку, Ромни раскурил ее и закончил свою речь:

– Оно, конечно, ничтожеств у нас хоть и меньшинство, но их немало, и они вне себя от радости от того, что им посулили. Надо отдать ей должное, Криста Бродерик – это предводительница освободителей, – так вот, Криста Бродерик не из таких. Но что в этом проку? Ну, разве что немощные остатки старой организации, которыми ей позволили командовать. Может, когда соберется Великая Ассамблея, за Герцогиней оставят кое-какое право голоса. Но только не за Бродерик, нет, не за Бродерик.

Эдзел посмотрел в глаза Чи.

– Коллега, – сказал он, – по-моему, нам надо позаботиться о том, чтобы Дэвид поговорил с госпожой Сандрой, прежде чем объявится открыто или совершит какой-нибудь опрометчивый поступок.

Глава 17

Бенони Стрэнг сказал с экрана:

– Я звоню по поводу дня рождения Элвандера, мадам. Несколько секунд Сандра никак не могла прийти в себя. Последнее время ей часто приходилось собираться с силами; наконец она устало откинулась на спинку стула и принялась ждать следующего раската. Наконец гром грянул, она услышала завывание ветра и шум дождя; чувство было такое, словно мимо промчался на лошади Пит. Сандра выпрямилась и холодно ответила:

– Ну и что? До него еще целый месяц.

– Разумнее всего было бы подготовиться загодя, мадам, – заявил Стрэнг. – Я прошу вас объявить, что всенародного праздника в этом году не будет в связи с чрезвычайным положением и все демонстрации запрещены.

– Что? И это – в день всемирного праздника?

– Именно так, мадам. Лавина эмоций – слишком опасная штука. Граждане могут спокойно соблюсти церемонию дома, если им хочется, но и больших сборищ в частных домах мы тоже не допустим. Церкви должны быть закрыты.

«По большому счету это неудивительно», – подумала Сандра. Но ведь в первом ее осознанном воспоминании отец держал Сандру высоко над толпой на Прибрежной Пустоши, и она любовалась фейерверком; с украшенной флажками баржи пускали в небо каскады ракет, и воды реки, отражавшие их свет, казались живыми.

– А если я не выступлю с таким заявлением? – дерзко спросила Сандра.

– Вы должны, мадам. Ради блага вашего народа. Беспорядки могут привести к попыткам настоящего переворота, и войска будут вынуждены открыть огонь. – Он помолчал. – Если вы не отдадите такой приказ, его отдам я, а это серьезно подорвет ваш авторитет.

«Какой авторитет? – подумала Сандра. – Да, но ведь эта вежливо-елейная игра, в которую мы играем, – единственное средство отсрочить… Что?»

– Резня лишит вас значительной доли поддержки, – предостерегла его Сандра.

Обрамленные тонкими усиками губы Стрэнга плотно сжались.

– Вы употребили такое эмоционально окрашенное слово, мадам, а значит, любой инцидент может повлечь за собой необходимость крайних мер со стороны моей службы.

– Хорошо, я отменю празднества. Полагаю, ни у кого и так нет праздничного настроения.

– Благодарю вас, мадам…. Э… вы посоветуетесь со мной о том, в каких выражениях составить заявление, не правда ли?

– Да. Хорошего вам дня, комиссар.

– Хорошего дня, ваша светлость.

Оставшись в одиночестве, Сандра поднялась и подошла к открытому окну. Она не включала освещение, и сейчас, в бурю, ее комната для совещаний выглядела мрачно, будто пещера, в которой можно было различить лишь несколько предметов: тусклый блеск деревянной облицовки, приглушенные тона картины, изогнутый боевой топорик с Диомеда. В комнату врывался свежий воздух, шумный и сырой. Струи дождя пронзали сад, будто копья, скрывали мир, лежавший за его оградой. Сверкнула молния, и голые ветки деревьев словно прыгнули вниз с серого, как сталь, неба. Гром прокатился по бесконечным просторам, и снова вернулся мрак.

Сегодня Сандра не поедет на конную прогулку. Она каталась каждое утро, пуская свою любимую лошадь через холм Паломников, к реке, потом вдоль Паломино – к Серебряной улице, Олимпийскому проспекту и обратно. Она проезжала несколько километров, всегда в полном одиночестве, чтобы народ видел ее, успокаивался, насколько это возможно, и успокаивал саму Сандру. Часто подданные низко кланялись, посылали ей воздушные поцелуи. Но в такую погоду на улице слишком мало людей, и не стоит тратить усилий на этот красивый жест.

«Но как бы мне хотелось. Желание просто снедает меня. Только я не хочу ехать через Звездопад. Лучше – в деревню, по дороге на Каньон, галопом, навстречу дождю и ветру. Нестись без остановки, раскраивая копытами черепа Стрэнга и его людей, а потом умчаться в горы, пустыни, сверзиться с горизонта и улететь к звездам».

Загудел сигнал. Сандра разжала кулаки, подошла к селектору и нажала кнопку «прием».

– Да?

– Мадам, – произнес голос ее делопроизводителя, – Мартин Шустер* note 21Note21
  Герой повести П. Андерсона «Треугольное колесо», соратник и наставник Дэвида Фолкейна.


[Закрыть] ждет приема.

– Что? – Сандра очнулась и пришла в себя. – Да, пусть войдет.

«Не знаю, кто он такой, но Афина Фолкейн попросила принять его без свидетелей, вот почему я оказалась здесь, когда позвонил… – мышцы ее шеи напряглись, – …Стрэнг».

Дверь открылась и снова захлопнулась. Как и сама Сандра, гость был высок, светловолос, средних лет. Повнимательнее вглядевшись в черты худощавого лица, Герцогиня подавила возглас изумления и оцепенела.

Пришелец поклонился.

– Приветствую, ваша светлость, спасибо, что приняли меня. – Он сохранил если и не гермесские обороты речи, то, по крайней мере, остатки здешнего выговора. Сандра знала, что вот уже много лет он не бывал подолгу ни на Земле, ни на какой другой планете, где говорили по-английски. – Я намерен говорить с вами доверительно.

– Хорошо, – сердце Сандры затрепетало. – Это помещение безопасно. – Посетитель продолжал колебаться, поэтому Сандра добавила: – С тех пор как началась оккупация, охранники и техники дежурят круглые сутки, обеспечивая мне полную безопасность.

– Прекрасно, – их взгляды встретились. – Думаю, вы знаете, кто я.

– Дэвид Фолкейн?

– Да.

– Почему вы вернулись?

– Чтобы помочь в меру сил. Я надеялся, что вы, мадам, подарите мне несколько дельных мыслей. Сандра резко взмахнула рукой:

– Добро пожаловать. Садитесь. Не желаете ли прохладительного? Закурите? Может быть, еще что-нибудь?

– Не теперь, благодарю вас. – Фолкейн оставался на ногах, пока Герцогиня не устроилась в кресле. Открыв стоявшую рядом коробку, Сандра выбрала сигару, откусила кончик и закурила.

– Что ж, рассказывайте, – предложила она.

– Эрик добрался до Солнечной системы целым и невредимым, – начал Дэвид и рассказал все. Сандра лишь изредка прерывала его, задавая вопросы.

Когда Фолкейн умолк, она покачала головой и вздохнула:

– Восхищена вашей смелостью и находчивостью, капитан Фолкейн. Возможно, вы сумеете нам помочь. Хотя я далеко не уверена. В самом лучшем случае мы можем протянуть время, выторговать у Стрэнга кратковременные уступки, если согласимся сотрудничать, помогая ему заложить основы своей диктатуры. Гермес может быть спасен только в том случае, если Бабур будет разгромлен.

– А на это уйдут годы, если такое вообще возможно. И сколько будет загублено жизней, потрачено средств, какими волнениями в обществе это чревато – представить себе невозможно, – сказал Фолкейн. – Содружество в растерянности и смятении, ему недостает силы воли. Лига скована происками своих удельных князьков. Я думаю, вскоре Содружество бросит в бой все силы, в основном потому, что так хотят «Домашние Компании». Они видят в Обители Мрака возможность развернуть деятельность в космосе в таких масштабах, которые позволят им конкурировать с «Семеркой». Но они не волшебники и не могут в мгновение ока создать мощный военный флот и настроить население на решительный лад. А что тем временем сделает Бабур? Кто знает? Да, мадам, вряд ли Гермес может рассчитывать на чужеземных спасителей.

– Тогда что вы предлагаете? – Сандра жадно затянулась сигарой, и дым обжег ей язык.

– Политическое лавирование, которым вы занимались до сих пор. Возможно, я сумею посодействовать вам в этом. Одновременно мы тайно организуем сопротивление и будем совершать вылазки из глубинных районов нашего огромного тыла. Быть может, нам удастся доказать бабуритам, что поддерживать Стрэнга – непозволительно дорогое удовольствие для них:

Гермес мало что может дать Бабуру.

– Какова бы ни была истинная причина его нападения на нас, разве она перестанет существовать? – возразила Сандра, подавляя свои сокровенные желания. – И не надо недооценивать Стрэнга. Он наверняка предвидел нашу попытку сделать то, что предлагаете вы, и принял меры. Он – настоящий злой гений, хотя и не считает себя злым.

Фолкейн устремил взор мимо Сандры, на сплошную стену дождя за окном.

– Должно быть, вы знаете его лучше, чем любой другой обитатель планеты, – сказал он.

– Но это еще не значит, что хорошо. Он целеустремлен, как машина, и к нему так же трудно подступиться. Интересно, спит ли он когда-нибудь? Да вот вам пример. Незадолго до вашего прихода он собственной персоной позвонил мне, требуя запретить народное празднество в день рождения Элвандера. Стрэнг мог бы поручить это помощнику, но нет: ему приспичило позаботиться обо всем самолично.

Фолкейн ухмыльнулся:

– Я должен изучить его, попробовать получить представление о том, что он за человек. Говорят, он не выступает с речами и почти не делает заявлений от собственного имени.

– Верно. Должна признать, что он не эгоист. Или… скорее его интересует суть власти, а не ее внешняя сторона.

– Я даже не знаю, как он выглядит.

– Ну что ж, могу включить для вас запись нашего разговора, – Сандра испытала смутное чувство облегчения, когда поднялась, подошла к телефону и нажала кнопку. Она толком не знала, как вести себя с этим человеком, бывшим ее соотечественником, но путешествовавшим вдали от родины, знаменитым, но чужим, явившимся к ней прямо из бури.

Экран засветился, и на нем возникло знакомое ненавистное лицо. Стрэнг сказал: «Доброе утро, ваша светлость…»

– О-о-о-о!

Крик едва не вспорол ее барабанные перепонки, Сандра резко повернулась и увидела, что Фолкейн вскочил на ноги, набычился, а пальцы его сделались похожими на когти.

– Не может быть! – взревел он. Но мгновение спустя шепотом добавил: – И все же.

«Я звоню вам по поводу дня рождения Элвандера, мадам», – донеслось с пленки.

– Отключите, – хрипло выдавил Фолкейн. – О, Иуда. – Он заозирался по сторонам, будто искал что-то в полумраке. – Что еще можно сказать? Иуда.

К позвоночнику Сандры словно прикоснулась молния, только холодная-прехолодная. Она подошла к Фолкейну, ноги не слушались ее.

– В чем дело, Дэвид?

– Это… – Фолкейн встряхнулся, будто мокрый пес. – У Стрэнга есть брат-близнец, или двойник, или что-нибудь в этом роде?

– Нет, – Сандра осеклась. – Нет, я уверена. Фолкейн принялся мерить шагами комнату, заложив руки за спину и крепко сжав их.

– Кусочек головоломки, какой-нибудь основной принцип, какая-нибудь отгадка, – бормотал он. – Тихо, дайте мне подумать.

Ни Дэвид, ни Сандра не заметили, что он вышел за рамки приличий.

Фолкейн расхаживал по комнате, а Сандра ждала, стоя на ледяном сквозняке. Губы Дэвида беззвучно произносили какие-то слова или нечеловеческие ругательства. И когда Фолкейн наконец остановился и взглянул на Сандру, она заметила некий странный символизм в том, что он стоит под ее боевым топориком.

– Эти сведения необходимо немедленно и тайно доставить на Землю ван Рийну, – выпалил он. – Вы можете тайком отправить послание?

Сандра покачала головой:

– Это невозможно.

– Должен быть способ.

– Нет. Думаете, я сама не хотела этого сделать? Не совещалась со своими офицерами, ломая голову? Планета опутана сетью радаров, окружена детекторами и кораблями. Вашим друзьям не выбраться отсюда живыми. Вы вошли в атмосферу, замаскировавшись под метеорит, но вам отлично известно, что случилось потом. Кроме того… метеориты падают, но не взлетают.

Фолкейн ударил кулаком по стене.

– Послушайте, то, что я сейчас узнал., может изменить весь ход войны, если вовремя сообщить ван Рийну. Ради этого стоит пойти на любые жертвы.

Сандра взяла его под руку.

– Почему?

Выслушав ответ Дэвида, она долго стояла в молчании. Потом он проговорил:

– Как видите, я еще не решил эту головоломку до конца. Предоставлю это старине Нику. Он хороший специалист по этой части. Я даже могу ошибаться, и в этом случае все наши усилия пропадут впустую. Но вы понимаете, почему мы обязаны сделать все, что можем, не правда ли?

– Да, – Сандра кивнула, ничего не видя перед собой. – Хотя это слишком рискованная игра. Если что-нибудь сорвется, мы потеряем гораздо больше, чем наши жизни.

– Разумеется. Но тем не менее мы обязаны попытаться, – настойчиво повторил Дэвид. – Пусть наш замысел – чистое фантазерство, но это все же лучше, чем ничего. Стрэнг наверняка обменивается посланиями с верховным командованием бабуритов. Если бы мы могли угнать один из кораблей связи…

– Невозможно. – Сандра повернулась к нему спиной и опять подошла к окну. Завывал ветер, хлестал дождь, гром грохотал, будто громадные жернова. На Звездопад надвигалась зима.

Дэвид приблизился и остановился за спиной Сандры.

– Вы что-то недоговариваете, – укоризненно сказал он.

– Да, – едва слышно ответила она, не поворачивая головы. – О Боже, мои родные, да и ваши тоже. Мать, брат, сестра, ваши спутники – все останутся здесь.

Теперь уж Дэвид утратил дар речи. Но все-таки выдавил:

– Продолжайте.

– Герцогская космическая яхта все еще в моем распоряжении, – слова падали, будто капли. – Стрэнг не раз предлагал мне отправиться на увеселительную прогулку, но я неизменно отвечала отказом. Понятно, что было у него на уме. Ведь я могла бежать в Солнечную систему, и он не стал бы чинить мне препятствий.

– Нет, не стал бы, – тихо подтвердил Фолкейн. – Это дало бы ему предлог присвоить неограниченную власть, заручившись поддержкой экстремистов из Освободительного Фронта. Только представьте себе: «Великая Герцогиня, как прежде ее сын, перебежала на сторону неприятеля, намереваясь привести сюда чужие войска, которые подавят нашу славную революцию».

– Кланы, Последователи и честные траверы останутся без руководства. Они подумают, что я их предала… И, возможно, окажутся объектом террора властей.

– Я вижу, вы читали учебники родной истории, госпожа Сандра.

Они снова надолго замолчали.

– А я останусь здесь, – наконец проговорил Фолкейн. – Объявлюсь открыто и сделаю все, что смогу. Сандра резко повернулась.

– О нет, – возразила она. – О нет, Дэвид. Я возьму членов своей семьи, в том числе и невесту Эрика, ибо тогда Стрэнг уж наверняка решит, что я намерена бежать. Но вы… вы отправитесь с нами под чужим именем, вместо одного из членов моей команды. Я не могу оставить вас здесь.

– Почему?

– Вы могли бы остаться только тайно, а значит, не принося никакой пользы. Между тем в космосе нам понадобятся ваши способности. Или в вас может взыграть честолюбие, и вы попытаетесь занять мое место, а тоща уж террор неизбежен, поскольку Стрэнг поймет, что мы в сговоре. А поняв, захочет нанести быстрый и мощный удар. В то же время, если вас не будет здесь, если знать и впрямь останется без предводителя и впадет в смятение, Стрэнг может решить, что с политической точки зрения было бы разумнее не принимать против нее крайних мер.